Глава 11.
Ноздри Фроловы ещё раздувались, распределяя по «полочкам» знакомые и незнакомые запахи, устанавливая их происхождение, как вдруг…
Фрол замер. Это был «их» запах - тот самый пресловутый запах, странный и чем-то дурно пахнущий.
«Вот мы и встретились, опять», - подумал Фрол, лихорадочно перебирая в памяти наиболее действенные способы борьбы с «ними». В голову ничего путного не приходило. Хорошо ещё, что Костюша был рядом; «они», ребятки эти, слишком быстрые – одному не управиться.
Фрол, не поднимая головы, скосил глаз в сторону Костюши, дабы успеть предупредить его.
Посмотрев на Костюшу, он понял: да, не зря они в напарниках! Костюша уже - и когда это он успел сообразить? - принял стойку.
Сейчас он смахивал на каратиста: ноги расставлены, полусогнуты, локти прижаты, а кисти рук костяшками первой фаланги вытянулись в сторону дивана. Костюша и «выдох» сделал! И смотрел-то он не куда-нибудь, а на крайнюю ножку дивана - за день сильно потолстевшую, но на львиную лапу совсем не похожую.
Ага, вот оно что! Ничего странного, видели мы их. По направлению взгляда напарника Фрол моментально вычислил – вот где скрывается «это».
Обхватив когтями нижних конечностей и перепончатыми руками-лапами ногу дивана, с тыльной стороны «львиной лапы» висело Оно!
Развязав верёвку и пытаясь по ходу действия соорудить из неё петлю, с криком «Хватай демона!» Фрол прыгнул через валик дивана. Намеревался он – по крайней мере, было видно, что так задумано - зайти с тыла. И всё бы ничего, да только «невероятно хитрый» план в самом его начале - можно сказать, в зародыше - потерпел унизительное фиаско.
За диваном похрапывал венский стул, но скорее - притворялся. То ли во сне ему что привиделось, то ли нога просто-напросто занемела, то ли что другое, но факт остаётся фактом: стул покачнулся и оказался именно там, где его совсем не ждали.
Именно по этой причине и пришлось Фролу совершать посадку уже «вслепую» и с невразумительным диагнозом: «Отсутствие пространственной ориентации и временная потеря соображения, полученные от падения наблюдаемого объекта на спину, то есть плашмя». А петля, к изумлению Костюши и… тихой радости стула, затянулась на самом Фроле где-то в районе шеи – где точно, так из-за бороды плохо было видно.
К тому же один валенок, расстыковавшись ещё в верхней фазе полёта, закончил его по той же самой траектории, что и основной объект, но несколько позже, чем окончательно и добил несчастного Фрола. Ну что тут поделаешь: экстрим потянул на двоечку с плюсом, только и всего.
Пока Костюша наблюдал за началом манёвра, а затем ещё и сочувствовал напарнику «отлавливаемый», воспользовавшись случившейся неразберихой, отпал от ножки дивана, нагло прошмыгнул меж бантиков-узелков Костюшиных кроссовок и помчался в сторону дальнего угла комнаты.
Где он там собирался прятаться - непонятно: в полу, ни в стенах сколько-нибудь заметных щелей или трещин не отмечалось. Правда, в метре над плинтусом темнело какое-то пятно, да только на нору оно похоже не было.
Создание неприлично быстро успело развернуть перепончатые крылья - совсем как у летучей мыши. Всё ещё перебирая в воздухе корявыми ногами, оно понеслось прямо на стену!
Костюша кинулся за ним. Дорогу преграждала тумбочка. Костюше пришлось огибать её, на что и ушли драгоценные доли секунд. Создание нацелилось на то самое тёмное пятно и обязательно бы его достигло, если б только в спину, шишкастую, не врезался некий предмет – не твёрдый, но увесистый.
Оказалось, что Фрол, оправившись от конфуза и прищуривши левый глаз, запустил вдогонку – «Развелось тут летунов всяких…» - подвернувшийся под руку валенок, благо снимать не надо. Этим, достойным похвалы и восхищения, броском Фролу удалось подпортить летающему «гаду» прицел - и тот со всего разгона врезался зубастой мордой в стену, обозначив точку соприкосновения тела в каком-то сантиметре от тёмного пятна.
Раздался громкий шлепок, хруст костей, треск рвущихся перепонок и трёхэтажное ругательство - и… наступила тишина.
Туловище, ноги, лапы и крылья оказались симпатично распяты на стене. В общем, получилось нечто оригинальное, не приевшееся, похожее на ту бабочку, которую некто приколол к стене булавкой. Но это «нечто» было совсем из другого «теста», чем резко отличалось от всех других летающих земных тварей, да и красовалось оно вверх ногами и животом к общественности.
Истинный ценитель «прекрасного» обязательно уловил бы в настоящем ляпсусе мощный поток незаурядной мысли, выплеск нерастраченной энергии, экспрессию полёта и распластанную свободу застывших форм.
Подоспевшие к месту ляпа охотники с умилением любовались барельефом и совершенством форм его. Пришло время признать, что смелое и нестандартное проявление авторских концепций, выразившихся в неожиданно эксцентричном выборе пространственного размещения, - это есть шедевр, и именно это высоко¬художественное решение является верхом мастерства, апогеем творческих раздумий.
Здесь было над чем задуматься. А мысль, а самопожертвование? А ещё и какая-то штука, которая ни с того ни с сего бьёт по темечку (да так нежданно и искромётно, что в мгновение ока способна подвигнуть к созданию автопортрета). Да, всё это просто обязано было вызвать у очарованного зрителя чувство искреннего уважения и восхищения.
Фрол настолько расчувствовался, что тайком смахнул вдруг набежавшую слезу. Костюша, посмотрев на Фрола, заявил, что он тоже грустит.
Фрол применил чесальный палец по назначению и сказал, что для начала было бы лучше – «Эх, не вовремя он так шмякнулся» - провести допрос с пристрастием. Жаль, конечно, что не успели…
- А кого или что тебе больше жаль? – спросил Костюша, разглядывая барельеф беса.
