Дорогами Велеса

…Великий  Бог  [Велес]  воплощает  волю  Рода,  волю  жить  и  возрождаться  –  он  Страж  и  Властитель  перехода  между  мирами,  и  никто  не  минует  его,  чтобы  умереть  в  одном  мире  и  появиться  в  другом…


Дети  всегда  хотели  на  море.  И  это  неважно,  что  близнецы  вели  себя  безобразно:  орали,  скандалили  и  даже  топали  ногами.  В  принципе,  вопрос  о  поездке  был  решён.  Ехать  решили  на  своей  машине  (близнецы  восторженно  взвыли),  хотя  глава  семьи,  одутловатый  Георгий,  недовольно  сопел  и  ворчал.  Конечно,  за  рулём  придётся  сидеть  ему,  а  это  значит,  толком  не  поесть,  не  поспать,  не  выпить.  Близнецы  продолжали  орать  в  своей  комнате,  прыгая  по  диванам.  Замечание  матери  они  предпочли  не  услышать.  И  это  было  неудивительно,  ведь  близнецам  было  по  тринадцать  лет.  Звали  их  Мила  и  Слава.

Поездка  состоялась  в  июне.  Вещи  были  уложены,  дети  водворены  на  заднее  сиденье.  Отец  сел  за  руль,  мать  –  рядом  с  ним,  с  картой  на  коленях.  В  машине  имелся  навигатор,  но  как-то  раз  Георгий  облил  его  кока-колой,  и  с  тех  пор  навигатор  не  работал. 

Погода  была  ясной  и  солнечной,  воздух  над  шоссе  подрагивал  от  жары,  а  по  обе  стороны  дороги  сменяли  друг  друга  поля  и  леса.

-  Ехать  будет  легко,  дни  стоят  длинные,  ночи  светлые,  -  с  улыбкой  сказала  мать.

-  Ну,  конечно,  -  ответил  отец  с  явной  ноткой  недовольства  в  голосе,  -  легко  ехать  пассажиром,  дорогая  моя,  а  за  рулём…

-  Вечером  я  сменю  тебя  за  рулём,  -  под  гогот  близнецов  ответила  мать. 

-  Ты  смотри  давай,  чтоб  мы  не  заехали  невесть  куда,  -  презрительно  изрёк  Георгий.  –  Бабам  нельзя  доверять  ни  руль,  ни  карту.

-  Баба  за  рулём  –  это  обезьяна  с  гранатой,  -  подхватил  Слава.

-  Что-о?!  –  взвилась  его  сестра,  отвесив  ему  затрещину.

Слава  в  долгу  не  остался,  и  на  заднем  сиденье  закипела  драка.

-  Ну-ка,  разберись!  –  угрожающе  сказал  жене  Георгий.

…  Дорога  и  впрямь  была  лёгкой:  судя  по  карте,  нужно  было  ехать  прямо  и  никуда  не  сворачивать.  Под  вечер  родители  поменялись  местами.  Карта  так  и  лежала  на  коленях  у  матери,  видимо,  Георгий  считал,  что  мужчине  штурманом  быть  не  пристало.  Зато  корзинка  с  едой  уютно  устроилась  на  толстых  ляжках. 

-  О,  дай  и  мне!  Вон  тот  бутерброд!  И  сыра  побольше!  Подай  салфетку!  –  завопили  близнецы. 

Машина  мгновенно  превратилась  в  свинарник,  усыпанный  крошками,  косточками  и  обрывками  салфеток.  В  ответ  на  укоризненный  взгляд  жены  Георгий  с  набитым  ртом  пробормотал:

-  Чё  ты?  Остановимся  –  уберёшь!

Незаметно  подкралась  ночь,  бархатная  июньская  ночь,  и  сон  сморил  неугомонных  близнецов.  Георгий  храпел,  сжимая  в  кулаке  вареную  куриную  ножку.

Около  полуночи  машина  мягко  подкатилась  к  мосту  через  реку.  Мать  остановилась  и  вышла  из  машины.  Над  мостом  клубился  плотный  туман,  который,  однако,  на  дорогу  не  наползал.  Мать  бросила  быстрый  взгляд  на  карту:  мост  и  река  там  были,  но,  конечно,  большим  сюрпризом  стало  то,  что  река  грохочет  где-то  далеко  внизу.  Не  сбились  ли  они  с  пути?  Шоссе  в  ночной  час  было  пустынным,  и  спросить  дорогу  было  не  у  кого.  Мать  подошла  к  стене  тумана  и  ступила  на  мост,  едва  различимый  в  этой  странной  пелене.  Мост  как  мост.  Река  как  река. 

-  Ничего  особенного,  -  сказала  женщина  сама  себе.  –  Надо  ехать. 

Она  быстро  запрыгнула  в  машину,  захлопнула  дверцу  и  двинулась  вперёд.  По  мосту  пришлось  ехать  осторожно,  на  маленькой  скорости,  да  и  потом  ускориться  не  удалось.  Туман  сгустился  до  такой  степени,  что  на  расстоянии  вытянутой  руки  ничего  нельзя  было  рассмотреть.  Пришлось  съехать  на  обочину  и  остановиться  до  утра.

…  Ясное  и  солнечное  утро  могло  бы  принести  много  радости.  Но  не  всем.

-  Нет,  я  не  понял,  чего  ты  спишь!  –  кипятился  Георгий.  –  Мы  же  договаривались,  что  ты  ведёшь  всю  ночь!  Какой  ещё  туман?  Даже  не  похоже,  что  он  был!

-  А  ты  способен  увидеть,  был  ли  туман  полсуток  назад?  –  не  удержалась  мать.  –  Что-то  раньше  за  тобой  такого  не  водилось!

-  Ах,  так?  Ах,  так!  –  тонкие  губы  Георгия  искривились  в  злобной  гримасе.  –  Если  ты  такая  умная,  так,  может,  ты  и  дальше  сама  машину  поведёшь?

-  Легко!  –  ответила  его  жена…

И  тут  они  оба  замерли,  за  их  спинами  восторженно  завыли  близнецы,  а  перед  их  глазами  помахивала  хвостом  лошадь!  С  лоснящейся  коричневой  шерстью,  черным  хвостом  и  гривой  и  косматыми  ногами,  крепкая  лошадь  стояла  между  оглобель,  которые  тянулись  от  воза.  Кажется,  это  так  называется,  то,  на  чем  они  сидели…

-  Эт-та  что  такое?  –  визгливым  голосом  проговорил  Георгий,  трясясь  от  ярости.  –  Где  моя  машина?  Где  моя  «ласточка»,  я  тебя  спрашиваю?!

-  Понятия  не  имею,  -  холодно  ответила  жена.  –  И  если  ты  будешь  визжать,  от  этого  ничего  не  изменится.

Не  обращая  внимания  на  мужа,  который  нарочито  задыхался  от  возмущения,  она  обратилась  к  детям:

-  Вы  всё  ещё  хотите  на  море?

-  Да!  Конечно,  хотим!

-  Тогда  вперёд!  –  и  мать  слегка  шлёпнула  лошадь  вожжами  по  крупу.

Лошадь  зашагала  по  дороге  (эта  дорога  уже  ничем  не  напоминала  шоссе,  и  мост  остался  где-то  далеко  позади),  воз,  заскрипев,  поволокся  вперёд.  Георгий  уронил  на  холщовые  штаны  вчерашнюю  куриную  ножку  и  грязно  выругался.

-  Мама,  -  подала  голос  сзади  Мила,  и  впервые  за  долгое  время  в  её  голосе  послышалась  нерешительность.  –  Мама,  наша  одежда…

-  Дура  ты,  -  хмыкнул  Слава,  -  если  уж  тачка  превратилась  в  лошадь,  то  и  одежда  тоже…

-  В  лошадь  превратится,  что  ли?  –  не  осталась  в  долгу  Мила,  сопровождая  свои  слова  тумаком.

Мать,  желая  предотвратить  готовую  вспыхнуть  ссору,  сказала:

-  Послушайте,  мы  пока  не  знаем,  что  именно  произошло,  но  узнаем  обязательно.  Едем  по  этой  дороге,  она  должна  привести  к  людям,  вот  у  них  и  спросим,  что  тут  такое  творится.

Георгий  хранил  гробовое  молчание.

-  Мам,  а  что  в  карте?  –  полюбопытствовал  Слава.

-  Да  вот,  понимаешь,  -  мать  покрутила  в  руках  странного  вида  тряпку  с  нанесёнными  на  неё  линиями.  –  Когда  засыпала,  была  карта  как  карта,  а  теперь  тряпочка  какая-то. 

-  И  как  ты  думаешь  ехать  дальше?  –  не  утерпел  Георгий.  –  Будешь  тряпочкой  своей  любоваться?

-  Будем  ориентироваться  по  Солнцу,  -  сдержанно  ответила  мать.  –  Мы  ведь  до  сих  пор  никуда  не  сворачивали,  так  и  поедем  дальше.

-  А  здесь  вообще  море  есть?  Мне  пофиг  машина,  шмоток,  правда,  жалковато,  но  на  море-то  хочется,  -  сегодня  Мила  была  необыкновенно  любезна.

-  Море  здесь  есть,  -  твёрдо  ответила  мать,  -  и  мы  туда  попадём.  Вот,  взгляните.

Наполовину  обернувшись,  чтобы  все  могли  хорошо  видеть,  она  расправила  тряпицу.  На  ней  извилистая  толстая  чёрная  линия  бежала  мимо  странных  значков  к  чёткой  надписи


МОР;  -  АКіАНЪ


-  Что  ты  мне  тычешь  в  лицо  это  бумажонкой!  –  в  гневе  визгливо  выкрикнул  Георгий.  –  Я  эту  хрень  даже  прочитать  не  могу!

-  Это  твои  проблемы,  -  ответила  мать.

-  Нет,  -  брызгая  слюной,  орал  отец.  –  Это  твои,  именно  твои  проблемы!  Это  ты  про  ..  ла  и  машину,  и  наши  вещи!  Их  попросту  украли,  это  же  очевидно!

-  Так,  папа,  -  угрожающе,  в  тон  отцу,  произнесла  Мила,  -  немедленно  успокойся!

-  Вот  именно,  -  поддержал  сестру  Слава.

Как  ни  странно,  на  Георгия  подействовали  слова  близнецов,  и  он  умолк,  злобно  сопя.

-  Если  нас  ограбили,  -  возразила  мать,  -  то  очень  странно,  что  каждую  вещь  заменили  на  равноценную,  включая  трусы  и  носки…

-  Равноценную?!  –  снова  взвился  Георгий.

-  Папа!!!  –  рявкнули  близнецы  хором.

-  Ладно,  хорошо,  -  тяжело  дыша  и  сжимая  пухлые  кулаки,  проговорил  Георгий,  -  раз  вы  тут  такие  умные,  сами  принимайте  решения,  а  я  на  вас  посмотрю.  Посмотрю!

Неизвестно,  что  он  имел  в  виду,  но,  видимо,  считал  это  какой-то  страшной  угрозой.

-  Прекрасно,  -  отозвалась  мать.  –  В  таком  случае  моё  первое  решение  такое:  или  заткнись,  или  шагай  пешком!  Это  касается  каждого!

Георгий  что-то  буркнул  себе  под  нос,  но  с  повозки  не  соскочил.

-  А  мы  что?  Мы  ничего!  Мы  вообще  молчали!  –  нестройным  дуэтом  отозвались  близнецы,  облокотившись  на  обрешетку.

Ближе  к  середине  дня  дикую  местность  сменило  возделанное  поле.  Вдоль  этого  поля  шагал  старик.  Когда  воз  поравнялся  со  стариком,  мать  приветливо  окликнула  прохожего:

-  Здравствуйте,  дедушка!

Старик  обернулся  и  долго  вглядывался  в  лица,  приложив  руку  козырьком  ко  лбу.

-  Здравствуйте  и  вы,  коли  не  шутите!

-  Подскажите,  а  там,  впереди,  есть  город  или  деревня  какая?

Дед  прищурился,  улыбнулся  в  жидкую  бороду:

-  Город  далеко,  у  самого  моря-окияна,  княжий  стольный  град,  а  деревни  есть  тут,  отчего  же  не  быть!  Сами-то  вы,  видать,  издалече?

-  Ну,  в  общем,  да,  -  мать  немного  замялась.  –  Мы  приехали  из-за  моста,  знаете,  мост  там  есть,  ну,  вот…

Старик  пожевал  губами:

-  Про  мост  знаю,  слыхал,  хотя  и  не  бывал  никогда…

-  Как  называется  ближайшая  деревня?  –  недослушав  неторопливую  речь  деда,  поинтересовался  Георгий.  –  И  можно  ли  там  остановиться  на  ночь?

-  В  Переплюеве-то?  Отчего  же,  можно.  Двор  там  постоялый  есть…

Старик  с  любопытством  разглядывал  Георгия,  низкорослого  толстяка  с  визгливым  голосом.

-  А  чевой-то  ты  бабе  вожжи  дал,  а  сам  прохлаждаиссси?  Вона  как  разнесло  тебя-то!

Георгий  явно  собирался  ответить  что-то  грубое,  но  жена  опередила  его:

-  Дедушка,  если  вам  в  Переплюево,  давайте  мы  подвезём  вас!

-  С  нашим  удовольствием!  –  ответил  дед.  –  Ну-ка,  детушки,  подвиньтесь!

Близнецы  подвинулись,  и  дед  уселся  рядом  с  ними.  Вскоре  показалась  та  самая  деревня,  о  которой  говорил  старик.

-  Вона  оно,  Переплюево-то  наше!  Трактир  тама  есть,  Касьян  его  содержит,  переночевать  у  него  можно….

-  А  лошадь  поставить?  –  осведомилась  мать.

-  Эх,  милушка,  -  дед  показал  в  улыбке  полусгнившие  зубы,  -  за  деньги-то  Касьян  всё  для  тебя  сделает!

Переплюево  оказалось  небольшим  селом.  Маленькие  приземистые  хаты  были  разбросаны  между  полями  и  лесом.  Лаяли  собаки,  в  пыли  рылись  куры,  откуда-то  потянуло  навозом,  вдали  плакал  ребенок.

-  А  где  же  люди?  –  настороженно  спросила  Мила.

Дед  смеялся  до  слез,  чем  немало  удивил  всю  семью.  Отсмеявшись,  он  вытер  лицо  шапкой  и  ответил:

-  Да  известно  где  –  в  поле  работают,  милушка!  Земля,  она  такая,  кормит  нашего  брата,  когда  тот  трудится  в  поте  лица.

Трактир  оказался  больше  и  выше  остальных  хат.  Чисто  выметенный  двор  был  огорожен  плетеным  забором.  Позади  дома  виднелись  какие-то  хозяйственные  постройки  поменьше.  Там  сновали  люди.

Встретил  гостей  сам  Касьян,  дородный  чернобородый  мужик.  Георгий  с  кряхтеньем  слез  с  повозки  и  недолго  говорил  о  чём-то  с  Касьяном.

-  Откель  едете?  –  невзначай  спросил  трактирщик,  кликнув  сына.  Мальчуган  с  любопытством  глянул  на  близнецов,  прежде  чем  принять  лошадь.

-  Да  с  той  стороны,  по  дороге,  -  сбивчиво  начал  Георгий,  но  дед  перебил  его.

-  Да  с  Калинова  моста  они,  через  реку  Смородину  ехали.

-  Ах,  через  реку  Смородину?  –  Касьян  прищурился.  –  Не  обессудьте,  гости  дорогие,  только  вначале  деньги  мне  покажьте.  А  то  ходют  тут  всякие,  корми  их,  а  как  расплачиваться…

Из  дверей  трактира  вышел  невысокий  молодой  человек,  гибкий  и  тонкий.  Недобрым  взглядом  он  окинул  хозяина:

-    О  ком  это  ты  речь  ведешь,  Касьян?

В  лице  молодого  человека  имелось  что-то  неуловимо  странное,  пугающее,  но  Касьян,  видимо,  был  не  робкого  десятка:

-  Я  в  твои  колдовские  дела  не  лезу,  вот  и  ты  в  мою  коммерцию  не  вмешивайся!  Так  что  с  деньгами-то?  –  это  уже  относилось  к  Георгию.

Тот  долго  копался  в  вещах,  приобретших  весьма  необычный  вид:  чемоданы  сменились  тюками,  а  кошелёк  превратился  в  толстый  кожаный  мешочек.  Этот  самый  мешочек  Георгий  долго  не  мог  отыскать  и  ругался  сквозь  зубы,  проклиная  тупых  от  природы  баб.  Касьян  усмехался  в  бороду,  и  жене  Георгия  почудилось  одобрение  в  этой  усмешке.  Молодой  человек  в  дверях  трактира  сжал  челюсти  и  неприязненно  посмотрел  на  обоих  мужчин.  Дед  давно  спрыгнул  с  воза  и  потрепал  хозяйского  сына  по  голове.

Наконец  Георгий  развязал  мешочек,  который  полновесно  при  этом  брякнул,  и  вместе  с  Касьяном  склонился  над  содержимым.  Видимо,  осмотр  удовлетворил  обоих,  Касьян  стал  подчёркнуто  любезен,  кликнул  девушек-служанок.

Дед  оказался  тестем  Касьяна,  поэтому  он  заторопился  в  дом.

-  Дочка  болеет,  проведаю  её,  -  пояснил  он.

-  Прошу,  гости  дорогие,  откушайте  с  дороги,  -  нарочито  радушно  пригласил  всех  в  дом  Касьян.

Молодой  человек  по-прежнему  стоял  в  дверях,  и  хозяин  бесцеремонно  отпихнул  его  в  полутьму  трактира.  Это  не  помешало  юноше  цепким  взглядом  окинуть  каждого  входившего.  Мила  оценила  этот  взгляд  по-своему  и  в  ответ  похлопала  ресницами  и  призывно  улыбнулась.  Молодой  человек  остался  бесстрастен.

-  Не  обращайте  на  него  внимания,  -  говорил  в  это  время  трактирщик,  -  это  просто  ловчий,  Чеглоком  звать,  за  прожитьё  работой  своей  платит…

-  А  кого  он  ловит?  –  у  Милы  заблестели  глаза.

-  Да  кого  прикажем,  барышня,  того  и  будет  ловить,  -  усмехнулся  в  ответ  Касьян.

Матери  показалось,  что  лицо  Чеглока  превратилось  при  этом  в  гневную  маску.  Она  взглянула  на  ловчего  повнимательнее  и  чуть  не  вскрикнула:  светлые  глаза  Чеглока  сменили  цвет  на  антрацитовый!  Молодой  человек,  заметив,  что  его  рассматривают,  ехидно  ухмыльнулся  и  опустил  взгляд.  Мать  быстро  прошла  к  тяжёлому  деревянному  столу,  на  котором  уже  стояла  сковорода  со  скворчащей  на  ней  яичницей  и  колбасой,  чугунок  с  картошкой,  миски,  ложки  и  два  кувшина.

-  Детям  –  квас,  а  главе  семейства  –  другой  кувшинчик,  -  масляно  улыбнулся  Касьян.  –  Кушайте  на  здоровье.

Проголодались  все:  и  Георгий,  и  его  жена,  и  близнецы,  поэтому  еде  отдали  должное.  Георгий  с  удовольствием  наливал  себе  браги  и  к  концу  обеда  совсем  захмелел.  Дюжий  парень,  видимо,  батрак  Касьяна,  поволок  Георгия  в  отведенную  гостям  клетушку.  Там  Георгий  тяжело  брякнулся  на  полати  и  захрапел.  Неразлучные  близнецы  уже  болтали  во  дворе  с  местными  ребятами.  Мать  их  прошла  через  двор,  чтобы  посмотреть  на  лошадь,  но  перед  самым  входом  в  конюшню  дорогу  ей  преградил  тот  самый  молодой  человек,  которого  Касьян  называл  Чеглоком.  За  спиной  Чеглока  женщина  увидела  закреплённые  ножны  с  мечом.

-  Стой,  госпожа  хорошая,  -  он  подошёл  к  ней  вплотную  и  нагло  посмотрел  прямо  в  лицо. 

Его  глаза  были  прозрачно-серыми,  и  вдруг  зрачок  расширился  на  всё  глазное  яблоко,  став  антрацитовым.  Зрелище  было  не  для  слабонервных,  и  женщина  сглотнула,  стараясь  сохранять  самообладание. 

-  Там  наша  лошадь,  Чеглок,  -  она  говорила  подчеркнуто  спокойно,  -  хочу  на  неё  посмотреть.  За  постой  у  нас  заплачено,  так  какие  вопросы?

Чеглок  усмехнулся  одним  уголком  рта:

-  Да  есть  кое-какие.

Из  рукава  он  вытащил  какой-то  прутик  и  коснулся  им  каждого  плеча  женщины.  Проделав  это,  он  застыл,  словно  ожидая  чего-то.  Было  заметно,  что  он  готов  в  любой  миг  выхватить  меч.  Женщина  с  недоумением  смотрела  на  ловчего.  А  тот  быстрым  движением  хищника  выхватил  из-за  голенища  нож,  который  серебристо  сверкнул  в  лучах  заходящего  солнца.  Женщину  охватил  ужас,  когда  она  увидела,  что  Чеглок  высоко  заносит  руку  с  ножом. 

«Это  сумасшедший  мутант!  Он  зарежет  меня!»  -  мелькнула  мысль.  Чеглок  с  размаху  вонзил  нож  в  порог  конюшни  и  отвесил  насмешливый  поклон:

-  Вот  теперь  входи,  госпожа!

«Госпожа»,  явно  испуганная,  подобрала  вышитый  подол  сарафана  и  перешагнула  через  нож.  Она  очень  боялась,  что  Чеглок,  показавшийся  ей  психом,  сейчас  попросту  зарубит  её.  Однако  ничего  подобного  не  произошло.  Чеглок  внимательно  следил,  как  она  переступала  порог,  и,  когда  женщина  оказалась  внутри  конюшни,  явно  расслабился.  Он  нагнулся,  выдернул  нож  из  земли  и  уже  другим,  мягким,  голосом,  сказал:

-  Прости,  госпожа,  я  должен  был  проверить…

-  Что  проверить?  –  сердито  отозвалась  женщина,  и  лошадь,  мотнув  головой,  тихо  заржала  ей  в  ответ.  Женщина  испуганно  отскочила.

-  Не  бойся,  -  тепло  произнёс  ловчий,  -  лошадка  у  тебя  смирная,  не  укусит.  А  проверить  мне  надобно  было,  не  ведьма  ли  ты.

-  Ну  и  как?

-  Будь  ты  ведьмой,  ты  бы  ножа,  воткнутого  в  порог,  не  переступила.  Была  бы  волколакой,  -  не  выдержала  бы,  когда  я  бузинным  прутиком  тебя  коснулся.

-  И  зачем  такая  проверка?  –  женщина  вышла  из  конюшни  и  уселась  на  одну  из  деревянных  лавок  во  дворе. 

Чеглок  последовал  за  ней  и  присел  рядом.

-  А  как  величать  тебя  прикажешь?

-  Да  как  хочешь,  так  и  величай,  -  женщина  подтолкнула  камешек  носком  кожаной  туфли.  К  ней  давно  никто  не  обращался  по  имени  даже  дома,  и  сейчас  было  даже  любопытно,  как  её  назовут  в  этом  странном  месте.

-  А  можно  –  Василисой?  –  Чеглок,  изогнув  шею,  пытался  заглянуть  собеседнице  в  глаза.

-  Можно,  -  в  тон  ему  ответила  она.

-  Тогда,  Василиса,  смотри,  постолы  не  порви,  дорогие  они  небось.

-  Что  не  порви?  –  изумилась  Василиса.

-  Постолы,  что  на  ногах  у  тебя…

-  Ах,  вот  как  это  называется…

Рассеянно  покручивая  кончиком  туфли-постолы,  Василиса  наблюдала  за  стайкой  подростков,  болтавших  у  поленницы.  Оттуда  доносился  звонкий  голос  дочери,  Милославы,  то  и  дело  раздавались  взрывы  хохота.  «Любит  девчонка  быть  в  центре  внимания»,  -  подумалось  Василисе,  но  она  сразу  же  переключилась  на  то,  что  говорил  ей  Чеглок.

-  Заболела  жена  у  Касьяна.  Говорят,  ведьма  на  неё  порчу  навела.  Вот  меня  и  вызвали,  чтобы  я  ту  ведьму  нашёл  и  заставил  порчу  снять,  тогда  жена  Касьяна  мигом  оздоровеет.

-  А  если  ведьма  не  захочет  порчу  снимать?  –  хмыкнула  Василиса.

-  Тогда  её  убить  надобно,  и  чары  спадут.

-  Может,  проще  найти  другую  ведьму  для  снятия  порчи?

-  Нет,  нужна  именно  та,  что  это  заклятие  накладывала,  только  она  его  снять  и  может.

-  А  чего  ты,  Чеглок,  решил,  что  я  и  есть  та  ведьма?

Чеглок  немного  смутился.

-  Ну,  во-первых,  ты  ходишь  простоволосая.  У  нас  по-другому  принято:  девки  незамужние  косу  плетут,  а  бабы  платки  повязывают.  Только  русалки-самовилы  да  ведьмы  простоволосые  ходят.

-  Так,  может,  я  русалка!

-  Ты  же  не  утопленница!  –  рассмеялся  Чеглок.

-  Где  логика?  Не  понимаю,  -  пожала  плечами  Василиса.  –  Ну,  ладно,  волосы.  И  этого  достаточно,  чтобы  быть  ведьмой?

-  Во-вторых,  ты  вожжи  держала  и  лошадью  правила,  хотя  рядом  с  тобой  мужик  сидел.

-  Ну  и  ну,  чушь  какая-то!  Может,  он  просто  устал?

-  Это  не  чушь,  -  назидательно  сказал  ловчий,  явно  копируя  кого-то,  -  а  традиция.  Устал  не  устал,  а  работу  свою  делать  должен.  В-третьих,  у  тебя  дети-близнецы.

Василиса  только  глаза  закатила.

-  Ну,  и,  наконец,  приехала  ты  по  Калинову  мосту  через  реку  Смородину.

-  И  что?!

-  А  то,  что  никто  из  наших  людей  даже  приблизиться  к  тому  мосту  не  может.  Живым,  по  крайней  мере.

-  Так  откуда  вы  можете  знать  об  этом  проклятом  мосте?!

-  А  оттуда,  что  с  той  стороны  иногда  такие  люди,  как  ты,  приходят,  странные  небылицы  рассказывают  о  телегах  самоходных,  об  избах  выше  деревьев,  о  железных  летающих  птицах…

-  Постой,  постой,  -  перебила  Василиса.  –  Ты  говоришь  –  небылицы,  а  вот  пошёл  бы  сам  по  этой  дороге,  да  и  проверил.

-  Эта  дорога  для  нас  не  к  реке  Смородине  ведёт,  -  покачал  головой  Чеглок,  -  а  к  княжеской  крепости.  Хаживал  я  туда.

Всё  это  казалось  Василисе  странным  и  бредовым.

-  А  дочка  моя  отчего  не  может  быть  ведьмой?

-  Что  ты!  Только  старшая  из  женщин…

Объяснения  Чеглока  прервал  пронзительный  женский  крик.  И  Василиса,  и  молодой  ловчий,  и  стайка  подростков  рванулись  к  курятнику,  откуда  слышался  этот  крик.  Чеглок  бежал  легко,  с  грацией  хищника,  он  первым  очутился  на  месте.  Потом  подоспели  дети,  а  Василиса,  неловко  наступив  на  подол  сарафана,  чуть  не  растянулась  в  пыли.

Возле  курятника  лежала  одна  из  девушек-служанок,  что  накрывали  гостям  на  стол.  Она  охала  и  стонала,  держась  руками  за  грудь  и  живот.  Длинная  коса  её  покрылась  песком.

-  О,  мамынька,  ой,  горит  всё,  ой,  пекёт!  Ой,  помогите,  люди  добрые!

-  Вот  и  у  ней,  как  у  хозяйки,  началось!  –  загомонили  дети.  –  Ведьма  и  на  неё  заклятье  навела!

При  этих  словах  ребятня  отступила  от  девушки,  словно  заклятье  могло  перекинуться  и  на  них.  Близнецов,  не  собиравшихся  отодвигаться,  схватили  за  края  одежд  и  оттащили  подальше  от  греха.

-  Ведьмино  заклятье?  Странно,  -  удивилась  Василиса.  –  Днём  она  была  совершенно  здорова.  Что  ты  ела  и  пила?  –  обратилась  она  к  девушке.

-  Ой,  не  помню,  добрая  госпожа,  -  простонала  та.  –  Я  за  хозяйкой  цельный  день  смотрела,  обтирала  её,  питьё  ей  давала…

Подростки  опасливо  отошли  ещё  дальше.

-  Это  зараза!  –  негромко  произнесла  Василиса. 

Чеглок  опустился  на  колени  рядом  со  служанкой  и  приблизил  своё  лицо  к  её  лицу.  На  какой-то  момент  Василисе  показалось,  что  ловчий  сейчас  поцелует  девушку,  но  тот  лишь  втянул  ноздрями  воздух  возле  её  губ,  а  потом  обнюхал  её  пальцы.

-  Это  отрава,  -  тихо  ответил  он  на  вопросительный  взгляд  Василисы.

-  Так,  значит,  жену  Касьяна  тоже  травят!

-  И  делает  это  сам  Касьян,  -  заключил  Чеглок.  –  Без  его  ведома  больной  ни  еда,  ни  питьё  не  подаются.

-  Почему?  Зачем  ему  это?

-  Да  кто  ж  знает  этого  злыдня.  Может,  на  молоденькой  жениться  захотел.

-  А  где  он  отраву  взял?

Кто-то  из  детей  побежал  в  дом  за  помощью.  Остальные  просто  смотрели  на  заболевшую.

-  Отраву-то  ведьма  наварила  по  его  просьбе.  За  плату,  разумеется,  -  сказал  Чеглок  и  тут  же  добавил,  -  но  не  ты,  это  точно.  Жена  Касьяна  долго  уж  хворает,  а  ты  только  сегодня  появилась.

-  Спасибо  на  добром  слове.  А  как  ты  теперь  будешь  искать  ту  ведьму?  Ту,  которая  отраву  варила?

Ловчий  пожал  плечами:

-  Это  как  Касьян  скажет.  Ведьму  же  я  по  запаху  смогу  найти.

-  По  запаху?  –  изумилась  Василиса.  –  А  чем  пахнет  ведьма?

Чеглок  рассмеялся,  слабо  улыбнулась  и  лежащая  на  земле  девушка.

-  Да  не  по  запаху  ведьмы,  а  по  запаху  зелья,  -  пояснил  молодой  человек,  -  учат  нас  такому…

Чему  именно  и  как  их  учат,  Василиса  выяснить  не  успела.  Из  дома  прибежали  работники  Касьяна  и  понесли  девушку  в  избу.  Подростки  потянулись  следом.  Во  двор  вышел  тесть  трактирщика.  Шёл  он,  не  глядя  перед  собой,  и  даже  немного  пошатываясь. 

-  Что  это  с  ним?  Пьяный,  что  ли?  –  предположила  Василиса.

Чеглок  покачал  головой:

-  Не  пьёт  старик.  Эй,  дед,  случилось  что?

Старик  поднял  голову  и  посмотрел  на  ловчего  и  Василису  мутными  от  горя  глазами:

-  Помирает  она,  дочка  моя…

-  Дедушка,  покажите,  в  какой  комнате  дочка  ваша  лежит,  -  попросила  Василиса.

-  Ты  чего  удумала?  –  тихо  спросил  у  неё  Чеглок,  когда  они  уже  шагали  по  скрипучим  половицам.

-  Здеся,  -  старик  махнул  рукой.  –  Вы  ужо  идите,  а  я  не  пойду.  Не  могу  смотреть,  как  она  мучается…

Чеглок  первым  вошёл  в  тёмную  тесную  комнатку  и  поморщился:  его  чувствительный  нос  сразу  узнал  тот  запах,  что  исходил  от  девушки-служанки  возле  курятника.

-  Травой  пахнет,  -  прошептала  Василиса,  -  и  ещё  чем-то….  Гадким…

Больная  лежала  на  низком  топчане,  прикрытая  простынёй.  Даже  в  полутьме  была  видна  её  болезненная  худоба  и  заострённые  черты  лица.  Возле  неё  сидел  сам  Касьян  и  вливал  ей  в  рот  какое-то  питьё  из  кубка.  От  питья  шёл  характерный  травяной  запах.

Одним  прыжком  Чеглок  оказался  возле  топчана  и  неуловимым  для  глаз  движением  выхватил  кубок  из  руки  Касьяна. 

-  Знаешь  ли  ты,  чем  жену  поишь,  уважаемый?

-  А  то!  –  Касьян  осклабился  в  бороду.  –  Лекарством!  Отдай  его,  Чеглок,  а  сам  иди,  работу  свою  делай,  ведьму  разыскивай.

-  Лекарством,  говоришь?  –  ловчего  вовсе  не  испугал  ни  вид,  ни  тон  трактирщика.  –  А  это,  скажешь,  тоже  лекарство?

Он  нагнулся  и  из-под  кровати  вытащил  горсть  земли.  Глаза  Касьяна  забегали  по  сторонам.  Василиса,  стоявшая  в  дверях,  ничего  не  понимала. 

-  Касьян,  как  земля  с  погоста  оказалась  у  жены  твоей  под  кроватью?  –  громко  спросил  Чеглок.

-  А  как  ты  узнал,  что  она  с  погоста?  –  недоверчиво  сказала  Василиса.

-  А  что  такое  погост?  –  раздался  у  неё  из-за  спины  голос  Милы.

Рядом  с  Милой,  разумеется,  стоял  Слава.

-  Порчу,  порчу  на  неё  наводят,  потому  я  тебя,  Чеглок,  и  вызвал.  И  вообще,  шли  бы  вы  все  отседова!  –  злобно  прошипел  Касьян.

-  Нет  уж,  хозяин  дорогой,  я  сюда  и  пришёл  свою  работу  делать.  И  до  конца  её  доведу,  -  заявил  Чеглок  и,  полуобернувшись  к  остальным,  пояснил.  –  Погост  –  это  кладбище,  земля  с  него  тленом,  гнилью  и  смертью  пахнет.

-  А  с  виду-то  земля  как  земля,  -  буркнул  Слава,  -  такая  же,  как  везде.

-  Э,  нет,  брат,  -  ловчий  покачал  головой,  -  это  тебе  так  кажется.  Я  обучен  такие  вещи  отличать.

-  А  зачем  ей  насыпали  такую  землю?

-  А  затем,  чтобы  со  свету  сжить.  Здесь  под  кроватью  целая  куча  этой  дряни…  Тьфу!  –  Чеглок,  пошарив  рукой  под  топчаном,  отскочил  как  ошпаренный.  –  Здесь  ещё  и  кость  лежит!  Мертвецкая,  небось!  Кто  на  земле  кладбищенской  спит,  сам  скоро  на  кладбище  окажется.  А  отвар  твой,  Касьян,  если  им  тело  обтирать,  последние  силы  из  человека  высасывает!  Поздно  ты  меня  покликал!  Или  нарочно  так  сделал,  а?

Касьян  не  успел  ничего  ответить,  как  с  постели  раздался  слабый  стон.  Трактирщик  воспользовался  моментом,  выхватил  кубок  с  питьём  из  рук  Чеглока,  плеснул  себе  на  ладонь  и  обтёр  ею  лицо  своей  жены.  Стон,  затихая,  постепенно  перешёл  в  хрип  и,  наконец,  совсем  смолк.

-  Давайте  мы  вам  чем-нибудь  поможем!  –  предложила  трактирщику  Мила.

Василиса  крайне  удивилась:  это  было  совсем  не  похоже  на  её  дочь. 

-  Нечем  здесь  помогать,  -  Чеглок  отвечал  Миле,  а  сам  упорно  смотрел  на  Касьяна.  –  Умерла  она.  Что  дальше  делать  будешь,  хозяин?

-  Давайте  идите  отседова!  –  Касьян,  крепкий  и  плечистый,  подступил  к  двери,  стремясь  вытолкать  и  Василису  с  детьми,  и  ловчего.  –  Утром  со  всеми  вами  рассчитаемся.  И  ты,  ловец,  ступай,  тебе  здесь  больше  делать  нечего. 

-  Нечего?  –  тихо  переспросил  Чеглок.  –  Неинтересно  тебе,  кто  твою  жену  уморил?  А  ведьма  как  же?  Та,  что  зелье  варила?  Не  надобна  боле?

-  Нет,  не  надобна!

Касьян  угрожающе  навис  над  Чеглоком,  тот  в  ответ  зло  сверкнул  глазами,  и    Василиса  решила  вмешаться.  Она  потянула  Чеглока  за  рукав  рубахи,  одновременно  не  давая  детям  влезть  в  комнату  покойницы,  и  произнесла:

-  Мы  уже  уходим,  уважаемый  хозяин!  Если  помощь  наша  понадобится  –  зовите!

-  Благодарствуйте,  -  процедил  сквозь  зубы  Касьян.  –  Мы  с  горем  своим  сами  справимся-переможемся…

С  этими  словами  он  захлопнул  дверь,  оставшись  наедине  с  покойницей.  По  дому  забегали  женщины  с  деревянными  шайками  и  полотном,  готовясь,  видимо,  обмывать  покойницу.  На  ходу  они  все  жалобно  причитали.  Василисе  слышалась  фальшь  в  этих  причитаниях.  Женщина  поморщилась  и  предложила:

-  Давайте  во  двор  выйдем!

-  Давайте!  –  живо  согласилась  Милослава.  –  Ты,  Чеглок,  идёшь?

Чеглок  молча  кивнул,  а  Слава  поинтересовался:

-  Мам,  а  где  папаня?

-  Спит  с  самого  обеда,  -  помрачнев,  ответила  мать.

-  Везёт  ему,  -  хмыкнул  мальчик.  –  Я  вот  тоже  чего-то  устал.

-  Иди  ложись,  -  посоветовала  ему  Василиса,  -  завтра  мы  уедем  отсюда  пораньше.

Слава  ушёл  в  ту  же  клетушку,  где  смачно  храпел  его  отец,  а  Василиса,  Мила  и  Чеглок  вышли  во  двор. 

Свечерело.  Мила  всё  крутилась  возле  ловчего,  поправляла  волосы,  вскидывала  брови,  но  Чеглок  только  хмурился  и  не  обращал  никакого  внимания  на  девочку. 

-  Скажи,  Василиса,  а  куда  вы  дальше  поедете?  –  спросил  он.

-  К  морю,  -  отстранённо  ответила  она,  прислушиваясь  к  возне  в  доме.

-  А  дорогу  ты  хорошо  знаешь?

-  Совсем  не  знаю,  -  вздохнула  Василиса.

-  А  давай  я  с  вами  поеду,  -  предложил  молодой  человек,  -  вот  увидишь,  я  вам  ещё  пригожусь  в  дороге….

У  Милы  загорелись  глаза,  но  Василиса  ответила:

-  Думаю,  что  Георгий,  мой  муж,  будет  против…

-  А  я  его  уговорю!  –  вмешалась  Мила.  Она  была  любимицей  отца  и  часто  уговорами  и  истериками  добивалась  своего.

-  И  правда,  уговори!  –  оживился  Чеглок  и  внимательнее  взглянул  на  девочку.

Под  его  взглядом  Мила  выпрямилась,  улыбнулась  и  сказала:

-  Вот  увидишь,  уговорю!  Он  согласится  на  всё,  что  я  попрошу!  Вместе  будет  веселее!

-  Спасибо  тебе.  Ну,  до  утречка  вам,  -  и  Чеглок  ушёл  в  дом.

-  Мила,  веди  себя  прилично,  -  сказала  мать,  когда  они  остались  одни.

-  А  что  я  неприличного  делаю?  –  искренне  удивилась  дочь.  –  Кстати,  я  видела,  как  ты  с  Чеглоком  днём  разговаривала…

-  А,  да,  -  Василиса  мысленно  отметила  несвойственную  её  дочери  вежливость.  С  чего  бы?  Впрочем,  Василиса  уже  знала  ответ:  Миле  понравился  Чеглок,  и  девчонка  старалась  показать  себя  перед  ним  с  лучшей  стороны.

-  Ну,  расскажи,  что  он  говорил?  Почему  он  ловчий?  Кого  он  ловит?  Почему  у  него  такое  имя?  Что  оно  означает?

-  Мила,  Мила,  успокойся,  ты  кого  угодно  заболтаешь  со  своей  тысячей  вопросов!

-  Ну,  мама,  расскажи!

-  Ладно.  Чеглок  –  это  какая-то  хищная  птица…

-  Это  его  так  называют,  потому  что  он  кого-то  ловит?

-  Не  знаю.  Да,  наверное.  По  крайней  мере,  сейчас  он  ловит  ведьму,  Касьян  заказал…

-  Ого!  Прямо  наёмный  убийца!  Круто!

-  Ой,  Мила,  -  мать  поморщилась.  –  Что  за  выражения!  Он  же  не  только  ведьм  ловит,  но  ещё  и  оборотней  всяких,  ну,  не  знаю,  что  ещё  тут  водится…

-  Оборотней?!  –  Мила  округлила  глаза.  –  Ты  серьёзно  думаешь,  что  здесь  такое  место,  где  водится  всё  такое?  Как  в  сериалах?

Мила  была  помешана  на  молодёжных  сериалах  о  сверхъестественных  существах,  и  перспектива  увидеть  этих  самых  существ  привела  её  в  восторг.

-  Похоже,  что  водится,  -  и  Василиса  рассказала,  какие  проверки  на  «ведьмовство»  устроил  ей  ловчий.  –  Так  что  придётся  мне  голову  платком  завязать,  а  тебе  косу  заплести,  а  то…

-  Думаешь,  сожгут,  если  решат,  что  мы  ведьмы?

-  Могут  и  камнями  забить  до  смерти,  и  закопать  живьем,  и  утопить…  Не  хочу  об  этом  думать,  -  Василиса  зябко  повела  плечами,  -  лучше  давай  думать  о  море.

-  Тогда  и  в  самом  деле  нужно,  чтобы  Чеглок  ехал  с  нами,  -  Мила  стала  необыкновенно  серьёзной.  –  А  волосы  я  заплету,  если  он  велит,  -  она  заметила  свою  оговорку  и  быстро  поправилась,  -  если  ты  считаешь,  что  здесь  так  нужно.

Василиса  улыбнулась:

-  Хорошо.  А  теперь  идём  спать,  завтра  подниматься  рано,  наши  мужчины  без  нас  до  вечера  проспят…

-  Да  уж,  -  поморщилась  девочка.

Ночью  гости  спали  плохо.  Касьян  пригласил  специальных  плакальщиц,  чтобы  те  оплакивали  его  жену.  Платил  он,  видимо,  щедро,  и  плакальщицы  голосили,  не  щадя  своих  глоток  и  ушей  постояльцев.  Далеко  за  полночь  (по  прикидке  Василисы,  лишившейся  часов)  плач  усилился.  Потом  оказалось,  что  умерла  девушка,  которой  стало  плохо  возле  курятника.

Георгий,  повернувшись  на  другой  бок,  сонно  пробормотал:

-  Всё,  суки,  готовьтесь,  завтра  напишу  на  вас  заявление  участковому.

После  этого  он  снова  мерно  захрапел.  Близнецы  имели  большой  опыт  в  игнорировании  нежелательных  звуков.  Они  продолжали  крепко  спать  (или  делали  вид,  что  крепко  спят).  Вздохнув,  Василиса  поднялась,  натянула  длинный,  неудобный  ей,  сарафан  поверх  сорочки,  сунула  ноги  в  кожаные  туфли,  которые  напоминали  балетки,  а  здесь  назывались  постолами,  и  вышла  во  двор.

Тягучие  причитания  слышались  и  здесь,  но,  по  крайней  мере,  во  дворе  было  свежо,  да  и  пахло  приятно.  Ночь  была  ясная,  звёздная,  где-то  в  деревне  лаяла  собака.  Стараясь  ступать  бесшумно,  Василиса  отошла  подальше  от  дома,  к  конюшням  и  курятнику.

-  Отчего  не  спишь?  –  тихо  спросили  у  неё  где-то  сбоку,  и  Василиса  подскочила  от  неожиданности.

Сердце  колотилось  от  страха,  но  глазам  удалось  разглядеть  во  тьме  знакомую  фигуру  ловчего,  и  Василиса  немного  успокоилась.

-  Чеглок,  ты  напугал  меня!  Сам-то  ты  что  здесь  делаешь?

-  Слежу,  чтобы  лошади  вашей  вреда  не  причинили.  Да  ещё  пожитки  кое-какие  сюда  перенёс.

-  Вреда?  Ты  считаешь,  Касьян  может…

-  Всякое  может  быть,  -  не  дал  договорить  Чеглок.  –  Осторожность  не  помешает.  Сам-то  я  могу  трое  суток  не  спать,  вот  и  караулю.

-  А  что  ты  захочешь  в  оплату  своих  услуг?  –  подозрительно  прищурилась  Василиса.

-  Да  ничего,  -  рассмеялся  Чеглок.  –  Не  всё  у  нас  деньгами  мерится,  мы  с  тобой  в  пути  друг  другу  помогать  будем.  Предлагаю  с  утра  ехать  по  большаку,  всё  лесом,  на  запад.  Через  два  дня,  ежели  нигде  не  сворачивать,  доберёмся  до  Трилесина,  это  большое  село,  там  докупим  провизии  и  дорогу  уточним…

Василиса  кивнула,  соглашаясь.  Чеглок  смотрел  на  неё  огромными  тёмными  глазами,  и  женщина  не  удержалась,  полюбопытствовала:

-  Что  ты,  Чеглок,  такое  с  глазами  делаешь?  На  свету  они  у  тебя  светлые,  зрачок  маленький,  а  в  темноте…

-  Это…  Такое…  Само  у  меня  получается,  -  слишком  поспешно  и  сбивчиво  ответил  Чеглок.  –  Нас  так  учат,  и  вообще,  у  меня  донце  глаза  чувствительное…  Иди-ка  ты  спать,  Василиса!

Выезжали  рано  утром.  Георгий  в  полудрёме  отсчитал  Касьяну  монеты.  Василиса  не  заметила  сколько,  но  Касьян  весьма  любезно  поклонился  им  и  помог  вынести  вещи,  значит,  плата  оказалась  щедрой.  Близнецы,  не  пожелавшие  даже  умыться,  растянулись  на  возу.  Георгий  прикорнул  рядом  с  детьми.  На  объяснения  Василисы,  что  с  ними  поедет  Чеглок,  Георгий  только  рукой  махнул. 

Рыдания  плакальщиц  наконец  утихли.  Перед  самым  выездом  Чеглок  подошёл  к  трактирщику,  который  совсем  не  выглядел  удручённым  смертью  жены. 

-  Расплатись  со  мной  за  работу,  Касьян!  –  тихо  сказал  ловчий.

Трактирщик  упёр  руки  в  бока  и  усмехнулся.  Чеглок  не  отрываясь  смотрел  ему  в  лицо. 

-  Чё  пялишь  на  меня  зенки  свои  упырские?  Не  так  ты  работу  свою  сполнял,  как  должон  был!

Чеглок  побледнел,  и  Василиса  физически  ощутила  его  гнев.  Мила  даже  перестала  притворяться  спящей  и  подняла  голову.  Василиса  сочла  своим  долгом  вмешаться.

-  Касьян,  всякий  труд  должен  быть  оплачен.  Ты  сам  велел  ловчему  дело  до  конца  не  доводить,  не  искать  ведьму,  повинную  в  смерти  твоей  жены.  Я  свидетель,  и  дети  мои  тоже  могут  это  подтвердить.

-  А  ты,  госпожа  хорошая,  не  мешайся  в  мужские  дела,  -  оскалился  трактирщик.  –  Я  долги  свои  всегда  плачу,  поэтому  н;  тебе,  нечисть,  и  проваливай…

С  этими  словами  он  швырнул  к  ногам  Чеглока  две  четырёхугольные  монеты  из  тех,  что  дал  ему  Георгий.  От  невысокого  гибкого  Чеглока  и  здоровенного  Касьяна  исходили  ощутимые  волны  взаимной  неприязни. 

-  Вот  и  всё,  -  нарушил  молчание  Касьян.  –  Теперь  поезжайте,  не  мешайте  мне…

И  он  ушёл  в  дом.  С  воза,  не  отрываясь,  смотрела  на  всё  это  Мила.  Чеглок  развернулся  на  пятках  и  скользнул  мимо  Василисы  на  передок  воза.  За  его  плечами  был  пристроен  меч  в  кожаных  ножнах,  а  на  поясе  висел  колчан  со  стрелами,  который  ловчий  называл  «тул».

-  Дать  тебе  лук?  –  громким  шёпотом  спросила  Мила  у  ловчего.

-  Зачем?

-  Пристрели  этого  Касьяна!  –  глаза  девчонки  засверкали.

-  Перестань  немедленно!  –  рассердилась  Василиса.  Она  подняла  монеты  из  пыли  и  протянула  их  Чеглоку.  –  На,  забери  деньги.

Мгновение  поколебавшись,  Чеглок  забрал  монеты  и  спрятал  их  в  пояс.

-  А  всё  же  подай  лук,  -  обратился  он  к  Миле.

Та,  обрадованная,  порылась  в  тюках  и  протянула  ему  футляр  (потом  оказалось,  что  ловчий  называет  его  налуч),  Чеглок  извлек  оттуда  лук,  походивший  на  букву  «М»,  и  моточек  каких-то  сухожилий,  при  ближайшем  рассмотрении  оказавшийся  тетивой.  Василиса  испугалась:  Чеглок  выглядел  достаточно  отчаянным,  чтобы  начать    стрельбу.

-  Слушайте,  вы  совсем  дураки,  что  ли?  Ну,  ладно,  Мила,  девчонка  неразумная,  но  уж  ты,  Чеглок,  должен  понимать,  что  если  ты  убьёшь  Касьяна,  живыми  нас  отсюда  не  выпустят!

-  Я  им  не  выпущу,  -  сквозь  сон  пробормотал  Георгий.  –  Получат  у  меня  по  шее!

Чеглок  с  недоумением  взглянул  на  спящего  толстяка,  а  Мила  с  Василисой  невольно  прыснули  со  смеху. 

-  Я  не  собирался  никого  убивать,  -  пояснил  Чеглок,  принимая  лук  из  рук  Милы.  -  Наказать  Касьяна  можно  и  по-другому.  Садись,  Василиса.

Он  протянул  женщине  руку,  помогая  взобраться,  и  Василиса,  успокоенная  его  словами,  почувствовала,  какие  крепкие  мышцы  у  этого  молодого  человека.  Интересно,  в  какой  кузнице  куют  такие  кадры?

-  Касьян  свою  жену  из-за  денег  отравил,  -  вымолвил  Чеглок,  -  теперь  трактир  ему  одному  принадлежать  будет,  а  впридачу  и  золото,  что  старик  для  дочери  своей  всю  жизнь  копил.

-  А  как  же  сам  старик,  тесть  Касьяна?  Ведь  по  правде  трактир  и  золото  –  его!

-  По  правде,  -  горько  усмехнулся  ловчий.  –  По  правде  он  просто  старик,  ничего  сделать  не  может…  Да  и  сам  помрёт  скоро…

-  Смотрите,  смотрите!  –  вдруг  воскликнула  Мила,  когда  они  уже  ехали  по  сонному  селу.  –  Вон  там,  у  Касьяна  на  крыше!  Что  это  такое?

Девочка  больно  ткнула  брата  кулаком  в  рёбра,  чтобы  тот  поднялся  и  тоже  взглянул.  Василиса  обернулась.  И  впрямь,  на  крышу  Касьяна  карабкались  два  человека.

-  Что  они  там  делают?

-  Может,  чёрный  траурный  флаг  к  похоронам  вывешивают?  –  хмыкнул  Слава,  очень  недовольный  тем,  что  его  заставили  подняться.

-  Да  нет  же,  -  рассмеялся  Чеглок.  –  Это  они  яичный  завтрак  для  цмока  кладут.

-  Что  кладут?

-  Для  кого?

-  А  кто  такой  цмок?

Все  три  вопроса  были  заданы  одновременно.

-  Сейчас  расскажу,  -  Чеглок  передал  вожжи  Василисе,  а  сам  не  спеша  натянул  тетиву,  вытащил  из  тула  одну  из  стрел,  внимательно  осмотрел  её,  засунул  обратно,  вынул  другую.  На  этот  раз  осмотр  его  удовлетворил. 

Ловчий  наложил  стрелу  на  лук,  оттянул  тетиву  и  тихо,  но  отчётливо  проговорил:

-  Ветер,  внук  стрибожий,  помоги  мне,  донеси  стрелу  мою  калёную.

Близнецы  озадаченно  переглянулись.  А  тем  временем  работники  уже  спустились  с  крыши  трактира.  Чеглок  тщательно  прицелился.  Тетива  загудела,  и  стрела  со  свистом  унеслась  туда,  где  только  что  копошились  люди.  Чеглок  опустил  лук  и  удовлетворённо  усмехнулся.

-  Думаешь,  ты  попал?  –  спросил  Слава.

-  Да  я  же  вижу,  что  попал!

-  Как  видишь?  Отсюда  же  ни  хрена  не  видно!  –  изумился  мальчик.

-  У  меня  зрение  такое,  знаешь  ли,  вострое,  -  туманно  пояснил  Чеглок.  –  Я  отсюда  вижу,  что  стрела  расколола  яйца,  и  они  стекают  по  крыше  вниз…

-  Так,  подождите,  что  за  бред  я  слышу,  какие  на  хрен  яйца?

Это  проснулся  Георгий,  и  настроение  после  вчерашних  излишеств  у  него  было  не  лучшее. 

-  Утречко  доброе,  хозяин!  –  весело  приветствовал  его  Чеглок.  –  Вот,  прими  кувшинчик.

И  ловчий  протянул  ему  запечатанный  кувшин,  который  до  этого  лежал  почти  на  самом  дне  воза.  Георгий  распечатал  горлышко,  и  оттуда  пахнуло  пивным  духом.

-  О,  вот  это  я  понимаю,  -  Георгий  припал  к  горлышку  кувшина.

Василиса  заметила,  как  масляно  заблестели  глаза  мужа  и  покрылись  румянцем  толстые  щёки.

-  Теперь  рассказывайте,  что  тут  происходит,  -  приказал  Георгий.

-  Чеглок,  ты  обещал  нам  про  цмока,  -  напомнила  Мила,  восторженно  глядя  на  ловчего.

С  восхищением  смотрел  на  молодого  человека  и  Слава,  хотя  причины  восторга  у  близнецов  были  совершенно  разные.  Мальчик  восхитился  умением  ловчего  стрелять,  а  девочка…  В  общем,  для  Василисы  путешествие  обещало  быть  проблемным.

-  Цмок  –  это  такой  летучий  змей,  -  начал  говорить  Чеглок.

-  Как  Змей  Горыныч?  –  перебила  Мила.

-  Нет,  что  ты,  Горыныч  здоровенный  и  злобный,  а  этот  мелкий.  Если  цмоку  регулярно  на  крыше  свежие  яйца  оставлять,  то  он  этому  дому  удачу  и  богатство  приносит.  Видать,  Касьян  своим  батракам  велел  такого  цмока  прикармливать.

-  Но  ведь  ты  не  в  цмока  стрелял?  –  спросил  Слава.  –  Жалко  животину!

-  Нет,  конечно!  Убить  цмока  –  не  к  добру.  Я  стрелой  своей  только  яйца  расколол,  что  работники  для  цмока  оставили.  Теперь  он  без  завтрака  останется,  обидится  на  Касьяна,  а  на  крыше  ещё  и  стрела  моя  лежит,  а  уж  стрел  цмоки  на  дух  не  переносят.  Отвернётся  теперь  от  Касьяна  удача!

-  А  эту  стрелу  найдут  потом  и,  наверное,  узнают,  что  она  твоя.  Тебе  за  это  ничего  не  будет?

-  Я  их  не  боюсь.  Вдобавок,  Слава,  Касьян  сегодня  жену  хоронить  должен,  потом  -  поминки  устраивать…  Не  до  стрелы  ему  будет.  А  мы  за  это  время  далеко  успеем  уехать…

Пока  Чеглок  говорил,  Георгий  успел  дважды  приложиться  к  кувшину  и  захмелеть:

-  И  что  за  чмоки  такие?  Что  ты  на  хрен  мелешь?

-  Папа!  –  резко  сказала  Мила.  –  Успокойся!

-  И  не  чмоки,  а  цмоки,  тебе  же  объяснили,  -  буркнул  Слава.  –  Змей  летающий,  счастье  приносит.

-  Мелете  тут  всякую  ересь!  –  разозлился  Георгий.  –  Что  за  змеи  такие!  Бог  вас  накажет  за  такую  чушь!

При  всём  том,  что  он  любил  поесть  и  выпить,  Георгий  был  ещё  и  очень  набожным  (особенно  когда  это  было  ему  удобно).

-  Какой  бог  нас  накажет  и  за  что?  –  изумился  Чеглок.  –  Раз  уж  боги  создали  цмока,  мы-то  чем  виноваты?

-  Какие  боги  создали  цмока?  –  взвился  Георгий,  кувшин  опасно  накренился,  и  Георгий  ловко  придержал  его,  не  дав  выплеснуться  ни  одной  капле.

-  Как  –  какие?  Святое  Трибожье…

Георгий  кивнул:

-  Ну  да,  Бог-отец,  Бог-сын  и  Бог-дух  святой.

Василиса  нервно  облизнула  губы.  Ей  только  богословских  стычек  недостаёт  для  полного  счастья!  Она  бросила  быстрый  взгляд  на  близнецов.  Слава  со  скучающим  видом  уставился  в  ясное  июньское  небо,  а  вот  Мила  явно  рвалась  в  бой.  Не  то  чтобы  она  разбиралась  в  вопросах  теологии,  но  скандалить  и  перечить  собеседникам,  доводя  их  до  белого  каления,  любила.  Поэтому  Василиса  принялась  отчаянно  подавать  знаки  дочери,  мотая  головой  и  делая  страшные  глаза,  чтобы  та  не  вмешивалась  в  разговор.

-  Подай  папе  свёрток  с  пирогами!

Очень  недовольная,  Мила  подала  Георгию  здоровенную  кулебяку,  не  забыв  при  этом  отломить  себе  и  брату  по  куску.  Кулебяка  явно  охладила  «божественную»  вспышку  Георгия.  Чеглок  отметил  про  себя,  что  ни  его,  ни  даже  Василису  угостить  никто  и  не  подумал. 

-  Давайте  я  скажу  вам,  как  меня  волхвы  наши  учили  родноверию.

Василиса  промолчала,  остальные  энергично  закивали,  набив  рты  пирогом.  И  Чеглок  повёл  распевную  речь:

-  Коло  Сварожье  свято  всебожье,
      Крутися-вертися  да  коловертися,
      Как  Родом  порождено,
      Как  во  Всемирье  утверждено,
      Как  Сварогом  соковано,
      Как  Всесвету  даровано,
      Как  Макошью  повязано,
      Как  по  Прави  указано,
      Как  Велесом  изведано,
      Как  предками  заповедано!

На  мгновение  Чеглок  умолк.

-  Офигеть!  –  прокомментировал  Слава,  расправившийся  со  своим  куском  кулебяки.  –  Я  ничё  не  понял,  а  ты?  –  обратился  он  за  поддержкой  к  Миле.

Та  привычно  ткнула  его  кулаком  в  бок,  а  это  могло  трактоваться  как  угодно.  В  данном  случае  Слава  истолковал  тычок  как  согласие.  Когда  близнецы  утихомирились,  Чеглок  продолжил:

-  Рекут  Мудрые,  что  крутится-вертится  Коло  Сварожье  от  веку  –  водят  хоровод  свой  Родные  Боги,  круговерть  Всемирья  правя,  Коловращение  вечное  неустанно  верша.  А  на  Земле-Матушке  люди  добрые  на  деяния  божеские  глядят,  Богов  Родных  исто  славят,  да  сами  через  те  славления  силами  божескими  исполняются,  единство  Всебожья  Родова  во  сердцах  вещих  радениями  восстановляют.  А  было  тако  во  пору  древности  седой,  и  есть  тако  ныне,  и  будет  тако  же  –  пока  Солнце  светит,  пока  Земля  родит!  Во  славу  Родных  Богов!  Слава  Роду!

На  последней  фразе  Чеглок  возвысил  голос  и  поднял  правую  руку  вверх. 

-  Так  на  уроках  Родноверия  учил  нас  волхв  Велеслав.  А  Троица  Святая  –  это  Перун,  Сварог  и  Велес,  а  не  отцы  и  сыновья  какие-то.  Хотя,  конечно,  каждый  из  Родных  Богов  –  проявление  лика  Рода  Всебога. 

-  А  я  думал,  что  в  вашей  школе  учили  стрелять,  драться  и  всякое  такое,  -  Слава  выглядел  несколько  разочарованным.

-  Ну,  это  само  собой,  -  кивнул  Чеглок,  снимая  со  спины  ножны  и  аккуратно  укладывая  их  среди  остального  груза,  -  но  без  грамоты,  счёта  и  письма  нынче  никак.

Ловчий  аккуратно  снял  тетиву  с  лука,  смотал  её  и  спрятал  вместе  с  луком,  тул  со  стрелами  и  налуч  отправились  к  ножнам  с  мечом  –  в  поклажу.

Георгий  наконец  проглотил  свой  кусок  кулебяки:

-  И  как,  по-твоему,  этот  мир  был  создан?  Кто  всё  это  сотворил?  –  он  повёл  пухлой  рукой  в  сторону.  –  Это,  скажешь,  не  Божий  промысел?

-  Ну  как  же  не  Божий?  –  ответил  Чеглок.  –  Всё  Трёхмирье,  Явь,  где  мы  живём,  Навь,  где  души  предков  обитают,  и  Правь,  вместилище  Богов,  созданы  были  из  яйца  Рода  Всебога.

-  Из  яйца?  –  Мила  прыснула,  и  на  этот  раз  Слава  толкнул  её  в  рёбра.

-  Ну  что  ты  как  маленькая?  –  укорил  девочку  Чеглок.  –  Али  не  знаешь,  откуда  дети  берутся?  Мы  все  здесь  благодаря  силе  чресл  Рода.  В  благодарность  ему  на  Вешние  Деды,  в  самую  Родоницу,    бабы  яйца  красят  да  длинные  хлеба  пекут…

-  Что  ты  болтаешь!  –  возмутился  Георгий.  –  Яйца  красят  и  куличи  пекут  на  Пасху,  в  день  воскресения  из  мёртвых  Иисуса  Христа,  Господа  нашего.

-  Не  знаю  такого,  -  пожал  плечами  Чеглок.  –  Если  он  мертвецом  был  да  встал,  так  кого-то  из  наших  ловчих  обязательно  вызывали  бы,  чтоб  от  опасного  заложного  покойника  уберечься…  А  никто  о  таком  случае  не  говорил,  на  берестах  не  записывал…

-  Да  неужто?  Так  ты,  может,  плохо  учился?  –  развеселилась  Мила.  –  Двоечником,  небось,  был?

Ловчий  улыбнулся:

-  Да,  учился  я  не  ахти,  но  у  нас,  пока  всё  не  сдашь,  из  школы  не  выпустят.  А  Велеслав  знаешь  какой  строгий!  Его  уроки  мне  труднее  других  давались,  так  он  меня  и  розгами  сёк,  и  на  колени  на  гречку  ставил…

-  Очень  правильно!  –  злорадно  бросил  Георгий.

-  И  вовсе  нет!  –  заступилась  за  Чеглока  Мила.  –  Злой  он  старикашка,  ваш  Велеслав,  и  несправедливый!

-  Да  нет,  не  злой,  -  ответил  ловчий.  –  Просто  я  неслухом  был,  учиться  не  хотел,  мне  только  драки  на  мечах  подавай…

-  Да,  и  мне,  и  мне!  –  восторженно  выкрикнул  Слава.  –  Хочу  учиться  в  твоей  школе!

-  И  розгами  по  заднице  тоже  хочешь  получить?  –  язвительно  уточнила  Василиса.

Близнецы  окончательно  развеселились,  и  Чеглок  принял  самое  активное  участие  в  их  веселье.  Георгий,  сопя  и  отдуваясь,  прикончил  кулебяку  и  сделал  большой  глоток  из  кувшина.  Воспользовавшись  всеобщим  шумом  и  суматохой,  Василиса  тихо  обратилась  к  мужу:

-  Жора,  прошу  тебя,  не  поднимай  религиозные  темы.  Мало  ли  какие  здесь  традиции…  Пусть  все  останутся  при  своём  мнении,  ладно?

-  Ладно,  ладно,  не  буду,  -  вполне  миролюбиво  отозвался  Георгий  (о,  хвала  кувшину!)  и  тут  же  добавил.  –  А  ведь  это  из-за  тебя  мы  сюда  попали!  И  я  теперь  должен  осторожничать,  слово  бояться  сказать!  А  это  ты  виновата,  заехала  невесть  куда!

С  каждым  словом  Георгий  распалялся  всё  больше,  даже  брызнул  слюной,  выкрикнув  последнюю  фразу.  Капелька  слюны  попала  Василисе  на  щёку,  и  женщина,  поморщившись,  отёрлась  рукой.  Близнецы  умолкли,  а  Чеглок,  потемнев  лицом,  не  сводил  хмурого  взгляда  с  Георгия.  Его  вспышка  долго  не  продлилась.

-  Вздремну-ка  я  часок,  -  проворчал  он.  –  Утомили  вы  меня.  А  ты,  -  мрачно  зыркнул  он  на  жену,  -  смотри  за  дорогой  повнимательнее.  А  то  опять  заедешь  не  туда,  куда  надо!

-  Папа!  –  агрессивно-укоризненно  воскликнула  Мила  (в  который  уже  раз),  любимица  отца.

А  он  устроился  поудобнее  на  поклаже  и  сладко  засопел.  Повозка,  провожаемая  парочкой  деревенских  собак,  выкатилась  за  околицу.  Собаки,  вывалив  розовые  языки,  вернулись  обратно  в  село. 

Василиса,  не  проронив  больше  ни  слова,  сидела  прямо  и  глядела  на  большак,  который  тянулся  и  тянулся,  окружённый  лесом…  Ни  тебе  дорожных  знаков,  ни  табличек,  ни  асфальта.  Свежий  воздух,  кукареканье,  взлаивание  собак  и  солнце.  Июньское  солнце  поднялось  уже  довольно  высоко,  и  Василиса  порадовалась,  что  дорога  идёт  в  тени  деревьев.

-  Тяжёлый  у  него  характер,  -  негромко  произнёс  Чеглок,  обращаясь  к  Василисе.

Та  в  ответ  только  хмыкнула.

-  Тебя,  видать,  родители  против  твоей  воли  за  него  выдали.

Василиса  удивлённо  глянула  на  ловчего  и  пожала  плечами.

-  Да  нет.  Нет.

-  Тогда,  наверное,  ты  слишком  молодой  была,  вот  как  Мила  твоя,  -  не  унимался  молодой  человек.  –  И  вы  с  ним  до  свадьбы  знакомы  не  были.

Мила  подслушивала  и  при  этих  словах  тихонько  хихикнула  в  кулачок.  А  её  мать,  резким  движением  повернувшись  к  ловчему,  сказала:

-  Давай,  Чеглок,  не  будем  об  этом  говорить!  Не  твоё  это  дело!

-  Как  скажешь,  -  покладисто  ответил  Чеглок.

Мила  пожалела,  что  мать  не  ответила  на  вопрос.  Было  бы  любопытно  узнать,  в  самом  деле,  как  её  угораздило  выйти  за  отца.  Мысли  девочки  совсем  недолго  занимало  знакомство  родителей.  Ещё  бы  –  это  было  чуть  ли  не  во  времена  динозавров,  чего  тут  интересного!  Куда  важнее  было  то,  что  она  сама,  Мила,  ощутила  довольно  сильный  зов  природы.

-  Давай  остановимся,  мам!  –  требовательно  заявила  она.

-  Зачем  это?  –  откликнулась  Василиса.

При  всей  своей  бесцеремонности  Мила  вовсе  не  горела  желанием  объяснять    причину  остановки  при  Чеглоке.  А  мать,  как  назло,  не  желала  соображать.

-  Ну,  надо,  мам!

Василиса  даже  не  обернулась  и  ничего  не  ответила.  Мила  была  недовольна.  Надо  же,  какая  нечуткость!  Вообще  мать  как-то  изменилась  с  тех  пор,  как  они….  Как  они  здесь.  Зов  природы  умолкать  не  собирался,  и  Мила  начала  приходить  в  отчаяние,  но  неожиданно  ей  на  помощь  пришёл  брат.

-  Да  ей  просто  по-маленькому  надо,  -  грубо  хохотнув,  уточнил  Слава  и,  метнув  быстрый  взгляд  на  лицо  сестры,  добавил,  -  а,  может,  даже  и  по-большому.

К  ужасу  Милы,  Чеглок  прикрыл  рот  рукой  и  хихикнул.  Лицо  девочки  залилось  краской,  она  выпучила  глаза  и  хватала  ртом  воздух,  как  вытащенная  из  воды  рыба.

