Завывала метель, снегом укутывала забытую Богом сибирскую деревушку Брусничное, где долгими зимними вечерами редко в какой избе светится оранжевый огонёк керосиновой лампы или трепещет неяркой бабочкой фитилёк самодельной «коптилки». Здесь по утрам не из всех труб вьётся сизой ленточкой дым, не от каждой избы прокладывается в сугробах дорожка к древнему с прогнившим срубом колодцу...
Деревня давно заброшена как неперспективная; жители её разъехались кто куда. Некоторые перебрались в Центральную Усадьбу, что в тринадцати километрах от этого «гиблого» места, где уже много лет нет ни света, ни газа, ни магазина; кто-то переехал в районный посёлок, а кто-то и за границу подался... Остались в деревне только те, кому деваться некуда – старики-пенсионеры, доживающие свой век, да невесть откуда приблудившиеся «бомжи», существующие неизвестно на какие средства.
Раз в месяц сюда приезжают почтовые работники в сопровождении участкового, чтобы выдать пожилым людям, бывшим колхозникам, их скудный «пенсион», а вместе с «почтарями» появляется здесь и автолавка, доставляющая необходимые продукты...
Кирилловна проверила, хорошо ли в печи прогорела топка, закрыла задвижку в трубе (не так скоро тепло выстудится!) и пройдя к ситцевой в голубых васильках занавеске, осторожно заглянула за неё.
- Маруся,- позвала тихонько. - Спишь, ай нет? Может, поешь чего? Я картошечки сварила, капустки из подпола достала...
Не услышав ответа, тяжко вздохнула, задёрнула занавеску:
- Ну, поспи, поспи, моя хорошая... Даст Бог, полегчает тебе малость. А я перекушу, и тоже – на покой. Зачем керосин зря жечь...
Под заунывное пение вьюги тревожно думала Раиса Кирилловна о том, что вот,ещё один безрадостный год уходит из их жизни, а что принесёт новый – неизвестно. Переживала, что не может помочь подруге. А та, похоже, серьёзно захворала...
Мария слышала, как Раиса возилась на кухне, как звала её ужинать, но ей не хотелось ни разговаривать, ни есть. Жить тоже не хотелось...
Как случилось, что на старости лет она должна мыкаться по чужим углам? Ведь был же когда-то у неё свой большой, добротный дом в Центральной Усадьбе. Был муж. Росли сыновья. И сама она, Мария Калмыкова, кажется, совсем недавно была молодой, крепкой, работала на колхозной ферме дояркой. Василий её шоферил. В семье царили мир и достаток. Какую свадьбу они с Василием Пете, старшему сыну, сыграли! Сейчас уже Петины дочки замуж повыходили... У Марии есть правнуки.
Не пожилось Петру в родном доме... Бежит народ из деревень...
А она-то, как оказалась в полуразрушенном Брусничном? Да ещё приютила их с Раисой, как и она, бездомной бедолагой, изба, когда-то принадлежавшая неприятным Марии людям.
Не возмездие ли это за грех, тяжким грузом повисшим в душе?
- Скорей бы уж избавиться от всех мучений... - шептала Мария.
Мысли больной путались, выбивались из последовательности. Наваливался сон, тяжёлый, удушливый, как суконная попона. Калейдоскопом одно за другим возникали видения ушедшего.
С чего начались тяжкие испытания в её жизни?
За время своей болезни, а занемогла Мария ещё с осени, она многое передумала, и заново пережила все несчастья, обрушившиеся на семью Калмыковых.
И в этих бедах виновата она сама...
Через несколько лет после свадьбы старшего брата Сергей, их с Василием младшенький сынок, поздний ребёнок, надежда и утешение в грядущей старости, объявил родителям, что у него тоже есть невеста, живёт она в Брусничном, а имя её – Ирма Пресс.
- Немка?! - возмутилась мать. - Ты в своём уме, сынок? Не вздумай её к нам привести. Прокляну!
- Ну и проклинай, - невозмутимо заявил Серёжка. - Мы всё равно поженимся!
- Не бывать этой женитьбе! - отрезала Мария. - Ты забыл, что фашисты твоего деда на войне убили? Я по их милости безотцовщиной росла.
- Ирма что ли нашего деда убила?! Мам, кто из нас с ума сошёл?..
...Сергей и Ирма расписались против воли Марии. И та в гневе прокляла сноху.
Казалось, что в эту минуту небо упало на землю, а сама земля разверзлась и заполыхала. Страшно стало матери, но слово - не воробей: вылетело, не поймаешь...
Молодожёны уехали на золотые прииски. Младший сын родителям не писал, прощения за «самовольство» не просил. Обиделся!
Мария терзалась, скрывая душевные муки от мужа. У старшего сына подрастали дочки; любящая бабушка пыталась найти отдушину в общении с его семьёй. Но Елена, жена Петра, врач по образованию, поступила на учёбу в ординатуру в областном городе, там же и работать устроилась. Пётр беспрекословно последовал за женой. С тех пор Мария и Василий почти не виделись и со старшим сыном.