Фрол вздохнул, но ничего не ответил.
Неизвестно, как долго, предаваясь скорби, они бы здесь простояли, да только «барельефу» такая ситуация порядком надоела – он пошевелился! Раздвинув полупрозрачные шторки, он посмотрел на преследователей.
Один глаз, надсмехаясь, смотрел на Костюшу, другой, пылая лютой ненавистью - на Фрола. А потом, потом и шторки забегали - туда-сюда, туда-сюда – не останавливаясь, что и вернуло преследователей в боевое состояние.
«Ну, всё… допрыгался, мышь летучая», - подумал Костюша, довольно потирая ладони. А Фрол, глядя в ненавидящий его глаз, рассмеялся, и широко раскинув руки, двинулся к демону.
- Будем брать. Захожу на хвост, прикрывай, - сказал Фрол. – Ути-ути, цыпочка ты наша… иди-ка, голубчик, к дедушке Фролу, скоренько иди, не боись…
Кажется, охотники поверили в справедливость - в кои веки так вот повезло! Но радость была недолгой. Демон, отодравшись от стены, начал медленно сползать к пятну, которое – о, ужас! – прямо на глазах превращалось в самую настоящую нору.
Нет, такого и быть-то не могло?
Голова и туловище демона скрылись в «проклятой» дыре, затягивая за собой и крылья - дело осталось… за ногами.
- Счастливо оставаться, бестолковщина лохматая! - вывернув голову, прошепелявило бесовское отродье и, гаденько хихикнув, произнесло самое оскорбительное слово, какое – именно к такому случаю! – осмелилось вспомнить. Да оно ещё и цыкнуло - вот уж точно, нечисть!
Провожая взглядом уплывающие в нору корявые пятки, Фрол сплюнул, совершенно позабыв о присутствующих дамах.
- Это он кому, это он нам сказал? – рассчитывая, видимо, на более тактичное к себе отношение, поинтересовался Фрол.
- И нам, и тебе… и комоду, да и какая теперь разница, – ответил Костюша. Помолчав, он сказал: – Хотелось бы знать, и когда это они переход успели сделать? Да, но откуда они про наш особняк узнали?
Пожав плечами - в полном, что называется, расстройстве – Фрол наклонился к дыре и попытался что-нибудь там увидеть. Но кроме тумана, который заполнял оставшееся пространство, что-либо увидеть было невозможно. К тому же неровные края аномального явления начинали медленно затягиваться.
Тело судорожно заметалось по кровати. Сима чувствовала, что какая-то неведомая сила подняла её над постелью и раскрутила - раскрутила так, что сознание перестало воспринимать пространство и время.
Длилось это недолго: время осталось временем, но пространство сжималось, скручивалось в жгуты, которые, захватывая, тянули сознание в разные стороны, грозя разорвать и превратить его во множество сгорающих пылинок.
Сима ничего не видела, ничего не чувствовала; но она знала, что у неё были, вернее - есть только «свои?» с перепонками руки, настойчиво царапавшиеся к близкому пределу. Она была в тоннеле, который быстро сужался, закручивался как спираль. Она знала, что предел станет концом её сознания и началом чужого… Она понимала: конец воронки, – это есть её предел! И она закричала, она не хотела в это верить – она не могла этому покориться!
Края дыры медленно затягивались.
- Ноль, тире, один – в пользу гостей. Матч закончился, - прокомментировал ход дружеской встречи Фрол.
Он хотел засунуть в нору чесальный палец, чтобы проверить серый туман на плотность, но вовремя от этой затеи отказался – мало ли что? Неразумно и довольно-таки бездарно лишиться незаменимого органа показалось ему крайне бессмысленным. И только он собрался выпрямиться, как что-то стукнуло его по плечу, больно дёрнуло за бороду и красно-коричневой тенью скрылось в норе.
Костюша с Фролом только и видели, что чёрный кончик пушистого хвоста!
Костюша, удивившись такому повороту дела, оглядел комнату. Не обнаружив ничего подозрительного, он поднял голову и – строго, но никак не грубо - обратился к люстре, как к главному свидетелю: кто-кто, а она уж точно всё видела.
- Кто это тут прыгнул? – заинтересовался Костюша.
- Ну?! – продублировал, согласившись с вопросом, Фрол.
Люстра, звякнув плафоном, мигнула в сторону «Дамы». Взоры устремились к полотну великого Леонардо.
Невозможно поверить: дама повернулась так, что теперь все видели её лицо анфас! Это могло озадачить кого угодно. Брови её поднялись так высоко, что казалось, тонкая ниточка солнечного янтаря вот-вот оборвётся и золотистыми каплями рассыплется по бархатному одеянию. Широко раскрытые карие глаза, полные слёз и недоумения, отчаянно пытались найти у окружающего мира хотя бы малую толику сочувствия и сострадания: они кричали, молили о помощи!
Костюша был очарован прелестью нежного личика. Но остановив взгляд на бархате платья, он обомлел: рука её касалась мерзкой пустоты… Милый, ласковый, нежный и, безусловно, преданный зверь исчез. Исчез – и всё тут!
- Вот тебе и фокус, – также заметив отсутствие зверька, сказал удивлённый Фрол. – Как это получается? «Дама» теперь без горностая будет, что ли? Интересный сюжет получился.
От такого, по правде говоря, «чёрного» юмора у Дамы случилась невыносимая мигрень.
- Прекрати, Фрол, - резко сказал Костюша и, помедлив, спросил: - А это не он, случайно, через тебя в дырку прошмыгнул? Ты не заметил? Красненький весь из себя…
- Не красный, а коричневый... А кончик хвоста, если хочешь знать, у него чёрный был.
