ЖанЕвВи.
«Большинство наших недостатков более безобидны, чем средства, которые мы используем, чтобы скрыть их».
Предисловие.
Семейство Гаев, многочисленное, дружное и трудолюбивое, делилось на две части и в первую очередь по половым признакам.
Мужчины. Уравновешенные педанты, с явно выраженной голубой кровью английских лордов и французских баронов. Эгоистичны в любви, если так можно назвать закоренелых однолюбов, боготворящих своих избранниц, перед которыми не только приклонили колено, слегка склонив голову, выполняя все их прихоти и прощая буквально все, прося извинения, даже если правы. При всем этом - остаются свободными в душе и категоричны в отношении ко всем остальным, не принадлежащим семье. Каждый из них спутниц своих ждал долго, не перебирая идущих навстречу и не пробуя всякую «юбку», встречающуюся на пути. Не разбрасывали свое семя, ибо в нем были гены поколений, а их надо беречь и правильно вложить. Настоящая женщина, в их понимании, должна быть Богиней, и в первую очередь душой. Женщиной чистой, не распущенной, немного гордой, слегка брезгливой. Неким сочным виноградом, первоцветом, утренней росой. И они упорно ждали таковых, для создания семьи, для любви.
Красавцы, в прямом смысле этого слова и внешне и внутренне. Совершенно не скрывали своей индивидуальности, и даже в чем-то выпячивая ее на показ. Курили редко и только стоящие, дорогие сигары, в хорошей, чисто мужской компании, расслабляясь и отдыхая от всех проблем и трудностей. И ни в коем случае при женщинах – дыхание должно быть свежим, как водопад. Точно так же дело обстояло и с алкоголем. Проверив разрушительную силу «зеленого змея» в горе, употребляли высокопробную жидкость, исключительно для удовольствия.
Владея энным количеством иностранных языков, походили за «своих» во многих странах, быстро вписываясь в среду обетования.
Ругались, опять-таки, без дам и по «Далю». Ибо: «Ванька, Наташка, матрешка» - как имена нарицательные в разных странах, больно били по ушам. Так зачем же оскорблять другие народы в неправильном переводе, какой нередко народ вкладывает свой смысл, так сказать, ругаясь по «Волге-матушке». Как же часто, слыша от людей слова типа: «Какого Хера», снисходительно улыбались, отвечая: «Прописного». Чем приводили в замешательство твердые лбы, позабывших, от незнания, кириллицу.
Работали много, самоотверженно, но с головой, умея вовремя остановиться и отправиться в отпуск. Имея свой бизнес, наладили его так, что им оставалось только держать руку на пульсе и заниматься возлюбленными, в большем времени. Никогда не отвиливали от своих обязанностей и будучи требовательными к себе, спрашивали того же от окружающих. Если же не доходило – этот человек был забыт и навсегда. Никогда не стыдились хобби, занимались увлечениями серьезно, будь-то коллекции, лошади или машины. Упорно занимались спортом, а главное -совершенствовались во всем.
В общем – это были мужчина из «красной» книги, с большой буквы до мозга костей, а не особи мужского пола. Вычурность, элегантность, тактичность и сила – вот их девиз по жизни, намертво вписанный в родовой герб.
У многих текли слюнки, при их появлении, но не многие могли зацепить их взгляд, даже на минуту. Ибо это были Гаи.
Женщины. Они делились на рожденных и пришедших, влившихся в Род Гаев. Урожденные были не многочисленные, властные, при этом – добропорядочны. Имея сильный характер, здравый смысл, влюблялись раз и на всю жизнь, как и воспитанные ими сыновья. Именно женщины были в состоянии держать на своих плечах весь род, следить за благосостоянием, нравственностью и чистотой наследственности. При этом с легкостью отдавали своих детей в руки тех, кто подходил по немногим пунктам семейного кодекса и не вмешивались в их жизнь никогда.
Вторая женская половина Гаев – это жены. Эти не уступали мужьям, ни по каким пунктам – разборчивы в отношениях, образованные, этакие высококачественные «стервочки». Во всем их внешнем виде читалось твердое «Я». Эдакие русские полукровки-дворянки. Их предки, самоотверженно смешав голубую кровь с интеллигенцией, для остроты добавив в гены казацкого перчика, все же воспитали их по строгим правилам дворянства. Отсюда и разборчивость буквально во всем. Один пунктик, шокирующий многих - терпеть не могли спортивного секса ради интереса. Комфорт, спокойствие и удовлетворенность, без спешки – вот их предпочтение в любви. Толпа поклонников, масса друзей и обожателей, но постель, только по любви и с гарантией. Ибо в крови у них было заложено, что мужчина, разделяющий ложе – божественное создание, которому должно преподнести себя в дар. Мужу можно не просто многое, а все!