-  Ну,  может,  тут  есть  туалет,  -  неуверенно  произнесла  Василиса  и  обратилась  к  Чеглоку.  –  Есть  тут  что-то  в  этом  роде?  Сортир  или  нужник  какой-нибудь?

Молодого  человека  душил  смех.

-  Да  весь  лес  к  вашим  услугам!  Впрочем,  -  он  неожиданно  посерьёзнел,  -  от  дороги  далеко  не  уходите.

-  Почему  это?  –  поинтересовался  Слава.

-  Мало  ли  кто  или  что  в  лесу  бродит?

-  А  кто  может  бродить?  –  глаза  мальчишки  загорелись.  –  Медведь?  Леший?  Оборотень?

Мила  не  преминула  уколоть  брата.

-  Конечно,  оборотень,  -  язвительно  сказала  она.  –  Вот  сидишь  ты  со  спущенными  штанами,  а  он  подкрадётся  сзади  и  –  хвать  тебя  за  задницу!  Если,  конечно,  не  побрезгует  таким  вонючкой,  как  ты. 

-  Нечего  оборотню  или  лешему  меня,  вонючку,  кусать!  Они  тебя  за  задницу  схватят,  принцессу  такую!  Принцессы  же  наверняка  не  какают!

-  Заткнись!  –  заорала  красная  от  гнева  Мила  и  замахнулась  на  брата  кулаком.

-  Конечно,  не  какают!  –  продолжал  Слава,  видя,  что  задел  сестру  за  живое.  –  Они  только  пукают!  Да  так,  что  от  вони  кони  дохнут!

Бамс!  Кулак  Милы  врезался  в  лоб  брата.  На  миг  его  взгляд  расфокусировался,  но  тело,  привыкшее  к  потасовкам,  ответило  ударом  ноги.  Мила  ловко  увернулась,  и  вместо  неё  удар  достался  небольшому  полотняному  мешку.  Мешок  подлетел  в  воздух  и  шлёпнулся  позади  повозки  на  утрамбованную  грунтовую  дорогу.

Пока  Василиса  раскрывала  рот,  чтобы  сделать  бесполезное  замечание  близнецам,  Чеглок  метнулся  к  подросткам,  перескочив  через  живот  сонного  Георгия,  схватил  обоих  драчунов  за  шиворот  и  развёл  руки  пошире.  Близнецы  извивались,  словно  черви  на  крючке,  пытаясь  достать  друг  друга  ногами,  но,  видимо,  Чеглок  был  значительно  сильнее,  чем  могло  показаться  вначале.

Василиса  натянула  вожжи.  Лошадь  остановилась,  помахивая  хвостом,  безразличная  к  людской  возне. 

-  Пусти  меня!  –  орал  Слава.  –  Я  убью  её!

-  Чё?  –  ощерилась  Мила,  отчаянно  вырываясь  из  железной  хватки  ловчего.  –  Да  я  тебе  глаза  вырву!

В  подтверждение  своих  намерений  она  вытянула  руки,  скрючив  пальцы,  словно  когти.

-  Вы  мне  надоели,  -  холодно  произнес  Чеглок.  –  Угомонитесь!

С  этими  словами  он  столкнул  близнецов  лбами.  Деревянный  треск  удара  охладил  горячие  головы  и  выдернул  из  сладкой  полуденной  дрёмы  Георгия.

-  Да  что  у  вас  тут  такое?  –  он  сонно  поморгал  заплывшими  глазками.

-  Дети  хотят  в  туалет,  -  спокойно  пояснила  Василиса.  –  Мы  ищем  туалетную  бумагу.

-  И  на  мою  долю  отмотайте,  -  одобрительно  кивнул  Георгий.

Близнецы  зловредно  захихикали,  мгновенно  забыв  о  распре.

-  О  какой  такой  бумаге  вы  толкуете?  –  спросил  Чеглок  у  Василисы,  всё  ещё  надёжно  удерживая  близнецов.

Василиса  постаралась  ничем  не  выдать  своего  замешательства. 

-  Это  бумага,  чтобы…  э-э-э  …  подтираться…  м-м-м,  ну,  когда  ты  УЖЕ  всё…

Мила  и  Слава  хохотали  во  всё  горло,  смеялся  Чеглок,  фыркнула  сама  Василиса,  захихикал  окончательно  проснувшийся  Георгий.

-  А  чем  тебя  лопухи  не  устраивают?  –  отсмеявшись,  поинтересовался  молодой  человек.  –  Бумага  только  у  князя  небось  есть,  да  и  то  только  для  наиважнейших  посланий.  А  лопухов  кругом  полно.

-  И  зимой?  –  скептически  осведомилась  Василиса. 

-  Зимой  в  лесу  не  посидишь,  да  зачастую  и  по  тракту  ехать  тяжело.

-  Так  как  же?  –  не  отступала  женщина.  –  В  штаны?

-  Нет,  постой,  я  не  понял,  -  голос  Георгия  вновь  приобрёл  агрессивный  оттенок,  -  то  есть  у  нас  нет  туалетной  бумаги?

Чеглок  отпустил  близнецов,  и  Мила  воскликнула:

-  Давайте  все  вначале  сходим  в  лесок,  а  разбираться  будем  потом!

-  Что,  уже  не  боишься  оборотней?  –  почти  беззлобно  поддел  её  Слава,  и  тут  же  отхватил  крепкий  подзатыльник  от  Чеглока.  –  Эй,  за  что?

-  Чтоб  меня  не  обижал,  -  Мила  показала  брату  язык.

Чеглок,  спрыгивая  на  дорогу,  сумрачно  сказал:

-  Угомонитесь  наконец!  Разорались,  понимаешь  ли!  Накличете  ещё  их  всех  сюда,  тогда  мне  одному  с  ними  всеми  не  справиться!  Да  и  травы  мои  раскидали…

-  Не  понял,  -  пробормотал  Георгий.

Зато  Мила,  похоже,  всё  поняла  прекрасно.  Глаза  её  округлились.

-  Ты  думаешь,  Чеглок,  раз  мы  тут  кричали  о…  всяких  сверхъестественных  существах,  то  они…  они  могут  прийти?

-  Угу,  -  Чеглок  подошёл  к  мешку,  вылетевшему  на  дорогу,  и  склонился  над  ним.

Ловчий  развязал  мешок  и  стал  тщательно  проверять  содержимое.

-  Так-так,  -  сосредоточенно  бормотал  он.  –  Тирлич-трава,  орхилин,  адамова  голова…  Изумруд  толчёный  здесь,  а  где  ж  она?

Он  лихорадочно  рылся  в  мешке,  перекладывая  свёрточки  и  свёртки  всевозможных  размеров.  Мила  осторожно  слезла  с  повозки  и  подошла  к  ловчему.

-  Помочь  тебе,  Чеглок?  Скажи,  что  ты  ищешь?

-  Кошачью  кость-невидимку,-  ответил  Чеглок,  не  поднимая  головы.  –  А,  вот  она.

Ловчий  затянул  горловину  мешка  и  водрузил  его  на  повозку  подальше  от  потенциальной  опасности  –  близнецов  и  Георгия  –  и  поближе  к  Василисе.  Та  начала  спускаться  с  передка  повозки,  и  Чеглок  легко  подхватил  её  и  поставил  на  землю.  Мила  зыркнула  на  них  ревнивым  взглядом  и  притворно-ласково  спросила:

-  Это  в  вашей  школе  учат  всем  пожилым  помогать?

Георгий  и  Слава  зашлись  от  визгливого  смеха,  но  Чеглок  и  бровью  не  повёл:

-  У  нас  учат  вежливости.  Но  теперь  я  вижу,  что  вы  точно  не  из  наших  краёв.

Смех  резко  оборвался.

Василиса,  не  оборачиваясь,  пересекла  большак  и  ступила  под  сень  раскидистых  деревьев.  За  ней  шагал  Чеглок,  а  за  ним  бежала  Мила.

-  Постой,  Чеглок,  ну  извини!  Извини,  а?

Чеглок  внезапно  остановился,  не  входя  в  лес,  и  Мила  врезалась  в  его  спину.

-  Милка,  имя  у  тебя,  как  у  козы,  и  мозгов  столько  же!

Секунду  Мила  соображала,  стоит  ей  обидеться  или  нет,  а  затем  её  осенило:

-  Слушай,  а  зачем  ты  с  нами  идёшь?  Подглядывать  будешь?

Чеглок  зло  плюнул  под  ноги  и  отвернулся:

-  Василиса!  Василиса,  слышь,  погодь!  Не  уходи  далеко!  Вот!

Он  указал  на  подходящий,  по  его  мнению,  куст.  Потом  туда  же  он  сопроводил  Георгия  со  Славой,  а  Василиса  с  Милой  караулили  повозку.  Лошадь  лениво  щипала  траву  вдоль  обочины.  Василиса  достала  бутыль  с  водой,  а  Мила  незаметно  забралась  в  лес.  Подумаешь,  сходит  туда  на  пару  минут  одна!  Может,  ягод  каких  найдёт  или  грибов!  То-то  все  удивятся!  А  оборотней  никаких  не  бывает.  Наверное.

Василиса  напилась  и  собиралась  передать  бутыль  дочери,  но  той  рядом  не  оказалось.  Мать  тревожно  огляделась  по  сторонам.

-  Мила!  Мила!  –  негромко  позвала  она.

Из  леса  вышли  мужчины,  поддёргивая  штаны.

-  Милу  не  видели?

Пока  Георгий,  по  своему  обыкновению,  злобно  выговаривал  Василисе,  Чеглок  вытянул  из  поклажи  ножны,  а  из  них  –  тёмно-серебристый  прямой  меч,  и  бросился  в  лес.

-  Возьми  и  меня!  –  увязался  за  ловчим  Слава.  –  Я  тоже  хочу  меч!

-  А  я  думал  –  сестру  хочешь  спасти!  –  ответил  Чеглок.

-  Ну,  это,  и  её  тоже…  Но  только  её  спасать  незачем,  -  увидев  выражение  лица  ловчего,  мальчишка  быстро  уточнил.  –  Живая  она.  Я  чувствую.  Мы  же  близнецы.

Чеглок  немного  смягчился.  Осмотревшись,  он  поднял  с  земли  суковатую  крепкую  ветку  и  вручил  её  Милославу.

-  Вот,  держи.  Если  увидишь  кого-то  чужого,  бей  прямо  промеж  глаз. 

Слава  радостно  кивнул  и  последовал  за  своим  товарищем.  Разговор  родителей  в  лесу  был  почти  не  слышен,  и  Слава  прислушался  к  звукам  леса:  шелесту  листьев,  щебетанию  птиц.  Он  ощущал  близкое  присутствие  сестры:  как  близнецы  они  были  связаны  незримыми  нитями.  Правда,  нечто  неясное  тревожило  мальчишку.

Чеглок,  не  опуская  меча,  огляделся  по  сторонам,  потом  внимательно  вгляделся  в  листья  и  иголки  под  ногами  и  наконец  махнул  Славе  свободной  рукой.

-  Сюда,  -  одними  губами  произнёс  ловчий  и  бесшумно  двинулся  вглубь  леса.

Слава,  позавидовав  мягкой  поступи  Чеглока,  отправился  за  ним  и  сразу  же  наступил  на  сухую  ветку.  Она  громко  затрещала,  задела  чёрные  прошлогодние  листья,  свернувшиеся  в  трубочки,  и  они  тоже  захрустели  и  зашуршали.

Чеглок  обернулся  и  укоризненно  взглянул  на  мальчика:

-  Больше  можно  не  таиться,  -  сказал  ловчий.

-  Я  же  не  нарочно,  -  насупился  Слава.  –  О,  вот  она.

Чеглок  стремительно  обернулся  и  увидел  Милу.  Она  стояла,  держа  в  одной  руке  горсть  брусничных  листьев,  а  второй  потирая  лоб.

-  Ягодки?  –  оживился  Слава.  –  В  лесу  нашла?  Гони  половину!

-  Нет  ещё  ягод,  -  равнодушно  сказала  Мила.

Она  болезненно  поморщилась,  снова  потёрла  лоб  и  пояснила:

-  Голова  что-то  болит…

Чеглок  встревожился:

-  Забери,  Слава,  всё,  что  у  неё  в  руках.  Когда  у  тебя  голова  заболела?  –  вопрос  был  адресован  Миле.

-  Ну,  примерно  тогда,  когда  я  ягоды  искала…    Наклонилась,  листья  потянула.  И  тут…

Девочка  вновь  поморщилась.  С  дороги  донёсся  зов  Василисы:

-  Мила!  Слава!  Чеглок!  Ау-у-у!

Только  Слава  раскрыл  рот,  как  откуда-то  из  глубины  леса  (совсем  с  другой  стороны)  послышалось:

-  О-ок!  А-у!

-  Чё  вы  орёте?  –  скривилась  Мила.

Не  обращая  на  неё  внимания,  Слава  удивлённо  спросил:

-  Чеглок,  это  что,  эхо  такое?

-  Да  нет,  не  эхо,  -  Чеглок  выглядел  озабоченным.  –  Это  Аука,  он  в  лесу  окликает  человека,  заманивает  его  в  пущу,  а  там  уж  Сам-Хозяин  поджидает,  заломает,  да  и  съест…

-  А  кто  этот  Сам-хозяин?

-  Иногда  медведь,  а  иногда  и  леший.  В  некоторых  лесах  это  одно  и  то  же.  Ну,  давайте-ка  мы  к  дороге  выйдем,  как  бы  Аука  Василису  не  заманил.

-  А  как  этот  Аука  выглядит?  –  продолжал  расспросы  Слава.

-  Ну,  как-как,  обыкновенно,  -  Чеглок  подтолкнул  близнецов  по  направлению  к  большаку,  -  маленький,  пузатенький,  щёки  надутые…

-  А  где  он  живёт?

-  Где-то  в  избушке,  проконопаченной  золотым  мхом,  а  подметает  её  медвежьей  лапой…

-  Какой  лапой?  –  изумлённо  спросил  Георгий,  потому  что  именно  с  ним  все  трое  столкнулись  лицом  к  лицу,  выйдя  из  лесу.

Слава  взахлёб  принялся  пересказывать  отцу  всё,  что  услышал  от  ловчего,  а  тот  подвёл  Милу  к  Василисе:

-  Вот,  нашлась  пропажа.  Только  голова  ей  болит…

Мила  рассеянно  кивнула.  Чеглок  спрятал  меч.

-  Возьми  таблетку  цитрамона,  -  сказала  Василиса,  передумав  ругать  непоседливую  девчонку.

-  Не  знаю,  о  чём  ты,  -  серьёзно  произнёс  ловчий,  -  но,  мыслю  я,  напал  на  неё  Боли-Бошка,  пока  эта  коза  ягоды  искала…

-  Кто  напал?  –  вытаращила  глаза  Василиса.  –  И  какие  такие  ягоды?

-  Ничего-то  вы  не  знаете,  -  вздохнул  Чеглок.  –  Нечистик  это  лесной,  живёт  на  ягодниках.  Мила  решила  вот  ягод  поискать,  хотя  какие  ягоды  в  кресене…

-  В  чём?  –  Василиса  окончательно  запуталась  и  растерялась.

-  Ну,  сейчас  месяц  кресень,  рано  для  ягод,  особливо  для  брусники!

-  Сейчас  июнь,  -  сухо  уточнила  Мила  и  в  очередной  раз  схватилась  за  голову.

-  Ага,  значит,  июнь  –  кресень,  -  отметила  как  бы  про  себя  Василиса.  –  Ты,  Чеглок,  давай  рассказывай  дальше.  Что  там  за  нечистик?

-  Боли-Бошка,  я  ж  говорю.  Наклонишься  ягод  поискать,  а  он  –  прыг  к  тебе  на  шею,  ручищами  своими  голову  тебе  стиснет,    начнёт  голова  болеть,  и  ты  уж  не  соображаешь,  куда  тебе  идти,  заплутаешь  в  лесу  и  сгинешь…

-  Леший  съест?  –  уточнила  Мила.

-  Может,  и  леший,  -  Чеглок  не  захотел  вдаваться  в  подробности.

-  Что-то  я  у  неё  на  шее  никого  не  вижу,  -  скептически  заметила  Василиса,  внимательно  осмотрев  дочь.

-  Что?  Что  не  видишь?  Думаешь,  клещ  к  ней  прицепился  в  лесу?  Ну-ка,  посмотри  повнимательнее!  –  Георгий,  как  всегда,  не  разобрался  в  происходящем.

Рассказ  сына  он  выслушал  вполуха,  просто  махнув  рукой,  чем  немало  обидел  Славу.

-  Нету,  нету  клеща.  Ей  просто  голова  заболела,  -  успокаивающе  сказала  Василиса  мужу.

-  Ты  его  не  видишь,  Боли-Бошку,  но  он  там  есть,  -  тихо,  но  твёрдо  сказал  Чеглок  Василисе.

-  И  что  делать?

-  Едем  вперёд,  найдём  дуб,  расколотый  молнией…

-  И  как  мы,  интересно,  узнаем,  что  он  именно  молнией  расколот?

-  Ну,  хорошо,  дуб  с  двумя  стволами,  растущими  из  одного  корня,  и  Мила  пусть  трижды  пролезет  меж  стволами…

-  А  если  мы  не  найдём  такой  дуб?

-  Тогда,  -  терпеливо  ответил  Чеглок,  -  я  расщеплю  тот  дуб,  который  мы  найдём.

-  Чем?  Топора  вроде  у  нас  нет.

-  Мечом.

-  А  другого  средства  нет,  понадёжнее?  –  Василиса  была  недовольна.  Всё  это  казалось  ей  каким-то  ребячеством.  –  Может,  отвар  какой  или  что…

-  Отвар,  конечно,  хорошо,  да  только  его  знахарка  должна  изготовить.  А  ближайшая  знахарка  в  Трилесино  живёт. 

Василиса  совсем  расстроилась.

-  Ладно,  давайте,  садитесь  все  да  поедем!  Больше  тут  делать  нечего!

И  они  поехали.  Других  проезжающих  на  дороге  не  было,  и  путники  слышали  только  звуки  леса,  обступавшего  большак.  Василиса  крепко  держала  вожжи,  Георгий  и  дети  дремали,  причём  Мила  морщилась  от  головной  боли  даже  во  сне.  Чеглок  внимательно  оглядывал  деревья  вдоль  дороги.

Уже  смеркалось,  когда  дуб  нужного  вида  наконец  нашёлся.

-  Останови!  –  Чеглок  толкнул  Василису  в  плечо.

-  А?  Чего?  –  по  всей  видимости,  Василиса  тоже  подрёмывала,  и  внезапный  толчок  испугал  её.

-  Останови,  говорю,  вона  дуб  стоит.

Василиса  натянула  вожжи.  Лошадь  послушно  встала.  И  впрямь,  по  левую  сторону  дороги  виднелся  дуб  с  двойным  стволом. 

Слава  мигом  выпрыгнул  на  дорогу.  Мила,  обычно  живая  и  быстрая,  двигалась  неловко  и  чуть  не  упала,  спускаясь  с  воза.  Ни  брат,  ни  отец  не  подумали  помочь  ей.  Зато  Чеглок  мгновенно  оказался  рядом,  чтобы  поддержать  девочку.  Вместо  благодарности  она  мутным  взглядом  посмотрела  ловчего  и  молча  кивнула.

-  Давайте  вот  как  сделаем,  -  предложил  Чеглок,  всё  ещё  поддерживая  Милу  под  локоть,  -  остановимся  здесь  на  ночлег.  Место  неплохое,  и  дуб  опять  же  рядом…

-  Дался  вам  всем  этот  дуб!  –  внезапно  разозлился  Георгий.  –  Какой,  на  хрен,  ночлег?  Где,  по-вашему  здесь  спать?

-  Да  в  лесу,  -  подчёркнуто  спокойно  сказал  ловчий,  -  лошадь  распряжём,  и  пусть  она  пасётся,  стреножим  только.  Сами,  как  закончим  протаскивание  Милы,  костер  разведём…

Георгий  не  стал  дослушивать  и  гневно  крикнул,  срываясь  на  визг:

-  Протаскивание?!

-  Ей  нужно  пролезть  между  стволами  этого  дуба,  -  поспешила  пояснить  Василиса.  –  Это  и  называется  протаскиванием.

-  Дурью  мучаетесь!  –  продолжал  бушевать  Георгий.  –  Я  лично  ничего  этого  делать  не  буду!  И  пеняйте  на  себя!

Он  развернулся  и  неуклюже,  вперевалку  потопал  к  ближайшему  кусту  –  облегчиться.  Чеглок  хотел  следовать  за  ним,  но  Георгий  злобно  заявил:

-  Нечего  за  мной  ходить!  Я  и  сам  справлюсь!  Костёр  идите  разводить,  чтобы,  когда  я  пришёл,  всё  было  готово!

Ловчий,  пожав  плечами,  повернулся  к  Василисе.

-  Вначале  Мила,  потом  огонь.

-  Ага,  -  саркастически  заметила  Мила,  -  и  как  я,  по-вашему,  пролезу  через  этот  дурацкий  дуб?  Или  вы  думаете,  что  у  меня  крылья  растут?

И  впрямь,  дубы  срастались  стволами  у  самой  земли,  а  расходились  на  уровне  глаз  взрослого  человека. 

-  Я  подсажу  тебя,  -  решил  Чеглок,  -  а  брат  с  матерью  примут  с  той  стороны.  Ствол  обойдёшь  и  снова  пролезешь…

-  И  так  до  утра,  что  ли?  –  нелюбезно  перебила  Мила.  –  Это  упражнение  ты  маме  предложи,  она  похудеть  хочет.

И  тут  ловчий  разозлился.  Он  целый  день  терпел  выходки  этой  семейки:  подвыпившего  самодура-муженька,  его  невоспитанных  близнецов,  глупую  женщину,  которая  не  может  найти  управу  на  своё  семейство…  Воистину,  наставники  в  школе  были  правы:  близнецов  дают  людям  злые  духи,  а  всякое  порождение  бесовское  лучше  сразу  топить!  Грубость  Милы  лишила  молодого  человека  остатков  терпения.  В  сгущающихся  сумерках  он  придвинул  к  Миле  бледное  от  гнева  лицо.  Ноздри  его  трепетали,  зрачки  расширились  так,  что  глаза  стали  совершенно  тёмными.  Мила  в  испуге  отступила,  но  Чеглок  шагнул  вслед  за  ней  и  прошипел:

-  Слушай,  никчёмная  бестолковая  девчонка!  Научись  уважать  тех,  кто  рядом  с  тобой,  иначе…

-  Что  иначе?  –  пролепетала  Мила.

-  Иначе  я  тебя  высеку!  Поняла?

Мила  молча  кивнула.

-  Через  дуб  пролазить  будешь  трижды,  на  третий  раз  я  тебя  подсажу,  а  потом  сам  приму  с  другой  стороны.  Всё  понятно?

-  Ага.

Василиса  со  Славой  не  слышали  ни  слова  из  того,  что  Чеглок  говорил  Миле.  Георгий  всё  ещё  шумно  возился  в  кустах,  время  от  времени  покряхтывая.

-  И  что  бы  ни  случилось,  -  напутствовал  ловчий  Милу,  легко  поднимая  её,  -  не  издавай  ни  звука.

Мила  взялась  за  шершавую  дубовую  кору,  поставила  одну  ногу  в  развилку  стволов,  и  тут  же  её  спину  ожгло  что-то  гибкое  и  тонкое.  Она  открыла  рот,  чтобы  завизжать,  но  вспомнив  слова  Чеглока,  девочка  смолчала.  Не  стоило  больше  сердить  его.

-  Не  я  бью,  бузина  бьёт,  -  раздался  снизу  голос  ловчего.

Мила  спрыгнула  вниз,  прямо  на  мать  и  брата,  не  особенно  заботясь  о  том,  как  они  её  подхватят.  В  месте  удара  спина  саднила  и  жгла.  Девочка  стиснула  зубы  и  вернулась  к  Чеглоку,  обойдя  ствол.  Ловчий,  не  обращая  внимания  на  гневный  взгляд  Милы,  снова  подхватил  её  и  поднял  вверх,  к  развилке.  И  опять  девочка  ощутила  удар  бузинной  розгой.  Несмотря  на  скверный  характер  Милы,  её  никогда  не  наказывали  физически,  и  теперь  ей  трудно  было  решить,  что  хуже  –  саднящая  боль  от  розги  или  унижение…

-  Не  я  бью,  бузина  бьёт…

В  глазах  Милы  стояли  слёзы,  она  делала  судорожные  вдохи  сквозь  стиснутые  зубы.  Спина  горела  так,  что  больно  было  двигать  руками  и  ногами.  В  груди  кипела  злость  на  Чеглока.  Но,  увидев,  что  Чеглок  смотрит  на  неё  сочувственно  и  ласково,  девочка  немного  утешилась.  В  конце  концов,  остался  последний  раз. 

-  От  боли,  от  напасти,  для  избавления  от  всякой  беды…

Свистнул  в  воздухе  бузинный  прут,  в  третий  раз  опускаясь  на  спину  Милославы.  Её  мать  и  брат  ахнули  в  один  голос  от  удивления,  увидев  её  в  развилке.  Теперь  было  явственно  видно,  что  на  шее  у  Милы  угнездился  круглоголовый  старичок  в  драной  одёжке.  Его  непропорционально  большие  кисти  рук  сдавливали  голову  девочки  с  двух  сторон.  Мила  ещё  не  приземлилась,  спрыгивая  с  развилки  дуба,  как  Чеглок,  появившийся  словно  по  волшебству,  уже  взмахнул  мечом.  Глаза  Василисы  округлились  от  страха,  а  Слава  вцепился  в  материнский  локоть  мёртвой  хваткой.

Мила  в  ужасе  зажмурилась,  но  Чеглок  ловко  повернул  меч,  и  удар  пришёлся  плашмя  по  затылку  старичка.  Тот  мгновенно  отнял  руки  от  головы  Милы,  схватился  за  собственную  и  жалостливо  запричитал:

-  Ну  больно  же!  И  пошто  вы  старика  забижаете?

-  Слазь,  -  спокойно  ответил  ему  Чеглок.

-  Што  –  слазь?  Ишь  ты!  –  вдруг  окрысился  старик.

Чеглок,  не  тратя  более  слов,  снова  замахнулся  мечом.  Старик  с  хныканьями  и  причитаниями  скатился  вниз  по  спине  Милы  и  мигом  встал  на  ноги.  Роста  он  был  совсем  малого,  по  грудь  Чеглоку,  а  несообразно  длинные  и  здоровенные  ручищи  свисали  до  колен.  Обведя  всех  хитрым  взглядом,  старикашка  изрёк  тонким  писклявым  голосом:

-  Ну,  бывайте,  люди  добрыя!  Не  так  велика  Явь,  как  кажется,  и  если  будет  угодно  Велесу  –  свидимся!

-  Ах  ты!  –  рассердился  Чеглок,  занося  бузинную  розгу.

Но  прут  просвистел  в  воздухе  напрасно:  Боли-Бошка  попросту  растворился  в  сумерках.

-  Это  кто  такой  был?  –  почти  шепотом  спросил  Слава.

-  Боли-Бошка,  -  в  тон  ему  ответила  Василиса.

-  Не,  -  весело  уточнила  Мила,  -  моя  бошка  больше  не  болит.  Спасибо  тебе,  Чеглок!

Она  подошла  ко  всё  ещё  нахмуренному  Чеглоку  и  звонко  чмокнула  его  в  щёку.  Слава  громко  присвистнул,  Василиса  засмеялась,  а  Чеглок  утёрся  рукавом  и  смущённо  проговорил:

-  Да  ладно  тебе,  нормально  всё…

-  Нормально  что?  –  из-за  раздвоенного  дуба  появился  Георгий.  –  Что  у  кого  болит?

-  Ничего,  -  ответили  хором  близнецы  и  одновременно  поморщились.

-  Нет,  ну  я  же  слышал!  –  возмутился  Георгий.  –  Что  тут  было?  Я  что,  не  имею  права  знать?  Имею!  Вот  и  говорите!

Видя,  как  насупились  дети,  и,  предчувствуя,  что  вечер  будет  испорчен,  Василиса  поспешно  принялась  объяснять:

-  Ну,  помнишь,  я  говорила,  что  у  Милы  голова  разболелась?  Так  вот  Чеглок,  -  женщина  на  мгновение  замялась,  -  помог  ей,  и  голова  ей  больше  не  болит.  Все  рады.

-А-а,  ну  и  хорошо,  -  Георгий  говорил  миролюбиво,  наверное,  радовался,  что  все  проблемы  решились  в  его  отсутствие.  –  А  что  вы  все  собираетесь  делать  дальше?  Ночь  наступает  как-никак…

-  Ну,  папа,  можно  и  ночью  ехать,  ещё  ведь  совсем  светло,  -  Слава  попытался  привлечь  внимание  отца.

И  привлёк.  Георгий  тут  же  высказал  пару  нелестных  замечаний  об  умственных  способностях  сына  и  добавил:

-  Ты  весь  в  свою  мамочку!  Она  уже  доездилась  ночью,  завезла  нас  неизвестно  куда…

Василиса  помрачнела.  Чеглок  поспешно  сказал:

-  Надо  на  ночь  останавливаться  обязательно!  Лошадь  ведь  тоже  должна  отдыхать  и  кормиться! 

-  А  чем  её  надо  кормить?  –  удивилась  Мила.

-  Дура  ты!  –  заметил  Слава.  –  Их  кормят  овсом  и  сеном!

-  И  где  мы  найдём  здесь  овёс  и  сено?  –  эпитет  брата  Мила  предпочла  проигнорировать.

-  Овёс  у  нас  есть  с  собой,  целая  торба,  -  уточнил  Чеглок.  –  Только  расходовать  его  мы  сейчас  не  будем.  Лошадь  нужно  распрячь  и  пустить  попастись. 

-  Ну,  конечно,  пустить  лошадь!  –  язвительно  отозвался  Георгий.  –  Я  уже  остался  без  машины  по  кое-чьей  милости,  так  теперь  и  лошади  лишусь!

Чеглок  уже  заворачивал  лошадку  в  лес,  Георгий  пыхтел  ему  в  затылок,  и  Василисе  осталось  только  удивляться  самообладанию  молодого  человека. 

-  Чеглок,  а  Чеглок!  –  Слава  заглядывал  ловчему  в  глаза.  –  Научишь  меня,  как  лошадь  распрягать  и  запрягать?

-  Конечно!  –  весело  отозвался  ловчий.  –  А  кто  ж  мне  иначе  помогать  будет?

-  Я!  Я  могу  тебе  помогать!  –  выскочила  Мила,  уже  успевшая  забыть  про  бузинную  розгу.  –  Я  буду  поумнее  этого  увальня!

Слава  грозно  нахмурился,  и  Чеглок  нахмурился  тоже:

-  Не,  это  не  дело  для  девицы…

-  А  что,  по-твоему,  для  девицы  –  дело?

-  Ну,  прясть,  например,  ткать,  хлеб  печь…

-  Фу,  -  сморщилась  Мила.  –  И  ты  туда  же….  Ненавижу  всё  это.  А  уж  прясть  и  ткать  у  нас  никто  не  умеет.

-  Ну,  ладно,  -  Чеглок  не  собирался  сдаваться.  –  Вот  если,  скажем,  у  меня  рубаха  порвалась,  и  я  попросил  тебя  зашить  её.  Или  постирать…  Ты  мне,  получается,  откажешь?

Мила  замялась.  Тут  Чеглок  её  подловил,  надо  признать.

-  Ну,  я,  это…  В  нашем  походе  мама  стирает  и  шьёт,  а  не  я!  Ты  её  попроси!  –  нашлась  девочка.

Чеглок  со  Славой  захохотали.

-  Ладно,  договорились,  -  проговорил  сквозь  смех  Чеглок.  –  Буду  обращаться  только  к  ней.  А  ты  уж  тогда  не  обижайся!

Мила  надулась  и  отошла  к  родителям,  которые  шли  немного  поодаль.

Вскоре  нашлась  прелестная  полянка,  где  вполне  можно  было  попастись  лошади.  Чеглок  со  Славой  распрягли  её,  и  ловчий  показал  мальчику,  как  спутывают  ноги  лошади. 

-  Теперь  она  никуда  не  денется  до  утра,  -  пояснил  Чеглок.  –  А  теперь  будем  разводить  костёр  и  готовить  ужин.

Василиса  рылась  в  мешках  на  возу.  Георгий,  тяжело  отдуваясь,  присел  на  ствол  поваленного  дерева. 

-  Мила,  помоги-ка  мне,  быстрее  ужин  приготовим  вместе!  –  позвала  Василиса  дочь,  но  та  предпочла  не  услышать.  Мать  только  вздохнула.

-  Что  ты  дёргаешь  её,  -  раздражённо  заметил  Георгий.  –  Давай  лучше  готовь  быстрее,  я  голоден!

Чеглок  вытащил  из  своих  пожитков  два  ножа.

-  Слава,  поди  сюда,  сейчас  остругаем  с  тобой  веток,  поможем  твоей  маме!

На  зов  ловчего  Слава  откликнулся  мгновенно.  И  хотя  владел  ножом  он  далеко  не  так  ловко,  как  Чеглок,  вскоре  пять  прямых,  как  стрела,  веток,  были  готовы.  Василиса  тем  временем  нарезала  хлеба,  лука  и  сала.

-  Давай  поджарим  это,  -  предложил,  улыбаясь,  Чеглок  и  протянул  ей  свежевыструганные  шампуры.  –  Мы  тут  со  Славой  постарались.  Сейчас  вот  огонь  разведём…

-  Давайте  и  я  с  вами!  –  подскочила  Мила.

Слава  только  ухмыльнулся,  когда  Чеглок  помотал  головой:

-  Нет,  это  всё  не  по  твоей  части.  Свою  работу  ты  не  делаешь,  а  в  чужую  не  лезь,  мешать  будешь.  Я  же  сказал  тебе,  что  только  к  Василисе  буду  обращаться.

Пришлось  Миле  помочь  матери  нанизывать  на  ветки  хлеб,  лук  и  сало,  пока  Чеглок  со  Славой  колдовали  над  огнём.  Вскоре  заплясали  огненные  язычки,  и  Василиса  вручила  каждому  по  шампуру.  Свою  ветку  она  первая  протянула  к  огню.

-  Куда  ты  суёшься!  –  зашипел  на  неё  Георгий.  –  Будто  ты  знаешь,  как  это  делается!

-  Знаю,  -  спокойно  отозвалась  женщина.  –  В  детстве  отец  научил.

Чеглок  таким  же  движением  вытянул  ветку  над  огнём,  вслед  за  ним  –  близнецы.  Георгий  нехотя  последовал  их  примеру.

-  Грибочков  бы  каких  сюда,  -  буркнул  он.

-  Какие  тебе  в  кресене  грибы?  –  изумился  Чеглок.  –  Милка,  ладно,  она  дитя  несмышлёное,  ягоды  искала,  но  уж  ты,  мужик  взрослый….

-  Ладно,  хватит,  -  оборвал  ловчего  Георгий.

В  это  время  у  всех  с  веток  стал  капать  растопленный  жир,  сало  зашкворчало,  Мила  даже  ухитрилась  уронить  в  костёр  кусок  хлеба.

-  И  правда,  хватит,  -  заявил  ловчий.  –  Всё  уже  готово,  можно  есть,  только  осторожно,  не  обожгитесь.

Он  аккуратно  снял  ножом  со  своего  шампура  еду,  выкладывая  сало  и  лук  поверх  хлеба.  Второй  нож  был  у  Славы,  и  мальчик  сделал  то  же  самое.  Потом  Чеглок  хотел  помочь  Георгию,  но  тот  злобно  передёрнул  плечами:

-  Не  лезь,  я  сам!

Чеглок  нисколько  не  расстроился  и  повернулся  к  Василисе,  а  Слава  попытался  помочь  сестре.  Миле  хотелось,  чтобы  сало  с  ветки  для  неё  снял  Чеглок,  но  тот  сидел  вполоборота  к  Василисе  и  на  возню  близнецов  не  обращал  внимания.  Пришлось  воспользоваться  услугами  брата,  а  уж  как  тот  раздувался  от  гордости,  словно  индюк  какой-то,  честное  слово!  А  всё  из-за  того,  что  Чеглок  дал  ему  нож  и  пообещал  научить  всяким  штукам….  Уж  лучше  бы  её,  Милу,  научил.  Пока  Мила  обдумывала  всё  это,  отец  умудрился  уронить  на  траву  несколько  кусков,  обжечься  и  теперь  грязно  ругался  сквозь  зубы.

-  Слушай,  Георгий,  -  серьёзно  обратился  к  нему  Чеглок,  -  перестань  грязным  словом  садить  почём  зря.  Откуда  ты  знаешь,  может,  нас  слышит  кто,  и  неизвестно,  чем  слова  твои  для  нас  обернутся…

-  Ах  ты…  -  Георгий  легко  приходил  в  ярость,  и  это  был  как  раз  такой  случай.  –  Да  что  ты  лезешь!  Откуда  ты,  это  самое,  взялся  на  мою  голову!

В  траве  позади  Георгия  послышался  шорох,  трава  зашевелилась.  В  наступившей  темноте,  которую  рассеивали  только  языки  небольшого  костерка,  это  выглядело  довольно  устрашающе.  Василиса  стиснула  в  руке  уже  свободный  от  сала  шампур  и  подалась  вперёд.  Мила,  напротив,  сжалась  и  отступила  назад.  Недоеденный  кусок  распирал  её  щёки.  Слава  замер  на  месте,  нашаривая  свободной  рукой  нож  Чеглока.  Сам  ловчий  пристально  вглядывался  во  что-то  за  спиной  Георгия,  и  зрачки  его  вновь  расширились,  закрыв  собою  радужку.  Один  только  Георгий  ничего  не  замечал,  продолжая  костерить  Чеглока  на  чём  свет  стоит.

Через  мгновение  Чеглок  заметно  расслабился  и  легко  улыбнулся  Василисе.  Та  поняла,  что  опасности  нет,  и  положила  на  траву  свою  ветку.  Мила  со  Славой  продолжили  жевать.  Из-за  спины  Георгия  показалась  белая  вытянутая  мордочка  и  две  крупные  когтистые  лапы.  Эта  мордочка,  пошевеливая  носом,  потянулась  к  одному  их  кусков  хлеба,  оброненному  Георгием  на  землю.  Лапа  случайно  прикоснулась  к  толстой  лодыжке,  и  Георгий,  мгновенно  прекратив  ругаться,  тоненько,  по-бабьи,  взвизгнул.  Близнецы  захохотали,  а  Георгий,  неожиданно  быстрым  движением  схватив  свою  ветку,  ударил  непрошеного  гостя  вдоль  спины.  Животное  завизжало,  развернулось  и  мгновенно  исчезло  во  тьме. 

-  Видали,  как  я  его?  –  самодовольно  спросил  Георгий.  –  Вот  то-то  же.  Учитесь  у  папы!

Василиса  скрыла  усмешку,  прикрыв  рот  рукой,  а    Чеглок  укоризненно  сказал:

-  Чему  учиться-то?  Ты  барсучка  молодого  напугал,  зачем,  спрашивается?  Он  ничего  бы  нам  не  сделал.  Уж  если  бы  кто  опасный  появился,  я  бы  вам  всем  сразу  знак  какой  подал…

Мила  сразу  же  скроила  жалостную  физиономию:

-  О,  это  был  милый  барсучок!  Ми-ми-ми!

Слава  покатился  со  смеху.

-  Что  это  за  ми-ми-ми  такое?  –  удивился  Чеглок.

-  Это  значит  «ми-ми-милый»,  -  давясь  от  хохота,  пояснила  Василиса. 

Георгий  был  по-прежнему  недоволен,  но  веселье,  охватившее  всех,  передалось  и  ему.  Он  окончательно  отошёл,  когда  близнецы  взахлёб  принялись  пересказывать  друг  другу  и  всем,  кто  невольно  оказался  рядом,  как  «папа  как  хлестнёт  этот  барсука!»,  «а  барсук  как  побежит!».

Первым  прекратил  веселиться  Чеглок.

-  Надобно  будет  караулить  по  очереди,  -  сказал  он,  и  все  умолкли.

-  Это  ещё  зачем?  –  недовольно  спросил  Георгий.  –  Ты  же  сказал,  что  здесь  безопасно.

-  Сказал,  -  согласился  ловчий.  –  Но  за  огнём  следить  надо.  Если  огонь  погаснет,  к  нам  и  волк  наведаться  может,  и  Сам-Хозяин….

-  Я  дежурить  не  собираюсь,  -  категорично  заявил  Георгий.  –  В  конце  концов,  у  меня  отпуск.  Имею  я  право  отдохнуть  или  нет?

-  Имеешь,  -  подтвердила  Василиса.  –  А  также  право  быть  сожранным  дикими  животными.  Или  эти  животные  украдут  наши  припасы.  Или  растерзают  лошадь.  Так  что  прав  у  тебя  много.

-  Да?  –  вскипел  мужчина.  –  И  кто  во  всём  этом  виноват?  Кто  нас  сюда  затащил?  Вот  тот,  кто  затащил,  пусть  и  караулит,  а  я  не  буду. 

И  он  демонстративно  завалился  на  траву  и  отвернулся,  сделав  вид,  что  спит.

-  Давайте  я  буду  караулить!  –  восхищение  Славы  Чеглоком  росло,  и  мальчик  готов  был  сделать  многое,  чтобы  стать  похожим  на  своего  спутника.

-  Хорошо,  -  согласился  Чеглок,  -  и  я  буду  караулить…

Василиса  и  Мила  тоже  высказали  свою  готовность.  Насчёт  очерёдности  прийти  к  соглашению  долго  не  могли,  и  Чеглок  предложил  тянуть  жребий.  Взяли  четыре  хворостины  разной  длины  и  договорились,  что  самая  длинная  –  для  того,  кто  будет  дежурить  первым,  а  самая  короткая  достанется  тому,  кто  заступит  в  караул  последним. 

Самая  длинная  хворостинка  досталась  Василисе,  чуть  короче  –  Чеглоку.  Близнецам  предстояло  дежурить  под  утро.

-  Смотрите,  -  предостерёг  их  ловчий,  -  перед  рассветом  наступает  самый  тёмный  и  опасный  час,  может,  поменяемся?

-  Нет!  –  хором  воскликнули  близнецы.

-  Ладно,  -  вздохнул  Чеглок,  -  что  уж  тут  поделать.  Если  что,  будите  меня…

-  Да  ладно!  Поняли  мы,  поняли,  -  отозвались  близнецы.

Василиса  тем  временем  достала  какие-то  то  ли  покрывала,  то  ли  плащи  и  соорудила  близнецам  постели,  а  заодно  укрыла  такой  же  накидкой  Георгия,  который  уже  сладко  спал  и  жеребьёвки  не  видел.  Достала  она  накидку  и  для  Чеглока.

-  Не  беспокойся,  я  привычный,  -  застеснялся  тот,  но  всё  же  согласился  закутаться  поплотнее.

Василиса  села  у  костра.  Дети,  повозившись  немного,  наконец  заснули.  Шелестел  лес,  ухала  сова,  что-то  шуршало  во  тьме,  обступившей  их  огонёк.  Василиса  никогда  не  ночевала  в  лесу,  и  ей  было  не  по  себе.  Она  взяла  ту  самую  тяжёлую  суковатую  палицу,  которую  Чеглок  выбрал  для  её  сына,  но  прилива  уверенности  не  ощутила.  Она  чувствовала  только  одиночество  и  безграничную  усталость.  Уж  лучше  бы  она  одна  оказалась  в  этих  местах!  Пусть  бы  муж  и  дети  были  в  привычной  для  них  обстановке…  И  всем  было  бы  хорошо…  За  её  спиной  раздалось  какое-то  шуршание,  которого  не  было  еще  мгновение  назад.  Василиса  подскочила,  взмахнув  палкой…

-  Тише,  тише,  это  же  я!

-  Ох,  Чеглок!  –  Василиса  опустилась  на  землю.  –  Чего  ж  ты  так  подкрадываешься  всё  время?

-  Больше  не  буду,  -  улыбнулся  ловчий.  –  Ты  ж  чуть  не  врезала  мне  этой  дубиной.  Врезала  бы?

Василиса  криво  улыбнулась,  мол,  оценила  шутку.

-  Давай,  Василиса,  я  с  тобой  подежурю,  а  то  мне  всё  равно  что-то  не  спится…

-  Ну  да?  А  кто  прошлой  ночью  не  спал?

-  Это  ничего,  это  ещё  не  предел.  Подвинься  немного,  -  Чеглок  сел  рядом  с  женщиной. 

Чувство  одиночества  улетучилось. 

-  Расскажи,  Чеглок,  откуда  ты,  что  это  за  школа,  где  ты  учился?

-  Да  вестимо  откуда,  школа  наша  в  белокаменном  стольном  княжеском  городе  Семиплещенске,  «Соколиная  охота»  называется,  берут  в  школу  и  сироток  разных,  и  детей  бедняков,  а  не  токмо  купеческих  да  боярских,  и  кто  способный,  тот  ловчим  делается,  а  если  нет  способностей,  того  грамоте  обучат  да  в  работу  отдают…  А  богатые  домой  возвращаются.

-  А  ты  из  которых  будешь? 

-  Сирота  я,  -  просто  ответил  Чеглок,  -  только  ты  меня  не  жалей.  Наставники  нам  навроде  отцов,  а  все  ученики  становятся  назваными  братьями,  так  что  у  нас  большая  семья…

-  А  мать?  -  тихо  спросила  женщина.

-  Где  ж  её  взять?  –  грустно  усмехнулся  Чеглок.  –  Подкидыш  я.  Женщин  в  «Соколиной  охоте»  нет,  девочек  туда  не  берут,  так  что  ни  сестёр,  ни  матери  у  меня  и  не  было  никогда…

-  Бедный!  –  сочувствие  затопило  сердце  женщины.

Женская  жалость  –  могучая  сила.  Василиса  притянула  к  себе  голову  Чеглока,  обняла  его  и  взъерошила  светлые  волосы.  Ловчий  тоже  потянулся  к  женщине,  но  им  двигало  совсем  иное  чувство.  Он  крепко  обхватил  Василису  и  прильнул  губами  к  её  шее.

-  Знаешь  что,  Чеглок!  –  Василиса  не  без  труда  высвободилась  из  его  объятия.  Она  была  искренне  возмущена.  –  Я  к  тебе  по-человечески,  а  ты…

Чеглок  не  спешил  выпускать  свою  «добычу»  и  тяжело  дышал.

-  А  что  я?  –  переводя  дыхание,  спросил  он.  –  Не  по-человечески,  что  ль?

Василиса  стряхнула  с  себя  его  руки  и  отодвинулась  подальше. 

-  С  ума  сошёл!  Дети  рядом  спят!

-  Они  уже  не  дети…  Сколько  им,  тринадцать  аль  четырнадцать?  Милку  уж  замуж  отдавать  пора,  чтоб  по  парням  бегать  не  начала!  А  Слава…  Он  тоже  почти  взрослый…  И,  кстати,  -  Чеглок  хитро  прищурил  свои  необыкновенные  глаза,  -  отчего-то  ты  про  мужа  не  вспомнила?

Василису  бросило  в  жар.  Точно,  она  даже  не  подумала  о  Георгии.  Ужас,  что  могло  бы  быть!  Щёки  Василисы  порозовели.  Ей  было  стыдно.

-  Если  уж  так,  -  глаза  Чеглока  горели,  -  давай  просто  отойдём  от  костерка  подале…

-  Да  ты,  никак,  рехнулся!  Оставь  меня  в  покое,  а  не  то  схлопочешь!  –  Василиса  вновь  подняла  дубинку.

Чеглок  недобро  усмехнулся.

-  Думаешь,  ты  со  мной  справишься?  А  ну,  попробуй!

Движения  его  были  стремительными,  как  у  кобры.  Василиса  и  сама  не  заметила,  как  дубинка  вылетела  из  её  руки,  причём  Чеглок  предусмотрительно  отбросил  палку  подальше,  чтобы  больше  Василиса  не  могла  ею  воспользоваться.  При  том,  что  роста  ловчий  был  невысокого,  силой  он  обладал  медвежьей.  Обе  руки  Василисы  оказались  за  спиной,  и  Чеглок  без  всякой  жалости  вывернул  их  так,  что  женщина  упала  на  колени.  Слёзы  выступили  у  неё  на  глазах.  И  это  отрезвило  ловчего.  Он  мгновенно  отпустил  Василису.

-  Прости,  пожалуйста,  прости  меня,  -  забормотал  он.  –  Сам  не  знаю,  что  на  меня  нашло.  Никогда  такого  не  было…  Простишь,  а?

Василиса  ничего  не  ответила,  она  молча  отряхнула  одежду  и  демонстративно  отсела  подальше.  Чеглок  выглядел,  как  побитая  собака.

-  Василиса,  прости….  Никогда  это  больше  не  повторится.  Я  умею  держать  себя  в  руках,  просто  понравилась  ты  мне,  вот  и…  Я  ведь  тоже  тебя  пожалел,  когда  увидел,  что  за  муженёк  у  тебя…

-  Замолчи! 

-  Ладно,  молчу,  -  покорно  сказал  ловчий. 

Василису  испугал  и  расстроил  такой  поворот  событий.  Чеглок  был  вооружён  до  зубов,  превосходно  владел  оружием,  да  и  без  оружия  он  боец  хоть  куда…В  общем,  он  опасен.  Надо  от  него  отделаться  при  первой  возможности.  Как  теперь  ему  доверять?  Видимо,  она  задала  этот  вопрос  вслух,  потому  что  Чеглок  печально  ответил:

-  Я  всё  понимаю.  И  не  знаю,  как  убедить  тебя,  что  больше  такого  никогда  не  будет…  Если  только  сама  захочешь…

-  Ты  опять  за  своё?  –  гневно  сказала  женщина.  –  Отстань!

-  Ну,  хочешь,  я  перед  тобой  на  колени  встану?

-  Нет.

-  А  хочешь,  живого  волка  приведу?

-  Да  нет  же!

Василиса  давно  сняла  платок,  которым  повязывала  голову,  и  теперь  встряхнула  волосами. 

-  Давай,  Чеглок,  после  этого  вашего  Трилесина  дальше  поедем  каждый  своей  дорогой…

-  Василиса!  Не  прогоняй  меня!  Ну  честно,  я  больше  и  пальцем  не  прикоснусь  к  тебе!

Чеглок  не  уставал  просить  и  умолять,  и  женщина  наконец  смягчилась.  Такое  внимание,  что  ни  говори,  льстило  ей,  невольно  она  вспомнила  пору  своей  юности,  подняла  голову  и  заулыбалась. 

Времени  прошло  довольно  много,  пора  было  будить  Милу.  Девочка  недовольно  заворчала,  но  поднялась.  Увидев  Чеглока,  она  обрадовалась:

-  Ты  со  мной  подежуришь?

-  Нет,  Мила,  он  с  тобой  дежурить  не  будет,  -  неприветливо  сказала  Василиса,  -  Чеглок  отправится  спать.  Подальше,  вон  туда,  -  она  указала  куда-то  за  повозку.  -  А  ты  следи,  чтобы  костёр  не  погас.  Если  что  подозрительное  увидишь  –  буди  меня.

Чеглок  покорно  занял  указанное  ему  место.  Василиса  устроилась  неподалёку.

-  Буду  следить  за  тобой,  -  пояснила  она  ловчему.  –  Попробуешь  тронуть  Милу  –  пеняй  на  себя.

Ловчий  вспыхнул:

-  Маленькие  девочки  меня  не  интересуют!

-  Исключительно  старые  тётеньки?  –  съязвила  Василиса,  и  Чеглок  понял,  что  он  прощён.

Они  умолкли.  По-прежнему  потрескивал  костёр.  Ловчий  погрузился  в  сон  быстро.  Василиса  подождала  ещё  немного,  убедилась,  что  ничего  не  происходит,  и  тоже  задремала. 

Все  проснулись  поздним  утром,  когда  солнце  стояло  уже  высоко  и  заливало  всё  горячими  лучами.  Костёр  давно  потух,  возле  него  сидела  спящая  Мила,  склонив  голову  себе  на  колени. 

-  Милка,  чё  ж  ты  меня  не  разбудила?  –  обиженно  спросил  Слава.  –  Дрыхнет  тут,  понимаешь!

Мила  с  трудом  разлепила  глаза  и  огляделась.

-  Что?  Уже  утро?  В  школу?

-  Да  нет,  дура,  не  в  школу,  -  Слава  захохотал.

Василиса  с  трудом  поднялась  с  земли.  Всё  тело  затекло,  мышцы  болели.  Судя  по  всему,  Георгию  было  ещё  хуже:  он  непрестанно  матерился  себе  под  нос.  Чеглок  молча  осматривался  по  сторонам,  словно  искал  что-то. 

-  Так  ты  проспала?  –  сурово  спросил  он  у  Милы.

-  Ну,  проспала,  и  что?  –  ворчливо  отозвалась  она.  –  Ничего  же  не  случилось.

-  Тогда  скажи,  куда  девалась  лошадь?

И  в  самом  деле,  лошадь  исчезла  бесследно.  Чеглок  быстро  пробежал  по  поляне,  пригибаясь  к  траве.  Следы  были,  а  лошадь  отсутствовала. 

-  Волки  съели?  –  высказал  предположение  Слава.

-  Волчьих-то  следов  нет,  -  возразил  Чеглок.  –  И  крови  тоже.  Вообще  никаких  посторонних  следов  нет.  Только  наши.

Слава  отыскал  свою  дубинку  и  теперь  грозно  помахивал  ею:

-  Ты,  Чеглок,  только  скажи,  уж  я  им  покажу!

-  Кому  -  им?  –  повернулся  к  нему  Чеглок.  –  Ты  видел  кого  аль  слышал?

-  Да  нет,  -  Слава  немного  смутился,  -  это  я  просто  так  сказал…  Вообще  это  Милка  виновата.  Кто  ж  дрыхнет  на  посту?

Близнецы  начали  браниться  между  собой.  Василиса  с  Чеглоком  отошли  немного.

-  У  тебя  сон  крепкий?  –  поинтересовался  ловчий  у  женщины.

-  Нет,  -  покачала  головой  та.

-  И  у  меня  –  нет.  Я  приучен  спать  чутко.  И  если  б  кто  чужой  явился,  я  сразу  бы  услышал,  да  и  лошадь  встревожилась  бы…  Значит…

Чеглок  многозначительно  замолчал.  Василиса  решительно  не  понимала,  к  чему  он  клонит. 

-  Ну,  что  на  этот  раз  у  вас  случилось?

Василиса,  внутренне  усмехнувшись,  подумала,  что  они  опять  совсем  забыли  про  Георгия.  А  зря.

-  Я,  кажется,  спросил,  что  случилось?  –  спросил  он,  на  этот  раз  погромче.

-  Лошадь  увели,  -  пояснила  Василиса.

Лицо  Георгия  покраснело  от  злости,  он  стал  демонстративно  тяжело  дышать,  голос  срывался  на  визг:

-  Ты  хочешь  сказать,  что  теперь,  после  того,  как  ты  про…ла  машину,  ты  точно  так  же  про….ла  лошадь?!  Как,  интересно  мне  знать,  ты  собираешься  ехать  дальше?  А?  Я,  кажется,  тебя  спрашиваю?!  Кто  дежурил?  Ответь  мне,  кто  дежурил?

-  Мила.

-  А  зачем  ты  поставила  её  на  дежурство?  Сидела  бы  сама  и  караулила,  раз  ты  такая  умная!  Или  этот  умник,  -  Георгий  кивнул  в  сторону  Чеглока.

-  Заткнись,  -  твердо  сказал  ловчий.

-  Что-о?!

-  Я  сказал,  -  заткнись,  замолчи!  Просто  замолчи!

-  Это  как  понимать?  –  обратился  Георгий  к  Василисе.  –  Это  он  мне  говорит?  Это  ты  виновата…

-  Знаешь  что,  -  ответила  Василиса,  -  он  дал  тебе  отличный  совет.

-  Да  вас  всех….  Да  вы….

Близнецы  прекратили  свою  перебранку,  услышав  грубую  ругань  отца.  Они  одновременно  повернули  головы  в  сторону  взрослых.

-  Как  ты  думаешь,  они  подерутся?  –  шепнула  Мила  брату.

-  Плохо  тогда  папане  придётся,  -  так  же  шёпотом  ответил  Слава.

Но  Чеглок  не  собирался  вступать  в  драку.  Он  вплотную  подступил  к  бранящемуся  толстяку  и,  взяв  один  из  концов  его  пояса,  принялся  завязывать  на  нём  узел,  приговаривая  при  этом:

-  Вяжу  науз  на  поясе,  замыкаю  уста  твои  на  брань  матерную  мужскую.  Тем  словам  губы  да  зубы  —  замок,  язык  твой  —  ключ;  и  брошу  я  ключ  в  море,  останься  замок  в  роте.  Сие  слово  есть  утверждение  и  укрепление,  им  же  утверждается  и  укрепляется  и  замыкается...  и  ничем  —  ни  воздухом,  ни  бурею,  ни  водою  —  дело  сие  не  отмыкается.

И  Василиса,  и  близнецы,  и  сам  Георгий  умолкли  в  изумлении.  Чеглок,  закончив  говорить,  отступил  на  шаг  от  Георгия:

-  Всё,  больше  он  ругаться  не  сможет.

-  Эт-как?  –  губы  Георгия  тряслись,  он  раскрыл  рот,  видимо,  собираясь  прибавить  ещё  что-то  непечатное,  но  изо  рта  его  не  вышло  более  ни  слова.

-  А  вот  так,  -  спокойно  ответил  Чеглок.  –  Нечего  грязным  словом  попусту  садить.  Видно,  твоя  ругань  нечистого  к  нам  и  привлекла.

-  Что-что?  –  подалась  вперёд  Василиса,  выбросив  из  головы  ночные  страхи  и  недоверие  к  ловчему.

-  А  вот  что.  Кто  ругается  почём  зря,  тот  нечистую  силу  приваживает.  Недаром  Боли-Бошка  на  Милу  насел,  Аука  в  лесу  нас  кликал,  а  теперь  вот  Лесной  Хозяин  лошадь  у  нас  забрал.  Теперь  уж  Георгий  ругаться  не  сможет,  брань  его  надёжным  узлом  завязана,  никому  не  развязать.

-  Как  это  нам  поможет?  –  Василиса  была  настроена  скептически.  –  Может,  лошадь  к  нам  теперь  вернётся?

-  Нет,  её  уж  не  сыскать  никогда.  Леший  волков,  наверное,  пасёт,  лошадь  им  на  корм  забрал.  Скажи  спасибо,  что  с  нами  ничего  не  приключилось.

-  Как  это  –  пасёт  волков?

-  Как  нам  отсюда  выбраться?

-  Да  уж,  ничего  не  приключилось….

Василиса,  Мила  и  Слава  говорили  одновременно.  Судя  по  тому,  что  Георгий  только  разевал  рот,  не  издавая  ни  звука,  на  уме  у  него  были  только  ругательства.

-  Давайте  так,  -  Чеглок  поднял  руку,  останавливая  поток  вопросов.  –  Здесь  оставаться  нам  нельзя,  нужно  взять  деньги  и  самые  необходимые  вещи,  которые  мы  унести  сможем,  и  пойдём  пешком  до  Трилесина…

Все  опять  заговорили  разом,  кто  спорил,  кто  возмущался…  Но  перекричать  всех  удалось  Георгию  (сказался  большой  опыт):

-  И  как  мы  туда,  -  в  его  фразе  присутствовала  небольшая  заминка,  как  видно,  это  был  перерыв  на  невысказанное  ругательство,  -  попадём  пешком?  Кто  знает  дорогу?  Что  делать,  если  мы  туда  доберёмся?  И  что  –  если  не  доберёмся?

-  Дорогу  я  знаю,  -  отвечал  ловчий,  -  да  и  у  Василисы  карта  есть…

Георгий  заскрежетал  зубами  при  упоминании  василисиной  карты,  но  заклятие,  наложенное  Чеглоком,  не  позволило  ему  выругаться.

-  Думаю,  -  продолжил  Чеглок,  -  что  лошадь  можно  купить  в  Трилесино,  и  добраться  туда  мы  сможем,  если,  конечно,  Сам-Хозяин  на  нас  окончательно  не  прогневался.

-  Чеглок,  -  жалобно  спросила  Мила,  -  а  если  прогневался?  Ну,  в  смысле,  окончательно?

-  Будем  тогда  кружить  по  лесу…

-  Знаете  что?  –  перебила  всех  Василиса.  –  Доберёмся  мы  до  того  Трилесина.  Нечего  сейчас  о  плохом  говорить.  Надо  снова  разжечь  костёр,  позавтракаем,  соберём  вещи,  да  и  пойдём.

-  Что-то  много  воли  ты  себе  взяла  тут,  -  проворчал  Георгий,  -  ишь  ты…

Говорить  дальше  он  снова  не  смог.  Василисе  определённо  начинало  нравиться  заклятие  Чеглока.  Возможно,  дружеские  отношения  с  ловчим  удастся  сохранить,  и  он  всё-таки  не  так  уж  плох,  как  ночью  у  костра  показалось.  Кстати,  он  уже  разводил  огонь,  и  маленькие  язычки  пламени  весело  скакали  по  тонким  сухим  веткам.

-  Соль  есть?  –  повернулся  молодой  человек  к  Василисе.  –  Была  же  где-то…

-  Ну  да,  -  Василиса  нашла  небольшой  мешочек  с  солью  и  протянула  его  Чеглоку.  –  Да  зачем  она  тебе  сейчас?

Ловчий  молча  принял  мешочек,  развязал  его  и,  вытянув  щепотку  соли,  бросил  её  в  огонь.  Пламя  взметнулось  вверх,  ветки  затрещали,  и  Василисе  показалось,  как  будто  что-то  тёмное  пробежало  в  зарослях  вокруг  поляны. 

-  Ну  вот,  -  улыбнулся  Чеглок,  возвращая  соль  хозяйке,  -  теперь  леший  к  нам  не  подойдёт.

-  Это  почему  же?  –  близнецы,  забыв  распри,  вновь  заговорили  хором.

-  Он  страсть  как  соли  не  любит,  особливо  если  её  в  огонь  бросить.  Этого  никакой  нечистик  не  переносит,  так  что  на  какое-то  время  мы  в  безопасности.  Соль  беречь  надо,  мало  ли  что…

Василиса  вновь  нарезала  сало  и  хлеб,  а  к  ним  каждому,  включая  ловчего,  дала  по  сморщенному  прошлогоднему  яблоку.  На  этот  раз  жарить  сало  не  стали.  Зато  Чеглок  вскипятил  в  котелке  воды.

-  Что  у  нас  там  с  кофе?  –  со  злостью  в  голосе  поинтересовался  Георгий.

-  А  это  что  за  фрукт?  –  искренне  удивился  Чеглок.  –  Не  слыхал  о  таком.

-  Ясно,  -  Георгий  поджал  тонкие  губы  и  принялся  хлебать  кипяток.

После  завтрака  Василисе  пришлось  выдержать  битву  за  каждую  вещь,  которая  оставалась  в  повозке.  Мила,  рыдая  в  голос,  кричала,  что  это  всё  ей  нужно,  что  без  этого,  именно  этого,  никак  нельзя,  оставить  это  никак  невозможно…  Слава  хохотал.  У  Чеглока  было  немного  вещей,  и  Слава  последовал  его  примеру.  В  лице  молодого  человека  Слава  нашёл  себе  образец  для  подражания,  и  теперь  мальчик  во  всём  старался  походить  на  ловчего.  Георгий  махнул  на  всё  рукой.

-  Делай  что  хочешь,  -  сказал  он  Василисе,  -  но  учти,  если  мне  опять  чего-нибудь  не  хватит,  уж  я  тебе  устрою!

-  Нисколько  в  этом  не  сомневаюсь,  -  колко  ответила  та  и  порадовалась,  что  Георгий  ругаться  не  может.

-  Не  волнуйся,  ничего  он  не  устроит,  -  шепнул  Чеглок  на  ухо  Василисе,  а  в  полный  голос  добавил,  -  в  Трилесино  купим  или  выменяем  лошадь,  и  я  вернусь  сюда  за  этой  колымагой  со  всем  добром. 

Василиса  только  усмехнулась.  Её  муж  ещё  не  исчерпал  свой  богатейший  запас  выходок. 

Наконец  сборы  закончились.  Мужчины  загасили  костёр,  пописав  на  него.  Все  были  нагружены  поклажей.  Чеглок  взял  у  Василисы  карту  и  уверенно  показал  направление:

-  Выходим  на  большак  и  просто  идём  по  нему.  Если  нам  повезёт,  кто-нибудь  подвезёт  нас  до  Трилесина.

И  вся  процессия  направилась  к  дороге. 

Василисе  вчера  показалось,  что  поляна,  на  которой  они  ночевали,  совсем  рядом  с  большаком.  Но  сегодня  утром,  а  точнее  –  днём,  им  пришлось  шагать  довольно  долго,  наверное,  с  полчаса,  если  не  больше,  а  вокруг  простирался  бесконечный  лес.  Чеглок  остановился  и  осмотрелся  по  сторонам.

-  Мы,  наверное,  не  в  ту  сторону  идём,  -  сказал  Слава,  шедший  сразу  за  ловчим.

-  Нет,  в  ту,  -  возразил  молодой  человек.  –  В  направлении  я  ошибиться  не  мог.

-  Но  дороги  поблизости  нет,  -  продолжал  настаивать  мальчик.

-  Погоди,  дай  подумать.

За  Славой  шла  Василиса,  за  ней  –  Мила,  а  замыкал  шествие  Георгий.  Он  немедленно  уселся  на  какую-то  корягу  и  стал  шумно  отдуваться. 

-  Мам,  -  захныкала  Мила,  -  мы  куда-то  не  туда  идём.  Вдруг  мы  заблудимся?  Что  тогда  делать?

-  Мы  не  заблудимся.  В  конце  концов,  нам  вообще  всё  равно,  куда  идти.  Уж  куда-нибудь  мы  обязательно  придём.

Василиса  старалась  говорить  спокойно  и  уверенно,  но    внутренне  она  была  убеждена,  что  идут  они  совсем  не  туда.  Она  подошла  к  Чеглоку:

-  Слушай,  где-то  неподалёку  был  тот  раздвоенный  дуб,  через  который  Милу  протаскивали.  Давай  на  него  ориентироваться.  Не  могло  же  исчезнуть  такое  большое  дерево!

-  Не  могло,  -  согласился  с  ней  Чеглок,  -  однако  исчезло.  И  дороги  нигде  поблизости  нет,  взгляни,  какая  чаща  кругом.  Мы  вчера  вовсе  не  тут  ходили.

-  Так  как  же  мы  очутились  здесь  сегодня?  Перенеслись  по  воздуху,  что  ли?

Чеглок  нервно  облизнул  губы:

-  Всё-таки  водит  нас  лешак  проклятый…  Это  всё  он  виноват,  -  ловчий  кивнул  в  сторону  Георгия,  -  со  своим  грязным  языком.  Эх,  надо  было  его  раньше  остановить!

-  А  ты…  Ты  знаешь,  что  надо  делать?  –  Василисе  казалось,  что  это  всё  просто  дурной  сон,  кошмар  после  страшного  фильма.

Слава  и  Мила  во  все  глаза  смотрели  на  Чеглока.  Лицо  его  покрылось  каплями  пота:

-  Нет,  не  знаю.  Слыхал,  что  жертву  какую-нибудь  надо  принести,  но  как  это  сделать,  -  не  ведаю.

-  Жертву?!  Это,  интересно,  кого  же?

Ловчий  кивком  головы  указал  на  Милу:

-  Она,  конечно,  лучше  всех  подошла  бы…

-  Что-о?!  –  в  один  голос  возмутились  Мила  с  Василисой.

-  Тише,  тише,  никого  оставлять  лешему  не  будем,  -  поспешно  сказал  Чеглок.  –  Другое  попробуем.  Видите,  вон  крапива  растёт?

Близнецы  и  Василиса  кивнули. 

-  Я  нарву  нам  крапивы,  каждый  возьмёт  в  руку  по  пучку…

-  Так  ведь  она  жжётся!  –  запротестовала  Мила.

-  Ну,  в  листок  какой  обернём,  -  терпеливо  продолжил  Чеглок.  –  Конечно,  оно  бы  хорошо  голыми  идти…

Увидев  выражение  лица  Василисы,  ловчий  поднял  вверх  обе  ладони:

-  Я  уже  понял,  что  вы  не  согласитесь!  Просто  понесём  крапиву!

Слава  с  жадным  интересом  полюбопытствовал:

-  А  голыми-то  зачем?

-  Ну,  так  лешего  отпугнуть  можно.  Не  любит  он,  когда  голышом…  Можно  бы  просто  чтобы  Мила  да  мамка  твоя  разделись,  хлопнули  себя  по  заду  и  крикнули:  «На  тебе,  леший!»…

Смеялись  и  Мила,  и  Слава,  и  Георгий.  Только  Василиса  сердито  глянула  на  Чеглока:

-  Знаешь,  Чеглок,  а  давай  ты  сам  разденешься,  а  мы  тебя  крапивой  охаживать  будем  всю  дорогу.

