Не любил дядя Федя - мой сосед по деревне - девятого мая, дня Победы. Ох, как не любил. Потому как посмеивался над ним народ, герой, мол, штаны с дырой. Не воевал ни дня, а всё к ветеранам примазывается. Очень такие слова старику обидны были, потому, как не даёт война выбирать судьбу солдату - что сама, не глядя, отвалит, то и твоё.
Просился он на фронт с самого первого дня, да не брали по молодости, но к сентябрю сорок второго, наконец, пришёл и его срок идти на фронт. Бросили их, едва обмундировать успев, под Сталинград, но, управились там без них и завернули в пути под Ярославль. В Ярославле долго учили военному искусству. Больше окопы рыть приходилось. Да и как зимой рыть? Мороженая земля не пускала внутрь, отталкивала даже кайло и лом. Долбили окопы, потом соединяли их траншеей в полный профиль, а затем траншею расширяли. Получалась большая братская могила. Госпиталей в Ярославле много, и не каждый раненый со смертью справиться способен. Так что учёба такая была востребована.
К Курской дуге, наконец-то, бросили его часть на фронт. Долго везли в эшелоне, потом короткими летними ночами шли к фронту. И вот, когда, до передовой оставалось-то уже километр-полтора, попала их рота под артналёт. И упало-то три всего снаряда, а распорол осколок дяде Феде штаны вместе с задницей так, что санинструктор едва кровь остановила. В медсанбате наложили швы, успокоили - к концу месяца, мол, за немцами бегать будешь не хуже нового. Да не тут-то было. Загноилась рана, в жар бросило. Отправили дядю Федю в госпиталь. Там лечили, резали, но ничего не помогало. Стал подумывать дядя Федя в свои неполные тогда девятнадцать о смерти. И не то что бы очень расстраивался по этому поводу, а даже с лёгкой надеждой - очень уж его рана эта его вымотала. Режут и режут, а толку ноль. Не зря, видать, могилы-то рыл, старался. Теперь отведут и ему уголок в такой вот коммуналке. Однако, с помощью рентгена, который только что поставили в госпитале, нашли врачи малюсенький осколок засевший у кости. Резали долго, но вытащили. Пошёл после этого дядя Федя на поправку, но ещё чуть не полгода провалялся в госпитале на брюхе. Да и то ладно, жизнь спасли - это главное.
Вернулся он в родную деревню на костыле - рана ходить не даёт. Долго хромал дядя Федя. Сначала на костыле, потом с палкой. Прихрамывает же до сих пор. Как жить мужику в деревне, когда одна рука вечно костылём занята, я не знаю. Тут двух-то не всегда хватает. А он умудрялся.
История дяди Фединой войны смеха у деревенских не вызывала. Бывало, конечно, и попрекнут бабы срамным, «несерьёзным» ранением, но больше так, для поддержания разговора. Мужики, кто с войны вернулся, тоже ничего зазорного в том не находили - на то она и война, чтобы калечить без разбора. Сами раненые-перераненые понимали толк в этом.
Шли годы, грязь войны забывалась. Подвиги же помнились. И у мальчишек, родившихся после войны, скособоченная фигурка хромающего дяди Феди вызывала смех. Как же - герой, штаны с дырой. Мальчишки росли, не ведая и доли того, что испытал дядя Федя по госпиталям, становились взрослыми. Теперь уже их дети, бегая по улицам деревни, кричали вслед хромому старику те же обидные слова, услышанные от родителей.
А дядя Федя боялся выйти на день Победы в тех медалях, которые ему вручались как инвалиду войны к юбилеям Победы, которую и он приближал, как мог. И не его в том вина, что так всё получилось.
Не любил дядя Федя день Победы. Боялся быть осмеянным людьми, за чьё будущее он уходил воевать и воевал бы не хуже других, если бы война не распорядилась иначе.