Аукцион

               
      Просторный с колоннами зал для аукциона, находящийся в старинном фамильном замке, был ещё пуст. Высокие боковые стены, сплошь уставленные зеркалами, - что всегда увеличивало втрое и количество людей, и объём помещения, - упирались в лепной потолок с причудливой, какой-то гротескной, мозаикой. Фасадная стена стеной не являлась вовсе: огромное окно из пуленепробиваемого стекла, шириной метров двадцать, над которым был выполнен барельеф из рогатых сатиров, державших огромные кубки, увитые змеями, головы которых утыкались внутрь посуды, а раздвоенный язык, почему-то, выпадал наружу. Какой смысл автор вложил в это произведение искусства, никто не знает, но все, глянув, улыбаются, угадывая в сатире черты премьер-министра, а в змее саму...
     Противоположная стена стеной являлось настоящей и являла собой масштабную художественную картину, изображающую генеалогическое древо древнего рода владельцев замка. Древо, как и барельеф, вынуждало гостей также снисходительно улыбнуться, но втайне от хозяина, чтобы не нанести ему оскорбление. По слухам, дед нынешнего хозяина для выполнения этого ответственнейшего заказа пригласил модного (заметьте, - модного, а не талантливого) в то время художника абстракциониста-кубиста-сюрреалиста. Дал ему подробный план-опись всего семейства и укатил по делам. Всяк художник всё видит по своему, и через неделю выросло такое грандиозное дерево, с плодами самой различной конфигурации и подписями с такими залихватскими завитушками, что даже хозяин не смог разобрать - кто, кому и кем приходился, и кто кого породил. Но подписи стояли - его под договором, художника под картиной, поэтому разошлись с миром. Художник этот очень известный, и теперь, говорят, в большой цене. Если бы эту стену можно было продать, то она потянула бы треть стоимости всего замка, если - не половину.
     Вот как раз возле этой стены шедевра и находились неотъемлемые атрибуты аукциона: трибуна с молотком, уникальнейшие экспонаты и двое охранников, не уникальные, но к экспонатам имеющие самое непосредственное отношение. Они с них, буквально, не сводили глаз, ведь отвечали за них головой. А зная крутой нрав хозяина, не признающего метафор и аллегорий, нисколько не сомневались, что если что, то так оно и будет.
     Кроме охраны и экспонатов в зале присутствовали ещё два персонажа, которым отводились главные роли в предстоящем спектакле. Среди величественной, можно сказать - патриархальной тишины гулким эхом отдавали шаги одного из них. Кого? Аукциониста. Ответ правильный, но скучный. Дирижёра аукциона! Конферансье аукциона! Тамады аукциона! Одним словом, нарушали вековое спокойствие его шаги и шаги его помощницы  Элеоноры, но совершенно в другой тональности: цок-цок-цок - стучали высоченные каблучки-шпильки по старинному мраморному полу.
     А что пол старинный, как и сам замок, сомневаться не приходилось. И то и другое было в глубоких трещинах. И если пол, всё-таки, шпатлевали, дабы дамы, подобные Элеоноре, не ломали свои шпильки вместе с ногами, то вид стен, при приближении к замку, внушал уважение и мистический страх. Страшные, зияющие чернотой, проломы, а не смешные трещины, по всему периметру данного строения скрывались буйно разросшимся плющом, мхом и папоротником, что таило в себе коварную опасность.
     Если бы какой-нибудь смельчак, или грабитель, или просто любопытный праздный гуляка, одним словом, - какой-нибудь дурак вздумал проникнуть в замок, карабкаясь по этому плющу и не зная точной траектории всех трещин, то существовала очень большая вероятность несчастного случая. Хватая руками зелёное насаждение и при этом энергично отталкиваясь ногами от химеричной стены, он попросту мог в один каверзный момент не найти под ногами опоры и, по закону инерции, завалиться в щель-ловушку. И застряв в ней, прикрытый густой флорой, мог кричать ровно столько, насколько хватило бы энергетических сил. А владелец замка, проходимец из древнего аристократического (как минимум) рода, по его утверждению, ещё из этого извлёк бы немалую выгоду, выдав сии дикие стенания за вопли привидения родственника, заточённого в энном году в одну из стен за нарушение этикета.
     Точных данных, касательно владельца-миллиардера, не имеется, за исключением того, что он является хозяином заводов и фабрик, отелей и супермаркетов, небольших яхт и лайнеров с большим водоизмещением, и ещё многих ненужных в жизни вещей. Известна досконально точно одна важная деталь, поскольку сказана самим магнатом, причём не единожды. Он утверждал, приводя, между прочим, старинные рукописи, написанные на трёх языках и заверенные множеством подписей и печатей, что род Тюдоров не загнулся со смертью Елизаветы I, и что у неё было дитя, незаконнорождённое, только неизвестно какого пола и отчества. И лишь дворцовые интриги вырвали корень Тюдоров и посадили древо Стюартов. Всё это прекрасно показано на генеалогической картине. Но дитя выжило и расплодилось! И он является прямым потомком этого бастарда-фантома.
     Вот такие мифы о себе распространял этот капиталист, которым никто, впрочем, не верил, но все с ним соглашались. Хотя, нет, не все. Находились злые языки и безумные сорвиголовы, глупо высмеивавшие не только происхождение сего богатого фрукта, но утверждавшие, что замок построил его еврейско-белорусский дед в начале двадцатого века, удравший от смутных событий с таинственным сундуком. Как женился и обжился, так и затеял эту чехарду с королевским родом. Видно, от счастья и хорошей жизни умом тронулся. И что именно он построил этот замок, а трещины пошли не от старости, а что рабочие-гастарбайтеры разворовали весь цемент.
     Подобные субъекты отлавливались и подвергались строжайшим наказаниям, в корне менявшими их жизнь, если они не меняли своего ошибочного мнения. Очень многие лишались не только злого языка, но и слово сорвиголова принимало для них реальные очертания.
     А вот сейчас, этот финансовый упырь захотел шокировать мировую магнатскую общественность проведением необычного аукциона, если, конечно, ещё можно эту самую общественность чем-то шокировать. Лоты, выставленные на обозрение публики, собирались в разных странах, на разных континентах и в продолжении длительного времени. Опять-таки со слов владельца, безупречная честность которого была всем известна, и без которой, как известно, ни заработать, ни увеличить капитал невозможно. По крайней мере, во всех интервью он об этом твердил.
