Начало: http://www.proza.ru/2015/08/04/1824
Фото автора. Н.И. Каппер. Карикатура на наше семейство. (Дедушка, бабушка, я и наши собаки Тяпа и Ирма). Тушь, цветные карандаши. 30х20 см. Ориентировочно 1966 – 67 г.
Только теперь я понял, как мне повезло, что именно бабушка воспитала меня, и я имел счастье жить с ней! Добрая, умная, интеллигентная и рукодельная. Могла сделать всё, кроме шитья. Иголку в руках держать не умела. Кипучая энергия и чувство юмора не покидало ее никогда. Энергия била ключом. Любое дело буквально горело у неё в руках.
Быстрота часто подводила и многое в быту она делала халтурно, но я не придавал этому никакого значения, а деда всегда всё устраивало. Бабушка готовила быстро и вкусно, но чистюлей не была в силу своего богемного характера. В её борще можно было обнаружить гвоздь или клочки газеты, в которую было завёрнуто мясо на рынке – она его плохо промывала и плюхала в кастрюлю. Дед, страдавший язвой желудка, болезненно относившийся к чистоте, «видевший микробов» без микроскопа, почему-то на это не обращал никакого внимания, а я тем более.
У деда по поводу этих микробов случались многочисленные причуды: например, сливочное масло, лежавшее в маслёнке на столе, он доставал, ковыряя ножом из его середины, Вино, которое он любил – портвейн три семёрки или тридцать третий номер, наливал из бутылки только один раз после её открытия. То есть открывал бутылку, наливал себе вина в стакан и пил сколько хотел. Оставшееся в бутылке вино закрывал пробкой и отправлял под книжный стеллаж у себя в кабинете. Из начатой бутылки никогда не пил – открывал новую, к нашей радости: бабушка иногда любила отхлебнуть, а потом и я с приятелями, когда подрос. Но бутылок под стеллажом во всю стену скапливалось такое количество, что можно было напоить роту солдат!
Однажды «это отхлебнуть» сыграло злую шутку над бабусей. Полезла она в погреб за картошкой и решила сделать глоток, другой нашего домашнего яблочного вина, которое хранилось в погребе в бутылках разного калибра. Свет был плохенький, она перепутала и сделала большой глоток подсолнечного масла, хранящегося там же. Выскочила пулей, зачем-то пополоскала рот и спросила меня, что будет?
- Что будет, что будет? – ответил я, - известно что… Не уходи далеко от туалета!
Бабушка имела блестящее воспитание и образование. Свободно владела французским, немецким и польским языками.
Родом из старинной польской шляхты Пелко-Бесядовских, осевшей со времён Казимира Великого в родовом имении вблизи Каменец-Подольска, бабушка получила хорошее домашнее воспитание, затем окончила Каменец-Подольскую женскую гимназию и, переехав в Санкт-Петербург, поступила и в 1917 году закончила "Школу Императорского Общества поощрения художеств" под руководством Н. Рериха.
В 1918 году она вышла замуж за моего деда - доцента (в то время)кафедры Энциклопедии лесоводства Воронежского сельскохозяйственного института Каппера Оскара Густавовича – эстонского немца, чья семья проживала в городе Гапселе, переехавшая впоследствии в Ораниенбаум для получения детьми образования в Санкт Петербурге. У дедушки было два брата и две сестры. Все дети первоначально обучались в училище «Анненшуле» при лютеранской церкви Св. Анны с последующей стажировкой в Германии. Дедушка с братом Вольдемаром впоследствии окончили Санкт-Петербургский императорский лесной институт. Вольдемар в 1912, а дедушка в 1913 году с присвоением им звания учёных лесоводов первого разряда. Дедушка был любимым учеником основоположника лесной науки Григория Фёдоровича Морозова, портрет которого всегда висел в кабинете дедушки. Морозов содействовал направлению дедушки в Хреновское лесничество Воронежской губернии, где в прошлом работал он сам, а в 1916 году дедушку избрали по конкурсу в Воронежский сельскохозяйственный институт по кафедре энциклопедии лесного хозяйства.