Фрол собрался с Костюшей крупно поссориться, как из дыры, почти затянувшейся, раздался невыносимо нудный скрипучий писк, а затем послышалось и непередаваемо довольное урчание. Охотники моментально заняли позиции по обеим сторонам неспокойной аномалии. А один из стражей «Ночного дозора» - именно тот, кто никогда не снимал кирасу – решил, что без него в такой-то катавасии никак не обойдутся, и прыгнул вниз на помощь. Правда, в начале полёта он крайне неудачно зацепился перевязью шпаги за выступ рамы, да так и остался висеть, подрыгивая ногами и сконфуженно поругиваясь.
Из растерзанного проёма стены показался чёрный кончик хвоста, за ним – коричневая спинка и, наконец, голова с прижатыми маленькими ушами. Теперь в этом существе легко можно было узнать зверька - того самого, удравшего от Дамы и испортившего ей настроение. Несоответствие заключалось лишь в окрасе меха, хотя именно сейчас такое отличие мало кого интересовало.
Горностай, упираясь в стену задними и передними лапами, дугой выгнув спину, рыча и повизгивая, тащил за собой цеплявшегося за края беса. Бес пищал так, что можно затыкать уши, а заодно… очень уж некрасиво выражался.
Ругань и грязные оскорбления разлетались по комнате, гадко «налипая» на всё подряд. Ну, а что касается блохастых горностаев, то хуже зверя в мире нет!
Прихватив беса острыми клыками за загривок и собрав все оставшиеся после борьбы в дыре силы, зверёк отодрал-таки его от стены и крутанул так, что бес, громко стукнувшись головой о плинтус, потерял ориентацию и, похоже, соображение.
- Сразу видно родословную, профессионал работает! – похвалил Костюша.
Сима очнулась от странного толчка, почти удара. Ей показалось… или нет… она ещё и кричала? Повернув голову, Сима посмотрела на мужа. «Лицо его, но – чужое. Но я это лицо видела, я это лицо знаю, слишком хорошо знаю, я его только что видела!» - подумала Сима, растерянно подтягивая к подбородку одеяло.
К горлу подкатил комок – шершавый и злой. Глотать невозможно: болело горло, пламенем горели губы, особенно в уголках рта. Ей казалось, что невиданное количество измазанных липкой грязью живых шипов вонзилось в тело; ей хотелось стряхнуть с себя всю эту гадость, мерзость.
Но вдруг! Всё стало в простоте своей удивительно понятным и ясным: так было нужно, так было необходимо! Оставалось только перетерпеть - и всё пройдёт: не будет гадкого комка в горле, от тела отвалятся мерзкие шипы, и губы никогда больше не будут произносить чужие слова. Она станет свободной – вот и вся правда… после боли. И ещё: она знает то отражение, которое видела перед собой. Но главное - она навсегда запомнит оставшуюся где-то там «прошлую» себя.
Не переставая рычать, зверёк покосился на Костюшу, потом - на Фрола и, приподняв сникнувшего беса, потащил его на середину комнаты, где - чем-то отдалённо напоминая средневековую плаху - томилась в предвкушении звёздного часа блистающая тумбочка. Похоже, что Фрол не зря натирал её бока рукавом рубахи, как чувствовал, наверное…
Горностай, широко раздвигая передние лапы и невежливо наступая задними лапами на волочащиеся по половицам крылья - отчего и спотыкался – тащил добычу к месту всеобщего обозрения. Не зная чувства жалости, он через каждые пару шагов заставлял «крылатого» биться мордой об пол.
«Ну, зверюга», - только и успевал подумать оглушённый демон.
Горностай, так и не отпустив загривок беса - редчайшей добычи всех времён и народов - добрался до тумбочки. Здесь зверёк положил добычу перед собой, сел на безвольно поникшие бесовские крылья, придавил передними лапами то, что в народе называется шеей и плечами и победно задрал хвост тру¬бой.
Все знали, конечно, что хвост таким вот манером установленный – есть отличие, и довольно принципиальное, домашних питомцев от выходцев из среды дикой и необузданной. Но ввиду особых обстоятельств замечаний в адрес победителя не последовало.
Фрол и Костюша с обеих сторон окружили импровизированную плаху. Горностай поднял голову и умоляюще посмотрел им в глаза: сначала Фролу, затем и Костюше.
- Сиди уж… охраняй. Твоя добыча, - успокоил зверька Костюша и ласково, совершенно не опасаясь зубов, погладил ярко-коричневый мех.
- Знаешь, почему он вдруг коричневым стал? – спросил Фрол.
А спрашивал он с таким таинственным видом…
Было ясно - Фрол в последнее время тем и занимался, что не пропускал ни одной телепередачи, из которых можно черпать и черпать... Из другого измерения было видно, как образование у него даже из карманов вываливалось.
- Лето, Фрол, лето на дворе. Это он зимой белый, а летом… сам посмотри: какой красавец. А коли в лето попал, то будь добр - соответствуй! – нанёс удар ниже пояса Костюша
- А-а. Ну, тогда понятно… – скривился Фрол
Костюша улыбнулся и похлопал Фрола по плечу.
- Ну-ка, напарник, оцепени его. У тебя это всегда хорошо получалось. Бойца нашего не задень только, - остерегаясь излишней ретивости Фрола, попросил Костюша.
- Красса! Я теперь его Крассом называть буду. Подходит, да?
- Подходит, - согласился Костюша и повернулся к Даме. - Вы не против, синьора?
Дама прикрыла рукой пустое «место» и отвернулась.
Фрол картинно простёр руки над тумбочкой. Сказав горностаю: «Подвинься», он что-то торжественно забормотал. Костюша посмотрел на заклинателя и подумал: «Хорошо ещё, из бороды ничего не выдёргивает».
Через минуту от процесса «оцепенения» стало навевать обыкновенным жульничеством.
- Долго ещё оцепенять будешь?
Вопрос задавался Фролу. Тот вышел из транса и, покрутив головой, заметил-таки Костюшу:
- Ба, какой сюрприз! Знакомые всё лица!
- Ты закончил?