 - Ну что ж, - сказал тамада аукциона, - всё, кажется, в полном порядке. Сегодня предстоит грандиозное шоу, так что, милочка, придётся потрудиться. Чёрт возьми, даже некогда отдохнуть! Прямо со дня рождения королевского отпрыска в Голландии сюда. Времени хватает только выпить бокал вина и принять ванну. Чудовищные перегрузки.
     Милочка, ярко накрашенная блондинка в коротенькой юбке и в блузке, демонстративно подчёркивающей безупречные формы шикарного бюста, шедевра пластического хирурга, сочувственно ухмыльнулась, но промолчала.
     Он продолжил:
 - Меня, конечно, предупреждали, что будет нечто необычное, но... Меня сильно смущают эти специфические запахи! Впечатление такое, будто здесь раздели сотню бомжей, а их вещи оставили. Неужели нельзя было постирать всё это барахло "тайдом" или "ариэлем"? Трудно дышать!
     Элеонора, как консультант аукциона и помощник хозяина в его отсутствие, парировала:
 - Босс вас пригласил как старого знакомого, готового сделать любую грязную работу за кругленькую сумму. Вы аванс получили?
 - Ах, деньги, деньги, всюду деньги. Что же мы всё измеряем деньгами?! - но, видя холодность спутницы, сухо ответил. - Да, получил.
 - Поймите, - голос девушки принял более мягкие очертания, куда более гармонировавшие с бюстом. - В этом вся соль этого аукциона! Сохранить, так сказать, запах хозяина. Показать без прикрас - кем он был в реальной жизни!
 - По вашему, значит, выходит, что все эти люди были страшными неряхами? И если говорить начистоту - вонючками? Вот чьё это? И что это вообще? Где таблички?
     Девушка внимательно вглядывалась в вещь.
 - Трудно точно определить, но, по-моему, это мужская майка какого-нибудь известного спортсмена.
     Конферансье презрительно посмотрел на возможную майку, потом, не меняя выражения лица, на помощницу.
 - А мне кажется, что это рейтузы известной уборщицы. Где таблички, я вас спрашиваю?
 - Таблички расставят позже. Хозяин сам их принесёт, - обиженно ответила Элеонора. - И не надо на меня кричать, Иван Михайлович.
     Тамада аукциона посмотрел совсем не любезным взглядом и ехидно переспросил:
 - Как ты меня сейчас назвала? Я не ослышался?
     Блондинка поняла, что слегка перегнула палку и пошла на попятную:
 - Извините меня, Джон Майклович, вырвалось.
     Иван Михайлович, он же Джон Майклович, очень подозрительно осмотрел потупившую глаза девицу. Смотрел на белокурые локоны и думал. Насмотревшись, высокомерно сказал:
 - Я так понимаю, что это попытка юмора? Сарказм? Я даже начинаю подозревать, что вы не блондинка?! Точнее, не настоящая блондинка - крашенная!
 - Вы ошибаетесь, Джон...
 - Стоп! Вот на этом надо остановиться. Просто Джон, без отчества. Мы в демократической стране, где даже королеву не называют по отчеству. Вы это уяснили, Элеонора?
 - Да, Джон.
 - Молодец. Так ты говоришь, что настоящая блондинка?
 - Самая что ни на есть - аборигенная!
 - Как? Аборигенная? Это что-то оригинальное.
 - Ну это же просто! - довольная собой воскликнула аборигенная блондинка. - Как называют коренных жителей? Аборигены! Вот и мои коренные волосы - белые! Они белые по происхождению, понимаете?
     Тамада Джон расслабился и улыбнулся.
 - Прекрасно понимаю. Только прошу при гостях, невзначай, не повторите последней фразы. И вообще, на эту тему лучше не говорить.
 - Почему? - недоумение девушки выглядело натуральным.
 - Ну это же просто, - повторил он её слова. - Среди гостей будут представители разных рас и национальностей. Может, даже, нечаянно затесаться, - Джон перешёл на шёпот, - какой-нибудь богатый негр.Маловероятно, но вдруг. И каково ему будет слушать про ваши белые по происхождению волосы? Это у него может вызвать шок. Они, вообще, белого цвета не признают. Вот мы говорим - белый свет не мил, а они - серый мир, когда хреново. А когда хорошо - какая красивая зелень! И пойми, что они имеют ввиду - то ли природу, то ли баксы? - Он всё шептал и хитро щурился. - Только для голубых всё одного цвета - великолепная  голубая планета! Это их, наверное, вожделенная мечта?! Так что, Эля, тут надо поосторожнее. Политкорректность. Дипломатия. Надо думать, прежде чем сказать.
 - Я как-то об этом не подумала.
 - Вам, как аборигенной блондинке, это простительно. Но с буржуями надо быть начеку. Уж я их знаю! Мне иногда кажется, что их демократия зашла в тупик. Негром назвать негра - нельзя, смотреть на женщин ниже талии - нельзя, а однополые совокупления - пожалуйста! Полный бардак! А вам, Элеонорочка, дам совет - почаще молчите и не утруждайте вашу прелестную головушку мыслительными процессами, и ваш шарм вместе с красотой надолго останутся вашими спутниками по жизни.
     Девушка коварно ухмыльнулась.
 - Обязательно последую вашему совету, видя плачевный итог избытка ума.
     Растолстевший, с лысиной, с мешками под глазами, аукционист Джон-Иван мгновенно глянул в глаза ассистентки, но увидел там лишь наивную и прекрасную синеву неба.
     Как его достали все эти мероприятия! Он бывал и тамадой на свадьбах, и конферансье всевозможных развлекательных программ, вот, правда, дирижёром оркестра бывать не доводилось. При хорошо подвешенном языке и эрудированности, музыкальный слух отсутствовал напрочь, что, впрочем, не мешало вести музыкальные шоу, и при этом что-то напевать и пританцовывать. Насыщенный, безалаберный образ жизни наложил жестокий отпечаток на этого, незлобливого в душе, пятидесятилетнего человека.
 - Так, - сказал он, - вернёмся к нашим баранам. Точнее, к вещам, которые нам надо продать баранам. Что это за валун? - Джон указал пальцем на камень с небольшой трещиной посередине.
 - О-о-о! - со стоном протянула Элеонора руку вверх. - Это не валун. Это знаменитый камень судьбы английских королей, отнятый Елизаветой у шотландских Стюартов. Это - легенда!
 - Ха! Небось, эту легенду приволокли с ближайшего поля. И судя по внешнему виду обращались с ней довольно бесцеремонно. Интересно, какой идиот купит?