Всем  стало  ещё  веселее. 

-  Не  серчай,  Василисушка,  -  ласково  ответил  ловчий,  -  никого  бить  крапивой  не  будем,  достаточно  и  того,  что  мы  ею  руки  себе  пожжём.  Это  лешего  должно  отогнать.

-  Ты  ж  говорил  –  соль  его  отгоняет!

-  Соль,  это  когда  мы  на  месте  стояли.  А  сейчас  он  опять  где-то  неподалёку.  Я  ж  говорю  –  жертва  нужна.  Кожею  на  руках  мы  пожертвуем…

Василисе  не  очень  понравилось,  как  её  назвал  Чеглок,  Мила  тоже  услышала  ласковое  имя  и  перестала  смеяться,  прищурив  глаза. 

-  Ладно,  давайте  поищем,  где  тут  крапива…

-  Да  тут  полно  её!  –  Слава  уже  стоял  возле  каких-то  зарослей,  где  действительно  росла  крапива,  достигая  человеческого  роста  в  высоту.

Мальчик  храбро  схватился  за  один  из  стеблей,  но  тут  же  отдёрнул  руку,  болезненно  охнув.

-  Дурь  какая-то,  -  пробурчал  Георгий.

-  Обожди,  не  спеши,  -  сказал  Чеглок,  срывая  с  близстоящего  дерева  несколько  листочков.  –  Давай  через  листья.  Жечь  всё  равно  будет,  но  уж  не  так…

-  Мне  можешь  даже  не  давать  ничего,  -  Георгий  был  по-прежнему  недоволен,  -  я  этой  чушью  заниматься  не  буду.  Нечего  на  всяких  леших  сваливать  свою  глупость…

-  Почему  –  глупость?  –  изумился  ловчий.

-  Да  потому!  –  почти  кричал  Георгий.  –  Потому  что  не  бывает  ни  леших,  ни  прочей  этой  чуши!

-  Ну  хорошо,  хорошо,  -  примирительно  сказал  молодой  человек,  -  не  хочешь  –  не  надо,  не  будешь  крапиву  нести…

Слава  взял  из  рук  Чеглока  листья  и,  стиснув  зубы,  осторожно  сорвал  крапивный  стебель,  а  потом  ещё  и  ещё  один.

-  Хватит,  хватит,  -  остановил  его  ловчий  и  сам  аккуратно  сорвал  несколько  стеблей,  даже  не  поморщившись.  –  Теперь  вы.

Это  относилось  к  дамам.  Василиса,  чуть  поколебавшись,  прихватила  три  стебля  и  потянула  на  себя.  В  ладонь  немедленно  впились  жгучие  волоски,  и  женщина  шумно  втянула  воздух  сквозь  зубы.  Чеглок  сочувственно  посмотрел  на  неё,  но  ничего  не  сказал,  а  обернулся  к  Миле:

-  Давай,  Милка,  теперь  ты.

-  А  можно  и  я,  как  папа,  без  крапивы?  –  жалобно  пискнула  девочка.

-  Слабачка!  –  злорадно  поддел  её  брат.  –  Дохлая  кошка!

-  Что-о?!  Это  я  слабачка?  –  возмутилась  Мила.  –  Во,  смотри!

И  она,  захватив  полную  пригоршню  стеблей,  храбро  дёрнула  их.  Лицо  её  болезненно  искривилось,  и  Слава  вновь  затянул  своё:

-  Э,  что,  слаб;?  Да  что  с  тебя  взять?

Мила  немедленно  собралась  с  духом,  рванула  стебли  и,  со  свистом  рассекая  воздух,  хлестнула  брата  по  ногам.  Удар  оказался  метким,  Слава  заорал  и  отплатил  той  же  монетой.  Так  как  Мила  ходила  в  платье,  ей  пришлось  куда  хуже.  Если  бы  Чеглок  не  остановил  близнецов,  наверное,  вся  процессия  вынуждена  была  бы  сегодня  остаться  на  месте.  А  так  путники  двинулись  вперёд  под  предводительством  Чеглока.  В  арьергарде  тащился  Георгий,  охая,  шипя,  обливаясь  п;том  и  не  имея  возможности  ругаться.

Так  как  вышли  поздно,  то  пришлось  идти  не  останавливаясь  до  самого  вечера.  Чеглок  безжалостно  гнал  всех  сквозь  чащу.  Когда  солнце  начало  склоняться  к  закату,  сама  собой  нашлась  узкая  тропка.

-  Смотрите  –  дорожка!  –  радостно  сказал  Слава.  –  Чур,  я  первый  увидел!

-  Ага,  первый,  как  же,  -  ответила  Мила.  –  Чеглок  небось  её  раньше  тебя  заметил,  просто  промолчал,  потому  что  это  не  та  дорожка!

-  Да  заколебали  вы!  –  подал  голос  Георгий.  –  Как  это  –  не  та  дорожка?

-  А  так,  -  зловредно  ответила  Мила,  -  а  так,  что  мы  искали  большую  дорогу,  по  которой  на  возу  ехали,  а  это  что-то  совсем  не  то!

-  То  или  не  то,  а  другой  тропки  нет,  значит,  пойдём  по  этой,  -  отрезал  Чеглок.

-  Ну,  и  как  долго  мы  будем  по  ней  идти?  –  язвительно  поинтересовался  Георгий.

-  Столь  долго,  сколь  понадобится!

И  все,  более  не  рассуждая,  двинулись  по  этой  тропе.  Близнецы,  которые  долго  старались  не  отставать  от  Чеглока,  уже  устали  и  шли  медленнее.  Василиса  обогнала  их,  и  близнецы  немедленно  принялись  докучать  отцу. 

-  Чеглок,  -  тихо  окликнула  провожатого  женщина.

-  Чего?

-  Ты  разозлился,  потому  что  сам  знаешь,  что  эта  тропинка  неверная?

Ловчий  промолчал.

-  И  куда  же  мы  по  ней  придём?  –  не  отставала  Василиса.  –  Может,  к  самому  лешему  в  дом?  Или  к  Ауке?  Или  что  ещё  тут  водится?

Чеглок  не  смотрел  Василисе  в  глаза.

-  Не  знаю.  Правда,  не  знаю.

-  Смотрите,  смотрите,  огонёк!  –  закричал  Слава  сзади.

И  впрямь,  впереди,  где-то  в  лесу,  маячил  небольшой  огонёк. 

-  Это,  наверное,  Трилесино!  –  радостно  подхватила  Мила.

-  Ну,  наконец-то,  -  буркнул  Георгий.

Чеглок  словно  воды  в  рот  набрал.  Василиса  беспокоилась  всё  больше.  Не  так  она  представляла  себе  большое  село.  Где  поля,  где  скот,  почему  куры  не  кудахчут,  собаки  не  лают?  Что  это  за  село  в  глухомани?  Предположения  одно  фантастичнее  другого  мелькали  у  неё  в  голове.  А  вдруг  Чеглок  специально  заманил  их  сюда,  в  какую-нибудь  разбойничью  хижину?  Или,  может,  тут  какие-нибудь  людоеды  живут…

-  Чеглок,  посмотри  мне  в  лицо,  -  тихо,  чтобы  не  услышали  остальные,  но  требовательно  сказала  Василиса.  Молодой  человек  нехотя  повернулся  к  ней.  –  Ты  что,  нарочно  завёл  нас  сюда?

-  Нет,  что  ты!  –  воскликнул  ловчий. 

-  Что  это  за  место?  К  какому  огню  мы  идём?

-  Сам  пока  не  знаю,  но  опасности  не  чувствую.  Думаю,  что  хоть  переночевать  нам  будет  где.  Может,  это  заимка  охотничья.

Василиса  нахмурилась.  Все  её  страхи  и  опасения  вернулись,  а  поход  нравился  ей  всё  меньше  и  меньше.  Крапива  уже  не  так  жгла  руки,  как  вначале,  и  она  бросила  стебли  под  ноги.  Чеглок  и  близнецы,  чуть  помедлив,  сделали  то  же  самое.  Ладони  у  всех  пекло  и  саднило,  но  приходилось  терпеть.  Тропка  всё  так  же  вилась  перед  ними,  словно  зазывая  к  огоньку  в  глубине  леса.

-  Ладно,  -  тяжело  вздохнула  Василиса,  -  надеюсь,  это  не  разбойничий  вертеп.  Пошли  вперёд.

Чеглок  вытащил  меч.

-  Давай  всё  же  первым  я  пойду.

Все  двинулись  по  тропинке,  и  наконец  из  лохматых  зарослей  краснотала  выглянул  уютный  с  виду  домик.

Чеглок  осторожно  раздвинул  красные  ивовые  ветки  мечом,  быстрым  взглядом  окинул  освободившееся  пространство.  Слава,  подражая  ему,  тоже  сунул  дубинку  в  куст  и  пошерудил  ею.  Чеглок  неодобрительно  покачал  головой.

-  Надо  ветви  вначале  раздвинуть,  а  не  голову  туда  совать,  а  не  то  её  тебе  быстро  оттяпают!

-  Вот-вот,  -  поддержала  ловчего  Мила.  –  Выскочит  оттуда  ведьма,  как  в  сказке  про  Гензеля  и  Гретель…

-  Что  ты  болтаешь!  Прекрати!  –  окончательно  рассердился  Чеглок.  –  Так  и  накликать  недолго….

-  А  чего?  –  набычилась  Мила,  -  чего?  Ты  же,  как-никак,  охотник  на  ведьм!  Отрубишь  ей  башку  –  и  всё  тут!

-  Вы  будете  заходить  в  дом  или  нет?  –  вмешался  Георгий.  –  Странное  это  ваше  Трилесино,  конечно…

О  том,  что  это  вовсе  не  Трилесино,  Василиса  предпочла  умолчать.  Ни  забора,  ни  дворика  вокруг  дома  не  наблюдалось.  Тропинка  вела  через  кусты  прямо  к  двери.  Дверь  была  закрыта.  Из  окон  пробивался  свет,  тот  самый,  что  они  видели  в  лесу,  однако  никто  не  показывался.  В  окне  не  было  заметно  никакого  движения.

-  Будьте  здоровы,  люди  добрые!  –  крикнул  Чеглок.  –  Пустите  усталых  путников  переночевать!

Ответом  ему  была  тишина. 

-  Мне  страшно,  -  шепотом  сказала  Мила  Василисе.  –  А  ещё  я  есть  хочу.

-  Надо  постучать,  -  растерянно  сказала  Василиса.

-  Хорошо,  -  согласился  Чеглок  и  подступил  ближе  к  двери.

-  Постой,  -  поспешно  остановила  его  Василиса.  –  Ты  что,  мечом  хочешь  в  дверь  колотить?  Давай  я  постучу,  а  ты  стой  наготове,  если  кто  опасный  выскочит,  то  ты  уж  тогда…

Чеглок  понял  и,  кивнув  головой,  стал  немного  поодаль,  но  так,  чтобы  достать  любое  существо  в  дверном  проёме,  которое  проявит  агрессию.

Василиса  постучала  в  дверь  костяшками  пальцев.  Никакого  ответа.  Она  постучала  снова.  Тот  же  результат.

-  Ну,  вот  что,  слушайте  меня  внимательно,  -  заявил  Георгий,  -  ничего  вы  толком  сделать  не  можете,  поэтому  отойдите  от  двери…

Он  прошёл  мимо  Чеглока,  оттолкнул  Василису  и  просто  распахнул  дверь.  Она  оказалась  не  заперта.  Внутри  стоял  стол,  горели  на  нём  свечи,  но  никого  из  людей  видно  не  было.

-  Вот  видите?  Это  наверняка  какой-то  охотничий  домик,  где  всё  приготовлено  на  такой  случай,  как  наш,  -  самодовольно  изрёк  толстяк,  перешагивая  порог.  –  Здесь  никого  нет.

Чеглок  спрятал  меч,  знаком  показал  Славе,  чтобы  тот  оставил  дубинку  при  входе,  и  только  тогда  остальные  тоже  вошли  вовнутрь.  Это  была  комната  с  печью,  а  в  ней  -  несколько  небольших  дверец.  Георгий  уже  открывал  эти  дверцы  одну  за  другой.  Все  они  вели  в  тёмные  комнатки  поменьше.  Ни  столов,  ни  печей  в  них  не  было,  зато  стояли  застеленные  кровати. 

-  О,  видали?  Здесь  можно  спать.  Кроватей  как  раз  на  всех  хватит,  я  уже  посчитал…

-  Надо  же!  –  насмешливо  сказала  Василиса.  –  Какой  чудесный  домик.  Он  знал,  сколько  нас  сюда  придёт  и  всё  подготовил  к  нашему  приходу!

-  Я  есть  хочу!  –  вновь  заныла  Мила,  сбрасывая  свою  кладь  на  деревянный  пол.  -  Милый  домик,  дай  мне,  пожалуйста,  хлебушка  и  яичницы.  Из  трёх  яиц!  И  простокваши!

-  А  мне,  -  дурашливо  подхватил  Слава,  -  картошки!  И  тоже  яичницы!  И  колбаски  домашней!  И  сока!

За  спиной  у  Василисы  раздался  какой-то  шорох.  Она  быстро  обернулась  и  от  неожиданности  выронила  свою  поклажу.  На  столе  появилась  миска  с  дымящейся  варёной  картошкой,  сковорода  с  яичницей  и  колбасой,  рядом  лежали  толстые  ломти  чёрного  хлеба.  Довершали  картину  два  кувшина.  В  одном  оказалась  густая  простокваша,  а  в  другом  –  берёзовый  сок.

Чеглок  казался  изумлённым  не  менее,  чем  Василиса.  Однако  он  быстро  взял  себя  в  руки  и  произнёс:

-  Надо  хозяев  поблагодарить.

Мила  поклонилась  в  пояс  несколько  раз,  поворачиваясь  во  все  стороны:

-  Спасибо,  спасибо  тебе,  добрый  домик!

Слава  посмеялся,  но  последовал  примеру  сестры.  Василиса  аккуратно  сложила  свою  поклажу  и  вещи  близнецов  у  стены.  Георгий  и  Чеглок  сделали  так  же. 

-  Здесь  тазик  с  водой!  –  крикнула  Мила,  которая  успела  сунуть  нос  во  все  углы.  –  И  ткань…  А,  это  полотенце!

-  Тогда  вымой  руки,  -  спокойно  сказала  Василиса.  –  Слава,  и  ты  тоже.  Жора,  присоединяйся  к  ним.

-  А  ты?  –  подозрительно  спросил  толстяк,  прищурившись.  –  Что,  опять  будешь  с  этим  шельмецом,  -  он  кивнул  в  сторону  Чеглока,  -  шушукаться?  Думаешь,  я  ничего  не  вижу?  Я  всё  вижу!

Сердце  у  Василисы  заколотилось.  Неужто  муж  видел  ночную  сцену  у  костра?  О,  ужас!  Неожиданно  её  выручил  ловчий.

-  Ей  полагается  только  после  хозяина  руки  вымыть  и  за  стол  садиться.

Как  ни  странно,  это  Георгию  очень  понравилось.

-  Ах,  вот  как!  Что  ж,  это  правильно!  Я  вот  тоже  сальца  с  яйцом  поел  бы.  И  самогончика  бы  выпил…

С  этими  словами  он  прошёл  к  тазику  с  прохладной  водой.  Близнецы  уже  вовсю  разбрызгивали  воду,  и  отцу  пришлось  попросту  отогнать  их.  Даже  не  вытирая  рук,  Мила  и  Слава  уселись  за  стол.  Скоро  там  же  очутился  и  Георгий,  за  ним  –  Чеглок.  Василисе  пришлось  мыть  руки  в  последнюю  очередь.  Воды  было  мало,  и  та,  что  оставалась,  была  уже  грязной,  а  полотенце  –  мокрым  насквозь,  но  выбирать  не  приходилось.

-  Что  ж,  спасибо  и  на  том,  -  пробормотала  Василиса  себе  под  нос,  переходя  к  столу.

Дети  и  Георгий  делили  картошку,  возя  миску  по  столу  взад-вперёд.  Чеглок  сидел,  скрестив  руки  на  груди  и  не  притрагиваясь  ни  к  чему.

-  Чеглок,  а  что  ты  ничего  не  ешь?  –  спохватилась  Мила.

-  А  то,  что  все  должны  сидеть  тихо,  пока  хозяйка  не  разложит  пищу  каждому  и  сама  не  сядет  за  стол!  Тогда  отец  ваш  может  начинать  есть,  а  вслед  за  ним  –  вы!

Чеглок  выглядел  рассерженным,  и  Слава,  чтоб  не  сердить  своего  нового  кумира  ещё  больше,  отложил  в  сторону  деревянную  ложку.  Мила  надула  губы,  но  сделала  то  же  самое.

-  Теперь  ты  доволен?  –  спросила  она  ловчего,  но  ответа  не  дождалась.

-  Где  ты  там  копаешься?  –  зло  произнёс  Георгий,  обращаясь  к  жене.  –  Ты  должна  нам  всем  еду  подать!  Без  этого  за  стол  не  сядешь!  Ясно?

Дети  переглянулись  и  пожали  плечами.  Чеглок  промолчал.  Он  лишь  сжал  губы  и  опустил  глаза.  Василиса  тоже  промолчала.  В  наступившей  тишине  она  разложила  по  тарелкам  варёную  картошку,  яичницу,  колбасу,  подала  каждому  кусок  хлеба.  У  печки  стояли  деревянные  кубки.  Василиса  взяла  их  и  наполнила  каждый  простоквашей  или  соком.  Нашлась  и  бутыль  с  самогоном,  которую  сразу  ухватил  Георгий.

-  Это  не  тронь,  я  сам  себе  налью!

Кажется,  теперь  можно  и  присесть  за  стол.  И  тут  обнаружилось,  что  ни  яичницы,  ни  картошки  Василисе  уже  не  досталось.

-  Это  потому,  -  охотно  пояснил  Георгий,  который  уже  успел  хлебнуть  горячительного,  -  что  ты  не  сказала  с  самого  начала,  чего  бы  хотела  поесть.  Вот  и  сиди  голодная.

-  Это  потому,  -  вскипел  Чеглок,  -  что  у  тебя  на  тарелке  тройная  порция  лежит!

-  Это  не  тройная,  это  моя  нормальная  порция,  -  и  Георгий  принялся  с  аппетитом  закусывать.

-  Мам,  мы  со  Славкой  можем  с  тобой  поделиться,  -  предложила  Мила.

Василиса  подозрительно  глянула  на  детей.  Близнецы  никогда  не  отличались  заботливостью.  Впрочем,  понятно:  Миле  нравится  Чеглок,  она  хочет  покрасоваться  перед  ним.  Как  бы  от  него  избавиться,  чтоб  не  морочил  никому  голову?  Ничего  этого  она,  конечно,  вслух  не  сказала.

-  Спасибо,  Милочка,  не  нужно.  Мне  что-то  не  очень  хочется  есть.  Достаточно  будет  и  хлеба  с  простоквашей.

Близнецы  мгновенно  успокоились.  Что  ж,  не  надо  так  не  надо,  наше  дело  предложить,  и  они  мгновенно  занялись  едой.

Чеглок  мрачно  созерцал  это  картину.  Ну  что  они  за  люди!  Почему  она  это  терпит?  С  досадой  Чеглок  вспомнил  свою  несдержанность  предыдущей  ночью…  Эх,  как  его  так  угораздило!  Да  что  теперь  поделать,  надо  как-то  вернуть  доверие  Василисы…  Он  отложил  на  свободную  тарелку  ровно  половину  своей  еды  и  протянул  её  женщине.

-  На  вот,  бери,  -  неловко  сказал  он.  –  Ты  много  мне  положила…

Василиса  проглотила  кусок  хлеба  и  долгим  взглядом  посмотрела  на  ловчего.  Теперь  она  его  немного  побаивалась.  И  всё  же…  Мальчишка  он.  Вот,  сидит,  расстроенный  такой. 

-  Спасибо,  Чеглок,  -  Василиса  нашла  в  себе  силы  тепло  улыбнуться  молодому  человеку  и  взяла  у  него  тарелку.

Лицо  его  сразу  просветлело.  Зато  Мила  сразу  помрачнела  и  замолчала.  Георгий  же,  выпив  самогона,  уже  ни  на  что  не  обращал  внимания.  Закончив  с  едой,  все  выбрались  из-за  стола.  Близнецы  успели  повздорить  из-за  комнат,  кому  в  какой  спать.

-  Да  они  же  совершенно  одинаковые!  –  сказал  Чеглок,  подтолкнув  обоих  в  сторону  дверей.  –  Мила,  ты  же  востроглазая  такая,  вот  и  глянь!

Мила,  обрадованная,  закивала. 

-  А  хорошее  место  ты  нам  нашёл,  Чеглок!  Замечательный  домик!  Вот  нас  так  вкусно  покормили,  теперь  отдохнём  и  с  новыми  силами  двинемся  дальше!

На  этом  близнецы  отправились  спать.

Георгий  вытряхнул  последние  капли  спиртного  из  бутыли,  выпил,  поморщился,  крякнул  и  отправил  в  рот  оставшийся  у  него  на  тарелке  кусочек  колбасы.

-  Это  да!  –  довольно  сказал  он.  –  Это  я  понимаю!  В  таком  месте  можно  бы  и  остаться  навсегда!

-  Зачем?  –  спросила  Василиса.

-  Э,  да  что  ты  понимаешь!  –  махнул  рукой  размякший  Георгий.  –  Заказываешь  еду,  какую  хочешь,  наверное,  можно  даже  с  кровати  не  вставать!  Это  же  просто  сказка!  Я  бы  остался…

И  он,  пошатываясь,  отправился  в  одну  из  свободных  комнат. 

-  И  ты  ложись,  -  посоветовал  Чеглок  Василисе.

-  Нет,  не  могу.

-  Отчего?

-  Надо  неведомых  хозяев  отблагодарить  как-то.  Понимаешь,  неловко  получается:  пришли,  всё  съели,  завалились  в  их  постели…  Надо  хотя  бы  посуду  помыть  и  прибраться  после  ужина…

-  Э,  да,  наверное.  Если  хочешь,  я  помогу  тебе.

Василиса  рассмеялась:

-  Помоги.  Не  могу  же  я  отказаться  от  твоей  помощи,  раз  съела  половину  твоей  порции!  А  чем  ты  хочешь  помочь?

-  Давай  я  воды  принесу!  Посуду  надо  чем-то  мыть,  а  воды  я  здесь  не  вижу.

-  Откуда  же  ты  её  возьмёшь?

-  Здесь  есть  колодец,  -  твёрдо  сказал  Чеглок,  будто  Василиса  спорила  с  ним.  –  Должен  быть.  Он,  наверное,  за  домом.  Мы,  когда  входили,  не  видели,  потому  что  он  за  домом.

И  в  самом  деле,  колодец  был  именно  там.  Чеглок  ещё  и  печку  растопил,  так  что  воду  удалось  нагреть,  и  посуда  засияла  чистотой.  Грязную  воду  Чеглок  выплеснул  за  дверь  и  принёс  свежей  воды.  Её  снова  нагрели  и  ухитрились  кое-как  вымыться. 

Закончив  работу  далеко  за  полночь,  Василиса  удовлетворённо  вздохнула  и  сказала:

-  Да,  место  хорошее.  Только  утром  всё  равно  надо  двигаться  дальше.

-  Ты  так  желаешь?  –  спросил  Чеглок,  заглядывая  женщине  в  глаза.

-  Ну,  конечно!  Отчего  ты  спрашиваешь?

-  Спрашиваю,  потому  что  это,  мнится  мне,  место  желаний.  Что  пожелаешь  вслух  –  то  и  исполнится…

Мечтательность  в  голосе  ловчего  заставила  Василису  насторожиться.

-  Слушай,  это  значит,  что  надо  быть  поосторожнее  в  словах!  Скажешь  что-то  не  то….  Ну,  ладно,  -  оборвала  она  сама  себя,  -  пора  и  поспать.  Хочу  завтра  подняться  пораньше  и  выйти  в  путь  не  слишком  поздно.  Спокойной  ночи.

Глядя  ей  в  спину,  Чеглок  сказал:

-  Спокойной  ночи,  -  и  тихо,  словно  про  себя  прибавил,  -  а  я  своего  желания  вслух  не  высказал…  А  вот  если  бы…  Вот  бы  клеть  осталась  только  одна….

Как  ни  расширял  Чеглок  зрачки,  клетей  было  ровно  столько,  сколько  и  в  начале  –  по  одной  на  каждого.  Ловчий  недоуменно  пожал  плечами,  вошел  в  пустую  клеть,  повалился  на  койку  и  заснул  без  сновидений.

Василиса  проснулась  рано,  как  и  хотела.  На  столе  стояла  тарелка  со  сваренными  вкрутую  яйцами,  лежала  буханка  свежего  хлеба  и  брусок  сала.  Рядом  стояла  солонка.  Изумлению  Василисы  не  было  предела.  Спохватившись,  она  поспешила  поблагодарить  невидимых  хозяев,  поклонившись  в  пояс  на  все  стороны.  Из  двух  клетушек  высунулись  заспанные  близнецы:

-  О,  мам,  привет. 

-  Привет  всем,  -  доброжелательно  отозвалась  Василиса.  –  Поднимайтесь,  умывайтесь,  будем  завтракать  и  собираться.

-  А  умываться  нечем!  –  заявил  Слава,  не  большой  любитель  водных  процедур.

-  Есть,  есть,  -  заверила  его  мать.  –  Чеглок  воды  наносил,  так  что  вперёд!

С  охами  и  вздохами  близнецы  поплелись  умываться.  Тут  же  высунулся  Чеглок.  Он  был  раздет  по  пояс,  и  Василиса  строго  приказала:

-  Одевайся,  умывайся  и  за  стол!

-  А  можно  вначале  умываться?  Ты  мне  польёшь  на  шею,  а  уж  потом  я  оденусь?  -  сделав  невинные  глаза,  спросил  Чеглок.

-  Ох,  ладно.

Близнецы  глазели  на  мускулистый  торс  молодого  человека,  разинув  рты.  Мила  явно  оценила  внешние  данные  ловчего,  а  Слава  восхищался  прекрасно  развитыми  мускулами.

-  Чеглок,  а  Чеглок!  Какие  упражнения  ты  делал,  чтоб  так  накачаться?  -  полюбопытствовал  мальчик. 

-  Чего?  –  не  понял  Чеглок.

-  Он  хочет  узнать,  какие  упражнения  ты  делал,  чтоб  твоё  тело  было  таким…  крепким,  -  пояснила  Мила,  не  сводя  взгляда  с  ловчего.

-  Я  потом  покажу,  если  вы  захотите,  -  ответил  молодой  человек,  проходя  к  тазу  с  водой  своей  грациозной  походкой  хищного  зверя.

Близнецы  и  Василиса  проводили  его  восхищенными  взглядами.  Да,  призналась  сама  себе  Василиса,  парень  хорош  собой,  но  очень  плохо,  что  сам  он  это  прекрасно  знает.

-  Полей  меня  водичкой,  -  попросил  женщину  Чеглок.

-  Давай  я  полью!  –  выскочила  Мила.

-  Пусть  она  польёт,  -  мотнув  в  сторону  Милы  головой,  сказала  Василиса.  –  Я  пока  позабочусь  о  завтраке.

Видно  было,  как  недоволен  Чеглок  и  как  заблестели  глаза  у  Милы,  когда  она  набрала  в  ковшик  воды  и  приготовилась  лить  на  ловчего.  Слава  взял  полотенце.  Пока  эти  трое  плескались  и  брызгались,  Василиса  нарезала  хлеб  и  сало.

-  А  где  это  Георгий?  Дети,  папу  не  видели?  Он  не  выходил?

Близнецы  дружно  помотали  головами.  Василиса  забеспокоилась:

-  Пойду-ка  я  разбужу  его.  Слава,  Мила,  садитесь  и  ешьте.

Детей  долго  упрашивать  не  пришлось.  Чеглок,  растерев  шею  и  грудь  до  красноты,  произнёс:

-  Идём  вместе.

Василиса,  охваченная  каким-то  дурным  предчувствием,  молча  кивнула  и  даже  не  сделала  замечания  Чеглоку,  что  тому  следовало  бы  всё-таки  одеться.

За  дверью  клеть,  где  ночевал  Георгий,  было  тихо.  Потом  раздался  сочный  всхрап,  и    ловчий  невольно  хихикнул.  Василиса  осторожно  отворила  дверь.

-  Жора!  –  тихо  позвала  она.  –  Жора,  вставай,  надо  собираться!

Её  муж  лежал,  укрывшись  до  самого  носа,  и  сладко  посапывал.  Услышав  голос  жены,  он  с  трудом  разлепил  веки:

-  Ну,  что  ты  от  меня  опять  хочешь?

-  Я  хочу,  чтобы  ты  встал,  умылся  и  оделся…

-  Умгу…

Подождав  немного  и  видя,  что  Георгий  даже  не  собирается  подниматься,  Василиса  резко  сдёрнула  с  него  одеяло.  Она  ждала  брани  и  недовольства,  но  муж  только  промямлил  что-то  невнятное.

-  Смотри,  смотри,  -  испуганным  шёпотом  проговорил  Чеглок.

-  Куда  смотреть?

-  На  саму  постель.  И  простыню…

Василиса  опустила  глаза  и  замерла  в  ужасе:  никакой  границы  между  поверхностью  постели  и  спиной  её  мужа  не  было.  Он  в  полном  смысле  врос  в  кровать!  Теперь  он  не  смог  бы  подняться,  даже  если  бы  захотел.

-  Жора,  -  беспомощно  позвала  Василиса.  –  Нам  же  надо  идти…

-  Ну  и  идите,  -  проворчал  Георгий.-  Я  же  сказал,  что  остался  бы  тут…

Полураздетый  Чеглок  потянул  Василису  за  рукав  к  выходу.  Та  попятилась  и  закрыла  за  собой  дверь.  Из  клети  снова  раздался  храп.

-  Что  же  это  такое?  –  в  отчаянии  спросила  у  Чеглока  Василиса.

Тот  пожал  плечами,  а  потом  задумчиво  произнёс:

-  Я  думаю,  он  вчера  очень  ясно  высказал  своё  желание:  остаться  здесь  навсегда,  даже  с  кровати  не  подниматься.  Вот  дом  его  и  исполнил.

-  И  что,  ты  серьёзно  думаешь,  что  этот  дом  исполняет  желания  путников?

-  Наверное,  да…

-  Постой,  дай  подумать,  что  же  мы  тут  все  нажелали…

-  Вот  смотри,  -  начал  перечислять  Чеглок,  -  дети  пожелали  еды,  и  она  появилась,  Георгий  себе  тоже  пожелал,  ты  пожелала  встать  пораньше  и  в  путь  двинуться....

-  А  ты?  Что  ты  пожелал?  –  Василиса  схватила  Чеглока  за  руку.

Тот  подчёркнуто  долгим  и  печальным  взглядом  посмотрел  на  Василису:

-  А  моё  желание  не  исполнилось…

Та,  стараясь  не  замечать  многозначительного  взгляда,  воскликнула:

-  Нет,  исполнилось!  Ты  пожелал  колодец  на  заднем  дворе!  Помнишь?

Ловчий  тяжело  вздохнул:

-  Да,  верно.  Всё  сбылось.  Что  теперь  с  мужем-то  твоим  будем  делать?  Идти  с  нами  он  не  сможет. 

Василиса  помрачнела  окончательно.

-  Ох,  сама  не  знаю.  Но  оставаться  тут  нам  никак  нельзя.

-  Вот  и  я  так  думаю.

Василиса  стремительно  ворвалась  в  клеть  мужа  и  принялась  его  тормошить:

-  Жора,  поднимайся,  нам  же  уходить  надо!  Сколько  можно  тут  валяться!

-  Да  отстань  ты,  -  лениво  отмахнулся  Георгий,  и  Василиса  увидела,  что  даже  его  руки  по  самый  локоть  приросли  к  кровати.  –  Идите  куда  хотите,  а  я  тут  останусь.

-  Жора,  нельзя  тут  оставаться,  я  тебя  прошу…

-  Не  проси,  отцепись.  Я  спать  хочу…  Имею  право,  в  конце  концов…

Георгий  опустил  руку,  раздалось  чмоканье,  и  рука  его  более  не  отлеплялась  от  простыни.  Василиса  схватилась  за  голову.

-  Василиса,  слышь,  оставь  его,  идём!

Это  Чеглок  поспешил  вслед  за  ней.

-  Чеглок,  но  что  же  я  детям  скажу?!

-  Пусть  войдут  сюда  и  увидят  всё  как  есть,  -  решительно  сказал  Чеглок.

Глаза  Василисы  наполнились  слезами,  но  ловчий  уже  кликнул  близнецов.  Те  с  недоверием  смотрели,  как  кровать  с  причмокиваньем  поглощает  ленивого  человека,  высказавшего  неразумное  желание.

Покинув  наконец  клеть,  все  молча  уселись  за  стол.  Первым  заговорил  Чеглок:

-  Видите,  какие  здесь  чудеса  случаются.  Придётся  нам  без  него  уходить.  Только  прошу  вас  всех  –  слушайтесь  меня  в  дороге…

Подавленная  Василиса  не  стала  возражать.  Есть  она  не  могла,  поэтому,  взяв  немного  еды  с  собой,  близнецы,  их  мать  и  ловчий  покинули  странный  дом  в  лесу.  Чеглок  шагал  не  останавливаясь,  взяв  основную  часть  поклажи  на  себя.  Притихшие  Мила  и  Слава  шагали  за  ним.  Последней  шла  Василиса.  Она  то  и  дело  оглядывалась,  словно  ждала,  что  Георгий  вот-вот  догонит  их.  Он  был  грубым  и  эгоистичным,  она  не  была  с  ним  счастлива,  но  теперь,  когда  он  оставался  навсегда  в  этом  странном  месте,  печаль  терзала  её.

Оглянувшись  в  очередной  раз,  Василиса  удивлённо  вскрикнула.  Лесной  дом  попросту  исчез,  не  было  и  зарослей  ракитника,  как  будто  всё  ей  привиделось.  Остановились  и  близнецы,  и  Чеглок.  Дети  смотрели  с  недоумением  на  лес,  в  котором  не  было  больше  даже  следа  домика.  Ловчий,  не  говоря  ни  слова,  подошёл  к  Василисе.  По  её  щеке  стекала  одинокая  слезинка.  Чеглок  обнял  её  за  талию,  вытер  свободной  рукой  её  лицо.

-  Не  плачь.  Слышь,  Василиса,  не  плачь.  Всё  хорошо  будет.  Гляди,  вон  там  большак  виднеется….

-  Большак?  Так  близко?  Как  же  мы  на  него  вчера  не  вышли?

-  Вот  не  вышли,  -  тихо  сказал  Чеглок.  –  Говорю  же,  видно,  леший  водил  нас.  Чего  тут  скажешь…А  теперь  идём.

Вскоре  путники  увидели  луга,  где  паслись  коровы,  поля,  на  которых  работали  люди.  Вдалеке  лаяли  деревенские  собаки,  кудахтали  куры. 

-  Вон  оно,  Трилесино…  -  ни  к  кому  конкретно  не  обращаясь,  сказал  Чеглок.

-  Мы  здесь  остановимся,  да?  –  спросила  Мила.

-  Да.

-  А  папа  догонит  нас?

Чеглок  остановился  так  резко,  что  Слава  ткнулся  ему  в  спину.  Василиса  была  потрясена.  Её  дочь  ничего  не  поняла,  что  ли?  Или  она  с  ума  сошла  от  переизбытка  впечатлений?

-  А,  я  поняла!  –  радостно  сказала  девочка.  –  Папа  же  решил  там  остаться,  в  лесу…

Чеглок  кивнул.

-  А  мы  же  на  море  направляемся,  так?  –  получив  очередной  утвердительны  кивок,  Мила  продолжала.  –  А  на  обратном  пути  мы  за  ним  заедем,  и  тогда  все  вместе  вернёмся  домой,  так?

Чеглок  был  поражён.  Он  собирался  объяснить  Миле,  что  же  произошло  в  действительности,  но  увидел,  как  отчаянно  мотает  головой  Василиса,  тараща  глаза.  И  промолчал.

-  Да,  Мила,  папа  остался  в  лесном  домике,  а  на  обратном  пути  мы  его  захватим  и  вернёмся  домой.

Мила  секунду  постояла,  улыбаясь,  а  потом  улыбка  сползла  с  её  лица.  Словно  тень,  накрыло  понимание.

-  Мама…

-  Что?

-  Ведь  он  же  остался  навсегда,  правда?

Василиса  молчала.  Ничего  не  говорил  и  Чеглок.  Даже  Слава,  не  отличавшийся  сдержанностью,  безмолвствовал.

-  И  мы  никогда  не  вернёмся  туда,  в  лесной  домик.  И  домой  мы  не  попадём.  И  даже  на  море,  наверное,  не  доберёмся…

-  Мила!  На  море  ты  попадёшь!  –  вдруг  твёрдо  сказал  Чеглок.  –  Я  провожу  вас  туда.  Даже  если  я  умру,  ты  все  равно  на  море  окажешься!  Ты  мне  веришь?

Мила  грустно  кивнула.

-  Тогда  идёмте!

-  Постой,  Чеглок!  Вот  Милке  ты  пообещал,  что  на  море  она  попадёт,  а  я  хочу  в  твою  школу  попасть,  -  вид  у  Славы  был  обиженный.

Чеглок  улыбнулся:

-  На  то  согласие  матушки  твоей  надобно.  Да  и  возраст  у  тебя  не  очень  подходящий…

Слава  решил  окончательно  обидеться,  но  Чеглок  ободрил  его:

-  Я  попробую  тебя  потренировать,  а  потом  возьму  на  поруки,  может,  и  примут  тебя  наставники!

Мальчик  повеселел.  Чеглок,  радостный  от  того,  что  ему  удалось  немного  приободрить  своих  спутников,  всем  сердцем  хотел  порадовать  и  Василису:

-  А  ты…А  тебя…

-  А  меня  оставьте  в  покое,  -  довольно  резко  оборвала  его  та.  –  Выдвигаемся,  а  то  и  в  эту  деревню  не  доберемся.

Чеглок  лишь  вздохнул  и  поправил  меч  за  плечами. 

…  Они  шли  и  шли,  и  Василисе  вспомнилось  выражение  из  сказок  «долго  ли,  коротко  ли».  Обычно  какой-нибудь  герой  шел  себе,  шел,  «долго  ли,  коротко  ли»,  и  вдруг…

-  Стойте,  стойте!  –  раздался  крик.

Чеглок,  близнецы  и  Василиса  остановились.  «Вот  тебе  и  вдруг»,  -  подумала  Василиса.  Навстречу  им  бежал  подросток  примерно  того  же  возраста,  что  и  Мила  со  Славой,  только  был  он  худым,  и  холщовая  рубаха  со  штанами  болтались  на  нём,  как  на  вешалке.

-  Чего  тебе?  –  строго  спросил  Чеглок.

Подросток  немного  отдышался.

-  Здравствуйте,  люди  добрые!

-  Здравствуй  и  ты,  коли  не  шутишь,  -  отвечал  Чеглок.

-  Далеко  ли  путь  держите?

-  Экий  ты  любопытный!  Много  будешь  знать  –  скоро  состаришься!

-  Ой,  будьте  ласковы,  дяденька,  -  это  относилось  к  Чеглоку,  -  скажите,  вы  ли  ловчим  будете?

-  Может,  и  я,  -  прищурился  тот.  –  А  зачем  тебе?

-  Ой,  дяденька,  меня  отец  послал,  просил  привести  вас…

-  А  откуда  отец  твой  знает,  кто  я  и  куда  иду?

-  Да  ему  из  Переплюева  Касьян  весточку  прислал,  а  нам  на  селе  помощь  нужна.

-  Ах,  Касьян,  -  протянул  Чеглок.  –  А  помощь  какая?

-  Ой,  пойдёмте  скорее  к  нам  в  хату,  тятька  расскажет  всё.  А  за  труд  заплатят  тебе,  дяденька,  всем  селом  заплатят,  ты  не  волнуйся,  -  горячо  заверил  ловчего  подросток.

-  Ясно.  Веди.  Только  ты  вот  что,  не  зови  меня  дяденькой,  моё  имя  –  Чеглок.

Подросток  восхищённо  присвистнул:

-  Из  самой  «Соколиной  охоты»,  небось?

-  Да,  из  неё.  А  тебя  как  звать?

Подросток  немного  смутился  и  покосился  на  Милу:

-  Я,  ну,  это…  Нет  у  меня  взрослого  имени.  Ершом  кличут  пока  что.

Близнецы  дружно  захихикали.  Подросток  покраснел:

-  Это  ничего!  Я,  как  вырасту,  Есемиром  стану…

-  И  впрямь,  ничего,  -  Чеглок  строго  глянул  на  близнецов.  Слава  под  его  строгим  взглядом  утихомирился,  а  Мила  продолжала  посмеиваться.  –  Ничего,  брат,  хоть  Горшком  назови,  только  в  печку  не  ставь. 

-  Горшком!  –  Мила  покатилась  со  смеху.  Брат  ткнул  её  под  бок,  и  она  наконец  остановилась.  –  Да,  Ёрш,  повеселил  ты  нас.  Меня,  кстати,  Мила  зовут,  а  это  мой  брат,  Слава.  Мы  близнецы.  А  это  мама,  -  девочка  махнула  в  сторону  Василисы.

И  все  двинулись,  ведомые  Ершом,  в  Трилесино.  Когда  процессия  вступила  в  село,  Ёрш  с  удовольствием  пояснял  всем  желающим  (детишкам,  женщинам,  хлопотавшим  по  хозяйству):

-  Это  ловчий.  Я  его  на  большаке  встретил.  Он  обещал  нам  помощь.  Это  я  его  уговорил.

Дети  глазели  на  Чеглока  с  испугом  и  любопытством,  девушки  застенчиво  улыбались  ему,  а  одна  баба,  надвинувшая  белый  платок  до  самых  глаз,  едко  произнесла:

-  И  пошто  ты,  ёлупень,  с  собой  энтих  двоедушников  притащил?

Ёрш  обиженно  ответил:

-  Зря  ты,  тётушка,  так  на  меня…

-  Они  не  двоедушники,  -  прервал  подростка  Чеглок.  –  Я  проверял.

Тётка  мгновенно  умолкла,  но,  даже  уйдя  далеко  вперёд,  Василиса  чувствовала  на  себе  её  тяжёлый  взгляд.

-  Чем  это  она  нас  обозвала?  –  поинтересовалась  Мила,  недобро  прищурившись.

-  Это…  двоедушниками,  -  немного  оробел  Ёрш.

-  Кто  это  такие?

-  Это  люди  с  двумя  душами,  -  спокойно  ответил  за  Ерша  Чеглок,  -  или  двумя  сердцами.  Они  и  демоны,  и  люди  одновременно.  Из  них  получаются  босоркуны,  ведьмы  то  бишь,  волколаки,  упыри  и  вампиры…

-  А  почему  это  мы  должны  такими  быть?  –  возмутился  Слава.

-  Вы  же  близнецы,  -  Чеглок  счёл  это  объяснение  исчерпывающим.

-  А  почему  она  такая  сердитая,  та  тётка?

-  Это  Агафья,  -  пояснил  Ёрш.  –  У  ней  с  мужем  несчастье,  вот  она  и  злится.

-  Что  с  ним?  –  отрывисто  спросил  Чеглок.

-  А,  это,  тебе  тятька  мой  скажет  всё.  Мне  говорить  не  велено.  А  вот  и  хата  наша.

Дом  был  добротный,  сразу  чувствовалась  хозяйская  рука.  За  забором  во  дворе  возилась  девушка  чуть  старше  Милы.

-  Малаша!  –  закричал  Ёрш.  –  Маланья!  Я  ловчего  привёл!  Зови  отца!

Девушка  ласково  посмотрела  на  гостей  и  побежала  в  дом.

-  Сестра  моя,  Маланья,  -  гордо  сказал  Ёрш.  –  Самая  красивая  в  Трилесино. 

Чеглок  и  Слава  задумчиво  проводили  Маланью  взглядами,  а  Мила  мгновенно  рассердилась:

-  Мам,  чего  это  они?  –  сердито  зашептала  девочка.

-  Не  знаю.  Может,  влюбились?  Ведь  она  самая  красивая  в  деревне.

-  Тоже  мне!  –  сердито  топнула  ногой  Мила.  –  Не  такая  уж  она  и  красивая!

-  Нет,  красивая.  И,  сама  посуди,  ты,  конечно,  лучше,  но  Славе  ты  сестра,  влюбиться  в  тебя  он  не  может…

-  Да  я  не  про  него  говорю,  -  досадливо  перебила  Василису  Мила.

Василиса  не  успела  ответить,  как  из  дома  вышел  отец  Ерша  и  Маланьи.  Он  был  высок  и  худ.  Одежда,  хотя  была  добротной  и  чистой,    на  нём  висела  так  же  мешковато,  как  и  на  Ерше,  однако  на  грудь  спускалась  окладистая  каштановая  борода,  а  в  остальном  отец  и  сын  были  очень  похожи  друг  на  друга.

-  Тятя,  я…  -  начал  было  Ёрш,  однако  договорить  ему  не  дали.

-  Знаю,  знаю,  сынок,  вижу,  -  хозяин  огладил  натруженной  рукой  бороду  и  внимательно  посмотрел  на  пришедших.  –  Что  ж,  заходите,  гостями  дорогими  будете.  Меня  Путятой  звать,  а  за  хозяйку  будет  сестра  моя  Власта.

Путята  печально  вздохнул:

-  Жена  моя,  мамка  ихняя  вот,  -  он  кивнул  в  сторону  Ерша  и  Малаши,  -  померла,  так  сестру  позвал,  баба  в  хозяйстве  нужна,  без  неё  никак,  -  он  выразительно  посмотрел  на  Василису,  и  та  нервно  поправила  платок  на  голове.  –  Проходите,  проходите  в  дом,  будьте  ласковы.  С  дороги  отдохните,  откушайте,  что  Род  Всебог  послал,  а  там  уж  расскажу  я  вам,  что  в  Трилесино  у  нас  творится.

В  доме  было  светло  и  чисто.  На  столе  стояли  простые,  но  сытные  кушанья.  Власта  оказалась  женщиной  примерно  Василисиных  лет.  Хозяйка  показалась  Василисе  лукавой,  неискренней,  особенно  когда  Власта  поклонилась  гостям  в  пояс,  а  сама  внимательно  глянула  на  Чеглока.  Мила  сверкнула  глазами.  На  её  лице  явственно  читалось:  «Ну  вот!  И  эта  туда  же!».  По  всей  видимости,  она  считала  Чеглока  своей  собственностью.  Это,  правда,  не  помешало  ей  уплетать  гречневую  кашу  с  мясом  за  обе  щёки.  Слава  последовал  примеру  сестры.

К  столу  присели  и  Маланья  с  Ершом,  и  Власта.  Едва  гости  насытились,  Путята  начал  свой  рассказ:

-  Уж  несколько  лет  в  нашем  селе  неладные  дела  творятся.  После  смерти  жены  позвал  я  сестру  к  себе,  а  теперь  вот  жалею.  Думаю,  что  это  мне  с  детьми  следовало  к  ней  переехать…  Да,  так  вот.  Вначале  стало  молоко  у  коров  пропадать.  А  ежели  доится  корова-то,  то  у  неё  из  вымени  кислятина  кровавая  течёт…

Слава  жадно  внимал  каждому  слову,  а  Мила,  напротив,  брезгливо  сморщилась. 

-  Однако  нам  повезло,  -  продолжил  Путята.  –  С  нашими  коровами  ничего  не  случилось.

-  Да,  тятенька,  -  застенчиво  сказала  Маланья,  -  из-за  этого  все  решили,  что  это  я  коров  порчу.

Голос  девушки  звучал  нежно  и  певуче,  и  Слава,  как  заворожённый,  уставился  на  Маланью. 

-  Тогда  к  нам  во  двор  всё  крапиву  да  репей  забрасывали,  а  потом  зубья  от  бороны  в  столбы  ворот  вколотили,  -  вставил  слово  Ёрш.  –  А  меня,  помнится,  всё  ведьмачонком  дразнили…

-  Что  ж,  всё  правильно  сделали,  -  задумчиво  сказал  Чеглок  и  тут  же  спохватился.-  Кроме  дразнилок,  конечно.  Это  уж  ни  к  чему.  Так  что  дальше?

-  С  молоком  озоровать  прекратили,  -  продолжил  рассказ  Путята,  -  да  только  вот  заломы  на  пшеничных  полях  кто-то  делает,  гривы  лошадям  путает,  пряжу  бабам  портит.  Что  ни  делали  –  ничего  не  помогает.  Дальше  –  больше.  Младенцы  всё  больше  мёртвые  родятся,  здоровые  мужики  и  бабы  хворают,  многие  померли  невесть  от  чего.  Пользовала  их  знахарка  наша  Пелагея…

-  Чем  пользовала?  –  перебил  Чеглок.

-  Известно  чем,  -  травами.

-  Какими?

-  Сие  мне  неведомо,  -  серьёзно  ответил  Путята.  –  Да  только  одним  помогло,  другие  померли.  Сказывают,  что  кое-кто  из  покойников  являться  стал  народу:  то  вокруг  дома  бродят,  в  окна  заглядывают,  аки  жердяи  какие,  то  на  перекрёстках  шатаются.  Теперича,  как  смертушка  скорая  кого  постигнет,  так  мы  его  хороним  заложно…

-  Это  как?  –  не  утерпела  любопытная  Мила.

-  Известно  как,  -  сердито  глянул  в  её  сторону  Путята,  недовольный  тем,  что  девчонка  посмела  его  перебивать.  –  Спиной  вверх,  лицом  вниз,  а  самого  мертвяка  заложим  кольями  осиновыми  со  всех  сторон,  а  кому  и  пятки  рубим,  чтоб,  значит,  не  ходили...  Так  и  живём,  -  закончил  хозяин  свой  рассказ,  -  каждый  день  ждём  новых  бедствий…

-  Тятя,  -  вмешался  Ёрш,  -  мы  давеча  тётку  Агафью  видели,  чтой-то  зленная  она  сегодня.

-  Дак  муж  ейный,  говорят,  сегодня  слёг,  совсем  плох,  -  пояснила  Малаша.  –  За  Пелагеей  посылали,  а  она  с  ночи  в  лес  ушла,  по  сию  пору  не  вернулась.  …

Путята  помрачнел.  Власта,  не  проронившая  ни  слова,  усмехнулась,  то  ли  не  доверяя  сплетням,  то  ли  выражая  презрение  к  знахарке  Пелагее,  после  поднялась  и  принялась  убирать  со  стола.  Малаша  бросилась  ей  на  помощь. 

-  Иди,  помоги  им,  -  шепнул  Чеглок  Миле.

-  Вот  ещё!  –  наморщила  нос  та.

-  Может,  будут  говорить  что  важное,  ты  запоминай,  после  мне  расскажешь.

-  О,  это  другое  дело!  –  с  этими  словами  Мила  немедленно  включилась  в  работу.

Путята  немного  выждал,  потом,  склонившись  к  Чеглоку,  доверительно  спросил:

-  А  баба  эта  твоя,  что  ль?  Али  правду  говорят,  что  ловчим  жены  иметь  не  полагается?  А  может,  полюбовница  она  тебе?

Василиса,  хотя  и  сидела  на  другой  стороне  стола,  всё  слышала.  Краска  бросилась  ей  в  лицо.  Чеглок  немного  смутился,  но  врать  хозяину  не  посмел:

-  Попутчики  мы.  Овдовела  Василиса  недавно,  теперь  с  детьми  хочет  на  море-океан  ехать.

-  Да  на  что  оно  ей,  то  море?  Осталась  бы  у  нас  в  селе,  я  бы  в  жёны  взял  её,  я  мужик  мирный,  непьющий,  домовитый…  Девку  её  за  моего  Ерша  выдали  бы,  а  парня…

-  А  я  в  «Соколиную  охоту»  иду,  за  меня  вот  Чеглок  ручается!  –  поспешил  прояснить  обстановку  Слава.

-  Чего  ж,  дело  хорошее,  выучился  бы,  вернулся  бы  к  нам,  для  села  большая  честь,  коли  свой  ловчий  имеется.  Что  ты  на  это  скажешь,  а?  –  неожиданно  обратился  Путята  к  Василисе.

Ёрш,  оставшийся  за  столом,  прислушивался  к  словам  отца  и  робко  поглядывал  на  Василису,  мол,  доброй  ли  мачехой  ты  будешь.  Мысль  о  женитьбе  на  Миле  ему  тоже  явно  понравилась.  Василиса  пришла  в  ужас.  Что  делать?  Что  сказать?  Правду?  В  смысле  отказать  окончательно  и  бесповоротно?  А  вдруг  она  накличет  неприятности  на  себя  и  на  детей?  Выручил  её  Чеглок.

-  Прости,  хозяин  наш  разлюбезный,  Василиса  потеряла  мужа  совсем  недавно,  скорбит  по  нему.  Родные  Боги  прогневаются  на  неё  за  то,  что  слишком  быстро  мужа  забыла.

-  И  то  правда,  -  Путята  поскрёб  бороду.  –  Что  ж,  прости,  гостья  моя,  за  вопрос,  я  обидеть  тебя  не  хотел.

Василиса  слегка  улыбнулась  в  ответ,  давая  понять,  что  не  сердится.  А  Чеглок  подхватил:

-  Давайте  сходим  к  сердитой  Агафье,  взглянем  на  её  мужа,  может,  что  и  прояснится.

Путята,  Чеглок,  Слава  и  Ёрш  поднялись  из-за  стола,  Василиса,  немного  помедлив,  решила  идти  с  ними. 

-  А  пошто  тебе,  Василисушка,  с  нами  идти?  Отдохни,  негоже  бабе  в  такие  дела  лезть,  -  приторно-ласково  обратился  к  ней  Путята. 

Ну,  конечно!  Теперь  каждый  счастливый  обладатель  холщовых  штанов  сочтёт  своим  долгом  указывать  ей,  что  делать  и  куда  идти!

-  Василиса…  Э-э-э,  не  обычная  баба,  -  начал  сбивчиво  говорить  Чеглок,  -  она…  э-э-э…  разные  полезные  советы  мне  даёт.  Ну,  жизненные. 

-  А-а-а,  тогда  понятно,  -  покладисто  ответил  Путята.  –  Так,  может,  и  девки  захотят  с  нами  пойти?  Мож,  Агафье  помогут  чем?

«Девки»,  то  есть  Маланья,  Мила  и  Власта  (к  девкам  её  отнесли  по  причине  незамужнести),  захотели. 

Вся  компания  двигалась  по  улице,  между  домиками.  Всеобщее  внимание  Василисе  вовсе  не  понравилось,  в  отличие  от  Милы,  Славы  и  Ерша.  Последний  уже  по-свойски  объяснял  ребятне,  указывая  на  Милу:

-  Вон  энта  невеста  моя  будет,  как  постарше  станем.  А  вот,  -  указал  Ёрш  на  Василису,  -  у  ней  муж  умер,  как  траур  кончится,  так,  может,  за  тятьку  моего  замуж  пойдёт…

Мальчишки  придирчиво  оглядывали  Милу,  а  та,  гордая  вниманием,  выпячивала  грудь  и  задирала  подбородок.  Внимания  была  удостоена  и  Василиса.

-  Да  вроде  ничаво,  -  негромко  говорили  ребята,  -  с  виду  не  злая.

К  счастью,  Василиса  шла  в  конце  процессии,  вместе  с  Путятой  и  Властой,  и  ничего  этого  не  слышала.  Зато  слышал  Чеглок.

-  Слушай,  Ёрш,  -  доверительно  сказал  он  мальчику,  -  говорю  тебе  как  другу,  не  болтай  чепухи,  особенно  про  дела  сердечные.

Ёрш,  донельзя  гордый  тем,  что  ловчий  из  знаменитой  на  всё  княжество  «Соколиной  охоты»  назвал  его  другом,  сразу  согласился  придержать  язык.  Малаша  бросала  красноречивые  взгляды  на  ловчего,  и  Мила,  заметив  это,  мгновенно  поджала  губы  и  сощурила  глаза,  как  рассерженная  кошка.  Маланья  подошла  к  Чеглоку  ближе:

-  А  скажите,  правда  ли,  что  ловчим  жениться  нельзя?

-  Правда,  -  коротко  бросил  он.

-  Отчего  же?  Разве  с  вами  что-то  делают  такое,  что  вы  женщинами  не  интересуетесь?

-  Что-о?  –  возмутился  Чеглок.  –  Ничего  с  нами  такого  не  делают!  Мы  –  обыкновенные,  как  все…  Ну,  почти,  -  поправился  он.  –  А  жениться  нельзя,  потому  что  работа  наша  требует,  что  ловчий  в  пути  постоянно  был,  животом  своим  рисковал.  А  кто  ж  его  семью  содержать  будет,  ежели  убьют  его?

-  Быть  ловчим  так  опасно?  –  Маланья  подошла  совсем  вплотную  к  Чеглоку.

Мила  готова  была  рвать  на  себе  волосы  от  досады.  Да  еще  она  обнаружила,  что  фигурой  Малаша  походит  на  вполне  взрослую,  сформировавшуюся  женщину.  И,  видите  ли,  ловчим  жениться  нельзя!  Профессия,  понимаешь  ли,  у  них  опасная!  Вот  по  её,  Милы,  мнению,  правила  существуют  для  того,  чтобы  их  нарушать.  Тут  ей  пришла  в  голову  мысль,  что  этот  бородач  Путята  собрался  отдать  её,  Милу,  своему  сыну…  Нет,  мама  этого  не  допустит!  И  Чеглок  тоже!  Правда,  в  этот  самый  момент  Чеглок  улыбался  Маланье,  а  та,  дура  набитая,  таращила  свои  голубые  зенки  и  изо  всех  сил  изображала  испуг  и  растерянность.

-  Чем  это  ты  так  бедную  деревенскую  девочку  напугал?  –  нарочито  небрежно  спросила  Мила  у  Чеглока,  нахально  беря  его  под  руку.

-  Глазами,  -  ловчий  улыбнулся  и  ей.

-  Это  как  же?

-  А  ты  разве  никогда  не  присматривалась?  –  удивилась  такому  вопросу  Маланья.

-  К  чему  это  я  должна  присматриваться?  –  довольно  нелюбезно  уточнила  Мила.

Чеглок  повернул  лицо  к  ней.  Мила  заулыбалась.  Ей  нравились  светло-серые  глаза  Чеглока.  В  следующий  момент  зрачки  его  расширились,  заполнив  собой  всю  радужную  оболочку,  и  глаза  потемнели,  стали  антрацитовыми.  Мила  только  охнула,  а  Чеглок  заморгал,  помотав  головой  и  пояснил  обеим  девочкам:

-  Слишком  светло,  глазам  стало  больно.

С  этими  словами  ловчий  осторожно  высвободил  свою  руку. 

-  А  вот  и  дом  Агафьи,  -  подскочил  Ёрш.

Путята  окликнул  Агафью.  Та  вышла  к  калитке.  Платок  её  по-прежнему  закрывал  лоб,  а  лицо  было  хмурым  и  неприветливым.

-  Здравствуй,  Агафья,  -  сказал  Путята.  –  Впусти  нас,  может,  ловчий  поможет  с  недугом  мужа  твоего  справиться.  Пелагея  не  приходила  ещё?

-  Не  приходила,  -  отозвалась  Агафья.  –  А  ловчий…  Что  ж,  хуже  не  будет.

Она  открыла  калитку,  впустив  гостей.  За  ними  наблюдала  вся  улица. 

В  доме  царили  прохлада  и  полумрак,  занавески  были  задёрнуты.  Василиса  прищурилась,  войдя  сюда  с  яркого  света,  зато  Чеглок  всё  видел  прекрасно.  Он  сразу  заметил  мужчину  на  полатях,  прикрытого  белой  простынёй.

-  Агафьюшка,  кто  там?  –  раздался  слабый  голос  больного.

-  Это  проведать  тебя  пришли,  может,  помогут  чем,  -  голос  Агафьи  сейчас  звучал  ласково.

-  А-а-а…

Чеглок  сделал  Путяте  знак,  чтоб  тот  остался  у  порога.  Остались  там  стоять  все,  кроме  Василисы,  которую  ловчий  буквально  за  руку  потащил  к  ложу  недужного. 

-  Зачем  я  тебе?  –  тихо-тихо,  чтоб  никто  не  услышал,  прошептала  Василиса.

Чеглок  приложил  палец  к  губам  и  принялся  осматривать  мужчину.  Василиса  боялась,  что  увидит  на  теле  язвы,  рубцы  или  что-то  в  этом  роде,  однако  муж  Агафьи  не  жаловался  ни  на  что,  кроме  странной  слабости,  которая  внезапно  одолела  его  с  утра. 

-  Тётка  Агафья!  –  раздался  от  двери  голос  неугомонного  Ерша.  -  Там  Пелагея  идёт.

-  Впусти,  -  поджала  губы  Агафья.

В  дом  вошла  знахарка,  как  и  все,  повязанная  платком.  Пахло  от  неё,  как  показалось  Василисе,  то  ли  травой,  то  ли  лесом,  то  ли  лекарством.  От  глаз  разбегались  в  разные  стороны  мелкие  морщинки,  а  в  самих  глазах  таилась  грусть  и  тревога. 

-  Доброго  здоровьичка  всем  вам,  люди  добрые,  -  тихим  голосом  сказала  Пелагея.  –  Прости  меня,  Агафья,  задержалась  я,  в  лес  ходила,  на  старое  пожарище,  гриб  весёлку  искала.  Принесла  вот  отвар  больному  на  исцеление.  Две  ложки  вовнутрь  дадим,  а  остатним  отваром  тело  оботрём  для  укрепления  сердца  и  всех  органов.

В  глазах  Агафьи  затеплилась  надежда.  Путята  шумно  и  с  облегчением  вздохнул,  Мила  уже  завозилась,  пытаясь  узнать,  что  это  за  волшебный  гриб  такой.  Даже  Власта  изобразила  на  лице  загадочную  полуулыбку.  Только  Чеглок  остался  напряжённым  и  встревоженным.  Пелагея  не  расспрашивала,  кто  есть  кто  из  прибывших,  но  Василиса  подумала,  что  трилесинцы,  а  точнее,  трилесинки  уже  всё  рассказали  знахарке. 

Пелагея  подошла  к  полатям,  приготовив  большую  деревянную  ложку.  Агафья  отрезала  кусок  полотна,  чтобы  обтереть  отваром  весёлки  мужа.

-  А  осматривала  ли  ты  больного?  –  свистящим  шёпотом  спросил  у  Пелагеи  ловчий.

-  А  чего  тут  смотреть?  –  ласково  ответила  та.  –  От  всякой  хвори  гриб  весёлка  помогает,  только  успеть  его  собрать  надобно.  И  от  печёнки,  и  от  селезёнки,  и  от  сердца…

-  От  сердца,  говоришь?  Ну-ка,  нагнись,  послушай  его,  это  сердце!

Пелагея  растерянно  заморгала,  но  подчинилась  Чеглоку  и  приникла  ухом  к  груди  больного.  С  минуту  она  молча  слушала,  а  потом  вид  у  неё  стал  ещё  более  растерянный  и  грустный.  Василиса  нахмурилась,  почуяв  недоброе,  и  неожиданно  для  себя  самой  отстранила  знахарку.

-  Дайте-ка  мне.

Ещё  одна  минута  протекла  в  полной  тишине. 

-  Чеглок,  -  растерянно  сказала  Василиса,  -  я,  может,  оглохла,  только  я  ничего  не  слышу.  Не  понимаю,  где  у  него  сердце  находится?

-  Нигде,  -  обронил  Чеглок.  –  Нет  у  него  сердца.  В  этом  и  причина  его  болезни.

Женщины  ахнули,  а  Агафья  в  голос  зарыдала.  Путята  растерянно  поскрёб  бороду,  а  на  лице  Власты  застыла  та  самая  загадочная  полуулыбка.

-  Как  же  это  может  быть?  Не  может  человек  жить  без  сердца,  -  пожала  плечами  Василиса.

-  Не  может.  Помрёт  он  к  вечеру. 

-  Ну,  и  куда,  по-твоему,  девалось  его  сердце?

За  Чеглока  ответила  Пелагея:

-  Это  ведьма.  Та,  что  у  коров  молоко  портила  да  заломы  на  полях  делала.  Она  и  у  Дарёны  младенца  погубила…

-  Я  так  и  знала!  –  выскочила  Мила.  –  И  тут  ведьма!  И  в  Переплю…

Она  умолкла  на  полуслове,  и  никто  не  понял,  когда  успел  Чеглок  подскочить  и  зажать  ей  рот.

-  Это  не  ведьма,  а  вештица,  -  поправил  он.  –  Она  все  эти  безобразия  устраивает.  И  у  мужа  Агафьи  вештица  ночью  сердце  съела…

Все  в  один  голос  ахнули.

-  Как  это  съела?  –  Василиса  просто  не  могла  себе  этого  представить.  –  Так  вот  просто  разорвала  грудь  и  съела?

-  Ну  да.  А  грудь  после  того  зарастает,  и  к  утру  никаких  следов  не  остаётся,  и  человек  ничего  не  помнит. 

Василиса  умолкла,  поражённая.  А  Агафья  кинулась  на  колени  перед  Чеглоком:

-  Помоги,  ловчий!  Спаси  его!  Учат  вас  такому,  я  знаю,  слыхала!  А  уж  я  тебя  отблагодарю,  Велесом  клянусь!

Чеглок  осторожно  поднял  женщину:

-  Я  попробую.  Истопи  баню.  Но  помни  –  я  не  знаю  точно,  выйдет  ли  у  меня  спасти  твоего  мужа  и  сколько  он  проживёт  после  того.

-  Только  пусть  живёт!  Спаси  его!  За  каждый  день  его  жизни  заплачу  тебе,  а  Велесу  и  Живе  козлёнка  пожертвую!

-  Топи  баню,  говорю  тебе.  А  ты  и  ты,  -  Чеглок  указал  на  Пелагею  и  Василису,  -  поможете  мне.  Остальные  пусть  возвращаются  домой.

-  Давай  тебе  и  Власта  поможет,  -  подал  голос  Путята.  –  Она  тоже  кое-что  в  травах  смыслит.

Ловчий  отрицательно  покачал  головой.  Власта  криво  усмехнулась  и  молча  вышла  из  дома.

Путята  вызвался  наколоть  дров,  кликнул  Ерша  на  помощь,  а  Славу,  который  собрался  увязаться  за  ними,  незаметно  отозвал  Чеглок. 

-  Слава!  Задание  есть  для  тебя!

-Говори,  Чеглок,  я  готов!

-  Дам  я  тебе  мешочек  небольшой  с  гвоздями  да  иголками.  Когда  вернёшься  в  дом  Путяты,  ты  должен,  -  голос  Чеглока  понизился  до  шёпота.  –  Но  помни:  никто  не  должен  тебя  видеть,  никто  не  должен  знать  об  этом.  Понял?

Слава  кивнул,  принял  от  Чеглока  небольшой,  но  увесистый  мешочек,  и  спрятал  его  под  рубахой.  После  этого  они  разошлись  в  разные  стороны:  Слава  отправился  к  Ершу,  чтобы  помочь  носить  дрова,  а  Чеглок  вошёл  в  приземистую  баньку. 

Мальчики  несколько  раз  вносили  туда  дрова,  от  которых  шёл  изумительный  березовый  дух,  а  Путята  всё  ухал  и  крякал,  раскалывая  поленья  одно  за  другим.  Между  делом  он  поглядывал  на  Василису,  которая  зачем-то  вышла  во  двор,  словно  говорил  ей:  «Смотри,  какой  я  работящий».

Василиса  невольно  залюбовалась  его  работой,  его  силой  и  умением.  Да,  вот  это  мужчина!  Даже  борода  его  в  принципе  не  портила.  Ее  размышления  прервал  Чеглок,  красный,  распаренный  и  взъерошенный.  Он  внезапно  появился  рядом  с  Василисой,  словно  из-под  земли  вырос,  и  бесцеремонно  схватил  ее  за  локоть. 

-На  что  это  ты  так  уставилась?  Помоги  мне,  я  же  всем  тут  рассказываю,  какие  ты  ценные  советы  мне  даешь!

-  А  чем  помочь?-  Василиса  почувствовала  себя  немного  виноватой.

-Идём,  пора  нашего  больного  в  баню  заводить.

-  Это  я  должна  сделать?-  Василиса  ужаснулась,  так  как  тащить  здорового  мужика  на  себе  в  баню  ей  представлялось  делом  нелёгким.

Чеглок  попытался  развеять  её  опасения:

-  Да  нет  же,  его  я  и  Путята  поведём,  а  ты  поможешь  Агафье  раздеть  его.

Василиса  окончательно  пришла  в  ужас:

-  А,  может,  ты  его  и  разденешь?