Встретились все на похоронах Серёжи.
На шахте случилась авария, унеся их младшенького. Ирму Мария в упор видеть не желала, как и маленькую дочь Сергея, Анастасию. Свекровь отчаянно кляла ненавистную невестку, считая именно её виновницей происшедшего несчастья. И невестка к родителям мужа не тянулась: тоже были свои обиды на свекровь...
Через людей Мария узнала, что Ирма с четырёхлетней Настенькой уехали в Германию. Многие российские немцы уезжали в 90-е годы за рубеж.
Пролетело пятнадцать лет. Не стало Василия. Муж давно жаловался на сердце, но всерьёз своим здоровьем не занимался. Пётр уговорил мать переехать в нему в город. «Незачем тебе в Центральной Усадьбе одной оставаться,- успокаивал он. - Видишь, что вокруг творится? Развал полнейший. Радуйся, мать, что наш дом, хоть и дёшево, продать удалось...»
- Раиска, - прерывисто дышала больная. - Не сообщай Петру обо мне. Он ведь сам хворый... Да и не позволит ему его Ленка меня проведать... Это ж она, она... меня выжила, выгнала на улицу... Позови, позови Ирму Серёжину. Я должна...
- Бог с тобой, Марусенька! - склонилась над подругой Кирилловна. - Какая Ирма? Она же в Германии!
Старушка беспомощно суетилась, видя, что у Марии жар, и не знала, как и чем ей помочь. И только приговаривала: «О, Господи, ночь на дворе. Что же делать?..»
К утру метель стихла, больной стало лучше, но от еды она отказывалась, только воду пила.
- Не берёт меня смерть! - шептала Мария. - Грех мне на земле не отпускается, вот небо и не хочет меня принять...
- Что ты мелешь?! - ворчала Кирилловна. - Какой-такой грех? – Ещё жить нам с тобой, Мария, да жить. Разве семьдесят пять – это годы?! Ты, давай, поправляйся. Новый год отпраздновать надо!
Ближе к обеду за окнами послышался ревущий шум мотора, залаяла на привязи собачонка.
- Кто бы это мог быть? – удивилась Кирилловна.
Она припала к окошку, и изумилась ещё больше: у двора стоял вездеход, а из него выходили какие-то люди.
Кирилловна поспешила к двери, а нежданные гости уже обметали на пороге веником снег с обуви.
- Хозяева! Можно войти?– раскатистым басом спросил мужчина в тулупе. Рядом с ним улыбались молодая, стройная девушка в нарядной норковой шубке и высокий парень в меховой куртке.
- Да уж вошли! - отозвалась Кирилловна, всматриваясь в лица незнакомцев. - Кто такие? Чего надо?
- С наступающим Новым годом! - шагнула ей навстречу неожиданная посетительница и протянула большой пакет. - Берите гостинцы, бабушка! Не пугайтесь, пожалуйста, мы специально везли их тому, кого здесь встретим! В этом доме жили когда-то родители моей мамы. Меня зовут Анастасией. Мы с мужем приехали из Германии его родственников навестить, они в вашем районном центре живут. Я попросила деверя, чтобы нас сюда привёз. Очень хотелось взглянуть на дом, где родилась моя мама!
- Анастасия... – раздался вдруг слабый голос из-за ситцевой в васильках шторы. - Анастасия, скажи, как твоя фамилия?
- Моя фамилия Райхерт, - ответила девушка, подойдя поближе к перегородке. - По мужу. А девичья – Калмыкова.
За занавеской тихо охнули. Упала на пол кружка, по половицам разливался горячий чай, приправленный чабрецом.
Кирилловна метнулась к подруге:
- Маруся, да ведь это же твоя внучка, Серёжина доченька, к нам пожаловала!
- Я поняла... - прошелестели губы Марии. - Сам Господь привёл её ко мне... Я должна, должна попросить прощения за всё...
...Мария смотрит в окно: «Весна возвращается!»
Над деревней сияет солнце, кое-где уже появились первые проталины. Кирилловна во дворе уборку затеяла. Как управится, они с Марией сядут обедать.
В избе к аппетитному запаху наваристых щей примешивается аромат хвои, исходящий от еловой ветки, стоящей в деревянном ведёрке. С Нового года сверкают на ней ёлочные игрушки. Жалко убирать: внучка украшала!
На стене висит большая фотография в лакированной рамке: на ней – Ирма с Анастасией. В начале февраля в посылке из Германии доставлена эта красивая фотография с надписью: «Родная наша бабушка! От всей души желаем тебе крепкого здоровья!» А следом за посылкой от Анастасии пришёл и денежный перевод от Ирмы.
Выходит, простила она свою свекровь.
«А умирать-то совсем расхотелось!» - сквозь слёзы улыбается Мария, стоя у окна в доме, где родилась её невестка...
Январь 2012