     Элеонора, уже без пафоса, деловым тоном ответила:
 - Для этого, собственно, уважаемый Джон, вас и пригласили. Аванс получили?
 - Вы уже спрашивали.
 - Я не спрашиваю - я напоминаю.
     Конферансье почесал лысину.
 - Да, уж, экспонатики ещё те!
     И тут блуждающий взгляд Джона остановился на вещи, привлёкшей внимание своей необычностью. Её не то что понять, но даже описать было довольно сложно. Попытку это сделать мог разве что поэт-символист.
 - И что это за абстракция? - спросил он, наклоняя голову то вправо, то влево. - Это что - произведение искусства? Сюрреалистический авангардизм? Какое-то оно сморщенное и скукоженное, будто его долгое время мяли и терзали?! А какой слой пыли на нём! Можно же было хоть немножко её соскоблить.
     Элеонора развела руками.
 - К сожалению, это невозможно. Тысячелетняя пыль!
 - Не говори глупостей. Ему не больше ста лет, просто валялся где-то в подвале, среди хлама. Слепил какой-нибудь Пикассо или Дали, ради шутки.
 - Я так не думаю. Такое слепить даже таким сумасбродам не под силу.
 - Я, конечно, понимаю, что в этом соль аукциона, но здесь явный перебор. Вы его элементарно протереть пробовали? Водичкой ополоснули бы, что ли?!
     Блондинка холодно окинула взглядом тамаду.
 - По приказу хозяина горничная, надев респиратор, наклонилась эту штуку вымыть, в итоге - инсульт. Садовник, натянув противогаз, подошёл с "болгаркой" слишком близко - инфаркт. И что вы на это скажете, уважаемый скептик?
 - И вы полагаете, что причиной этому явилось вот это дурацкое творение?
     В голосе Джона сквозило пренебрежение и высокомерие:
 - А что же ещё!? Они были молоды и здоровы.
 - Дорогая, вы слишком много слушаете на ночь мистических сказок хозяина, вместо того, чтобы заниматься чем-то более приятным.
     Элеонора оскорбительный намёк пропустила мимо ушей. Она была слишком увлечена.
 - Да? А вы попробуйте определить материал, из которого оно сделано? Только будьте осторожны, с вашим-то здоровьем!
 - У меня отличное здоровье. Я на него не жалуюсь.
 - Оно на вас жалуется. Вы для начала принюхайтесь.
 - Я что, собака? - возмутился тамада. - Мне что, делать больше нечего, как нюхать всякую дрянь?
 - А, страшно! - ехидно провоцировала блондинка.
 - Ты мелешь несусветную чушь! - зло прошипел Джон-Иван. - Бояться какого-то абсурда - абсурд!
     Не желая показаться трусом, он подошёл поближе и резко наклонился к неопознанному объекту, протянув при этом к нему руку. Пальцы ушли в шедевр, будто в туман, а странный, дурманящий запах вызвал необъяснимую мгновенную тошноту и головокружение. Заныло сердце.
 - Что за чертовщина? - отшатнувшись, выругался конферансье и облокотился о плечо рядом стоявшей спутницы. - Что-же эта за хрень такая?!
     Элеонора перешла на шёпот, чтобы не услышала охрана, и без того проявлявшая повышенный интерес к разговору. Всё стоять как-то веселее.
 - Это знает только хозяин, но никому не говорит. Даже мне. - И посмотрела на собеседника таким красноречивым взглядом, который мог означать только одно:" это что-то да значит". - Мне кажется, что это самая большая тайна Эдуарда. И о ней все должны узнать в последний момент.
     Джон Майклович внимательно выслушал, потом ещё раз брезгливо посмотрел на таинственный предмет, но ни нюхать, ни трогать больше не решился. Лишь пожал плечами и сказал:
 - Что за дурацкая таинственность?! Я бы на его месте, от греха подальше, забросил эту фигню туда, где она валялась тысячу лет. У меня нехорошее предчувствие, - как бы она нам не испортила всё представление.
     Девица, зыркая по сторонам, приблизилась вплотную и зашептала как заправский заговорщик. Или сплетник:
 - Он сам этого сделать никак не может. Он к ней даже подойти не смеет. Я вчера нечаянно увидела, как Эдуард, закрыв глаза, протянул к ней дрожащую руку.
     Элеонора умолкла, нагнетая интригу.
 - Ну, ну, дальше-то что? Не томите, Эля!
 - Когда расстояние от руки до неё, или до него, сократилось где-то до полуметра, он тут-же рухнул без чувств. Будто сражённый пулей. Я очень перепугалась. В зале больше никого не было, и я стремглав побежала на помощь. Когда пришёл в себя, то выглядел уставшим, растерянным и постаревшим. Поднялся, жалобно на меня посмотрел, и молча, белый как мел, ушёл. Мне кажется, что он сильно боится этой вещи.
     Джон хмыкнул.
 - Не спорю, вещь крайне неприятная, но чтобы её бояться?! Это маловероятно. Скорее, его наповал сразил запах, как и меня. Такого противного запаха я ещё не встречал. Хотя перенюхать пришлось много чего.
     Элеонора возразила:
 - Запах, действительно, специфический и резкий, но не противный. Это как впервые сделать большой глоток чистого кислорода. Необычное чувство.
 - Ты правда так считаешь? Очень странное и очень спорное сравнение. Мне это скорее напомнило вонь давно не чищенного коровника в тот момент, когда разворошили улежавшийся гумус. Надо же - кислород! Придёт же в голову такая глупость!
 - А вам доводилось нюхать гумус в момент его разворошения? То есть, в момент очистки коровника?
     Знаменитый шоумен покраснел, что случалось с ним крайне редко. Но быстро взял себя в руки.
 - Я только что говорил, что мне в своей жизни пришлось перенюхать много чего. Навоз - тоже!
 - А мне казалось, что вы с детства вертелись возле аристократов, богачей и знаменитостей?
 - Не всегда! - гордо ответил он. Потом, понизив тон, добавил. - Впрочем, как и ваш магнат Эдуард.
 - Что вы имеете ввиду? - лукаво, прищурив глаз, поинтересовалась девушка.
     Джон и  так понял, что ляпнул лишнее.
 - Ничего, - отрезал он. - Накройте-ка лучше этот ароматизатор. Не у всех такое оригинальное обоняние, как у вас.
     На этот раз хмыкнула блондинка, но промолчала. Подошла поближе к реликвии, взяла рядом лежавшую ткань и набросила поверх предмета.
