Давно позади тридцатый год. Жизнь в селе стала успокаиваться, приобретать какие-то неведомые, непонятные, не имеющие привычного смысла, формы.
Вошли в обиход слова: "колхоз", "звено", "бригада", "бригадир". Стали привычными: "колхозный ток", вместо имевшегося за огородом у каждого хозяина "гумна" для обмолачивания зерна; "разные работы" - это куда пошлют: и в поле, и обмазывать глиной стены выстроенных коровников, свиноферм, птичников; на сенокос, или скирдовку. И ещё бесконечное множество мест, где требовались руки, спина, шея безропотных людей.
А безропотность стала беспримерной! Труд совершенно не оплачивался. Безграмотные бригадиры ставили химическим карандашом, усердно послюнявив его, в каких-то затрёпанных, замызганных блокнотиках "палочки". Кто проверял количество этих палочек? Кто хоть раз расписался о своём согласии с их соответствием выполненным работам? Против чьей фамилии они ставились?
Нет, это не безграмотность и тёмность и потому такое безразличие. Все понимали, эти записи на "грамотках" - так тогда называли белые кусочки бумаги для письма - мало пригодны даже для применения на закрутку цигарки, а как документу, им вообще не придавали никакого значения.
Надо сказать, в начале колхозного устроения, на территории одного этого села было четырнадцать(!) колхозов. Вот до какой степени люди не представляли себе, как подойти к этой форме хозяйствования. Однако, скоро началось слияние колхозов и, наконец, образовался один, крупнейший в районе, и он носил имя Ленина до своего краха в девяностые годы...
Как только образовался этот колхоз, его возглавил Михаил Васильевич Карташов.
Удивительная, знаменитая личность! Когда заходила о нём речь, колхозники
теряли дар речи: как могло такое быть? Казалось, именно в это время, одно и тоже, председатель находился на хоздворе, на току или "шмонал" повозку колхозника
далеко в поле на дороге...
О председателе ходили легенды о его необычности, хватке, умении руководить.
Карташов был небольшого роста, приземист, цвет лица, как у народов жёлтой расы, очень чёрные, просто жгучие, крупные и круглые, влажные глаза. Говорил он мало, даже стоя в кругу колхозников, не ораторствовал, не выпячивался, а слушал, изредка поправляя кепку, почти всегда глядя в землю...
Это он выведет с годами колхоз в богатейшее хозяйство, которое сначала будут называть миллионером, потом дважды миллионером, а потом и трижды.
Не боялся он иногда и пошутить, даже когда его авторитет, казалось бы, может от этого безвозвратно пострадать.
Был в селе один парень. Каким-то образом он получил травму головы и серьёзно повредился в уме. Ах, если бы увидеть такую красоту! Высокий, черночубый, раскудрявый! Лицо его и фигура, теперь можно сказать, напоминали
знаменитого на весь мир американского иллюзиониста Дэвида Копперфильда.
Постоянное занятие тяжёлым физическим трудом, выточило его фигуру, чуть прикрытую дурацкими короткими штанами и майкой, открывавшей великолепие плеч, груди, тончайшей талии.
Звали его Коля. И кем-то было прибавлено и прилипло прочно и навсегда - КахАн.
Далёкие от украинской "мовы" жители этой местности, так переделали сочное слово "коханый" - любимый. Лексикон Коли КаханА был крайне беден, состоял из нескольких
слов, но обращённую к нему речь он понимал совершенно.
Кахан, если он не соглашался с кем-то, говорил: "За...муууучиисси" (матом, конечно).
Но если ему кто-то нравился, он своим чудесным голосом
тянул: "Гыыы" и отворачивался. Но тут же поворачивал голову назад, счастливо улыбаясь, сверкая невиданной белизны подковами зубов и снова: гыыы...
Так вот, председатель приехал на колхозный ток. Немедленно к нему подтянулась приличная свита. Все шли, говорили...
Вдруг, навстречу им Коля КахАн. В руках у него по арбузу, отборному, гигантских размеров. Он нёс их из громадного бурта, расположенного чуть в отдалении.
- Коль, положи арбузы на место, - говорит ему Карташов.
- За... мууучиисси! - без малейшей паузы отвечает красавец.
Все переглянулись. Шевельни Карташов пальцем, КаханА разорвали бы на тряпочки.
Но председатель улыбается и шествует мимо. Многоголосый гогот мужиков перекрывает
шум работающих агрегатов.
А вот председатель в поле у свекловичниц. Они очищают свёклу, обрезают ботву.
