Внутри паба было темно, с каждого стола, как из индейского вигвама, валил дым, поднимаясь к потолку, он никуда не исчезал, лишь становился всё более плотным и всё более похожим на приватное небо. Почти всё здесь было сделано из дерева, столы стулья и даже пол, неотесанный, с большими щелями. Такая же барная стойка и, казалось, сам бармен. В отличие от многих своих коллег, он не отличался разговорчивостью и, тем более, гостеприимством: новое лицо было для него очередной неприятностью. Здесь не любили вопросы, не любили пиджаки и надраенные до блеска туфли. Паб был притоном. Домом для отбросов общества. Грязным, дешёвым, опасным, как бродячий пёс с пеной у рта. Обычный человек в здравом рассудке сюда никогда не сунется. Многие из разговоров плавно перетекали в драки, но в пабе не билась посуда, обидчики и обиженные решали свои вопросы на улице, за углом. А побеждённого всегда ждали падальщики-бомжи, вытаскивающие из карманов всё содержимое, стягивающие часы, а иногда и надраенные до блеска туфли.
Уже много месяцев по вечерам за столом у стойки сидел мужчина, небритый, но со стрижкой, в пальто и штанах со стрелками. Дважды его выводили «поговорить», дважды он возвращался. Мужчина был журналистом, в прошлом боксёром, а сейчас заместителем редактора далеко не первой газетёнки города. Его фамилия Ковальски, говорила о польских корнях.
Вот и сейчас он сидел лицом к входной двери, нервно курил, крутил в руке стакан виски, иногда прикладывая его к голове. Мысли стаей ворон кружились над ним в попытке выклевать надежде глаза, но та была непреклонна, а значит, он будет сидеть здесь до утра, хоть чего-то ожидая.
Лежащий на его столе мобильный телефон зазвонил. Это был Эдвард, главный редактор газеты и просто хороший малый, как думал Ковальски.
Эд был женат, растил дочь Анну, всегда был болтлив и назойлив, в его карманах водилось много отцовских денег. Окончил институт, вовсе не без посторонней помощи, как и всё, что он делал. С женой его познакомили. Заняться газетой предложил ныне покойный друг Эдварда. Остается надеяться, что рождению дочери он сам хоть капельку помог. С Ковальски они знакомы уже давно. Работа не сильно сближает людей, её часто стараются оставить за стенами своего дома, но Эдвард всегда напрашивался на встречу со своим замом, а зам и не протестовал: «Эд хороший малый – он при деньгах».
– Да, Эдди, – человек за столом у стойки ответил на звонок.
– Друг мой! – протянул голос из трубки. – Ты уже просмотрел завтрашний выпуск?
– Да, Эдди, – повторил человек.
– И что скажешь?
– Как всегда, достойно, – зачем-то польстил он.
– Вот и здорово! Скоро совсем станем на ноги. Посмотришь, развернёмся ещё. – Эдвард замолчал. – А где это ты сидишь?
– В пабе, как из города по северной дороге выезжать.
– Один?! Может, я приеду? – торопливо заговорил редактор.
– Не сегодня, мужик, я здесь с матерью.
– Ну ты даёшь! – чему-то восхитился глуповато Эд.
– Ладно. Мне, правда, пора. До завтра, – и, не дожидаясь ответа, Ковальски положил трубку.
На часах было уже двенадцать с мелочью. Официантка принесла ещё виски. Голова раскалывалась, что делало прохладу стакана спасительной. Он опять приложил его к голове.
Дверь распахнулась и внутрь легко и гордо, словно византийская царица, зашла женщина. Её волосы были аккуратно уложены, дорогое зелёное клетчатое пальто и небольшая сумочка говорили о весьма хорошем финансовом положении, а лёгкий слой косметики на приятном лице делал её похожей на двадцатипятилетнюю легкомысленную девушку.
Женщина, не останавливаясь, прошла вдоль барной стойки. Ковальски медленно поднял голову, чтобы посмотреть на её лицо.
– Можно я присоединюсь к тебе? – она повесила сумочку на спинку стула, быстро скинула пальто, села и широко улыбнулась.
– Садись, конечно, – растерянно ответил он.
– Погодка мерзкая, не удивлюсь, если скоро пойдёт дождь.
– Чего ещё ждать от осени?..
– Ну, мне хотелось бы подарков, – усмехнулась она. – Дорогой виски?
– Увы. На дорогой у меня нет денег.
– У меня есть. Она быстро открыла сумочку и достала кошелёк. Ковальски оставался неподвижен. – Может, закажешь?
Мужчина подозвал официантку и попросил бутылку виски. Когда заказ был выполнен, незнакомка расплатилась.
– Как день? – наконец успокоилась она, голос стал ровным, тихим и нежным, что успокоило и её собеседника.
– Говно.
– А поточнее?
– Поточнее. В очередной раз убедился в своих слабостях. Никак не могу бросить пару вредных привычек. К тому же, сегодня брал интервью у одной девушки… Многие из нас даже не способны на помощь.
– Уверена, что это плохое настроение говорит в тебе. Люди добрее, чем кажется.
– Вовсе нет. Мы лжём. Даже, когда любим. Мы изменяем, тем более, когда любим. У нас нет времени на помощь другим, потому как сами только и ищём помощи. Нам не хватает тепла, но почему-то мы сами его никому не даём. Наверное, я бы предпочёл хиппи всем демократам.