     В это время, у входа, ведущего на второй этаж, появился хозяин замка. Это был мужчина спортивного телосложения, темноволосый, приятной наружности, лет этак пятидесяти. Задорно улыбаясь, подошёл к своим подчинённым, галантно поклонился Элеоноре, крепко пожал руку конферансье, и, глядя на пустые стулья зала, сказал.
 - Ну что, господа капиталисты, фанатичные коллекционеры, готовьте ваши денежки! Я намерен их основательно у вас вытряхнуть! Вытряхнем, Джон?
     Джон неопределённо пожал плечами, что не понравилось хозяину.
 - Вот это ты брось. Нельзя подходить к делу с таким настроением. Ты здесь главное действующее лицо, и оно должно излучать уверенность, наглость, самодовольство! Ты должен продать всю эту дрянь по максимально высокой цене. Ты же лучший аукционный кутюрье! Ты на пике популярности! Ты чёрта лысого должен суметь продать, если понадобится. Если бы ты предложил пустить себя с молотка, то, я думаю, многие целлюлитные дамочки ещё посражались бы за право обладания таким раритетом. - Немного подумав, добавил спокойным тоном. - Ты должен завести публику. Главная цель этого шоу - бесшабашный пир, в конце которого, на десерт, будет подано основное кушанье. Блюдо, извлечённое из самых глубин. Приободрись, Элеонора! - Обратился к скромно молчавшей девушке. - Вот таблички с цифрами и названиями, расставь в соответствии с цифрами лотов.
 - Хорошо, сэр.
     Сэр поморщился.
 - Наедине не обязательно называть меня сэром. Я не люблю этого. Вы же знаете - я демократ. Зовите меня просто - господин Тидор!
     Фамилию он произнёс с ударением на последний слог, подчёркивая очевидное родство с древней королевской династией. Хотя, оставшиеся не сорванные головы и не отрезанные злые языки, и тут утверждали, что его предок вовсе не Тидор. А какой-то иммигрант из западной части России, оккупированной немцами в ходе Первой Мировой войны, который носил несколько другую фамилию, хоть и созвучную нынешней. А именно - Сидор, с ударением на первый слог.
 - Хорошо, господин Тидор, - покорно согласилась Элеонора и направилась исполнять поручение. Господин Тидор проводил долгим взглядом её нижнюю часть тела и вновь обратился к аукционному кутюрье, смотревшему в ту же точку, но только равнодушным, меланхоличным взором. Что называется, - без огонька.
 - Я на тебя, Ваня, очень рассчитываю. Вспомни, как мы в институте дурили студентский люд?! Не подведи! Всю основную работу я беру на себя. Как только соберутся,я их всех к столу, небольшой фуршет, - ледям шампанское, разбавленное коньяком, сэрам - виски, привезённый из Гродненской губернии. Так что, к аукциону они подойдут тёпленькими. Хватай их и пока не остыли, на кураже, не давай опомниться - впихивай древние артефакты. Я буду рядом, а когда дело дойдёт до главного... Ладно, это потом. А пока есть время, сходи - опрокинь рюмку-другую для поднятия тонуса. На кухне стоит чистый, не разбавленный этим дрянным виски, натуральный самогон. Ты ещё не пробовал такой убойной силы. Только смотри - не увлекайся!
     Ваня никогда не ждал повторного приглашения, зная, что его может и не последовать. Но тут он что-то вспомнил. Что-то важное.
 - Эдик, а что та за хрень лежит? - и пальцем указал на плотно накрытый таинственный предмет.
 - А-а-а, я вижу, ты уже полюбопытствовал. Ну и как?
 - Я не знаю что это, но больше подходить к нему не испытываю никакого желания.
 - То-то! Это и есть блюдо, извлечённое из самых глубин. Десерт высшему обществу. Я тебе потом расскажу о лоте под номером 35, а сейчас иди на кухню. И чтобы через десять минут глаза сияли диким азартом. Иди-иди.
     Ваня открыл рот, потом закрыл, махнул рукой и ушёл. Эдуард Тидор ещё раз обвёл взглядом зал, осмотрел вытянувшихся в стойку "смирно" охранников, одетых в униформу с эмблемой розы, наполовину алой, наполовину белой, и остался доволен. Для начала представления всё было готово, а вот кульминации не мог предсказать никто.
 - Эдуард! - от неожиданности он вздрогнул. Кто мог так бесцеремонно криком позвать его по имени? Оказалось, дерзкая Элеонора, освобождённая называть его титулом "сэр", перешла все границы этикета, плюнув и на слово "господин", и на фамилию Тидор. Но разноса не последовало. Хозяин замка молча направился к нарушительнице вековых устоев, а охранники расслабились и еле заметно улыбнулись.
 - Я же тебя просил называть меня по имени только наедине, - раздражённо прошептал уязвлённый аристократ в ухо обнаглевшей девице.
 - Извини, я забыла о них, - хладнокровно ответила та, насупив брови, но не дрогнув ни одной ресницей. - У меня осталась одна табличка и остался один лот. Там именно то, что написано здесь?
     Эдуард, не глядя, знал о чём идёт речь, но всё-таки мельком посмотрел в сторону загадочного предмета. И пусть предмет был накрыт, его непроизвольно передёрнуло, что не укрылось от простодушного взгляда блондинки. Она вовремя прикусила язык.
 - Да, это именно то. И в отличии от всех остальных пошлых безделушек, эта вещь настоящая. Она хранится в нашем семейном ларце и передаётся по наследству. Она у нас есть, но мы ею не пользуемся.
 - Почему? - наивность, достойная блондинки.
 - Потому что, всего того, что у нас есть, у нас не было бы, начни мы ею пользоваться. Глупышка!
 - Ты её боишься? - ещё один вопрос, простительный только для девушек, и только для блондинок.
 - Не говори глупостей. Просто, когда я приближаюсь, меня от неё тошнит. До умопомрачения. Даже сквозь ларец до моего мозга добирается этот мерзский запах. Поэтому, я храню его в фамильном склепе - в железном сейфе. Поближе к праху бессовестных предков.
 - Его? - Эля метнула взгляд на раритет.
 - Я имею ввиду запах. Запах храню в сейфе. А разве у тебя он не вызывает отвращение?
     Весь тайный разговор вёлся шёпотом, и как охранники ни старались уловить хоть несколько слов, настраивая свои биолокаторы, им этого никак не удавалось сделать, отчего в глазах читалась нескрываемая грусть.
