14
Потом был Кутулик, бурятский райцентр, родина драматурга Вампилова.
Вот как он сам описывает малую свою родину:
«…На пригорке старые избы с огородами, выше – новый забор с будкой посередине – стадион, старая школа, выглядывающая из акаций, горстка берёз и сосен за серым забором – сад, за ним – несколько новых деревянных домов в два этажа, потом снова два двухэтажных дома, каменных, побелённых, возвышающихся над избами и выделяющихся среди них своей белизной, – райком и Дом культуры, потом чайная, одноэтажная, но тоже белая и потому хорошо видимая издалека…»
Вот здесь, у чайной, и остановим цитату, потому что стояла эта самая чайная напротив нашего дома, через тракт, то бишь улицу Советскую, прямо под нашими окнами. Подозреваю, что именно её имел в виду автор, когда писал известную свою пьесу «Прошлым летом в Чулимске» – уж очень похожа. И частокольчик перед её палисадником, который без конца чинила героиня пьесы, вечно был сломан, как и судьба той самой Валентины.
Мы переехали сюда поздней осенью, взяв с собой выращенную в Промываловке картошку, которую поморозили в дороге, чемоданы с одежонкой, коробки с посудой и кошку, из-за которой радиатор старенького «газ полста-первого» дважды закипал в дороге. Водитель Юра бегал по кустам, отыскивая яму с водой, и матерился:
– Не возят кошек на новые места! Примета есть такая. Из-за неё и машина «потеет».
– Первый раз слышу, – удивлялся я.
– Первый раз девка дала и второго родила... – недовольно бурчал Юра.
После Промываловской глухомани станционный посёлок, стоящий одновременно на железной дороге и Московском тракте, показался нам чуть ли не городом. Но очень скоро понял я, что лучше уж глухой таёжный посёлок…
Я приехал в Кутулик через два года после гибели А. Вампилова. Встречался и общался со многими, кто знал его, но мне почему-то казалось тогда, что всё связанное с ним было очень давно, словно в какой-то другой жизни. Теперь, когда минуло тридцать лет уже и после моего «пребывания» там, перечитываю его «Прогулки по Кутулику», и возникает ещё более странное чувство: словно жил я в Кутулике чуть ли не на следующий день, после событий, рассказанных в его «Прогулках». А то вдруг и вовсе представится, что там и тогда всё замерло во времени и пространстве, застыло стоп кадром в грустной и непреходящей неподвижности, и идем, будто мы с Вампиловым по знакомым улицам посёлка одновременно, может быть только разделенные тенистой аллеей акаций. И если так, а оно видимо и в самом деле так, то время действительно – понятие относительное, а это значит, что в некой неведомой нам системе координат, времени и вовсе не существует, а есть только повторяющаяся спираль событий, череда зим и вёсен, приходов и уходов… Если так, то почему же у нас, смертных, щемит сердце от неизбывной неповторимости тех повторов?
Всё так же, наверное, в мае бурой пеленой налетают песчаные бури, заставляя прохожих прятаться в домах средь бела дня, закрываться ставнями и завешиваться плотными шторами от всепроникающего песка, в июне пылят пухом тополя вдоль Московского тракта, а на полях (если не заброшены они, как почти все поля средней полосы России) кто-нибудь с тем же настырным усердием сажает и сажает тополёвыми черенками ветрозащитные полосы.
Хочется верить, что жива Сибирь, что безнадёжье народное, начинающееся за пределами московской кольцевой, не опрокинуло страну в одичание и первобытность феодальную. Хочется верить, хотя и делать это всё труднее…
Стоп! Что такое? Как только начинаю рассказывать о Кутулике, у меня сразу же сохнут мозги и опускаются руки! Полтора года работал инженером охраны леса, а кроме рождения сына – нечего вспомнить. Полтора года я ждал, пока освободится место лесничего. Наконец дождался: лесничий Приморского лесничества Тамара Ищук, работавшая в Ангарстрое, вместе с мужем рванули на БАМ (мода на этот самый БАМ тогда большая была), а нам с женой предложили их место. Как-то так получилось, что в посёлке Ангарстрой, куда нам предстояло переехать, я был всего один раз, зимой. Теперь же я приехал сюда весной…
Ангарстрой – посёлок переселенцев со дна Братского моря, студящий душу своей казённой неприбранностью, распахнутостью всем ветрам, бесхозностью дворов и дикой пустотой палисадников. На весь посёлок едва ли набралось бы три-четыре случайных куста черёмухи, все же остальное – голый глинистый бугор пустынного берега с расчерченными чьей-то равнодушной рукой линейками улиц вдоль него. Казённые двухквартирные дома, слепленные по одному проекту, ровная гладь разлившейся до горизонта воды, за которой узкой полоской чуть просматривался противоположный берег…
В море же, в этом искусственном скопище воды – ничего, кроме торчащих тут и там чахлых вершин недорубленного леса да сорной рыбы, зараженной солитером, плодящейся непомерно в сумрачных глубинах его, и старательно охраняемой прилежной рыбоохраной, не понятно правда для каких целей. И будто только то и делала Сибирь, что постепенно подталкивала меня вот к этому гнилому, забытому Богом краю, чтобы вытолкнуть потом уже окончательно и бесповоротно.
Так, без сожаления, расстались мы с Сибирью.
Но тот, первый год в Сибири до сих пор не расстаётся со мною.
Далее: http://www.proza.ru/2015/07/17/625