Обратилась как то одна знакомая женщина к Владимиру Маяковскому, в
момент, когда финансовое его положение было катастрофическим, с дикой
просьбой.
- А могли бы вы Володя, обои мне поклеить в комнатке?
- От чего же, могу.
- Я вам выплачу гонорар, - обрадовала она.
И Маяковский, с утра раннего явившись, приступил к оклейке стен,
дешевыми бельгийскими обоями, в комнате, где жила знакомая дама.
Развел он в бадье клей из пакетика, обои нарезал на ровные квадраты и
начал их лепить, сложным поэтическим орнаментом, как свои стихи. А
обои то дрянные , местами рвутся и скукоживаются, и на кривых
советских стенах не ложатся ровно, как в Бельгии, а наоборот словно
мокрые плавки швырнули о дверной косяк – бесформенной жижей.
Закурил тогда Маяковский папиросу, встал у окна в героической позе и давай смотреть на трамваи. Один трамвай был зеленый, а другой красный. А лошадь была живая! Там в углу на приступке ступеней, на скрипке играл старый еврей Штольцман. Лиля Брик летела в виде облака, с Осей в обнимку, маленький щенок никак не мог их догнать, а осень уже продирала сквозь июль свои намеки, что лето не вечно и будут вам граждане дожди. Обои так и лежали грустно в углу и решил Маяковский их сжечь! Какого черта - думал он. Я - поэт, а не чертова кукла! И вышел вон, в парк гулять. Повстречал там, сей же миг, пьяного Есенина и вместе они поехали на коляске за город с девицами и вином.
- К черту обои! - кричали поэты.
- К черту, ваши стихи! - орала гражданка, войдя в комнатку, где объемно,
из рулонов и обрывков обойных, был к стене намертво приклеен клеем
огромный, поразительно натуральный, бумажный объект интимно-мужского
свойства.
Так футурист Маяковский изобрел новый культурный маневр - символический посыл.