Так это было
1.Я жил в Ростове на Дону со своей семьёй: женой, её сыном от первого брака и нашим маленьким сыном. Всё вроде бы было хорошо: здоровье, семья, работа. Я даже взошёл на Эльбрус зимой. И всё же – я боялся.
Люди, которых я знал, исчезали бесследно. И через некоторое время мы узнавали, что они – враги народа, вредители, шпионы. Они сознательно вредят нашему народу, от руководителей государства до простых рабочих и крестьян. Это из-за них у нас все трудности.
И я боялся. Мой двоюродный брат живёт за границей. И хотя у меня с ним никаких связей – может быть, и я в чём-то виноват, в чём-то замешан, чего я и сам не осознаю.
Днём было легче. Но ночью – я прислушивался к каждому стуку – и ждал. И я дождался.
Мы уже легли спать. Меня разбудил звонок в дверь. Я открыл. Вошли двое незнвкомых мужчин в штатском, председатель домкома и наш сосед. Меня попросили назвать своё имя. И после этого попросили расписаться на постановлении об аресте. Я спросил: за что? –Там узнаете!
Жена заплакала. Я поцеловал её и сказал: разберутся, я ни в чём не виноват.
В сопровсждении двух незнвкомых мужчин я вышел за дверь. А в квартиру вошли другие незнакомые люди – как я догадался, проводить обыск.
2.И начался непрерывный допрос. Как я потом узнал, он продолжался две недели. Но пока он длился, я не чувствовал времени. Мне казалось это бесконечным.
Я стоял выпрямившись. Яркий свет фонаря бил мне в глаза. А под подбородком была протянута проволока. Если я опускал голову, я получал болевой удар током. Следователи менялись, а я всё стоял. Подкашивались ноги, я был в полусне. Если я не выдерживал и невольно пытался изменить позу, раздавался крик: Стоять!
- «На Вас поступил материал». Меня обвинили в шпионаже, в антисоветчине и в заговоре против Советского правительства – в общем, в измене Родине. Меня просили рассказать о знакомых и незнакомых – что я о них знаю, как часто и где встречаемся, о чём разговариваем, какого я мнения о них. Я старался не причинить зла, ничего плохого не говорить и вообще говорить поменьше, но из меня пытались выжать любую информацию. Если я гоаорил о ком-то хорошо, следователь называл его моим другом и соучастником. От меня требовали признания и раскаяния, говорили, что отпустят меня, если я чистосердечно раскаюсь и всё подпишу. Со мной были вежливы, называли на Вы, не били. Мне уже было всё равно, что будет с о мной, и я готов был всё подписать, согласиться со всеми обвинениями. Но только с обвинениями в мой адрес. И я бы подписал, если бы они сформулировали свои обвинения так, чтобы я, их подписав, ни на кого не донёс. Но они требовали, чтобы я обвинял других – иначе они не признают чистосердечного раскаяния. И в результате я ничего не подписал. В конце концов, я просто упал и потерял сознание. Очнулся в камере-одиночке. Врач обнаружил у меня декомпенсированный порок сердца и заявил, что если меня будут ещё допрашивать, я могу умереть на допросе. После этого меня выпустили. Взяли подписку о неразглашении и сказали, что обвинения с меня не сняты.
3.Я не умер на допросе. Я умер через несколько лет, от болезни сердца.
Когда меня выпустили, я вернулся домой и не мог взойти на четвёртый этаж, по 15-20 минут должен был стоять на каждой лестничной площадке. Жене прислали уведомление, что она должна освободить квартиру в трёхдневный срок как жена врага народа. Квартиру должен был получить наш сосед. Как я потом узнал, он и донёс на меня – из-за квартиры. Позже, при немецкой оккупации, квартира досталась ему. Но потом наш дом сгорел.