 - Совсем немножко, самую малость. Но вовсе не отвращение, а лёгкое головокружение. И в обморок от этого я не упаду - это точно!
     Эдуард последнюю реплику воспринял как упрёк его мужественности и стойкости. Падать в обморок - привилегия женщин, а для мужчин это унизительно. И ему открыто об этом намекнули.
 - Ладно-ладно, - примирительно сказал он. - С кем не бывает. К тому же, это у нас наследственное. Прадедушка, придурок, как запер её в ларец ещё на Родине, так и возил всё время с собой, пока не причалил здесь. И в завещании, под страхом проклятия и лишения наследства, строго указал передавать от отца к сыну, если не удастся продать. Ни выбросить, ни закопать, ни подарить - нельзя, можно только продать, но честным путём, не скрывая сути этой вещи.
 - И по тому, что она до сих пор у тебя, я делаю заключение, что продать никак не удаётся. Нету дураков?
 - Некоторые не покупают, потому что она у них есть. Таких крайне мало. Другие - потому что думают, что она у них есть, и лишняя тяжесть им не нужна. Третьи - не имеют и иметь не желают в категорической форме. Лучше, говорят, пожар, хоть страховку получишь, а эта напасть разорит до нитки.
 - Да, тяжёлый случай. Шутник был прадедушка. Хотя, чем она мешает? Она в ларце, ларец в сейфе, сейф под замком - спи спокойно! Зачем обязательно продавать?
     Хозяин печально посмотрел на молодую, красивую, чуть наивную девушку и вздохнул.
 - Если бы всё было так просто. Как раз-таки спать спокойно получается далеко не всегда. Даже запертая, она напоминает о своём присутствии. Во сне. Представляешь, какой кошмар?!
     Элеонора сочувственно закивала головой, но он по глазам видел, что ни хрена она не понимает - какой это кошмар. И позавидовал.
 - Ладно, не время предаваться меланхолии. Шоу начнётся с минуты на минуту. - Вдруг что-то вспомнил. - Кстати, насчёт вчерашнего инцидента, надеюсь, никому не разболтала? Все вы бабы с длинными языками.
     И если относительно языка Эдуард был не далёк от истины, то с находчивостью у блондинки всё было в полном порядке.
 - Я не баба! - она кратко, а значит талантливо, ушла от прямого ответа.
 - Не переживай, рано или поздно ты ею станешь. Или ты по-прежнему лелеешь потаенную мысль выйти замуж за сэра и стать знатной сэрухой? Это вряд ли. Спустя годы - только старухой.
 - Я тебя люблю, хоть ты и мерзавец. Любовь - чувство необъяснимое, но никто не знает тебя лучше, чем я. И очень часто вижу твои ночные страдания, только тактично молчу. Ты сам должен разобраться в себе, пока не поздно. И ни деньги, ни звание сэрухи, как ты выразился, здесь совершенно ни при чём. А замуж за тебя не пойду, даже если будешь предлагать.
     Потомок Тюдоров хотел было поинтересоваться, отчего такая немилость, но не успел. Он иронично ухмыльнулся, раскрыл рот, чтобы сказать какую-нибудь светскую гадость, но тут вбежал дворецкий с бакенбардами и прокричал:
 - Ваша светлость, гости подъезжают! В миле отсюда, не далее!
     В глазах светлости блеснул огонёк азарта.
 - Быстренько ставь эту табличку на положенное ей место и за мной. - Шепнул он Элеоноре. Затем глянул на внешне безучастных, но с обывательской хитрецой в беспокойных зрачках, охранников и строго сказал. - Готовность номер один. Смотрите у меня... и на экспонаты.
     Те приняли стойку "смирно", щёлкнули каблуками ботфортов и отдали честь, усиленно моргнув глазами.
     Спустя минуту, в аукционном зале вновь воцарилась тишина, не нарушаемая даже осторожным дыханием любопытных, но не болтливых охранников. Они настолько гармонично вписывались в общий интерьер зала, что их трудно было заменить. Ещё труднее - было обратить на них внимание, не приняв их за манекены, демонстрирующих атрибуты туалета, выставленные на продажу.
     События, происходящие в банкетном зале, нам достоверно не известны и, честно говоря, не интересны. Да и вряд ли можно назвать событием поглощение всевозможных яств, алкогольных напитков убойного содержания, если верить хозяину, и выделение лицемерных хвалебных од всему выше перечисленному, включая старинный замок и его владельца.
     Зеркальное помещение с экспонатами ожило примерно через час, когда гости, отбросив многие пункты светского этикета, шумно стали заполнять пустующее пространство, рассаживаясь в мягкие удобные кресла.
     Публика оказалась разнообразной настолько, что даже Джон-Иван, допуская мысль о присутствии негроидной расы, был обескуражен и смущён количеством рас и национальностей. Не слишком заостряя на этом вопрос, и не требуя у каждого предъявление паспорта, что является недопустимой беспечностью, официально сообщим о наличии на вещевом симпозиуме: нескольких афро-американцев, очень похожих на негров; парочку просто африканцев, той же категории; была группа арабов, державшаяся вместе, и искоса (они негласно нарушили строжайший запрет на пригубление спиртосодержащих жидкостей) смотрящих на всех поочерёдно, не доверяя никому на чужой территории. Были здесь, конечно, и китайцы, и японцы, но основную массу составляли европеоиды. Которые, кстати, по паспорту принадлежали разным государствам, а по глазам - только одному. И это не Евросоюз. Единственное, что их всех объединяло - это неограниченные финансовые средства, позволявшие им чувствовать себя свободными в любой точке земного шара. Чем не могли, к примеру, похвастать жители коренных территорий, или коренные жители территорий, а проще, употребляя слово, сказанное Элеонорой - аборигены, имевшие крайне ограниченный  денежный резерв.
     Вспотевший ещё в банкетном зале, Джон Майклович взгромоздился на трибуну, утёрся рядом лежавшим носовым платком, и громогласно объявил о начале торгов. И дабы на этот счёт не было никаких сомнений, он, схватив тоже лежавший рядом молоток, с не меньшим грохотом опустил его на тёмную мишень.
     И пошло дикое веселье. Алкогольные пары, уничтожив большую часть кислорода, а меньшую взяв в плен, оккупировали окружающую среду и вскоре стали диктовать её обитателям свои мерзкие условия поведения, кои на трезвую голову были бы отвергнуты с высокомерным негодованием. Включить кондиционер или попросить открыть  окно никому и в голову не пришло, все с упоением вдыхали пары друг друга. Даже дамы, разгорячённые азартом больше мужчин, требовали немедленной сатисфакции из-за какой-нибудь, казалось бы, безделушки.