- Давно уже. Это я так… форму поддерживаю, - заверил Фрол и внимательно посмотрел на беса. – Ну, что наш клиент? Как вы себя чувствуете, дружок?
Бес молчал.
- Кажется, приходит в себя, - отметил Костюша, разглядывая клиента.
Горностай-Красс насторожился, навострил уши и обнажил идеальный прикус – неизвестно, кому что на ум придёт.
Бес зашевелился, попытался встать – не вышло. Тогда он приподнял только голову, раздвинул на рыбьих глазах шторки, через отсутствующий зуб потянул воздух и сказал: «Воняет».
Громко, между прочим, сказал!
Комната, до сего момента добросовестно хранившая тишину – чем неукоснительно соблюдалось необходимое условие для успешного завершения операции - почувствовала себя незаслуженно оскорблённой.
- Да как он смеет, нечисть, перепончатая! такие слова про нас разговаривать! – ярким светом зарделась (тут же, правда, и потухла) больше всех обиженная люстра.
Глава 12.
«Ночной дозор», возмущённый, пришёл в неописуемое волнение: барабанщик поднял тревогу и несколько раз бабахнул колотушкой по коже барабана. Бывалый воин, одёрнув красный и не единожды нюхавший пороха сюртук, начал забивать мушкет. Кирасир, которого не без труда и дружеских тумаков втянули на полотно, собрался навестить оружейников, рассчитывая добыть у них чего-нибудь солидно и громко стреляющего.
При всём том, в этой сутолоке и при непомерном желании некоторых субъек¬тов хоть как-то выделиться и обязательно звякнуть острым железом, один лишь предводитель отряда, разодетый как на «приём», сохранял истинно дворянское спокойствие.
Опустив голову, он разглядывал ботфорты, молча внимая разгневанным речам муниципального инспектора. Несколько отстраняясь от возникшего ажиотажа, ведя беседу – неторопливую, но, нисколько не сомневаясь, значимую – они вышагивали по булыжникам, создавая таинствен¬ный и умный вид. Чиновник, облачённый в чёрного бархата камзол и того же цвета башмаки – той же тональности банты на башмаках идеально соответствовали той же чёрной шляпе – вдохновенно рассуждал о происках колдовских сил и несомненной пользе очищающего костра.
По мнению чиновника, вопрос должен быть решён незамедлительно и неуместным толкованиям не подлежать, совершенно!
Вот только где бы костёрчик лучше развести? Нет, это и вопросом быть не может. Взгляд его недвусмысленно падал на блистающую поверхность тумбочки. «Я думаю, вы со мною согласитесь?» - настойчиво вопрошал чёрный чиновник.
Предводитель сострадательно окинул белый шитый золотыми нитями камзол и вернул взгляд на ещё не растоптанные ботфорты. Ах, сколько же нервов, потраченного времени – в основном касающегося милых белошвеек – могло уйти в небытие, то есть испариться впустую.
Каравеллы, стычки с пиратами, неосторожная дружба с незнакомой цивилизацией представали в его сознании более важным делом, чем глумление над каким-то демоном. Представив огонь, пепел и зловоние, предводитель – в том, что касается незамедлительного разведения костра – с чёрным чиновником соглашаться не спешил. У предводителя оставались кое-какие претензии ещё и к «криворуким» сапожникам.
Оставив проблемы быта на усмотрение других сил, он повернулся лицом к чиновнику и высказал предположение, что в таких случаях в первую очередь необходимо провести тщательное дознание. А всё, что касается кардинальных мер и экзекуций, - это потом… ну, может, завтра… где-то, что вполне допустимо, после полудня.
Чувствуя резко негативное к себе отношение, демон не решился более будоражить общество неприятными для слуха словцами и выражениями. Потому и устремил он чувства и остатки цепенеющей энергии в адрес недоучившихся «барабашек» и, разумеется, представителя лесной фауны.
- Да если бы ни этот щенок… - только-только начал произносить он обличительную речь, как тут же ощутил на загривке зубы Красса.
Шторки на бесовских глазах моментально захлопнулись, послышался сдавленный хрип:
- Крылья, крылья не вздумайте испортить, сатрапы! Мне ещё работать…
Костюша, не обращая и малейшего внимания на оскорбительное поведение беса, подмигнул Фролу и громко спросил:
- Ну, что? Начнём, пока Луна не закатилась?
- А чего тянуть? – ещё громче выразил согласие Фрол. – Может, их начальство этого деятеля возле пяток своих давным-давно видеть желает… аж исстрадалось; а он, подлец, прохлаждается тута! И что это за отношение к работе? Поехали… тело, если пожелают, после вернём.
Тело же, прослышав о вражеских намерениях, незамедлительно покрылось тлеющим пеплом. Из-под шкуры и рыбьей чешуи прямо-таки сыпалось само недовольство, пылающее злыми искрами.
Кое-кто – в основном, из лиц, что представляли дозор - откровенно улыбался, заранее пересчитывая по карманам монеты и довольно потирая ладони. Заключение пари на прибыльный исход дела казалось неизбежным.
Дамы, согласно особому положению, представили себя в партере и занялись поиском кружевных платочков; а люстра уведомила пружины о том, что они являются присяжными заседателями – больше некому. Больных да заспанных (интересно, а кого на этот раз она имела в виду?) люстра попросила не беспокоиться и шпорами без нужды не звякать.
Осознав смысл сказанного, демон со скрипом отжался от полированной поверхности и, принципиально не замечая зубов Красса, заволновался:
- Стоп, стоп, стоп! Вы чего это, господа, пытать меня собрались, что ли? Не имеете права! Расцепите меня немедленно! Фрол, это тебя касается, между прочим. Нет? Тогда… караул! Помогите!
На помощь ему никто особенно не поспешил, да и не тот интерес, и в этой ситуации дело понятное; к тому же сейчас ему мог помочь лишь какой-нибудь случайный доброхот, да и то – не безвозмездно.