Чеглок  хихикнул:

-  Вот  уж  нет,  у  нас  так  не  положено!  Да  и  чего  ты  боишься?  Иногда  даже  не  верится,  что  ты  замужем  была!

Подначка  сработала.  Василиса  возмутилась:

-  Вот  ещё!  Ничего  я  не  боюсь!  Помогу  я  Агафье  и  сделаю  всё,  что  нужно!

-  Вот  и  ладно.

С  этими  словами  Чеглок  подтолкнул  её  к  бане,  где  уже  ждали  Пелагея  с  Агафьей,  а  сам  позвал  Путяту.  Муж  Агафьи,  несмотря  на  болезнь,  оставался  мужчиной  крепким  и  не  худым,  поэтому  даже  вдвоём  Чеглок  с  Путятой  с  трудом  втащили  его  в  баньку.

Василисе  и  двум  другим  женщинам  пришлось,  раздевая,  ворочать  этого  здоровяка.  В  бане  было  уже  натоплено,  и  женщины  взмокли.

-  Надобно  нам  раздеться,  -  проговорила,  тяжело  дыша,  Пелагея.

Агафья  молча  начала  скидывать  сарафан  и  рубаху.  Пелагея  последовала  её  примеру.  У  обеих  не  было  никакого  белья  под  одеждой.  Василиса,  чуть  помедлив,  тоже  разделась.  В  конце  концов,  Агафьин  муж  болен,  ему  не  до  глупостей.  К  её  немалому  смущению,  тут  же  появился  Чеглок,  тоже  совершенно  голый.  И  кстати,  никто,  кроме  самой  Василисы,  никакого  стеснения  не  испытывал.

-  Всё  готово,  начинаем,  -  сказал  Чеглок,  не  обращавший  никакого  внимания  на  наготу  окружавших  его  женщин,  -  только  знай,  Агафья,    ничего  наверняка  обещать  тебе  не  могу.  Не  обессудь,  коли  не  выйдет.  В  этом  случае  я,  конечно,    никакой  платы  с  тебя  не  возьму. 

-  Давай  хоть  попробуем,  родимый,  -  едва  слышно  ответила  несчастная  женщина.

Пелагея  уже  приготовила  склянку  с  жидкостью,  Чеглок  взял  душистый  веник  и  вплёл  в  него  сушёные  стебли  какой-то  травы  из  своих  запасов.  Василиса  не  очень  хорошо  запомнила,  что  и  как  они  делали:  она  жутко  стеснялась  складок  на  теле  и  старалась  повернуться  так,  чтобы  все  проблемные  места  были  как  можно  менее  заметны.  Но,  кажется,  никто  не  обращал  внимания  на  наготу  остальных,  каждый  делал  своё  дело,  и  Василиса  постепенно  успокоилась.

Пелагея  влила  больному  в  рот  часть  содержимого  склянки,  остальное  забрал  Чеглок,  поплескал  немного  на  веник,  немного  на  тело  больного,  а  после  принялся  охаживать  его  этим  ароматным  веником.  Пелагея  что-то  шептала  себе  под  нос,  время  от  времени  разбрызгивая  что-то  из  своих  снадобий  по  бане,  поливая  печь-каменку  своими  отварами.  От  каменки  валил  пар,  пахло  травами,  сладко  и  одновременно  терпко...

В  конце  концов  Чеглок  устал,  веник  как-то  уменьшился  в  размерах,  "похудел",  по  лицу  ловчего  тёк  пот,  волосы  прилипли  ко  лбу.

-  Василиса,  -  позвал  ловчий  тоном,  не  допускающим  возражений,  -  помоги  мне  утереться!

Василиса  поспешно  схватила  какую-то  тряпочку  (впоследствии  это  оказался  её  головной  платок),  подскочила  к  Чеглоку  и  обтёрла  его    раскрасневшееся  лицо.

-Вот  и  славно,  -  довольно  вздохнул  тот,  -  давайте,  бабоньки,  больного  нашего  в  дом  перенесём.

Пелагея  с  Агафьей  закутались  в  куски  полотна  (их  припасла  заранее  Агафья),  подхватили  больного  под  мышки  и  дружно  потащили  прочь  из  бани.

-Ой,  мне,  наверное,  надо  им  помочь,  -  спохватилась  Василиса.

-  Нет,  третий  там  лишний,  ты  лучше  меня  попарь,  а  потом  я  тебя...

-  Я...  Я...  Я  не  умею,  -  пролепетала  Василиса,  готовая  провалиться  под  землю.

-  Да  не  бойся,  никаких  глупостей  в  бане  не  делают,  -  рассмеялся  Чеглок,-  только  моются.  А  не  то  банник  на  баловников  рассердится  да  обдериху  напустит.

-  Про  банника  слышала,  а  вот  про  обдериху...

-  Бери  вот  свежий  веничек,  я  лягу  на  полку,  ты  меня  этим  веничком  эдак  похлопывай  по  всему  телу,  а  я  тебе  расскажу....

Василиса  неловко  ухватила  веник,  а  Чеглок  с  блаженным  вздохом  растянулся  спиной  вверх.  Василиса  нервно  сглотнула,  глядя  на  мышцы  спины,  ягодиц,  рельефные  бицепсы...

-  Чего  ждёшь?  Давай,  парь  меня,  ну,  похлопай  веничком  по  спине...

Василиса  подняла  веник  и  осторожно  хлестнула  ловчего  по  лопаткам,  потом  -  по  плечам...

-  Да,  вот  так,  -  промурлыкал  Чеглок.

Василиса,  злая  на  себя  и  на  ловчего  за  своё  незнание  обычаев,  за  неидеальное,  мягко  говоря,  тело,  за  то,  в  конце  концов,  что  она  оказалась  с  этим  молодым  человеком  наедине  в  бане,  хлестнула  Чеглока  по  ягодицам,  ещё  и  ещё  раз.

-  И  по  плечам,  -  простонал  Чеглок.

"Вот  тебе,  получи",  -  злорадно  подумала  Василиса,  уже  вовсю  орудуя  веником.  К  телу  ловчего  прилипли  духовитые  листочки,  кожа  покраснела.

-  Так  давай  про  обдериху  расскажу,  -  проговорил  Чеглок,  переворачиваясь  на  спину.  -  А  ты  ещё  попарь  меня,  у  тебя  хорошо  получается.

Василиса  промычала  нечто  нечленораздельное,  Чеглок  принял  это  за  согласие  и,  нимало  не  смущаясь,  начал  говорить.

-  Живет  обдериха  в  бане,  как  и  банник  с  банницею.  Только  злющая  она,  не  приведи  Велес  с  нею  встретиться.  Если  ты  паришься  неправильно,  то  она  тебя  жестоко  накажет,  например,  кипятком  плеснёт,  угаром  задушит.  Это  если  ты  ей  не  оставишь  мыла  или  воды.  А  если  ты,  к  примеру,  в  баню  ночью  одна  придёшь,  да  ещё  с  похвальбою,  что  никого  не  боишься,  то  обдериха  с  тебя  кожу  снимет,  на  каменке  повесит,  а  тело  забьёт  в  щели  под  полом.  Бывает,  выходит  кто-то  из  бани,  а  на  спине  -  царапины  или  ссадины,  значит,  обдериха  его  драла.  Можно  её  в  полуночье  увидеть  кошкой  с  горящими  глазами.  Да  ты  не  бойся,  хлещи  меня  смелее,  нас  обдериха  не  тронет,  я  специально  ей  цельное  мыльце  отложил.  Из  твоих  запасов  взял,  это  ничего,  ты  не  возражаешь?

Даже  если  бы  Василиса  и  возражала,  сейчас  она  испытывала  слишком  большую  неловкость,  чтобы  заявить  об  этом.  Поэтому  она  просто  принялась  усердно  лупить  веником  стонущего  ловчего.  По  ней  самой  пот  катился  градом,  и  Чеглок,  заметив  это,  сказал:

-  Ладно,  хватит,  теперь  давай  я  тебя  попарю,  веничек  вот  свежий  возьму,  а  ты  ложись  давай...

Слабым  голосом  Василиса  принялась  возражать,  но  спорить  с  Чеглоком  было  бесполезно.

-  Только,  пожалуйста,  полегче!  -  взмолилась  женщина.  -  Я  ведь  ни  разу  в  бане  не  парилась!

И  всё  же  она  еле  вытерпела,  ей  было  и  жарко,  и  душно,  и  кожа  вся  болела  с  непривычки.  Наконец  Чеглок  сжалился  над  ней.

-  Ладно,  всё.  Давай  я  тебя  ещё  холодной  водичкой  оболью....

-  Нет-нет-нет!  -  закричала  Василиса.  -  Только  не  это!  Ты  сам  хуже  всякой  обдерихи,  наверное,  у  неё  учился!  Отпусти  меня!

Чеглок  рассмеялся  и  подал  Василисе  полотно.  Она  с  превеликим  облегчением  завернулась  в  этот  кусок  ткани.  Чеглок  же  одеваться  и  вытираться  не  спешил,  он  плеснул  воды  на  каменку  последний  раз,  набрал  воды  в  деревянную  шайку,  поставил  на  полок,  рядом  положил  свежий  душистый  веник  и  остаток  василисиного  мыла.

-  Это  для  неё,  для  обдерихи  то  есть?    -  уточнила  Василиса.

-  Для  неё.  Потом,  как  она  попариться  изволит,  хозяйка  приберёт  всё.  Подай  и  мне  вытереться.

Чеглок  не  спеша,  со  вкусом  крякая  и  придыхая,  растёрся  тканью.  Василиса  к  этому  моменту  уже  стояла  полностью  одетая.  Наконец  и  Чеглок  натянул  на  распаренное  тело  штаны  и  рубаху,  подпоясался,  нашёл  свой  кулёчек  с  травами  и  вздохнул:

-  Пора  идти.  Я  вот  думаю,  может,  у  Агафьи  нам  с  тобой  ночь  подежурить,  чтобы  проверить,  что  будет  с  мужем  её?

-  Так  Пелагея  собралась  там  дежурить,  -  возразила  Василиса,  которая,  одевшись,  уже  полностью  оправилась  от  смущения.  -  Я  предлагаю  остаться  у  Путяты,  может,  от  него  или  сестры  его  что  новое  узнаем.

Они  уже  вышли  из  бани  и  шагали  по  деревенской  улице. 

Чеглок  секунду  помедлил,  а  потом  сказал:

-  Я  просто  разрываюсь,  не  знаю,  что  и  делать…

-  Отчего  же?

-  Думаю,  Пелагея  ночью  Агафье  не  помощница.  Да  и  подозреваю  я  Пелагею  в  ведьмовстве…

-  Хм,  а  что  ночью  может  случиться  с  Агафьей?

-  Думаю,  муж  её  помрёт,  -  глядя  на  огорчённое  лицо  Василисы,  Чеглок  поспешил  смягчить  свои  слова.  –  Ну,  я  же  не  мог  пообещать,  что  мужик  без  сердца  будет  далее  здравствовать…

-  Ну,  ладно,  умрёт  он,  а  чем  же  это  опасно  для  Агафьи?

Ловчий  снова  немного  помялся:

-  Сдаётся  мне,  что  подымется  он  мертвяком-то…

-  ?!!

-  И  почнёт  жрать  баб…  Или  ещё  что,  чего  там  вештица  ему  прикажет.

-  То  есть  ты  думаешь,  что  Пелагея  –  вештица,  и  она  ему  прикажет  вредить  всем?

-  Нет,  Пелагея  –  не  вештица,  а  ведьма.  Тоже  может  дел  натворить.  А  если  не  захочет,  то  не  натворит.  Ну,  по  крайней  мере,  ведьма  сердца  не  жрёт.  И  вообще,  честно  сказать,  вештица  опаснее…

-  Надеюсь,  меня  ты  уже  не  подозреваешь?  –  язвительно  уточнила  Василиса.

-  Нет,  -  рассмеялся  Чеглок.  –  До  Пелагеи,  кстати,  я  дотронулся  потихоньку  ножом  своим,  и  ничего  не  случилось…

-  Так,  значит,  она  не  ведьма? 

-  Это  ж  ещё  не  вся  проверка.  А  вот  вештица,  между  прочим,  к  себе  не  подпустит,  проверить  не  даст…  А  жаль…

-  Ты  ещё  кого-то  подозреваешь?

-  Вот  думаю,  и  нейдёт  у  меня  из  головы,  что  именно  Касьян  сюда  весточку  обо  мне  прислал.  И  именно  Путяте.  Или  кому-то  из  его  дома. 

-  Ну,  Маланью  уже  испытывали,  вроде  не  колдунья  она…

-  Плохо  испытывали,  -  отрезал  Чеглок,  -  непрофессионально.  Но,  думаю,  она  тут  ни  при  чём.  И  брат  её  тоже… 

-  Что  же,  сам  Путята?

-  Путята  –  ведьмак?  Нет,  клянусь  Сварогом!  Мужики  обычно  на  травах  всяких  не  заморачиваются  и  коров  не  трогают.

-  Тогда,  если  с  тобой  согласиться,  остаётся  только  Власта.

-  Вот-вот,  -  задумчиво  проговорил  ловчий.  –  Власта.  Заметь,  все  нелады  начались,  как  только  Путята  её  к  себе  выписал,  после  смерти  его  жены.  И  видишь,  она  незамужняя,  детей  нет,  хотя  с  виду  красивая  и  здоровая  баба.

-  А  ведь  верно,  -  вспомнила  Василиса,  -  у  коров  портили  молоко,  а  у  Путяты  всё  в  порядке  было.  Как  только  она  детям  его  не  навредила?

-  А  ей  выгодно  прикрываться  ими,  дескать,  брату  помогает  их  воспитывать,  видно  в  свою  деревню  вернуться  не  может,  наследила  там,  теперь  гадит  здесь…

Василиса  встревожилась:

-  Там  ведь  дети!  С  ней  в  одном  доме!  Надо  что-то  делать!

Чеглок  успокаивающе  тронул  её  за  плечо:

-  Я  Славе  поручение  дал,  чтоб  он  начеку  был.  У  него  мешочек  с  гвоздями  и  иглами  заговорёнными,  он  их  рассыплет  вокруг  порогов…

-  Да  что  это  даст?!  Она  способна  сердце  из  груди  вырвать!  Что  ей  какие-то  иголки!

-  Я  же  сказал,  они  не  простые,  а  заговорённые.  Вдобавок  я  велел  Славе  устроить  так,  чтобы  дети  все  вчетвером  ночевали  в  одной  горнице,  он  будет  следить,  чтобы  туда  не  вошёл  никто:  ни  человек,  ни  животное,  ни  насекомое…

-  Ой,  -  закатила  глаза  Василиса,  -  при  чём  тут  животные  и  насекомые?

-  При  том,  -  серьёзно  ответил  Чеглок,  -  что  вештица  может  обернуться  и  мотыльком,  и  кошкой…

-  Да  ёлки-палки,  что  же  это  такое!  У  Агафьи  по  хате  будет  упырь  бродить,  а  у  нас  тут  баба-оборотень…

-  Вот  я  и  не  знаю,  кого  караулить…

-  Детей,  -  жёстко  сказала  Василиса.  –  Идём  к  Путяте. 

У  ворот  Василиса  наступила  на  что-то  острое  и  чуть  не  порвала  постолы. 

-  Да,  вижу,  мой  сын  чётко  выполняет  твои  указания.

Чеглок  промолчал.  Из  хаты  доносились  взрывы  смеха:  Слава,  Мила,  Ерш  и  Маланья,  видимо,  нашли  общий  язык.

-  Я  иду  к  ним,  проверю,  всё  ли  в  порядке,  -  заявила  Василиса,  поправляя  головной  платок.  Она  собралась  его  выкинуть,  когда  обнаружила,  что  вытерла  им  лицо  ловчему.

-  Не  надо,  не  ходи!  Ты  спугнёшь  ЕЁ!

-  Так  что  же  мне,  просто  смотреть  на  всё?

-  Да.  Может,  она  детям  ничего  и  не  сделает,  а  займётся  свежим  покойником.  Нам  надо  сделать  вид,  что  мы  устали,  и  лечь  спать.

-  Ну,  как  он?

Василиса  с  Чеглоком  были  слишком  увлечены  разговором  и  не  заметили,  как  подошла  Власта.

-  Плох,  -  откровенно  ответил  Чеглок.  –  Думаю,  до  рассвета  не  доживёт.

-  На  всё  воля  богов,  -  пожала  плечами  Власта.  –  Ужинать  будете?  Молоко  есть  и  булки  свежие,  дети  поели  уже,  эвон  как  хохочут…

В  этих  словах  Василисе  почудилась  неприязнь  к  детям,  к  их  веселью  и  беспечности.  Впрочем,  может,  она  судит  предвзято,  под  впечатлением  разговора  с  ловчим?  На  молоко  и  булки  они  согласились.  Уже  войдя  в  дом,  Чеглок  незаметно  кивнул  Василисе  на  мелкие  острые  предметы,  лежавшие  там  и  сям.  «Слава  поработал»,  -  поняла  женщина. 

После  ужина  каждому  из  них  указали  место  для  ночлега.  Подростков  оставили  вместе,  «на  подночёвку»,  как  выразился  Путята,  двусмысленно  усмехаясь  в  бороду.  Василиса  точно  не  знала,  что  означает  слово  «подночёвка»,  но  ей  показалось,  что  это  что-то  неприличное.  «Смейся,  смейся,  -  сердито  подумалось  ей.  –  У  тебя  самого  сестрица  –  тварь  ещё  та,  посмотрим  утром,  кто  будет  смеяться».  Впрочем,  смеяться  будет  тот,  кто  останется  в  живых.  Скорее  всего,  Власта.  И  от  этого  у  Василисы  окончательно  испортилось  настроение.

Уже  лёжа  на  полатях,  Василиса  всё  прислушивалась  к  болтовне  за  стенкой.

-  Давайте  окна  закроем,  -  раздался  голос  Славы.  –  И  двери.

-  Боишься?  –  заливисто  рассмеялась  Малаша.

-  Вот  ещё!  Я  знаешь  какой  храбрый!  Вон  на  сестру  мою  когда  Боли-Бошка  в  лесу  напал,  так  я  вовсе  не  испугался!  Я  его  по  башке  –  тресь!  Он  такой…

Хвастливый  рассказ  Славы  внезапно  оборвался.  Василиса  решила  было,  что  это  проделки  Милы.

-  Что  это,  Славка?  Иголки  какие-то?  –  в  голосе  Милы  слышалось  недоумение.

-  Василиса,  -  прошептали  у  женщины  над  ухом.  –  Ты  не  спишь?

Василиса  с  трудом  подавила  крик.

-  Чеглок,  мать  твою  через  кочерыжку!  –  шёпотом  выругалась  она.  –  Ты  снова  подкрался  и  напугал  меня

-  Тихо!  –  Чеглок  улыбнулся  и  приложил  палец  к  её  губам.  –  Слышишь,  Слава  иглы  раздаёт?

-  …  И  надо,  чтобы  даже  мотыль  сюда  к  нам  не  влетел,  поняли?  Слушайтесь  меня,  я  ведь  помощник  Чеглока,  тоже  скоро  в  его  школу  ловчих  пойду!

Неподалёку  раздалось  жалобное  мяуканье.

-  Слушай,  но  ведь  кошку-то  можно  пустить?  –  жалобно  протянул  Ёрш.  –  Это  же  наша  кошка,  у  нас  во  дворе  живёт,  приблудилась  к  нам,  вот  и…

-  Нельзя!  –  резко  оборвала  его  Мила.  –  Тебе  же  сказали:  ни  одна  живая  душа!  Значит,  и  кошка  тоже!

-  Да  что  ты,  -  мягко  укорила  Милу  Маланья,  -  нельзя  же  так  с  животиной.

Раздались  шаги  –  кто-то  шёл  к  двери.  Далее  послышался  топот  и  возня.  Судя  по  всему,  Мила  попыталась  помешать  Маланье  впустить  кошку,  да  только  деревенская  красотка  оказалась  более  ловкой,  и  после  непродолжительной  борьбы  дверь  открылась.

Чеглок  в  два  прыжка  оказался  под  дверью  горницы,  где  ночевали  подростки.  Василиса,  радуясь  тому,  что  легла  не  раздеваясь  и  проклиная  длинный  сарафан,  полетела  за  ловчим.  Глазам  её  открылась  странная  картина:  среди  комнаты  застыл  с  разинутым  ртом  Ерш,  у  двери  стояла  Маланья,  с  пола  доносилось  кошачье  шипение.  Там  сидела  здоровенная  серая  кошка  и  не  сводила  горящих  огнём  глаз  с  Милы.  Та  крепко  сжимала  в  руке  иголку  и  нервно  облизывала  губы.  Слава  пытался  отвлечь  внимание  странной  кошки  от  сестры,  но  кошка  лишь  фыркнула  на  него  и  подступила  ближе  к  девочке.

-  Что  это  с  ней  сегодня?  –  растерянно  бормотал  Ерш.  –  Спокойная  ведь  кошечка  была,  ласковая. 

Василиса  с  ужасом  подумала,  что  дорогу  Чеглоку  невольно  (или,  может,  нарочно?)  заступила  Маланья,  и  теперь  мерзкая  кошка-оборотень  может  безнаказанно  броситься  на  её  дочь.

-  Коли  её  иглой,  Мила!  –  вдруг  крикнул  Чеглок.  –  В  морду,  в  лапы,  в  глаза!  И  посильнее!

И  кошка,  и  Чеглок  рванулись  вперёд  одновременно.  Чеглок  оттолкнул  Маланью,  теряя  драгоценные  секунды,  а  кошка  в  это  время  в  прыжке  выпустила  тускло  сверкнувшие  когти.  Далее  Василиса  видела  всё  как  при  замедленной  съёмке:  Мила  ткнула  иглой  кошке  куда-то  в  морду,  та  взвизгнула,  но  когтей  не  убрала.  Слава  рванулся  к  зверю  и  изо  всех  сил  воткнул  свою  иглу  ему  в  лапу.  Кошка  завыла,  словно…  словно  сирена,  другого  слова  Василисе  в  голову  не  пришло.  Тут  подоспел  Чеглок  с  мечом  в  руке.  «Откуда  меч?  –  запоздало  удивилась  Василиса.  –  Вроде  не  было».  Однако  меч  со  свистом  рассёк  воздух,  кошка  ловко  проскользнула  к  выходу  у  всех  под  ногами.  На  полу  остались  небольшие  бурые  пятна  крови.

И  время  пошло  так,  как  ему  и  положено.

Мила  опустилась  на  пол,  истерически  захохотав.  Слава  и  Ерш  кинулись  к  ней  с  утешениями.  Маланья  стояла,  словно  громом  поражённая,  не  в  силах  поверить  в  произошедшее.  Чеглок  бросился  вслед  кошке,  однако  остановился,  бросив  в  воздух:

-  Сама  вернётся,  дрянь  такая.  С  тобой  всё  в  порядке?  Она  не  оцарапала  тебя?  -  обратился  он  к  Миле.

Та  смогла  только  покачать  головой.

-  Никого  она  не  тронула?  –  уточнил  Чеглок  у  остальных.

-  Нет,  нет,  -  ответили  ребята.

-  Пошли,  тут  делать  больше  нечего,  -  ловчий  потянул  за  рукав  Василису.

-  Куда  пошли?  –  не  поняла  она.

-  К  Агафье.  Здесь  она  больше  никого  не  тронет,  а  там  у  нас  упырь  намечается.

-  Упы-ырь?  –  глаза  у  Славы  засверкали,  как  у  той  кошки.  –  Можно  я  с  вами?

-  Нет!  –  отрезал  Чеглок.  –  Останься  с  сестрой!  Ты  здесь  нужнее!  Кто  же  девочек  защитит?

-  Ладно,  -  обиженно  пробурчал  Слава,  -  только  чем  я  их  защищать  буду?  Иголкой,  что  ли?  Так  ведь  и  та  у  котяры  в  лапе  осталась!

Лицо  Чеглока  осветилось.

-  В  лапе  осталась?  Слава,  ты  умница!  Вот,  держи,  -  и  ловчий  вытащил  из-за  пояса  широкий  тяжёлый  нож.

Уходя,  Василиса  оглянулась.  Мила  уже  успокоилась,  Ерш  и  Маланья  пришли  в  себя,  Слава  с  гордостью  демонстрировал  им  нож,  полученный  от  ловчего.

К  этому  времени  уже  стемнело,  в  домах  только  кое-где  мерцали  слабые  огоньки,  видимо,  от  лучины  или  свечки.  Ловчий  унёсся  вперёд,  и  Василиса  никак  не  могла  догнать    его.  На  тёмной  улице  ей  стало  страшно:  где-то  здесь  бродит  адская  тварь  с  горящими  глазами,  к  тому  же  раненая.

-  Чеглок!  Чеглок,  погоди,  -  задыхаясь,  жалобно  позвала  она.

Он  уже  и  сам  догадался,  что  женщина  так  же  быстро,  как  он,  бежать  не  может,  остановился  и  подождал  её.

-  Идём,  мы  уже  близко,  -  подбодрил  ловчий  Василису.

Она  увидела  знакомые  очертания  дома  Агафьи,  приземистую  баньку.  Оконце  дома  светилось:  Агафья  и  Пелагея  сидели  у  изголовья  больного. 

Впрочем,  уже  не  больного.  Мёртвого.

Агафья  тихо  плакала,  а  Пелагея,  гладила  её  по  растрепавшимся  волосам.

Василиса  и  Чеглок  застыли  на  пороге.

-  Мы  опоздали?  –  спросила  Василиса  ловчего  так  тихо,  чтобы  никто  её  больше  не  мог  слышать.

-  Нет,  мы  вовремя,  -  так  же  тихо  ответил  Чеглок.  Зрачки  его  были  расширены  до  предела,  и  глаза  вновь  казались  тёмными. 

-  Умер,  умер!  –  причитала  Агафья.  –  Проклятая  вештица  выпила  его  сердце!

Увидев  на  пороге  непрошеных  гостей,  вдова  крикнула:

-  Найди  её,  ловчий!  Найди,  и  я  сама  вырву  ей  глаза!  Я  тебе  вдвое  против  обещанного  заплачу!  Я  тебе  всю  жизнь  мыть  ноги  буду!  Найди  её!

-  Найду,  -  твёрдо  сказал  Чеглок,  -  только  послушайте  меня  обе.  Вы  в  опасности…

Он  не  успел  договорить,  как  муж  Агафьи  поднялся  с    постели,  бледный  и  какой-то  развинченный.

-  Агаша!  –  позвал  он.  –  Здесь  ты?

-  Родной  мой!  –  Агафья  залилась  слезами  и  кинулась  к  мужу.  –  Живой!

-  Нет!  –  в  один  голос  крикнули  Чеглок  и  Василиса,  но  было  уже  поздно.

Покойник  вытянул  бледные  трясущиеся  руки  и  схватил  Агафью  за  плечи:

-  Пойдём  со  мной,  Агаша!  Пойдёшь?  Там  одному  слишком  темно  и  холодно,  сердце  моё  стынет…

Агафья,  рыдая,  обняла  мужа,  а  тот,  крепко  вцепившись  в  жену,  прильнул  губами  к  её  плечу.  Несчастная  вскрикнула:  покойник  укусил  её,  и  на  плече  остались  следы  зубов.

-  Сладкая  моя…  Самая  сладкая,  -  бормотал  упырь,  примериваясь  ещё  раз  укусить  свою  жертву.

-  Помогите!  –  слабым  голосом  сказала  Агафья,  поворачивая  к  ловчему  залитое  слезами  лицо.

Пелагея  в  ужасе  отскочила  подальше,  в  угол  комнаты.

-  Вот,  держи-ка,  -  Чеглок  сунул  в  руку  Василисе  два  заострённых  колышка.

-  Это  зачем?

-  Надо  Агафью  спасти,  а  то  сожрёт.  А  ты  заходи  к  упырю  со  спины  да  вгони  в  него  кол.

Уточнять  было  некогда,  и  Василиса  попыталась  обойти  живого  мертвеца  и  его  жертву.  Однако  упырь  был  начеку.  Он  мигом  отпустил  Агафью  (та  съехала  на  пол)  и  повернулся  к  потенциальной  новой  жертве.

-  Ах,  бабоньки,  -  проворковал  покойник,  -  милые  мои,  сладкие.  Нежные  мои…  Все  мои!  –  неожиданно  взревел  он  и  ринулся  на  Василису.

Ей  удалось  увернуться,  и  зубы  покойника  клацнули  у  неё  над  ухом.

-  Иди  ко  мне,  -  страстно  звал  упырь,  -  иди    ко  мне…  Несравненная  моя,  ласковая,  иди  ко  мне,  будем  с  тобой  ночки  до  рассвета  коротать…

-  Ага,  сейчас,  разогналась,  -  пропыхтела  в  ответ  Василиса.

Чеглок  налетел  на  мертвеца  и  рубанул  его  наискось  мечом.

-  Гы-гы,  дурачок!  –  засмеялся  упырь.  –  Ничего  ты  мне  не  сделаешь!  А  вот  дойдёт  и  до  тебя  очередь,  проверю  я,  жестки  ли  ловчие,  горьки  ли  на  вкус…

-  Давай,  проверь,  дохлятина,  а  то  только  к  бабам  липнешь,  боишься  меня,  знаешь,  что  ты  –  слабый  и  никчёмный,  -  дразнил  его  Чеглок.

Упырь,  разозлившись,  кинулся  на  него.  Чеглок  ткнул  его  рукояткой  меча  в  подбородок.  Лязгнули  зубы,  но  упырь  продолжал  двигаться,  практически  не  замедлившись.  Он  вытянул  руки  и  разинул  рот,  и  к  всеобщему  удивлению,  Чеглок  кинулся  в  его  «объятия». 

«Рехнулся!»  -  решила  Василиса.  Как  ни  странно,  это  подтолкнуло  её  к  более  активным  действиям.  Она  бросилась  к  упырю,  приготовив  острый  колышек.  Мертвец  как  раз  подставил  ей  спину,  занявшись  ловчим.  Чеглок  в  это  время  ловко  уклонялся  от  укусов  покойника.  Размахнувшись  посильнее,  Василиса  ткнула  колышком  в  эту  спину.  Упырь  злобно  рыкнул,  но  большого  вреда  колышек  ему  не  причинил.

Василиса  закусила  губу:  мертвец  вцепился  в  Чеглока,  не  давая  ему  размахнуться  мечом,  и  со  стороны  казалось,  будто  ловчий  и  упырь  кружат  друг  друга  в  каком-то  замысловатом  танце. 

-  Давай  вместе  его…  колышком-то,  -  к  Василисе  поближе  подобралась  Пелагея.

Василиса  молча  кивнула.  Её  колотило  от  ужаса,  и  не  было  никакой  уверенности  в  том,  что  она  сможет  помочь  Чеглоку.  В  руках  Пелагеи  откуда-то  взялся  увесистый  чугунок.  Когда  упырь  вновь  повернулся  в  изысканном  пируэте,  подставив  спину,  Пелагея  подтолкнула  Василису:

-  Давай,  бей!

Василиса  вновь  попыталась  вонзить  колышек  в  упыря.  Ничего  бы  у  неё  не  вышло,  если  бы  Пелагея  тут  же  не  долбанула  по  колышку  чугунком  таким  ударом,  каким  обыкновенно  забивают  гвозди.  Колышек  с  противным  треском  вошел  прямо  в  середину  широкой  спины.  Упырь  замер  на  месте,  лязгнув  зубами.

-  Давай  ещё  один!  –  Чеглок  высвобождался  из  «объятий»  Агафьиного  мужа.

Василиса  ударила  ещё  раз,  уже  увереннее,  и  Пелагея  снова  загнала  кол  в  упыря  поглубже.

-  А-а-а!  –  завыл  мертвец  и  завертелся  на  месте.

Женщины  поспешно  отступили,  оттаскивая  Агафью  подальше.  Чеглок  остался  на  месте,  подобравшись,  как  кошка,  приготовившаяся  к  прыжку.  Упырь,  завывая  и  скрежеща  зубами,  завертелся,  потом  пошатнулся,  потерял  равновесие  и  тяжело  грохнулся  на  пол.  С  минуту  его  руки  и  ноги  подёргивались,  а  потом  он  затих.  Из  спины  его  по-прежнему  торчали  два  колышка.

-  Ну,  с  ним  всё,  -  Чеглок  опустил  меч  и  вытер  вспотевший  лоб.  –  Спасибо  вам  обеим. 

Пелагея  пожевала  губами:

-  Стал-быть,  хоронить  его  на  кладбище  не  будем.

Чеглок  отрицательно  помотал  головой  и  уточнил:

-  За  кладбищем,  лицом  вниз,  в  пятки  что-нить  воткните,  колышков  из  спины  не  вынимайте,  а  для  надёжности  обложите  его  в  могиле  кольями  да  ветками…

-  Знаю,  всё  знаю,  милый  мой,  -  вздохнула  Пелагея,  -  всё  сделаем,  как  следовает…

-  А  зачем  это  всё?  –  поинтересовалась  поражённая  Василиса.

-  А  затем,  милая,  -  Пелагея  повернулась  к  ней,  -  чтоб  покойник  уж  из  могилы  не  выбрался,  а  лежал  смирно,  а  то  вишь,  какие  они  бывают,  заложные-то  покойники…

-  Какие-какие?

-  Заложные,  -  поморщился  Чеглок,  пряча  меч  в  заплечные  ножны,  -  которые  померли  не  своей  смертью…  Закладывают  их  кольями,  понимаешь…  Чтобы  больше  не  встали.

Да,  теперь  Василиса  понимала.  Агафья  пришла  в  себя,  стянула  с  головы  платок  и  тихонько  подвывала,  сидя  на  полу.

-  Ну,  идите,  идите,  -  поторопила  ловчего  и  Василису  знахарка,  -  я  сама  с  нею  побуду,  теперь  уж  не  страшно.  Не  подняться  уж  ему-то.

Василиса  молча  кивнула.  Ноги  у  неё  были  ватными,  руки  тряслись,  в  голове  шумело.  У  Чеглока  на  плече  была  разорвана  рубаха,  волосы  взлохмачены,  но  внешне  он  был  совершенно  спокоен,  даже  дыхание  не  сбилось.

-  Агафья,  -  громко  сказал  он.  –  Сейчас  я  ухожу,  но  я  найду  вештицу,  как  и  обещал.

Подвывания  с  пола  стали  чуть  тише,  затем  возобновились  с  новой  силой.  Чеглок  лишь  покачал  головой  и  потянул  Василису  к  выходу.

Они  снова  оказались  на  тёмной  улице.  Ни  в  одном  окне  не  светились  огоньки,  даже  дворовые  псы  притихли.  «Они  что,  не  слышали  шума  и  возни?  –  удивилась  Василиса.  –  Должны  ведь  выть  и  лаять  на  все  голоса». 

-  Слышь,  даже  собаки  молчат,  -  заметил  Чеглок.  –  Это  всё  она,  вештица.  Запугала,  видать,  всю  живность.  Да,  навели  мы  тут  шороху.

Василиса  молча  кивнула.  Она  еле  передвигала  ноги.

-  Что  с  тобой?  –  участливо  спросил  ловчий.  –  Упырь  тебя  не  укусил?

-  Нет.

-  Испугалась?

Василиса  мотнула  головой,  молча  соглашаясь.  В  кромешной  тьме  только  Чеглок  мог  видеть  её  судорожный  кивок. 

-  Это  ничего,  давай,  обопрись  на  меня,  -  несмотря  на  то,  что  плечо  ловчего  было  явно  повреждено,  он  обхватил  Василису  раненой  рукой.  –  Пойдём.  На  сегодня  всё.  За  детей  не  бойся,  они  сейчас  в  безопасности.  Утром  я  разберусь  с  остальным.

Чеглок  вёл  её  по  улице,  словно  она  была  маленькой  девочкой.  И  в  этой  густой  тьме,  в  которой  где-то  бродит  кошка-оборотень,  а  через  несколько  домов  от  них  лежит  на  полу  оживший  мертвец  с  колом  в  спине,  Василиса  знала:  она  действительно  в  безопасности,  рядом  с  Чеглоком  ни  ей,  ни  бестолковым  близнецам  ничего  не  грозит…

Чеглок  довёл  её  прямо  до  кровати.  Она  рухнула  туда,  не  раздеваясь.  Даже  постолы  с  её  ног  стянул  ловчий. 

За  стенкой  болтали  дети.  Ночное  происшествие  почти  не  уменьшило  их  жизнерадостности  и  дало  много  новых  тем  для  полуночных  разговоров.

-  Чеглок,  -  тихо  позвала  Василиса.

Он  обернулся.

-  Посиди  со  мной. 

-  Посижу.  Я,  пожалуй,  сяду  возле  кровати  твоей  да  посплю  здесь.

-  На  полу  неудобно.

-  Да  я  и  на  камнях  могу  спать,  -  тихо  рассмеялся  ловчий,  опускаясь  на  пол.

Последнее,  что  услышала  Василиса,  погружаясь  в  сон,  как  звякнул  меч  Чеглока,  снятый  с  плеч. 

Утром  спали  долго.  Проспал  даже  Путята,  всегда  озабоченный  думами  о  хозяйстве.  Не  хлопотала  Власта,  и  сегодня  Маланью  было  некому  подгонять.  Солнечный  луч  щекотал  лицо  Василисы.  Та  покрепче  зажмурила  глаза,  однако  полежать  подольше  ей  не  удалось.

-  Эй,  Василиса,  я  уж  вижу,  что  ты  проснулась,  -  громким  шёпотом  сообщил  с  пола  Чеглок.

Как  ей  хотелось,  чтобы  всё  произошедшее  было  просто  дурным  сном!  Ведь  бывают  такие  кошмары,  длинные,  осмысленные…  Это  всё  от  переутомления  на  работе,  ей  просто  нужна  смена  обстановки….

-  Давай  вставай,  Василисушка,  -  ласково  повторил  голос  ловчего,  -  проверим,  что  и  как.  Да  и  где  давешняя  кошка  наша?

Василиса  застонала.  О  нет,  это  не  сон!  Вот  тебе  и  сменила  обстановку!  Она  откинула  лоскутное  одеяло,  смущённо  одёрнула  задравшийся  кверху  сарафан  и  скинула  ноги  на  пол.  Чеглок  услужливо  подставил  ей  мягкие  кожаные  туфли  –  постолы.  Рубашка  у  него  на  плече  заскорузла  от  крови.

-  Ой,  Чеглок,  -  испуганно  прошептала  Василиса,  -  у  тебя  кровь  на  плече…  Это  упырь  тебя  ранил?

-  Пустяки,  царапина,  -  успокоил  женщину  ловчий,  -  мне  ничего  не  грозит.  Я  потом  у  Пелагеи  настойку  попрошу  заживляющую.  Давай  детей  будить.

Ребята  поднялись  с  большим  трудом.  Маланью  подстегнуло  чувство  долга:  скотина  стояла  некормленая,  непоеная.

-  Ох,  батюшки,  а  корова-то  не  доена!  –  схватилась  за  голову  она.  –  Тетка  Власта  меня  прибьёт!

-  Беги  доить,  а  я  потом  корову  к  стаду  отгоню,  -  пришел  на  помощь  сестре  Ерш.  В  ответ  на  непонимающие  взгляды  друзей  он  пояснил,  -  ну,  Малаша  корову  подоит,  а  я  потом  на  пастбище  её  отведу,  где  стадо  всей  деревни  пасётся.

-  Только  проверь,  может,  та  бешеная  кошка  уже  всю  вашу  скотину  задрала  или  перекусала,  и  теперь  у  вас  не  корова,  а  вампир  какой-нибудь,  -  мрачно  пошутила  Мила.

Ерш  и  Маланья  затравленно  закрутили  головами  по  сторонам,  Ерш  еще  и  сплюнул  впридачу.

-  А  тётка  ваша  где?  –  спросил  Чеглок.  –  Она  же  должна  была  вас  раненько  поднять…

Маланья,  уже  убегая,  пожала  плечами. 

-  И  отца  вашего  не  видать.  С  чего  бы  это?  –  сурово  продолжил  ловчий.

-  Не  знаю,  -  Ерш  окончательно  испугался  и  растерялся.  –  А  ты  думаешь,  что  это  он…  она…  Они?

-  Скоро  выясним.

Слава,  донельзя  гордый,  стал  рядом  с  Чеглоком,  всем  своим  видом  выражая  готовность  помочь  навести  порядок.  В  доме  раздались  шаги  хозяина.  Путята,  оказывается,  сам  плохо  провёл  ночь,  забывшись  тяжёлым  сном.

-  И  вот  всю  ночь  какая-то  гадость  виделась,  -  пожаловался  Путята  то  ли  Василисе,  то  ли  Чеглоку,  -  то  кошка  будто  бы  наша  крадётся  ко  мне,  а  глаза  у  ней  огнём  горят,  то  будто  мертвец  за  мной  гонится,  руки  тянет,  то  жена  покойная  из  могилы  встаёт,  плачет,  зовёт  меня…  Не  к  добру  это  !  А  сам  ни  проснуться,  ни  отмахнуться  не  могу.  И  Власта  что-то  занемогла  сегодня,  обычно  она  раньше  всех  встаёт,  с  ранья  уже  всё  наперекосяк,  -  Путята  расстроено  махнул  рукой.

-  Занемогла?  –  Чеглок  снова  хищно  подобрался.  –  И  что  же    с  ней?

-  Да  вроде  руку  поранила,  -  поскрёб  бороду  Путята.

-  А  можно  мы  её  проведаем,  можем,  чем  поможем,  -  вмешалась  Василиса.

-  А,  это,  -  смутился  хозяин,  -  просила  не  беспокоить  её,  только  заснула,  рука  ей  болит.  Уж  простите,  но  придётся  вам  самим  похозяйничать,  о  завтраке  побеспокоиться.

Намёк  был  вполне  ясен.  Василиса,  сжав  зубы,  отправилась  к  печке,  -  кашеварить.  Мила  с  крайне  недовольным  видом  потащилась  за  ней.  Славу  отправили  наносить  воды,  Путята,  как  обычно,  отвечал  за  дрова,  а  потом  собирался  отправиться  на  работу  в  поле.  Хозяйственные  дела  не  ждали.

Помощница  из  Милы,  впрочем,  оказалась  никудышная.  Очень  скоро  она  под  каким-то  предлогом  удрала  во  двор,  и  Василисе  пришлось  справляться  самой.  Слава  принёс  два  ведра  воды  из  колодца  и  быстро  выскочил  вслед  за  сестрой.  Потом  появился  Путята  с  дровами,  помог  растопить  печку.  Если  бы  не  он,  никто  не  увидел  бы  сегодня  горячей  еды,  потому  что  Василиса  вначале  совершенно  не  понимала,  с  какой  стороны  к  печке  следует  подходить.

Когда  наконец  почти  всё  было  готово,  Путята,  смущаясь  и  конфузясь,  подошёл  поближе  к  Василисе.

-  Ты,  это,  не  серчай,  гостья  моя  несравненная,  коли  что  не  так…

-  Я  не  серчаю,  всё  в  порядке,  -  ответила  Василиса,  крайне  удивлённая.

-  Предложение  моё  остаётся  в  силе…

-  Это…  какое?  –  выдавила  из  себя  женщина.

-  Ну,  насчёт  женитьбы.  На  тебе.  Я  не  отказываюсь.  Вот  побываете  на  море-океане,  возвращайтесь,  осенью  свадебку  сладили  бы,  а?  –  почти  заискивающе  проговорил  Путята.  –  Я  ведь  тебя  не  тороплю,  время  подумать  есть…  Да  и  на  что  тебе  этот  щенок  ловчий  сдался?  –  осмелев,  продолжал  он.  –  А  я  –  вот  он,  и  хозяйство  у  меня  неплохое…

Он  осёкся,  поняв  двусмысленность  своих  слов.  Василиса  совершенно  растерялась  и  смутилась,  а  Путята  настойчиво  продолжал:

-  А  ты  баба  ладная,  и  негоже  тебе  вслед  за  этим  падальщиком  таскаться,  он  всё  едино  на  тебе  не  женится,  так,  поиграется  и  бросит…

-  Я  попросила  бы  вас  не  делать  никаких  грязных  предположений  в  мой  адрес!  –  гневно  парировала  красная  от  злости  и  стыда  Василиса.  –  Я  –  порядочная  женщина…

-  Ну  вот  и  славно!  –  чему-то  обрадовался  Путята.  –  Прими  вот  лучше  подарочек  от  меня…

Он  ловко  схватил  Василису  за  руку  и  надел  ей  на  палец  кольцо  белого  металла,  похожего  на  серебро,  с  чернением.  Тяжёлое,  витое,  оно  не  удержалось  на  безымянном  пальце  и  соскользнуло.  Путята  ловко  подхватил  его  и  надел  на  указательный  палец  василисиной  правой  руки.  Кольцо  село  как  влитое.

-  Нет-нет,  не  надо!  –  запротестовала  Василиса.

-  Ты,  это,  бери,  уважь  меня,  а  ответа,  коли  хочешь,  сразу  не  давай,  -  с  этими  словами  Путята  развернулся  и  убрался  восвояси.

-  Коли  хочешь,  коли  хочешь,  -  передразнила  его  Василиса.  –  А  коли  не  хочешь?  Ну  просто  совсем  не  хочешь?

Впрочем,  этот  вопрос  следовало  отложить:  завтрак  был  готов,  но  есть  его,  кажется,  никто  не  собирался.  Ребята  куда-то  ушли  со  двора,  Путята  исчез,  Власта  «болела»,  Чеглок  тоже  куда-то  подевался.  Странно.  Накрыв  на  стол,  Василиса  решила  поискать  кого-нибудь.

В  доме  было  несколько  комнат,  из  одной  доносился  голос  Чеглока  –  громкий  –  и  голос  Власты  –  тихий.  На  звуки  этих  голосов  Василиса  и  направилась.  Постучавшись,  она  вошла  в  комнату,  откуда  доносились  голоса.  Власта  лежала  в  постели.  По  её  щеке  шла  длинная  глубокая  царапина,  а  правая  рука  была  перевязана  окровавленной  тряпицей.

-  Входи,  -  радостно  сказал  Чеглок.  –  И  познакомься  с  нашей  вештицей.

-  Очень  приятно,  -  машинально  сказала  Василиса,  правда,  тут  же  спохватилась,  прикрыв  рот  ладонью.

Лицо  Власты  осветилось  дикой  радостью.  Чеглок  настороженно  смотрел  на  неё,  словно  опасаясь  очередной  пакости.

-  Что,  подошёл  подарочек-то?  –  прошептала  она.

-  Подарочек?

-  Кольцо  на  тебе  вижу,  подарочек,  видать.

-  Ах  да,  это  Путята,  но  я…

Глаза  вештицы  засверкали:

-  Ах,  какая  удача!  Это  не  его  подарочек,  а  мой  –  тебе  напоследок!  И  тебе,  ловчий,  на  память,  чтоб  не  забывался!

-  Ты  мне  обещала!  Ты  же  слово  дала  никому  больше  вреда  не  причинять!  –  взвился  Чеглок,  взмахивая  мечом.  Полоса  стали  со  свистом  рассекла  воздух.

-  А  ну,  остынь!  –  прикрикнула  на  него  Власта.  –  Я  слова  своего  не  нарушу,  всё,  нет  у  меня  больше  силы.  Да  только  колечко  то  заколдовано,  и  я  брату  своему  его  передала  до  того,  как  слово  ты  с  меня  взял.  Это  моё  последнее  колдовство!  Думала  я,  что  Малашке  кольцо  носить,  да  вот  –  радость-то  какая  –  полюбовница  ловчего  его  надела!

И  Власта,  запрокинув  бледное  лицо,  захохотала.  Чеглок  просто  позеленел,  подскочил  к  Василисе:

-  Зачем?  Как  это  кольцо  оказалось  у  тебя?

Василиса  рассказала  ему,  как  Путята  подарил  ей  кольцо,  не  умолчала  и  о  его  неуклюжем  сватовстве.  Кровь  бросилась  в  лицо  ловчему:

-  Ах,  вот  как?  Хозяйство  у  него…  я  его  хозяйство  отрублю  по  самую  шею,  и  нечем  хвастать  будет! 

Власта  радостно  скалилась,  слушая  всё  это.

-  Отрублю,  отрублю,  -  твердил  молодой  человек,  -  сразу  после  головы  этой  мерзавки!

-  Э,  нет,  шалишь!  –  отозвалась  та.  –  Ты  мне  тоже  слово  дал,  что  жизнь  оставишь!  Ты  не  можешь  его  нарушить!

Чеглок  плюнул  прямо  под  ноги,  в  ярости  швырнул  меч  и  выскочил  из  комнаты.

-  Чего  это  он?  Постой,  Чеглок!  –  крикнула  ему  вслед  Василиса.  –  Я  верну  ему  это  кольцо!  Прямо  сейчас!

-  Нет,  не  вернёшь,  -  хихикнула  Власта.

-  С  чего  бы  это?  –  огрызнулась  Василиса,  отчаянно  пытаясь  стянуть  злополучное  кольцо  с  пальца.

Власта  ничего  не  ответила,  только  смотрела  на  бесплодные  василисины  попытки.  Василиса  огляделась  по  сторонам,  заметила  кувшин  с  водой  у  изголовья  «больной»,  схватила  его  и  намочила  палец,  надеясь,  что  кольцо  снимется.  Всё  напрасно!  Что  бы  они  ни  делала,  ничего  не  помогало:  проклятое  кольцо  по-прежнему    было  на  пальце.

-  Видишь,  какой  памятный  будет  подарочек?  –  издевалась  Власта.  –  Ты  меня  ещё  не  раз  вспомнишь!

Василиса  была  в  бешенстве.  Она  подскочила  к  постели:

-  Ах  ты  кошка  драная!  Ты  дочь  мою  чуть  не  загубила,  из-за  тебя  мы  страху  натерпелись  с  упырём  проклятым,  так  ты  теперь  ещё  и  издеваешься!

-  Издеваюсь.  Я  детей  знаешь  как  не  люблю!  Я  и  вештицей  стала  оттого,  что  у  меня  детей  быть  не  могло!  Пусть  бы  их  вообще  не  было:  плачут,  пищат,  никакого  покоя!  А    подрастут  –  и  то  им  надо,  и  это…

Терпение  Василисы  кончилось.  Она  сорвала  с  руки  Власты  повязку.  Под  тряпицей  оказалась  сквозная  рана:  Слава  искалечил  проклятую  бабу  серьёзно.  От  резкого  движения  снова  полилась  кровь,  Власта  едва  подавила  болезненный  стон.

-  Больно?  –  с  фальшивым  участием  поинтересовалась  Василиса.  –  Сейчас,  сейчас…Огоньку  тебе  принесу,  сожгу  тебя,  проклятую!  Я-то  тебе  никакого  слова  не  давала!!!

На  крик  Власты  примчался  Чеглок,  с  ним  –  Пелагея.  Они  поспешно  выпроводили  Василису  восвояси.  Та  ещё  долго  не  могла  успокоиться  и  долго  демонстративно  стучала  ложками  на  кухне. 

Невесть  откуда  появились  довольные  близнецы,  с  ними  –  Ерш  с  Маланьей.

-  Мама,  есть  какая-нибудь  еда?  –  живо  поинтересовалась  Мила.  –  А  то  мы  уже  все  дела  переделали….  Мы  же  еще  не  уезжаем?  Можно  сегодня  вечером  на  гулянье  пойти?  Все  идут,  вот  мы  с  Малашей  вместе  будем,  так  что  ты  не  волнуйся…

-  Какие  гулянья?  –  машинально  спросила  Василиса.

-  Ну,  проводы  русалки,  -  охотно  пояснила  Маланья.  –  Песни  поют,  березки  завивают,  потом  игры  разные,  танцы…

-  Хорошо,  идите.

Ребята  уже  уписывали  кашу  за  обе  щеки.  Мила  умудрялась  болтать  даже  с  набитым  ртом:

-  О,  колечко!  Красивое!  Откуда  у  тебя  такое?  Дашь  поносить?

-  Прекрати!  –  прикрикнула  на  неё  Василиса.  –  Ешь  лучше!

-  Ой-ой-ой!  –  скривилась  Мила,  -  тоже  мне,  властелин  колец!

Видя,  что  мать  всерьез  рассердилась,  Слава  толкнул  сестру  под  столом  ногой.

-  Мила,  не  надо,  рассерчает  она  и  не  пустит  тебя  на  русалье,  -  горячо  прошептала  Маланья.  –  Леший  с  ним,  с  кольцом!

Девочки  вскоре  убежали  готовиться  к  гуляньям,  Ерш  потащился  вслед  за  ними,  а  Слава  остался  возле  матери.

-  Мама,  -  осторожно  начал  он,  понимая,  что  мать  всё  ещё  сердита.  –  Что  произошло?  Где  Чеглок?  Нашёл  он  вештицу?

-  Нашёл,  -  неохотно  отозвалась  мать.  И,  улыбнувшись,  добавила,  -  здорово  ты  её  иголкой  кольнул!  Вся  рука  искалечена,  насквозь  кисть  проткнул!

-  Я  старался!  Мам,  а  кто  она?  Ну,  в  смысле,  кто  же  оказался  вештицей?

-  Власта,  сестра  хозяина  нашего.

У  Славы  отвалилась  челюсть,  а  Василиса  продолжала:

-  А  кольцо  –  это  её  последний  «подарочек».  Чеглок  как-то  заставил  её  слово  дать,  что  больше  она  никому  не  навредит,  взамен  он  её  не  убьёт.  Вот  только  кольцо  успело  мне  достаться  до  того,  как  она  своё  обещание  дала.  Она  мне  его  через  Путяту  подсунула.  Я  его  ещё  и  снять  не  могу,  а  в  нём  наверняка  какое-то  проклятие  содержится,  уж  больно  ведьма  проклятая  радовалась…

-  Не  ведьма,  а  вештица,  -  важно  поправил  Слава,  –  говорить  надо  правильно.  А  чего  там  у  Агафьи?  Слыхали  мы,  муж  её  всё-ж  таки  умер…

-  Умер,  да  не  совсем,  -  и  Василиса  вкратце  рассказала  сыну,  что  произошло  ночью  у  Агафьи. 

Слава  слушал  не  перебивая,  и  мать  удивлялась,  как  изменились  её  дети,  когда  оказались  в  этих  загадочных  местах,  за  Калиновым  мостом.

-  А  ты  что  же,  к  русалью  не  готовишься?  –  спохватилась  Василиса.

-  Я  потом,  только  вот  к  Чеглоку  сбегаю,  парой  слов  перекинусь…

Слава  ушёл  совсем  ненадолго.  Вскоре  он  появился:

-  Мам,  тебя  Чеглок  зовёт.

-  Зачем?  Там  же  Пелагея,  знахарка,  она  ему  поможет.

-  Нет  Пелагеи,  ушла  уже. 

-  Ладно,  -  Василиса  была  озадачена.  –  Пойду.  А  ты  иди  с  ребятами.

Кивнув  головой,  Слава  умчался.  Василиса,  покручивая  на  пальце  кольцо,  отправилась  искать  Чеглока.  Ловчий  нашёл  её  первым:

-  Пойдём  на  кухню,  Василиса!

-  Да,  конечно,  ты  же  голодный!  –  спохватилась  женщина.

-  Нет,  не  особенно.  Пелагея  для  меня  отвар  приготовила,  промой  мне  рану  на  плече,  -  попросил  Чеглок.

На  кухне  Василиса  помогла  ему  стянуть  разорванную  рубаху  через  голову.  На  плече  зияла  рана,  которая  женщине  совсем  не  понравилась.  Обмакнув  в  отвар  знахарки  чистую  тряпицу,  Василиса  принялась  осторожно  смывать  присохшую  кровь.  Отвар  пах  чем-то  пряным,  Чеглок  шумно  втягивал  воздух  сквозь  зубы.  Наконец  процедура  была  закончена.  Рана    оказалась  не  такой  большой,  как  выглядела  сначала.  Края  раны  были  чистые,  не  гноились,  и  Василиса  успокоилась.

-  Рубашку  я  тебе  постираю  и  зашью,  -  сказала  она  ловчему.  –  Кстати,  как  там  Власта?

Чеглок,  сидя  на  лавке  с  голым  торсом,    криво  усмехнулся:

-  Да  ничего.  Пелагея  её  заново  перевязала.  Отлежится  и  станет  обыкновенной  бесплодной  бабой.  Ты-то  как? 

-  Ничего,  нормально.  Кольцо  практически  не  мешает.

-  Путята  решит  ещё,  что  ты  замуж  за  него  надумала  идти.  Али  и  впрямь  надумала?

-  Да  что  ты,  Чеглок!  –  рассердилась  Василиса.  –  Какое  замуж!  Только  от  одного  избавилась,  как…

Женщина  осеклась  на  полуслове.  Глаза  Чеглока  лукаво  заблестели:

-  Так  не  пойдёшь  за  Путяту?

-  Не  пойду,  ни  за  кого  я  не  пойду,  буду  сама  себе  хозяйкой!  Вот  только  кольцо  проклятущее  стяну!  Поможешь?

Некоторое  время  они  возились  с  кольцом,  которое  ни  в  какую  не  желало  сниматься.  Оба  вспотели  и  запыхались,  и  Василиса  наконец  заметила,  что  ловчий  полураздет.

-  Ладно,  -  сказала  она,  -  иди  одевайся,  а  то  опять  нас  в  таком  виде  заметят,  люди  и  так  всякое  болтают…

Чеглок  только  взлохматил  себе  волосы  с  досадливой  гримасой,  и  Василиса  договорила:

-  А  я  схожу  к  Пелагее,  может,  она  мне  что  посоветует.

Пелагею  она  нашла  у  Агафьи.  Там  полным  ходом  шли  приготовления  к  похоронам,  которые  были  назначены  на  день  после  проводов  русалок,  когда  всё  село  будет  в  состоянии  произвести  нужные  обряды.  Василиса  тихонько  отозвала  знахарку  в  сторонку  и  рассказала  о  проблеме  с  кольцом.  Пелагея  встревожилась:

-  И  не  снять?  А  тебе  мешает?  Что  ты  ощутила,  когда  оно  село  на  палец?  А  что  теперь  чувствуешь?

Вопросы  показались  Василисе  глупыми,  но  она  честно  ответила  на  них  на  все. 

-  Не  знаю,  чем  тебе  помочь,  -  закусила  губу  Пелагея.  –  Но  кольцо  это  заколдовано  и  проклято,  когда  оно  даст  об  этом  знать  –  сие  никому  не  ведомо,  даже  самой  Власте.  А  проявится  проклятие  обязательно,  причём  в  самый  неподходящий  момент…

-  Интересно,  когда  это  бывает  подходящий  момент  для  проклятия?  –  хмыкнула  Василиса,  стараясь  не  выдать  своего  беспокойства.

-  Никогда,  это  точно.  А  если  ты  хочешь  дальше  ехать,  да  ещё  с  детьми,  так  уж  с  ловчим  не  расставайся,  постарайся  его  возле  себя  удержать,  Ну,  ты  понимаешь  меня.  Как  женщина,  -  многозначительно  добавила  знахарка.  –  Хочешь,  я  тебе  зелья  приворотного  наварю.  Али  ещё  чего?

-  Знаешь  что?  Знаешь  что,  Пелагея?  Не  надо  мне  ничего!  –  вспылила  Василиса.  –  Что  вы  тут  все  обо  мне  думаете!

-  Да  что  ты,  что  ты!  –  успокаивающе  заговорила  знахарка.  –  Никто  ничего  такого  и  не  думает!  Парень  он  пригожий,  молодой,  а  ты  –  баба  вдовая,  тоже  ещё  собой  ничего,  что  ж  тут  думать?  А  не  надо  приворотного,  так  не  надо,  тебе  ж  лучше  знать!

В  общем,  Василиса  летела  назад,  в  дом  Путяты,  злая,  красная,  полная  решимости  избавиться  от  треклятого  кольца  любой  ценой  и  убраться  из  распрекрасного  Трилесина  при  первой  же  возможности.

-  Чеглок!  Где  ты,  Чеглок?  –  заорала  она,  ворвавшись  во  двор.  –  Чеглок,  ты  мне  нужен!  Срочно!

Ловчий  явился  сразу  же.  Он  явно  был  рад,  что  «нужен»  Василисе.

-  Где  Путята  дрова  рубит?  –  с  ходу  приступила  к  делу  Василиса.

-  Да  вон,  -  показал  молодой  человек,  -  колода  лежит,  там  и  рубит.

-  Идём,  -  Василиса  решительно  потащила  ловчего  к  колоде.  –  Ага,  вот  и  топор,  то,  что  надо.

-  Что  это  с  тобой?  –  Чеглок  был  удивлён  произошедшей  в  Василисе  перемене.

-  Ничего!  –  в  ярости  крикнула  она  и  положила  руку  на  колоду.  –  Раз  так  просто  кольцо  не  снять,  руби  мне  палец!

-  Что!?  –  опешил  ловчий.

-  Палец,  говорю,  руби!  Давай,  не  тяни!  Я  же  знаю,  ты  умеешь!  Раз  –  и  всё!

-  Нет,  -  попятился  Чеглок,  -  я  не  могу.

-  Как  это  не  можешь?!

-  Не  могу,  и  не  проси  о  таком,  я  же  не  мясник,  а  ловчий.  Вештицу  вон  и  ту  не  убил,  а  только  слово  взял  с  неё  не  вредить  больше.  А  ты  говоришь  –  палец  тебе  рубить…

-  Ах,  не  можешь?  Не  мясник?  А  я  могу!  Вон  ночью  человеку  живому  в  спину  кол  воткнула!

-  Да  не  живому,  а  мёртвому,  а  это  большая  разница!

Василиса  уже  схватила  левой  рукой  здоровенный  колун  и  размахнулась,  но  колун  выпал  из  её  руки,  и  Чеглок  моментально  подхватил  его,  иначе  Василиса  отрубила  бы  себе  палец  не  на  руке,  а  на  ноге.

-  Не  могу,  -  опустошённо  произнесла  женщина.  –  Не  могу.

-  Вот  и  я  не  могу,  -  сказал  Чеглок,  аккуратно  опуская  колун  на  землю  рядом  с  колодой.  –  Пойдём  в  дом,  поговорим.

Проводы  русалки  были  в  самом  разгаре.  Русалкой  нарядили  Маланью,  с  ног  до  головы  увешав  её  зеленью  и  надев  на  голову  огромный  венок.  Мила  и  остальные  девушки  плясали  и  пели,  описывая  круги  вокруг  «русалки»  и    понемногу  вытесняя  её  с  деревенской  улицы.  Мила  не  знала  ни  слов  песни,  ни  движений  танца,  однако  никто  её  не  прогонял  и  она  охотно  кружила  вокруг  Маланьи.  Парней  к  этому  кругу  не  подпускали,  но  Мила  заметила,  что  Слава,  Ерш  и  кто-то  еще  подсматривают  за  действом  проводов  из-за  кустов.  С  минуту  Мила  думала,  рассказать  ли  об  этом  остальным  девушкам,  но  её  немедленно  увлекли  за  собой,  сунув  в  руки  охапку  цветов. 

Парни,  которых  не  допускали  в  хоровод,  шептались  меж  собой,  рассказывая  Славе  об  обряде:

-  А  вона,  глянь,  Малашка-то.  Красивая  она  девка,  вот  её  русалкой  и  обрядили.  Вишь,  пляшут  вокруг  неё,  теснят  из  деревни,  потом  бегать  по  полю  начнут…

-  Зачем  это?

-  А  как  же?  Ведь  там,  где  русалки  пробежались,  хлеб  растёт  гуще.  Раньше  вообще  девки  раздевались  да  голыми  по  полю  катались,  -  при  этих  словах  рассказчик  чуть  не  пустил  слюни.

-  А  теперь?  –  полюбопытствовал  Слава.

-  Не,  теперича  просто  побегают,  русалку  к  речушке  оттеснят,  венок  и  зелень  с  неё  посрывают  да  в  воду  кинут…

-  Что  так?

-  А  знают,  что  мы  за  ними  подглядываем!  –  захохотали  парни.

Славе  было  и  интересно,  и  немного  неловко.  Впрочем,  после  того,  как  в  воду  полетит  русалочий  венок,  парни  могли  присоединиться  к  девушкам,  принести  им  угощение  и  горячительные  напитки,  так  что  самое  веселье  было  впереди…

-  Чеглок,  я  хочу  уехать  отсюда  завтра  же,  -  повторяла  Василиса,  яростно  теребя  рубашку  ловчего  в  лохани.

-  Завтра  не  получится,  -  уже  в  который  раз  отвечал  ловчий,  -  ну  сама  посуди,  сегодня  все  на  русалиях,  до  утра  плясать  будут,  ты  же  детей  сама  отпустила,  они  же  спать  будут  до  вечера!  И  потом,  на  следующий  день  хоронят  мужа  Агафьи…

Василиса  досадливо  вздохнула,  выкрутила  рубаху  и  резко  тряхнула  получившийся  мокрый  жгут.  Во  все  стороны  полетели  холодные  брызги.

-  Ай,  Василиса,  что  ты  делаешь?  –  закрываясь  руками,  вскрикнул  Чеглок.

-  Прогоняю  тебя.  Иди,  займись  теми  вещами,  что  нам  понадобятся  в  дороге,  -  непреклонно  проговорила  женщина,  расправляя  рубашку.  –  Для  меня  раздобудь  комплект  мужской  одежды…

-  Да  что  за  спешка?  Можем  ещё  пару  дней  тут  пробыть!

-  Это  зачем  ещё?  Чтобы  мне  всё  село  советы  давало:  что  с  тобой  делать  да  как,  да  каким  способом,  да,  может,  ещё  зельем  приворотным  тебя  напоить,  чтоб  не  убежал  от  меня  слишком  быстро,  а?  Или,  может,  ты  из-за  Маланьи  тут  решил  остаться  подольше?  Так,  знаешь,  не  глупи,  жениться  тебе  всё  равно  нельзя,  нечего  девке  голову  морочить!

Чеглок  просто  оторопел.

-  Да  что  ты,  что  ты,  в  самом  деле?  –  растерянно  заговорил  он.  -  Василисушка,  да  я  ж  с  тобой  и  без  всякого  зелья,  да  если  хочешь,  я  прямо  сейчас  соберусь…  На  что  мне  Маланья…  Василиса,  смилуйся,  дети  завтра  не  подымутся,  ты  ж  без  них  не  пойдёшь!

Василиса  смутилась.  И  в  самом  деле,  что  это  она?  Мало  ли  кто  что  болтает!  Через  день,  максимум  через  два  они  уйдут  отсюда  и  никогда  больше  не  вернутся.  Но  ходить  в  длинном  неудобном  сарафане  она  больше  не  собиралась.  Ей  нужны  были  штаны,  рубашка  и  пояс.  В  общем,  что-то  мужское. 

-  Хорошо,  я  достану  тебе,  -  пообещал  Чеглок,  -  прямо  сейчас  принесу,  ты  примеришь.

Василиса  согласилась  и  ушла  развешивать  рубаху  во  дворе.  Нужно  было  ещё  и  чего-нибудь  наварить  поесть.  Раньше  всем  этим  занималась  Власта,  а  теперь  она  не  поднималась  с  постели,  и  хозяйственные  хлопоты  как-то  незаметно  легли  на  василисины  плечи.  «Да  уж,  куда  бы  меня  ни  занесло  –  везде  найдётся  посуда,  которую  надо  мыть,  и  бельё,  которое  нужно  стирать!»  -  невесело  подумала  женщина.

Чеглок  и  в  самом  деле  вскоре  объявился  с  кипой  одежды,  с  виду  не  слишком  новой,  но  чистой.  Василиса  вытолкала  ловчего  из  кухни,  а  сама  принялась  разбираться  в  обновках.  Две  серые  рубахи  подходили  ей  по  размеру,  и  Василиса,  скинув  с  себя  всю  одежду,  с  удовольствием  натянула  на  тело  мужскую  сорочку.  Та  свободно  висела,  чуть  прикрывая  зад.

-  Сойдёт,  -  удовлетворённо  кивнула  Василиса  и  принялась  за  штаны.

Их  оказалось  несколько  пар,  одни  пошире,  другие  поуже.  Василиса,  хмыкнув,  влезла  в  более  узкие.  «Вроде  как  раз».  Кроме  штанов,  обнаружились  ещё  квадратные  тряпки  неизвестного  назначения.

-  Неужто  платки  на  голову?  –  с  неудовольствием  буркнула  женщина.  –  Ну  уж  нет,  сейчас  могу  и  без  платка  походить.   

Она  сунула  босые  ноги  в  свои  кожаные  туфли-постолы,  подпоясалась  узким  ремнём,  который  тоже  принёс  Чеглок,  и  покрутилась  туда-сюда,  вполне  довольная  собой.  Даже  кольцо  вештицы  её  уже  не  так  беспокоило.

В  этот  момент  в  кухню  вошёл  Чеглок.  Увидев  Василису  в  новом  наряде,  он  оторопел,  а  потом  покатился  со  смеху.

-  Что  такое?  Что  такого  смешного?  –  обиделась  женщина.