     Например, нешуточный спор возник вокруг нижнего белья боксёра прошлого века, который, не снискав славы на мировом ринге, был спарринг-партнёром Джорджа Формана. Его нестиранные трусы спёрла горничная и долгие годы любовалались ими в эгоистичном одиночестве, но к старости они стали её сильно раздражать, и она их продала. И вот они здесь и их не могут поделить две знатные особы. Вдова одного герцога, которая уже не молодыми, дрожащими ноздрями втягивала исходивший от артефакта запах, что делало честь её обонянию, ведь разделявшее их расстояние составляло не менее десяти шагов. Конкуренцию герцогине составила жгучая брюнетка, постриженная под каре, жена известного современного боксёра, которая с остервенением собирала всё, что связано с мировым боксом.
     Словесная перепалка готова была вот-вот перерасти в кулачный поединок без перчаток, который дурацкими выкриками провоцировали подвыпившие джентльмены, если бы не тамада, бывший в этих вопросах тёртым калачом. Среди царивших шума и гама, он незаметно исчез, и появился через минуту широко улыбаясь. В руках он нёс точно такие же трусы, с такими же пятнами, в тех же местах. Джон объявил, что вторую пару оставлял себе в качестве сегодняшнего гонорара, но чем только не пожертвуешь ради женщин. Дамы остались довольны.
     Но это единственный инцидент, носивший характер открытого конфликта. В остальном все лоты торговались мирно, весело и решающим аргументом всегда служила цена, переплюнуть которую конкуренты не считали благоразумным. А вещи, надо сказать, были уникальными и иногда, как видите, пошлыми, что только повышало их ценность. Но желание хозяина шокировать этим публику с треском провалилось. И неизвестно, что тому было виной: то ли выпитый виски белорусского разлива, то ли элементарная невоспитанность собравшейся компании, которая, хотя бы для приличия, могла несколько раз охнуть - хладнокровно и без эмоций. Вместо "охов" были восхищённые "ахи".
     На "ура" ушли портянки вождя революции товарища Ленина, чудом сохранившиеся со времён ссылки в Шушенское. Долго повышалась цена на носовой платок - грязный, сморщенный, усохший, якобы принадлежащий Черчиллю во время Потсдамской конференции, и которым, время от времени, утирался уставший конферансье. Треснувший камень судьбы английских королей утащили два араба, изрядно попотев, так как слуг сюда не допускали. Ни одного постороннего глаза! Исключение сделали для вип-персоны, очень напоминавшей Моше Даяна.
     Но были и совершенно другого сорта товары. Нездоровый, но вполне объяснимый, ажиотаж вызвал старый, потрёпанный фолиант - тот самый, что когда-то принадлежал Никола Фламелю. Ушлые фантазёры-мистики утверждают, что именно благодаря ему, потратив на разгадку тайных знаков и символов 21 год, он невероятно разбогател (это факт!), научившись делать золото из всякого хлама. Когда все сказали "пас", лишь двое продолжали хлестать друг друга миллионными цифрами - японец и китаец. После долгой борьбы каратэ взял верх над кунг-фу. А вот запись капитана Кидда о спрятанных им сокровищах, как и грязная литровая бутыль с эликсиром бессмертия, долго вызывали кривые усмешки и пьяные ругательства, пока за бесценок не приобрёл всё это добро добродушный француз. На потеху публики, он откупорил бутылку и, не отрываясь, выпил треть содержимого. К удивлению, он не только не умер, но почувствовал себя гораздо лучше, что не могло не вызвать интерес. Китаец и японец, сражавшиеся за книгу, быстренько прилипли к французу с двух сторон и стали усиленно что-то нашёптывать. Тот радостно улыбался и кивал согласно головой, но бутыль на всякий случай запихнул за пояс.
     Отдельным лотом шла верёвка, на которой провёл последние секунды своей жизни жадный, а потому плохо кончивший, всё тот-же капитан Кидд. Её приобрела богато, но безвкусно одетая дама, заявившая во всеуслышание: "Если этот гад не перестанет тратить деньги на своих проституток, и не признается о тайных счетах на Каймановых островах, - либо самого скормлю кайманам, либо на день рождения подарю эту штуку с мылом "Камэй"! Пусть выбирает!" Присутствующие женщины зааплодировали, джентльмены поморщились, арабы испугались, японцы улыбнулись (как всегда), а кто-то сказал:"Настоящий мужик примет смерть". Эти слова также вызвали бурные аплодисменты. О других вещах, более пикантных, тактично промолчим и посмотрим на зал спустя два часа с начала торгов.
     Клубы табачного дыма, перемешавшись с выдыхаемыми алкогольными парами, приняли натуральный вид липкого тумана. Постановка аукционного спектакля была продумана до мелочей, поэтому спиртное разносили прямо в зале, выполняя любой каприз клиента, только с неизменной дозой славянского гостеприимства и юмора. И через два часа, вместо того, чтобы гости приняли более осмысленный взгляд и поймали хоть одну здравую мысль, они окончательно окосели и мысли спутались безвозвратно. Дело шло к кульминации.
     Джон Майклович, вспотевший до того, что влага стекала не только с лица, но обильно просачивалась сквозь мокрую рубашку, дико улыбался стоявшему в стороне хозяину и зверски колотил молотком после каждого проданного лота. Эдуард ему подмигивал, строил рожи и потирал влажные ладони. Шока не случилось, но торг удался на славу - было весело. Но всё это было прелюдией, преамбулой и увертюрой. Оставалась последняя и главная вещь, ради которой, собственно, и был затеян этот цирк.
 - Господа, господа! - тамада несколько раз ударил молотком, пытаясь установить тишину и привлечь к себе всеобщее внимание. - Прошу сосредоточиться! Переходим к последнему лоту под номером 35. Это нечто удивительное, уникальное и, смею вас уверить, ноу хау современного мира, которую вы в своей жизни вряд ли встречали. Вы её также не могли видеть среди ваших друзей и знакомых, вы никогда её не найдёте в правительстве, в парламенте и в крупных торговых офисах! Она теперь редкость даже среди мелкого буржуа и простого люда! Господа! - Джон профессионально выдержал паузу. - Я рад вам представить  - Совесть! В самом натуральном виде! Прошу, господа, взглянуть!
