Опубликовано в альманахе "Неволя" " 43, 2015 год
..............................
История уголовно-арестантской поговорки
ИЗВОЗЧИКИ И ПИРОЖКИ С ГВОЗДЯМИ: ЗАПРЕТ НА СЛОВО "МОЛОДЕЦ"
Есть, знаете ли, в «крытках» и на «зонах» слова, которые употреблять "порядочному арестанту" не рекомендуется.. Например, «правильный пацан» не использует в рассказе слово «свидетель» – только «очевидец». Никто в тюрьме или колонии не прощается словами «до свидания» – только «пока», «всего», «будь», «счастливо». Оба запрета в принципе легко объяснимы. Свидетель – понятие судебно-процессуальное, а не «людское» (это понятие в уголовном жаргоне означает – человеческое, справедливое). Обвиняемым и подсудимым нередко приходилось сталкиваться с так называемыми «подсадными», «ментовскими» свидетелями – людьми, которые по разным причинам готовы были подтвердить вину человека, хотя ничего не видели и не слышали на самом деле. Помните, как в рязановской комедии «Берегись автомобиля»:
«– Кто свидетель?
– Я! А что случилось, что?»
Поэтому уголовно-арестантский мир табуировал слово «свидетель», заменив его «очевидцем», то есть тем, кто действительно видел какое-либо событие («очи видели»).
С «до свидания» еще проще. Фактически такая формула подразумевает, что человек вернется в места лишения свободы. То же самое и с предложением собеседнику «садитесь». Оно тоже под запретом: говорят «присаживайтесь», поскольку «сидеть» значит отбывать срок наказания.
Но эти табу не закреплены в отдельных поговорках. А есть запреты, которым «повезло» больше. Скажем, не приветствуется в уголовно-арестантском мире слово «ладно». Вместо «ладно» в значении «хорошо», «так и решим» и т.д. используются варианты «лады», «ладушки», «ладом». В ответ на «ладно» в местах лишения свободы или в «правильной» компании можно услышать: «Ладно Машке в ляжки!» или «Ладно бабе промеж ляжек заправляют!». В данном случае обыгрывается значение «ладно» – удобно (вспомним русское «приладить»). Часто в противовес, в качестве пояснения, добавляют для непосвященных: "…а у нас – лады;!" Есть и другой вариант: «На крытке (на зоне) ладно не бывает». Своеобразный каламбур, связанный с прямым значением слова в живом великорусском языке: «Ладный, годный, путный, хороший…» (В.И. Даль. «Толковый словарь…»).
Перечисленные выше табу не имеют богатой, необычной, увлекательной истории.
Совсем не то со словом «молодЕц» - именно с ударением на последнем слоге. В местах лишения свободы и среди «достойных людей» (как называют себя «правильные» уголовники и арестанты) этим словом выражать похвалу не принято. Не приветствуется. Похвалишь – получишь отповедь: «МолодеЕц по-польски – засранец» (что, конечно, не соответствует истине, однако, как ни странно, такое заблуждение разделяют многие из тех, кто знаком с этой присказкой). Есть и другая формула ответа «невежде»: «МолодЕц в конюшне, а я – м;лодец». Или – «МолодЕц за возом ходит (бегает)».
Но отчего же такое презрительное отношение у российских уголовников к несчастному «молодцУ»? В конце концов, речь всего лишь о смещении ударения с первого слога на последний!
Не скажите... За этим «всего лишь» кроется нечто большее, нежели немотивированная неприязнь к ударению.
Обратим внимание на две последние формулы отповеди – ту, которая с «конюшней», и ту, которая с «возом». Это уголовно-арестантское табу напрямую связано с городским бытом дореволюционной России XIX – начала ХХ веков. «МолодцАми» в те поры кликали в городах... извозчиков! В принципе, ничего оскорбительного в этом не было; нередко слово даже использовалось в положительном смысле. Например, в рассказе Александра Марлинского «Страшное гаданье» (1830): «Молодец, извозчик мой, стоя в заголовке саней, гордо покрикивал: “пади!” и, охорашиваясь, кланялся тем, которые узнавали его».