Будучи еще девушками, одевались так, чтобы никто не мог уловить в них ни слабость, ни силу. Чтобы никто не догадался: о тяжелых днях, трудностях и лишениях. Внешний вид обязан быть «с иголочки», по моде, но в их собственном понимании. А это значит – скрыть все недостатки и подчеркнуть достоинства. И не важно, платье это или брючный костюм, двадцать сантиметров каблука, балетки или обыкновенные кеды. Курили – очень редко, в не дома и до образования семьи. Пили выдержанные вина, но предпочитали коктейль на основе Мартини, или дорогого, коньяка, с пятью звездочками и выше. Случалось пиво, светлое, на природе, или дома, под рыбку. В еде так же «крутили носами». В прочем это и понятно, ибо кто разборчив в еде, тот разборчив в мужчинах и наоборот.
До замужества имели свой бизнес, не бросили его и после. Получали от работы не только хороший доход, но и удовольствие. Не зацикливались на одной сфере, а постоянно росли и самоутверждались, расширяя поле деятельности. Так же как и мужья не боялись расстаться с ненужным человеком – «свято место – пустым не бывает». Обожали свободу, но были преданы. Так однажды, встретив будущих мужей, отдались им настолько, что позволили дать им свою фамилию.
Итог: Гаи – это порода. Хорошая, выдержанная, отобранная. Без плебеев и байстрюков – манящих из себя Богов и получивших привилегии за определенные услуги. И не «новые» выскочки, удачно пригревшие капитал, беззастенчиво измывающиеся над интеллигенцией.
Гаи – это порода с родословной, с хорошим и прочным фундаментом. Некий «микс» – освежающий, точный и конкретный. Без блажи в голове.
Гаи – это отдельное звено человеческого общества.
С одним недостатком, превратившимся в тайну, тщательно скрывающую ото всех – они были бессмертными…
Часть первая. Вилен – начать бы все сначала…
«Милая моя... Милая моя.
У нас можно всё отнять...
У нас с тобой можно всё отнять.
Всё, что есть.
Можно отнять работу, честь, доброе имя.
То, что мы называем домом легко отнять.
Можно отнять друзей, можно отнять Родину.
Очень легко отнять жизнь...
Жизнь легче всего отнять.
Даже детей... Даже детей...
Всё, что есть у нас, можно отнять.
Единственное, чего отнять у нас с тобой невозможно, это того, что у нас с тобой было…» Е. Гришковец.
Глава 1.
- Все, все, целую, девочки мои! – сказала Виен отключаясь, убрала телефон и сделала спокойное уравновешенное лицо, убрав искорки радости даже из глаз. Вот уже год, как они с мужем жили в поместье, а дети и внучки по разным городам и странам, не приезжали к ним ни разу за все это долгое время. Жан, произнеся свое категорическое: «ТАК НАДО!», развел семью, практически разрезал ее на части.
- Дети звонили? – скорее уточнил, чем спросил муж, входя в момент ее последних слов и застыв у двери, не мешая.
- Да! – ответила Виен и тут же добавила: - Тебе привет не передавали.
Мужчина, молча, повернулся к двери, собираясь продолжить начатые дела по хозяйству, как в его голове пронеслось: «Переживу!» И Виен замерла, выпрямила спину. Крик рвался из груди, заставляя ее устроить скандал, прямо тут, слава Богу, причин хватало, но она сдержалась, а он…, так опрометчиво отпустив мысль, затаил дыхание, передумал уходить, медленно разворачивался, готовясь встретиться с ней взглядом. Виен хладнокровно закрыла тетрадь, в которой записывала нахлынувшие эмоции и потаенные мысли, всунула в обложку ручку, проверила телефон в кармане и, подняв голову, направилась к двери, смотря поверх его плеча. Сравнявшись с онемевшим и побледневшим супругом, одарила взглядом:
- Пацан сказал – пацан сделал! – подняла брови, скривив верхнюю губу. - Я на верху, милый. – простучала каблучками по мраморным ступеням, щелкнула дверным замком, нарочито громко и дала себе волю, выплеснуть все чувства, размахивая руками, говоря не литературные словосочетания.