-  Ой,  не  могу,  помру,  -  ловчий  вытирал  заслезившиеся  от  смеха  глаза.  –  Ой,  ты  зачем  заместо  штанов  эти  портки  напялила?

-  Что  ты  принёс,  то  и  напялила. 

-  Ой,  Василиса,  -  продолжал  хохотать  Чеглок,  -  это  ж  мужское  исподнее….  Это  под  низ  одевают!  Сверху  порток  штаны  должны  быть!  Я  ж  тебе  всё  принёс!  Ой,  не  могу!

Да  что  ж  такое!  Это  не  жизнь,  а  насмешка  какая-то!  А  ведь  и  в  самом  деле  принёс,  только  Василисе  эти  штаны  не  понравились  своей  шириной…  Хорошо,  что  её  больше  никто  не  видел…  И  нечего  ему  так  хохотать…  Василиса  недолго  думая  схватилась  за  потрёпанную  метлу  и  ловко  приложила  ловчего  по  мягкому  месту.

-  Ой,  за  что?

-  А  за  то!  Нечего  над  старшими  смеяться!

И  Чеглоку  досталось  ещё  два  удара,  пока  он  не  увернулся.

-  Эй,  эй,  кто  ж  виноват,  что  ты  в  одежде  не  разбираешься!

-  Ах  вот  как?

Пока  Василиса  замахивалась,  ловчий  успел  схватить  кочергу  и  парировать  удар.  К  счастью,  он  сделал  это  вполсилы,  иначе  метла  вылетела  бы  из  василисиных  рук.  Это  не  охладило  пыл  Василисы,  и  битва  метлой  и  кочергой  продолжилась  к  обоюдному  удовольствию  бойцов.

Венок  с  головы  Маланьи  полетел  в  воду,  девушки  с  визгом  и  хохотом  помчались  подальше  от  воды,  Маланья,  смеясь,  догоняла  подруг.  Неподалёку  росли  невысокие  берёзки,  ветвями  склонившиеся  до  самой  земли.  Девушки  принялись  завивать  эти  ветви,  вплетая  из  них  какое-то  подобие  качелей  и  венков.  Кто-то  из  старших  завёл  высоким  голосом  песню:


-  Берёзонька  белая,
Берёзонька  кудрявая,
На  чём  приехала?
На  атласе,  на  бархате.
У  кого  же  ты  гостила?
У  отца,  у  матери,
У  роду,  у  племени,
У  красных  девушек…


Мила  с  удовольствием  подхватила  песню,  путаясь  в  словах.  Маланья  ухватила  её  за  рукав:

-  Давай  покумимся!

-  Давай!  А  как?

-  А  вот  поцелуемся  с  тобой  через  веточки  берёзовые  да  поменяемся  колечками  али  платочками!

Девушки  поцеловали  друг  друга  сквозь  сплетённые  берёзовые  ветки,  но  обменяться  ничем  не  успели:  налетели  деревенские  парни,  Слава  и  Ерш  в  том  числе,  с  хохотом  оттолкнули  названых  сестёр  друг  от  друга  и  полезли  к  ним  целоваться  сами.

-  Тьфу,  окаянные!  –  Маланья  смеялась,  утираясь  рукавом.  –  Уйдите,  а  то  русалку  обратно  позовём,  пусть  она  вас  защекочет,  замилует,  на  дно  утащит!

Мила,  которую  нагло  чмокнул  в  губы  Ерш,  неподдельно  возмутилась  и  собиралась  задать  «жениху»  трёпку,  но  его  выручил  чей-то  возглас:

-  Давайте  хоровод  водить!  Становьсь  в  коло!

Мила  не  успела  сообразить,  что  к  чему,  как  её  уже  схватили  за  руки  с  двух  сторон,  и  началась  весёлая  круговерть.  Где-то  зажгли  огнище,  часть  танцоров  ушла  туда.  Кое-кто  из  парней,  приложившись  к  напиткам,  уже  танцевать  не  мог  и  просто  лежал  под  ближайшими  кустиками.

-  Надо  же,  -  улыбнулась  названой  сестре  Малаша,  -  так  весело,  а  ведь  ещё  Купалье  впереди!  Вот  уж  где  повеселимся!

-  Купалье?  Это  когда  купаются?  –  уточнила  Мила.

Малаша  звонко  расхохоталась,  но,  видя  недоумение  Милы,  пояснила:

-  И  купаются  тоже,  и  пляшут,  и  через  костёр  прыгают,  и  жар-цветок  ищут…

-  Вот  здорово!  –  обрадовалась  Мила.  –  Может,  мы  тут  у  вас  до  Купалья  останемся!

-  А  что?  Оставайтесь!  Тетка  Власта  больше  уж  зла  не  сделает,  тятька  у  нас  добрый,  он  не  против,  чтоб  вы  остались,  вот  только  мамку  твою  спросить  надобно…

-  А  я  спрошу!  Вот  прямо  сейчас  пойду  и  спрошу!

-  Она,  может,  и  не  позволит…

Мила  для  храбрости  приложилась  к  кувшину,  из  которого  пахло  мёдом.  Жидкость  обожгла  ей  язык  и  заставила  кружиться  голову.  Впрочем,  это,  наверное,  от  хоровода,  решила  Мила.  Зато  храбрости  прибавилось.

-  Всё!  Иду  спрашивать!  –  Мила  решительно  направилась  в  сторону  села.  -  В  конце  концов,  я  её  уговорю! 

Василиса  умаялась  махать  метлой.  Уж  чего-чего,  а  ловкости  у  Чеглока  хватало,  чтобы  уворачиваться  от  её  ударов  да  ещё  угрожающе  покачивать  кочергой.  Да,  видно,  хорошо  их  учат  в  этой  самой  «Соколиной  охоте». 

-  Всё!  –  объявила  Василиса.  –  Всё,  не  могу  больше! 

-  Ладно,  -  улыбаясь,  Чеглок  опустил  кочергу.  –  Мир?

Василиса  улыбнулась  ему  в  ответ  и  совершенно  неожиданно  шлёпнула  ловчего  метлой.  Тот  покатился  со  смеху,  отшвырнул  кочергу,  молниеносно  выхватил  у  Василисы  её  «оружие»  и  ловким  неуловимым  движением  сделал  подсечку  под  колени.  Женщина  рухнула  на  пол,  в  голос  хохоча. 

-  Ну,  Чеглок,  ну,  поросёнок!  –  она  просто  задыхалась  от  смеха.  –  Мало  того,  что  одел  меня  невесть  во  что,  так  ещё  …

-  Давай  руку  и  вставай,  -  ловчий  протянул  руку  поверженной  «противнице»,  но  та  вцепилась  в  его  ладонь  и  дёрнула  на  себя.

Чеглок  то  ли  не  удержал  равновесия,  то  ли  просто  поддался  и  тоже  свалился  на  пол.  Василиса,  фыркнув,  пихнула  его  ногой,  ловчий  ответил  тем  же,  и  они  снова  захохотали.  Наконец  оба  успокоились. 

-  Давно  я  так  не  веселилась,  -  сказала  Василиса.

-  Я  тоже.  С  самых  туриц,  как  боевые  искусства  сдал.

-  Что  такое  турицы?

-  Зимою  на  Велесовы  святки  устраивают  такие  игрища,  бои,  в  общем,  разные…  А  в  школе  у  нас  в  это  время  испытания.  Сам  князь  приезжает  с  дружиною  посмотреть,  как  бьются  ученики  «Соколиной  охоты». 

-  И  что  же?

-  Князь  примечает,  кто  бился  лучше  всех.  И  ежели  этот  ученик  потом  плохо  остальные  испытания  пройдёт,  князь  его  себе  в  дружину  зовёт.  Там  только  бой  на  мечах  и  ценят…  Али  меткость…  Но  без  разрешения  Велеслава  даже  князь  к  себе  не  забирал.

-  А  ты  как  сдавал?  –  с  живым  интересом  спросила  Василиса,  решив  про  себя,  что  позже  уточнит,  когда  же  именно  бывают  Велесовы  святки.

-  Да  неплохо.  Волхв  Велеслав  внимательно  за  нами  всеми  следил.  А  так  как  я  сирота,  то  за  мной  особенно… 

Василиса  задумчиво  перевела  взгляд  с  Чеглока  на  окно  и  вскочила  как  ошпаренная.

-  Мила?!  Что  ты  тут  делаешь?

Мила,  словно  привидение,  молча  и  ненавидяще  смотрела  на  мать  и  ловчего.

-  Это  я  должна  спросить,  что  вы  тут  оба  делаете?  И  отчего  ты,  мама,  в  таком  виде?  Это  что,  такие  зимние  трусы?

Чеглок  хихикнул,  но  тут  же  осёкся.

-  Вижу,  я  вам  тут  не  нужна,  -  едко  продолжила  Мила.  –  Да  и  вообще  никому  я  тут  не  нужна.  Так  я,  пожалуй,  пойду…

С  этими  словами  она  отошла  от  окна  и  скрылась  в  сгустившейся  темноте.

-  Мила,  подожди,  стой!  –  закричала  Василиса.  –  Ты  куда?

Она  собралась  выскочить  вслед  за  дочерью  во  двор,  но  Чеглок  остановил  её:

-  Ты  не  можешь  идти  в  таком  виде!

-  Да  что  за  чёрт!  –  крикнула  Василиса.

Она  послушалась  ловчего,  но  по-своему:  не  обращая  внимания  на  присутствие  Чеглока,  она  содрала  с  себя  проклятые  кальсоны  и  натянула  широкие  штаны,  которые  и  полагалось  носить.  Затем  подпоясалась  и  бросилась  во  двор.  Чеглок  тоже  поднялся  с  пола  и,  покачав  головой,  отправился  за  Василисой.

Вокруг  села  царило  веселье:  пели,  плясали,  пили,  ели…  Василиса  блуждала  между  танцующими,  безуспешно  выкликая  дочь.  Кто-то,  кажется,  Путята,  потянул  её  в  круг,  не  обращая  внимания  на  то,  что  баба  одета  по-мужски.  Из  круга  Василиса  вырвалась  с  большим  трудом  и  пошла  дальше.  «Надо  найти  Славу!  –  пришло  ей  в  голову.  –  Он  может  помочь  отыскать  её». 

Сына  тоже  нигде  не  было  видно.  Мальчики-подростки  и  молодые  ребята  были  выпивши,  и  это  встревожило  Василису:  для  девчонки,  которая  никого  в  селе  не  знает,  бродить  здесь  было  опасно. 

Наконец  она  наткнулась  на  Маланью,  которую  взасос  целовал  кто-то  из  местных. 

-  А  ну  брысь  отсюда!  –  она  бесцеремонно  оттолкнула  паренька,  который,  не  разобравшись,  кто  это  такая,  поспешно  удрал.

-  Милу  не  видела?  –  строго  спросила  Василиса  у  Малаши,  стыдливо  прикрывавшей  лицо.

-  Дак  она  это…  Пошла  к  вам  спросить,  можно  ли  до  Купалья  остаться,  -  нерешительно  ответила  Маланья.  –  Мы  с  ней  покумились,  и  она  сразу  почти…

-  Что-что  вы  сделали?!

-  Покумились.  Стали  назваными  сёстрами,  -  пояснила  Малаша,  осмелев.  –  Это  когда  на  русалиях  девушки  берёзку  завьют  да  и  поцелуются  сквозь  завитые  ветки…

-  А,  -  с  облегчением  вздохнула  Василиса,  -  а  то  я  уж  подумала…  А  вот  прямо  сейчас  она  не  пробегала?

-  Нет.  А  что,  вы  ей  не  разрешили  остаться?  Хотите  уехать  раньше?  –  в  голосе  Малаши  послышалась  печаль.

-  Да  не  спрашивала  она  у  меня  ничего  такого!  Просто  разозлилась  и  убежала!

-  Просто  так?  И  ничего  не  спросила?

-  Представь  себе,  ничего  не  спросила!  –  сердито  ответила  Василиса.  –  Просто  подсматривала  в  окно,  как  мы…

Она  резко  осеклась.  Маланья  смотрела  ей  прямо  в  лицо:

-  Так,  значит,  правду  про  вас  с  ловчим  говорили  бабы…,  -  Маланья  на  глазах  увяла.  –  А  я  надеялась  потанцевать  с  ним  этой  ночью.  И  на  Купалье…  Может,  он  и  отказался  бы  от  ловчества  своего…

Василису  охватил  холод,  хотя  летняя  ночь  была  очень  тёплая.

-  Не  откажется  он,  Маланья.  Он  сам  мне  сказал.  Ни  ради  тебя,  ни  ради  Милы.  А  баб  ваших  не  слушай.  Врут  они  всё.  Ничего  не  было.  И  Мила  всё  не  так  поняла,  как  и  ты.

-  Она  же  заблудиться  может!  –  встревожилась  Маланья.  –  А  искать  когда  ещё  начнут!  Завтра  же  все  пьяные  будут!  Ой,  надо  кликнуть  Ерша!  И  Славу!

-  А  где  они?

-  Пойду  да  поищу,  -  и  Маланья  растворилась  среди  веселящихся  девок  и  парней.

Василиса  ещё  немного  побродила  среди  всего  этого  веселья.  Она  не  нашла  ни  Милы,  ни  Славы,  ни  Маланьи,  ни  Ерша.  Чеглока  тоже  нигде  не  было  видно.  Она  злилась  сама  на  себя,  что  позволила  себе  минутную  слабость,  а  потом  разозлилась  на  взбалмошную  дочь,  которая  привыкла  делать  то,  что  взбредало  в  её  лохматую  голову.  Неожиданно  она  наткнулась  на  ловчего,  который  стоял  перед  Маланьей,  словно  провинившийся  школьник.  Девушка  строго  отчитывала  его:

-  А  ты,  Чеглок,  постыдился  бы!  И  мне,  и  Миле  голову  заморочил,  а  сам?  На  глазах  у  дочери  с  её  матерью  невесть  что  вытворяешь,  наверное,  опоил  чем-то  тётку  Василису…  Так  на  что  было  девкам  молодым  глазки  строить?!

К  удивлению  Василисы,  Чеглок  молчал  и  упорно  смотрел  в  землю.  Женщина  рассердилась  окончательно  и  накинулась  на  Маланью:

-  Знаешь,  сама  постыдилась  бы!  Ты  Чеглоку  глазки  строила?  Ты  Славе  улыбалась?  А  сама  на  моих  глазах  с  каким-то  парнем  целовалась,  а  если  бы  я  не  появилась,  уж  и  не  знаю,  до  чего  бы  дело  дошло!

Маланья  прикусила  пухлую  нижнюю  губу,  а  Василиса  продолжала:

-  И  что  это  я  с  Чеглоком  вытворяю,  а?  Что  это  ты  выдумала?  Я  же  тебе  сказала,  сплетням  верить  нельзя,  а  ты  на  меня  тут  напраслину  возводишь!

Чеглок  хмыкнул,  а  Маланья  так  залилась  краской,  что  это  было  заметно  даже  в  темноте.  Василиса  собиралась  продолжать  распекать  девушку,  но  Чеглок  перебил  её:

-  Она  пробежала  здесь. 

-  Мила?

Ловчий  кивнул,  опустился  на  четвереньки,  принюхался,  осмотрел  примятую  траву,  выпрямился  и  сообщил:

-  Да,  и  прошла  она  одна,  без  Славы.  Никто  за  ней  не  идёт.  Ну,  кроме  нас,  конечно.

-  Бежим  за  ней!  –  Василиса  схватила  ловчего  за  руку.

Чеглок  покачал  головой:

-  Нет,  сейчас  это  бесполезно.  Да  и  нужно  вещи  в  путь  собрать.  Всё  как  ты  хотела. 

-  Я  не  могу  ждать!

-  Василисушка,  -  ласково  обратился  к  женщине  Чеглок,  игнорируя  возмущённый  взгляд  Маланьи,  -  далеко  она  не  уйдёт,  силёнок  не  хватит,  диких  зверей  народ  своими  плясками  распугал  на  добрую  версту  вокруг,  нечистую  силу  отогнали,  на  то  они  и  русалии.  Ничего  Миле  не  грозит,  а  утром  я  след  её  возьму  не  хуже  гончей,  ведь  по  лесу  она  ходить  тихо  не  умеет,  ветки  поломает,  следы  оставит,  да  и  запахи  я  чую…  Успокойся,  пойдём,  найдём  Славу,  всё  подготовим,  да  с  утра  и  отправимся!  Не  зря  говорят,  что  утро  вечера  мудренее!

Вконец  расстроенная  Василиса  покорно  кивнула.  Чеглок  взял  её  под  локоть  и  повёл  назад  в  хату,  подальше  от  всеобщего  веселья. 

Слава  уже  ждал  их  во  дворе,  видно,  Маланья  нашла  его  и  рассказала  о  случившемся,  деликатно  утаив  некоторые  факты  о  себе.

-  Утром  пойдём?  –  спросил  он.

Чеглок  кивнул.  Помедлив  немного,  он  спросил  у  мальчика:

-  Скажи,  вы  ведь  близнецы,  чувствуешь  ты  что-нибудь?

Слава  сразу  понял,  о  чём  речь:

-  Не,  ничего  такого.  В  смысле…

-  Я  понял,  -  Чеглоку  не  требовались  долгие  объяснения.  Слава  уже  говорил  ему,  что  между  близнецами  существует  таинственная  связь,  которая  позволяет  им  на  расстоянии  чувствовать,  не  случилось  ли  чего.  –  Давайте  отдохнём. 

До  утра  оставалось  совсем  немного.

А  утром  Василису  ждал  ужасный  сюрприз:  Слава  тоже  исчез!  По  всей  видимости,  он  отправился  за  сестрой,  не  послушав  ни  Чеглока,  ни  мать.  Василиса  совсем  пала  духом.  Чеглок,  не  спавший  целую  ночь,  прихватил  собранные  ночью  сумки,  взял  Василису  под  руку  и  повёл  прочь  из  Трилесина. 

К  счастью,  село  спало  после  ночной  гулянки,  и  Василиса  решила,  что  никто  не  видит,  как  бредёт  по  деревенской  улице  тётка  в  мужской  одежде  и  ловчий.  Она  не  знала,  что  бывшая  вештица  Власта  жадно  смотрит  в  окно.

-  Идите,  голубки,  идите,  -  злобно  бормотала  Власта.  –  То  ли  ещё  будет!  На  море  они  собрались!  Шиш  вам!  Уж  колечко  моё  задаст  вам!  Веселились  они,  целовались-миловались!  Хватит!  Отомстят  за  меня!  Отомстят…  Отомстят…

В  бешенстве  Власта  сжимала  кулаки,  уже  не  в  силах  причинить  большего  зла  уходящим  людям,  но  всей  своей  душонкой  желая  этого.

Чеглок  порыскал  по  траве,  потом,  наконец,  нашёл  то,  что  искал,  и  уверенно  повёл  Василису  за  собой.  С  большака  они  свернули,  миновали  поле  и  луг  и  очутились  в  лесу.  Даже  Василиса,  неопытная  горожанка,  везде  замечала  людское  присутствие:  ветки  были  надломлены,  кусты  ободраны,  трава  везде  затоптана  так,  будто  здесь  прошло  стадо  быков.  Особенно  пострадали  берёзы  –  традиционные  русальные  деревья.  Ветви  их  были  закручены  в  самые  немыслимые  узлы,  некоторые  деревья  были  подрублены  и  валялись  на  земле,  утренний  ветерок  колыхал  умирающие  листья  вместе  с  цветными  ленточками,  вплетёнными  меж  них…

-  Да  уж,  -  озадаченно  сказал  Чеглок.  –  Вот  повеселились  так  повеселились… 

-  Зачем  было  ломать  деревья?

-  Видно,  пытались  отнести  украшенные  стволы  на  поле…  Или  на  луг…  Танцевать  хотели  вокруг  берёзы.

Василиса  подумала,  что,  наверное,  именно  в  эти  времена  зародился  стриптиз  и  танцы  вокруг  шеста.  Впрочем,  какая  ей  разница,  когда  её  дети  ушли  неизвестно  куда!

-  Сюда,  -  Чеглок  словно  услышал  её  мысли.

-  В  лес?  –  ужаснулась  Василиса.

-  Я  ж  тебе  сказал,  -  терпеливо  проговорил  Чеглок,  -  сейчас  не  нужно  бояться  ни  зверей,  ни  духов.  Гораздо  опаснее  было  плясать  с  пьяными  трилесинцами…

Женщина  удивилась,  что  слова  Чеглока  так  совпали  с  её  раздумьями.  Экий  заботливый!  Думает  о  детях  так,  будто  они  –  его  собственные.  Василиса  тряхнула  головой,  чтобы  мысли  не  заводили  её  слишком  далеко.  Тем  более,  что  отвлекаться  от  лесной  тропки  было  небезопасно:  уже  дважды  её  хлестнуло  прямо  по  глазам  ветками  да  ещё  всё  лицо  облепила  плотная  паутина.  Чеглоку  пришлось  остановиться  и  помогать  содрать  эту  гадость.  Как  только  он  сам  в  неё  не  вляпался?  Дальше  Василиса  шла,  сосредоточенно  глядя  на  то,  что  делает  её  провожатый,  и  повторяя  все  его  движения.  В  конце  концов  она  приловчилась  идти  так,  чтобы  не  производить  шума  и  треска  и  ни  за  что  не  цепляться.  Чеглок  даже  пару  раз  оборачивался,  чтобы  проверить,  куда  она  подевалась,  и  был  приятно  удивлён  успехами  своей  спутницы.

-  Молодец,  -  одобрительно  сказал  он,  -  скоро  научишься  по  лесу  совсем  тихо  ходить,  а  там,  смотришь,  и  следы  сможешь  читать…  И  кой  леший  их  сюда  потянул?  –  тут  же  в  сердцах  добавил  он.

-  Что?  Что  такое?

-  Да  следы  ведут  сюда,  видишь,  к  оврагу.  А  там,  может,  и  речка  течёт  или  ручей…  Свалятся  ещё  туда…

К  счастью,  овраг  оказался  сухой,  а  следы  вели  наверх.  К  полудню  Василиса  с  Чеглоком  ещё  не  нагнали  беглецов,  но  сами  устали  (Василиса  –  с  непривычки,  а  Чеглок  тащил  на  себе  сумки,  меч,  налуч  и  тул  со  стрелами  да  две  кожаных  фляги  с  водой).  Пришлось  делать  привал.

-  Надо  костёр  развести,  давай  веток  соберём,  -  предложил  Чеглок.

Василиса  молча  кивнула.  Чеглок  стал  разгребать  дёрн,  очищая  место  для  костра,  а  Василиса  притащила  тонких  еловых  веток  на  растопку.

-  Ты  что!  –  испугался  Чеглок.  –  Еловых  веток  не  надо,  это  же  дерево  Велеса,  а  мы  к  нему  за  помощью  обращаться  будем,  так  что  дерева  его  трогать  не  моги!

-  Тогда  я  не  знаю,  -  Василиса  расстроено  повалилась  рядом  с  расчищенным  кострищем. 

-  Ладно,  я  сам,  ты  отдохни,  -  великодушно  сказал  ловчий.

И  пока  Василиса  отдыхала,  он  наломал  веток  и  развёл  небольшой  костерок. 

-  Есть  хочешь?

Василиса  отрицательно  мотнула  головой.

-  Ну,  как  хочешь.  Хоть  воды  попей,  -  с  этими  словами  ловчий  сунул  Василисе  в  руку  флягу,  а  сам  собрал  лук,  прицепил  тул  к  поясу  и  повернулся  к  женщине  спиной.

-  Куда  ты  собрался?

-  Схожу  в  лес,  -  туманно  ответил  Чеглок,  -  хочу  кой-кого  изловить…  Надобна  нам  жертва  для  Велеса…

С  этими  словами,  не  дожидаясь  дальнейших  вопросов  Василисы,  он  бесшумно  растворился  в  лесу.  Женщина  терялась  в  догадках:  какая  ещё  жертва,  что  он  собирается  подстрелить? 

Чеглока  не  было  долго.  Василиса  несколько  раз  приложилась  к  фляге,  думая,  смогут  ли  они  пополнить  запас  воды.  Наверное,  смогут,  должна  же  быть  какая-нибудь  речушка  или  ручеёк  в  лесу.  Как  ей  показалось,  на  мгновение  она  закрыла  глаза,  а  когда  открыла,  солнце  уже  садилось,  а  воздух  стал  значительно  прохладнее.  Костёр  почти  погас.  Василиса,  ругаясь  про  себя  нехорошими  словами,  полезла  его  раздувать,  но  только  запорошила  золой  глаза.  Она  начала  отчаянно  моргать  и  тереть  глаза,  в  конце  концов,  у  неё  полились  слёзы,  которые  вымыли  остатки  золы.  Чеглок  всё  не  появлялся,  и  Василиса  в  ужасе  подумала,  что  он  попросту  бросил  её  среди  леса.

-  Ох,  Чеглок,  -  негромко  произнесла  она,  -  куда  же  ты  подевался?  Может,  и  в  самом  деле  надо  было  приворотного  зелья  у  Пелагеи  попросить?

-  Я  же  говорил  тебе,  не  надо  никакого  приворотного,  -  раздался  знакомый  голос,  причём,  как  всегда,  за  спиной.

Василиса  подпрыгнула  (тоже  как  всегда)  и  нечаянно  толкнула  флягу  с  остатками  воды.  Фляга  перевернулась  и  вода  залила  и  без  того  затухающий  костёр.  Сразу  сделалось  неуютно.  Василиса  только  охнула.  Впрочем,  увидев  Чеглока  с  его  добычей,  она  охнула  ещё  раз.  Или  два,  не  больше.  Но  громко.

В  руках  ловчего  были  две  тушки  птиц,  похожих  на  голубей,  только  гораздо  больше,  и  оперение  их  было  абсолютно  чёрным.  С  обеих  тушек  капала  кровь.

-  Да  что  ты,  Василиса,  -  Чеглок,  кажется,  совсем  не  рассердился,  -  всё  в  порядке.  Я  сейчас  опять  огонь  разожгу,  а  вяхири  –  это  для  жертвы.

-  Кто-кто? 

-  Вяхири,  -  Чеглок  тряхнул  трупиками  птиц.

-  А  похожи  на  голубей.

-  Они  и  есть  голуби,  только  лесные.

-  А  разве  бывают  черные  лесные  голуби?

-  Бывают,  -  усмехнулся  Чеглок,  -  только  редко.  Я  долго  их  искал,  поэтому  так  припозднился.

-  А,  вон  оно  что!  –  протянула  Василиса  и  сделала  вид,  будто  нисколько  не  расстроилась  долгой  отлучкой  ловчего. 

Он  тем  временем  снова  разжёг  огонь  и  ловко  снёс  обоим  голубям  головы  ножом.  Обезглавленные  тушки  он  поднял  над  костром,  и  кровь  закапала  прямо  в  огонь.  Раздалось  шипение,  и  языки  пламени  взметнулись  вверх.

-  Отче  наш,  Велес,  боже  скотий,  покровитель  путников,  хозяин  лесов,  прими  от  внуков  своих  жертву,  помоги  нам  в  поисках  наших,  отведи  от  нас  гибель,  освети  дорогу…

Искры  от  костра  взметнулись  вверх  рыжим  столбом  и  разбрызгались  вокруг,  вынуждая  Василису  отступить.  Чеглок  остался  в  огненном  круге,  давая  пламени  охватить  перья  на  птицах.  На  минуту  Василисе  показалось,  что  ловчий  сам  охвачен  огнём,  но  он  бросил  голубей  прямо  в  костёр  и  сделал  шаг  назад.  Запахло  палёными  перьями  и  жареным  мясом.  Чеглок  взял  Василису  за  руку  и  сказал:

-  Повторяй  за  мной…

И  они  вдвоём  повторяли:

-  Велес,  сын  Родов,  прими  от  нас  жертву,  освети  нашу  дорогу…

По  какому-то,  не  известному  Василисе  признаку  Чеглок  определил,  что  обряд  закончен.  Он  ткнул  ножом  в  середину  костра  и  вытащил  оттуда  голубей.  Перья  на  них  обгорели,  кожица  почернела,  вообще,  по  мнению  Василисы,  выглядели  они  довольно  страшненько.

-  Теперь,  -  торжественно  сказал  Чеглок,  -  раз  великий  Велес  оставил  нам  птиц,  мы  должны  их  съесть.

-  Там  же  кишки!  –  запротестовала  Василиса.

-  Ничего  страшного,  -  ловчий  был  непреклонен,  -  я  их  тебе  вычищу.

-  А  соль?

-  Есть  в  сумке  у  меня.

-  А  откуда  ты  знаешь,  что  Велес  принял  нашу  жертву?

-  Знаю,  -  твёрдо  ответил  Чеглок.  –  Уверен.  А  мясо  надо  съесть.  К  тому  же  какая-то  ты  тощеватая…

-  Что-о?

-  Ну,  худая.  Я  в  бане  ещё  заметил…  Поправиться  бы  тебе  немного.

Василиса  потеряла  дар  речи  от  растерянности  и  смущения.  Да,  везде  понятия  о  красоте  разные.  Раньше-то  она  всё  похудеть  стремилась…  А  Чеглок  продолжал:

-  А  для  этого  обязательно  надо  есть.

Говоря  всё  это,  он  деловито  выпотрошил  голубей,  нашёл  в  сумке  соль,  подсолил  мясо,  разрезал  его,  так  что  Василиса  получила  превосходный  готовый  ужин  от  самого  Велеса.  И,  конечно,  Чеглока.  Правда,  птички  попахивали  чем-то  (Василиса  винила  в  этом  не  вовремя  вытащенные  кишки),  но  привередничать  не  приходилось.

-  Чеглок,  я  так  понимаю,  что  сегодня  мы  дальше  не  пойдём?  –  уточнила  Василиса,  обгладывая  ножку  (Чеглок  великодушно  отдал  ей  все  ножки,  узнав,  что  она  любит  их  больше  всего). 

-  Не  пойдём.  Я  слишком  долго  искал  черных  вяхирей,  они  не  на  каждом  дереве  в  лесу  сидят,  а  для  Велеса  нужны  только  черные  голуби  или  куры.  Ох,  леший,  надо  было  черную  курицу  из  Трилесина  прихватить! 

-  Зачем  это?  –  возмутилась  Василиса.  –  Красть  нехорошо,  во-первых,  а  во-вторых,  и  так  про  нас  разные  гадости  всё  село  болтало,  так  ещё  и  ворами  называли  бы!

-  Вот  и  не  называли  бы!  –  возразил  ловчий.  –  В  конце  концов,  мне  никто  не  заплатил  за  работу!  Я  и  с  упырём  бился,  и  вештицу  отыскал,  и  обезвредил  её!  Знаешь,  сколько  они  мне  должны?  А  сколько  заплатили?  Так  что  курицу  я  взял  бы  в  счёт  оплаты!  И  какие  гадости  про  нас  болтали?

Василиса  немного  смутилась  и  сделала  вид,  что  доедает  мясо.

-  Говорили,  что  ты  –  любовница  моя?  –  догадался  Чеглок.  –  Об  этом  мне  Маланья  в  уши  пела?  Не  обращай  внимания,  Василиса,  про  ловчих  много  баек  бают,  а  многие  бабы  считают,  что  родить  ребёнка  от  ловчего  не  зазорно.  Да  и  считают,  будто  много  в  нас  мужской  силы,  -  тут  и  сам  Чеглок  неловко  замолк.  –  В  общем,  не  обращай  внимания.

-  Ага,  не  буду,  -  насмешливо  ответила  Василиса.  –  Особенно  в  лесу.  Только  вот  скажи  мне,  сможешь  ли  ты  завтра  след  отыскать?

-  Смогу,  -  твёрдо  ответил  ловчий.  –  Не  волнуйся,  мы  их  найдём.

Огонь  потрескивал,  не  подпуская  лесную  тьму  к  путникам.  Чеглок  порылся  в  своих  сумках,  достал  оттуда  несколько  пучков  сушеной  травы  и  бросил  их  в  костёр.  Вокруг  разлился  острый  травяной  запах,  который  на  мгновение  стал  слишком  резким  и  едким.

-  Фу,  что  это?  –  Василиса  поморщилась,  и  в  этот  миг  к  ней  пришло  узнавание.  –  Ты  что,  пижму  в  костре  жжёшь?

-  Да,  -  кивнул  Чеглок.  –  Это  от  комаров.

-  А  остальная  трава  зачем?

-  Зверобой,  чемерица  и  ещё  кое-что  –  это  от  нечисти  всякой,  да  и  зверьё  отпугнуть  не  помешает.

-  Так  ты  же  сказал,  что  Велес  нашу  жертву  принял!  Он  что,  нечисть  от  нас  не  отгонит?

Чеглок  пожал  плечами:

-  Принять-то  принял,  но  Велес  любит  предусмотрительных  и  осторожных.

Они  договорились  дежурить  по  очереди,  но  почему-то  уснули  оба.  И  всю  ночь  их  никто  не  тревожил.

Наутро  Василиса  поёжилась  от  холода.  Костёр  погас,  и  женщина  зябко  потёрла  руки.  Что-то  было  не  так.  Василиса  ещё  раз  потёрла  руки,  взглянула  на  свои  пальцы  и  увидела,  что  кольцо  вештицы  соскользнуло  ночью  с  её  руки.

-  Чеглок,  Чеглок!  –  она  принялась  толкать  молодого  человека  в  бок.  –  Проснись!

Тот  подскочил  и  спросонья  схватился  за  меч.  Василиса  в  испуге  отшатнулась:

-  Ты  что?  Это  же  я!

-  Ох,  прости,  -  сконфузился  Чеглок.  –  Просто  мне  сон  странный  приснился,  будто  мы  наткнулись  на…

-  На  кого?

-  Да  ладно,  это  всего  лишь  сон…

-  Ну  да,  ничего  себе  сон,  чуть  голову  мне  не  снёс.  Кстати,  я  хотела  сказать,  что  кольцо  во  сне  как-то  с  меня  снялось.

-  Как?  –  остатки  сна  живо  слетели  с  ловчего.  –  И  где  же  оно?

-  Да  вот,  в  траве  валяется.  И  мне,  кстати,  тоже  странный  сон….  Впрочем,  сны  –  ерунда,  -  закончила  Василиса.  –  Главное,  кольцо  снялось.

-  Это  всё  Велес.  Только  мне  виделось,  что  это  кольцо  по  земле  покатить  надобно,  а  самим  за  ним  идти.  А  что  за  сон  ты  видела?

-  Да  будто  тебя  русалки  под  воду  тащат.  Впрочем,  этого  быть  не  может,  это  просто  русалии  прошли  в  селе,  вот  мне  и  приснилось…

-  Странно,  -  хмыкнул  Чеглок.  –  А  я,  наверное,  бабьих  сплетен  наслушался,  вот  и  привиделось,  будто  ты  сказала,  что…

-  Что,  что  именно?  –  вдруг  заинтересовалась  Василиса.

-Да  ерунда  это,  ты  ж  не  веришь  каким-то  снам,  сама  говорила,  -  и  больше  Чеглок  не  распространялся  о  своих  снах.

Они  перекусили  на  скорую  руку  остатками  вяхирей.  В  холодном  виде  Василисе  они  понравились  ещё  меньше,  чем  в  свежеобжаренном.

-  Лучше  бы  мы  ЭТО,  -  она  потрясла  в  воздухе  обгрызенной  косточкой,  -  оставили  Велесу,  а  сами  бы  хлебом  обошлись.

Чеглок  промолчал,  прожёвывая  какой-то  особо  жёсткий  кусок,  выплюнул  обгорелое  пёрышко  и  поморщился:

-  Не,  это  надо  доесть…

Наконец  голубиные  трупики  были  окончательно  уничтожены.  Чеглок  забросил  меч  за  плечи,  прицепил  колчан  со  стрелами  к  поясу,  подхватил  поклажу,  куда  предусмотрительно  упаковал  лук,  и  выжидательно  посмотрел  на  Василису.

-  Что?  От  меня  что-то  нужно?

-  Да.  Кольцо.

-  А  что  с  ним?  Лежит  себе  на  травке…

-  Бери  и  кати,  -  строго  сказал  ловчий.

-  Может,  лучше  ты?

-  Нет.  Кольцо  –  твоё,  тебе  и  бросать  его.

Василиса  тяжело  вздохнула,  подняла  тяжёлый  серебряный  перстень.

-  А  куда  его  хоть  бросать?  В  какую  сторону?

-  Всё  равно.  Оно  поведёт  нас  вслед  за  детьми…

Василиса  размахнулась  и  швырнула  кольцо.  Оно,  описав  дугу,  плюхнулось  на  землю,  покрытую  слоем  прошлогодней  листвы  и  хвои,  отскочило  вверх,  на  какой-то  миг  зависло  в  воздухе,  потом  плавно  опустилось  на  землю  и  покатилось  куда-то  в  чащобу.  Чеглок  схватил  Василису  за  руку  и  потащил  за  кольцом.  А  оно  всё  катилось,  вопреки  всем  законам  природы,  то  вверх,  то  вниз,  продираясь  сквозь  кусты  и  овраги,  а  один  раз  перепрыгнуло  небольшой  ручеёк.

Сердце  у  Василисы  колотилось  где-то  в  горле,  волосы  были  облеплены  паутиной,  ноги  болели,  в  голове  стоял  сплошной  туман.

-  Чеглок!  Стой!  Погоди!  –  задыхаясь,  произнесла  она.

-  А?  Чего?  –  ловчий  повернулся  к  ней.  Его  глаза  тоже  были  затуманены  бесконечным  бегом  вслед  за  перстнем.

-  Я  больше  не  могу….  Умру  сейчас…

-  Это  не  мне…  Это  кольцу  скажи…

Василисе,  измученной  беготнёй,  даже  не  показалось  странным,  что  она  должна  просить  кольцо  (или  приказать  ему).

-  Кольцо?  –  неуверенно  начала  она,  но  тут  же  рассердилась  и  на  детей,  за  то,  что  убежали,  и  на  кольцо,  за  то,  что  катится  слишком  быстро,  и  на  себя,  за  то,  что  такая  слабая.  Злость  придала  ей  сил.  –  А  ну,  кольцо,  стой!  Стоять,  я  сказала!!!

Чеглок  с  удивлением  воззрился  на  свою  спутницу.  Такого  тона  от  неё  он  не  слыхивал,  хотя,  собственно,  при  чём  тут  он,  Чеглок?  Это  её  муженёк  и  детки  должны  были  слышать…  Кольцо  прервало  бег  и,  покружившись  немного  на  одном  месте,  аккуратно  улеглось  в  небольшой  ямке.

-  Всё!  Здесь  и  остановимся,  иначе  у  меня  просто  разорвётся  сердце!  –  Василиса  в  изнеможении  опустилась  на  землю. 

Погоня  за  кольцом,  оказывается,  длилась  почти  целый  день.  Или  в  этом  лесу  было  так  темно  и  мрачно? 

-  Взгляни,  Чеглок,  проходили  здесь  дети  или  нет?

Чеглок  послушно  сунулся  в  разные  стороны,  осмотрел  кусты,  деревья  и    землю.

-  Ну,  что?

-  Следов  не  вижу,  -  огорчённо  сказал  он,  -  хотя  запах  есть.

-  Запах?!  И  как  такое  возможно?  –  неприятно  удивилась  Василиса.

-  Не  знаю,  -  устало  покачал  головой  ловчий.

-  А  кто  знает,  если  не  ты?  Ты  ж  учёный  парень!  Может,  это  проклятое  кольцо  ведёт  нас  не  туда?  Знаешь,  во  снах  мало  ли  что  бывает!

-  Не  знаю,  -  ещё  раз  повторил  Чеглок.  –  Но  запах  их  здесь  есть.  Понимаешь,  как  будто  они  по  воздуху  пронеслись.

-  Ага,  конечно,  замахали  крыльями  и  полетели,  так,  что  ли?  –  съязвила  Василиса.  –  Или  черти  их  в  мешках  тащили?

-  Нас  ведёт  Велес,  -  твёрдо  ответил  Чеглок,  -  и  дети  здесь  были.  В  этом  я  уверен.  А  про  крылья…  Сам  не  понимаю….

Василисе  стало  стыдно,  что  она  накинулась  на  ловчего.  В  конце  концов,  разве  его  вина  в  том,  что  у  Милы  скверный  характер,  что  Слава  никого  не  слушает,  что  её  дети  –  просто  неуправляемые  подростки?  Она  сама  виновата  во  всём  случившемся,  а  Чеглок  помогает  ей,  чем  может…

-  Ладно,  извини,  -  примирительно  сказала  Василиса.  –  Мы  устали.  Давай  хоть  поспим,  отдохнём.  Раз  ты  говоришь,  что  они  были  здесь,  значит,  так  оно  и  есть.  А  ты,  кольцо,  -  злым  голосом  обратилась  она  к  перстню,  -  лежи  где  лежишь  и  жди,  когда  я  тебе  прикажу  в  путь  отправиться!

Нервы  у  неё,  наверное,  совсем  сдали,  но  Василисе  показалось,  будто  кольцо  тускло  блеснуло  в  ответ,  соглашаясь.

Наутро  она  снова  бросила  кольцо  оземь,  и  снова  оно  покатилось  по  лесной  глухомани.  На  этот  раз  Василиса  знала,  что  кольцо  слышит  приказы,  и  проорала  ему  вслед:

-  А  ну,  помедленнее,  кому  говорят!

И  кольцо  в  самом  деле  умерило  свою  прыть.

Второй  день  погони  дался  им  легче.  Под  вечер  они  услышали  хлопанье  крыльев,  будто  сквозь  лес  летела  стая  крупных  птиц.  Кольцо  немедленно  замерло.  Василиса  с  удивлением  прислушалась  к  приближающемуся  шуму,  а  Чеглок  сразу  же  схватился  за  меч.

-  Почему?  –  шёпотом  спросила  Василиса,  глазами  указав  на  меч.

-  В  лесу  крупная  птица  лететь  не  может,  простора  ей  нету,  -  пояснил  ловчий,  -  а  уж  тем  более  –  целая  стая.  Не  к  добру  это. 

-  А,  может,  это  и  не  птицы  вовсе?  –  дрогнувшим  голосом  спросила  Василиса.  –  Как  от  них  отбиться?  Может,  и  для  меня  дубинку  какую  подберёшь?

Чеглок  критически  глянул  на  Василису  и  отрицательно  покачал  головой:

-  Не  надо  тебе  дубинку.  И  себя  покалечишь,  и  меня  сгоряча  прибьёшь.  А  вот  лучше…  Подержи-ка,  -  он  сунул  меч  изумлённой  и  обиженной  женщине,  а  сам  принялся  лихорадочно  копаться  в  сумках.  –  Да  где  же  она?  Не  мог  же  я  её  оставить  в  Трилесино!  А,  вот,  нашёл!

-  Что  нашёл?  –  меч  оказался  слишком  тяжёл  для  Василисы,  она  опустила  его  остриём  вниз,  и  меч  попросту  воткнулся  в  мох  неподалёку  от  кольца.

Шум  крыльев  всё  приближался,  поднялся  какой-то  ветер,  согнувший  вековые  деревья,  словно  тростинки,  стало  темно  и  холодно.  Чеглок  с  торжествующим  видом  вынул  из  сумки  какую-то  вываренную  косточку.

-  Это  что?  Остатки  жертвенных  голубей?  Решил  перекусить  перед  смертью?

-  Да  нет  же,  -  досадливо  поморщился  Чеглок.  –  Это  кошачья  кость-невидимка!

-  ?!

-  Смотри!  –  Чеглок  положил  косточку  себе  на  макушку  и…  исчез.

Василиса  вскрикнула  и  чуть  не  выронила  меч.  Через  миг  ловчий,  донельзя  довольный  собой,  появился  перед  глазами  Василисы.

-  Подними  кольцо,  -  скомандовал  он,  -  и  подойди  ко  мне.  И  меч,  конечно,  отдай.

Василиса  послушно  отдала  меч  и,  наклонившись,  зажала  кольцо  в  кулаке.  Надеть  его  на  палец  она  не  решилась. 

-  Ну,  подойди  же,  -  нетерпеливо  сказал  Чеглок,  водворяя  меч  за  плечи.  –  Слышишь,  они  приближаются!

Василиса  стала  вплотную  к  молодому  человеку,  тот  крепко  обхватил  её  одной  рукой,  а  второй  положил  кость-невидимку  себе  на  макушку.

-  И  что?  –  шёпотом  спросила  Василиса.

-  Они  нас  не  увидят,  -  так  же  шёпотом  ответил  Чеглок.  –  Только  не  отходи  и  не  говори  ничего.

В  лесу  совсем  стемнело,  и,  кроме  шума  крыльев,  до  путников  доносился  какой-то  клёкот  и  гогот.  Василису  затрясло  от  страха,  и  она  прижалась  к  Чеглоку  покрепче.  Он  не  возражал. 

Вдруг  между  стволов,  с  треском  пригибающихся  к  земле,  просунулась  огромная  гусиная  голова  на  толстенной  шее,  издала  душераздирающий  крик  и  снова  исчезла.  У  Василисы  подкосились  ноги.  Если  бы  не  Чеглок,  она,  наверное,  упала  бы  и  стала  добычей  этого  исполинского  гуся.  Ловчий,  придерживая  на  своей  голове  кошачью  кость,  прижался  губами  к  василисиному  уху  и  шептал  что-то  ласковое  и  поддерживающее.  Она  не  разбирала  слов,  только  молча  кивала  в  ответ.

Ещё  трижды  они  видели  головы  гигантских  птиц  неподалёку  от  себя.  Жуткие  гуси  шипели  и  щёлкали  клювами,  но  в  конце  концов  они  всё-таки  улетели.  Одна  из  птиц,  удаляясь,  уронила  маховое  перо.  Это  перо  было  толщиной  с  молодую  берёзку.  Оно  со  свистом  вонзилось  в  ствол  сосны,  расщепив  дерево  до  самой  земли.  Щепки  полетели  в  лицо  Василисе  и  Чеглоку.  Путники  закрылись  руками,  при  этом  ловчий  выронил  кошачью  кость  на  землю,  сделав  тем  самым  и  себя,  и  Василису  видимыми.  К  счастью,  птицы  были  уже  довольно  далеко,  ветер  стихал,  и  шум,  поднятый  «гусями»,  становился  всё  тише.

Чеглок  бросился  подбирать  кость  и  отпустил  талию  Василисы.  Василиса  обессилено  опустилась  на  землю,  приглаживая  взлохмаченные  волосы. 

-  Что  это  было,  Чеглок?

-  Ну,  знаешь,  -  немного  смущённо  ответил  тот,  -  это  такие….  Но  в  них  многие  не  верят,  сказки,  говорят….  Честно  сказать,  я  и  сам  так  думал…  Недавно…

-  Да  говори  же,  не  тяни!  Гуси-лебеди,  что  ль?

-  Они.

-  Вот,  значит,  какие  крылья  у  моих  детей  выросли…  Прав  ты  был,  Чеглок,  а  я  не  верила,  злилась.  Прости  меня.

Чеглок,  уже  упаковавший  кость,  подполз  к  Василисе:

-  Я  не  сержусь.  Я  ведь  и  сам  думал,  что  это  только  в  сказках  непослушных  детей  гуси-лебеди  уносят. 

-  Почему  они  такие  огромные?  –  спросила  Василиса  и  содрогнулась  от  нахлынувшего  ужаса.  –  Чеглок,  а  они  не  плотоядные?

-  Нет,  -  успокоил  тот,  -  вряд  ли  они  детей  съели.  Унесли  далеко…

-  Куда?  К  кому?

Ловчий  молча  пожал  плечами.

-  Чеглок,  а  нужно  ли  нам  кольцо?  Ты  ведь  запах  детей  чуешь?

-  Чуял  раньше,  -  уточнил  ловчий.  –  А  теперь,  как  эти  птахи  пролетели,  только  потного  гуся  чую.  Так  что  без  вештицына  колечка  нам  никак.

Василиса  нервно  рассмеялась.  Вот  же  придумал  –  потного  гуся  он  чует!  Однако  дальше  путники  идти  сегодня  не  могли,  пришлось  делать  привал.  Есть  не  хотелось,  да  и  нечего  было,  поэтому  Чеглок  заварил  каких-то  ароматных  трав,  и  они  с  Василисой  по  очереди  отхлёбывали  из  берестяного  туеска,  который  он  соорудил  тут  же,  на  месте.  От  травяного  отвара  у  Василисы  стали  слипаться  глаза.  Она  пыталась  бороться  со  сном,  но  Чеглок  повелительно  сказал  ей:

-  Спи.  Силы  тебе  скоро  понадобятся.

Она  не  спросила,  какие  силы  и  как  скоро,  и  откуда  он  это  знает,  а  просто  провалилась  в  живительный  сон.  Чеглок  грустно  усмехнулся  и  пошерудил  палкой  в  костре.  Оттуда  вверх  выстрелили  рыжие  искры.  Ловчий  знал,  что  сейчас  можно  не  караулить,  потому  что  крылатые  твари  распугали  всю  живность  (и  нечисть)  на  пару  вёрст  вокруг.  Но  спать  ему  не  хотелось.  Чеглок  просто  устроился  поудобнее  рядом  с  Василисой.

-  А  я  и  не  понимал  раньше,  про  что  наставники  говорили  да  братья  по  ночам  шептались…  Как  это  из-за  бабы  можно  всё  потерять…  теперь  понимаю.  На  смерть  иду…

Во  сне  кулак  Василисы  с  зажатым  в  нём  кольцом  расслабился,  и  кольцо  чуть  не  выкатилось  прямо  в  костёр.  Чеглок  хотел  перехватить  кольцо  и  положить  себе  за  пазуху  до  утра,  однако  Василиса,  не  раскрывая  глаз,  мрачно  и  решительно  изрекла:

-  Кольцо  –  моё!

И  Чеглок  осторожно  вложил  ей  кольцо  в  руку.  Василиса  сонно  задышала,  стиснув  перстень. 

Сон  освежил  Василису,  она  поднялась,  полная  надежд.  И  голодная.

-  Ой,  как  есть  хочется!  Чеглок,  у  нас  что-нибудь  осталось  пожевать?

-  Хлеба  немного…  И  всё.

-  Ёлки-палки!  Вот  досада!  А  ты  можешь  чего-нибудь  подстрелить?  Ну,  типа  тех  голубей?  Или  зайца  какого?  Я  даже  согласна  ощипывать  и  потрошить!

Чеглок  выглядел  печальным:

-  Не  могу.  Здесь  нельзя. 

-  Почему?  –  изумилась  Василиса.

-  Посмотри,  здесь  лес…  даже  на  лес  не  похож.  Глянь,  какие  деревья.

-  Деревья  как  деревья,  -  пожала  плечами  Василиса.  –  Старые,  правда,  очень.  И  перо  торчит…

-  Кольцо  положи,  -  мрачно  произнёс  ловчий.  –  Оно  мешает  тебе  видеть.

Василиса  в  этом  сомневалась,  но  кольцо  всё-таки  положила  на  траву  у  ног.  М-да,  лес,  конечно,  странный,  Чеглок  прав,  как  всегда.  И  деревья…  Такое  ощущение,  будто  они  на  тебя  смотрят.  И  поскрипывают  как-то…  осмысленно,  что  ли.  Будто  передают  по  цепочке  что-то…  куда-то…  кому-то…  Василиса  быстрым  движением  схватила  кольцо  и  крикнула,  обращаясь,  наверное,  к  этим  странным  деревьям:

-  Вы  меня  не  остановите!  Я  всё  равно  найду  своих  детей!

-  Тише,  тише,  не  кричи,  -  попытался  образумить  её  Чеглок.  –  Давай  доедим  хлеб  и  пойдём…

-  Слушай,  хлеб-то  мы  доедим,  а  завтра  что  есть  будем,  если  здесь  дичи  нет  или  её  стрелять  нельзя?

-  Я  думаю,  нам  дичь  завтра  не  понадобится,  -  невесело  сказал  ловчий.  –  Сегодня  мы  придём  туда,  куда  шли.

-  Вот  и  хорошо!  –  немного  наигранным  голосом  ответила  Василиса.  –  А  когда  дойдём,  тогда  на  месте  и  подумаем!  У  живого  человека  всегда  есть  как  минимуму  два  выхода  из  любого  положения!

-  Вот  именно,  у  живого,  -  буркнул  Чеглок.

-  Чеглок,  даже  если  тебя  съели,  у  тебя  всё  равно  остаётся  два  выхода!

Всё-таки  она  заставила  его  улыбнуться.  Чеглок  положил  в  рот  последнюю  корочку  и  подхватил  сумки.  Василиса  отряхнула  свои  штаны,  изрядно  запачкавшиеся  за  время  беготни  по  лесу,  и  бросила  наземь  кольцо  со  словами:

-  Веди  нас!  И  чтоб  к  вечеру  путешествие  было  закончено!

Сегодня  не  Василиса,  а  Чеглок  еле  волочил  ноги.  Возможно,  сказывалась  многодневная  усталость,  но  сам  ловчий  понимал,  что  ноги  не  хотят  нести  его  к  окончанию  земного  существования.  А  Василиса  мчалась  вперёд,  за  кольцом,  словно  это  её  долгие  годы  учили  обходиться  почти  без  еды  и  питья  и  бежать  без  устали. 

-  Чего  ты,  Чеглок?  Устал?  Дай  мне  руку!  Может,  я  возьму  сумки?

-  Вот  уж  нет!  –  самолюбие  Чеглока  было  уязвлено,  он  взял  себя  в  руки  и  последовал  за  кольцом.

Прошло  совсем  немного  времени,  и  кольцо  остановилось,  закружилось  на  одном  месте,  Василиса  с  Чеглоком  видели  только  серебристый  шар,  который  потом  попросту  исчез,  словно  ушёл  под  землю.

-  Эй,  как  это  понимать?  –  возмутилась  Василиса.  –  То  это  кольцо  было  не  содрать  с  пальца,  то  оно  неслось  через  лес  как  угорелое,  а  теперь  что,  оно  нас  бросило?  Так  нечестно!

-  Нет,  не  бросило.  Наверное,  мы  пришли.

-  А…  куда?  Что  это  за  место?  Где  тут  изба,  тюрьма,  хоромы,  пещеры  Змея  Горыныча?

-  Смотри,  -  Чеглок  указал  на  слабый  свет,  пробивающийся  сквозь  мрачный  лес. 

-  Идём,  -  решительно  сказала  женщина  и  взяла  ловчего  за  руку,  как  маленького  мальчика.  –  Не  бойся,  Чеглок,  ничего  плохого  нам  никто  не  сделает.  Я  тебе  не  кто-нибудь,  я  пришла  через  Калинов  Мост  через  реку  Смородину,  и  в  обиду  не  дам  ни  детей  своих,  ни  тебя.

Она  угадала  верно:  Чеглок  трусил,  да  ещё  как!  Он  даже  сам  себе  не  мог  сознаться,  что  такого  страха  не  испытывал  никогда,  даже  когда  наставники  выпустили  его  мальчишкой  на  его  первого  страшилу.  Однако  он  послушно  пошёл  за  Василисой,  шепча  что-то  пересохшими  губами.

Деревья  по-прежнему  странно  поскрипывали  и  словно  смотрели  вслед  нежданным  гостям.  Одно  их  них,  как  показалось  Василисе,  специально  опустило  корявую  сучковатую  ветку,  чтобы  хлестнуть  её  по  лицу.  Чеглок  машинально  отбил  удар,  тем  самым  спасши  Василисе  как  минимум  один  глаз.  Дерево  злобно  заскрежетало.

-  Пропусти  нас,  пожалуйста!  –  вежливо  сказала  Василиса,  обращаясь  к  недружелюбному  дереву.  –  Мне  детей  моих  нужно  найти!  Я  не  могу  уйти  без  них!

К  удивлению  Чеглока,  ветви  поднялись,  давая  дорогу  им  обоим.  Свет  стал  ярче,  но  это  не  был  тёплый  свет  костра,  свеч  или  факелов.  Это  был  потусторонний  сине-зелёный  свет,  придавший  странный  оттенок  лицам  путников.  Оба  смахивали  на  живых  мертвецов.  Василиса  тянула  ловчего  почти  силком.  Её,  словно  мотылька,  влекло  это  ужасное  свечение.

Наконец  их  путь  закончился.  Они  вышли  к  частоколу  из  человеческих  костей.  Это  было  жуткое  зрелище  само  по  себе,  но  в  довершение  всего  каждая  кость  была  увенчана  оскаленным  черепом,  и  страшный  свет  шёл  из  пустых  глазниц  этих  черепов.  Когда  путники  приблизились,  все  черепа  повернулись  в  их  сторону,  и  Василиса  с  Чеглоком  оказались  ярко  освещены,  словно  черепа  тщились  рассмотреть  пришедших,  клацая  оскаленными  зубами.

-  Чеглок,  -  негромко  сказала  Василиса  ловчему,  зубы  которого  стучали  примерно  так  же,  как  у  черепов  на  костяном  заборе,  -  помни,  ничего  не  бойся.  Не  нужно  бояться.

-  П-посм-мотри,  там  руки  ч-человечьи  в-вм-место  запоров,  -  пробормотал  Чеглок.  –  И  р-рот  в-вм-место  замка.

Ничего  не  ответив,  Василиса  потянула  его  к  этим  ужасным  воротам. 

-  Здравствуйте!  –  смело  сказала  она  и  низко  поклонилась.

-  Здравствуй  и  ты,  коли  не  шутишь!  –  басом  ответил  рот-замок,  продемонстрировав  полный  набор  острых  зубов.

-  Скажи,  уважаемый  замок,  не  проходили  ли  здесь  мои  дети,  близнецы,  девочка  Мила  и  мальчик  Слава?  Мы  давно  ищем  их,  беспокоимся.

Рот  ухмыльнулся:

-  Может,  и  проходили. 

-  Так  они  здесь?  –  обрадовалась  Василиса.

-  Может,  и  здесь.

-  Ой,  милый  замочек,  пропусти  нас,  пожалуйста! 

Чеглока  просто  передёрнуло  при  этих  словах:  ничего  себе  милый  замочек!  А  «милый  замочек»  плотоядно  растянулся  в  очередной  ухмылке:

-  Не  могу,  не  велено!

-  Замочек,  пропусти,  будь  добр,  а  я  тебя  за  это  хлебушком  угощу!  –  продолжала  ласково  уговаривать  чудовище  Василиса.

-  А  этот,  -  одна  из  рук  указала  пальцем  на  Чеглока,  -  меня  не  тронет?

-  Нет,  не  бойся,  мы  тебя  не  обидим!

У  ловчего  рубаха  на  спине  намокла  от  пота.  Надо  же,  Василиса  уговаривает  этого  страшилу  не  бояться,  как  недавно  его,  Чеглока,  уговаривала!

-  А  хлеб  настоящий?  –  проревел  рот.

-  Самый  настоящий,  на  яйце  мешён,  в  печи  печён,  -  с  этими  словами  женщина  достала  тот  самый  кусок,  который  собиралась  съесть  утром,  да,  видно,  приберегла.

Когда  она  поднесла  хлеб  к  страшному  рту,  Чеглок  оцепенел.  Василиса  же  без  видимого  страха  положила  кусок  прямо  меж  острых  зубов:

-  Кушай  на  здоровье!

Когда  хлеб  был  разжёван  и  проглочен,  рот  закрылся,  а  руки-запоры  расцепились,  расступились  со  скрежетом  кости,  пропуская  гостей.  Василиса  вошла  первой,  за  ней,  словно  в  страшном  сне,  шагал  Чеглок.  Ворота  сомкнулись  за  ними,  руки  снова  накрепко  сцепились,  а  черепа,  потеряв  интерес  к  происходящему,  со  скрипом  повернулись  наружу  забора,  освещая  глазницами  шепчущий  лес. 

Василиса  почти  не  удивилась,  когда  посреди  замусоренного  и  заросшего  бурьяном  «двора»  обнаружилась  небольшая  избёнка.  Впрочем,  небольшой  она  только  казалась.  Как  только  гости  сделали  несколько  нерешительных  шагов,  изба  поднялась  с  земли  на  две  здоровенные  костлявые  ноги  наподобие  куриных.  При  ближайшем  рассмотрении  ноги  и  в  самом  деле  оказались  куриными. 

-  Это  что?  –  Василиса  резко  обернулась  к  Чеглоку.  –  Избушка  на  курьих  ножках? 

Тот  молча  кивнул.

-  И  кто  в  ней  живёт?

Ловчий  промолчал.

-  Дети  там,  внутри,  что  ли?

Снова  молчание.

-  Ладно,  сейчас  зайду  и  проверю.

-  Не  зайдёшь,  -  наконец  разлепил  губы  Чеглок.  –  Двери  нет.

Василиса  хмыкнула  и  попробовала  подойти  поближе.  Раздалось  недовольное  кудахтанье,  и  избушка  отбежала  от  женщины  в  сторону.

-  Цыпа-цыпа-цыпа!  –  ласково  позвала  Василиса,  и  избушка  остановилась.  –  А  что  я  дам  тебе!

Избушка  переминалась  с  лапы  на  лапу,  а  Василиса  судорожно  шарила  по  карманам.  Наконец  она  нащупала  горсть  хлебных  крошек  и  бросила  их  в  сторону  избушки.  Та,  помявшись  немного,  присела  прямо  на  них,  а  потом  поднялась.

-  Ну  что,  подкрепилась?  –  спросила  Василиса.  Её  голос  сразу  посуровел.  –  А  теперь  стань  по-старому,  как  мать  поставила:  к  лесу  задом,  а  ко  мне  передом!

Чеглок  примёрз  к  месту,  а  избушка  со  скрипом  стала  обращаться  к  ним  другой  стороной.  Там  была  и  дверь,  и  небольшие  оконца,  закрытые  ставнями.  Избушка,  повернувшись,  присела,  и  дверь  распахнулась,  приглашая  гостей  войти. 

Мгновение  помедлив,  Василиса  переступила  порог.  Чеглок,  словно  сомнамбула,  шагнул  вслед  за  ней.  Дверь  моментально  захлопнулась.  Стало  темно.

Когда  глаза  Василисы  привыкли  к  сумраку  (гораздо  позже,  чем  глаза  Чеглока,  разумеется),  оказалось,  что  внутри  помещение  куда  просторнее,  чем  казалось  снаружи.  Маленькая  избёнка  выглядела  хоромами.  Правда,  грязными  и  тёмными,  но  всё  же  хоромами. 

-  Такого  не  бывает,  -  прошептал  Чеглок.  –  Не  должно  быть.

-  Ну  что  ты,  -  спокойно  ответила  Василиса,  сама  удивляясь  тому,  что  она  говорит,  -  это  просто:  есть  какой-то  наговор,  заговор  или  что-то  в  этом  роде.  Читаешь  его,  и  –  хлоп!  –  внутри  больше  места,  чем  снаружи. 

-  Там,  в  глубине,  -  всё  так  же  шёпотом  проговорил  ловчий,  -  там  кто-то  есть. 

-  Думаю,  здесь  есть  свечки,  лучины  или  что-то  в  этом  роде?  –  поинтересовалась  Василиса.  –  Я  ведь  не  ловчий,  в  темноте  почти  не  вижу…

Откуда-то  из  темноты  раздалось  шуршание  и  неуверенный  голос:

-  Мама?  Ты?

-  Мила?!  А  Слава  где?  –  крикнула  Василиса.

-  Я  здесь,  -  ответил  мальчишеский  голос.

-  Идите  сюда,  оба!  Я  вам  уши  надеру!

-  Мы…  не  можем,  -  ответила  Мила.

-  Почему  это?

-  Мы  заперты.

Тем  временем  Чеглок,  который  прекрасно  видел  во  тьме,  нашёл  плошку  с  фитилём,  плавающим  в  каком-то  жире.  Ему  удалось  зажечь  фитиль,  и  в  избе  стало  светлее.

-  Фу,  что  за  вонь?  –  наморщила  нос  Василиса.

-  Это  от  жира,  -  ответил  Чеглок,  ставя  плошку  на  середину  грубо  сколоченного  стола. 

Вокруг  этого  стола  стояли  чурбаки,  видимо,  заменяющие  хозяевам  стулья.  Посреди  просторного  помещения  стояла  здоровенная  печь,  а  то,    что  за  ней,  Василисе  не  удавалось  разглядеть  из-за  слабого  и  неверного  света.  Тогда  женщина  прошла  в  глубину  помещения  и  вскрикнула:  её  дети  сидели  в  прочных  деревянных  клетках,  и  каждая  из  клеток  была  заперта  крепким  замком!

-  Что  это?  Что  это  такое?  Кто  вас  сюда  посадил?!  –  губы  Василисы  тряслись  от  ярости.  –  Где  ключи?  Где  хозяева? 

-  Мама,  мама,  это  бабка  старая  нас  заперла…  Мы  пришли  без  приглашения,  она  сказала…  А  мы  не  пришли,  нас  огромные  птицы  принесли,  знаешь,  просто  подхватили  и  тащили…  А  ещё  она  сказала,  что  откормит  нас  и  съест,  в  печке  запечёт…  Страшная  такая  старая  карга…  У  неё  протез  вместо  ноги,  -  наперебой  заговорили  близнецы.  –  Эта  бабка  –  какая-то  колдунья…

-  Баба-Яга,  -  поправил  ребят  подошедший  Чеглок.

-  Что-что?!  –  Василиса  была  ошеломлена.  –  Это  же…  Это  же  просто  сказки!

-  Вот  и  я  так  думал,  -  вздохнул  Чеглок.  –  Теперь,  боюсь,  она  и  нас  с  тобой  сожрёт…

-  Не  сожрёт,  -  сказала  Василиса  с  уверенностью,  которой  на  самом  деле  не  испытывала,  -  подавится.  Скажи  лучше,  Чеглок,  ты  можешь  замки  эти  отомкнуть  или  просто  срубить?

Чеглок  пожал  плечами,  внимательно  осмотрел  замки  на  клетках,  потом  вынул  из-за  спины  меч,  размахнулся  и…  чуть  не  отсёк  себе  полноги.  Мила  взвизгнула,  Слава  замер,  а  Василиса  прерывисто  вздохнула.

-  Не  смогу,  -  сказал  Чеглок.  –  Замки  заговорены  неизвестным  мне  заклятьем,  поэтому  разбить  их  не  смогу.

-  Ладно,  ладно,  -  Василиса  начала  немного  нервничать,  -  дайте  мне  подумать.  Что  обычно  делают  в  таких  ситуациях?

Близнецы  прыснули.

-  Мама,  нормальные  люди  обычно  не  попадают  в  такие  ситуации!  –  менторским  тоном  сообщила  Мила.

-  Нормальные  люди,  -  резко  ответила  ей  мать,  -  обычно  ведут  себя  осторожно,  особенно  в  незнакомых  местах.  Нормальные  люди  не  убегают  сломя  голову  в  лес.  В  конце  концов,  нормальные  люди  читают  сказки!  –  неожиданно  закончила  она.

-  А  причём  тут  сказки?  –  опешила  Мила.

-  А  при  том,  что  вас,  дураков  малолетних,  и  в  самом  деле,  в  печку  сунут!

-  Я  не  хочу  в  печку,  -  капризно  сказала  Мила.

-  Придётся  мне  отработать,  -  задумчиво  произнесла  Василиса.  –  Думаю,  от  моих  услуг  она  не  откажется.  Таковы  правила.

-  О  чём  ты?  –  на  этот  раз  Василису  не  понял  даже  Чеглок.

-  Увидишь,  -  бросила  она.  –  Только  скажи,  ты  останешься  или  уйдёшь?

-  Куда  же  мне  идти?  С  вами  останусь,  а  там,  -  будь  что  будет,  -  ответил  ловчий.

-  Спасибо,  -  улыбнулась  Василиса,  -  тогда  помоги  мне.  До  прихода  хозяйки  здесь  надо  прибрать,  еду  приготовить  и  всё  такое…

-  Еду?  Для  злобной  психованной  старухи?  –  изумился  Слава.  –  Да  мы  думали,  что  Чеглок  её  в  капусту  порубит!

-  Нет,  -  покачал  головой  Чеглок,  -  не  мне  с  ней  тягаться.  Если  это  правда,  и  мы  попали  в  избу  Яги,  то  спаси  и  сохрани  нас  Велес!

С  этими  словами  он  снял  ножны,  колчан,  сумки,  сложил  всю  поклажу  в  углу  и  закатал  рукава.  Василиса  огляделась  по  сторонам,  нашла  метлу  и  принялась  за  уборку.

Через  несколько  часов  в  избе  стало  гораздо  чище  и  светлее,  что  ли.  Чеглок,  к  собственному  удивлению,  обнаружил  и  колодец,  и  сараюшку,  и  баньку,  и  поленницу  во  «дворе»,  огороженном  частоколом  из  человечьих  костей.  Он  натаскал  воды,  наколол  дров,  аккуратно  сложил  их,  а  часть  притащил  в  избу  на  растопку  печи.  Василиса,  покончив  с  уборкой,  принялась  за  готовку.  Ей  пришлось  вымыть  кучу  горшков,  чугунков  и  плошек.  Вскоре  в  печке  пыхтела  каша,  на  столе,  выскобленном  до  желтизны,  высилась  горка  блинов,  на  сковородке  скворчала  яичница. 