О рождении дочери – моей мамы и их злоключениях я писал в повести «Лесное» в главе «Побег». Там же я разместил и свадебную фотографию бабушки и дедушки. http://www.proza.ru/2013/08/25/451
Они стали моими родителями и я ни разу не пожалел, что жил с ними, а мой родной брат Максим с мамой и отчимом.
При мне бабушка работала дома. До войны, являясь членом Всероссийского кооперативного союза работников изобразительных искусств с 1932 года, руководила изостудией Воронежского Дворца Пионеров. Успешно проходили её персональные выставки. Война смешала все планы и жизненные и творческие. С лесным институтом бабушку с дедом отправили в эвакуацию. О днях эвакуации в Татарстане я подробно писал в повести с одноимённым названием (http://www.proza.ru/2013/01/14/1393)
В пятидесятые годы развернулось индивидуальное строительство. Жить в полностью разрушенном войной городе было негде. Дедушка от лесного института получил участок земли на окраине леса в жилом посёлке, который местные сразу окрестили Америкой. Там землю выделяли преподавателям лесного института, которые считались сравнительно обеспеченными людьми.
Построенный дом из трёх комнат с верандой фасадом выходил на улицу Морозова, названную в честь великого лесовода. В тыльной стороне дома располагался сад, забор которого примыкал к лесу. Место чудесное, но приходилось топить две печки и зимой чистить от снега дорожки через лес до общей тропы. Этой работой занимались все члены семьи. Снега в те времена наваливало не как в нынешние времена! Я, хоть и отлынивал от работы, но приходилось чистить: моим старикам это было не под силу. Однажды по этому поводу произошёл забавный случай. Меня, уже студента родного лесотехнического института вызвал ректор, что уже само собой являлось неординарным событием. Ректор спросил меня:
- Вот скажи ты мне, сколько бабушке лет? – а я не знал к своему стыду, но начал по ходу выкручиваться из этого положения. Как мне показалось очень хитро:
- Ну, кто же спрашивает о возрасте у пожилых женщин?
Ректор рассмеялся и грозно спросил:
- Ты почему прочистил узкую дорожку? Бабушка чуть не упала! Лодырь! Как тебе не стыдно! Ещё раз услышу – приму меры!
Дело в том, что все сотрудники института компактно проживали в Америке и ходили за покупками в единственный в районе продуктовый магазин. Там-то и узнавались последние новости. Все друг друга прекрасно знали. Мой дед – старейший работник института заведовал кафедрой лесоводства и, конечно, был в поле зрения ректора и его семьи. Ректор бывал у нас дома. Видимо бабушка посетовала жене ректора о моей халтурной работе, а та уже рассказала об этом своему мужу.
Это магазинное «радио» не раз играла плохие шутки в моей жизни. Бабушка была глуховата и говорила громко. Наши семейные дела в этих случаях становились предметом обсуждения. Я много раз предлагал бабушке купить слуховой аппарат, на что она мне всегда отвечала:
- Зачем? Вы меня слышите, я вас тоже, а что я нового услышу от людей? А для телевизора у меня наушники!
Телевизор с небольшим экраном воронежского завода «Электросигнал» смотрели во многих воронежских домах. Бабушка утопала перед ним в роскошном кожаном кресле с высокими подлокотниками, купленном в комиссионке. Дед сидел на стуле перед дубовым резным буфетом с торцовой стороны стола, а я мог примоститься, где угодно. Однажды бабушка смотрела балет на льду и чистила при этом яблоки от кожуры – у неё не было зубов. Шкурки театральным жестом кидала себе за плечо! Я спросил её, зачем она это делает? Ведь придётся ей же самой убирать! На что она ответила, посмотрев на меня с сожалением:
- Что ты понимаешь! Если я буду чистить в тарелку – я же не получу удовольствие!