– Но мы бы долго не выжили в столь тяжёлой обстановке, – женщина игриво закурила несуществующий косяк с травкой.
– Зато было бы куда спокойнее.
– Ладно. А что за девка, у которой ты брал интервью?
– Да так. Волонтёр-клоун. Но дело даже не в ней, просто на мысли натолкнула. А твой день как?
– По мне не видно?
– Ну, судя по тебе, и у меня всё хорошо, но это же не так.
– Как обычно, – она положила свою ладонь на его руку. – Скучно.
– Слушай, Эм, – начал Ковальски. – Бросай всё и вали ты из этого города.
– Ты серьёзно?! – рассмеялась она. – Вот так? Думаешь, это просто? То, чем владею я, так не бросают, – она опустила голову, но тут же выпрямилась и снова улыбнулась.
Стрелка часов только-только перевалила за цифру два. Бармен открыл дверь паба, чтобы проветрить помещение. На улице уже вовсю лил дождь. Он шумно обрушался на этот город, пытаясь снова и снова смыть уличную грязь. Где-то вдалеке била гроза.
Вместе со свежим воздухом в паб проник и кот, мокрый, старый и потрепанный. Бармен погладил его по голове, ушёл на кухню и вернулся с кусочком колбасы.
Ковальски опять сидел один. Рылся у себя в кошельке, пытаясь расплатиться за выпивку. Получилось без сдачи. Он вышел из паба, пробежал до своего автомобиля. Внутри закурил. Ключи в замке зажигания пока не проворачивал, у владельца авто было достаточно времени, чтобы спокойно покурить. Магнитола молчала, этот человек дорожил тишиной. Только в ней можно было расслабиться и не о чём не думать.
***
В коридоре квартиры, которую он снимал, было темно. Журналист осознанно не включал свет – чтобы не било по глазам. Сел на тумбу для обуви и сложил голову на руки. В дверь позвонили. За ней стояла Эмма. Женщина из бара.
– Как же мне надоела эта погода, – она прошла в коридор, вся мокрая.
– А на такси не пробовала?
– Не люблю такси, тем более, по ночам.
– Тогда, могла бы поехать со мной…
– Не могла… боюсь, что нас увидят.
– Ладно. Я сделаю кофе с коньяком.
– Не надо, у меня в сумочке ещё виски, – крикнула из ванной Эмма.
Мужчина посмотрел на маленькую бутылку, выуженную из сумочки гостьи, и подумал, что коньяк будет вкусней без кофе.
Когда Эмма вошла в зал, Ковальски сидел за печатной машинкой.
– Скоро ты уже её допишешь?
– Не знаю. Может, и не допишу.
– Я хочу почитать. В этой книге про нас?
– Не дождетесь, дамочка, – он встал из–за стола, обнял женщину, которую любил вот уже три года, и увлёк её на кровать. Нежно убрал волосы с лица женщины, приблизился к ней, но замер в сантиметре от её губ. Её тонкий запах погружал в состояние невесомости. «Наверное, так пахнет мой дом», – подумал Ковальски. Эмма, не выдержав паузы, страстно поцеловала его.
***
Пальцы быстро бегали по клавишам печатной машинки. Мужчина за ней сидел в одних трусах, он курил, часто останавливался на пару секунд и продолжал снова. В комнате стоял полумрак, плотные коричневые шторы всегда спасали его от ранних солнечных лучей. На кровати за его спиной спала женщина. Ковальски дописал в конце страницы: «Я встал и покинул этот дом навсегда». Достал лист и положил его на стопку таких же листов рядом с машинкой. Потом поднялся, оделся и направился в коридор. Накинул пальто и посмотрел в зеркало. Перед ним всё так же стоял человек с несвойственной русским фамилией Ковальски. «Урод, – раздалось у него в голове. – Чёрствый урод!». Он любил женщину, спящую за стеной, и терпеть не мог самого себя. «Зачем? – наконец спросил он своё отражение. – Зачем ты это делаешь?». Мужчина опустил голову. Устало выдохнул. Было понятно, что ответа у него нет, как и нет этого немого вопроса, он просто чувствовал, что этот роман нужно остановить.
Вдруг послышались шаги. Эмма проснулась. По привычке она накинула его рубашку, раздвинула шторы и потянулась, словно сытая кошка. Он опять не успел, а значит, следующая встреча неминуема. Тяжело сжечь мост, на котором стоят двое.
– Раздевайся, – тихо сказала Эм. – Я пока приготовлю нам кофе.
Ковальски стянул пальто. Эта картина была частым зрелищем для зеркала напротив.
– Я люблю тебя. Верь – однажды мы будем вместе.
Совсем скоро в квартире остался только мужчина, он перечитывал последние двадцать страниц своей книги, каждую из которых комкал и бросал в урну.
Зазвонил телефон.
– Да, Эдди.
– Слушай, тебя сколько ещё ждать?
– Дай мне двадцать минут.
– Хорошо…
– Что?.. Что-то стряслось? – поинтересовался Ковальски.
– Не знаю. Эмма снова не ночевала дома. Беспокоюсь.
Повисла тишина.
– Послушай, Эд. Во всех отношениях наступает такой момент, когда кто-то из влюблённых устаёт. Дай ей время, уверен, всё наладится.
– Да, я понимаю. Она ведь меня предупреждает, что будет ночевать у подружек. К тому же, постоянно твердит мне, что любит, и я ей верю. Я верю каждому её слову. Спасибо, Влад.