Однако же свою роль в негативном отношении к «молодцЕм» сыграло то, что это обращение использовалось не только к «ломовым» извозчикам, возницам с хорошим, «богатым» выездом, но и к «ванькам» – парням значительной частью из деревни, у которых не было ни собственных экипажей, ни собственных лошадей. Такие деревенские мужики занимались «отхожим промыслом» в городах, арендуя лошадей, повозки или сани, платили за аренду и жилье много, экономили на всём – и потому их выезд был плохонький, да и сам возница одевался неказисто. Именно такого «ваньку» описывает Иван Тургенев (стихотворение в прозе «Маша», 1878):
«Проживая – много лет тому назад – в Петербурге, я, всякий раз как мне случалось нанимать извозчика, вступал с ним в беседу.
Особенно любил я беседовать с ночными извозчиками, бедными подгородными крестьянами, прибывавшими в столицу с окрашенными вохрой санишками и плохой клячонкой – в надежде и самим прокормиться и собрать на оброк господам.
Вот однажды нанял я такого извозчика… Парень лет двадцати, рослый, статный, молодец молодцом; глаза голубые, щеки румяные; русые волосы вьются колечками из-под надвинутой на самые брови заплатанной шапоньки. И как только налез этот рваный армячишко на эти богатырские плеча!»
Хотя Тургенев не ставит ударение в слове «молодец», совершенно понятно, что оно падает на последний слог: в творительном падеже рядом стоит «молодцом», а не «молодцем».
Помимо кучеров пассажирских экипажей, «молодцАми» называли также драгилей (или дрогилей) – владельцев примитивных безрессорных телег (дрог) для перевозки угля, камней и вообще грубых грузов. Отсюда и отповедь «МолодЕц за возом ходит!».
Но дело не только в кучерах и драгилях. «МолодцАми» в городской среде называли также разного рода прислугу. Писатель Пётр Боборыкин в «Китай-городе» замечал: «Нет официантов, выездных, камердинеров, буфетчиков, одни только “малые” и “молодцы”».
Также «молодцАми» именовали подручных рабочих, продавцов, приказчиков в купеческих лавках: «Купцы или сидельцы... отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда-то выносили свои товары» (Лев Толстой. «Война и мир»).
То же встречаем у экономиста и публициста Владимира Безобразова (1828–1889) в очерках Нижегородской ярмарки: «...Некоторые москвичи приезжали на ярмарку с 30 приказчиками и всякого рода молодцами».
Уже тогда в среде горожан существовали не только «ямщицкие», но и «торговые» формы отповеди в ответ на чье-либо одобрение словом «молодец», например: «МолодЕц в лавке, при прилавке!». Вот у Ивана Шмелева в рассказе «За карасями» (1934):
«”Молодец, – говорит, – за словом в карман не лезет”. А Женька ему опять: “Молодец в лавке, при прилавке!”».
Но и это не всё! «МолодцАми» кликали также... помощников дореволюционных дворников! Тех самых, о которых сложилась ироническая присказка, дошедшая до наших дней – «младший помощник старшего дворника». Вот что пишет «Петербургский листок» в 1883 году:
«В Пб. есть даже и такие зазнавшиеся, зажиревшие “старшие” (дворники), которые требуют, чтоб жильцы из “средних”, как они позволяют себе их называть, первые им кланялись.
“Не поклонится – дров вовремя не отпущу, кран в самое обеденное время прикрою, ейных собак метлой велю молодцам-подручным жарить, пущай знает, кто здесь я”, – рассуждает “сам” старший».
Иронически-негативное отношение к слову «молодЕц» достаточно традиционно для русского фольклора. Например, оно прослеживается в поговорке «Молодец против овец, а против молодца и сам овца». То же самое и в арестантском мире дореволюционной России. Так, Всеволод Крестовский в «Петербургских трущобах» приводит следующий диалог:
«– ... А ты как его знаешь?
– Рамзю-то? Сами с тех мест, олонецкие.
– Олонецкие? Это, значит, те самые молодцы, что не бьются, не дерутся, а кто больше съест, тот и молодец? – с презрительной иронией заметил Дрожин».
Ну хорошо; допустим, «молодец» с ударением на последнем слоге был «скомпрометирован» всерьез и надолго, поскольку служил определением для представителей «непрестижных» профессий. Но чем «мОлодец»-то лучше?!