Василиса,  раскрасневшаяся  и  взмокшая,  утиралась  полотенцем. 

Чеглок  с  одобрением  поглядывал  вокруг:

-  Ай  да  Василиса!  Здесь  просто  всё  по-другому  стало!  Ай  молодец!

Занявшись  делом,  он  перестал  испытывать  животный  страх,  а  теперь,  когда  изба  приобрела  жилой  человеческий  вид,  и  вовсе  успокоился.  Зато  близнецы  нервничали  всё  больше,  предчувствуя  скорое  возвращение  хозяйки.

За  окном  что-то  загремело,  загрохотало,  у  порога  стукнуло.

-  Это  она!  –  страшным  шёпотом  сообщили  близнецы,  забиваясь  в  самые  дальние  углы  своих  клеток.

-  Ничего  не  бойтесь!  –  сказала  Василиса  им  так  же,  как  недавно  Чеглоку.

К  ловчему  вернулся  страх,  он  отступил  подальше  от  порога.  Василиса,  напротив,  подошла  поближе.  Дверь  распахнулась,  словно  её  пнули  ногой,  и  в  проёме  появилась  та  самая  Баба-Яга,  о  которой  говорили  дети.

Низкая,  сгорбленная,  седые  патлы  выбиваются  из-под  косынки,  на  длинном  крючковатом  носу  сидит  безобразная  бородавка,  узловатые  руки  сжимают  помело,  а  одна  нога  сухая,  словно  палка,  искривленная  болезнью.

За  порогом  стояла  железная  ступа,  а  в  ней  –  железный  посох  (потом  выяснилось,  он  называется  пест).  Старуха  ловким  движением  отправила  помело  к  ступе.

-  Тьфу,  тьфу,  человечьим  духом  пахнет!  –  скрипучим  голосом  произнесла  бабка.  –  Гадость  экая!  Гости  у  меня  незваные-непрошеные,  что  вы  зачастили  так-то?

-  Здравствуй,  бабушка!  –  громко  ответила  Василиса  и  отвесила  Яге  земной  поклон.  –  Это  мы,  я,  Василиса,  да  друг  мой,  Чеглок.  Извини,  что  потревожили  тебя,  мы  пришли  искать  детей  моих,  Славу  и  Милу…

-  Детей?!  –  в  старческом  голосе  послышалась  насмешка.  –  Были  твои,  стали  мои!  Не  отдам,  они  мне  самой  нужны!  Я  их,  может,  съем!  А  тебя  да  Чеглока  твоего  тоже  съем!  А  нет  –  заколдую,  будете  бегать  барсуками  по  лесу!  Я  здесь  хозяйка!  –  и  для  пущего  устрашения  ведьма  топнула  костяной  ногой  о  пол.

Но  Василиса  не  собиралась  отступать.

-  Ты  тут  хозяйка,  верно,  -  покладисто  ответила  она,  -  да  только  прошу:  не  ешь  нас.  Я  тебе  верой  и  правдой  служить  буду,  убирать,  еду  готовить,  одежду  стирать…  Ты  голодной  не  останешься. 

-  Хм,  служить?  –  бабка  остро  глянула  на  Василису  из-под  косматых  бровей  и  притворила  дверь.

-  Служить,  -  твёрдо  ответила  та.-  И  если  ты  меня  похвалишь,  то  отпустишь  нас  всех.

-  Если  похвалю?  А  если  не  похвалю?  Будешь  служить  вечно?

-  Буду.  Только  детей  не  ешь.  И  Чеглока,  конечно. 

-  Хм.  Давай  договоримся:  похвалю  тебя  трижды  –  отпущу  вас  всех.  А  если  не  похвалю,  останешься  здесь  навечно,  будешь  работать  на  меня…

-  Нет,  не  соглашайся,  -  беззвучно  шептал  Чеглок,  -  с  ней  нельзя  договориться,  ей  нельзя  служить…  Нет,  нет…

-  Договорились,  -  сказала  Василиса.  –  Похвалишь  меня  трижды  –  отпустишь  нас  всех,  а  нет  –  я  останусь  у  тебя  навеки.

Баба-Яга  радостно  захихикала.

-  А  теперь  садись,  поешь,  отдохни  с  дороги,  -  не  обращая  внимания  на  этот  смех,  предложила  Василиса.  –  Вот  и  начало  моей  службы.

Старуха  перестала  смеяться  и  принюхалась.

-  Ишь  ты!  –  буркнула  она,  усаживаясь  за  стол,  -  растратчица  какая!  Сколько  яиц  извела!  А  каши  зачем  столько  наварила?  Прокиснет  небось!

-  Не  прокиснет,  ведь  детям  и  Чеглоку  тоже  есть  нужно…

-  Да?  –  сварливо  отозвалась  Яга,  -  и  зачем  мне  их,  дармоедов,  кормить?

-  А  как  же  ты  их  съесть  собираешься?  Они  же  худые!  –  «удивилась»  Василиса.  –  Их  же  откормить  надо!

Яга  захохотала:

-  Что  ж,  ладно,  пусть  едят!  Но  за  моим  столом  сидеть  им  нечего!  Две  миски  в  клетки  поставишь,  а  этот,  -  она  кивнула  на  ловчего,  -  пусть  у  двери  на  сундуке  сидит!  Чего  ты  встала  столбом!  Ишь  улита!  Давай  шевелись!

После  ужина  Баба-Яга  сыто  рыгнула.

-  Довольна  ли  ты,  бабушка?  –  осведомилась  Василиса.

Яга  хитро  усмехнулась:

-  Нет,  не  довольна!  Очень  недовольна!

-  Это  ещё  почему?  –  раздался  голосок  Милы  из  клетки.  –  Мама  так  много  всего  наготовила…

-  Вот  именно!  –  Яга  подняла  узловатый  палец  кверху.  –  Много!  Объелась  я!  А  в  моём  возрасте  это  вредно!  И  вообще,  чего  это  сюда  ловчий  притащился?  Я  их  на  дух  не  переношу,  этих  ловчих!

-  Бабушка,  он  со  мной  пришёл,  не  сердись  на  него,  -  пояснила  Василиса.

-  Буду  сердиться!  Эти  ловчие  половину  живности  лесной  почём  зря  перестреляли  да  порубили,  только  и  могут,  что  девок  портить…

-  Неправда!  –  вступилась  за  Чеглока  Мила.  –  Он  не  такой!

-  Как  же!  Был  тут  один…  Ловчий…  Напакостничал  тут,  понимаешь,  со  мной  воевать  надумал…

-  И  что?–  заинтересовалась  Василиса.

-  Что-что…  Да  ничего,  -  проворчала  Баба-Яга,  -  съесть  его  нельзя,  отравишься  только,  так,  поучила  его  маленько,  чтобы  не  озоровал  боле,  да  и  отпустила  восвояси…

-  Отпустила?  –  взвился  Чеглок  со  своего  сундука.  –  Да  ты  же  с  его  спины  ремней  нарезала!

Василиса  уронила  горшок,  и  он  с  грохотом  разлетелся  на  множество  черепков.

-  Ишь,  бестолочь  безрукая!  –  прикрикнула  Яга.  –  Ты  ж  разоришь  меня!

-  Я  уберу,  -  тихо  ответила  Василиса,  -  прости.  А  что  было  с  тем  ловчим?

-  Это  был  брат  мой  названый,  Кречет!  –  глаза  Чеглока  метали  молнии.  –  За  что  ты  его  так?  Он  теперь  калека,  на  жизнь  себе  заработать  не  может,  а  за  рассказы  свои  посмешищем  стал  в  Семиплещенске! 

-  На  жизнь  заработать  не  может,  говоришь?  –  прищурилась  бабка.  –  Это  хорошо.  У  него  время  появится  подумать,  как  он  жил  и  можно  ли  другим  жизнь  портить…

-  Он  ничего  не  портил!  Он  делал  свою  работу!  Он  был  хорошим  ловчим!

Василиса  в  ужасе  подумала,  что  Яга  теперь  их  всех  прикончит,  но  та  неожиданно  миролюбиво  сказала:

-  Молодой  ты  ещё,  Чеглок,  многого  не  знаешь.  Вот  поживёшь  здесь,  может,  и  переменится  твоё  соображение…  Однако,  устала  я  что-то,  пойду  спать. 

-  А  Василисе  где  спать?  –  с  затаённой  ненавистью  спросил  Чеглок.

-  Во-первых,  ей  спать  ещё  не  полагается,  посуда  не  мыта,  пол  не  дометен,  стол  не  чищен.  А  во-вторых,  раз  уж  ты  такой  заботливый,  или  свой  сундук  уступи,  или  сооруди  для  неё  что-нибудь!

И  Баба-Яга  полезла  на  тёплую  печь.  Чеглок,  покрутившись  немного,  решил  спать  во  дворе  (черепа  и  кости  его  больше  не  пугали),  а  Василисе  действительно  уступить  длинный  узкий  сундук.  Дети  растянулись  в  клетках.  Василиса,  закончив  работу,  дунула  на  фитиль  в  плошке  и  отправилась  отдыхать.

Баба-Яга  наутро  подняла  Василису  чуть  свет:

-  Вставай,  лентяйка,  нечего  бока  отлёживать!  Работа  тебя  дожидается!

Спросонья  Василиса  чуть  не  свалилась  с  сундука.

-  Ишь,  соня!  Я  полечу  по  своим  делам,  а  ты  двор  в  порядок  приведи,  амбар  расчисти,  хлеба  испеки,  а  к  моему  приходу  натопи  баньку,  попариться  мне  охота!

-  Хорошо,  -  уступчиво  ответила  Василиса.  –  А  когда  ждать-то  тебя,  Яга  Ягишна?

-  Когда-когда…  Не  знаю,  как  захочу,  так  и  вернусь…

-  К  какому  же  сроку  мне  хлеб  ставить  и  баню  топить?

-  А  это  уж  твоё  дело!  –  сварливо  сказала  старуха.  –  Это  ж  тебе  надобно,  чтоб  я  довольна  осталась…

И  она,  сунув  пальцы  в  рот,  пронзительно,  оглушающе  засвистела.  Дверь  распахнулась,  как  от  порыва  ветра,  у  порога  уже  подпрыгивала  железная  ступа,  а  в  ней  погромыхивал  пест.  Баба-Яга,  оттолкнувшись  костяной  ногой,  прыгнула  в  ступу,  ухватила  метлу  и,  орудуя  ею,  как  рулём,  резко  взмыла  вверх.

Василиса  протёрла  глаза.  Яга  улетела,  а  задание  оставила  не  из  простых.  Двор  зарос  сорняками,  в  амбар  ещё  никто  не  заглядывал  (видимо,  туда  вообще  лет  сто  никто  не  заглядывал),  а  как  пекут  хлеб,  Василиса  не  имела  ни  малейшего  представления.

-  Что  же,  начнем,  пожалуй,  с  завтрака,  -  сказала  она  сама  себе.

-  Дайте  вы  поспать,  -  раздалось  ворчание  Милы.

-  Пожалуйста,  -  легко  согласилась  Василиса,  -  спи  хоть  до  вечера,  ведь  всем  известно,  что  сон  заменяет  еду…

-  Молчи,  Милка,  мы  ведь  из-за  тебя  сюда  попали,  -  попенял  сестре  Слава.

В  избу  вошёл  Чеглок  и  принялся  растапливать  печь.

-  Всё  верно,  -  поддержал  он  мальчика,  -  непослушные  дети,  которые  убегают  от  родителей,  всегда  попадают  к  Бабе-Яге,  так  во  всех  сказках  говорится.

-  Хм,  а  как  твой  названый  брат  попал  сюда?  –  поинтересовалась  Мила.  –  Учителей  не  слушал?  Из  школы  убежал?

Чеглок  промолчал.  Василисе  показалось,  что  он  чего-то  не  договаривает,  но  времени  не  было  выяснять.  В  конце  концов,  это  чужие  секреты,  а  ей  дело  надо  делать…  С  завтраком  было  быстро  покончено,  и  Василиса  просунула  к  Миле  в  клетку  кувшин  с  водой,  тряпку  и  всю  грязную  посуду.

-  Это  ты  вымоешь!

Мила  начала  протестовать,  но  Василиса  безапелляционно  заявила:

-  Что  ж,  не  нравится  мыть  посуду,  может,  в  печке  сидеть  понравится  больше!

Василиса  и  Чеглок  вышли  во  двор. 

-  Да,  -  озадаченно  сказала  женщина,  -  этот  дворик  мне  и  за  год  в  порядок  не  привести!  Я  ведь  даже  не  знаю,  как  это  делается!

-  Ну,  можно  перекопать  весь  двор,  -  неуверенно  предложил  Чеглок,  -  знаешь,  чтобы  от  сорняков  избавиться…  А  можно  огнём…

-  Этак  мы  с  тобой  и  хату  спалим…  Подожди-ка,  -  вдруг  сказала  Василиса,  -  есть  у  Яги  другой  огонь…

Не  успел  Чеглок  спросить,  что  это  за  огонь  такой,  как  Василиса,  прихватив  полено,  приблизилась  к  костяному  частоколу  с  черепами.  Подцепив  один  из  черепов,  она  нанизала  его  на  полено.  Череп  вертелся  и  клацал  зубами,  но  дотянуться  до  женщины  не  мог.  Василиса  же,  поворачивая  полено  то  так,  то  этак,  направляла  свет  из  глазниц  черепа  на  бурьян.  Стебли,  больше  похожие  на  небольшие  деревца,  обугливались,  съёживались  и  рассыпались  пеплом. 

Несколько  минут  ловчий  наблюдал  за  Василисой,  а  потом  последовал  её  примеру.  Дело  пошло  куда  быстрее.  Скоро  весь  двор  был  усыпан  пеплом,  а  зарослей  на  нём  не  было  и  в  помине.  Василиса  и  Чеглок  вернули  черепа  на  место.  Пришла  очередь  браться  за  мётлы.  Эта  работа  была  полегче.  Вскоре  двор  был  выметен.

-  Ну,  что?  –  спросила  у  Чеглока  довольная  Василиса,  утирая  лоб  рукавом.  –  Теперь  возьмёмся  за  амбар?

Чеглок  кивнул.  Из  хаты  раздался  крик  Милы:

-  Мам,  а  мам!  Ну  мама!  Ма-а-а-ма!

Василиса  помчалась  в  дом.

-  Мама,  я  помыла  всю  посуду,  она  уже  и  высохла,  может,  поставить  её  на  место?  –  Мила  была  очень  довольна  собой.

Василиса  чуть  не  сплюнула  прямо  на  пол,  однако  забрала  сквозь  прутья  посуду  и  кувшин.

-  Мама,  -  не  унималась  Мила,  -  это  всё  надо  спрятать  в  сундук!

-  Какой  ещё  сундук?

-  Ну,  не  знаю.  Может,  тот,  на  котором  ты  спала?

-  Не,  Милка,  точно  не  тот,  -  вмешался  Слава.  –  Тебе  с  твоего  места  не  видно,  а  я  заметил,  что  Яга  из  сундука  с  другой  стороны  двери  доставала  миски…

Василиса  прошла  туда,  куда  указал  Слава.  Да,  сундуков  здесь  хватало.  В  одном  лежали  какие-то  меховые  халаты.  Или  это  шубы?  Василиса  перешла  к  следующему  сундуку.  В  нём  лежал  сияющий  меч  («Ого,  даже  лучше,  чем  у  Чеглока!»),  пара  потрёпанных  сапог,  изъеденный  молью  ковёр,  несколько  разноцветных  клубков,  старая  пыльная  скатерть… 

-  Старушка-то,  видно,  того,  из  ума  выживает,  старьё  коллекционирует,  -  отметил  Чеглок,  по  своему  обыкновению  подойдя  незаметно.

Василиса,  перекладывая  эти  странные  вещи,  заметила  среди  них  кольцо  вештицы,  которое  совсем  недавно  не  могла  стянуть  со  своей  руки.

-  Это  не  просто  старьё,  -  задумчиво  произнесла  Василиса.  –  Это  всякие  волшебные  вещи…

-  Не  трогай  их!  –  поспешно  сказал  ловчий.

-  Отчего  же?  Вот,  меч-кладенец…

-  Это  меч-самосек,  -  поправил  Чеглок.

-  Ладно,  пусть  самосек.  Сапоги…  Сапоги-скороходы!  Скатерть,  наверное,  самобранка.

-А  ковёр  зачем?

-  Это  ковёр-самолёт,  скорее  всего.  Клубки…  А,  знаю,  это  те  самые,  которые  дорогу  указывают!  –  догадалась  Василиса.

-  Дорогу  куда?

-  Не  знаю…  Куда-нибудь  в  тридесятое  царство…

-  Охрани  нас  Перун!  –  ужаснулся  Чеглок.  –  Это  царство  мёртвых!

-  Хм,  ладно.  А  что  это  за  маленькая  шкатулочка?

-  Ох,  Василиса,  не  трогай,  положи,  видишь,  она  заперта!

Василиса  крутила  в  руках  красивый  ларчик,  рассматривая  старинную  инкрустацию  Случайно  она  нажала  на  какой-то  выступ  возле  крышки,  и  ларчик  распахнулся.

-  Ах!  –  одновременно  вскрикнули  Чеглок  с  Василисой.

-  Что?  Что  там  такое?!  –  близнецам  ничего  не  было  видно,  и  они  метались  в  своих  клетках,  словно  два  тигра.

Из  ларчика  выскочили  три  пары  рук.  Просто  руки,  без  головы,  без  тела.  Эти  руки  зависли  в  воздухе  на  уровне  лица  Василисы.

-  Что  прикажешь,  хозяйка?  –  раздался  бесплотный  голос.  Три  голоса.

-  А…  А  что  вы  можете?  –  нерешительно  спросила  Василиса.

-  Любую  работу  можем  исполнить,  какую  прикажешь!

-  А  сколько  раз  можно  приказывать?  –  осторожно  поинтересовалась  Василиса.

-  Сколько  угодно,  хозяйка!  Мы  всё  умеем  и  никогда  не  устаём!

Василиса  на  миг  задумалась.  Чеглок  отчаянно  крутил  головой,  делая  страшные  глаза,  но  Василиса  притворилась,  что  ничего  этого  не  видит.

-  Слушайте  мой  приказ!  –  объявила  она.  –  Отправляйтесь  в  амбар  и  приведите  его  в  порядок!

-  Будет  исполнено,  хозяйка!  –  три  пары  рук  вылетели  из  хаты.

-  Мама,  кто  они  такие?  –  спросил  Слава.

-  Помощники.  Невидимые,  -  уточнила  Василиса.  –  Видны  только  руки.  Чеглок,  предлагаю  тебе  подготовить  всё  для  бани.

Чеглок  подумал  о  трёх  парах  рук,  которые  могли  бы  сделать  это  вместо  него.  Однако  хозяйкой  они  называли  Василису,  слушались  её,  так  что  ловчий  счёл  за  лучшее  тоже  подчиниться  «хозяйке».

К  обеду  амбар  уже  был  в  идеальном  порядке:  руки  подлатали  крышу,  вымели  паутину.  Василиса  увидела,  что  в  амбаре  было  много  зерна  (какого  –  она  понятия  не  имела),  видимо,  Баба-Яга  была  женщина  хозяйственная.

-  Что  ещё  прикажешь,  хозяйка?  –  спросили  три  пары  рук.

-  Научите  меня  хлеб  печь,  -  попросила  Василиса.  –  Сегодня  вы  сами  испеките,  да  мне  объясняйте,  что  и  как  делать,  а  потом  я  уж  вас  тревожить  из-за  хлеба  не  буду.

Руки  принялись  за  хлеб.  Объяснений  Василиса  толком  не  разобрала,  потому  что  руки  были  в  трёх  местах  одновременно,  мелькали  так  быстро  и  ловко,  что  объяснения  подчас  просто  не  поспевали  за  действиями.  Хлеб  в  печи  получился  румяный  и  ароматный.  Василиса  тоже  не  теряла  времени  зря:  начистила  картошки,  сварила  борщ,  отыскала  колбасу  и  зажарила  её.  Дети  только  облизывались,  предвкушая    пир.  Когда  все  приготовления  были  закончены,  Василиса  поклонилась  трём  парам  рук:

-  Спасибо  вам,  помощники  мои  неописуемые!  Отдохните,  откушайте  с  нами!

-  Благодарствуем,  хозяйка!  –  бесплотный  голос  потеплел.  –  Да  только  не  надобно  нам  никакой  еды.  Открой  ларчик  наш,  мы  туда  спрячемся,  а  если  понадобимся,  вновь  открой  его,  мы  и  придём  тебе  на  помощь.  Не  забудь,  как  вынешь  хлеб  из  печи,  положи  в  печь  полено  да  горшок  с  водой  поставь.

-  Для  чего  это?

-  Чтобы  печь  не  зевала,  чтобы  хлеб  в  хате  не  переводился!

-  Спасибо!  –  Василиса  сделала  всё,  как  посоветовали  руки.

Потом  она  подошла  к  сундуку  с  волшебными  предметами,  открыла  ларчик,  руки  мгновенно  исчезли  в  нём,  и  женщина  захлопнула  крышечку.  Неторопливо  она  сложила  все  вещи  в  прежнем  порядке  и  заперла  сундук. 

Вернулся  Чеглок.  Баня  была  истоплена,  оставалось  только  дождаться  саму  Бабу-Ягу.

Вновь  раздался  гром  и  стук:  Баба-Яга  приземлилась  посреди  двора.  Выходить  из  железной  ступы  старуха  не  спешила.

-  Что  так  пусто  во  дворе  моём  стало?  –  нелюбезно  осведомилась  она  у  встретившей  её  Василисы.  –  Где  растения  целебные?

Василиса  поняла,  что  сегодня  похвал  ей  не  слыхать,  поэтому  отвечала  Яге  довольно  дерзко:

-  Растения  целебные  обычно  в  лесу  или  поле  растут,  а  если  ты  про  двор  свой  говоришь,  то  здесь  только  бурьян  да  осот  росли.  Теперь  двор  твой,  как  видишь,  в  порядке. 

Баба-Яга  поджала  губы:

-  А  амбар?

-  Пойдём,  покажу  тебе.

Старуха  с  неохотой  выбралась  из  ступы,  а  та  немедленно  перебралась  поближе  к  избе,  прихватив  пест  и  метлу.  Осмотр  амбара  прошёл  в  молчании.  Яга  прохромала  в  дом,  принюхалась  и  поморщилась:

-  Чегой-то  ты,  Василиска,  недоработала.  Совсем  в  хате  не  проветрено.

В  клетках  завозились  близнецы,  Мила  прошипела  что-то  весьма  неприятное.  Старуха  мерзко  хихикнула  в  ответ.

-  Прости,  Ягишна,  -  смиренно  ответила  Василиса,  -  в  следующий  раз  проветрю.  Это  ж  просто  хлебом  пахнет.

-  Покажи  мне  этот  хлеб!  –  скомандовала  ведьма.

Василиса  подняла  полотенце  над  блюдом,  на  котором  высился  румяный  каравай.  Яга  сощурилась,  раздула  ноздри  неимоверно  длинного  носа.

-  Ишь,  какая!  Да  ведь  врёшь  ты  мне!  Не  человечьими  руками  этот  хлеб  делан!  –  старуха  пришла  в  ярость  и  сделала  резкое  движение,  будто  собиралась  выбросить  хлеб.

-  Что  ты  делаешь!  –  внезапно  рассердилась  Василиса.  –  Это  же  хлеб!  Как  ты  смеешь  хлебом  разбрасываться!

Слава  с  Милой  в  ужасе  застыли,  ожидая  самого  худшего.  Однако  Баба-Яга  захихикала,  гнев  её  улетучился:

-  А  ведь  верно,  чего  хлеб  выкидывать!  Когда  я  отобедаю,  а  ты  приберёшь  всё,  пойдёшь  на  заброшенную  мельницу  на  речушке,  отдашь  этот  хлеб  водяному.  Да  заодно  договоришься  с  ним,  чтоб  завтра  он  муки  мне  намолол,  снова  хлеб  печь  будешь!

-  Лучше  бы  нам  этот  хлеб  дали,  -  буркнул  Слава,  -  чем  на  какого-то  водяного  переводить.

От  слуха  старухи  не  ускользнули  эти  слова:

-  А  ты  что,  старику  уже  и  хлеба  пожалел?  Думаешь,  раз  он  водяной,  то  и  есть  ему  не  нужно?  А  за  работу,  за  помол  чем  его  благодарить  будешь,  а? 

-  Ничего  я  не  пожалел,  -  оправдывался  покрасневший  мальчик.  –  Я  просто  подумал,  что,  ну…  Что  у  него  и  так  есть…

Баба-Яга  фыркнула,  обдав  Василису  брызгами  борща:

-  Ладно.  Хлеб  поделишь:  треть  баннику  надобно  дать,  треть  черепам,  а  остаток  уж  водяному.  Был  бы  домовой  –  и  ему  бы  дали.

-  А  почему  домового  нет?  –  поинтересовалась  Мила.

-  Много  будешь  знать  –  скоро  состаришься,  -  загадочно  ответила  Яга.  –  Баня-то  истоплена?

-  Всё  готово.

Яга,  бросив  ложку  на  стол,  заковыляла  к  двери,  постукивая  костяной  ногой.  Василиса  растворила  окошко:

-  Чеглок!  Чеглок!  Баня!

Ловчий  стоял  во  дворе,  держа  наготове  ароматный  веник.  Наверное,  вплёл  туда  какие-то  свои  травы  для  запаха. 

-  Чеглок,  скажи,  когда  баннику  хлеб  оставлять?

-  Потом!  –  махнул  рукой  ловчий  и  заторопился  парить  старуху.

Василиса  покормила  детей,  наскоро  перекусила  сама  и  принялась  за  уборку.  Хлеб  она  аккуратно  разделила  на  три  части,  увязав  каждую  в  чистый  платочек.  Дети  немного  поворчали,  недовольные  тем,  что  им  не  досталось  ни  крошки  духовитого  каравая,  однако  ни  уговоры,  ни  просьбы  их  на  мать  не  подействовали.

-  Пойду,  черепа  покормлю,  -  коротко  сказала  Василиса,  выходя  во  двор.

Над  баней  курился  светлый  дымок:  работу  банщика  Чеглок  исполнял  хорошо.  Как  же  угостить  все  эти…  эти  черепа  и  никого  из  них  не  обделить?  Василиса  развязала  платочек  и  подошла  поближе  к  ужасающему  костяному  частоколу.

-  На,  черепок,  покушай,  -  ласково  обратилась  она  к  одному  из  них,  отщипнув  небольшой  кусочек  хлеба  и  ловко  забросив  его  в  оскаленные  зубы. 

-  И  тебе,  черепочек,  лакомый  кусочек,  -  это  подошла  очередь  следующего.

Дальше  дело  пошло  легче:  черепа  сами  поворачивались  к  Василисе,  ожидая  еды.  Женщина  опасалась,  что  хлеба  на  всех  не  хватит,  но,  к  её  удивлению  и  вящему  удовольствию  черепов,  кусок  почти  не  уменьшался,  и  ей  удалось  удовлетворить  аппетит  всех  костяных  стражей  избушки. 

Баба-Яга  к  этому  времени  напарилась  вдосталь  и,  довольно  покряхтывая,  вошла  в  избу  и  забралась  на  тёплую  печь.

-  Эй,  Василиска,  -  позвала  она.

-  Чего  изволишь,  Ягишна?

-  Подай  мне  напиться,  а  потом  иди  банника  угости!

Подав  Яге  травяного  отвара,  Василиса  взяла  очередной  ломоть  каравая  и  отправилась  в  баню.  Уже  свечерело.  Она  надеялась,  что  Чеглок  ей  поможет,  но  тот  куда-то  подевался.  «Ладно,  с  черепами  справилась,  справлюсь  и  с  банником»,  -  решила  Василиса  и  перешагнула  порог  приземистой  постройки.  Быстро  оглядев  парную,  она  увидела,  что  Чеглок,  блюдя  обычай,  оставил  мыла  обдерихе.  Из  этого  Василиса  сделала  вывод,  что  ничего  ей  уже  не  грозит.

-  Вечер  добрый!  –  громко  сказала  она.  –  Банник,  покажись,  я  тебе  хлебца  принесла!

Из  угла,  из  груды  веников,  послышалось  какое-то  шуршание.  Василиса  нервно  сглотнула,  когда  на  глаза  ей  показался  голый  старик  с  огромными  ручищами.  Тело  его  в  интимных  местах  было  облеплено  листьями  от  веников. 

-  О,  баба!  –  почему-то  обрадовался  он.  –  Хлеба  мне  принесла?

-  Да,  дедушка.

-  Какой  я  тебе  дедушка?  –  обиделся  банник.  –  Я  ещё  очень  даже  ничего!  Сил  полно!  А  кто  с  тобой  пришёл?  –  вдруг  поинтересовался  он.

-  Да  никого,  -  пожала  плечами  Василиса,  -  одна  я.

-  Хорошо,  -  ухмыльнулся  банник.  –  Значит,  никто  мне  не  помешает…  поужинать.  Подойди  ближе,  не  бойся,  и  хлеб  подай.

Василиса  сделала  несколько  нерешительных  шагов  к  старику,  который  с  каждой  минутой  казался  ей  всё  противнее.  Вдруг  дверь  за  её  спиной  захлопнулась,  банник  подскочил  к  ней  совсем  близко  и  облапил  обеими  непропорциональными  ручищами.

-  Вот  теперь,  милушка,  ты  и  узнаешь,  какой  я  старик!

Василиса  с  перепугу  выронила  хлеб  и  дико  заорала.  Банник  старался  поцеловать  её  (заодно  заглушая  вопль),  обеими  руками  разрывая  на  Василисе  одежду.

Мила  начала  задрёмывать,  свернувшись  в  клетке  калачиком,  когда  со  стороны  бани  раздался  душераздирающий  крик.  Девочку  подбросило  на  месте.

-  Это  что?

Слава  был  уже  на  ногах.  Он  вцепился  в    прутья  и  бешено  тряс  их:

-  Это  мама!  Выпустите,  выпустите  меня! 

Старая  ведьма  только  хихикнула  на  печи:

-  Нет,  не  выпущу!  Пусть  сама  справляется,  если  хочет,  чтобы  я  её  похвалила!

Слава  зверем  рыкнул  на  старуху,  впрочем,  это  её  не  особо  впечатлило.

-  Что  же  делать?  Что  делать?  –  Мила  бегала  взад  и  вперёд  по  клетке.  Вопли  стали  более  приглушёнными,  и  Миле  окончательно  стало  страшно.  –  Ма-а-м!  Ма-ма!

-  Ори  не  ори,  -  сказала  с  печки  Баба-Яга,  -  она  тебя  не  слышит.

-  Чегло-о-ок!  Чегло-о-ок!  Чеглок,  миленький,  помоги  маме!!!  –  Мила  чуть  голос  не  сорвала. 

Дверь  избушки  распахнулась  настежь,  и  в  неё  влетел  ловчий:

-  Где  она?  Где?

-  В  баню  пошла!  –  ответил  Слава.

-  Одна?!

-  А  больше  не  с  кем,  -  демонстративно  зевнула  старуха.

Чеглок  гневно  сверкнул  глазами,  топнул  ногой  и  умчался.

Василиса  и  впрямь  зря  назвала  банника  стариком.  Силища  в  нём  была  неимоверная:  банник  уже  завалил  Василису  на  спину,  зажав  обе  её  руки  одной  своей.  Ни  крики,  ни  просьбы  на  него  не  действовали.

-  Зря,  што  ль,  ты  сюда  пришла,  лапушка?  –  жарко  дохнул  он  прямо  в  лицо  Василисе.  –  А  хлебом  уж  потом  подкреплюсь,  как  с  тобой  закончу…

Василиса  яростно  рванулась,  в  ответ  жалобно  треснул  ворот  рубахи,  и,  на  радость  баннику,  рубаха  разорвалась  от  ворота  до  самого  пояса.

-  О,  это  дело,  молодец,  помогла  мне!  А  теперь  порты  сымай!  Неча  бабе  в  такой  одёже  разгуливать!

Вдруг  в  парной  появилась  какая-то  тень,  взмахнула  рукой,  что-то  звонко  шлёпнуло,  и  банник  тоненько  завизжал.

-  А  ну  слазь!

Услышав  этот  голос,  Василиса  зарыдала.  Никогда  ещё  она  так  не  радовалась  Чеглоку.  Ловчий  снова  хлестнул  банника  какой-то  хворостиной,  и  тот  съёжился,  уменьшился  в  размерах,  скатился  с  Василисы  и  отступил  к  той  самой  горе  веников,  из  которой  появился.

-  А  хлеб,  хлебушек-то?  –  слезливо  заканючил  старикашка.  Листья,  прикрывавшие  его  тело,  слетели  в  пылу  борьбы,  и  Василиса  с  содроганием  увидела  то,  что  они  прикрывали  раньше.  Да,  гордость  старика  была  не  напрасной. 

-  Подавись!  –  Чеглок  поднял  хлеб  с  пола  и  швырнул  его  баннику.  –  Чтоб  больше  не  смел  её  трогать!

-  Ишь  ты  какой!  Зачем  старичка  забижаешь?  –  между  словами  банник  запихивал  каравай  в  рот.  –  Как  только  Яга  тебя  на  порог  пустила?  Не  любит  она  вашего  брата!  И  вообще,  ко  мне  баба  сама-одна  ночью  пришла!  По  всем  правилам  она  –  моя!  Чего  ты  нарушаешь  обычай?  А  ещё  ловчий  называешься!

-  Ты  меня  обычаям  не  учи!  –  огрызнулся  Чеглок.  –  Она  не  твоя!

-  И-и!  –  махнул  рукой  банник,  скрываясь  среди  веников.

Чеглок  помог  плачущей  Василисе  подняться  с  пола,  гневно  глянул  на  разорванную  одежду:

-  Он  тебя  не…

-  Н-нет,  -  всхлипнула  Василиса,  -  не  успел.  Спасибо  тебе,  Чеглок!

С  этими  словами  она  крепко  обняла  ловчего  и  расцеловала  его. 

-  Ну  что  ты,  что  ты,  -  пробормотал  смущённый  и  польщённый  Чеглок.  –  Это  ведьма  специально  подстроила…  Хорошо,  что  Мила  закричала,  мол,  Чеглок,  помоги,  а  то  бы  я  не  услышал…

-  А  где  ты  был?  –  полюбопытствовала  Василиса,  понемногу  приходя  в  себя  и  запахивая  на  груди  рубаху.

-  Да…  в  сортире,  а  он  далековато,  понимаешь,  в  самом  углу  двора…

Василиса  нервно  рассмеялась  и  снова  обняла  ловчего.  Тот  ответил  ей  таким  же  крепким  объятием.

-  Пошли  вон  из  моей  бани!  –  раздался  недовольный  голос  банника.  –  Я  только  париться  здесь  разрешаю,  а  не  глупостями  заниматься!

-  А  сам-то  что?  –  возмутилась  Василиса,  предусмотрительно  отступая  за  спину  Чеглока.  –  Тебе,  выходит,  можно?

-  Мне  можно,  -  ворчливо  ответил  банник.  –  Баня-то  моя.  А  хлеба  в  следующий  раз  больше  принеси!

-  Я  тебя  в  следующий  раз  крапивой  по  голой  заднице  прижгу!  –  пригрозил  Чеглок.

-  А  я  на  тебя  Яге  пожалуюсь!  Она  у  тебя  из  спины  ремней  нарежет!

Чеглок  угрюмо  замолк.

-  Не  нарежет!  –  вступилась  Василиса.  –  Я  за  него  просить  Ягу  буду!

Чеглок  решительно  подхватил  Василису  под  локоть  и  вывел  из  бани.  На  свежем  воздухе  она  вновь  истерично  всхлипнула,  вспомнив  про  третью  часть  каравая.

-  Что?  –  встревожился  Чеглок.

-  Мне  ведь  ещё…  Ещё  к  водяному  идти  на  заброшенную  мельницу,  -  слёзы  душили  Василису.  –  Я  его  боюсь,  Чеглок.  А  его  надо  просить  об  одолжении:  чтоб  муки  нам  намолол  на  завтра  на  хлеб…

-  Идём  вместе,  -  ловчий  был  исполнен  мрачной  решимости.  –  Только  вот  переодеться  тебе  надобно. 

Василиса  только  вздохнула  и  отёрла  глаза. 

Яга  уже  дремала,  а  может,  притворялась  спящей,  когда  Чеглок  с  Василисой  вошли  в  избу.  Близнецы  встрепенулись  в  своих  клетках.

-  Мама,  что  там  было?  Почему  ты  кричала?  Ты  в  порядке?  Хлеб  баннику  отдала?  А  что  он  сказал?  Он  что,  злой?  –  засыпали  они  мать  вопросами.

-  Всё  нормально.  Просто  этот  банник  немного…  странный.  Он  меня  напугал.  Ну,  выскочил  неожиданно…

Разорванной  одежды  матери  дети  со  своих  мест  не  видели,  а  её  путаные  объяснения  их  вполне  устроили.

-  Ягишна,  а  Ягишна!  –  окликнула  Василиса  ведьму.  –  Есть  ли  у  тебя  одежда  на  смену  моей?  Ягишна!

Старуха  молча  лежала  на  печи,  задрав  нос  к  потолку.  Женщина  ещё  несколько  раз  окликнула  её,  но,  не  дождавшись  ответа,  решила  сама  пошарить  по  сундукам.  Конечно,  сундук  с  волшебными  вещами  трогать  в  присутствии  Бабы-Яги  она  не  решилась,  но  в  других  сочла  возможным  порыться.  Нашлись  платья  и  сарафаны,  которые  Василиса  с  презрением  отбросила.  Но  под  конец  она  обнаружила  рубашку  со  штанами,  которые  пришлись  ей  впору.  Прижав  одежду  к  груди  и  прихватив  платок  с  куском  каравая,  она  выскочила  во  двор.  Чеглок  –  за  ней. 

-  Мам,  ты  куда?  –  успела  крикнуть  Мила.

-  Известно  куда  –  к  водяному,  -  ответила  с  печки  Яга.  –  Мука-то  ей  к  завтрему  нужна.

-  А  чего  ты  молчала,  когда  мама  тебя  про  одежду  спрашивала?!  –  сердито  осведомилась  девочка.

-  А  я  тут  хозяйка:  хочу  –  молчу,  хочу  –  кричу!  А  вот  вы  умолкните  немедленно,  у  меня  от  вас  уже  все  кости  ноют!

-  Это  оттого,  что  у  тебя  злости  полные  кости,  -  мстительно  сказала  девочка.

-  Милка,  тихо,  -  шикнул  на  неё  брат.

-  А  вот  я  сейчас  суну  тебя  в  печку,  запеку  тебя  в  тесте,  а  потом  попирую,  -  протянула  Яга,  -  по  утренней  росе  покатаюсь,  поваляюсь,  Милкина  мяса  наевшись…

-  Не  трожь  мою  сестру!

Мила  с  минуту  помолчала,  а  потом  радостно  заявила:

-  Нет,  ты  меня  в  печку  не  сунешь!

-  Это  ещё  почему?

-  А  потому,  что  для  теста  тебе  мука  понадобится,  а  муки-то  и  нет,  ведь  ты  маму  послала  к  водяному  на  старую  мельницу,  чтобы  он  муки  намолол!

Слава  испугался:  язык  его  сестры  мог  запросто  довести  их,  нет,  не  до  Киева,  а  до  могилы.  Заступиться  за  них  некому:  мама  с  Чеглоком  ушли.  Однако  ведьма  скрипуче  захохотала,  а  потом,  отсмеявшись,  сказала:

-  Ладно,  Лиса  Патрикеевна,  спи  уж!  И  ты,  Слава,  спи!  Сегодня  не  буду  вас  жарить  –  сытая  я,  матери  спасибо  скажете,  когда  вернётся!

И  старуха  захрапела  на  тёплой  печи.

Василиса  на  ощупь  переоделась  во  дворе:  глаза  черепов  почему-то  не  светились.

В  лесу  было  еще  темнее,  хоть  глаз  выколи.  Интересно,  почему  черепа  не  освещали  этот  лес,  словно  фонари?  То  ли  не  хотели,  то  ли  у  них  выходной,  то  ли  от  чрезмерной  сытости…  Хорошо,  что  Чеглок  видел  в  темноте,  он  поддерживал  Василису,  которая  спотыкалась  на  каждом  шагу. 

-  Слушай,  а  где  же  эта  речка?  И  где  на  ней  мельница?  –  жалобно  спросила  Василиса,  в  очередной  раз  споткнувшись  о  корень. 

-  Подожди  немного,  я  чую,  пахнет  свежестью,  значит,  река  близко.

Василиса  была  совершенно  деморализована  своим  приключением  с  банником,  поэтому  послушно  шла  за  Чеглоком  и  делала  всё,  что  он  велел.  А  велел  он  держаться  за  его  руку  покрепче,  да  нет,  не  так  крепко,  а  то…  За  пазухой  у  него  что-то  булькнуло.

-  Это  что?  –  насторожилась  Василиса.

-  Да  ничего.  Не  переживай.  Идём.

Скоро  лес  расступился,  послышался  плеск  воды.  Ближе  к  реке  стояли  плакучие  берёзы,  ветви  которых  были  сплетены  над  землёй  в  виде  качелей.  На  этих  качелях  сидела  тоненькая  девушка,  почти  девочка,  с  распущенными  светлыми  волосами,  босая,  в  белой  свободной  сорочке.  Василиса  остановилась  как  вкопанная.  Девочка  обернулась.  Лицо  её  виднелось  бледным  пятном  между  ветвями. 

-  Что  ты  тут  делаешь?  Одна,  в  такое  время?  –  спросила  Василиса.

Девочка  улыбнулась:

-  Качаюсь.

-  Тебе  нужно  домой!  Здесь…  Здесь  опасно!  И  вообще,  почему  ты  в  таком  виде?

-  Она  же  русалка,  -  шепнул  Василисе  Чеглок.

-  Да,  я  русалка,  -  снова  улыбнулась  девочка.

-  Ты  же  говорил,  что  русалки  –  это  утопленницы,  -  свистящим  шёпотом  обратилась  к  ловчему  Василиса.

-  Да.  В  этом  он  тебя  не  обманул,  -  мелодично  проговорила,  почти  пропела  девочка.

-  А  где  твой  хвост?

Этот  вопрос  удивил  юную  утопленницу:

-  Какой  хвост?

-  Ну,  такой…  Вместо  ног  должен  быть  хвост,  чтобы  плавать.

Русалочка  рассмеялась.  Чеглок  пояснил:

-  Нет,  у  русалок  хвоста  нет,  это  же  просто  девушки-утопленницы.  Хвост  только  у  фараонок  есть.  Это  дочери  Морского  царя.  Они  в  море-океане  плавают,  на  камни  поутру  выходят  и  моряков  пением  губят.

-  Петь  и  я  умею,  -  русалочка  соскочила  с  качелей  и  подошла  поближе.  –  Хочешь,  я  тебе  спою?

-  Нет,  спасибо,  -  сухо  отказался  Чеглок.

-  А  можно  тебе  вопрос  задать?  –  русалочка  подступила  ещё  ближе.

-  А  давай  сначала  я  тебя  спрошу,  а  потом  ты  меня!  –  ответил  ловчий.

-  Хорошо,  спрашивай.

-  Где  здесь  старая  водяная  мельница?

Девочка  помрачнела:

-  Ах,  вот  куда  вы  идёте…  Вон  там.

Она  махнула  куда-то  вправо.

-  Далеко?

-  Так  нечестно,  это  уже  второй  вопрос!  Моя  очередь!

-  Валяй,  -  согласился  Чеглок.

-  Скажи,  полынь  или  петрушка?  –  лукаво  спросила  русалочка.

Чеглок  усмехнулся  не  менее  лукаво:

-  Полынь!

Девочка  страшно  искривилась,  замахала  бледными  тонкими  руками  и  закричала:

-  Ах,  сгинь,  сгинь!  –  и  с  плеском  бросилась  в  воду.

Василиса  вскрикнула  от  неожиданности. 

-  Не  бойся,  -  успокоил  её  Чеглок,  -  я  знал,  что  она  так  спросит.  И  ответ  знал.  Если  бы  я  сказал  «петрушка»,  она  закричала  бы  «ах  ты  моя  душка!»,  бросилась  бы  на  меня  и  утащила  в  воду.  А  полыни  русалки  не  любят.

-  Так  у  тебя  ж  её  нет.

-  Достаточно  упомянуть  её.  Так,  ладно,  идём  к  мельнице.  Мне  кажется,  что  я  слышу  плеск  водяного  колеса.

-  Как  ты  различаешь  такие  звуки?

-  Учат  этому,  -  сумрачно  ответил  Чеглок.  –  Запрут  тебя  в  полной  тишине  и  темноте,  без  еды  и  питья,  сидишь  так  день,  два,  семицу,  другую,  потом  начинаешь  слышать.  Где  вода  каплет,  где  мышь  скребётся,  где  трава  растёт…

Ловчего  передёрнуло.  Видно,  нелегким  было  такое  учение. 

-  Тяжко  было  выдерживать?  –  тихо  спросила  Василиса.

-  Ничего,  привык…  Все  привыкают…  Кто  кричит  поначалу,  кто  плачет,  кто  на  стены  кидается…  А  потом  привыкают…

-  А  были  такие,  кто  не  привык?  Ну,  не  научился  слушать?

Василиса,  несмотря  на  темноту,  физически  ощутила,  что  Чеглок  унёсся  мыслями  куда-то  далеко-далеко.

-  Были  и  такие…  Если  не  привыкнешь,  не  прислушаешься,  то  разум  мутится.  А  таким  ребятам  ловчими  не  бывать…  Безумцы  ни  наставникам,  ни  князю  не  нужны…

Чеглок  оказался  прав,  река  плескалась  по-другому.  Василиса  увидела  тёмное  строение  на  берегу.  Колесо  медленно  вращалось,  а  возле  него  белела  женская  фигура,  которая  мочила  волосы  в  речной  воде,  казавшейся  чёрной.  Женщина  была  одета  в  такую  же  сорочку,  как  и  русалочка  с  качелей,  длинную,  без  пояса.  «Тоже  русалка»,  -  поняла  Василиса.

Русалка  услышала  шаги  пришельцев  и  поспешно  ускользнула  под  колесо,  в  воду.  Чеглок  замер  и  подал  Василисе  знак  остановиться.  Та  застыла,  не  понимая  причины  задержки.  Будь  её  воля,  она  попросту  позвала  бы  водяного.  Услужливая  память  немедленно  подсказала  ей,  что  приключилось  в  бане,  когда  она  вот  так  запросто  хотела  угостить  хлебом  банника.  Водяной  наверняка  был  более  могущественным,  чем  какой-то  банник.  Вдобавок  от  него  требовалась  услуга.  Нет,  лучше  предоставить  переговоры  Чеглоку.

Наверху,  на  крыше  мельницы,  послышалась  какая-то  возня.  Чеглок  быстро  загородил  Василису  собой.  Возня  сопровождалась  пыхтением  и  чавканьем.  Вроде  бы  даже  зубы  клацнули. 

-  Что  это?  –  с  ужасом  спросила  Василиса  вполголоса.

-  Упырь,  -  бросил  Чеглок.

Василиса  некстати  подумала,  что  меча  у  Чеглока  нет:  Яга  отобрала.  Упырь  вновь  завозился  на  крыше.

-  А  ну,  прочь!  –  повелительно  крикнул  Чеглок.  –  Железа  солёного  не  хочешь  ли  отведать?!  Вот  я  те  пятки-то  прижгу!

Упырь  взвизгнул,  завозился  где-то  наверху  и  ушуршал  куда-то  от  греха  подальше  в  лес.

-  Он  что,  испугался?  –  растерянно  спросила  Василиса. 

-  Ну  да.  Они,  знаешь,  железа  и  соли  боятся.  Был  бы  меч,  стоило  его  только  достать,  он  бы  убежал. 

-  То  есть  и  здесь  достаточно  только  упоминания?  –  изумилась  Василиса.  –  Не  надо  их  всех  рубить  на  куски?

-  Нет,  что  ты!  Я  же  не  изверг  какой!  Зачем  убивать,  душу  свою  поганить!

Их  разговор  прервался  весьма  неожиданно.

-  Это  кто  же  всех  моих  подданных  распугал  да  разобидел?  Кто  вы  такие  и  зачем  сюда  явились?

Из  воды  глядел  на  пришедших  кряжистый  человек  с  длинными  мокрыми  волосами.  Его  тело  было  покрыто  зеленоватым  мхом,  а  босые  ноги  снабжены  перепонками  между  пальцами. 

-  Не  гневайся,  батюшка-водяной,  пришли  мы  по  поручению  Яги  Ягишны,  хлебушка  тебе  принесли,  -  Чеглок  рассказал,  кто  они  такие  и  чего  им  надо.  –  А  подданным  твоим  никакого  вреда  мы  не  причинили,  даже  пальцем  никого  не  тронули.

-  Хм,  хлебушка,  говорите.  Маловато  этого,  чтобы  муки  вам  намолоть. 

-  Прими  тогда,  хозяин-мельник,  и  браги,  не  побрезгуй  угощением,  -  ловчий  вытащил  из-за  пазухи  бутылочку  с  четверть  штофа.

Водяной  засмеялся:

-  Давай  её  сюда.  И  хлеб  давайте.  Если  жена  моя,  водяница,  останется  довольна,  намелю  вам  муки.

Чеглок  отдал  склянку,  а  Василиса  –  хлеб.

-  Ждите  здесь,  -  приказал  водяной  и  нырнул,  как  и  русалка,  под  колесо  мельницы.

Василиса  и  Чеглок  стояли  какое-то  время  в  темноте,  слушая  плеск  сонной  реки.  Вместо  водяного  вынырнула  русалка,  та  самая,  что  мыла  волосы  у  мельничного  колеса.  Она  долго  и  пристально  разглядывала  ловчего,  опираясь  о  лопасть  колеса.  Белая  рубашка  облепила  её  мокрое  тело,  вода  текла  по  плечам  с  длинных  распущенных  волос.  После  нескольких  томительных  минут  этого  разглядывания  не  только  Чеглок,  но  и  Василиса  почувствовала  неловкость.

-  Отчего  ты  так  смотришь?  –  нервно  поинтересовался  ловчий.

-  Всё  смотрю,  -  нараспев  сказала  русалка,  -  уж  сколь  времени  минуло,  а  ты  ничуть  не  переменился… 

-  Э-э-э,  да?  Мы  знакомы?

Русалка  печально  понурила  голову:

-  Неужто  ты  забыл  меня?  А  ведь  обещал,  что  придёшь  за  мной,  ты  поклялся!

-  Я  поклялся?  –  в  ужасе  переспросил  Чеглок.  –  Тебе?  Когда?

Вместо  ответа  русалка  тихо  заплакала  и  ушла  под  воду.

-  Чего  это  она?  Ты  её  знаешь?  –  осведомилась  Василиса.

-  Нет,  не  знаю!  –  с  жаром  заверил  её  ловчий.  –  Первый  раз  вижу!

Со  стороны  реки  снова  раздался  плеск.  На  этот  раз  всплыл  водяной. 

-  Эх,  хороша  твоя  бражка,  ловчий!  –  хозяин  реки  и  мельницы  утёр  губы.  –  Да  только,  знаешь,  водяница  моя  поглядеть  на  тебя  хочет…

-  Зачем  это?  –  подозрительно  спросил  Чеглок.

-  А  кто  её  знает?  Баба,  что  с  неё  взять!  –  махнул  рукой  водяной,  и  в  сторону  гостей  полетели  брызги. 

-  А  что  с  мукой?  –  встряла  Василиса.  Ночи  в  июне-кресене  короткие,  смотришь,  уже  и  рассвет  скоро,  а  утром  её  будет  ждать  новая  порция  работы  от  Бабы-Яги.

-  Да  погодь  ты!  –  прикрикнул  на  женщину  водяной.  –  Вот  водяница  моя  кой-чего  узнает,  тогда  и  решим…  Я-то  сам  не  против,  намелю  вам  сколь  надобно,  -  поспешил  он  исправить  свою  неучтивость. 

Поверхность  реки  опять  взбурлила.  Показалась  женщина  большой  красоты.  По  крайней  мере,  лицо  и  руки  были  очень  красивыми.

-  Где  этот  ловчий?  –  сердито  молвила  она.  –  Где  он?  А,  прячешь  глаза  свои  бесстыжие!  У,  нет  у  тебя  ни  сердца,  ни  совести!  Зачем  девушку  обидел?

-  Какую  девушку?  –  опешил  ловчий.  –  Кого  я  чем  обидел?  Я  вашу  девочку-русалку  пальцем  не  тронул!  Даже  упыря  с  крыши  ничем  не  ударил,  просто  напугал  слегка!

-  Нет,  -  упорствовала  водяница,  -  обидел.  Ты  девушке  обещанье  давал?  Давал!  Зачем  ты  обманул  её?  Помял  да  и  бросил,  так,  что  ли?  Она  тебя  ждала-ждала… 

-  Погодите,  уважаемая,  -  вмешалась  Василиса.  –  Кому  это  он  что  обещал?  Той  русалке,  что  говорила,  будто  бы  он  ничуть  не  переменился?

Водяница  повернула  красивое  бледное  лицо  к  Василисе,  как  будто  только  что  её  заметила:

-  А  ты  кто  такая?  Его  новая  полюбовница?  Так  знай,  он  и  тебе  дитя  сделает,  да  и  бросит,  вот  придёшь  тогда  топиться!  Тоже  русалкой  станешь,  все  глаза  выплачешь!

-  Постойте,  -  перебила  её  гневную  тираду  ошеломлённая  Василиса,  -  то  есть  вы  хотите  сказать,  что  он  ту  девушку  соблазнил  и  бросил?  И  она  с  горя  утопилась?

-  Догадливая,  -  усмехнулась  водяница.

-  И  как,  по-вашему,  он  её  мог  соблазнить  и  всё  такое,  когда  он  только  в  эти  велесовы  святки,  в  самые  турицы  испытания  прошёл!  Она  только  что  говорила,  мол,  времени  много  прошло…  Это  ж  ему  сколько  лет-то  было?  –  Василиса  устала,  ужасно  сердилась,  и  ей  уже  было  наплевать,  что  сделает  или  скажет  чета  водяных. 

-  Василиса  правду  глаголет!  –  взмолился  Чеглок.  –  Я  ту  русалку  впервые  вижу!

-  Твоему  слову  верить  нельзя!  –  категорически  заявила  водяница.  –  А  полюбовница  за  тебя  заступается  по  глупости  своей  бабьей!

-  Что?  –  возмутилась  Василиса.  –  Да  как  вы  смеете?  Да  за  кого  вы  меня  принимаете?  Как  же  мне  вы  все  надоели  с  этим  вздором!  Может,  тут  у  вас  все  рвутся  с  ловчим  переспать,  да  только  я  –  нет!  И  хватит  болтать  о  том,  что  я  –  его  любовница!

-  Ага,  тогда  скажи,  чего  он  за  тобой  таскается,  как  привязанный?  –  в  голосе  водяницы  слышался  неприкрытый  сарказм.  –  Может,  за  глаза  твои  красивые? 

-  Он…  Он…  -  Василиса  осеклась.  И  в  самом  деле,  с  чего  бы  этому  молодому  человеку  тащиться  за  ней?  И  она  брякнула  первое,  что  пришло  ей  в  голову.  –  Он  мой  друг!  Он  хотел  мне  помочь!  Проводить  к  морю!

-  Ой,  уморила!  Проводить  к  морю?  За  просто  так?

-  Ну,  может,  за  какую-то  плату…

Водяница  захохотала.  Чеглок,  злой  и  возмущённый,  вдруг  выкрикнул:

  -Я  понял!  Вы  меня  перепутали  с  братом  моим  названым,  Кречетом! 

Препирательства  мгновенно  утихли.  Водяной  почесал  мокрый  затылок:

-  Это  тот,  который  к  Яге  приходил?  Они,  помнится,  ещё  крепко  не  поладили…

-  Не  поладили!  –  подтвердил  Чеглок.  –  Она  у  него  из  спины  ремней  нарезала  да  и  выставила.  Насилу  он  до  Семиплещенска  добрался! 

-  Так  живой  он? 

-  Ну,  наполовину,  -  неохотно  сообщил  ловчий.

-  Это  как  же?  –  в  один  голос  удивились  водяной  с  водяницею.

-  К  службе  он  стал  уже  не  пригоден.  Да,  он  и  впрямь  хотел  бросить  всё  ради  женитьбы,  да  только  не  пустили  его.  Повздорил  он  тогда  с  наставниками,  и  заперли  его  в  княжьих  подвалах,  чтоб  остыл,  одумался.  Подержали,  значит,  с  семицу  или  две,  а  после  выпустили,  иди,  мол,  и  задание  дали…

-  Семицу  или  две?  –  ужаснулась  водяница.  –  Не  диво,  что  девка  все  глаза  выплакала,  о  позоре  её  всё  село  небось  уже  знало! 

-  Ну  вот,  уехал  он.  Все  мы  дивились,  что  ради  бабы  готов  Кречет  службу  бросить,  не  так  нас  в  школе  воспитывают,  -  Чеглок  на  минуту  запнулся,  потом  продолжил,  -  а  когда  он  вернулся,  был  весь  изуродованный,  да  ещё  словно  с  ума  сошёл,  такие  речи  безумные  говорил…

-  А  что  говорил-то?  –  жадно  поинтересовался  водяной.

-  Про  Ягу  рассказывал,  про  то,  как  девку  свою  искал…

-  И  что?

-  Не  поверили  ему.  Решили,  что  столкнулся  с  большой  бандой,  те  его  и  изуродовали  да  пытками  ума  лишили.  Лихих  людей  ведь  хватает…

-  А  сейчас  он  где?

-  Откуда  мне  знать?  Кормили  его  при  княжьем  тереме,  как  дурачка  держали.  А  после  своего  выпуска  я  о  нём  и  не  слыхал  ничего…

-  Не  верю!  –  заявила  водяница.  –  Всё  ты  выдумал!

Водяной  тронул  её  за  плечо  и  зашептал  что-то  на  ухо.

-  Так  а  мука  как  же?  –  громко  спросила  Василиса.  –  Мне  завтра  надобно  Бабе-Яге  хлеба  напечь!

-  Завтра  к  вечеру  приходите,  зерно  принесёте,  будет  вам  мука!  –  ответил  водяной.

-  Завтра  к  вечеру  поздно,  мне  сейчас  надо! 

-  Нет,  сегодня  не  понадобится  тебе  мука,  -  загадочно  сказала  водяница.  –  Приходи  так,  как  хозяин  мой  велит!

С  этими  словами  оба  нырнули  в  воду  и  больше  уж  не  показывались.  Зато  показалась  та  самая  обиженная  русалка  и  печально  поглядела  на  Чеглока.

-  Это  не  я!  Ты  перепутала,  понятно?  –  громко  сказал  ловчий.

-  Когда  ночью  обнимал,  другие  слова  говорил,  -  грустно  сказал  русалка.  –  Хоть  бы  на  сыночка  нашего  пришёл  посмотреть…  Он  такой  красивый,  на  тебя  похож…  Только  бледный  очень…  Под  водой  всё  время…

-  Ты  что,  ребёнка  утопила?  –  в  страхе  спросила  Василиса.

Русалка,  ничего  более  не  говоря,  погрузилась  в  воду.  Василиса  была  переполнена  впечатлениями,  причём  все  они  были  неприятными.

-  Идём  отсюда,  -  тронул  её  за  руку  Чеглок.

Женщина  подскочила  как  ошпаренная:

-  Не  трогай  меня!

-  Чего  ты?  –  торопливо  заговорил  Чеглок.  –  Я  ж  сказал,  это  не  я!  Василиса,  ты  что,  веришь  им,  а  не  мне?  Да  если  б  я  тут  побывал,  разве  моя  спина  целой  осталась  бы?

-  Ладно,  верю,  верю.  Просто…  Устала  я,  Чеглок.  Хочется  просто  вытянуться  и  уснуть…

-  Придём  –  поспишь,  -  пообещал  ловчий.

Василиса  благодарно  обняла  его:

-  Спасибо  на  добром  слове.  Да  только  разве  Яга  позволит  поспать?  Опять  работы  задаст!

-  А  ты  опять  ларчик  с  Тремя  парами  рук  открой!  –  посоветовал  Чеглок,  осторожно  похлопав  Василису  по  спине.

Уже  светало,  когда  они  вернулись  во  двор  к  Бабе-Яге.  Той  уже  не  было.  Мила  со  Славой  рассказали,  что  старуха  умчалась  куда-то,  вернётся,  сказала,  не  скоро,  мол,  не  ждать  её  сегодня,  напомнила,  что  хлеба  хочет,  человеческими  руками  испечённого,  а  больше  никаких  заданий  не  оставила.

-  Вот  и  славно,  -  вздохнула  Василиса,  -  пойду  вздремну.

-  Мама,  мама,  а  как  же  работа?  Муки  намололи  тебе?  –  тревожно  осведомилась  Мила.  –  Ведь  бабка  тебя  похвалить  должна.

-  Нет,  -  твёрдо  ответила  мать.  –  Не  сейчас.  Мне  надо  отдохнуть,  иначе  не  будет  ни  муки,  ни  хлеба,  ни  похвал…

Близнецы  стали  говорить  что-то  ещё,  но  Чеглок  сердито  шикнул  на  них  и  увёл  Василису  во  двор.  Он  устроил  её  на  своём  месте,  укрыл,  а  сам  прикорнул  рядом,  на  земле.

-  Чеглок,  -  сонно  сказала  Василиса.

-  А?

-  И  в  самом  деле,  чего  ты  за  нами  пошёл?  Ты  мог  бы…

Василиса  не  договорила.  Чеглок  прислушался  к  её  ровному,  сонному  дыханию.

-  Да  вот,  пошёл…  Видно,  Суденицы   так  уж  мне  на  роду  написали.  А  от  написанного  не  отказываются…  -  негромко  сказал  ловчий  сам  себе.

Солнце  поднялось  и  осветило  все  закоулки  земли,  в  том  числе  спрятанную  среди  глухого  леса  избу.  Василиса  и  Чеглок,  измотанные  ночными  приключениями,  крепко  спали. 

А  вот  Слава  и  Мила  тревожились  не  на  шутку.  Они  уже  почти  не  вспоминали  о  море,  а  думали  только  о  том,  как  бы  им  освободиться  из  заточения.  Впервые  в  жизни  их  лишили  свободы  и  распоряжались  ими  как  вещами,  и  близнецам  это  совсем  не  нравилось.  Вдобавок  мать  перестала  выполнять  их  желания,  кстати,  в  данную  минуту  их  первейшим  желанием  было  –  поесть,  но  и  мать,  и  Чеглок  ушли,  не  слушая  никаких  жалоб  и  причитаний. 

-  Милка,  -  негромко  проговорил    Слава,  -  давай  попробуем  замки  наши  как-то  расковырять.

Мила  сердито  показала  ему  сломанную  заколку  для  волос,  которой  безуспешно  пыталась  отомкнуть  заговорённый  замок. 

-  Зачем  ты  маме  ложки  отдала?  –  с  досадой  проговорил  мальчик.  –  Мы  бы  ложкой…

-  Что  -  ложкой?  –  передразнила  его  Мила.  –  Подкоп  бы  делали?  Чеглок  же  сказал,  что  даже  ему  с  замками  не  справиться!  Тут  хитростью  надо,  а  не  силой!

-  А  какой  хитростью?  Что  тут    придумаешь?  Это  тебе  не  папаня,  которому  ты  можешь  истерику  закатить…

-  Ну,  пока  не  знаю,  -  Мила  ничуть  не  смутилась,  -  но  если  быть  внимательными,  то  мы  обязательно  узнаем,  как  освободиться…

-  Может,  подождём,  пока  маму  Яга  трижды  похвалит?

-  Ага,  дождёшься,  как  же!  –  язвительно  ответила  девочка,  покрутив  пальцем  у  виска.  –  Во-первых,  старая  карга  нарочно  всех  ругает,  хотя  сама  довольна,  я  же  вижу.  Во-вторых,  мама  что-то  не  сильно  старается,  вон,  дрыхнет  где-то,  устала  она,  видишь  ли…

-  Милка!  –  укорил  её  брат.

-  А  в-третьих,  -  продолжала  Мила  как  ни  в  чём  не  бывало,  -  может,  маму  тут  всё  устраивает?

-  Да  ты  что,  совсем  спятила?

-  Нисколько!  Вон,  глянь,  папа  остался  в  лесном  домике,  который  желания  исполнял,  она  же  не  загадала  желания,  чтобы  его  оттуда  вытащить…

-  На  что  это  ты  намекаешь?!  –  возмутился  Слава.  –  Ты  хочешь  сказать,  что  мама  его  нарочно  там  бросила?  А  теперь,  думаешь,  от  нас  хочет  избавиться?

-  Обрати  внимание,  -  загадочно  проговорила  Мила,  -  я  тебе  ничего  не  говорила,  ты  сам  обо  всём  догадался.  Мы  тут  навсегда  останемся,  а  мама  с  Чеглоком  –  фьють!  –  и  к  морю!

Слава  только  головой  покачал:

-  Дура  ты,  Милка,  редкостная.  Ловчий  жениться  не  может  ни  на  ком,  уж  такая  у  него  профессия.  Вот  и  я,  когда  ловчим  стану,  никогда  с  вами,  бабами,  связываться  не  буду  из-за  дурости  вашей  бабской…

-  Так,  может,  в  маме  тоже  дурость  бабская….

-  Мила,  замолчи!  –  Слава  пришёл  в  ярость.  –  Мамка,  может,  единственная,  в  ком  дурости  бабской  нет!  И  папаню  никто  там  не  бросал!  Он  сам  захотел  остаться!  Дом  те  желания  выполнял,  которые  ты  и  в  самом  деле  хочешь  загадать!  Так  уж  положено!

Входная  дверь  скрипнула,  и  незнакомый  голос  спросил:

-  Это  какой  же  дом?  Лесной  терем,  что  ль?  Когда  же  вы  там  побывали?

Ребята  увидели  старушонку,  низенькую,  взлохмаченную,  в  неряшливой  одежде,  подпоясанной  грязноватым  ремешком.  Спина  старухи  была  сгорблена.

-  Ну,  чего  молчите,  где  хозяйка  ваша?

-  Здрассте,  -  растерянно  произнёс  Слава.

-  А  кто  вы  такая  будете?  –  нахально  поинтересовалась  Мила.  –  Чего  это  вы  тут  распоряжаетесь?  Думаете,  Яги  дома  нет,  так  всё  можно?  Я  вот  сейчас  маму  позову,  а  она  потом  Бабе-Яге  всё  расскажет!

-  Вишь  ты!  Ладно,  не  зови  никого,  -  старушонка  хитро  прищурилась.  –  Я  Бабы-Яги  старинная  подружка,  она  меня  недавно  выручила,  квашню  дала,  я  вот  долг  пришла  вернуть.  А  про  вас,  да  мамку  вашу  весь  лес  наслышан.  Дайте-ка  рассмотрю  вас  поближе…

Старуха  подступила  вплотную  к  клеткам  и  принялась  беззастенчиво  рассматривать  пленников.

-  Уж  больно  худые,  -  заключила  она  наконец,  -  подкормить  вас  надо  бы.

-  Нечего  тут  пялиться!  –  рассердилась  Мила.  –  Вам  тут  что,  зверинец?  Щас  маму  позову!

Слава  ограничился  мрачным  взглядом  исподлобья.

-  И-и-и,  милая,  не  зови,  дай  мамке  отдохнуть,  -  насмешливо  отвечала  старуха.  –  Ей  ещё  работать  и  работать.  А  всё  благодаря  тебе!  А  вот  на  убивца,  что  с  вами  пришёл,  я  взглянула  бы…

-  А  вот  и  он!  –  радостно  заявила  Мила.  –  Вот  вам  сейчас  попадёт!

В  дверях  стоял  Чеглок.  Спросонья  он  споткнулся  обо  что-то,  что  покатилось  и  загремело.  Ловчий  ругнулся  себе  под  нос.

-  О,  убивец  пожаловал!  –  ядовито  сказала  старушонка.  –  Ну,  как  спина?  На  вас,  говорят,  всё  заживает  как  на  собаках?

И  она  смачно  сплюнула  на  пол.

-  Ты  чего  харкаешь  тут?  –  возмутился  Слава.  –  Мама  убирала,  а  ты…  Вот  же  свинья!

Чеглок  нахмурился:

-  Это  ещё  кто  такая?

-  Не  знаем,  Чеглок,  -  затараторила  Мила,  -  говорит,  бабкина  подружка,  долг  пришла  отдавать!

-  Это  квашню,  что  ли?  Я  об  неё  споткнулся!  Какого  рожна  ты,  старая  кикимора,  квашню  тягаешь?  В  ней  теперь  хлеб  не  подымется!  Тебе  вообще  положено  с  прялкой  ходить!

Старуха  залилась  хохотом.

-  Узнал,  узнал  меня,  голубчик!  Может,  и  ремешок,  что  на  мне,  узнаешь?