Немыслимо тяжёлый, изнуряющий труд. Все поворачивают к нему головы,
дружно приветствуют. Одна склонилась... молчит. Карташов тут же подходит к ней.
Персонально здоровается. Она отвечает дрожащим голосом.
- Глянь на меня, разве я тебя обидел? - обращается он к женщине.
Она неохотно поднимает голову, её лицо залито слезами.
- Что у тебя случилось? - озабоченно спрашивает он.
- Ничего... ветер...
- Да это Манька Панкова нападает на неё, жизни не даёт, - с готовностью
рассказывает звеньевая.
- А ты здесь для чего? - грозно спрашивает председатель и, уже не глядя
на неё, отчётливо, чеканя каждое слово говорит:
- Панкова! Ещё один косой взгляд в сторону Пантелеевой, не то что слово,
посажу на 15 суток! И прикажу остричь тебя! Поняла?
- Поняла...
Прошло несколько лет. "Палочки" изжили себя. Аванс и зарплата стали выплачиваться регулярно. В этом году небывалый урожай всех культур. Люди радуются: в августе, кроме 10 процентов на каждый заработанный рубль, на которые им выдадут в натуре масло подсолнечное, мёд, арбузы, солому, зерно, сахар, будут и весомые зарплаты. Август заканчивается.
Ждут колхозники зарплату. Аванс почему-то не выдали, объявили, что в зарплату отдадут. Школьников надо собрать к первому сентября, к зиме подготовиться... В определённое число потянулись люди в правление за вожделенной получкой.
Но что-то быстро возвращаются, хмурые, молча проходят мимо идущих навстречу или мельком здороваются. Новой группе пришедших кассир говорит из своего окошка:
- Зарплаты не будет за август!
Загомонили колхозники: как, мол, не будет? Нам не надо в сентябре,
нам сейчас надо!
Из кабинета выходит парторг. Все сразу примолкают. Иван Владимирович - мужик обстоятельный! Сейчас всё разъяснит... и кассирше мозги вправит. Ишь ты, не будет зарплаты!
- Товарищи, зарплату за август решено всем рядовым колхозникам и правлению
не выдавать. Вы знаете, что случился большой падёж птицы. На эти деньги будет восстановлено поголовье путём закупки молодняка. А в сентябре получим зарплату за сентябрь, как и полагается! Надо помочь колхозу! Без одной зарплаты не обеднеем!
Не такое выносили!
- Да вы что творите? Поголовье птиц пополните, а поголовье людей сократите? -
это вспыльчивый механизатор и известный правдолюб Илюха Лебедев взрывается от негодования.
Парторг медленно достаёт из внутреннего кармана пиджака "грамотку",
карандаш:
- Кто вы? Как ваша фамилия? Кем работаете? - мягко, уничтожающе глядя на Илюху, спрашивает парторг.
Илюху парторг, конечно, знает, не раз вручал ему награды. Но грамотка, химический карандаш и особенно обращение на "вы" выбивают почву
из-под ног "строптивца". Он пятится, пятится, желая исчезнуть, провалиться...
Все молча поворачиваются и выходят на улицу. Но и на улице они не обсуждают
ЧП: напуганы намертво, раз и навсегда!
Жизнь продолжается. Старые старятся, дети рождаются, молодёжь,
не замечая трудностей, несправедливости, торопится жить, радуется каждому денёчку, особенно вечерочку!
Наша Нюра невестится.* Она превратилась в красивую девушку: глаза
спокойного серо-голубого цвета. Волосы, как у отца, крупной волны, гущины и шатеновой насыщенности украшают её головку. Но особо привлекательны красивейшие яркие губы, белоснежные зубы.
Молодость! Иногда Нюра вспоминает своего Мишу, раскулаченного и высланного
со всей семьёй, сгинувшего навсегда, но всё дальше, дальше уходит его образ в небытие. Да и что помнить? Несколько случайных встреч, одну проведённую в разговорах ночь?
Теперь ей проходу многие ребята не дают, но она уже выбрала для себя одного.
Высокий, с красивой шевелюрой. Работает бригадиром, но выглядит интеллигентом.
А уж степенный, а уж выдержанный да серьёзный!..
Вечером он приходит к её дому, стоит в тени у окна, ждёт. Любит он свою Нюрочку, обожает! Но не просто у них складывается. Мать Нюрочки против их отношений. Она внушает дочери, что у Василия... Его Василием зовут, Василичкой!.. И фамилия у него нездешняя - Огнёв. Когда, откуда они прибыли в село, никто и не помнит, вот и обосновалась у них в селе эта редкая фамилия, был плохой двор, стоял как-то боком, открытый всем ветрам, хотя и обнесённый хорошей загородкой. А ещё... это просто непреодолимое, неисправимое препятствие в аргументах матери: в роду у Василия был дед, карнаухий! Ну и что, что ухо он обморозил и оно у него как-то завернулось из-за этого. Но ведь его так и звали все: кар-на-у-хий!