- Ах, так? Ну и пожалуйста, - «поплыв по течению», поник зловредный бес, - можете спрашивать. Лучше, если спрашивать будешь ты, Константин - всё потому, что Фролу этому я не доверяю: он и патроны у меня вмиг найдёт и, глазом не моргнув, наркоту подкинет. Да, оправдывайся потом перед ребятами. Ты же знаешь, что у нас с этим строго.
Не успел Костюша ответить, как взбешённый Фрол, почти засунув бороду в пасть демону, закричал:
- На кого, рыба тухлая, горбатишь?! С кем работаешь? Где, колись быстро, подельники твои?
В комнате наступила суровая тишина.
Кого-то такая резкость могла и удивить, но только не Костюшу.
- Ну, знаешь, Фрол. Как-то… слишком банально у тебя получилось. Что-то похожее мы где-то слышали. Не так ли?
Фрол застыл и растерянно посмотрел на Костюшу.
- Сдаётся мне, дружище Фрол, что за последние семьдесят лет – пока мы с тобой не виделись – «отпахал» ты на славу! Могу даже сказать в какой именно системе. И как это тебя угораздило, а?
Фрол достал «чесальный» палец и поскрёб бороду.
- Извини, прорвало. Знаешь, Костюша, столько лет как я «их» не «курирую», так всё равно кошмары каждый день во сне вижу. Вроде бы и помогать послали - таких как этот, вылавливать - да ошибочка вышла: не по тем мы «молотить» начали. А пока разобрались, что со своими же бьёмся, бесята в кожаных тужурках систему захватили, а нам все выходы закупорили. Вот и пришлось в их «соку» вариться. Противно…
Демон всё-таки смог совершить невозможное, то есть продержаться до последних слов Фрола, не издав ни звука. Он молчал. Душа горела, жутко хотелось чего-нибудь ввернуть. И вот, заметив в повествовании точку, демон по¬вернул голову к Крассу, довольно хмыкнул и сказал:
- Посмотри-ка мне в глаза, пушистик, и оцени: а не слишком ли маленькая слеза по щёкам моим прокатилась?
Фрол криво усмехнулся, демон продолжил:
- Видит Бог! Ох, простите, оговорился… извиняюсь. Все видят, что я ни в чём не виноват. И вообще, чтоб вы знали, я самый безобидный демон на свете - демон по принуждению.
Костюша мягко, по-дружески. отстранил Фрола, засунул руки в карманы и, слегка наклонившись к демону, негромко – но так, что слова его были слышны всем – сказал:
- По принуждению, говоришь? Ну-ну. Пока ты Переход когтями царапал, я - по своим каналам, конечно - архивы ваши полистал. Дело то - секундное. Интересно послушать, что там о тебе сказано?
Фрол, не разобравшись в ситуации, подозрительно посмотрел на Костюшу. Из-под лохматых бровей изучающим взглядом он окинул комнату – так кто тут шутить изволит? – и задался немым вопросом: «Когда ж это он успел? И главное – мне ни слова!»
Но посмотрев на беса, Фрол вдруг… бац! увидел – тот тоже был в сомнении. Видимо и беса очень удивили слова об Архиве, о чём он в весьма нагловатой форме не замедлил высказаться:
- Костюша, дорогой ты мой! Да кто б тебе их показал? Да тебя, Костюша, к этим архивам и на пять измерений не подпустят! И не такие герои пытались. Медальку они, видите ли, чёрной стороной нацепят… да и щеголяют себе. Думают, – ну и народец пошёл, а?! – что и они из того же теста. И где они теперь? Хи-хи-хи, ха-ха-ха и хо-хо-хо! Понятно?
Смачно цыкнув, демон, вспоминая прошедшие времена, приосанился и гордо осмотрелся вокруг.
Тем временем Костюша достал что-то из кармана рубашки и поднёс это к бесовскому носу.
- Меж страниц лежало. Узнаёшь, исчадье Ада? – спросил он.
- Чемерица? Не может быть. Неужели… так ведь… тысяча лет уже… ну, вы, ребята даёте. А с другой стороны… пора бы и забыть. Тоже мне, расплодились тут сыщики всякие, доморощенные, – «исчадье Ада» снова гаденько цыкнуло и отважилось на реванш: - Слабаки вы, ребятки! Со мною лишь Экзарх Византийский мог справиться, да только сгинул он. А вам, позвольте поинтересоваться, что за резон?
Фрол, который до этого момента, то есть до слов об Экзархе особенной радости «при народе» не выказывавший, теперь откровенно расхохотался, чем – вероятно, вовсе того не желая – шокировал всю честную компанию. Он присел, похлопал ладонями по коленям, постучал валенками об пол и между приступами хохота пытался бесу что-то сказать. Да вот только чего-нибудь вразумительного из бороды его не исходило. Он с таким рвением махал перед щербатой мордой «чесальным» пальцем, а затем так завидно громко стучал им по собственному лбу - рискуя навсегда лишиться оного перста – что демон (ну, не такой же он всё-таки глупый, как этот Фрол здесь распинается) наконец-то сообразил. Ему стало страшно - палец указывал на Костюшу.
По перепонкам крыльев, как из пепла, от подобия шеи и до крошащихся когтей разлетались искры, с треском отрываясь от кожи, костей. Но обречённо отметив присутствие гораздо большей Силы, искры затухали, падали и исчезали.
Демон съёжился и стал ещё меньше. Он со страхом и злостью смотрел на Костюшу, не мигая и не шевелясь. Постепенно взгляд его стал тускнеть. Наконец, он тихо проговорил:
- Я узнал тебя. Ты – Кост Экзарх.
- Ты прав, Грезиль. Теперь об этом здесь знают двое - ты и Фрол. А вот что ты тут делаешь, так это мы скоро узнаем. Ты же постарайся вспомнить: зачем и почему ваше безобразие здесь оказалось. От честности ответов будет зависеть не только будущее твоё, но и настоящее. А пока я проведу небольшой экскурс по закоулкам истории.