Чеглок  подошёл  ближе  и  вгляделся  в  пояс  кикиморы.

-  Это  ж  кожа  человечья,  -  содрогнулся  он  от  омерзения.  Страшная  догадка  пронзила  молодого  ловчего.  –  Это  что,  те  самые  ремни,  что  из  спины  Кречета  Яга  нарезала?

-  Они,  милок,  они,  -  радостно  закивала  кикимора.  –  А  разве  не  тебя  Кречетом  кличут?

-  Он  никакой  не  Кречет,  -  мрачно  сообщил  Слава,  -  он  Чеглок.

-  А  тот  где,  Кречет  который?

-  Откуда  мне  знать?  –  невежливо  ответил  мальчик. 

Кикимора  присмотрелась  к  близнецам:

-  А  что  это  вас  к  делу  не  приставили?  Вот  попрошу  подругу  дорогую,  чтоб  прялку  девке  дала,  а  я  буду  каждый  вечерок  приходить  да  проверять,  сколько  пряжи  девка  напряла.  Как  напрядёт  столько,  чтоб  кус  полотна  соткать,  можно  её  будет  из  клетки  выпустить…

-  Эй,  эй,  -  нелюбезно  заявила  «девка»,  -  мы  так  не  договаривались.  Я  в  жизни  прялку  не  видела,  и  теперь  тоже  смотреть  на  неё  не  собираюсь…  Эй,  Чеглок,  ты  куда?

Чеглок  молча  вышел  во  двор.  Это  крайне  развеселило  неряху-кикимору:

-  Что,  струсил  ваш  убивец?  Они  все  нас  боятся,  а  в  таком  месте,  как  наш  лес,  где  мы  хозяева  и  силу  полную  имеем,  ловчие  нас  пальцем  тронуть  не  осмелятся…  Это  ж  тебе  не  девок  портить!

-  Да  что  ты  мелешь,  старая  кикимора!  –  возмутилась  Мила.  –  Каких  таких  девок!

Кикимора  поделилась  с  близнецами  историей  ловчего  Кречета,  только  почему-то  называла  его  при  этом  Чеглоком.  Старая  карга  с  удовольствием  наблюдала,  как  вытягиваются  лица  ребят.

-  Этого  не  может  быть,  он  не  такой,  -  повторяла  Мила,  забыв,  что  недавно  говорила  брату  о  матери  и  ловчем.

-  Спроси  у  Яги,  как  она  вернётся,  -  ехидно  закончила  кикимора.

Тут  снова  появился  Чеглок  со  здоровенным  пучком  крапивы.  Ступал  он  бесшумно  и  мягко,  так  что  кикимора  не  заметила  его  появления  до  тех  пор,  пока  он  не  стегнул  её  крапивой  прямо  по  спине,  едва  прикрытой  грязными  лохмотьями.  Старуха  взвыла  так,  что  в  окрестном  лесу  все  волки  обзавидовались,  и  пулей  вылетела  наружу.  Через  минуту  её  и  след  простыл.

След-то  простыл,  но  вопль  разбудил  Василису.  Она  подскочила,  с  трудом  соображая,  где  находится.  Мелькнула  мысль,  что  что-то  случилось  с  детьми,  и  Василиса  босиком  полетела  в  избу.  Избушка,  недовольная  беготнёй  и  суетой,  поднялась  на  курьи  ноги  и  потопталась  немного  по  двору.  Василиса,  не  успевшая  переступить  порог,  вывалилась  во  двор,  ушибив  себе  копчик.  Дети  завопили,  потому  что  потеряли  равновесие  и  начали  перекатываться  по  клеткам.  Василиса,  услышав  очередные  крики,  поспешно  поднялась,  держась  за  поясницу,  и  снова  попыталась  вскарабкаться  на  крылечко  Не  тут-то  было!  Избушка  шарахнулась  от  неё,  а  недовольная  Василиса  разразилась  не  свойственной  ей  руганью:

-  Ах  ты  ж  курица  недоделанная,  мать  твою  растак  и  растуда…

Избушка  обиженно  заквохтала  и  присела,  и  наконец  Василиса  смогла  зайти  внутрь. 

М-да,  всё,  что  могло  свалиться  и  раскатиться  по  углам,  сделало  это.  Теперь  предстояла  большая  уборка.  Василиса  поглядела  на  детей,  потиравших  лбы:

-  Вы  хоть  целы?

-  Да,  -  отозвался  Слава. 

Мила  была  не  столь  уверена:

-  Конечно,  целы,  если  парочка  сломанных  ребёр  не  идёт  в  расчёт!

Однако  никаких  серьёзных  повреждений  дети  не  получили,  отделавшись  только  шишками  на  лбу.  Чеглок  молча  стоял  среди  избы  с  пучком  крапивы  в  руке.

-  С  чего  это  изба  взбесилась?  –  спросила  у  него  Василиса.

-  Да  приходила  тут  одна,  -  неохотно  ответил  Чеглок,  -  подружка  хозяйкина…  Кикимора  болотная.

-  Чего  ты  её  так?  –  удивилась  Василиса.  –  Может,  её  угостить  надо  было?  Чтоб  Ягу  задобрить?

-  Василиса,  кикимор  угощай  не  угощай,  -  толку  никакого.  Одно  паскудство  у  них  на  уме.  Вот,  квашню  она  притащила,  говорит,  одалживала  её  у  Яги.

-  Ну,  притащила,  и  хорошо,  -  пожала  плечами  Василиса. 

-  Да  вовсе  не  хорошо!  Квашню,  в  которой  хлеб  ставят,  никому  не  одалживают!  Её  даже  через  порог  выносить  нельзя,  нельзя  давать  в  чужие  руки,  ведь  потом  хлеб  в  ней  не  удаётся!  А,  если  помнишь,  старая  карга  хочет  испечённого  твоими  руками  хлеба! 

-  Так  что  это  выходит?  –  встрепенулась  Мила.  –  Кикимора,  может,  стянула  втихаря  эту  самую  квашню,  чтобы  гадость  подстроить?  А  сама  наврала,  будто  Яга  ей  эту  кадушку  дала?

-  Скорее  всего,  -  отозвался  Чеглок.

-  А  зачем  ей  это?  Она  же  подружка  Яги?  –  не  согласился  с  сестрой  Слава.

Мила  на  секунду  задумалась,  а  затем  ответила:

-  А  может,  они  с  ведьмой  сговорились!  Вот  смотри,  у  мамы  хлеб  в  этой  кадке  не  получится,  Яга  её  не  похвалит,  так  и  будем  здесь  сидеть  все  вместе!

Чеглок  одобрительно  кивнул.

-  Ну,  тогда,  -  задумался  Слава,  -  она  могла  и  всю  эту  историю  с  Чеглоком  переврать  или  вообще  выдумать…

-  Какую  такую  историю?  –  подозрительно  спросила  Василиса.  Она  уже  наслушалась  всяких  историй  про  ловчих,  и  ей  вовсе  не  хотелось  узнавать  ещё  одну.

-  Ну,  знаешь,  -  близнецы  сбивчиво  начали  пересказывать  всё,  что  случилось  за  это  утро  в  избушке  на  курьих  ножках. 

Василиса  внимательно  выслушала  их,  усмехнулась  и  сказала:

-  А  я  знаю  эту  историю.  Только  случилась  она  не  с  Чеглоком,  а  с  другим  парнем,  по  имени  Кречет.  Наврала  вам  старуха.

-  Откуда  ты-то  знаешь?  И  вообще,  ты  уверена,  что  это  именно  Кречет  был?

-  Конечно.  Помните,  Баба-Яга  нарезала  у  него  из  спины  ремней?

Славу  и  Чеглока  передёрнуло.  Мила,  хмыкнув,  кивнула.

-  Ну  так  вот,  -  продолжила  Василиса.  -  А  где  же  у  Чеглока  следы  от  такого  увечья?  Вы  же  видели,  спина  у  него  гладкая!

-  Я  же  говорила,  он  не  такой!  –  торжествующе  заявила  девочка.  –  Я  же  вам  всем  говорила!  А  вы?  Вы  не  верили  мне!  Эх,  вы!

-  Я  знал,  что  всё  она  врёт!  –  подхватил  Слава.

Чеглок  всё  равно  выглядел  расстроенным.  Не  говоря  ни  слова,  он  вышел  из  избы,  чтобы  выкинуть  уныло  обвисший  пук  крапивы.  И  тут  же  Василиса  с  детьми  услышала,  как  он  колет  дрова,  резко  выдыхая.

-  Мам,  чего  это  он?  –  поинтересовалась  Мила.

-  Наверное,  расстроился,  что  его  так  на  весь  лес  ославили,  мол,  из-за  него  девушка  утопилась,  Яга,  дескать,  ремней  из  него  нарезала,  похоже,  что  кикиморе  один  подарила…

-  Но  мы  же  в  это  не  верим!  –  горячо  вступился  Слава.  –  Мы  же  знаем  правду!

-  Знаем,  -  согласилась  мать.  –  Но,  может,  его  огорчает  судьба  его  названого  брата,  Кречета.  А  меня  лично  огорчает,  что  муки  как  не  было,  так  и  нет,  вдобавок  этот  деревянный  таз,  побывав  у  кикиморы,  не  захочет  печь  хлеб.  Что  мне  теперь  делать?  Вот  вернётся  Баба-Яга,  так,  наверное,  живьём  меня  съест  за  это.

-  Ой,  мам,  а  как  вы  сходили  на  заброшенную  мельницу? 

Василиса  рассказала  ребятам  о  встрече  с  водяным  и  его  женой  водяницей,  о  русалках,  юной  и  взрослой,  об  упыре,  что  живёт  на  крыше  мельницы…

-  Везёт  вам,  -  позавидовал  Слава,  -  столько  всего  видели,  столько  приключений.  А  нам  здесь  так  скучно!

-  Нет,  спасибо,  -  насмешливо  ответила  Василиса,  -  я  таких  приключений  не  люблю.  Мне,  наоборот,  нравится,  когда  скучно.  Это  значит,  что  всё  идёт  как  надо!

-  Но  тебе  водяной  пообещал,  что  муки  намелет?  –  заволновалась  Мила.

-  Да,  но  приходить  велел  вечером.  А  мне  сейчас  надо!

Вошёл  Чеглок  с  охапкой  дров  и  с  грохотом  свалил  их  у  печи.

-  Нет,  сейчас  мука  тебе  не  нужна.  Сейчас  первым  делом  нужно  квашню  очистить.

-  Хорошо,  я  сейчас  её  помою,  -  быстро  согласилась  Василиса,  засучивая  рукава.

-  Этого  недостаточно,  -  возразил  Чеглок.  –  Её,  кроме  того,  надо  натереть  солью,  подкурить  хмелем,  а  потом  нарядить.

-  Это  как  это  ?  –  не  поняла  Мила.

-  Надо  будет  квашню  перевернуть  вверх  дном,  повязать  чистым  полотенцем,  как  поясом,  сверху  покрыть  чистой  скатертью,  а  потом  вынести  её  во  двор,  под  звёзды,  поставить  с  той  стороны,  где  солнце  восходит.  А  после  восхода  её  надобно  в  дом  забрать.  Вот  и  всё.

-  А  хмель  есть  у  тебя?  –  деловито  осведомилась  Василиса.

-  У  меня  нет,  а  у  Яги  в  запасе  имеется.

-  У  неё  и  возьмём.  Кстати,  -  вдруг  вспомнила  женщина,  -  помнишь,  что  нам  сказала  водяница?

-  О  чём  именно?  –  насторожился  Чеглок.

-  Ну,  что  сегодня  нам  мука  не  понадобится.  Как  будто  знала,  что  Яга  сегодня  не  вернётся,  а  нам  придётся  квашню  эту  треклятую  умасливать….

-  Да,  -  Чеглок  почесал  в  затылке,  -  похоже,  что  вся  местная  нечисть  тут  сговорилась  против  нас…

-  Но  мы  им  не  сдадимся,  правда?  –  с  надеждой  спросила  Мила.  Слава  молчал,  но  явно  был  полностью  согласен  с  сестрой.

-  Уж  не  знаю,  сговорилась  нечисть  или  нет.  Видите,  как  они  всё  подгадали:  Яга  специально  надолго  убралась,  чтобы  мы  тут  всё  сделали.  Как  будто  это  испытание.  Но  мы  его  пройдём,  не  вешайте  нос!

-  Из  любого  положения  есть  как  минимум  два  выхода,  -  слабо  улыбнулся  Чеглок.

-  И  даже  если  тебя  съели,  -  продолжил  Слава.

-  У  тебя  всё  равно  остаётся  два  выхода!  –  радостно  подхватила  Мила.

Василиса  быстро  расставила  всё,  что  рассыпалось  и  раскатилось,  по  местам,  освободила  место  на  столе,  пока  Чеглок  растапливал  печь.  Печью  всегда  занимались  женщины,  растопка  считалась  женской  работой,  но  Василиса,  не  привычная  к  этому,  никак  не  могла  освоиться,  поэтому  Чеглок  всегда  брался  сам  за  это  дело  и  не  жаловался.  Он  согрел  воды,  и  Василиса  принялась  мыть  квашню.  Кикимора,  видно,  таскала  эту  кадку  по  помойке,  столько  грязи  было  на  её  стенках.  Василиса  морщилась,  но  продолжала  оттирать  всё  это  безобразие  где  тряпочкой,  а  где  и  песочком. 

Наконец  квашню  сочли  чистой,  и  Василиса  вытерла  её  насухо.  Чеглок  тут  же  подал  соль,  и  женщина  аккуратно  натёрла  стенки  квашни  снаружи  и  изнутри  солью.  Считалось,  что  это  отгоняет  нечистую  силу.  После  соль  стряхнули,  и  Чеглок  поджёг  стебли  хмеля,  принесённые  из  амбара.  По  избе  распространился  ароматный  дым,  и  ловчий  осторожно  окурил  этим  дымом  кадку.  После  окуривания  Василиса  осторожно  перевернула  квашню  и  подвязала  ей  симпатичный  поясок  –  полосу  ткани,  найденную  в  сундуках,  и  накрыла  чистой  скатертью,  взятую  оттуда  же. 

-  Ну  что,  всё?  –  с  живым  интересом  спросил  Слава.

-  Нет,  ты  же  видишь,  надо  эту  бочку  поставить  во  дворе  на  ночь,  -  с  раздражением  ответила  Мила.

-  Чеглок,  а  ничего,  что  на  заборе  черепа  висят?  –  озаботилась  Василиса.  –  Может,  квашню  рядом  с  ними  ставить  нельзя?

-  Думаю,  ничего  страшного,  -  сказал  Чеглок.  –  Эта  квашня  видела  и  не  такое.  Идём,  выставим  её  на  востоке.

Василиса  с  ловчим  осторожно  и  торжественно  вынесли  кадку,  подпоясанную  и  накрытую  скатертью,  во  двор  и  установили  в  том  месте,  на  которое  указал  Чеглок. 

-  Всё,  пусть  ночь  здесь  стоит,  под  звёздами,  а  утречком  заберём.  Теперь  надобно  зерно  из  амбара  подготовить  для  помола  и  на  мельницу  отнести.

-  Мешки  у  Яги  есть,  я  их  в  хате  видела,  а  вот  как  мы  всё  потащим  на  мельницу?

-  А  можешь  ты  опять  ларец  с  Тремя  парами  рук  открыть?  –  спросил  ловчий.  –  Мы-то  мешки  не  донесём,  а  вот  они  смогут.

-  А  что?  Попробуем!

Вся  возня  заняла  много  времени.  Уже  вечерело,  и  пришла  пора  готовить  зерно,  чтобы  нести  его  на  мельницу.  Василиса  наскоро  собрала  поужинать,  а  потом  залезла  в  сундук  с  заветным  ларчиком. 

-  Что,  хозяйка,  надо?  –  спросил  бесплотный  голос,  а  Три  пары  рук  парили  в  воздухе  над  сундуком.

-  Надо  отнести  мешок  с  зерном  из  амбара  на  старую  водяную  мельницу,  а  когда  водяной  муки  намелет,  эту  муку  в  избу  принести.  Сможете?

-  Сможем,  хозяйка!

Три  пары  рук  деловито  поплыли  к  выходу  из  избушки,  дальше  –  через  двор  к  амбару.  Близнецы  были  очень  недовольны,  потому  что  не  могли  видеть  всего,  что  происходило  дальше.  Впрочем,  ничего  интересного  и  не  было,  за  исключением  того,  что  мешок  с  зерном  в  сумраке  поплыл  через  костяной  частокол  к  реке.  Трём  парам  рук  не  требовалась  помощь  Василисы,  однако  Чеглок  на  всякий  случай  тоже  отправился  на  мельницу. 

Василиса  прибрала  в  доме,  подмела  двор,  избегая  приближаться  к  бане.  Мила  со  Славой,  пошушукавшись  о  чём-то  своём,  заснули.  Решила  вздремнуть  и  Василиса.  Ей  понравилось  ложе  Чеглока,  и  она  устроилась  там,  рассудив,  что  она  услышит,  когда  принесут  муку.

Чеглок  спешил  за  Тремя  парами  рук  через  лес.  Водяной-мельник  уже  ждал  их.  По  случаю  помола  водяной  даже  соизволил  вытереться  насухо.  Правда,  перепонки  между  пальцами  ног  и  зелёный  мох,  свисающий  с  тела,  не  давали  забыть  ловчему,  где  всё  происходит.

-  Да  пойди  погуляй  вдоль  берега.  Мы  тут  и  без  тебя  справимся.  Как  закончим  –  кликну.  Брага  твоя  понравилась  мне,  -  добродушно  подмигнул  Чеглоку  водяной.  –  Коли  добудешь  ещё  –  приноси,  посидим,  выпьем,  покалякаем.

Чеглок  усмехнулся  и  кивнул.  Снаружи  неспешно  текла  река,  мельничное  колесо  лениво  плескало  по  воде.  «Долго  они  молоть  будут,  до  утра»,  -  подумал  молодой  человек.  Из-под  колеса  вынырнула  водяница,  сердито  зыркнула  на  ловчего  и  вновь  погрузилась  в  омут.  Колесо  сразу  же  завращалось  быстрее,  лопасти  его  зашлёпали  по  воде,  брызги  полетели  во  все  стороны.  Внутри  мельницы  что-то  застучало,  видимо,  жернова. 

Чеглок  задумался  и  не  заметил,  как  из-под  воды  показалась  давешняя  печальная  русалка.  Она  вышла  из  реки  почти  бесшумно,  без  всплесков,  и  ловчий  опомнился  только  когда  на  него  капнула  вода  с  её  волос. 

-  Чего  ты  хочешь?  –  недовольно  спросил  он,  отходя  в  сторону.

-  Милый  мой,  сокол  ясный,  околдовали  тебя,  ну,  посмотри  на  меня,  ну,  вспомни,  -  умоляюще  проговорила  русалка.

-  Я  ж  тебе  говорил  –  не  я  это,  спутала  ты  меня  с  Кречетом,  -  досадливо  ответил  Чеглок.

-  Посмотри  на  меня,  -  молила  несчастная  утопленница,  -  сынок  у  нас  народился,  такой  же  упрямый,  как  ты…  Ну  хоть  обними  меня,  под  водой  так  холодно  мне,  так  одиноко!

-  Оставь  меня! 

Чеглок  сделал  ещё  шаг  назад  и  невольно  глянул  в  грустное  лицо  девушки.  Что-то  колдовское,  притягательное  было  в  её  глазах,  и  Чеглок  замер,  не  в  силах  сделать  больше  ни  одного  шага,  лишённый  воли  и  способности  сопротивляться.  Русалка  подступила  к  ловчему  вплотную.

-  Вспомнил  меня?  –  тихо,  вкрадчиво  спросила  она.

Чеглок  не  шевелился.

-  Останься  со  мной.  Здесь  хорошо,  спокойно,  никто  нас  не  обидит,  здесь  мы  будем  вместе  вечно,  ты  и  я…

Голос  утопленницы  журчал  ручейком.  Она  протянула  руки  к  ловчему  и  погладила  его  по  лицу,  затем  нежно  поцеловала.  Чеглок  стоял,  завороженный.  Русалка  засмеялась  и  стянула  с  него  рубаху.

Василиса  проснулась  от  того,  что  за  забором  из  костей  послышалось  пение.

-  Ходила  младёшенька  по  борочку,
Рвала,  рвала  ягодку  земляничку…

Голос  был  нежный,  почти  детский.  Этот  голос  показался  Василисе  знакомым.  Но  кто  бы  мог  петь  здесь  среди  ночи?  Это  точно  не  Мила.  Во-первых,  она  сидит  взаперти,  а  во-вторых,  таких  песен  она  не  знает.  Василиса  поднялась  на  локте.  Голос  продолжал  выводить:

-  Наколола  ноженьку  на  былинку,
Болит,  болит  ноженька,
Да  не  больно…

За  забором  мелькнуло  что-то  белое.  И  тут  Василиса  узнала  молоденькую  русалочку,  которая  спрашивала  у  Чеглока:  «Полынь  или  петрушка?». 

-  Эй!  –  тихонько  окликнула  Василиса  девочку,  -  ты  что  здесь  делаешь?

Та  перестала  петь:

-  Гуляю.  Мать-водяница  разрешила.  А  чего  ты  ловчего  своего  отпустила  одного?

-  Что  значит  –  отпустила  одного?  Он  на  мельнице,  надобно  же  муки  намолоть,  утром  хлеба  свежего  напеку.  Хочешь,  и  тебя  угощу?

-  Хочу,  -  застенчиво  улыбнулась  русалочка.  –  Я  давно  хлебца  не  ела,  с  тех  пор  как  утонула…

Василиса  помрачнела.  Неужто  этого  ребёнка  тоже  кто-то  обманул  и  довёл  до  самоубийства?

-  Знаешь,  я  просто  утонула,  -  девочка  словно  догадалась,  о  чём  думает  Василиса.  –  Мы  с  подружками  купаться  пошли,  я  нырнула  да  в  водорослях  запуталась.  Очнулась  уже  здесь,  у  матери-водяницы  да  той,  второй  русалки…  Она,  кстати,  ночь  с  твоим  ловчим  коротает.  К  утру  его  навовсе  к  себе  заберёт.

-  Как  это?  –  тупо  спросила  Василиса.

-  Ну,  так.  Обнимет,  зацелует  да  с  собой  под  воду  утащит.  Мать-водяница  сказала,  что  ей  можно,  чтоб  одной  не  печалиться,  какого-нить  мужика  себе  заманить…

-  Стой,  стой,  Чеглок  же  ни  в  чём  не  виноват!  За  что  они  его  топить  собрались?!

-  Я  же  говорю,  просто  так,  чтоб  сестрица  не  тосковала…

Василиса  поспешно  натягивала  постолы  на  босые  ноги:

-  Отведи  меня  скорее  к  ним!

-  А  ты  меня  не  обманешь,  хлебца  принесёшь?

-  Принесу,  принесу,  только  веди  скорее!!!

Руки-засовы  разомкнулись,  зубастый  рот-замок  сонно  зевнул,  и  Василиса  выскочила  в  ночной  лес.  Русалочка  быстро,  почти  не  касаясь  земли,  неслась  к  заброшенной  мельнице,  а  Василиса,  полная  дурных  предчувствий,  спотыкаясь,  бежала  за  ней.  Возле  самой  реки  (Василиса  уже  узнала  место)  маленькая  русалочка  сказала:

-  Всё,  дальше  я  не  пойду,  а  то  матушка  с  сестрицей  заругают…

-  Хорошо,  не  ходи,  -  поспешно  сказала  Василиса,  -  дальше  уж  я  сама.

-  Только  про  хлебушек  не  забудь!  Принеси  его  туда,  где  качели  мои!

-  Не  забуду,  принесу!  –  пообещала  Василиса,  и  русалочка,  успокоенная,  исчезла. 

Плеск  мельничного  колеса  Василиса  слышала  хорошо.  Возле  самой  мельницы  сквозь  этот  плеск  слышался  журчащий  русалочий  голос.  Чеглока  слышно  не  было,  и  это  встревожило  Василису.  Она  заторопилась,  запнулась  в  очередной  раз  о  корень  толщиной  в  человеческую  ногу  и  свалилась  на  землю,  в  сырой  мох.  Брезгливо  отряхнувшись,  женщина  вскочила  и  побежала  на  голос  осчастливленной  утопленницы.

Чеглок  стоял  в  реке,  и  вода  доходила  ему  до  колен.  Никакой  одежды  на  нём  не  было  и  в  помине,  а  русалка  нежно  напевала  что-то,  лаская  ловчего.  Иногда  она  подходила  вплотную  к  молодому  человеку,  обнимала  его,  целовала  в  губы,  гладила  ладонью  по  лицу.  После  каждого  поцелуя  Чеглок  делал  очередной  шаг  в  воду.  Лицо  его  было  неподвижно,  словно  маска,  но  тело  молодого  здорового  мужчины  отвечало  на  ласки  и  поцелуи.

Василиса  сердито  закусила  губу.  Гневная  волна  поднялась  в  её  груди,  и  женщина  шагнула  вперёд,  туда,  где  её  отлично  могла  видеть  и  русалка-соблазнительница,  и  ловчий.

-  Что  это  здесь  делается,  могу  я  узнать?  –  язвительно  поинтересовалась  Василиса,  уперев  руки  в  бока.

Русалка  лишь  мелодично  рассмеялась  и  погладила  Чеглока  пониже  пояса.  Глаза  ловчего  подёрнулись  сладостной  дымкой,  а  из  груди  вырвался  прерывистый  стон.

-  Эй,  прекрати  сейчас  же!  –  Василиса  была  смущена  и  обозлена  одновременно. 

Русалка,  насмехаясь  над  неудачливой  соперницей,  одарила  ловчего  долгим  поцелуем.  От  такого  бесстыдства  Василиса  на  мгновение  потеряла  дар  речи,  а  потом,  решившись,  вбежала  в  воду,  в  одежде,  в  башмаках,  и  грубо  оттолкнула  утопленницу.

-  Не  тронь  его!

Лицо  русалки  вмиг  исказилось,  стало  отталкивающим,  она  зашипела,  как  рассерженная  кошка:

-  Это  ещё  почему?

Василиса  встала  между  ней  и  Чеглоком:

-  Потому  что…  Потому  что  он  мой!

Русалка  издевательски  засмеялась:

-  Ловчий  не  принадлежит  никому!  Вот  только  когда  я  его  сведу  вниз,  в  мою  прохладную  глубину,  тогда  он  станет  моим.  Только  моим!

Василиса  лихорадочно  размышляла,  что  ей  делать.  Драться  с  утопленницей  бесполезно:  того  и  гляди,  проклятая  баба  утащит  под  воду  и  саму  Василису.  Доказать  ей  ничего  невозможно.  Да  и  вправду,  Чеглок  никому  не  принадлежит,  кроме  своего  клана  ловчих  и  своей  профессии.  Как  же  отогнать  эту  настырную  девицу?  Русалка  же  тем  временем  оттеснила  Василису  от  Чеглока  и  нахально  стала  оглаживать  его  в  интимных  местах.  Чеглок  прерывисто  вздохнул  и  подался  всем  телом  к  русалке.  И  тогда  Василиса  вспомнила.

-  Полынь,  полынь,  полынь!  –  отчаянно  закричала  она.

Чеглок  говорил,  что  русалки  полыни  не  любят.  Даже  упоминание  этой  горькой  травы  для  них  болезненно. 

-  Полынь!

-  Ах!  –  вскрикнула  русалка,  отскочив  от  своей  жертвы.  –  Сгинь,  сгинь!

-  Не  сгину,  -  злорадно  пообещала  Василиса,  -  я  тебя  сейчас  пучком  полыни  высеку!

Русалка  заплакала,  но  теперь  Василисе  совсем  не  было  её  жаль.  Пусть  себе  плачет,  хоть  ещё  одну  реку  наревёт,  только  Чеглока  не  трогает.  Утопленница  уже  отходила  подальше,  на  глубину,  заливаясь  слезами.

-  Плачь,  плачь,  истеричка,  -  буркнула  Василиса  и  для  верности  ещё  разок  сказала,  -  полынь  полынная…

Всхлипнув  напоследок,  русалка  погрузилась  в  тёмные  глубины  реки.  Василиса  повернулась  к  ловчему.  Тот  по-прежнему  стоял  недвижимо,  глядя  куда-то  в  ночную  тьму.  Возбуждение  его  понемногу  спадало.  Василиса  взяла  его  за  руку  и  пыталась  отвести  на  берег.

На  порог  мельницы  вышел  водяной.  Пучки  мха,  покрывавшего  его  тело,  были  скрыты  одеждой,  только  ноги  по-прежнему  оставались  босыми.  Взглянув  на  парочку,  топчущуюся  по  колено  в  воде,  он  хмыкнул:

-  Что  за  непотребство  вы  устроили  на  моей  реке?  Ты,  баба,  нарочно,  что  ль,  для  любовных  игрищ  его  сюда  притащила? 

-  Что?  –  взвилась  Василиса.  –  Я  притащила?!  Я  его  чуть  спасла  от  этой  вашей…  озабоченной  русалки!  Она  его  утопить  хотела!

Чеглок,  кажется,  совершенно  не  хотел  выходить  из  транса.  И  из  реки  тоже.  Василиса,  разозленная  донельзя,  под  взглядом  водяного  влепила  Чеглоку  звонкую  пощёчину.  Хлёсткий  удар  по  лицу  отрезвил  ловчего,  и,  когда  Василиса  примеривалась  ударить  его  второй  раз,  он  перехватил  её  руку. 

-  Ты  чего  дерёшься?  –  ошеломленно  спросил  он.

Водяной-мельник  негромко  засмеялся.

-  Что  тут  происходит?  Ты  зачем  меня  в  воду  затащила?  –  продолжал  удивляться  ловчий.  –  И  где  моя  одежда?!

Он  поспешно  прикрыл  руками  причинные  места  и  начал  оглядываться  в  поисках  рубашки  и  штанов. 

-  Василиса,  что  ты  со  мной  делала?

Водяной  уже  хохотал  во  весь  голос.  Василиса  рассвирепела:

-  Я  делала?  Я  тебя  от  утопленницы  спасла,  а  ты  тут  стоял  и  получал  удовольствие,  пока  она  тебя  целовала  и…  И  вообще….  Это  она  одежду  с  тебя  сняла…

-  Она  меня  целовала?  –  ужаснулся  Чеглок.  –  Утопить,  что  ль,  хотела?

Василиса  кивнула.

-  Спасибо  тебе,  -  серьёзно  сказал  ловчий,  -  честно  сказать,  я-то  сам  ничего  не  помню.

Одежда  нашлась  на  берегу,  рядом  с  мельницей,  сапоги  тоже.  Чеглок,  приседая  и  озираясь,  схватил  одежду  в  охапку  и  укрылся  за  ближайшим  кустом.

-  А  ты  правду,  што  ль,  говорила,  когда  русалку-то  отгоняла?  –  полюбопытствовал  мельник.

-  С  чего  мне  обманывать?  –  пожала  плечами  Василиса.  Чувствовала  она  себя  не  лучше,  чем  голый  Чеглок:  мокрые  штаны  облепили  её  ноги,  а  в  постолах  чавкала  вода  с  илом.

-  Всю-всю  правду?

-  Да  что  именно-то?

С  крыши  послышался  замогильный  голос:

-  Он  мой!  Он  мой!

-  Это  что?  –  испугалась  женщина.  –  Кто  это  там  наверху?

-  Да  упырь  это,  -  пояснил  Чеглок,  выходя  из  кустов  уже  одетым,  -  помнишь,  мы  его  прогнали  прошлой  ночью?

-  А,  помню.  А  он  больше  нас  не  тронет?

-  Нет.  Пуганый  уже,  -  фыркнул  водяной.  –  Так  что  –  правду  аль  нет  ты  говорила?

На  Василису  смотрел  не  только  водяной,  но  и  Чеглок,  и,  кажется,  даже  упырь  с  крыши.  Все  они  ждали  её  ответа,  хотя  что  это  меняло?

-  Ну,  надо  же  мне  было  что-то  сказать,  -  буркнула  Василиса,  -  что  там  у  вас  с  мукой,  а  то  стоять  тут  в  мокрой  одежде  мне  как-то  не  в  кайф…

Водяной  явно  хотел  услышать  другой  ответ,  а  про  кайф  вообще  не  понял.  Он  только  разочарованно  вздохнул  и  ответил:

-  Почти  закончили.  Три  пары  рук  мешки  с  мукой  завяжут  да  в  амбар  ваш  снесут,  а  вы  уж  идите…

Василисе  в  мокрой  одежде  было  зябко,  несмотря  на  тёплую  кресеньскую  ночь.  Она  горячо  поблагодарила  водяного  за  помощь  и  поспешила  «домой»,  в  избу  Бабы-Яги. 

-  Василиса,  а  Василиса!

-  Чего  тебе? 

-  А  как  ты  русалку  отогнала?

-  Ну  как,  как,  да  вот  как  ты  говорил,  так  и  отогнала:  крикнула,  мол,  полынь!  Она  как  заплачет!  Я  опять  ей  про  полынь,  она  и  уплыла.

-  А  про  что  это  водяник  с  упырём  толковали?  Что  ты  ей  говорила  ещё?

Василиса  решила  притвориться,  что  ничего  не  слышит,  но  из-за  стволов  выступила  юная  русалочка.

-  Я  слышала,  что  она  говорила,  хочешь,  расскажу?

-  Расскажи!  Не  говори!  –  одновременно  воскликнули  Василиса  и  Чеглок.

-  Сестрица  моя  очаровала  тебя,  -  нежно  проворковала  русалочка  ловчему,  -  песнями  да  взглядами,  а  потом  принялась  целовать,  когда  ты  замер,  заворожённый,  и  сопротивляться  не  мог.  Одёжу  с  тебя  она  стянула,  всё  целовала  да  ласкала,  а  потом  в  воду  тихо  повела…

Даже  в  предрассветной  тьме  Василиса  увидела,  как  сконфузился  Чеглок.  А  русалочка  распевно  продолжала:

-  А  она,  -  девочка  ткнула  пальцем  в  Василису,  -  выбежала  на  берег,  стала  сестрицу  стыдить,  говорить,  мол,  отпусти  его,  он  мой…

Пришёл  черёд  Василисы  смутиться.

-  Вот  оно  что!  Я  это  во  сне  видел  в  Велесовом  лесу  после  того,  как  мы  ему  в  жертву  чёрных  вяхирей  принесли!  –  воскликнул  Чеглок.  –  А  дальше  что  было?

-  А  сестрица  только  засмеялась,  да  снова  поцеловала  тебя,  да  ласкать  начала  так,  что  у  тебя…

-  Всё,  хватит,  хватит,  достаточно!  –  поспешно  перебил  девочку  Чеглок.  –  Я  понял,  кто  что  сделал  и  кто  что  сказал…

-  Но  я  же  ещё  не  дорассказала,  -  русалочка  обиженно  надула  губки.

-  Нет,  спасибо,  хватит!

-  Ладно,  как  пожелаете,  в  общем,  тятька-водяник  и  хотел  узнать,  правду  ли  она  говорила,  а  упырик  наш  повторил  то,  что  она  сестрице  сказала…

-  Знаешь  что,  -  сказала  Василиса,  -  тебя,  кажется,  водяница  зовёт.

-  Где?  Где?  Ой,  я  побегу,  а  то  рассветёт  скоро,  только  не  забудь,  что  ты  мне  хлебца  обещала,  -  с  этими  словами  девочка,  легко  ступая,  умчалась  к  реке.

-  Всё,  -  мрачно  подытожила  Василиса,  -  идём  домой,  ждём  муку,  и  больше  я  об  этом  говорить  не  хочу!

Чеглок  хотел  что-то  спросить,  но  выражение  лица  Василисы  (а  он  и  в  темноте  отлично  видел)  отбило  всякое  желание  спрашивать.

Три  пары  рук  принесли  мешки  с  мукой,  поставили  их  в  амбар,  и  Василиса  отправила  их  отдыхать,  а  сама  уселась  на  крылечке,  подперев  голову  рукой.  Восход  был  не  за  горами,  и  ей  предстояло  внести  в  дом  «очищенную»  квашню  и  ставить  в  ней  хлеб.  Чеглок  нерешительно  присел  рядом,  готовый  уйти  по  первому  требованию.

-  Ты  сердишься  на  меня?  –  тихо  проговорил  он.

-  Нет,  -  вздохнула  Василиса.  –  Я  на  русалку  ту  всё  ещё  злюсь. 

-  А  ты  представь,  как  я  на  банника  зол,  -  усмехнулся  ловчий.

-  Значит,  мы  оба  друг  друга  выручили!  Ты  меня  от  банника  спас,  а  я  тебя  –  от  русалки…  Так  что  мы  квиты!

-  Нет,  я  твой  должник.  Русалка  меня  утопила  бы,  жизни  лишила,  а  банник  тебя  так,  попользовал  бы  только…

-  Давай  об  этом  не  будем,  -  твёрдо  произнесла  Василиса.  –  Просто  я  в  баню  одна  не  пойду,  а  ты  –  на  реку.

-  Договорились,  -  улыбнулся  Чеглок.  –  Глянь,  солнце  поднимается.  Идём  квашню  заберём.

К  счастью,  квашня  стояла  там  же,  где  они  её  поставили.  Чеглок  поднял  её,  осторожно,  как  будто  она  хрустальная,  и  внёс  в  избу.  Василиса  ещё  раз  обтёрла  квашню  чистым  рушником  и  принесла  муки  из  амбара,  пока  Чеглок  помогал  в  растопке  печи. 

Хлеб  удался  на  славу,  аппетитный  аромат  плыл  по  избе,  наверное,  даже  черепа  на  частоколе  облизывались.  Мила  шепнула  брату:

-  Старая  карга  наверняка  маму  похвалит!

Слава  в  ответ  счастливо  кивнул. 

Довольная  Василиса  что-то  мурлыкала  себе  под  нос,  заваривая  борщ  из  молодой  крапивы.  Чеглок  поглядывал  на  Василису,  улыбаясь  краешком  рта.  Василиса  раскраснелась  возле  печи,  непокрытые  волосы  выбились  из  косы.  Наконец  огромный  каравай  хлеба  оказался  на  столе.  Василиса  прикрыла  его  чистым  полотенцем.

-  Зачем  укрыла?  –  полюбопытствовала  Мила.

-  Чтобы  корочка  была  хрустящей,  но  не  твердой.

-  А  откуда  ты  знаешь,  что  так  надо  делать?

-  Моя  бабушка  так  делала,  когда  пироги  пекла.  С  яблоками.

Когда  каравай  немного  остыл,  Василиса  отрезала  краюху,  завернула  в  чистую  тряпицу  и  направилась  к  выходу.

-  Куда  ты?!  –  в  один  голос  спросили  Мила,  Слава  и  Чеглок.

-  К  русалочьим  качелям.  Отнесу  хлеба  девчонке.

-  Зачем?  –  изумилась  Мила.  –  Разве  русалки  едят?

-  Едят-едят,  -  нехорошо  усмехнулась  Василиса,  -  и  не  только  едят.  У  них  куча  других  потребностей!

Близнецы  так  и  не  поняли,  почему  при  этих  словах  Чеглок  потупился  и  покраснел.  А  Василиса  побежала  к  реке,  благо  замок  в  виде  зубастого  рта  пропускал  её  в  обе  стороны  беспрепятственно. 

Идти  пришлось  без  обуви,  потому  что  мокрые  постолы  остались  сушиться  во  дворе.  «Как  только  эти  русалки  босиком  бегают?  –  подумала  женщина.  –  Все  ноги  изранишь…».  И  впрямь,  ступни  городской  жительницы,  ходившей  даже  по  дому  в  тапочках,  были  безжалостно  исколоты  тысячью  травинок  и  миллионом  иголок.  Стиснув  зубы,  Василиса  добралась  до  того  места,  где  девочка-русалка  накануне  качалась  на  сплетенных  ветвях. 

-  Эй,  привет!  –  негромко  позвала  женщина.  –  Ты  где?  Я  принесла  тебе  то,  что  обещала!

Со  стороны  реки  раздался  всплеск,  и  Василиса  радостно  обернулась.  Однако  её  радость  быстро  угасла:  над  водой  виднелось  недовольное  лицо  водяницы.

-  Чего  тебе?  –  неприветливо  спросила  та.

-  Где  младшая  русалочка?  –  мгновенно  рассердившись,  ответила  Василиса.

-  Тебе  зачем?

-  Надо!  –  отрезала  женщина.  –  Я  ей  обещала  кой-чего…

-  Исполнила  обещание,  значит?  –  насмешливо  проговорила  водяница.  –  Как  это  непохоже  на  людей!

-  Знаешь  что,  зови  девочку,  а  не  пререкайся.  А  не  хочешь  звать,  что  ж,  я  и  попозже  могу  прийти!

-  Ладно,  -  смягчилась  водяница.  –  Позову.  А  чего  ты  ей  обещала-то?

-  Хлеба,  испечённого  человеческими  руками,  -  Василиса  показала  водянице  узелок,  от  которого  шёл  аппетитный  запах.

Водяница  помрачнела:

-  Вот  что  значит  утопиться  не  вовремя!  Всё-то  она  по  прежней  жизни  скучает!  Ума  не  приложу,  что  с  ней  делать!  Вот  ты  ей  хлеба  принесла,  она  его  поест,  а  потом  чуть  не  до  мокрид,  ну,  летнего  макошья,  рыдать  будет…

-  Э-э-э,  а  когда  это  ваши  мокриды?

-  Да  вот  кресень  минует  да  почти  весь  липень  пробежит…

По  Василисиной  прикидке  русалочка  плакать  будет  добрый  месяц…

-  Что  же  делать?  –  растерянно  сказала  женщина.  –  Я  ведь  обещала…  Не  дать  ей  хлеба  –  значит  обмануть  ребёнка,  плакать  тогда  она  будет  ещё  горше…

-  Вот  я  и  говорю,  с  вами,  людишками,  только  свяжись,  одни  слёзы  получаются,  -  проворчала  водяница,  -  что  у  старшей,  что  у  младшей…

-  Кстати,  -  ощетинилась  Василиса,  -  с  чего  это  старшая  твоя  на  чужого  мужика  полезла,  а?  Зачем  ты  ей  позволила?

Водяница  если  и  смутилась,  то  виду  не  подала.

-  Ну,  знаешь,  у  русалок  предназначение  такое,  путников  заманивать  да  топить.  А  если  бы  дружок  твой  утоп,  тогда  и  Яге  легче  было  бы  тебя  уговорить  ….

Водяница  ахнула,  проговорившись,  и  закрыла  рот  рукою.

-  Что  –  уговорить?  Если  бы  Чеглок  утонул,  что  было  бы?  Зачем  я  Бабе-Яге?  Говори,  лягушка  ты  дохлая!  Что  старуха  с  нами  собирается  сделать?!

-  Н-не  знаю,  -  пролепетала  водяница,  -  она  ещё  не  решила.  А  если  и  решила,  то  мне  не  докладывает…  А  вот  и  крошка  наша  плывёт!

С  этими  словами  жена  водяного  погрузилась  в  воду,  и  Василиса  заподозрила,  что  та  просто  не  хочет  продолжать  разговор.  Зато  появилась  маленькая  русалочка.  С  улыбкой  она  выбралась  на  берег:

-  Принесла  мне  хлебца?

-  На,  возьми,  -  Василиса  протянула  ей  узелок.  –  А  скажи,  не  знаешь  ли  ты,  что  Баба-Яга  хочет  с  нами  сделать?

Девочка  развязала  тряпицу  и  с  наслаждением  вдохнула  запах  свежего  хлеба.

-  Она  и  сама  не  знает.  Детей  подержит  да  отпустит,  на  что  они  ей?

-  А  разве  она  не  ест  детей?

-  Нет,  что  ты!  –  русалочка  чуть  не  поперхнулась  откушенным  куском.  –  Побойся  Велеса!  Разве  ж  людей  можно  есть?  Она  же  не  упырь  какой!

-  Ах,  вот  как!  –  протянула  Василиса.  –  А  ловчего  зачем  держать?

-  Так  она  и  не  держит  его,  -  девочка  пожала  плечиками,  -  он  сам  не  уходит,  из-за  тебя.  Детей  Яга  заманила,  чтобы  ты  за  ними  пришла,  ей  работница  нужна.  А  может,  и  ученица.  Смену  себе  оставить-то  нужно…

-  Это  как?  –  Василиса  была  потрясена.

-  Известно  как,  -  ответила  девочка  с  набитым  ртом,  -  все  знают,  что  Баба-Яга  всегда  должна  быть  в  избушке,  но  она,  хоть  и  живёт  долго,  всё  же  не  вечная.  Знания  свои  надо  кому-то  передать,  следующая  её  место  со  временем  займёт.  Вот  слышала  я,  что  предыдущая  ученица  сама  пришла,  о  науке  попросила,  да  только  Яга  недовольна  осталась,  выгнала  её  взашей.  Та,  хоть  и  не  доучилась  до  конца,  многое  ведала…  Ушла  куда-то  к  людям,  в  близлежащую  деревню,  да,  говорят,  вред  творить  начала,  в  вештицу  превратилась…

-  Власта!  –  ахнула  Василиса.  –  В  Трилесино  она  осела!

-  Так  ты  слыхала  о  ней?

-  Ещё  бы!  Сколько  пакостей  она  успела  наделать!  Её  Чеглок  смог  остановить.

-  Убил,  что  ль?  –  ахнула  русалочка.

-  Да  нет,  что  вы  все  заладили  «убил»  да  «убил»!  –  досадливо  махнула  рукой  Василиса.  –  Никого  не  убил  он.  Только  обещание  взял  с  неё,  что  больше  вредить  не  будет…

-  А-а-а,  -  уважительно  протянула  девочка.  –  Ну,  коли  она  клятву  дала…  А  что  он  взамен  ей  пообещал?

-  Пообещал  жизнь  ей  оставить.

-  А  ещё  слыхала  я,  что  тётка  та  у  Яги  стащила  колечко,  которое  в  нашем  лесу  заповедном  путь  указать  может,  к  дому  Яги  направить…

-  Кольцо?  Такое  серебряное,  витое,  а  по  завитушкам  чернение  идёт?

-  Оно  самое,  -  русалочка  подобрала  последние  крошки  хлеба  и  отправила  их  в  рот.  –  А  что?  Ты  его,  может,  видала?

-  Может,  и  видала,  -  вздохнула  Василиса,  вспоминая  бесконечный  бег  по  лесу  за  проклятым  колдуньиным  кольцом. 

Глазки  девочки-русалки  затуманились:

-  Вкусный  хлеб  у  тебя,  тётенька,  почти  как  у  мамки  моей…

-  Только  –  чур!  –  не  плачь!

-  Что  мне  плакать?  –  вздохнула  девочка.  –  Как  бы  самой  тебе  плакать  не  пришлось.  Ведь  не  похвалит  тебя  Баба-Яга  ни  за  хлеб,  ни  за  что  другое…  Не  отпустит  она  тебя,  потому  как  в  ученье  ты  сюда  приведена  самим  Велесом.

-  Так,  ладно,  пора  мне,  -  мрачно  сообщила  Василиса.

Русалочка  молча  кивнула.

Уходя,  Василиса  обернулась.  Русалочка  беззвучно  рыдала,  обхватив  ствол  берёзы.  Василиса  только  головой  покачала  и  поспешила  вернуться  в  избу.

Баба-Яга  уже  успела  вернуться  со  своих  ведьмовских  дел,  и  теперь  недовольно  ворчала  что-то  себе  под  нос.  Дети  молча  съёжились  в  своих  клетках,  Чеглок,  словно  наказанный  школьник,  сидел  в  уголке  на  одном  из  многочисленных  сундуков.

-  А,  явилась!  –  приветствовала  Василису  Яга.  –  И  где  тебя  носит?  Ты  должна  на  меня  работать,  а  не  шляться  по  лесу.  Куда  только  ловчий  твой  смотрит?  Чего  стоишь,  как  истукан?  Где  мой  хлеб?  Или  ты  думаешь,  что  я  тебя  за  просто  так  хвалить  буду?  За  красивые  глаза?  Ну-ка,  давай,  накрывай  на  стол!

Василиса,  внешне  спокойная,  поставила  на  стол  чугунок  с  крапивным  борщом,  сняла  полотенце  с  каравая…

-  О,  уже  обгрызли,  -  буркнула  Яга.  –  Люди  такие  прожорливые!

-  Это  не  мы!  –  пискнула  Мила.  –  Мама  русалочке  обещала  и  отнесла  кусочек!

-  Цыц!  –  вызверилась  на  девочку  ведьма.  –  Подавай  мне,  Василиска!

Василиса  отрезала  приличный  ломоть  хлеба,  налила  борщ  в  плошку  и  поставила  всё  это  перед  Бабой-Ягой.  Старая  ведьма  отщипнула  хрустящую  корочку  и  отправила  её  в  рот.  В  избе  воцарилась  напряжённая  тишина,  только  было  слышно,  как  Яга  с  аппетитом  причмокивает.

-  Эй,  Василиска!  –  дожевав,  окликнула  Яга  свою  работницу.  –  А  чего  вы  не  едите-то?  Али  меня  боитесь?  Али  хлеба  не  желаете?  Энто  зря,  -  на  морщинистом  лице  мелькнуло  лукавство,  -  хлеб  у  тебя  нонче  вкусный!

Чеглок  шумно  выдохнул  и  заулыбался.

-  Она  похвалила!  Похвалила!  –  запрыгала  Мила.  –  Все  слышали?

Баба-Яга  медленно  отодвинула  от  себя  хлеб  и  чугунок  с  борщом.

-  Кого  это  я  похвалила?  Отвечай,  языкатая  девка,  кого  я  похвалила?

С  этими  словами  старуха  вплотную  подошла  к  Милиной  клетке,  крючковатый  нос  ведьмы  просунулся  между  прутьями,  так  что  Мила  была  вынуждена  податься  назад.

-  Ну  как  же?  –  растерянно  проговорила  девочка.  –  Ты  только  что  маму  похвалила…

-  Э,  нет,  шалишь!  –  гадко  ухмыльнулась  старуха,  погрозив  девочке  грязноватым  пальцем.  –  Я  никого  не  хвалила,  я  только  сказала,  что  хлеб  вкусный!

-  Это  одно  и  то  же!  –  возмутился  Слава.  –  Этот  хлеб  мама  пекла!

-  И  что?

-  А  вот  что!  –  Слава  кинулся  к  ведьме,  пытаясь  схватить  её  сквозь  прутья.

Баба-Яга  только  щёлкнула  пальцами,  и  близнецы  тут  же  упали  на  пол,  словно  кули  с  мукой.

-  Не  надо,  не  трогай  их!  –  взмолилась  Василиса.  –  Они  просто  глупые  дети!  Пусть  себе  болтают,  а  мы-то  знаем,  что  ты  права!

-  Ладно,  -  баба-Яга  сменила  гнев  на  милость,  -  так  уж  и  быть,  сегодня  трогать  их  не  буду.  Вот  только  хочу  их  делом  занять,  чтобы  не  маялись  здесь  без  всякой  пользы…

-  Хорошо,  -  охотно  согласилась  Василиса,  -  займи.

Ведьма  вернулась  за  стол  и  принялась  с  аппетитом  хлебать  борщ,  заедая  его  скибкой  хлеба.  Прикончив  весь  чугунок,  она  поковырялась  в  зубах,  заставив  поморщиться  и  Чеглока,  и  Василису. 

-  Мне  опять  надо  уйти  по  делам,  -  наконец  изрекла  Яга.  –  Близнецов  из  клеток  я  выпускаю…

Раздался  дружный  восторженный  вздох,  однако  Баба-Яга  назидательно  подняла  палец  и,  дождавшись,  пока  все  умолкнут,  продолжила:

-  При  этом  они  не  смогут  выйти  со  двора.  Вдобавок  я  пришлю  свою  подружку,  она  Миле  уроки  давать  будет.  А  Слава  будет  помогать  по  хозяйству  ему,  -  ведьма  ткнула  пальцем  в  Чеглока.  –  И  если  я  узнаю,  что  убивец  энтот  мою  подругу,  сестрицу  названую,  снова  обижал,  всем  вам  не  поздоровится!

-  Да  кого  мы  обижали?  –  возмутилась  Василиса.  –  Русалок  пальцем  никто  не  тронул,  хотя  некоторых  сечь  розгами  следовало  бы,  водяного  угостили,  жену  его  тоже.  Про  банника  я  уж  вообще  молчу…

-  Видать,  кикимора  болотная  к  нам  явится,  -  хмуро  оповестил  всех  Чеглок. 

-  А  чего  ж  ты,  касатик,  опечалился?  –  притворно-ласково  сказала  Яга.  –  Не  тебе  ж  за  веретено  браться.  Ты  мальчишку  учить  будешь…

-  Постойте,  постойте,  какое  такое  веретено?  –  забеспокоилась  Мила.  –  Это  как  в  сказке,  где  принцесса  укололась  веретеном  и  заснула  на  сто  лет?

-  А  ты  не  тревожься,  -  так  же  ненатурально  приветливо  продолжила  Баба-Яга.  –  Ты  ж  не  принцесса…

-  Ага,  то  есть,  если  я  засну  на  сто  лет,  то  для  меня  и  принца  не  найдётся?

Ведьма  решила  не  продолжать  этот  разговор. 

Тяжёлые  висячие  замки  на  клетках  затрещали,  захрустели  и  свалились  на  пол.  Там  из  них  повалил  сизый  дым,  от  которого  все,  включая  Ягу,  раскашлялись.  Через  миг  замки  исчезли,  будто  их  и  не  было.  Близнецы  замерли.

-  Так  это,  нам  можно  выходить?  –  опомнился  Слава.

Мила  уже  отворяла  дверь  своей  клетки.  Как  только  близнецы  выскочили  на  свободу,  потягиваясь  и  разминаясь,  контуры  клеток  поплыли,  размываясь,  и  скоро  на  их  месте  стояли  две  узкие  лавки,  накрытые  соломенными  тюфяками.

-  Вот  это  да!  –  изумилась  Мила.  –  Вот  это  волшебство,  я  понимаю!  Мама,  тебе  тоже  неплохо  бы  такому  научиться!

Дым  от  растаявших  замков  рассеялся,  и  Василиса  заметила,  как  Баба-Яга  заухмылялась  при  этих  словах  Милы.

-  Научится,  научится  со  временем,  -  осклабившись,  проговорила  ведьма.

Василиса  настороженно  стрельнула  в  Ягу  глазами,  та  подмигнула,  а  Чеглок  нахмурился,  ожидая  очередного  подвоха.

-  А  если  мы  захотим  со  двора  в  лес  уйти?  –  продолжила  гнуть  свою  линию  Мила,  не  обращая  внимая  на  переглядки  старших. 

-  Можете  и  захотеть,  -  охотно  согласилась  Яга.  –  Да  только  черепа  на  заборе  будут  за  вами  приглядывать.  Ох,  какими  внимательными  они  бывают!  Просто  глаза  у  них  горят  от  такой  внимательности!  Вот  и  пожгут  они  вас  огнём.  И  прибавится  на  моём  частоколе  ещё  два  черепа.  А  что  ж,  стражи  тут,  в  лесу,  мне  всегда  надобны…

У  близнецов  вытянулись  лица.

-  Не  надо,  Ягишна,  -  поспешно  вмешалась  Василиса,  –  они  никуда  не  уйдут  и  будут  слушаться. 

Старуха  скептически  хмыкнула,  глядя  на  детей,  потом  пронзительно  свистнула,  притопнула  костяной  ногой  так,  что  застучали  ставни.  Под  дверью  загрохотало:  это  ступа  с  помелом  ждали  свою  хозяйку.  Баба-Яга  вышла  за  порог  и  была  такова. 

Кикимора  не  заставила  себя  долго  ждать.  Хихикая  и  бормоча  что-то  себе  под  нос,  неряшливая  сгорбленная  фигурка  вошла  в  избушку,  волоча  на  себе  какую-то  полотняную  торбу.

-  О,  явилась,  не  запылилась,  -  недовольно  высказалась  Мила.  –  Могла  и  не  торопиться. 

Кикимора  только  зыркнула  на  неё  и  принялась  вытаскивать  из  торбы  её  содержимое.  Мила  комментировала  появление  на  свет  каждого  предмета:

-  О,  деревянная  лопатка!  А  это  что,  волшебная  палочка,  что  ли?  О,  вата!  Только  чего  она  такая  грязная?  О,  деревянная  деньга  с  дырочкой!  Зачем  она?

-  Сейчас  всё  и  узнаешь,  как  прясть  начнёшь!  –  недобро  сказала  кикимора,  -  садись,  недоучка  безрукая…  А  ты,  Василиска-работница,  давай,  шуруй  отседова,  по  тебе,  небось,  банник  соскучился…

-  Вот  я  тебя  крапивой  вытяну!  –  пригрозил  Чеглок.

-  Глянь,  Милка,  это  веретено,  -  кикимора  указала  на  «волшебную  палочку»,  -  а  это  пряслице,  оно  на  веретено  надевается  грузиком,  -  деревянная  монетка  плотно  насадилась  на  веретено. 

-  А  вата  зачем?

-  Кака  така  вата-мата?  –  проворчала  кикимора.  –  Это  кудель,  из  неё  ты  и  бушь  нитку  прясть.  Тебе,  девка,  повезло,  что  кудель  готовая,  ни  трепать,  ни  чесать  её  не  надо.  Кудель  ты  привяжешь  на  лопату…  Вишь,  какая  я    добрая  сегодня,  не  дала  б  тебе  лопатки,  ты  б  кудель  вокруг  пясти  обматывала!

-  Какой  ещё  пасти!  –  обиделась  Мила.  –  Ты  говори,  да  не  заговаривайся,  не  то  Чеглок  тебя  быстро  вежливости  научит!  Крапивой  по  заднице!

Кикимора  мерзко  хихикнула.

-  Это  он  пущай  твою  задницу  учит,  коли  ты  не  ведаешь,  как  рука  твоя  называется!

-  Чего-о?

-  Мила,  -  вмешался  Чеглок,  указывая  на  своё  запястье,  -  пясть  вот  где.

-  А-а-а,  -  Мила  досадливо  тряхнула  головой.

Кикимора,  по  всей  видимости,  ждала  извинений,  но  не  дождалась.  Пришлось  продолжить  ученье. 

-  Берешь  нитку,  вытягиваешь  её  вот  эдак  из  кудели,  сворачиваешь,  -  узловатые  руки  кикиморы  скрутили  нитку  в  петельку  и  накинули  на  веретено,  -  к  пряслицу  сдвигаешь…

Мила,  разинув  рот,  глядела,  как  кикимора  несколько  раз  обмотала  нитью  веретено,  после  чего  передала  в  руки  растерянной  девочке.

-  Теперича  раскрути  веретенце  по  солнцу…  Да  вправо  же,  тебе  говорят!  –  кикимора  ловко  обмотала  вокруг  лопаты  кудель.  –  Вот  так…  Пальцами-то  нить  придерживай,  пусть  крутится…

Мила  отчаянно  пыталась  последовать  всем  указаниям  старухи,  но  у  неё  то  нить  путалась,  то  веретено  валилось  на  пол.

-  Милка,  -  не  выдержал  Слава,  -  я  уже  понял,  как  надо!  Дай  попробовать!

Мила  протянула  было  брату  прядильные  принадлежности,  но  тут  же  схлопотала  оплеуху  от  кикиморы.

-  Ты  что?  За  что?

-  Нельзя  мужику  к  пряже  прикасаться!  А  тебе  что,  заняться  нечем?  –  накинулась  кикимора  на  Славу.  –  Стоит  тут,  глазеет!  А  ну,  ловчий,  забирай  мальчишку!  Баню,  что  ль,  истопите!  А  ты,  Василиска,  иди,  горшки  мой,  чугунки  надраивай!  Я  теперь  над  девкой  хозяйка!  У  меня  она  в  ученье  состоит!

Слава  отступил  к  Чеглоку.  Ловчий  насупился,  выслушав  кикимору,  однако  ни  слова  не  сказал  в  ответ.  Это  заставило  призадуматься  Василису. 

-  Иди,  Чеглок.  И  ты,  Слава,  иди  с  ним,  -  женщина  буквально  вытолкала  их  за  порог,  а  потом  обернулась  к  кикиморе  и  недобро  прищурилась.  –  Слушай  сюда,  старая  плесень.  Если  ты  хоть  пальцем  кого  здесь  тронешь,  я  на  тебя  такую  порчу  наведу,  что  ты  сама  себя  не  узнаешь.  Велено  тебе  учить  –  учи!  Не  умеешь  учить  –  убирайся  отсюда  восвояси!

-  Ишь  ты  как  заговорила,  -  кикимора  на  всякий  случай  отступила  за  печку,  -  а  ведь  ни  одного  урока  Яга  тебе  не  давала…

-  Мила,  дай-ка  мне  веретено,  -  обратилась  Василиса  к  дочери,  -  я  тоже  попробую.

У  Василисы  получилось  чуть  получше,  но  вскоре  нить  перекрутилась  и  чуть  не  порвалась.

-  Эй,  ты,  баба  безрукая,  -  начал  было  кикимора,  но  отхватила  от  Василисы  здоровенную  затрещину  и  прикусила  язык  в  буквальном  смысле  слова.

-  Ещё  раз  ругнёшься,  -  ласково  предупредила  Василиса,  -  я  тебе  голову  с  плеч  снесу.  Хочешь,  кочергою,  а  могу  и  просто  подзатыльником.  У  себя  в  дому  ругайся  сколько  хочешь,  а  здесь  не  смей!

Кикимора  промолчала,  и  Василиса  снова  и  снова  пробовала  прясть  непослушную  нить.  Наконец  она  уловила  тот  момент,  когда  руки  стоят  правильно,  и  веретено,  как  живое,  вертится  по  полу.

-  Ах!  –  с  лёгкой  завистью  воскликнула  Мила.

-  Смотри,  Мила,  держи  кудель  вот  так,  -  Василиса  поставила  дочь  в  нужную  позу,  придала  её  рукам  правильное  положение,  -  закручивай  веретено…  Вот,  видишь,  и  у  тебя  получилось!

-  Ах,  ниточка!  Мам,  наматывается!  –  по-детски  обрадовалась  Мила.

Время  от  времени  у  неё  нить  путалась  и  рвалась,  но  девочка,  ободрённая  матерью,  скручивала  нить  заново  и  снова  пускала  по  полу  веретено.

-  Что,  трудно  было  нормально  показать?  –  с  укоризной  обратилась  Василиса  к  кикиморе.

-  Показать,  показать…  Я  ж  кикимора!  Прясть  умею,  да  только  в  доме  кикимора  не  должна  этого  делать!

-  Отчего  это?

-  Да  к  несчастью  это!  К  смерти!

-  Тьфу  на  тебя!  –  рассердилась  Василиса.  –  Чему  только  тебя  саму  учили?

Кикимора  сердито  поджала  губы  и  ничего  не  ответила.  Василиса  приняла  это  за  согласие  и  занялась  домашними  делами.  По  вскрикам  и  комментариям  Милы  она  знала,  как  у  дочери  продвигаются  дела.

Чеглок  со  Славой  точили  топор  и  ножи.  Для  этого  ловчий  приспособил  какой-то  камень,  который  хитрым  образом  вращался,  Слава  подносил  к  нему  нож,  раздавался  ужасный  скрежещущий  звук,  во  все  стороны  летели  искры.  Чеглок  время  от  времени  что-то  говорил  Славе,  и  мальчик  менял  угол  наклона  ножа.  Чеглок  прекратил  вращать  колесо  и  проверил  на  ногте  все  ножи.  Потом  покачал  головой  и  топор  наточил  сам.

Кикимора  не  собиралась  сидеть  в  гостях  все  время.  Вскоре  она  отбыла  по  своим  кикиморским  делам.  Баба-Яга  то  уходила,  то  возвращалась.  Её  очень  интересовали  прядильные  навыки  Милы.  Девочке  вовсе  не  нравилось  такое  внимание,  но  приходилось  терпеть,  когда  старуха  брала  веретено  своими  подагрическими  пальцами,  подносила  близко  к  лицу  и  разглядывала  нить  то  одним,  то  другим  глазом.  Из-за  того,  что  нос  Яги  был  длинным  и  крючковатым,  казалось,  будто  она  обнюхивает  пряжу.  Однажды  Яга  ухмыльнулась  и  что-то  пошептала  над  веретеном.  После  этого  Мила,  которая  раньше  так  стремилась  выйти  наружу,  практически  перестала  выходить  из  избы,  отвлекаясь  от  пряжи  лишь  для  того,  чтобы  поесть  или  сходить  в  уборную.

Василису  очень  удивило  такое  рвение  дочери.

-  Это  Яга  поколдовала,  –  пояснил  Чеглок,  -  видать,  ей  нужно,  чтобы  Мила  хорошую  нить  делала.  Это  странно,  обычно  летом  такими  работами  не  занимаются.

Ведьма  услышала  слова  ловчего:

-  Ну,  конечно,  -  язвительно  проскрипела  она,  -  вы  ведь  все  очень  заняты  в  поле,  вам  прясть  да  ткать  некогда.

Слава  неумело  пытался  колоть  поленья,  и  Чеглок  нервно  дёргался  при  каждом  взмахе  топора.

-  Да  чего  ты?  –  смеялся  Слава.

-  Упаси  Род,  ноги  себе  отрубишь,  что  я  матери  твоей  скажу?  –  отмахивался  Чеглок.

Незаметно  миновала  пара  дней,  когда  Яга  вернулась  с  каким-то  берестяным  свитком.

-  Грамоте  обучен?  –  она  ткнула  Чеглоку  в  лицо  берестой.

Тот  молча  принял  свиток,  развернул  его  и  пробежал  глазами.  Василиса,  заглянув  через  плечо  ловчего,  прочесть  ничего  не  смогла.  Буквы  имели  совсем  не  тот  вид,  к  которому  она  привыкла.  Ощущать  себя  неграмотной  ей  вовсе  не  понравилось.

-  Список  трав  лечебных,  и  что?  –  в  недоумении  спросил  Чеглок.

-  Грамоте  разумеешь,  это  славно,  -  оскалила  желтые  зубы  Яга,  -  а  травы  собирать  умеешь?  Знаешь,  где  взять  всё  это?

-  Знаю,  -  Чеглок  старался  сохранять  самообладание,  -  а  к  какому  сроку  травы  нужно  собрать?

-  А  ты  знаешь,  какая  ночь  будет?  –  ответила  вопросом  на  вопрос  старая  ведьма.

Близнецы  навострили  уши.  Василиса  насторожилась:

-  Летнее  солнцестояние,  что  ли?  –  медленно  проговорила  она.

-  Устроим  вечеринку!  –  воскликнула  Мила,  и  они  с  братом  запрыгали,  кривляясь,  по  избе.

Одного  взгляда  Яги  хватило,  чтобы  наступила  тишина.

-  Купалье,  -  тихо  сказал  Чеглок.  –  Самая  сила  этих  трав.

-  Вот  и  славненько,  -  хихикнула  старуха,  -  готовься,  на  закате  в  лес  пойдёшь,  соберёшь  всё,  что  написала  я  тебе.  К  утру  чтоб  стоял  здесь  передо  мной,  как  лист  перед  травой!

Ловчий,  помолчав  немного,  спросил:

-  А  можно  перед  моим  уходом  костёр  во  дворе  развести?

-  Всё-ж  таки  вечеринка,  -  шепнула  Мила  брату.  Тот  тихо  хихикнул.

-  Костёр?  –  осклабилась  Баба-Яга.  –  Что  ж,  разводи.  Думаешь,  мне  к  нему  не  подойти  будет?  Ошибаешься,  я  тебе  не  простая  ведьма….  Разводи.

С  этими  словами  она  выставила  Чеглока  и  Василису  из  хаты,  а  детей  засадила  за  работу:  Мила,  как  обычно,  пряла,  а  Слава  что-то  выстругивал  в  углу.  Нить  у  Милы  сегодня  получалась  на  удивление  ровной,  и  девочка  с  удовольствием  сучила  её.  Веретено  весело  танцевало  по  деревянному  полу,  вкусно  и  свежо  пахла  стружка,  падавшая  к  ногам  Славы.  Мила  представила  себе,  как  Чеглок  разведёт  вечером  костёр,  может,  что-то  можно  будет  поджарить  на  огне?  Или  что  там  про  купальские  костры  говорила  ей  Маланья?  Вокруг  них  пляшут,  поют,  через  них  прыгают…  Весело  будет!  Жаль,  нет  той  компании  развесёлых  ребят,  с  которыми  они  пели  и  плясали  в  Трилесино,  ну  да  что  тут  поделать!  Предвкушая  веселье,  Мила  замурлыкала  себе  под  нос  какую-то  песенку.

Во  дворе,  залитом  солнечными  лучами  (под  ярким  солнцем  даже  черепа  на  частоколе  выглядели  не  так  жутко)  Чеглок  внимательно  всматривался  в  берестяной  свиток,  отданный  Бабой-Ягой.  Василиса  заглянула  ему  через  плечо,  но  увидела  только  последнюю  строчку  в  списке.