И полетели невыносимые, сухие дни. Более засушливые, чем были до этой минуты…
****
Третьи сутки подряд Вилен до девяти вечера отсиживалась в самой верхней башенке своего трехэтажного особняка и спускалась только ко сну, отказавшись от многих традиций семьи – утреннего чая, за круглым столом и обеда, в большой столовой. Где собирались, скорее для общения, чем трапезы. Отказалась, а с кем его было продолжать? Их было двое. Теперь уже двое. Большая дружная семья, четверо детей, вернее сказать детей было по двое, у нее и у него, до замужества. А потом, по иронии судьбы, они встретились и сыграли три свадьбы, объединив под одной крышей, три счастливые семьи. Были у них и внучки, три родные, одна приемная. Совсем недавно появилась правнучка. И из всех, только одна Владислава, внучка старших детей, оставалась не замужней. Вот такой, многочисленной была их семья, всего год назад. А теперь их осталось только двое, в этом мрачном, огромном и полупустом, некогда любимом доме, и это тяготило Виен. Болело внутри так, словно без наркоза отрезали руку.
Спускалась, целовала мужа в щеку и делала вид, что засыпает, едва коснется подушки. Он терпел. Не торопил, не устраивал выяснений, надеялся – переболит, свыкнется. Но не заживало, даже наоборот, с каждым днем отношения холодели, близость и привязанность отдалялись, рос толстый барьер недопонимания. Всего одна мысль и все усугубилось! Жан решил исправить положение - отложил поездки по филиалам детей, взвалив их себе на плечи, когда отсылал в ссылку, сместил свой бизнес и нарочито громко говорил по телефону, что бы жена, в своем заточении, слышала его. На четвертые сутки Жан не выдержал:
- Виен, ну прости старого дурака! Ляпнул, не подумав.
- А подумал еще хуже. Да все хорошо! В доме порядок, тишина. Детей и внучек вырастили, исполнительными. Не парься. Наслаждайся тишиной и покоем! Для нас же главное - не мозолить глаза соседям! Соседи же важней всего. Так родной? Не бери в голову…
- Отругай. – не дослушав ее слова, полные равнодушия, попросил Жан.
- Что ты, не за что же! – она медленно подняла ресницы, от якобы читаемой книги, вот уже несколько дней застряв на пятнадцатой странице, блеснула голубыми, как ручеек, глазами, умело подкрашенными, совсем слегка, чтобы становились выразительней. Растянула в вымученно – доброй улыбке губы, припудренные пеплом розы, и сверлила взглядом, не моргая.
- У Агнии скоро день рождения, может, приедут отметить, с нами? – кротко начал он.
- Вряд ли. Но ты не переживай, я смску подготовила, отправлю вовремя.
И ушла. В светелку, заперев за собой дверь. Уже не плакала – не было сил. Грустила и худела. В ее облике появились впалые щеки, пропал румянец.
«Пошлю смску» - стегнуло по щеке, как тысячи пощечин мокрой рукой. Женской, с нарощенным маникюром, оставляя глубокие полосы. Жан взял мобильный и позвонил Мирославе, дочери старших детей, Эдгара и Валери.
- Привет, внучка, как дела?
«Все нормально, дед. Что-то случилось?»
- С чего взяла?
«Так ты, вроде как, забыл нас.»
- Мира! – и осекся. – Прости, занят был. К нам собираетесь?
«К вам? – это было не удивление, это был бич по его душе. – А можно?»
- Ну что за вопросы? Год же не виделись. У Агнии день рождения. И вообще, Виен скучает.
«Что ты говоришь?! – сарказм не лился, выплескивался в каждом звуке голоса внучки. – А ведь утром говорили, даже, словом не обмолвилась.»
- Мира! Неужели ты за ней не скучаешь? Столько не наведывались.
«Прости, дед, я на работе, люди пришли, я перезвоню. И это, я уточню у Агнии, они с мужем, вроде как уже распланировали ее день. Цем.»
Тишина. Он не стал сдаваться неудавшейся первой попыткой, набрал Агнию, дочь младшей парочки, Дэниэля и Евгении, сразу же услышал ее веселый голосок:
«Привет!»
- Привет, огонечек наш! Совсем забыла стариков.
«Я?! Ну ты, дед, даешь! Мы с Ба, только смсились. А вчера весь вечер болтали по скайпу. Наезд!»