     Зал мгновенно замер и притих настолько, что было слышно как охранники тяжело втягивали ноздрями плававший густой туман. Все пытались переварить услышанное и хоть что-то, хоть как-то, хоть чем-то уразуметь - что это? Шутка? Прикол? А в это время грациозная Элеонора, похожая в этот момент на ассистентку фокусника, подошла к  накрытому плотной тканью лоту и с нагло-презрительной усмешкой резко сдёрнула покрывало. Даже едкий туман стал собираться в одну массу и медленно отступать к закрытому запасному выходу. Все дико смотрели не в силах вымолвить и слова. Вот он - долгожданный шок! Место отступивших табачно-алкогольных паров стало заполняться каким-то новым, незнакомым, оттого вызывающим непроизвольный страх, запахом.
     Когда он дошёл до первых рядов и начал бесцеремонно обнимать оторопевших денежных королей и дам, и среди них появились первые жертвы, ступор прошёл также быстро как и появился. После того, как один лорд без всякого стеснения выплеснул на пол содержимое своего желудка, а пожилая герцогиня упала без чувств, в последний момент успев прикрыть свою слабость приобретёнными трусами, стали раздаваться хриплые и робкие возгласы протеста.
     Эдуард пристально и с упоением наблюдал за меняющейся мимикой представителей высшего общества, стараясь не упустить ни одной детали, ни одного лица. Но неожиданно все эти лица поплыли, теряя человеческие очертания, и приобретая в нарастающем рокоте возмущения какие-то причудливые, фантастические выражения, похожие на персонажей фэнтэзи или сказок. Правда, к удивлению, среди всей этой кокофонии проступали чёткие реальные личности, которым Эдуард может быть был бы рад, если бы он точно знал, что сошёл с ума и это безвозвратною. Дело в том, что эти личности принадлежали к разным эпохам человеческой эволюции, и по всем законам здравого смысла находиться здесь не имели никакого права. Например, Уильям Сесил, лорд Берли, всемогущий государственный канцлер Елизаветы I. Эдуард не знал, как лорд выглядел в то далёкое время, но то, что это именно канцлер, он нисколько не сомневался. Уильям стоял, скрестив на груди руки, и со снисходительной улыбкой следил именно за ним - Эдуардом. А за его спиной, глупо и льстиво ухмыляясь, стоял прадедушка, ни одной фотографии которого Эдуард никогда не видел, и даже не был точно уверен, что прадедушка существовал в действительности. Но как оказалось - существовал. Прямо сейчас. Прямо здесь. Нечаянно его взгляд приметил какое-то движение позади них и чуть ниже талии. Вглядевшись, он понял, что это хвосты - метровый у прадедушки, а у канцлера метра два, не меньше - заслужил. Они ими вертели и прищёлкивали - хвастались, наверное?! На ум пришло сравнение, что когда кошка чем-то недовольна, она так же дёргает хвостом. Эдуард рассмеялся, чем вызвал у них недовольное недоумение. Они в последний раз щёлкнули об пол хвостами, поморщились, плюнули и исчезли. И появились прежние добропорядочные и законопослушные граждане. Возмущение этих граждан достигло апогея в отчаянном крике известного политика.
 - Немедленно уберите эту мерзость! Немедленно! Я, как представитель власти, требую её незамедлительно убрать! Запихнуть в железный ящик, забросить в самый глубокий колодец, а колодец забетонировать. - И тут он почувствовал слабость в ногах и в сердечной мышце. - Я прошу вас, я вас умоляю... - Но политик есть политик. - Иначе я засуну вам её в глотку.
     Выплюнув последнюю угрозу, силы его покинули, и представитель власти плюхнулся на задницу.
     И тут на сцену вышел хозяин бала, заблаговременно обезопасив себя респиратором. Но по всему было видно, что он тоже держится из последних сил. Приподняв защитное устройство, Эдуард выкрикнул.
 - Я очень сильно сомневаюсь в вашей способности это сделать. Вы не то что засунуть - вы к ней подойти не сможете. Или сможете? Попробуйте!
     Какой-то джентльмен в смокинге, стоя на четвереньках с растопыренными пальцами, унизанными перстнями с бриллиантами, приподнял искажённое злобой лицо и, собрав силы, прохрипел.
 - Ах, ты, сукин сын! Как ты посмел предлагать нам эту дрянь, которой самое место в палеонтологическом музее! Он же над нами издевается! Господа! - тут у него изо рта потекла слюна. Он утёрся, расцарапав при этом перстнем нижнюю губу. Отплёвываясь, джентльмен продолжал кричать. - Господа! Этот самозванец над нами, потомками древних родов, насмехается! Наша гордость не должна терпеть подобного унижения! Надо проучить выскочку! Бей эту сволочь!
     Подобного развития событий, видимо, не ожидал никто, даже сам призывавший к насилию, так как оставался на месте и не спешил идти а наступление, чтобы бить эту сволочь. Или просто не мог?! Но свой долг он выполнил. Клич брошен.
     Эта сволочь, а именно потомок Тюдоров Эдуард, также оказался не готов к таким кардинальным призывам всегда сдержанного лорда, или пэра, или мэра, одним словом - сэра, и слегка побледнел. Запах тем временем поглотил всех и вызвал реакцию всеобщей ненависти. Призыв дипломата был подхвачен наиболее стойкими и агрессивными участниками аукциона. И массовый психоз, столь типичный для особей человеческой среды, вылился в бурное наступление с флангов и с фронта. Кашляя и чихая, плача и сморкаясь, с мутным взором собравшиеся продвигались к своей жертве.
     Эдуард отчётливо осознал смертельную опасность и понял, что никакие ловкие переговоры о мирном урегулировании назревшего конфликта к положительному результату не приведут. Но он был достойный отпрыск достойного рода - оскалив зубы и для убедительности зарычав, господин Тюдор приготовился к бою. А в это время Джон Майклович, не выказывая ни малейших признаков страха, потихоньку пятился назад, пока не наткнулся на стул. Благополучно в него плюхнулся, ладони положил на колени и закрыл глаза. И замер. А вот Элеонора показала истинно женскую мужественность.
     В тот миг, когда под напором противника Эдуард, начавший тактическое отступление, споткнулся и упал, а кровожадные фраки и смокинги склонились над своей жертвой с торжествующей, злорадной усмешкой, дабы совершить беззаконие, хрупкая блондинка схватила подставку с лежавшим на ней лотом под номером 35 и исступлённо закричала:
 - Пошли прочь, упыри! Как насчёт ладана!? А-а-а! Вот тебе! На и ты вдохни, старый хрыч! Что, не нравится?
