По зеленоватой воде плыли сухие листья – осень наступала медленно, но неотвратимо. И грусть накатывала, и плакать хотелось. Степаныч давно заприметил, что у стариков слезы всегда близко , и мысль закрадывается: а доведется ли увидеть весну?
Поплавки танцевали на речной зыби, не думая тонуть, и клев не предвиделся . А тут еще послышался характерный шелест, и вдоль реки пробарражировало несколько дронов-такси. Степаныч махнул рукой обреченно - это у нынешней молодежи фишка теперь такая: заходить на шашлычную поляну по руслу реки. Какой клев будет после этого?
Вверху, с обрыва, донеслись взрывы женского хохота. Шея затекла, и оглянуться непросто было, а вставать с низкого кресла из-за этой ерунды вообще глупо, и Степаныч сердито стал менять наживку. Но лишь нагнулся к банке, как посыпалась земля , и на крутой тропке послышались торопливые шаги. Распрямившись, увидел двух девиц, что резко затормозились при виде рыбака. И снова взрыв хохота, и нежданные гостьи карабкаются обратно наверх.
Хорошо, когда смешно просто потому, что молод. Вот что могло бы рассмешить ныне? – не придумать сходу. На глаза попалась газета, в которую была завернута наживка. Там ярким пятном алела набившая уже оскомину реклама Кардинального Омоложения. Баснословные деньги конечно, но… если дом продать и личный пенсионный фонд присовокупить… А ведь таких омоложенных уже пруд пруди, поди. Как их там называют в народе? При… пере… - неважно. Зато сейчас бы так же вот смеялся, и хандроз… да слово это забыл бы!
Снова послышался шорох осыпающейся земли. С обрыва спускался молодой увалень. Да странно спускался: мелкими шажками, держась за кусты – больной, что ли? Искупнуться решил? А спустившийся подошел и стал неподалеку. Нестерпимо заныли колени, и Степаныч поднялся, кряхтя. «Суставы?» - голос увальня выражал участие, и глаза его были какие-то … раненые. Чтоб ты в этом понимал? – подумалось, а вслух буркнул: «Есть маленько»
Помолчали, глядя на поплавок. «Не клюет?» «Да где ж тут…» - Степаныч выразительно оглянулся на обрыв, откуда продолжал слышаться громкий смех… ну что ж он торчит над душой? Пописать? – вон кустики! И, будто откликнувшись на раздражение рыбака, сверху послышался громкий женский крик; « Семен! Ты где?! У нас костер не загорается!» Верзила вздохнул и послушно стал карабкаться обратно.
Вскоре к реке потянуло ароматным дымком и захлопали пробки шампанского. Теперь жди веселой фазы пикника, и пора сматывать удочки. Степаныч сердито стал закрывать контейнер с наживкой и не заметил, как спустились к пляжу давешние девицы, потому вздрогнул, услышав рядом возбужденные голоса. Девицам было весело, лица раскраснелись, и старика в расчет они не брали уже, раздевшись до белья и шумно плюхнувшись в воду. Степаныч отвернулся и сплюнул.
«Дианка!» - донесся приглушенный голос. – «Ты что - на Семена запала?»
«А чего? Претендуешь? – бери, я не жадная»
«Ну, ты дура! Разуй глаза – это ж перестарок!»
«Ой, правда! Как не лохонулась! То-то я смотрю…»
Перестарок– вот оно как, оказывается! Выходит, этот Семен чужой у них, молодых! А среди нас, стариков? - озарило. Тоже раздражает !
Ох, не стоит дом продавать! – подумалось Степанычу весело. Не лучше ли со «старой гвардией» во дворе «козла» забить? – узловатые руки споро сматывали удочки.
А на воде сухие листья тянуло в водовороты, они вращались послушно и не тонули.