- Вы хоть явитесь, отметить твой день?
«Увы! Собрались с мужем вдвоем, даже без Славок. Так сказать, интимно.»
- Прости, за назойливость. Понимаю, вам лучше без стариков.
«Брось, дедуля, что в нашем мире семья – так, звук пустой. Даже смешно вспомнить, каким исключением мы были, совсем недавно.»
- Бабушка скучает.
«У нее есть ты. Дед, ну ты же понимаешь, нам нельзя «светиться», нигде и ни как. Пока не забудутся наши лица. Не дай Бог кто заметит. Ой, деда, прости, вторая линия.»
Опять глухая тишина.
****
Год, ровно год, и в будни, и в праздники вдвоем. Лишь изредка появлялась Владислава, старшая внучка, двойняшка Мирославы, единственная не замужняя из троих. Запирались с Виен и сплетничали, о своем, о девичьем. Ему же бросалась, постоянная, на одном дыхании, фраза: «Привет, дед! Ты все огурчиком. Все «ок», не замужем. Пока!»
- Ну не звонить же сыновьям, - воскликнул Жан и заходил по комнате: - чтобы повлияли на собственных детей! Да и захотят ли…. Год слушаю сухое, короткое «да, нет» и то, если позвоню поговорить по работе. Вот зачем они все усложняют?!
Жан покрутил мобильный, бросил его на стол, пробежался по лестнице, как юнец, на носочках, чтобы случайно не стукнуть каблуком, послушал звуки за дверью, где заточила себя жена, и так же проворно спустился. Работал долго: звонки, переписка, видеосвязь, не закрывая дверь и ловя любые движения наверху.
Прошло еще два дня и глаза Виен стали, как у приговоренного к казни. Сердце Жана просто разрывалось, и не покидала мысль – что же будет, проведи они так еще один год?
- Нет, она не нормальная мать! А может наоборот, самая настоящая? Это я черствый, а она хранит стержень Рода. Как, как же быть, как быть? Почему вся семья восприняла вынужденную меру предосторожности, как наказание? Почему не хотят понять простейшего, что я, в первую очередь, забочусь об общей безопасности?! Слухи, любопытство и так уже крутилось вокруг нас! Сами же мне говорили. А теперь я виной. Эти журналисты, эти киношники! – помолчал немного, глядя в одну точку и снова: - Не нравится им! А сами даже на год не хотят постареть и побыть дядьками, тетками. Ходят, как подружки с собственными детьми. Виен и та выглядит моложе меня лет на пятнадцать! Я же их понимаю. Я беру в расчет, что это их первое столетие. Сам был молодым, знаю. И тягу к общению принял. Нам с мальчиками и этого не разрешалось. А времена были другие, времена были совсем не эти! Соседей и захочешь найти – не найдешь! Мать вон, до ухода, дома меняла каждые пять лет, чтобы не мозолить глаза напрасно. Да и в особняке жили, дежуря, со сменой вахт. Опять же – безопасность! Отчего я такой мягкотелый?
Отвлекся работой, ненадолго, на каких-то полчаса, и опять принялся прокручивать ситуацию в сотый раз.
– Не могли спокойно, как родные, сесть, поговорить, обсудить и прийти к общему мнению. Унеслись, как будто я их выгнал, а теперь бьют ниже пояса, главное, все сразу, со всех сторон. И еще хотят моей выдержки, заботы и внимания ко всем и всему! – в сердцах закрыл папку с документами, открыл «скайп», собрался сбросить все старшему сыну, без звонка и пояснений. Его дело он сейчас рассматривал, вот пусть сам и доводит. Но тут же передумал, не в силах показать себя слабым, показаться еще податливее, чем есть, стараясь скрыть, что он без труда может сменить принятое решение. Однако, осознавая всем своим существом, что жена требует больше внимания, без слов и упреков, одним молчанием, разозлился и стал нервно вышагивать по кабинету. Это заводило Жана с новой силой, на новые противостояния всем.
Нежданно, без звонка, появились Игорь с Лерочкой. Приемные дети, принятые в их дом в раннем детстве, полюбившие друг друга, связав их всех еще одной малышкой – правнучкой, путь и не кровной, но ведь и они же Гаи! И они стали первой ласточкой, к облегчению для Жана, в его самоистязании, мысленном, но ежеминутном. Услышав лепет правнучки, Ангелинки, Жан понесся вниз и, подхватив у них ребенка, расцеловал всех, говоря:
- Вот молодцы! Какие же вы молодцы, что приехали!