     Она лихорадочно махала руками, над которыми безмятежно возвышалась Совесть, и никто не посмел ни ударить, ни оттолкнуть, ни даже плюнуть в её сторону, несмотря на огромное желание это сделать. С искажёнными лицами высокопоставленные особи попятились назад, и только взгляд, которым, наверное, смотрит кролик на удава, показывал полный ужас, сковавший их естество. Но в эту секунду наивысшего психологического накала произошло событие, положившее конец всей этой истории.
     Элеонора, в пылу неравной борьбы, зацепилась за ногу лежащего Эдуарда и стала медленно падать. Именно - медленно, как в замедленном режиме показа кинофильма. Она падает, поднос даёт крен и Совесть, на нём покоившаяся, плавно и бесшумно соскальзывает, парит на грудь своего хозяина и там мгновенно растворяется. Эдуард захрипел, попробовал сделать глубокий вдох, но задохнулся и перед глазами всё поплыло.
     Эдуард Сидор проснулся от тяжести в груди. Открыл глаза и посмотрел на пробивающийся сквозь штору утренний свет. Это его нисколько не обрадовало, а совсем наоборот - только расстроило. Впереди ещё один глупо насыщенный день. Суета среди коллег и знакомых, а потом пустота. Жена с сыном лет десять назад развелась с ним и уехала в Германию. Что их всех туда так тянет? А он здесь один. Почему же один? А Эля? Эдуард посмотрел на свою болевшую грудь, на которой покоилась белокурая головка Элеоноры. Она мирно посапывала и не догадывалась, что доставляет неудобства владельцу этой груди. Хотя, может, вовсе и не она. Может, что-то другое? Ведь боль исходила откуда-то изнутри, оттуда, где должно жить сердце.
     Эдуард положил руку на её голову и грустно вздохнул. Вместе со вздохом кольнуло в месте прописки сердца. Он поморщился и тихо сказал.
 - Какой кошмар. Так недолго либо с ума сойти, либо до могилы дойти. Достали уже эти магнаты, эти пэры, эти сэры. - Потом с усмешкой добавил. - И их пэрухи и сэрухи. - Затем вернулся мыслями в сон. - Но как всё натурально было! Будто кино смотрел. Точнее, - снимался.
 - Что, опять? - спросила сквозь сон девушка. - Бросай ты эту дурацкую диссертацию и поиски своего бродяги-эмигранта - они тебя точно доконают. У тебя какая-та нездоровая мания. Нафиг тебе такая родня?
 - Да, пожалуй, - согласился он, но думал совершенно о другом.
     Таких натуральных снов Эдуард Сидор, историк, пишущий докторскую диссертацию  о тайной дипломатии Елизаветы I и её влиянии на торговые сношения с Русью, не видел никогда. Это был какой-то намёк. Предупреждение. Или - предостережение. Вещий сон! Эдуард не верил не только в вещие сны, а в сны вообще, считая это игрой сознания с подсознанием. Но что так болело внутри? Он обернулся и посмотрел на свою жизнь, которую посвятил сначала науке, а потом карьере и достижению богатства. К пятидесяти годам достиг некоторого успеха. Без пяти минут доктор наук, заведующий кафедрой, имеет побочный бизнес, о котором вслух предпочитает не говорить. То ли, чтобы не сглазить, то ли, чтобы не сесть? И отнюдь не в ректорское кресло. Не так уж плохо для человека, начавшего с нуля и без связей. Но почему-то всё время чего-то не хватает, всё чего-то мало. А зачем? Для кого? ни бывшая жена, ни сын отношений с ним не поддерживают. Он, ради интереса, хотел бы знать, как они там живут, но не знал ни адреса, ни новой немецкой фамилии. Она уехала и сожгла за собой все мосты дотла, до пепла, который уже давно развеян ветром. Её всегда пожирали честолюбивые и алчные амбиции. Впрочем, как и его. А теперь он живёт гражданским браком с бывшей своей студенткой Элеонорой, красавицей и умницей, которая его, дурака, любит и хочет семьи и детей, а он боится. Боится опять остаться в дураках.
     И тут он вспомнил о брате. У него есть родной брат, о котором Эдуард всегда предпочитал не вспоминать. Он его считал позором семьи. Поговорка " в семье не без урода" - это о нём, о Борисе. К нему подходило ещё одно выражение, которое когда-то с гордостью произносили революционеры:"То по тюрьмам, то по ссылкам". Одним словом, - бродяга! Где он сейчас? Жив ли? И впервые Эдуард подумал о брате с тоской, жалостью и, наверное, с любовью. Надо найти!
     Но тут он вспомнил кое-что ещё.
 - Твою мать! - выругался Эдуард в голос, тут-же себя оправдав, что он историк, а не учитель словесности.
     Дремавшая Элеонора выдала вторую реплику:
 - Не надо - хватает меня.
 - Эля, просыпайся! - вторая фраза, как и первая, осталась не услышанной. - Надо звонить Джону и отменить торги! Всё надо отменить!
     Девушка открыла глаза и передвинула голову на свою подушку. Зевая, спросила:
 - Какому Джону? Какие торги?
 - Тьфу ты, зараза!
     Элеонора улыбнулась.
 - Я - зараза?
     Эдуард, конечно, так не считал.
 - Да нет. Это всё сон. Вещий! Я это теперь понял окончательно. Надо позвонить Ивану Михайловичу и снять наш дом с продажи. Это, всё-таки, родительский дом, а где-то по жизни блуждают Боря, и которому где-то надо будет встретить старость. Ему месяц назад исполнилось 55, и я его должен отыскать.
     Элеонора приподнялась и пристально посмотрела в глаза своего мужчины.
 - Ты же говорил, что его дом - тюрьма, а когда я пыталась убедить тебя в обратном, ты кричал, чтобы я не лезла не своё дело.
 - Я был не прав. Извини. Каждый человек, пока он жив, имеет право на переосмысление и покаяние. На переоценку ценностей.
     Она не верила своим ушам. За одну ночь так изменился человек! Но она верила своим глазам.
 - Неужели в тебе проснулась совесть?
     Эдуард чмокнул девушку в щёку и сказал:
 - Ты же сама на меня её уронила. Она впиталась и теперь госпожа Совесть у меня здесь.
     И он ткнул указательным пальцем себя в грудь. Затем, прочистив вдруг охрипший голос, серьёзно заявил:
 - И самое главное: я хочу сделать предложение, от которого ты, надеюсь, не сможешь отказаться. Элеонора, будь моей женой!