Демон обречённо кивнул.
- Вот ведь как оно повернулось… - пробормотал он и прикрыл шторки; последние искры ссыпались с перепонок и, ярко вспыхнув, окончательно потухли.
Не сомневаясь в том, что слова его восприняты правильно, Костюша отвернулся от тумбочки, поднялся над полом и, как растворившись, оказался сидящим на диване.
- Что, всё так серьёзно? – спросил Фрол. По опыту общения он знал, что Кост Экзарх никогда не стал бы «принародно» раскрывать свои возможности.
- Серьёзнее и быть не может, - ответил Кост, огляделся вокруг и, словно откуда-то вернувшись, улыбнулся: - Ну, ничего… разберёмся.
- Итак, господа, - начал Костюша, - вы видите перед собой Грезиля, действующего демона из чина Престолов. Именно его мы потеряли из виду - уж извините за нерасторопность - почти четыреста лет тому назад. А потеряли мы его сразу же после «Луденского дела». Был тогда на юге Франции небольшой городок Луден, где на окраине среди цветущих садов за серыми стенами монастыря находили прибежище монахини-урсулинки. Уединившись от земных сует и усердно молясь Спасителю, отстранились они от мирских соблазнов и прочих затмений. Тогда-то целая орава бесов - под предводительством Левиафана, из чина Серафимов, и при явном попустительстве самого Вельзевула - накинулась на несчастных монахинь-урсулинок и подло их терзала! А терзали их с той особой жестокостью, которая присуща лишь демонским натурам, криво усмехаясь, доводя невольно одержимых до самого гнусного грехопадения, какое только можно себе представить. Именно тогда демоны впервые нарушили договор «чёрно-белой медали». А в нём-то, главное, и закреплялось нерушимое на все века и пространства равновесие добра и зла. И сам Вельзевул что-то не то делать стал…
- Извините, Костюша, - решилась перебить Жозефина, - но для чего так необходим был договор? Почему добра не может быть больше? Я не могу этого понять.
- Дорогая Жозефина, – грустно улыбнулся Костюша, - представьте себе: если зла будет больше чем добра, то зло сожрёт всё, а потом и себя…. Когда же не будет зла – добро от лени разжиреет, станет никому не нужным и, в конце концов, зачахнув, исчезнет. Люди не умеют обращаться с добром. Жаль, конечно. Природе необходимо равновесие. Для того и понадобился «Договор медали».
Из угла комнаты, за диваном, послышалось нетерпеливое движение и скрип.
- Ну, это мне понятно, – подал голос, отчего-то проснувшись, венский стул. – А-а-а… что там дальше, с милыми урсулинками? Подробнее нельзя? Мне бы из первых рук хотелось… этому, как его там, Грезилю можно дать слово?
- На костёр ему пора, а не слово давать!
- На костёр! И никаких равновесий!
Стало ясно, что дозорные всю имевшуюся наличность успели поставить на «очищающий костёр».
- Тихо! У нас суд присяжных имеется, – возмутилась законопослушная люстра, – ему и решать. Развели тут средневековье, какое-то. Продолжайте, пожалуйста, господин Эк…
Люстра была ближе всех к демону и всё, оказывается, слышала – вот чуть и не проговорилась.
- Итак, - продолжил Костюша, - нам пришлось вмешаться. Для изгнания бесов из Парижа в монастырь были присланы несколько святых отцов, которые и должны совершать обряды по усмирению «демонобесия». Одним из них был отец Сюрен. После он об этом «деле» даже книгу написал. Не хотелось говорить, но в него и вселился один из нас. С тех самых пор отец Сюрен стал величайшим экзорцистом; важно, что он и сам в это поверил. Долго трудились мы над «изгнанием», почти всех демонов уговорили из монахинь выйти, да только Левиафан впал в неистовство, да и Грезиля к себе подговорил, чтобы зла более натворить. Накинулись они тогда на отца Сюрена, и извели бы его страшными истязаниями - «…желаниями плотскими отравляем, памяти и ума лишаемый…» - если бы не наше заступничество.
Правда, отец Сюрен уже не был Сюреном.
Да, долго неистовствовали демоны, но убрались и они. И всё бы хорошо закончилось, но когда демоны уходили, лиши¬ли они одного из «наших» главного дара - без тела физического жить. Так и существует до сего времени. Сил у него, знаю, таких как раньше нет, но по¬мощь нам посильную до сих пор оказывает.
- Да знаем мы! Сюрен – экзорцист, Сюрен – экзорцист! Да какой из него… Книжонку накалякал, умник. Он-то и не догадывался, чего ж таки, не подумавши, вы с ним сделали, – поднял «нос по ветру» Грезиль. - Интересно, а кого вы после отца Сюрена обработали, а?
Заметив пристальный взгляд Фрола, он осёкся и перевёл тему разговора в другое русло.
Пустив давно обещанную, к делу созревшую порцию слезы, Грезиль поднял глаза к потолку, к люстре и, как бы у неё одной надеясь найти поддержку, пробормотал:
- Ну, а я тут при чём? Никого не убил, никого с ума не свёл… ну, побаловались мы с монашками – вот и всё. Вы-то, уважаемая, должны меня понять.
«Ага! Прям сейчас я и буду тебя понимать. Нашёл себе подругу, понятливую» - смутившись, не стала вслух высказываться люстра.
- А кафедру, церковную, не ты ли прихватил, да на башню соседнего замка вверх «ногами» поставил? – напомнил Костюша.
- Ну и что тут такого, особенного? – искренне удивился Грезиль, - тоже мне… кафедру зашвырнуть, шалость малая, всего-то.
Но умолчал Грезиль, что не он, а бес Нефтали из чина Престолов этакую штукенцию с той кафедрой проделал - завидовал, наверное, этому Нефтали.