- Так лето скоро, - сказал Игорь, смутившись от такой встречи. – Решили, немного Лину оздоровить. Ты же сам знаешь, здесь намного лучше, чем в городе. И потом, мы соскучились, да и Линка все время просится к вам.
- Молодцы! Как же Виен будет счастлива!
Посыпались вопросы – ответы. Не выпуская внучки из рук, Жан помог им разгрузиться, затем вбежал в дом и крикнул, так, что по всем трем этажам разнесся звон:
- Виен! Дети приехали. Лера с Игорем Лину привезли! – в ответ тишина. – Простите, забыл от радости, она в башенке. Обосновала там себе кабинет и наслаждается двенадцатичасовым солнцем. Сейчас позову. Что ж вы не позвонили, мы бы комнаты проветрили. Но там все в норме, за этим тщательно следим.
- Жан, утихомирься, мы же не чужие. – обнял его Игорь, - не первый раз и не в гостях. – посмотрел на него внимательно, даже прищурил глаз: - Ты ни как стареть собрался, дружище? Мы же дома!
- Да, конечно, вы дома! Это я так, обрадовался. Ну-ка, Лина, садись деду на шею, поскачем звать царевну Несмеяну!
- Ты не очень приучай ее к шее. – усмехнулась Лера. – А то она и ножки свесит, да погонять начнет!
- Пусть свесит, красавица наша. А погонять меня давно пора, засиделся. – побежал, как будто схватился за последнюю надежду все исправить. Молодежь стояла и ничего не понимая, смотрела ему вслед, пожимая плечами. Постучал в дверь – без ответа. – Линочка! Зови бабушку.
- Бабушка!- повторяя за ним девчонка, стуча по двери ладошкой.
- Виен, к нам гости!
- Виен, гости! – вторила девочка, заливаясь смехом.
Наконец поворот ключика и, не замечая мужа, Виен протянула руки к ребенку:
- Кто это такой прилетел к нам? Ангелочек?
- Это я! Это я! Машинкой приехала.
Наконец день у Виен разнообразился – стала выходить на улицу, гулять с ребенком, порой освобождая родителей на целый вечер, даже вернула вечерний чай, ссылаясь на занятость во время обеда. Жан уезжал, спешно делал свои дела, отсутствуя не больше двух дней, с учетом дороги. Гулял с ними, но не чувствовал в жене того огня, что был все годы, какой подогревал его в любых ситуациях, даже самых трудных. Виен больше двигалась, больше была на виду, но, как бы ни нянчилась с ребенком, он не видел в глазах той безумной любви, какая лилась к дочерям и их детям. Словно потухла, любовь ее. И Лина, будто бы чувствуя это, едва завидев родителей, вырывалась из рук и неслась к ним. Виен же облегченно вздыхала, надевала дежурную улыбку, целовала всех, и шла в дом. А Жан все ждал ее «возвращения».
- Виен, дорогая! – обрадовавшись, что застал ее не с закрытыми глазами, дремлющую под ночником, а при большом свете, заговорил: - Ты не рада их приезду?
- Почему же, рада.
- Значит, не любишь Лину?
- Люблю, конечно, она же Гай. – но сказала так, словно выдавила из себя, с холодной отчужденностью, делая одолжение и добавила: - Спокойной ночи, родной!
Жан поцеловал ее в щеку и, не отодвигая губ, спросил:
- Что происходит?
- Все хорошо, все хорошо! – зевнула и отодвинулась, делая вид, словно удобно укладывается. Его губы опять прикоснулись к щеке, поцелуи становились настойчивее и жгучей. Виен не отвернулась, не отстранилась, просто лежала и смотрела в потолок.
- Я так не могу! – прохрипел Жан.
- Не можешь, сходи к врачу. Говорят, медицина делает чудеса. – холодно прикоснулась к его подбородку, ибо именно он был у губ и отвернулась. Слышала, что не спит, но вида не подавала, как делала все последние дни, не засыпая часов до трех ночи, лежа на боку, смотря в окно и выучив наизусть все, что там можно было разглядеть.