С её глухотой связан забавный эпизод нашей воронежской жизни: ехала она в трамвае из города с моим братом Максимом, гостившим у нас. Она сидела, а Максим стоял подле неё. Напротив, развалившись, восседал здоровый небритый мужик. Бабушка, как все глухие считала, что её никто не слышит и громким шёпотом предложила Максиму:
- Хочешь, я загипнотизирую этого громилу и он уступит тебе место? И не дожидаясь ответа, наклонилась вперёд к мужику и таким же громким шёпотом стала монотонно с нарастанием звучания втыкать в него слова:
- Встань! Встань! Встань немедленно, Встань!
Мужик дёрнул кадыком, сглотнул слюну и заёрзал на сидении.
- Встань! – продолжала долдонить бабушка, выпучив глаза - не встанешь – хуже будет! Встань!
Мужик вскочил, как ужаленный и выскочил на площадку.
Довольная собой бабушка произнесла:
- Ну, вот видишь… Всё получилось, а ты сомневался в силе моего гипноза! Садись!
Вообще-то смешить народ в транспорте ей не впервой: как-то в питерский период жизни в Ленинграде, мы ехали с ней на Владимирский рынок в троллейбусе. Проезжая мимо старинного двухэтажного особняка, бабушка, показывая на него рукой, громко на весь троллейбус сказала:
- Вадик! А до революции на первом этаже этого дома была булочная, где я покупала за полушку вот такое пирожное! При этом она развела руками, показывая размеры пирожного. Николай второй, - продолжила она под хохот пассажиров троллейбуса, - был порядочным человеком! Он жалел свой народ! Когда отрекался, произнёс с надеждой: «Да поможет Господь Бог России»! А Бог-то и не помог! А зря… Поросёнок при Николаше стоил один рубль пятьдесят копеек! Гусь – один рубль; курица – шестьдесят копеек, а мясо восемь рублей за пуд!
У нас в семье ходили многие её крылатые выражения. После посещения поликлиники – бабушка страдала гипертонией, ей выписали лекарства, за приёмом которых я следил, потому, что она, то забывала их выпить, или пила не все. Любила ломать таблетку пополам и принимала только половину, часто принимала только один раз, причём иногда утром, иногда вечером по настроению.
- Лекарства надо принимать творчески, - говорила она на мои сетования.
Очень любила слово «бывшие». У неё это звучало похвалой.
- Ты несправедлив к ней, Вадик, - говорила она об одной своей знакомой, - она библиотекарь… Из бывших!
- Да врёт она, не из каких, она не из «бывших», просто обыкновенная городская мещанка. И откуда ты взяла, что она из бывших?
- Она сама мне рассказала…
- Да врёт она!
- Вадик! Как тебе не стыдно? Разве могут врать бывшие?
Рассказывая мне о концерте, который бабушка видела по телевизору накануне, она сказала, что лучше всех пел хор бывших большевиков.
На моё замечание, что она ошиблась. Хор не бывших, а старых большевиков, она ответила:
- Этого не может быть – очень хорошо пели!
Коллегу нашего дедушки Н. по кафедре лесоводства она презрительно характеризовала:
- Чего от него можно ждать? Ограниченный и не интеллигентный человек, он даже Тургенева прочитал в уборной!
- Откуда ты знаешь?
- Мне его жена рассказывала в магазине! Ужас!
Бабушка часто видела сны, часто цветные и любила их рассказывать. Однажды ей приснилось, что она едет из Петербурга в Москву в поезде. Я писал об этом в повести «Эвакуация».
В одном купе поезда вместе с ней сидели за столом и играли в карты Тургенев, Лесков, Блок и Мережковский, но последний ехал в соседнем купе, а к ним пришёл поиграть. Играют они с бабушкой в дурака, вдруг, постучавшись, к ним заходит Горький. Весь жалкий такой… и оборванный. Она пожалела и дала ему три рубля!
Она спросила меня, что бы это значило? Причем вопрос больше к самой себе, а не ко мне.
Я пожал плечами - странная компания! Когда Тургенев умер во Франции, Горький и Мережковский были ещё юношами, а Блок вообще грудничком! Как это они все собрались в поезде? И куда ехали? Бабушка не ответила, а потом сказала, что, наверное, Горькому надо было дать пять рублей, но у нее не было…
Продолжение http://www.proza.ru/2015/08/05/680