При последних словах беса комод, очнувшись от безразличия, прочувствовал собственные размеры, вес, сопоставил полученные данные с расстоянием от церкви и до крыши замка – что, конечно же, было абсолютно приблизительными расчётами, но… – и зауважал демона!
По территории, зорко охраняемой неподкупным дозором, прошёл одобрительный ропот – мужская солидарность, всё-таки! Некоторые стражи – особенно те, кому «посчастливилось» неприятно поднатореть в азартных играх – уже искоса поглядывали на маленького и быстро потеющего горожанина. Он добровольно предложил свои услуги по подсчёту денежных средств и, обязательно, сохранения гарантий честного расчёта – «…но это уж, когда дело подойдёт к завершению, господа дозорные».
Новоявленный букмекер, мало кому известный и непонятно откуда взявшийся, - видимо, нутром чувствовал запах монет - успев внедриться в нестройные ряды дозора, теперь засуетился и начал оглядываться. Как только дело приняло незапланированный оборот, он, опасаясь самосуда, тут же прекратил приём ставок на «очищающий» костёр. Надвинув на глаза широкополую с невысокой тульей шляпу, он не без дрожи в коленях оценивал наиболее вероятные пути отхода к ближайшему переулку - самому тёмному и извилистому.
Фрол подозрительно оглядел комнату и понял, что дело разворачивается никак не тем местом и совсем не в ту сторону: рейтинг Грезиля стремительно разбухал! На глазах. Надо что-то делать.
Фрол взял у Костюши стебель чемерицы и сунул его под нос Грезилю.
- А это ты помнишь, умник? Ну, мигай быстрее. Может, чего интересного расскажешь, ежели поднапрячься?
Бес отвернул голову и надменно прикрыл глаза шторками.
- Не хочешь рассказывать? Хорошо, тогда я сам это сделаю. Ты как, не обидишься? - уже спокойно заговорил Фрол. – Интересные вы ребята… натворят чего-нибудь, а потом сами же и в кусты. А нам-то очень хочется знать: и чего это ты там, ещё в Константинополе, при Михаиле околачивался, а? Молчишь? Ну и ладно, я коротенько - о царе, знаете, не след длинно болтать.
Фрол оглянулся на Костюшу и продолжил:
- Принёс как-то евнух Иоанн вот эту самую веточку чемерицы Зое, царице византийской. Это я об Иоанне Орфанотрофе говорю. Он ещё при царе Романе возвысился: препозитом стал и ведал, ни много ни мало, а церемониями царских приёмов, и влияние на особ высоких имел никем не оспоримое. Он-то и расска¬зал царице о «чудодейственной» силе растения этого. Недруга, сказал, что препятствия чинит, с дороги уберёт - не сразу, конечно, но уж точно и без сомнений; а лекари не ту болезнь признают – значит, останется всё в тайне. И может, не хотела никакого греха царица, да и свидетельств на то до сих пор не отыскалось, но понюхала она эту веточку совсем неосторожно. Мне дальше продолжать, Грезиль?
Демон упорно молчал.
- А на листике том, прошу внимания, сидел Грезиль, собственной персоной! И так он съёжился, что простому глазу незаметен стал. И влетел он в царицу так тихо и бархатно, что ничего она не почувствовала. И никто - ни сподвижники его, ни Кост Экзарх - не мог понять: да куда ж этот Грезиль подевался? Всюду обыскались, но нет нигде! А со временем и забывать стали. Но минуло два года, как простилась Византия с Романом, а на его место молодой «соитель» Зои сразу же и провозглашён был. Михаилом Четвёртым его величать стали. Но отчего-то и с ним тяжёлые недуги приключаться начали: то «падучая», то припадки истерические, что не ко времени… а дела государственные в расстройство великое приходили. Никому такое положение не нравилось - ни Экзарху, ни Вельзевулу. Империя-то им тогда, как сейчас выражаются, подведомственной была. Наконец - а было это при личной встрече у «подписного» камня - додумались они, что всё это есть проделки карьериста Грезиля. Перескочил он, оказывается, из Зои пря¬миком в Михаила! А если это так – значит надо его силы демонской лишить. А в придачу… надумали его ещё и по «мужской линии» на весь вертеп опозорить, то есть «оскопить». Но это уж, решили, как получится, то есть по обстоятельствам и по желанию высоких сторон.
- Ну… не знал, не знал. Чего угодно мог подозревать, но только не это!
Грезиль огорчённо покачал головой и скорбно вздохнул.
В рядах дозора по¬слышались неодобрительные реплики: «Ну, на костёр его можно… можно четвертовать… а можно, в крайнем случае, попробовать в мешок засунуть и в воду… но чтобы такое вот!»
- Демоны не тонут, - гордо заметил Грезиль. - Но всё равно, спасибо за со¬чувствие, господа! И что ты теперь скажешь, Фрол? Ты «глас» народа слышал?
Фрол на провокацию не поддался – бесы всякие тут, ещё, знаете ли – дискутировать не стал и продолжил:
- Постановили они это, друг с другом согласились и решили действовать. Вельзевул сказал, что не сподручно ему как-то своего подчинённого за загривок трепать: мало ли что у котлов кипящих подумают. Зато светлейшему Экзарху он позволяет делать с отступником всё, что ему на ум придёт. А если «не придёт», то Вельзевул по старой дружбе подскажет.
И взялся Экзарх за выправление дел государственных. Выманил он Грезиля из царя, да вот бес этот извернулся и снова в Зою забился, и выходить категорически отказался – ну, на отрез! Кост особо и не настаивал, главное - чтоб на виду был, то есть под надзором. Но и в том несомненная польза была.
Михаил дела в Византии поправил, войско сильное собрал и на варваров воевать отправился. Вернулся он с победой, а вот здоровье своё охранить уже не мог. Подсказал ему тогда отец Константин мысль здравую и полезную, которой Михаил и последовал. Оставил Михаил царский трон и ушёл в монастырь Космидии, где: «…переселившись из этой жизни в жизнь лучшую, он радовался и ликовал, и легко и быстро ступил на стезю духа».