Дело в том, что слово «мОлодец» помимо основного значения «молодой человек» имело и значение арготическое – «разбойник», «вор» (в смысле – мятежник, бунтарь). Некоторые исследователи предполагают, что значение это связано с общественным строем древнего Новгорода. Население города делилось на бояр, житьих людей (подобие нынешнего «среднего класса»), своеземцев (мелкие землевладельцы), купечество, молодших людей, смердов и холопов.
Молодшие, или «чёрные», люди (большей частью ремесленники, мелкие торговцы) составляли основную массу населения Новгорода, были наёмными работниками у бояр и житьих людей. Поскольку они являлись свободными (в отличие от смердов и холопов), молодшие люди участвовали в вече и нередко поднимали различные бунты и восстания. К этому сословию, видимо, принадлежал и былинный богатырь – новгородец Василий Буслаев, который подобрал дружину из тридцати «удалых добрых молодцев» под стать себе. В былине, повествующей об этом знаменательном событии, прямо повествуется о том, что это за «мОлодцы»:
И написал он писёмышко,
Что «Тати-воры-разбойники ко мне во двор,
Плут-мошенник к моему двору,
Не работы робить деревенския,
Пить зелена вина безденежно!».
Каждый претендент должен пройти испытание: поднять одной рукой наполненную вином чару в полтора ведра и выпить её единым вздохом. А затем Буслаев бьет выпившего по голове дубиной. Кто выдержит, тот принят...
МОлодца (даже «добра молодца») в значении «разбойник» встречаем мы и в знаменитой «воровской» песне «Не шуми ты, мати, зеленая дубравушка», которую Пушкин использовал в «Капитанской дочке». Вот как звучит зачин её в более ранней записи 1830 года, сделанной замечательным русским певцом и композитором Иваном Алексеевичем Рупиным:
Не шуми, мати, зеленая дубрава,
Не мешай мне, добру молодцу, думу думати,
Как заутра мне, добру молодцу, во допрос идти,
Перед грозного судью, самого царя;
Уж как станет меня, меня допрашивать:
«Ты скажи, скажи детинушка, крестьянский сын,
С кем ты крал-воровал, с кем разбой держал?..»
К слову сказать, одна из уголовных формулировок «правильной» похвалы – «молодчик» в литературном языке имеет как раз явное негативное значение: человек опасный, агрессивный, бандит, хулиган, грабитель... Достаточно вспомнить распространенное словосочетание «фашистские молодчики», которое говорит само за себя.
Ну вот, наконец мы перешли в формулировкам похвалы, заменяющим слово «молодЕц» в уголовном сообществе. Помимо «молодчик» используется также «молоток». Как в «Истории одной зечки» Екатерины Матвеевой, бывшей лагерницы:
«– Ссученная она, а была в законе, ссучилась, видишь, нарядилой пошла. А Манька – молоток! Ни в какую! Ей знаешь сколько предлагали – и бригаду взять, и тоже нарядилой!»
С этим словом существует ряд иронических присказок, к которым прибегают, когда собеседник излишне увлекается самовосхвалением. Например, такая: «Молоток! Возьми с полки пирожок». Разумеется, на самом деле никакого пирожка (или другого поощрения) говорящий не предлагает. Напротив, нередко после паузы следует «довесок»: «Молоток! Возьми с полки пирожок... с гвоздями!» (нередко также – «с котятами» и проч.).
Есть и другая присказка: «Молоток! Подрастёшь – кувалдой будешь». Но почему именно «молоток»? Исходя из приведенных выше иронических поговорок, можно предположить, что слово выбрано не случайно. До революции существовал способ портновской уловки, который именовался «с молотка», «в молоток», «с молотком» и т.д. Горячим молотком «выбивали» грубую ткань, придавая ей на время товарный вид. О сшитых из такого сукна вещах говорили: «Вещица с молотка», «Костюмчик – молоток!» – с издевательским подтекстом.
К сожалению или к счастью, литературный язык не сохранил табу на слово «молодЕц», между тем как блатной жаргон оказался более бережным по отношению к фольклору. Кстати, то же отношение к слову «молодЕц» существует и в некоторых народных говорах.