-  Жив-цвет  папороть,  -  с  трудом  прочла  она.  –  Это  еще  что  такое?

-  У  вас  грамоте  не  учат?  –  удивился  Чеглок. 

-  Учат,  а  что?

-  Читаешь  ты  как-то…  не  ахти.  Прости  уж.

-  А  что  ты  себе  думаешь?  –  хмыкнула  Василиса.-  У  нас  буквы  выглядят  немного  иначе,  да  и  слова  пишутся  по-другому.  А  почему  тебя  старуха  послала  именно  ночью?  Ну,  Купалье,  и  что  с  того?

-  А  то,  что  на  Купалу  многие  травы  обретают  особую  силу,  а  вот  жив-цвет  только  в  эту  ночь  и  появляется.  И  то…

-  Погоди,  погоди…  Жив-цвет…  Это  цветок  папоротника,  что  ли?  Чеглок,  папоротники  же  вообще  не  цветут!  Что  это  за  старческий  маразм  у  неё  такой!

-  Цветут,  цветут,  -  проворчал  Чеглок,  -  только  искать  трудно,  а  собирать  опасно.  Для  того  я  и  хотел  костёр  развести  вечером…

-  Тогда  станет  не  опасно?  –  язвительно  поинтересовалась  Василиса.  –  Или  это  будет  какой-то  особенный,  магический  костёр?  Чтобы  Яга  туда  не  смогла  подойти?

-  Костёр  как  костёр,  -  пожал  плечами  Чеглок.  –  Да,  ведьмы  к  купальскому  костру  подойти  не  могут,  но  Яга  и  впрямь  не  обычная  ведьма.  Да  ладно,  мне  костёр  нужен,  чтоб  перепрыгнуть  через  него.

-  Что,  развлечься  захотелось?

-  Да  нет  же,  -  терпеливо  продолжал  Чеглок.  –  Тот,  кто  через  костёр  перепрыгнет,  себя  от  многих  болезней  оградит,  от  опасностей…

-  А  что  там  с  опасностями?

-  Да  ведь  жив-цвет  ищет  вся  нечисть,  вышедшая  этой  ночью.  И    если  одновременно  цветок  нашли  человек  и,  скажем,  леший,  то  уж  леший  постарается  этого  человека…,  -  Чеглок  запнулся.

-  Ну,  говори,  говори,  -  поторопила  его  Василиса.  –  Что,  убить  постарается?

Ловчий  молча  кивнул.

-  Так,  тебе  надо  с  собой  меч  взять  или…  Давай  я  с  тобой  пойду!  Ну,  знаешь,  пока  ты  ищешь  всё,  что  надо,  я  покараулю,  чтоб  никакой  леший  не  подкрался!

-  Не  выйдет,  -  вздохнул  Чеглок.  –  Одному  надо.  И  оружие  мне  старуха  не  отдает.

-  Давай  сами  возьмём!  Пошарим  по  сундукам,  где  она  может  его  прятать,  да  и  заберём!  И  вообще,  у  неё  там  меч-кладенец  припрятан!  То  есть  меч-самосек!  Его  возьмём!

Чеглок  покачал  головой:

-  Василиса,  оружие  –  продолжение  самого  ловчего.  Оружие  надо  заслужить,  а  не  красть…

Василиса  преисполнилась  решимости  хоть  чем-то  помочь  ловчему.  Улучив  момент,  когда  Яга  вышла  по  каким-то  ведьмовским  делам  за  ограду,  Василиса  принялась  рыться  во  всех  сундуках  и  ларях.  Из  одного  выскочили  уже  знакомые  ей  Три  пары  рук  и  даже  немного  помогли  ей  отпирать  следующий  ларь,  но  когда  дело  дошло  до  длинного  узкого  короба,  лежавшего  в  самом  темном  углу,  Три  пары  рук  решительно  преградили  Василисе  дорогу.

-  Нельзя,  молодая  хозяйка!  –  произнёс  бесплотный  голос.

-  Ах,  вот  как?  –  язвительно  сказала  Василиса.  –  Раз  уж  я  молодая  хозяйка,  то  вот  возьму  и  открою!

Она  только  шагнула  к  коробу,  как  Три  пары  рук  схватили  её  за  локти  и  за  плечи  и  оттолкнули  подальше.  Женщина  предприняла  ещё  одну  попытку,  потом  ещё  и  ещё,  но  Три  пары  рук  действовали  всё  жестче,  и  наконец  отшвырнули  Василису  с  такой  силой,  что  она  упала  на  пол  и  сильно  ушибла  колено.  С  трудом  она  поднялась,  потирая  больное  место.  Голос  Трёх  пар  рук  молвил:

-  Прости,  молодая  хозяйка,  но  если  ещё  раз  подойдёшь…

-  Мам,  чем  ты  там  гремишь?  –  из  своего  угла  спросила  Мила,  не  отвлекаясь  от  работы.

-  Собой,  -  сквозь  зубы  прошипела  мать.

-  Что-что?

-  Да  всё  в  порядке!  Просто  миски  уронила!  –  ответила  Василиса  погромче.  Мила  успокоилась,  и  дети  продолжали  свои  занятия. 

В  это  время  Три  пары  рук  ухватили  кочергу,  преградив  ею  путь  Василисе.

-  Ах,  так?  –  рассвирепела  женщина,  вооружившись  в  ответ  ухватом. 

Вошёл  Чеглок  и,  увидев  Василису  с  ухватом  против  кочерги,  мгновенно  догадался,  что  происходит.

-  Не  надо,  Василиса,  не  надо!  –  бросился  он  к  женщине.  –  Оставь!

Она  так  вцепилась  в  своё  «оружие»,  готовая  драться,  что  Чеглок  с  трудом  отнял  у  неё  ухват.  Три  пары  рук  сразу  же  отложили  кочергу  в  сторону,  забрали  короб  и  куда-то  унесли  его  прочь  из  избы.  Ловчему  пришлось  удерживать  Василису,  которая  собиралась  бежать  за  Тремя  парами  рук.  Из  хватки  ловчего  Василиса  вырваться  не  смогла,  хоть  и  очень  старалась.  Наконец  она  вздохнула  и  перестала  брыкаться  и  вырываться.

-  Василисушка,  -  ласково  произнёс  Чеглок,  -  не  надо.  Они  же  убьют  тебя.  Мне  меч  мой,  может,  и  не  понадобится  вовсе. 

Теперь  Василиса  по-настоящему  встревожилась.  Если  старая  карга  решила  взять  её,  Василису,  в  ученицы,  то,  конечно,  от  Чеглока  и  детей  Яга  постарается  избавиться.  Купальская  ночь  и  сбор  несуществующего  цветка  –  прекрасный  повод  устранить  ловчего.  В  цветок  папоротника  Василиса  не  верила,  зато  в  наличии  опасных  тварей,  которые  не  против  загубить  человека,  не  сомневалась.

-  Василиса,  -  позвал  её  Чеглок.

-  А?  –  женщина  отвлеклась  от  своих  мыслей.

-  Возьми  у  Милы  немного  нити,  что  она  напряла  сегодня.  И  отрежь  от  моей  рубахи  кусочек.

-  Ладно.  А  зачем  это?

-  После  покажу. 

Чеглок  принялся  собирать  небольшую  котомку,  которую  хотел  взять  в  лес,  а  Василиса  подошла  в  тот  угол,  где  рукодельничали  близнецы. 

-  Мама,  мам,  глянь,  какая  сегодня  хорошая  нитка  получилась!  –  Мила  сунула  матери  в  лицо  моток  нити,  которую  она  успела  напрясть  и  снять  с  веретена. 

Нить  и  в  самом  деле  была  хороша,  Василиса  улыбнулась  и  похвалила  дочь.  Мила  приосанилась.

-  Мила,  дай  мне  немного  этой  нити,  Чеглок  зачем-то  просил.

-  Ладно,  а  зачем  она  ему?

Василиса  пожала  плечами,  не  знаю,  мол.  Славе  тоже  хотелось  получить  свою  долю  похвал,  и  он  гордо  продемонстрировал  матери  и  сестре  фигурку,  которую  сам  выстругал.

-  Здорово!  –  мать  похвалила  и  его.  Потом  она  покрутила  фигурку  в  руках  и  рассмеялась.  –  Да  это,  никак,  Чеглок!

-  Что,  похож?  –  смущённо  спросил  Слава.

-  Да,  что-то  есть,  видишь,  я  его  узнала.  У  тебя  определенно  талант!

Отмотав  немного  нити,  Василиса  снова  отправилась  к  Чеглоку,  который  уже  ушёл  во  двор,  прихватила  она  с  собой  и  резную  фигурку. 

Ловчий  уже  отодрал  клочок  ткани  от  края  рубашки  и  ждал,  пока  появится  Василиса.

-  Принесла  нитку?  –  нетерпеливо  спросил  он.-  А  это  что  за  идол?

-  Это  ты!  –  рассмеялась  Василиса.  –  Слава  вырезал.

-  Надо  же!  А  что,  похож!  Давай  сюда  нитку.  И  идола  тоже,  пригодится.

Василиса  и  глазом  не  успела  моргнуть,  как  Чеглок  вынул  из  голенища  нож  и,  поморщившись,  полоснул  себя  по  ладони.  Хлынула  кровь.

-  Что  ты  делаешь?!  Зачем  это?!  –  вскрикнула  Василиса,  бросаясь  к  ловчему.

Тот  отстранил  её  здоровой  рукой,  а  после  вымочил  в  крови  нить,  ткань  и  резную  фигурку.  Василиса  тем  временем  отрывала  от  подола  полосу  ткани  и  смачивала  её  в  ведре  с  водой,  которое  очень  кстати  поленилась  накануне  занести  в  избу.  Чеглок  обернул  фигурку  в  ткань  и  завязал  всё  это  сверху  ниткой,  смоченной  в  крови. 

-  На,  возьми,  сохрани  это,  пока  я  не  вернусь,  -  сказал  он.

-  Да  сохраню,  сохраню,  давай  лучше  руку,  я  тебя  перевяжу,  -  сердито  ответила  женщина.

Чеглок  послушно  протянул  руку,  и  Василиса  плотно  обмотала  разрезанную  ладонь  мокрой  полосой  ткани.  На  повязке  сразу  же  проступила  кровь,  и  Василисе  пришлось  сбегать  в  избу  за  очередным  куском  полотна,  чтобы  сменить  окровавленную  повязку. 

-  Придется  Миле  научиться  и  ткать  в  придачу,  -  пошутила  Василиса,  когда  кровь  остановилась.  –  А  то  скоро  я  у  Яги  всё  полотно  на  повязки  тебе  перетаскаю. 

Тут  из  дверей  выскочил  Слава:

-  О,  вот  вы  где!  Чеглок,  давай  подготовим  всё  для  вечернего  костра!  Понравилась  тебе  моя  фигурка?

Оставив  мужчин  вдвоем,  Василиса  ушла  готовить  обед,  да  так  и  провозилась  у  печи  до  вечера.  Мила,  довольная  собой,  даже  немного  помогла  матери,  чтобы  отдохнуть  от  прядения.  Баба-Яга  куда-то  вновь  исчезла,  кикимора  тоже  не  появлялась,  и  день  мог  бы  быть  очень  приятным,  если  бы  не  мысль  о  том,  что  Чеглок  уйдёт  ночью  в  лес,  да  там  и  сгинет.

-  Мама,  мам!  –  позвал  Слава  со  двора.  –  Идём  костёр  разводить,  всё  уже  готово! 

Мила  уже  прыгала  через  заготовленную  кучу  дров,  тренируясь,  чтобы  потом  сигануть  через  огонь.  Чеглок  тепло  улыбнулся  Василисе:

-  Ну,  что?  Зажжём?

-  Да,  давай,  поджигай!  –  завопили  близнецы.

Василиса  молча  кивнула.  Чеглок  достал  кресало  и  кремень  (спички  давно  закончились,  и  больше  взять  их  было  негде)  и  ударил  стальной  полосой  кресала  по  кремню.  Полетели  искры,  а  от  них  немедленно  занялся  сухой  мох,  заткнутый  между  дровами.  Скоро  пламя  охватило  тонкие  щепки,  а  затем  и  более  толстые  поленья.  К  летнему  небу  столбом  взметнулось  пламя.  Дети  вопили,  как  дикари,  и  скакали  вокруг  костра.  Славу  пришлось  даже  оттаскивать,  чтобы  на  нем  не  занялась  рубашка. 

-  Василиса,  -  негромко  позвал  Чеглок,  -  давай  через  костёр  прыгнем  вместе.

-  Что-о?!  Не,  я  не  смогу.  Я,  Чеглок,  ввалюсь  прямо  в  огонь!

-  Я  помогу  тебе.  Давай  же,  прошу  тебя!  Мне  ведь  скоро  в  лес  идти…

-  Ладно,  -  Василисе  сделалось  жаль  ловчего,  -  только  давай  как-нибудь  с  краю,  а  то  боязно  мне…

Когда  дети  поняли,  что  собираются  сделать  Чеглок  и  Василиса,  они  восторженно  завыли. 

-  Давай  руку,  -  сказал  Чеглок,  отходя  от  костра.  Василиса  подчинилась.  –  И  ничего  не  бойся.

Не  бояться?  Василиса  тряслась,  как  осиновый  лист.  Но  Чеглок  увлёк  её  за  собой,  она  разбежалась  и  ощутила,  что  птицей  взлетела  над  огнём.  Чеглок  крепко  сжимал  её  руку,  а  уж  она  вцепилась  в  него  мёртвой  хваткой,  совсем  забыв,  что  эту  руку  он  недавно  разрезал.

-  Ура!  Молодцы!  –  кричала  Мила.

-  Ну  вы  даёте!  Даже  руки  не  расцепили!  –  подхватил  Слава.

И  близнецы  принялись  с  криками  носиться  вокруг  огня,  а  потом,  осмелев,  принялись  перепрыгивать  плюющееся  искрами  пламя.

-  Это  хорошо,  что  рук  не  расцепили,  -  странно  улыбаясь,  сказал  Чеглок.  –  Теперь-то  мы  уж  с  тобой  связаны.

-  Что-что?  –  насторожилась  Василиса.

-  Ну,  теперь,  если  я  в  лес  пойду,  всегда  назад  вернусь,  -  туманно  пояснил  Чеглок.  –  И  фигурка  моя,  опять  же,  у  тебя.

Василиса  ничего  не  понимала:

-  Погоди,  ведь  когда  через  купальский  костёр  прыгают,  это  совсем  другое  означает…  Это  парень  с  девушкой  прыгают,  держась  за  руки!  Вспомнила!  Ах  ты  бессовестный!  И  причем  тут  фигурка?!

-  Да  ведь  фигурку  заворачивают  в  кусок  рубахи  путника  да  красной  ниткой  перевязывают,  тогда  он  всегда  домой  сможет  вернуться!  А  красную  нитку  где  взять,  если  только  кровью  не  смочить?  А  через  огонь  прыгают,  чтобы…  Я  ведь  объяснял  тебе!

-  Ага,  болтал  что-то  про  опасность  для  здоровья…  Мне-то  зачем  было  прыгать?!

Ловчий  с  Василисой  отошли  подальше  от  костра,  вокруг  которого  бесновались  дети.  В  отдалении  от  костра  наступавшая  темнота  стала  осязаемой.

-  Мы  с  тобой  теперь  связаны  нерушимо  святым  огнем.  Если  со  мной  что  случится,  ты  всегда  сможешь  меня  найти…

Василиса  похолодела:

-  В  смысле  –  найти  твоё  тело,  если  ты  не  вернешься?

Чеглок  помолчал  немного,  словно  набираясь  решимости.

-  Василиса…  Давай  с  тобой  попрощаемся…

-  Ну,  давай,  -  немного  растерянно  ответила  та.  –  До  свидания,  Чеглок,  надеюсь,  всё  будет  хорошо.

С  этими  словами  она  ласково  поцеловала  его  в  щёку.  Чеглок  вздохнул  и  посмотрел  на  неё  своими  странными  глазами:

-  Да  нет,  не  так. 

Чеглок  ждал  или  вопроса,  или  понимания,  но  Василиса  словно  примёрзла  к  месту.  Тогда  ловчий  притянул  её  к  себе  и  начал  настойчиво  целовать.  Его  руки  пробежались  вдоль  её  тела.  Василиса  вздрогнула  и  отстранилась.

-  Нет,  Чеглок,  не  надо.

-  Василисушка!  –  умоляюще  проговорил  ловчий.  –  Я,  может,  и  вовсе  не  вернусь  из  лесу.  Меня,  похоже,  старая  карга  решила  со  свету  сжить…

-  Я  знаю,  знаю,  -  торопливо  сказала  Василиса,  обняв  Чеглока,  -  Меня  она  хочет  в  ученицы  к  себе  взять,  а  тебя  и  детей  не  знает  куда  девать.  Убивать  вроде  не  собиралась.  Поэтому,  я  думаю,  что  ты  вернешься…  Я  скажу  Яге,  что  пойду  к  ней  в  ученицы,  а  взамен  пусть  она  тебя  и  Милу  со  Славой  отпустит…

Чеглок  помрачнел:

-  Выходит,  всё  ещё  хуже,  чем  я  думал…  Что  ж  это  получается,  ты  останешься  тут  навечно,  а  мы…

-  Уж  как  будет,  Чеглок.  Ты  только  возвращайся  скорее.  А  когда  вернёшься  –  тогда  я  встречу  тебя  так,  как  ты  хочешь,  -  Василиса  многозначительно  заглянула  ловчему  в  лицо.  –  А  пока  что  только  это,  -  и  она  сама  поцеловала  его  долгим  страстным  поцелуем.

Когда  Василиса  отстранилась,  Чеглок  постоял  немного,  переводя  дыхание,  а  потом  твердо  сказал:

-  Вернусь,  жди  меня  на  рассвете. 

Он  взял  котомку,  берестяной  список  Бабы-Яги  и  ушел  в  чернеющий  лес.  Василиса  долго  смотрела  ему  вслед,  а  лес  быстро  поглотил  Чеглока. 

Давно  рассвело,  а  Василиса  всё  всматривалась  в  лесную  чащу.  Чеглок  не  появлялся.  Зато,  взметая  пыль  помелом,  во  двор  влетела  Баба-Яга:

-  Ну,  что,  принёс?  –  сипло  каркнула  она.

Василиса  раскашлялась:  пыль  попала  в  нос  и  в  глаза.  Мила  со  Славой,  которых  сон  сморил  прямо  у  затухшего  костра,  сонно  зашевелились.

-  Да  где  он  прохлаждается?  –  рассердилась  Яга.  –  Думает,  я  с  ним  шутки  шучу?

Василиса  зло  глянула  на  свою  «работодательницу»:

-  Нет  его  здесь,  и  не  кричи.

-  Как  –  нет?  –  опешила  Яга,  с  кряхтением  перебираясь  через  край  ступы.  –  А  где  он?

-  А  это  я  у  тебя  хотела  спросить.

Яга  тяжело  спрыгнула  на  землю.

-  Не  возвращался,  значит.  А  может,  -  она  с  надеждой  глянула  на  Василису,  -  он  просто  ушел?  Вернулся  в  Семиплещенск?

-  Кто  вернулся  в  Семиплещенск?  –  не  понял  Слава.

-  Чеглок,  -  прошипела  ему  в  ответ  Мила,  которая  соображала  спросонья  куда  лучше.  –  Сбежал  в  столицу!  А  нас  с  собой  не  взял!  Тебе  же  он  вообще  пообещал  в  свою  школу  пристроить!  Значит,  надул!

-  Тихо!  –  Баба-Яга  топнула  оземь  усохшей  ногой.

-  Да  вы  что,  -  Василиса,  казалось,  подумать  не  могла  о  таком  повороте  событий.  –  Не  стал  бы  он  это  делать….  Он  же  готовился!  Смотрите!  Вот!

Женщина  достала  из  кармана  фигурку,  обмотанную  тканью  и  перевязанную  красной  ниткой.  Яга  подошла  к  Василисе  вплотную,  зажмурила  глаза  и  втянула  носом  воздух  около  нитки.

-  А-а-а,  кровью  красили  ниточку.  Молодцы.  Значит,  и  впрямь  собирался  вернуться.

-  Пойду  его  искать,  -  угрюмо  заявила  Василиса.

-  И  я  с  тобой!  –  выскочил  Слава.

-  И  я!  –  поддержала  Мила.

-  И-и-и,  милые,  -  как-то  по-старушечьи  протянула  Яга,  -  никуда  вы  не  пойдёте.

-  Как  это  так?!

-  Да  так  вот,  -  старуха  крутанула  указательным  пальцем  в  воздухе,  и  черепа  на  заборе,  дружно  лязгнув  зубами,  обернулись  внутрь  двора.  –  Никто  со  двора  не  выйдет!  Черепушки  уж  позаботятся!

Близнецы  сидели  прямо  на  земле,  не  смея  шелохнуться,  потому  что  знали,  что  черепа  могут  ожечь  любого  ослушника  огнём  из  глазниц.  Василиса,  поджав  губы,  резко  повернулась  на  месте  и  направилась  в  избу.

-  Так-то  лучше,  -  ухмыльнулась  старая  ведьма.

-  Что  же  это?  –  в  отчаянии  шепнул  Слава  сестре.  –  Как  же  помочь  Чеглоку?  С  ним  явно  что-то  случилось…

-  Пока  не  знаю,  -  так  же  шёпотом  ответила  Мила.  –  Но  неужто  мама  ничего  не  придумает?

-  Что  ты  заладила,  мама  да  мама,  -  сердито  выговорил  Миле  брат.  –  Надо  нам  и  самим  теперь  как-то  соображать…

Он  не  успел  договорить,  как  в  избе  раздался  грохот,  и  на  пороге  показалась  Василиса  с  кочергой  наперевес.

-  Ну,  вот  что,  -  в  голосе  её  слышалась  ледяная  злоба.  –  Сейчас,  старуха,  я  тебя  отделаю  этой  железякой,  и  мне  всё  равно,  что  будет  дальше,  потому  что  я  поняла:  мы  отсюда  уже  не  выберемся…

С  этими  словами  она  грозно  махнула  кочергой  в  сторону  Бабы-Яги.  Та  послала  в  атаку  помело,  но  Василиса  ловко  отбилась,  перешибив  помело  ровно  посередине.

-  Ой,  что  ж  ты  наделала!  –  запричитала  Баба-Яга.  –  Да  что  за  люди  теперь  пошли!  Ни  слова  не  даст  сказать,  что  ж  это  за  характер  такой!  Да  разве  так  искать  надо  пропавшего  в  лесу,  да  еще  после  купальской  ночи!

-  А  как  надо  искать?  –  с  жадным  интересом  осведомилась  Мила.

Василиса  мрачно  молчала,  не  опуская  кочерги.

-  Василиска,  ну-ка,  положь  кочерёжку!  Положь,  тебе  говорят!  Найдём  его,  не  выходя  со  двора,  найдём!  Так  заодно  и  ученье  твоё  начнётся!

-  Ученье?  –  встревожилась  Мила.  –  Какое  ещё  ученье,  ведь  сейчас  каникулы!

-  Моё  ученье,  -  ответила  Василиса,  опуская  своё  оружие,  -  буду  я  ученицей  ведьмы…

-  Вот  класс!  –  взвизгнула  Мила.  –  И  я!  И  я  тоже!

-  Ага,  лет  так  через  сорок,  не  раньше,  -  хмыкнула  Яга.

-  А  я?  –  спросил  Слава.  –  Я  ведь  хотел  в  «Соколиную  охоту»…

-  Найдём  ловчего  твоего,  вот  и  пойдёте  к  морю,  кто  в  «Соколиную  охоту»,  кто  куда…

Слова  старухи  были  уклончивы,  но  для  детей  этого  оказалось  достаточно,  чтобы  снова  прийти  в  хорошее  расположение  духа.

-  Слуги  мои  верные,  на  лес  оборотитесь,  посмотрите,  идёт  ли  к  нам  человек,  Чеглоком  именуемый!  –  обратилась  к  черепам  Яга.

Черепа  обратились  в  сторону  леса.  Они  медленно  поворачивались  вокруг  своей  оси,  и  костяной  частокол  от  этого  зловеще  поскрипывал  и  потрескивал.  Через  некоторое  время  все  черепа  замерли,  а  зубастый  рот-замок  басовито  провозгласил:

-  Не  видим,  матушка!

Яга  досадливо  пожевала  губами.

-  Что  это  означает?  –  с  тревогой  спросила  Василиса.  –  Они  просто  не  видят  его  при  дневном  свете?

-  Черепа  эти  видят  любое  живое  существо,  которое  движется  по  лесу  к  избушке….

-  Значит,  он  не  движется…  Погоди,  погоди.  Любое  ЖИВОЕ  существо?  То  есть  его  уже  нет  среди  живых?!  Нет,  скажи  мне,  что  я  ошиблась!

Баба-Яга  промолчала.

Близнецы  замерли  на  месте,  не  в  силах  поверить  в  то,  что  Чеглок,  такой  знающий,  такой  сильный,  такой  всё  умеющий,  мог  сгинуть  где-то  в  лесу.

-  Ладно,  Василиса,  погоди  печалиться,  -  недовольно  проговорила  Баба-Яга.  –  Идёмте  в  хату,  там  ещё  кое-что  попробуем. 

В  избе  баба-Яга  громко  кликнула  Три  пары  рук.  Те  незамедлительно  явились.

-  Слуги  мои  верные,  подайте  мне  тарелочку  серебряную  да  яблочко  золотое!

Три  пары  рук  повиновались,  и  вскоре  изумлённая  Василиса  и  дети  увидели  тонкой  работы  серебряную  тарелку  с  искусной  чеканкой  по  краю  и  абсолютно  гладкую  в  середине.  Яблоко  выглядело  не  так  эффектно.  Оно  было  тусклым,  хотя  изготовлено  было  и  в  самом  деле  из  чистого  золота.

-  Давай,  Василиса,  раз  уж  тебе  учиться  надобно,  сейчас  и  начнём.  Кстати,  ты  и  через  костёр  с  ловчим  прыгала,  увидишь  его  скорее  меня,  -  хихикнула  Яга.

Василиса  не  стала  выяснять,  откуда  старухе  ведомы  такие  подробности.  Яга  принялась  показывать  Василисе,  как  держать  блюдце,  как  катить  по  его  краю  золотое  яблоко.  Василиса  старалась  в  точности  повторить  то,  что  велела  ей  старуха:

-  Катись,  катись  яблочко,  да  по  тарелочке,  покажи  мне,  где  ловчий,  коего  Чеглоком  зовут!

Получилось  у  Василисы  раза  с  пятого.  Яблоко  наконец-то  попало  на  тарелку  под  нужным  углом  и  начало  кататься  по  чеканному  краю,  как  живое.  Гладкая  серединка  тарелочки  засветилась,  потом  стала  туманной,  а  потом…

…  Чеглок  лежал  в  густой  траве  между  зарослями  папоротника.  Солнечные  лучи  просачивались  сквозь  кроны  деревьев,  и  в  этих  лучах  с  дерева  на  дерево  перепархивали  какие-то  лесные  птицы.  Они  совсем  не  боялись  спящего  человека.  Заинтересовался  им  только  старый  крупный  ворон.  Он  слетел  к  лежащему  и  приземлился  возле  его  головы.  Ворон  посмотрел  на  свою  находку  сначала  одним,  потом  другим  глазом,  подскочил  поближе  и  клюнул  в  голову.  Чеглок  даже  не  пошевелился.

От  пронзительного  крика  Милы  Василиса  выронила  тарелку  с  яблоком  на  пол.  Яблоко  с  глухим  стуком  укатилось  в  дальний  угол,  а  тарелка  звякнула  у  самых  ног  Василисы.  Слава  машинально  кинулся  подбирать  яблоко,  а  Баба-Яга  заворчала:

-  Ну,  чего  так  орать?  Инвентарь  вон  раскидали!  А  это  тонкая  работа,  теперь  таких  уж  не  делают…

-  Он  умер!  Умер!  –  слёзы  катились  по  лицу  Милы.

Василиса  молча  подобрала  тарелочку,    взяла  из  рук  Славы  принесённое  золотое  яблоко.

-  Ты,  девка,  по  отцу  родному  так  не  убивалась,  -  язвительно  сказала  Яга.

-  Потому  что…  Потому  что  он  просто  остался  в  лесном  доме!  А  Чеглок  умер!!!  Это  вы  все  виноваты!

-  Тело  надо  забрать,  -  глухо  проговорила  Василиса,  ни  на  кого  не  глядя.

-  Надо,  -  подтвердила  Яга.  –  Только  место  это  дальнее,  пока  мы  доберемся,  волки  его  съедят  али  вороны  глаза  выклюют.

При  этих  словах  Мила  взвыла  в  голос.  Слава,  растерянный  как  никогда,  утешал  сестру  как  мог.

-  Вызову  я  борового-батюшку,  пусть  принесёт  сюда  тело  ловчего,  заодно  и  расскажет,  что  с  ним  приключилось.

-  Кто  такой  боровой-батюшка?

-  Да  это  владетель  лесов  местных,  за  порядком  следит,  чтоб  лешие  тут  не  шалили,  грибы  свое  место  знали,  да  и  оборотни  с  упырями  не  распоясывались…

Баба-Яга  вышла  во  двор,  прошла  к  бане,  кликнула  там  банника.  Тот  неохотно  вылез  во  двор,  обмотав  бёдра  полотенцем.  Баба-Яга  долго  говорила  с  ним,  тот  всё  мотал  головой.  Василиса  не  знала,  о  чём  идёт  речь,  но  проучить  блудливого  старика  хотелось,  поэтому  она,  прихватив  кочергу,  подошла  к  Яге.

-  Ты  что  ж,  старый,  совсем  совесть  потерял?  –  увещевала  Яга  банника. 

-  Нет,  и  не  проси,  -  упирался  тот.  –  Не  моя  это  работа.  Что  по  части  бани  –  я  завсегда  пожалуйста,  а  тут….  Нет,  и  не  проси.

-  Что,  до  сих  пор  батюшку  боишься?  –  подколола  банника  старуха. 

-  И  не  боюсь  вовсе!  –  взвился  банник.  –  Просто,  ежели  он  на  меня  осерчает,  ты  меня  уж  не  защитишь!  А  последний  раз,  как  ты  его  звала,  так  меня  небось  не  просила!  Кота  придушивала  в  лесу!

-  Так  нет  уж  кота  у  меня,  -  вздохнула  старуха,  -  а  скоро  и  мне  уходить  придется.  Будешь  новой  хозяйке  служить.

-  Это  этой-то?  Да,  послушай,  ты  же  ещё  сама  хоть  куда!

Василиса  не  стала  выяснять  дальнейшие  подробности,  она  попросту  подобралась  к  баннику,  увлечённо  доказывавшему,  что  Баба-Яга  –  просто  девушка-огонь,  и  треснула  его  кочергой  по  костлявой  спине.  Банник  взвыл  и  закрутился  на  одном  месте.

-  Делай  то,  что  тебе  говорят!  –  непререкаемым  тоном  изрекла  Василиса.  –  А  будешь  кочевряжиться  –  я  тебе  все  кости  переломаю  не  хуже  батюшки-борового!

Она  не  очень  хорошо  представляла  себе,  как  выглядит  этот  боровой,  но  если  уж  банник  его  боится,  а  боровой  приглядывает  за  местной  нечистой  силой,  то  персона  он  очень  могущественная. 

Баба-Яга  захихикала,  а  банник  недовольно  буркнул:

-  Я  что,  отказывался?  Сделаю  уж…  Кстати,  куда  ты,  старая,  кота  девала?

Хихиканье  резко  прекратилось.

-  Умер  кот,  что  ты,  старый  хрен,  не  знаешь,  что  ль.  Недолог  век  кошачий…

-  Так  ведь  он  фамильяр!

-  И  что?  Они  тоже  вечно  не  живут.

Василиса  вообще  утратила  представление  о  том,  что  происходит.  Коты  какие-то,  фамильяры,  боровой…

-  Слушайте,  давайте  сюда  этого  борового,  а  то  я  сама  вас  обоих  придушу!

Банник  хмыкнул:

-  А  глядишь,  из  девки  выйдет  толк!  Она  тут  без  году  неделя,  а  уже  ишь  как  распоряжается!  Ладно,  идемте  на  опушку,  уж  расстараюсь  для  вас…

Проходя  мимо  избушки,  Василиса  кинула  беглый  взгляд  на  детей.  Мила  немного  успокоилась.  Теперь  она  развлекалась  тем,  что  пыталась  воспользоваться  волшебной  тарелочкой  с  золотым  яблоком.  Они  со  Славой  по  очереди  катали  яблоко  по  краю  тарелки,  правда,  без  особого  результата.

Василиса,  Баба-Яга  и  банник  покинули  двор  и  углубились  в  лес.  Искомая  опушка  была  не  так  уж  далеко.  Банник,  немного  потоптавшись  и  кинув  нерешительный  взгляд  на  Бабу-Ягу,  задрал  голову  и  издал  омерзительный  звук.  У  Василисы  было  такое  ощущение,  что  где-то  рядом  душат  кошку.  Она  немедленно  шепнула  об  этом  Яге.

-  Так  и  надо.  Этим  мы  борового  призываем,  -  ответила  та.  –  Он  думает,  что  мы  и  впрямь  кота  душим,  и  придет  к  нам  поговорить.  Тут  я  у  него  и  попрошу,  чтоб….  Чеглока  принёс  к  избе.

-  А  если  он  увидит,  что  никакого  кота  нет?

-  Я  скажу,  что  отпустила,  как  его,  борового,  завидела.  Я  ж  боровому-то  не  подчиняюсь,  -  ухмыльнулась  Яга.  –  Я  просто  не  знаю,  где  его  сейчас  найти,  вот  и  призываю.  Прийти  он  придёт,  и  уйти  от  меня  не  сможет,  не  выслушав.  Только  вот  этого  дурня  от  борового  надобно  будет  спрятать.

-  Почему?

-  После  расскажу.

Банник  всё  издевался  над  барабанными  перепонками  Василисы,  и  наконец  в  лесу  раздался  звериный  рёв.  Он  шёл  со  всех  сторон  одновременно,  низкий  и  страшный.  У  Василисы  побежали  по  спине  мурашки,  и  она  покрепче  сжала  кочергу,  которую  машинально  притащила  с  собой  в  лес.  Банник,  заслышав  этот  рёв,  жалко  пискнул  и  спрятался  за  спины  обеих  женщин.

Впереди  послышался  треск.  К  ним  приближался  кто-то  огромный,  он  ломал  ветки  и,  судя  по  рыку,  явно  был  недоволен  вызовом.

-  Пошто  животное  обижаете?

Василиса  взглянула  на  того,  кто  появился  перед  ними,  и  колени  у  неё  затряслись:  это  был  огромный  медведь.  Его  покрывала  почти  черная  шерсть,  хвост  отсутствовал,  морда  была  злой,  но  в  глазах  светился  разум. 

-  Прости  уж,  батюшка-боровой,  меня,  старую,  зову  тебя  на  разговор,  -  выступила  вперёд  Баба-Яга.

-  Опять  кота  своего  мучаешь?  –  проревел  медведь. 

-  Уже  отпустила,  -  спокойно  ответила  ведьма.

-  Чего  тебе  надобно?

-  Во-первых,  глянь  на  ученицу  мою,  Василисой  кличут,  запомни  её,  -  старая  карга  вытолкнула  Василису  вперед.

Василиса  судорожно  спрятала  кочергу  за  спину  и,  стараясь  не  запинаться,  произнесла:

-  Здрав  будь,  медведь-батюшка,  хозяин  леса!

-  И  тебе  не  хворать,  -  ответил  медведь.  –  А  что  во-вторых?

-  Во-вторых,  парень  у  нас  в  лесу  заплутал  этой  ночью.  Кто-то  из  твоих  его… 

-  Порешили,  што  ль?  –  грубовато  спросил  медведь.  –  Так  я  за  это  в  купальскую  ночь  не  ответчик.  Сама  знаешь,  Пекленец  Ырку  в  такую  ночь  всюду  посылает,  вот  он  и  безобразничает…

-  Это,  батюшка,  конечно,  -  продолжила  Яга,  -  нам  надо  только  тело  забрать  из  лесу,  лежит  оно  на  поляне  с  кочедыжниками .  Ты  знаешь,  там,  где  жар-цвет.

Василису  покоробило,  что  они  так  говорили  о  Чеглоке:  тело,  оно… 

-  Эх,  знаешь,  что  отказать  тебе  права  не  имею,  -  рыкнул  медведь.  –  Ладно.  Принесу  да  у  твоего  мерзкого  забора  на  закате  положу.  Ты  за  это  мне  бочонок  хмельного  дашь.  К  закату  выставишь  к  воротам  своим.

С  этими  словами  медведь,  не  опускаясь  на  все  четыре  лапы,  вперевалку,  как  человек,  повернулся  и  ушёл  в  чащу.  Василиса  обернулась  и  увидела,  как  распрямляется  банник,  до  того  скрючившийся  под  ближайшим  кустом. 

-  Чего  ты,  старый,  так  перетрусил?  –  усмехнулась  Яга.  –  Думаешь,  медведушко-батюшко  на  тебя  до  сих  пор  серчает?

Банник  промолчал,  а  Василисе  стало  любопытно:  что  общего  может  быть  у  старого  кривого  похотливого  банника  и  здоровенного  Хозяина  леса?  Старая  ведьма,  словно  угадав  Василисино  любопытство,  продолжила:

-  Ты,  Василиска,  знай,  что  этот  банный  поганец  –  один  из  сынов  Борового-батюшки,  да  только  не  захотел  он  дикой  лесной  жизни,  всё  к  девкам  в  деревню  бегал,  а  от  отца  в  бане  хоронился.  Рассерчал  в  конце  концов  Боровой,  сказал,  мол,  раз  тебе  так  нравится  в  бане,  оставайся  там  навеки.  Вот  только  мужикам  из  той  деревни  такой  гость  вовсе  не  нравился,  решили  они  ему  бока  намять,  а  этот  красавец,  едва  прикрывшись,  обратно  в  лес  сиганул.  Долго  по  лесу  блуждал,  боялся  отца  встретить,  да  вот  ко  мне  прибился.  Так  и  живёт  банником.

-  Да,  -  язвительно  заметила  Василиса,  -  вижу,  прежних  привычек  он  не  оставил.

Банник  только  хмыкнул  и  почесался  под  полотенцем  спереди.

-  А  что  это  за  вопли,  которыми  он  Борового  привлекал?

-  Полагается  вот  что  делать,  –  пояснила  старуха,  -  приносишь  кота  на  опушку  леса,  кота  этого  придушиваешь  так,  чтобы  не  издох,  а  истошно  завопил.  Вот  на  эти-то  вопли  и  приходит  Боровой,  чтоб  животину  от  мук  избавить.  Раньше-то  у  меня  был  кот….

-  А  куда  девался?

-  Помер.  А  умный  был,  стервец….

-  Конечно,  умный,  -  вмешался  банник,  -  фамильяры  все  не  дураки.

-  Фамильяры?  –  не  поняла  Василиса.

-  Да  что  ты,  ей-ей,  как  маленькая,  а  ещё  готовишься  место  Ягишны  занять!  -  рассердился  банник.  –  Ну,  фамильяр,  животное  такое,  которое  с  ведьмой  связано  и  верно  ей  служит!

-  А-а,  так  и  сказал  бы.  Кстати,  как  это  –  место  Ягишны?  Это  как  понимать?  Я  вроде  просто  в  ученицы  поступаю!

-  Да  ведь  она  ж  не  вечная!  Надо  смену  подготовить…  Ай!  –  банник  вскрикнул,  получив  затрещину  от  ведьмы.

-  Пошто  разболтался,  старый  ёлупень?  Всему  своё  время!

Ничего  больше  Василисе  выяснить  не  удалось,  потому  что  они  уже  пришли  к  костяному  частоколу.

Баба-Яга  распорядилась  закрыть  печную  заслонку  и  ничего  сегодня  не  готовить,  Василисе  велела  держать  при  себе  резного  идола,  завернутого  в  ткань  и  обвязанного  красной  ниткой,  а  потом  позвала  Три  пары  рук  и  послала  их  на  мельницу  к  водяному.  Оттуда  Три  пары  рук  вернулись  с  бочонком  медовухи,  который  был  выставлен  к  воротам.  К  вечеру  близнецов  загнали  в  избу  и  заперли  там,  банник  спрятался  сам,  а  Василиса  с  Ягой  уселись  прямо  на  землю  у  ворот,  рядом  с  бочонком.

Долго  ждать  не  пришлось.  С  треском  и  шумом  продрался  сквозь  лес  огромный  черный  медведь,  неся  на  плече  обмякшее  тело  Чеглока.  Боровой  сгрузил  его  у  ворот,  как  и  обещал,  взамен  навьючил  на  себя  бочонок  и,  уходя,  бросил:

-  Похоже,  Ырка  поработал.  Нияну,  видать,  гостинец,  принёс,  -  душу…    Круга  парень  не  очертил.  Но  на  теле  я  видел  оберег  ферюзовый,  так  что,  может,  удастся  вернуть  его….

Василиса  ничего  не  поняла  из  этих  слов,  в  отличие  от  Бабы-Яги.  Та  поспешно  позвала  своих  невидимых  слуг,  те  внесли  безжизненное  тело  в  избу  и  уложили  его  на  один  из  длинных  сундуков.  Мила  и  Слава,  потрясенные,  не  издали  ни  звука.  Им  впервые  пришлось  увидеть  мертвеца,  да  еще  так  близко.

-  Что  всё  это  значит?  –  пристала  Василиса  к  Яге.  –  Кто  такой  Ниян?  Что  за  круг  Чеглок  не  очертил?  Какой  такой  оберег?  Что  имел  в  виду  тот  медведь?  Что  за  Ирка?  Чего  ей  от  Чеглока  было  нужно?

Мила  раскрыла  рот,  чтобы  увеличить  список  вопросов,  но  Баба-Яга  рявкнула:

-  Тихо  все!  Потом  скажу!  А  имени  того...  Нияна,  -  с  неохотой  уточнила  она,  -  не  след  часто  упоминать…  Объясню  потом…

Старуха  проверила,  закрыта  ли  печная  вьюшка,  потом  шустро  обежала  избу,  затворяя  ставни.  Внутри  стало  темно.  Мила  забилась  в  угол.  Слава,  под  предлогом  того,  что  сестру  надо  немного  ободрить,  забрался  на  её  кровать  с  ногами.  Когда  Баба-Яга  зажгла  какие-то  лучины,  и  по  стенам  заскакали  непропорциональные  тени,  детям  стало  совсем  жутко.  Рядом  лежал  покойник,  и  в  неверном  свете  знакомые  черты  казались  заострившимися  и  искажёнными.

-  Слушай  сюда,  Василиска,  -  заговорщицки  проговорила  старая  ведьма,  -  раз  нитку  перед  уходом  ловчего  в  крови  его  мочили,  значит,  душа  его  крепко  привязана  к  земле  этой  ниткой.  Вдобавок  парень  он  неженатый,  так  просто  они  не  помирают…

-  А  что,  есть  разница,  холостой  или  женатый?  –  перебила  Василиса.

-  Тихо!  Раз  я  говорю,  значит,  есть.  Ну,  навроде  как  не  сделал  он  всего  на  этом  свете,  что  должен  был.  Вот  и  смекай,  что  душу  его  можно  в  тело  воротить.  Только  сделать  это  трудно… 

-  Как  же?

-  Я  знаю!  Знаю!  –  вдруг  со  своего  места  воскликнула  Мила.  –  В  сказках  есть  вода  живая  и  мертвая!  Надо  полить  вначале  мёртвой  водой,  чтобы  раны  все  зажили,  голова  там  приросла,  к  примеру,  а  потом  живой!

-  Ишь  ты!  –  ухмыльнулась  Яга  почти  весело.  –  Верно!

-  Зачем  нам  вода  мёртвая?  Никаких  ран  на  теле  не  видно,  -  пожала  плечами  Василиса.

-  Мы  не  знаем,  что  внутри,  -  авторитетно  заявила  старуха,  -  может,  есть  повреждения  внутренних  органов,  кровоизлияния…

Василиса  с  изумлением  воззрилась  на  Ягу:  та  говорила  так,  будто  бы  жила  не  в  глухомани  лесной  в  каком-то  средневековье,  а  сидела  в  кабинете  УЗИ-диагностики!

-  Чего  глядишь,  Василиска?  Ты  где  училась?

Растерявшись,  Василиса  назвала  университет,  который  заканчивала,  и  уточнила:

-  Математический  факультет.

-  Хм.  А  там  лекции  ещё  читает,  -  старуха  назвала  фамилию  известного  профессора,  который  и  в  самом  деле  преподавал  у  Василисы  одну  из  дисциплин.

-  Ну  да,  -  ошеломлённо  ответила  женщина.  –  То  есть  при  мне  читал.  Сейчас,  может,  уже  нет,  на  пенсию  вышел…  Постой,  постой,  откуда  ты  это  знаешь? 

-  Видишь,  сколь  много  мне  ведомо.  Так  что  вода  нужна  будет  и  живая,  и  мёртвая. 

Славе  начало  казаться,  будто  весь  мир  сошёл  с  ума.  Старушенция  с  одним  зубом  во  рту  и  усохшей  ногой  рассуждает  о  повреждениях  внутренних  органов,  знает  каких-то  маминых  учителей  (наверное,  ровесников  Большого  Взрыва!),  а  мама  на  полном  серьёзе  собирается  воскресить  убитого  в  лесу  человека!  Причём  с  помощью  воды!!!  И  Мила,  похоже,  тоже  свихнулась!

-  Чего  так  смотришь?  –  тут  же  нелюбезно  прокомментировала  Мила.  –  Думаешь,  мы  все  рехнулись?

Может,  и  впрямь  они  все  нормальные,  а  свихнулся  только  он,  Слава?

-  Да  сам  подумай,  сколько  всего  странного  и  волшебного  с  нами  случилось  с  тех  пор,  как  мы  сюда  попали!  Это  просто  место  волшебное!  И  школы  нет!  Ну,  ладно,  есть  ваша  «Соколиная  охота»!  Так  почему  бы  не  быть  живой  и  мёртвой  воде?  Тем  более,  что  она  нам  очень-очень  нужна….

Слава  немного  успокоился.  Да,  наверное,  так  и  есть.  Всё  нормально.  Насколько  может  быть  нормально  в  данной  ситуации.  Мила  оказалась  куда  практичнее  брата,  да  и  соображала  быстрее:

-  Слушайте,  а  где  взять  обе  эти  воды?  Наверное,  это  не  очень-то  просто?

-  Нет,  совсем  не  просто,  -  вздохнула  Баба-Яга.

-  Но  ведь  ты  можешь  это  сделать?  Послать  слуг  твоих  верных?  Волков  или  воронов?  –  умоляюще  спросила  Василиса.

Яга  только  покачала  головой,  и  Василиса  поникла.  Если  уж  Яга  не  может,  кому  это  по  силам?

-  А  по  силам  это,  -  словно  услыхав  нё  мысли,  сказала  старуха,  -  обычному  человеку.  Конечно,  усилия  приложить  придётся. 

И  Яга  неспешно  повела  рассказ  о  том,  что  в  синем  море-океане,  на  острове  Буяне  стоит  храм  Свентовида,  а  внутри  его  -  бел-горюч  камень  Алатырь.  Из-под  него  течёт  вода,  сладкая,  как  мёд,  кому  посчастливится  испить  воды  этой,  тот  вовеки  хвори  знать  не  будет.

-  Живая  вода!  –  восторженным  шёпотом  заключил  Слава.

-  Она  самая,  -  согласилась  ведьма.  –  Есть  и  другой  источник,  из  которого  пить  нельзя,  потому  как  вода  в  нём  мертвящая…  Вот  за  этими-то  водами  и  надо  отправиться.

-  А  есть  карта  или  что-то  в  этом  роде?  –  нетерпеливо  осведомилась  Мила.  –  Как  туда  добираться?

-  Понятия  не  имею,  -  пожала  сгорбленными  плечами  старуха.  –  А  ведь  нам  ещё  душу  Чеглока  вашего  вызволить  надобно.  Слыхали,  что  сказал  Боровой-батюшка?  Ырка  душу  ловчего  высосал.  А  Ырка  –  первый  слуга  у  Нияна-Пекленца,  все  его  поручения  выполняет,  небось,  душу-то  в  пузырьке  из  черного  хрусталя  хозяину  принёс…  Душу  вернуть  непросто…  Идти  за  ней….

-  Ага,  -  иронично  заключила  Василиса,  -  пойди  туда,  не  знаю  куда,  принеси  то,  не  знаю  что!

-  Вот-вот!  –  обрадовалась  Яга.  –  Раз  ты,  Василиска,  такая  смекалистая,  это  для  тебя  задание!  А  детишки  за  водою  сплавают!

  -Ну  нормально!  –  возмутилась  Мила.  –  И  как  долго  мы  будем  неизвестно  где  бродить?  Много  ли  времени  у  нас  есть?

-  Много  ли  времени  –  ночью  проверим,  -  ответила  Яга.  –  Вот  амулетик  ферюзовый  видите?

Она  показала  всем  изломанный,  измятый  оберег,  в  который  была  вставлена,  по  мнению  Василисы,  бирюза. 

-  Этот-то  апотропей  даст  нам  времени,  сколь  понадобится.

-  Ничего  не  поняла,  -  подала  голос  Мила.

Слава  молчаливо  согласился  с  сестрой.  Василисе  тоже  было  невдомёк,  как  эта  побрякушка  может  им  помочь. 

-  Ферюза  –  камень  волшебный,  амулет  с  таким  камнем  против  убиения  хозяина  служит.  Так  что,  мнится  мне,  полежит  этот  парень  здесь  немного,  подождёт,  покуда  вы  нужные  снадобья  добудете. 

-  А  если  мы  не  вернёмся?  –  хитро  прищурилась  Василиса.  –  Ну,  то  есть  тебе  скажем,  что  за  водой  живой  и  мертвой  пошли,  а  сами  убежим?  Уедем  отдыхать,  да  и  всё? 

-  А  куда  ж  ты,  Василиска,  собралась?  Без  денег,  без  вещей,  без  лошади?  Кто  охранять  тебя  в  пути  будет?  Не  такие  нонче  времена,  чтоб  бабы  с  детьми  сами  по  себе  ходили,  куда  им  вздумается!  Далеко  не  уйдёте!

Василисе  вспомнился  Путята,  который  настойчиво  предлагал  себя  в  мужья,  и  её  передёрнуло.  Мила  собралась  возмущаться,  но,  кинув  беглый  взгляд  в  сторону  распростёртого  Чеглока,  передумала.

Наступала  ночь.

Мила  со  Славой  прихватили  по  куску  хлеба  и  кувшин  простокваши,  чтобы  перекусить  перед  сном,  но  вдруг  избушка  запрыгала  на  своих  курьих  ногах.  Посуда  посыпалась  на  пол,  кувшин  перевернулся,  и  простокваша  выплеснулась  на  рубашки  ребят.

-  Совсем  охренела  эта  хата!  –  возмущенно  завопила  Мила.  Слава  чуть  не  подавился  куском  хлеба,  который  успел  сунуть  в  рот.

Из-за  тряски  и  прыжков  избы  Василиса  потеряла  равновесие,  изрядно  приложившись  задом  об  угол  сундука.  Тело  Чеглока  свалилось  на  пол  и  покатилось  к  Василисе.  У  неё  не  выдержали  нервы,  и  она  с  визгом  выставила  руки  вперёд,  упёршись  в  холодный  бок  ловчего.

Когда  избушка  немного  утихомирилась,  стало  слышно,  как  во  дворе  стучит  и  трещит  костяной  частокол,  щёлкают  зубами  черепа.

-  Что  это  такое,  мам?  –  дрожащим  голосом  спросил  Слава.

-  Не  знаю,  -  немного  раздражённо  ответила  та,  всё  ещё  пытаясь  отпихнуть  труп.  Наконец  ей  удалось  оттолкнуть  тело  подальше  от  себя  и  схватить  кочергу.  –  Сейчас  выйду,  посмотрю.

Яга  в  это  время  уютно  угнездилась  где-то  на  печи  и  не  проронила  ни  слова.  Василиса,  не  дождавшись  от  своей  «наставницы»  ни  единого  слова,  распахнула  дверь  и  вышла  в  теплую  летнюю  ночь. 
Черепа  дружно  клацали  челюстями  и  вращались  на  кольях.  Сами  колья  дрожали,  издавая  противный  треск  и  скрежет.  Сцепленные  руки,  образовывавшие  засов,  бессильно  обвисли  до  самой  земли,  так  что  ворота  оказались  распахнутыми.  И  из  этих  ворот  веяло  холодом.

Василиса  немного  поколебалась,  а  потом  взяла  кочергу  наизготовку  и  сделала  несколько  шагов  к  воротам.

-  Эй,  кто  здесь?  Отзовись!

Судя  по  реакции  черепов,  которые  видели  всё  живое,  что  приближалось  к  избушке  на  курьих  ножках,  сейчас  эти  черепа  либо  ничего  не  видели,  либо  то,  что  приближалось,  к  живым  отношения  не  имело.

Василиса  дошла  почти  до  самых  ворот,  когда  наконец  увидела  непрошеного  гостя.  Гостью.  В  воротах  стояла  высокая,  худая  женщина  в  белом  платье.  Волосы  её  были  распущены  и  взлохмачены  так,  что  невозможно  разглядеть  лицо.  Из-под  длинного  платья  виднелись  босые  ступни. 

-  Вы  кто  такая?  –  Василиса  очень  старалась,  чтобы  её  голос  не  дрожал.

Женщина  молча  стояла  и  смотрела  перед  собой.  Василисе  стало  жутко.  Гостья  плавно  подняла  руку,  и  Василиса  заметила,  что  в  костлявой  руке  горит  свеча.  Откуда  она  взялась  у  пришелицы?  Женщина  откинула  свободной  рукой  волосы  с  лица,  и  Василиса  увидела  на  месте  глаз  тёмные  провалы.

-  Ты  не  та,  -  глухим  голосом  произнесла  женщина  в  белом.  –  Я  пришла  не  за  тобой.

-  А  кто  тебе  нужен?

Гостья  снова  умолкла,  и  Василиса  чувствовала  её  взгляд,  тяжёлый,  страшный,  оценивающий.  От  женщины  исходил  такой  холод,  от  которого,  казалось,  мёрзли  самые  кости.

-  Для  тебя  ещё  рано,  -  снова  заговорила  пришелица.  –  Ты  пойдёшь  далеко  и  близко,  высоко  и  низко,  туда,  не  знаю  куда,  принесёшь  то,  не  знаю  что.  Желание  твоё  исполнится,  но  не  так,  как  ты  хочешь,  потому  что  всё  имеет  свою  цену.  А  когда  ты  вернёшься  оттуда,  не  знаю  откуда,  я  приду  снова  и  заберу  то,  что  мне  причитается.  Я  всегда  получаю  то,  что  мне  надобно.

Василиса  от  ужаса  еле  держалась  прямо,  кочерга  плясала  в  её  руках,  но  ей  пришлось  найти  в  себе  силы,  чтобы  ответить:

-  Что  ж,  раз  тебе  сейчас  ничего  не  нужно,  тогда  уходи.  Нечего  здесь  попусту  шляться.  Придёшь  тогда,  когда  я  вернусь. 

Василиса  понятия  не  имела,  что  белая  женщина  имела  в  виду,  но  готова  была  сказать  что  угодно,  лишь  бы  та  убралась.  Этот  могильный  холод  пугал  её.  Да  что  там  –  черепа  тоже  были  напуганы  и  сбиты  с  толку!

Непрошеная  гостья  задула  свечу  (Василису  в  очередной  раз  обдало  ледяной  волной),  спутанные  волосы  заслонили  её  страшное  лицо.  Потом  женщина  легко,  не  касаясь  земли,  повернулась  и  растворилась  в  ночи.  Ощущение  холода  исчезло.  Василиса  немного  постояла  на  месте,  унимая  дрожь  в  руках  и  ногах.

-  Эй,  запоры  и  засовы,  чего  расслабляемся?  Ну-ка,  станьте  по-старому,  как  мать  поставила!

Она  сказала  это  большей  частью  для  того,  чтобы  звуками  своего  голоса  развеять  ужасное  впечатление  от  визита  ночной  гостьи.  К  немалому  удивлению  Василисы,  зубастый  рот  и  руки-запоры  послушались  её.  Черепа  тоже  прекратили  зубовный  лязг,  а  частокол  перестал  трястись  и  скрежетать.

Внутри  избы  Яга  ухитрилась  навести  порядок,  и  даже  тело  Чеглока  лежало  на  прежнем  месте.

-  Ушла?  –  коротко  осведомилась  старая  ведьма.

Василиса  кивнула.

-  Говорила  она  тебе  чего-нибудь?

Снова  кивок.

-  Ты,  девка,  не  паникуй,  кочережку-то  положь,  а  то,  неровён  час,  на  ногу  себе  сронишь.  Белая  баба  не  за  тобой  являлась.

-  Знаю.

-  Мам,  кто  там  был?  Что  за  баба?  –  неуёмное  любопытство  Милы  победило  страх.

-  Смерть,  -  коротко  ответила  мать.

Близнецы  замерли.  Баба-Яга  скрипуче  захихикала:

  -Молодец,  догадалась!

-  Она  за  Чеглоком  приходила,  я  думаю.  Сказала,  что  потом  всё  равно  заберёт  его,  потому  что  всегда  получает  то,  что  хочет.

Баба-Яга  внимательно  глянула  в  лицо  «ученицы»:

-  А  что  ещё  говорила?

-  Что  я  пойду  туда,  не  знаю  куда,  принесу  то,  не  знаю  что,  идти  надо  далеко  и  близко,  высоко  и  низко,  и  желание  моё  исполнится,  только  не  так,  как  я  хочу. 

-  А  когда  она  снова  явится?

-  Когда  вернусь  оттуда,  не  знаю  откуда…

-  Не  печалься,  -  неожиданно  ласково  сказала  Яга,  -  она  не  за  ловчим  приходила,  а  за  мной.  Ложись  сейчас  спать,  утро  вечера  мудренее.

Пока  Василиса  раздумывала,  как  это  Смерть  (она  же  Белая  баба)  может  забрать  Бабу-Ягу  (вроде  бы  бессмертную),  в  разговор  встряла  Мила:

-  А  что  будет  утром? 

-  Вот  неугомонная!  –  притворно  рассердилась  старуха.  –  Утром  в  путь  соберётесь,  я  скажу,  кому,  куда  и  как!

-  Я  не  могу  здесь  спать,  -  внезапно  заявил  Слава.  –  Я  покойников  боюсь!

-  Иди  на  двор.

-  Там  же  смерть!

-  Да  какая  смерть!  –  на  этот  раз  Баба-Яга  взаправду  осерчала.  –  Мамка  твоя  прогнала  её!  Нет  там  никого!

-  Там  черепа!  И  кости!

-  Слава,  иди  тогда  спать  в  амбар,  -  устало  сказала  Василиса,  -  там  уж  точно  никого  нет.  Хочешь,  кочергу  с  собой  возьми.

-  Дай  мне  кочергу,  мам!  Я  этого  трусишку  охранять  буду!  Я  ничего  не  боюсь!  -  вызвалась  Мила.

Близнецы  отправились  спать  в  амбар,  и  Мила  по  дороге  воинственно  размахивала  кочергой.  Василиса,  как  была,  одетая,  в  постолах,  завалилась  на  кровать  Милы  и  мгновенно  провалилась  в  сон. 

Утром  она  проснулась  от  того,  что  Баба-Яга  трясла  её  за  плечо.

-  Василиска,  слышь,  подымайся!  Солнце  встаёт!

Василиса  застонала.  Солнце  летом  встает….  В  общем,  очень  рано.  Однако  вставать  пришлось,  потому  что  Яга  вознамерилась  выплеснуть  Василисе  в  лицо  ковшик  холодной  воды.  В  итоге  женщина  умылась  из  этого  ковша.

-  Вот,  собрала  тебе  на  дорожку,  -  Баба-Яга  протянула  Василисе  заплечный  мешок.  Оттуда  пахло  хлебом  и  сыром.  –  Да  клубок  ещё  возьми,  Милка  нитки  эти  напряла,  клубок  покажет  тебе  дорогу  до  семи  дубов.  Там  царь-ворон  гнездо  свил,  он  тыщу  лет  живёт,  может,  подскажет  тебе,  куда  идти.  Клубок  береги,  он  тебе  и  обратно  дорогу  укажет,  если,  конечно,  вернёшься…

Василисе  не  понравилось  окончание  фразы,  но  выяснять  отношения  не  было  ни  сил,  ни  желания.

-  А  кому  ещё  мешок?  –  Василиса  кивнула  на  второй  мешок,  побольше  размером.

-  А  это  детям  твоим.  Они  пойдут  к  морю-океану,  будут  искать  в  море  бел-горюч  камень  Алатырь,  из-под  которого  бьёт  источник  с  живой  водой.

-  Как  они  туда  пойдут?  –  Василиса  схватилась  за  голову.

-  Это  уж  не  твоя  забота.  Я  вам  дорожку  укажу,  на  дорожку  дам,  что  надобно,  а  дальше  сами…  У  великого  Велеса  для  каждого  человечка  своя  путь-дорога  имеется.

-  Так,  может,  у  Велеса  и  помощи  попросить?  Мы  с  Чеглоком  просили…

-  Он  и  помог  вам.  Ко  мне  привёл… 

-  Вот  это  помощь!  Чеглока  до  могилы  довёл!

-  Знать,  такую  судьбу  Волосыни-Суденицы  ему  предсказали…  Иди  уж,  времени  не  так  много  у  тебя!  За  семицу  должна  управиться!

-  А  что  ж  за  семица  такая?  –  Василиса  задумалась.  –  Семица…  Семь…  неделя?!  Так  мало?  А  если  мы  все  погибнем  и  не  вернёмся?!

-  Тогда  Белая  баба  нас  всех  заберёт,  -  пожала  плечами  старуха.  –  То-то  порадуется!

Василиса  бросилась  за  близнецами.  Спросонья  они  долго  не  могли  сообразить,  что  же  от  них  требуется.  В  конце  концов  до  них  дошло.

-  Но  неделя,  то  есть  семица,  -  это  мало!  Мы  до  моря  можем  не  успеть  добраться!  А  ведь  ещё  надо  и  как-то  камень  этот  разыскать!  А  обратно?!  –  бушевали  Слава  с  Милой.

Старая  ведьма  была  непреклонна:

-  Семица.  Впрочем,  помощь  небольшую  могу  оказать.

-  Дай  нам  свою  ступу!  –  выскочила  Мила.

Яга  только  головой  покачала:  ступа  предназначалась  только  для  неё.  Старуха  вложила  два  пальца  в  рот  и  заливисто  засвистела.  Василиса  и  дети  заткнули  уши.  Руки-запоры  расцепились,  ворота  распахнулись,  и  во  двор  вбежали  две  здоровенные  бурые  собаки.  Сверкая  жёлтыми  глазами,  они  начали  ластиться  к  старухе,  а  на  близнецов  оскалили  длинные  клыки,  и  тут  до  Василисы  дошло,  что  это  никакие  не  собаки.

-  Не  бойтесь,  не  тронут,  -  самодовольно  проговорила  Яга,  трепля  волков  за  ушами.  –  Развяжите  мешок,  дайте  им  кость.

Дети  так  и  сделали,  и  волки  перестали  рычать  и  скалиться.

-  Поедете  верхом  на  них,  -  пообещала  ведьма.

-  Что?  Кто  это  на  ком  поедет?  –  возмутилась  Василиса.

-  Дети  верхом  на  волках.

-  Ты  хочешь,  чтобы  их  камнями  забили  до  смерти?  У  вас  и  так  тут  предубеждение  против  близнецов,  а  если  ещё  они  верхом  на  волках  будут!!!

-  Ты,  Василиска,  не  глупи  и  не  торопись  поперед  батьки  в  пекло.  Я  волков  заколдую,  чтоб  они  лошадьми  обернулись.  Свой  облик  они  примут  у  самого  моря,  а  когда  вновь  волки  вам  понадобятся,  свистнете,  они  прибегут,  снова  дадите  им  кость,  и  они  лошадками  обернутся  и  довезут  вас  сюда.

Мила  и  Слава  принялись  немедленно  практиковаться  в  свисте,  но  преуспел  лишь  Слава:  свистел  он  ещё  лучше,  чем  Яга.  Мила  подосадовала,  но  делать  нечего,  пришлось  садиться  верхом  на  серого,  а  точнее,  бурого  волка. 

-  Доскачете  до  Семиплещенска,  -  наставляла  их  Баба-Яга,  -  там  порт  есть,  найдёте  способ,  как  попасть  на  один  из  кораблей.  Придумаете  сами,  как  это  сделать,  город  большой,  возможностей  полно.

Близнецы  слушали,  кивали,  улыбались.  Им  казалось,  что  весь  мир  расстилается  перед  ними.  Они  не  видели  ничего  невозможного.  Василиса  стояла  рядом,  и  её  терзали  тревожные  предчувствия.  Однако  она  вынуждена  была  ободряюще  улыбаться  детям.

-  Не  волнуйся,  мам,  -  почти  весело  сказал  Слава,  -  я  прослежу  за  Милкой,  чтоб  она  не  вляпалась  ни  в  какие  неприятности!

-  Никуда  я  не  вляпаюсь!  –  возмутилась  девочка.  –  Мы  увидим  море!  И  воду  раздобудем,  вот  увидишь!  Эх,  как  я  наплаваюсь!  И  Чеглока  оживим!

Яга  щёлкнула  пальцами,  и  Три  пары  рук  принесли  меч  Чеглока. 

-  Кому  это?  –  деловито  осведомилась  Мила.

Баба-Яга  хмыкнула  и  протянула  меч  Славе.  Василиса  гневно  стиснула  челюсти:  если  бы  треклятая  ведьма  отдала  меч  ловчему,  прежде  чем  отправить  его  в  лес!  Да  что  уж  теперь  говорить…

Слава  торжественно  закрепил  его  за  спиной.  Волки  на  глазах  Василисы  выросли,  утратили  шерсть  и  клыки,  так  что  дети  сидели  на  крепких  ладных  гнедых  лошадках.  Под  каждым  из  близнецов  было  седло.  Мешок,  выданный  на  дорогу  Бабой-Ягой,  был  надёжно  приторочен  к  седлу  Славы.

Лошади  нетерпеливо  перебирали  ногами,  и  когда  юные  всадники  наконец  легонько  тронули  поводья,  рванули  с  места,  подняв  пыль,  так  что  Василиса  расчихалась  и  раскашлялась.  Когда  у  неё  перестало  свербеть  в  горле  и  носу,  а  глаза  вновь  стали  видеть,  она  увидела  лишь  лес,  в  котором  исчезли  её  дети.  Этот  лес  забрал  у  неё  мужа,  потом  друга,  а  вот  теперь  поглотил  и  близнецов,  которые  не  слушались  её,  трепали  ей  нервы,  но  которых  она  так  любила….

От  этих  мыслей  её  оторвал  голос  старухи:

-  Чего  стоишь  столбом?  Давай  бери  свой  мешок  и  марш  отсюда  к  семи  дубам!

-  А  мне  лошадь?

-  На  кой  тебе  лошадь  в  Велесовом  лесу?  Это  детишки  по  тракту  поедут,  им  надо,  а  тебе  вот  что,  -  с  этими  словами  Яга  протянула  Василисе  клубок.

-  Что  это?

-  Клубок,  -  ворчливо  пояснила  старуха.

-  Сама  вижу.  На  кой  он  мне  в  Велесовом  лесу?

-  Ох,  и  язва  же  ты,  Василиска!  Это  те  нитки,  что  дочь  твоя  спряла.  Смотаны  они  в  клубок-самокат.  Кинешь  клубочек  наземь,  он  тебе  дорогу  до  семи  дубов  покажет.  Впрочем,  могу  тебе  сапоги  дать…

-  Ага,  -  буркнула  Василиса,  -  в  такую  жарищу  только  сапог  мне  не  хватает…

По  щелчку  костлявых  пальцев  Бабы-Яги  из  избы  уже  шагала  пара  ладных  сапожек.

-  Таких  сапог,  Василиска,  всем  не  хватает,  потому  как  это  сапоги-скороходы.

Василиса  скинула  постолы  и  сунула  босые  ноги  в  сапоги,  в  ужасе  представляя  себе,  как  сотрёт  ступни  в  кровь.  Однако  сапоги  оказались  мягкими,  они  волшебным  образом  легли  по  ноге  новой  хозяйки. 

На  большее  рассчитывать  было  нечего,  и  Василиса,  поблагодарив  Ягу,  бросила  клубок  перед  собой.  Он  покатился  в  лес,  но  не  в  ту  сторону,  куда  уехали  дети,  а  в  самую  глухомань.  Василиса,  подхватив  мешок,  зашагала  за  ним.

-  И  помни,  Василиска,  -  закричала  Яга  вслед,  -  лишь  в  течение  семицы  душу  твоего  ловчего  можно  воротить!  Не  долее!  А  потом  Белая  баба  за  нами  всеми  явится!