- А что, Грезиль? – забыв о собственных огорчениях, спросила заплаканная Дама.
- Ах, да. А Грезиль пробыл с Зоей до самой её кончины, так что завидовать ей не в чем – вот пожалеть только…
- Ну, это ещё как сказать, - весело хрюкнул Грезиль и захихикал. – Много, вижу, вы в таких делах понимаете!
Дама с интересом посмотрела на «бесёночка» и подумала: «Вот тебе и демоны! А мне рассказывали, что в жизни всё так плохо, гадко и… скукота одна, а демоны все сплошь подлые». Внимательный зритель мог бы заметить, что слёзы её сразу же и просохли.
Фрол почувствовал перемену настроений и поспешил закончить рассказ.
- А потом… на целых шесть сотен лет пропал, - неуверенно заговорил он. – А… перед самым Луденским разбоем Левиафан его где-то отыскал и опять привёл к шефу. Ну, тот Грезиля, видите ли, сразу же и простил – отходчивый уж слишком. А потом, потом-то он на пару с Левиафаном опять куда-то подевались. Жульё – иначе не скажешь. Зато сегодня нашлись. Друга-то своего, где оставил? Поздоровались бы.
Зная, что правдивого ответа он всё равно не получит, Фрол таким вот неожи¬данным поворотом и закончил рассказ.
- Отцом Жоржика друг его занимается, - ответил за демона Костюша и добавил: - Сам же он над Серафимой издевался. Правильно я говорю? Он у них всё больше по женской линии специализируется.
- Не могу вам лгать, Экзарх. От вас всё равно ничего не скроешь, от вас только скрыться можно… на время, - залебезил демон. – Простите, что проговорился, то есть имя ваше произнёс.
- Так ты оставил Серафиму в покое или как?
Грезиль утвердительно кивнул мордой и попытался что-то объяснить, гнусаво пробубнил несколько слов, но тут же замолчал.
Кост, не слушая Грезиля, подошёл к комоду, постучал по нему пальцами, улыбнулся Жозефине и обошёл всю комнату. Затем он забрался на диван, сел и покачался на пружинах. Комната с напряжённым интересом наблюдала за Костюшей.
Он протянул руку, положил ладонь на спинку венского стула и спросил:
- Ты сегодня сколько «плесени» на грудь принял?
Стул шаркнул ножкой. Хотел он и остальными ногами такое же действо произвести, но не рискнул. Сосредоточившись, стул прокашлялся и чётко по-военному ответил:
- Для гусара – чистый мизер. Но… по мне, как ящик шампанского... Странно.
- И я так думаю, что странно, - согласился Костюша и жёстким голосом, обращаясь к демону, спросил: - Это ты, вечный лгун, пружину перегрызть пытался? Что, не твоя работа? Молчишь? Может, мальчонка вам нужен? Забыли, наверное, что детей в такие дела нельзя впутывать. Да нет, не могли вы этого забыть. Так вот, отвечаешь честно или не будет тебе прощенья! И кто же из вас попугать его хотел? Очень мне это интересно. Левиафан – тот в отце, ты – в Серафиме, а кто ещё здесь из вашей братии?
- Да никто эту пружинку не трогал, да и кому она нужна! А мальчонка не мне поручен.
Грезиль посмотрел на стул и засопел. Фрол, похоже, во всём разобравшись, подошёл к стулу и заглянул под сиденье.
- Здесь он. Прилип, родимый. Не успел удрать. Да и некуда, переход-то закрылся. Ну что… оцепеняю?
- Кого?
- Друга его.
Костюша кивнул. Но сначала, решив удостовериться в наличии ещё одного беса, он наклонился к стулу и сам осмотрел «прилипшего».
- Прилип, то есть влип ты основательно и, кажется, надолго. Останешься ты здесь под присмотром нашего лучшего стражника венского стула. Но не расстраивайся. Если, как говориться, уважать его будешь, то тебе его компания обязательно понравится. Можешь мне поверить.
Фрол, не откладывая дело в долгий ящик, быстренько провёл экспресс-оцепенение. Немного «оцепенев», совсем ещё молоденький демон хотел малость повыть; однако благоразумие взяло верх, почему и решил он от проявления излишних эмоций временно воздержаться.
Костюша посмотрел на Фрола.
- Отправляй «крылатого». Нечего ему здесь делать.
- Так он же ничего не сказал?!
- Одно только их появление объясняет многое. А молодого демона мы здесь оставим. Ты как, Фрол, думаешь: бить будем или правду крючьями калёными выпытывать начнём?
- Что вы, что вы, господа?! Да что вы такое говорите?
Это уж не поняла ситуацию Дама.
- Ясненько, шеф, разберёмся, - криво усмехнулся Фрол и, отстранив горно¬стая, взял Грезиля за крылья.
По пути к Переходу демон, закатив глаза, спросил Фрола:
- Дружище, Фрол! Позволь поинтересоваться: а-а… на сколько лет ты меня того?
- На двадцать.
- Ну и змей же ты, Фрол! А я тебя на шабаш пригласить хотел.
- Перебьюсь, - хмыкнув, ответил Фрол. Подойдя к стене, он постучал по ней валенком. – Эй! Спите там, что ли? Принимай тело.
- Погоди, дай слово последнее молвить, – попросил Грезиль.
Дыра разверзлась. Фрол замешкался. Этим моментом демон и поспешил воспользоваться.
- А знаете, Кост Экзарх, как великолепно на вас тогда ряса настоятеля смотрелась? Как сейчас помню. А что стоит та же цепь из золота и с крестом! Жаль, что не в каменьях драгоценных убран был. И где всё это? – Грезиль хмыкнул и, покосившись на дыру, от всей души рассмеялся: – Ну, я не могу! Эти джинсики, эти космы, а о Фроле без слёз и говорить невозможно - караул, да и только!
Продолжить демону не удалось: стремительно влетая в дыру, он нигде даже не зацепился.