Василий всё это слушает у раскрытого окна. Улыбается наивности причин,
по которым он занесён в список "непрестижных" женихов. Но грустно улыбается:
молодая девчонка, мать может и отговорить её...
Василий встречает Нюрочку, протянув ей руки. Она уже знает, что за этим последует: он придержит её, чтобы она со света не споткнулась в темноте.
а потом поведёт её на свет из окна. Нюрочка повернётся перед Васей вокруг себя. Он придирчиво осмотрит свою голубку, поправит складочки на платье: всё должно быть безупречно - гордится Василий своей избранницей, любуется ею.
Они идут в избу-читальню, которая расположилась в той части дома, где раньше была расправа. Там две комнаты. В одной книги, в другой вечером пляшет под гармошку, балалайку молодёжь. А вход-то - платный! Василий покупает своей девушке билет: "Иди, пляши",- провожает он её, а сам идёт к ребятам, редко-редко вставит слово в разговоре с ними - солииидный...
Село Коршево всегда было передовым, известным, каким-то особенным.
Ещё трудные времена, ещё не успели люди наладить свою жизнь, а праздник Первомай уже отмечается широко, массово. Расклеены афиши на стенах изб:
"На реке Битюг, на ерике, тогда-то, во столько-то разворачивается празднование Первомая. Проходить праздник будет в форме фестиваля!"
"Что это такое - фестиваль? - из уст в уста передаётся это объявление - свистуваль будет! Свистуваааль!
Идут люди к реке. Нарядные, возбуждённые необычностью события. Нюрочка идёт с Василием. Они фантастически-красивая пара! Да, Нюрочке росточку бы прибавить,
но именно небольшой её рост, ещё более вызывает у Василия нежность: ему
хочется на руках её носить, защищать ото всего и всех, от самой жизни!
Спускаются они по громадной крутой горе к речке. Эти места за их красоту называли второй Швейцарией - здесь крутые и пологие горы, а на правом
берегу полноводной реки лиственный лес, переходящий в смешанный и хвойный.
А какие люди здесь! Вот истинная гармония человека и природы.
К берегу прикованы лодки, баркасы. В них сидит молодёжь. Покачиваются лодки на волнах, девушки весело щебечут, некоторые уже запели песни и плывёт над водой старинная, красивая "долевая" песня. Но вот всех собирают, парторг объясняет суть праздника. И веселье развернулось массово, красиво, величаво.
Старухи и те пришли сюда, некоторые... в панёвах! Они как сказочные птицы: на солнце жаром горят их одежды, расшитые, яркие, в атласных лентах.
И вдруг старуха Домна (Домаха) Морякова, фигура которой по огромности и величию, оправдывает такое имя, запела высоким, красивым голосом:
"Ой стелется, расстилается, шелковА трава по бережку"... Тут же образовался хоровод и сказка на глазах ожила, зазвучала, захватила и вознесла сердца и души всех находившихся здесь... Хоровод сплетался и расплетался, то змейкой, то солнцем, то кругом парами, то притопыванием. Наслаждали танцующие и поющие
неожиданным зрелищем пришедших сюда односельчан, представителей из района.
Но тут, пока ещё хоровод не закончил своего волшебства, грянули рожки и жалейки. Это семья Острецовых и пастухи принесли с собой такое чудо.
Правда, тогда, это ещё не было большим чудом. Потом, в шеститесятые и семидесятые годы потомки Острецовых, ездили в Москву показывать своё искусство игры на рожках, жалейках, кугикалках.
Нюра и Василий, полные восторга от увиденного, стоят, любуются. И дрожат
их сердечки, наполняются нежностью и любовью к окружающим,.. друг к другу...
И вдруг Вася, глядя на свою подружку, говорит:
- Я люблю тебя, ЖИЗНЬ!
Нюра удивлённо вскидывает брови.
И Василий поясняет:
- Я люблю тебя, Жизнь! Нюрончик! Ты моя ЖИЗНЬ! Я люблю тебя, ЖИЗНЬ!
И тебя, жизнь, я люблю...
* невестится - входит в возраст взрослости,
но это самая пора красоты, скромности, выбора себе пары.
........................................................
Вот эта моя пятая часть и закончилась.
А есть и шестая и... далее будет, если мой благосклонный и снисходительный читатель захочет продолжения.