Завтрак, пожелание удачного дня. Обед, прогулка с ребенком по парку имения. Рука в его руке и то с его подачи. Ужин, возможно, недолгий просмотр телевизора и едва ощутимое прикосновение губ, с пожеланием спокойной ночи – месяц мести, за последний прожитый год. Тихой, женской мести, на какую была способна только Виен. А он терпеливо ждал, когда она насладится ею, своим отмщением, перебродит, выплеснет одним объяснением, и все начнет, приходит в порядок: она, их размеренная жизнь, семья, и их любовь…
- Виен, родная, может, хочешь перебраться на Азовье? ИВ звонил, спрашивал, когда ждать.
- Что ты, дорогой! Нет, конечно, еще не время. Всего год прошел, нас еще не забыли.
Он проглотил ком, подступивший к горлу, забегали желваки.
- Так давай съедим, куда скажешь, развеешься.
- Жан! Я не могу. А дом? У меня же обязанность, забыл, – я сторож! – и снова взгляд, пронизывающий до самых внутренностей.
- Издеваешься.
- И не думала. Выполняю твои же указания. Могу идти? Я обещала с Ангелиной погулять.
****
Жан сидел в кабинете, открытые бумаги перед глазами, но работать не мог, он думал, переосмысливая в который раз, одно и то же.
В тот злополучный день, когда он попросил всех разъехаться и понес ларец в тайник, даже не подозревал, какому глумлению подвергнут его эти хрупкие, приветливые, любящие и веселые, даже в трудные часы, женщины. Да и как он мог это предположить?! Что значит разъехаться? Просто попутешествовать, не попадаясь знакомым на глаза, до определенного времени, пока…. Срок не оговаривался. Главное было, чтобы забыли их лица, чтобы улеглись страсти вокруг их фамилий! Что же тут предосудительного? Сотни тысяч молодых семей сбегают от родителей, радуются свободе и годами не вспоминают даже об открытки на день рождения. Не многие, практически все! Но для его жены, для зрелой, самостоятельной, уже прабабушки, выглядевшей, как тридцатипятилетняя, молодая женщина - это была практически смерть. Не материнский эгоизм, что все должны быть рядом и бегать по ее указке, а именно любовь, которую она должна подпитывать мимолетными встречами по нескольку раз в день, общением, даже небольшими перебранками и прочим, прочим, прочим. Она не могла жить вдалеке от всех, она не переносила одиночества! Их огромный, трех этажный дом, с четвертым, не жилым, в три крыла, позволял неделями не встречаться. Но были завтраки, обеды и просто вечера, когда они все собирались и говорили, говорили, шутили, смеялись, играли в настольные игры и даже пели. Они решали все проблемы вместе, радостями делились без боязни сглазить. Они все жили по соседству, о котором можно только мечтать. Ни назойливых соседей, ни отстраненных, чьи лица смутно вспомнишь. Ни тебе загульных вечеринок над головой, ни пьяных драк ночами. Отлично жили, уравновешенно. Имели надежное плечо, опору и тыл. Имели! Пока он насильно не решил, что НАДО РАЗЪЕХАТЬСЯ. НАДО! Вот причина преткновения, которую Виен не могла принять. Какую отвергал ее организм, которую отрицал ее разум. И Жан это понял, но было поздно.
В глубоком погружении в сложившуюся ситуацию, Жан сидел за столом, ничего вокруг не замечая, его рука легла на нечто прохладное, освежающее и свежесть побежала по его сосудам к голове. Он попустил глаза и увидел очередной ларец, выпавший в его руки из ячейки тайника, на место черного, в тот самый злополучный день. Вернувшись в свой кабинет, уже никого не застал, догонять и возвращать не стал. Жену нашел спящей, или делающей вид, чтобы не выяснять отношений. А на утро в доме поселилась тишина. Дети разъехались ночью, с ним даже не попрощавшись. И не узнав о том, что их ждет новая шкатулка, со своей головоломкой.
Сыновья звонили, очень редко и скорее для приличия и из этих звонков он ничего не знал о девушках. Ни от кого. Месяца три это было нормально, еще три он, втянувшись в холодность общения, изображал безразличие. Но чем дальше, тем труднее было признать свою ошибку. Надеялся, как же он надеялся на случай! И на просьбу жены, всего в три слова: «Жан, верни детей!» Надеялся и на простое наплевательское отношение к его наказу хотя бы одного. Что дочери взбунтуются, пошлют его, без слов, и приедут. Просто приедут проведать мать. На единственный звонок сыновей, что жены замучили скандалами, поэтому они возвращаются! На срыв жены, скандал и требование! Но все происходило намного хуже…
(фото из интернета)