ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ
Как-то просматривая сборник стихов Петра Вяземского, я был приятно удивлен тем, что он, певец русской тройки и зимы написал стихи про железную дорогу: «И меня мчит ночью темной змий – не змий и конь не конь, зверь чудовищно огромный, весь он пар, и весь огонь!» Как же долго жил Петр Андреевич в девятнадцатом веке, если ему довелось испытать паровозную тягу, сравнить движение в кибитке с вагонным купе:
«А подвижной сей каземат,/ А подвижная эта пытка, /Которую зовут кибитка./ А изобрел нам зимний ад./ Неволя, духота и холод;/ Нос зябнет, а в ногах тоска,/ То подталкивает тебя в бока, /То головой стучишь, как молот…». Таких зарисовок у Вяземского много про русскую езду.
И вот новые впечатления: «В этой гонке, в этой скачке - /Всё вперед и всё спеша - /Мысль кружится, ум в горячке,/Задыхается душа./Приключись хоть смерть дорогой,/Умирай, а всё лети!/Не дадут душе убогой/С покаянием отойти».
Вяземский восхищается прогрессом, но в его суждениях чувствуется тоска об ушедшем времени.
Я еду поездом. Как-то так получилось, что в последние годы в путешествиях верх всё больше берет самолет. Как бы воспринял такой вид передвижения Вяземский? – уже не узнать, жаль не дожил.
Фирменный состав плавно отправился в путь. Не проехали ещё и ста метров, как ребенок запросился в туалет. Нельзя, подожди, проедем черту города тогда, - последовал родительский запрет. Но проходящий мимо по узкому коридору мужчина небрежно выбросил фразу: «Можно, здесь биотуалет». Новшества следовали друг за другом. Световое табло постоянно информировало о температуре воздуха за бортом и в салоне вагона, о времени года, о работе туалета.
Бедный Вяземский всё не хочет покидать мою память, а я продолжаю ему сочувствовать: «Все разбрелось, пришло в упадок;/И часто я полсуток жду,/Пока не приведут в порядок/ Всю дожелезнодорожную езду». Какие горизонты мог видеть Вяземский из своих узких, тесных кибиток?
А здесь поезд движется то среди густой растительности кустов ивы, берез и осин, то придорожных полян естественных цветов. То вдруг среди сплошной пожухлой рано в этом году, в августе, листвы, выплывает картина пологой горы, покрытой сплошной стеной хвойного леса. Над ним, как зимой над деревенскими домами, дымятся столбы кудрявого тумана. Картины пейзажа меняются перед окнами поезда со скоростью кинокадра.
Но перед глазами пассажира проносятся не только картины пейзажа, но и картины общественной жизни и технического прогресса. Ещё в начале пятидесятых годов прошлого столетия пассажирские скрипучие деревянные вагоны таскали маломощные паровозы, которые постоянно требовали пополнения запасов водой, углем, или даже дровами. Труба паровоза дымила, выбрасывала искры и клубы сажи, так что в вагонах постоянно лежал слой пыли. Всё как у Петра Вяземского: «Зверь пыхтит, храпит, вдруг свистнет/ Так, что вздрогнет всё кругом,/С гривы огненной он вспрыснет/Мелким огненным дождем».
Уже более двадцати лет нет существовавшего когда-то социалистического строя, но об ушедшем постоянно напоминают рудименты старого: то мелькают выгоревшие и почерневшие лозунги прошлого «Слава КПСС», «Слава труду». То не смываемый никаким дождем призыв-приказ «Решения ХХV съезда в жизнь», выложенные кирпичом на стене некогда нового производственного здания, а сейчас заброшенного, зияющего черными проёмами бывших окон. Внешние раздражители формируют полет мысли, придавая им радужный или грустный оттенок.
Заброшенные, вросшие в землю дома, покрытые сорняками приусадебные участки, создают негативное настроение. Земля пустует. Картошку везем из Египта. Разве это по-хозяйски? Мысль в голове почему-то начинает решать не свойственные отдельному человеку государственные проблемы: «Вот сейчас бы начинать проводить индустриальную кооперацию. Трактора – есть, комбайны – есть. Нет людей, способных возглавить это движение…».
Скорый поезд движется без остановок по много часов, картины запустения сменяются новостройками. Дома, доживающих свой век стариков, сменяются домами молодых хозяев. Они выделяются новизной строительного материала, разноцветной гаммой красок, размерами хозяйского кошелька.
Велика Россия и все кто по ней путешествует, удивляются её богатству, её размаху и разорению, но как выйти их этого противоречия, ни у кого нет готового рецепта.
Летит Россия перед глазами путешествующего пассажира скорого поезда, меняются картины, меняются мысли, настроение. И в голове вновь Вяземский: «Весь расчет, вся мудрость века - / Нуль да нуль, всё тот же нуль,/И ничтожность человека/ В прах летит с своих ходуль».