Глава 18.
1041 год от Рождества Христова.
В первые дни декабря жители Константинополя и окрестностей были немало удивлены по-летнему палящему солнцу и порывам восточного ветра. Даже старожилы разводили руками, когда не в силах были объяснить случившееся. Кто-то пытался… но толковали неуверенно и двояко: это есть или случайное знамение или давнее предначертание, но равно, им непонятное и недоброе.
И так продолжалось до десятого дня.
К полудню ветер стихал. От земли и каменных плит волнами поднимались согретые солнцем потоки воздуха. Подавшись ленивому движению ветерка, коснувшись стен, отдавали они тепло своё камню. Но внутри строений камень оставался холодным.
При входе в храм св. Бессребреников уже прохлада обнимала приходящего и провожала в глубину, под своды.
В нескольких шагах от храма через небольшую площадь возвышались стены монастыря Космидий. Обитые железом деревянные ворота надёжно преграждали дорогу праздному любопытству - дабы не смущать души братьев и не тревожить покой обители.
И только через эти ворота можно было пройти во внутренний двор и к небольшой монастырской церкви святых Косьмы и Дамиана.
Полуденное солнце перешло зенит. Стены монастыря отбрасывали довольно широкую тень, в прохладе которой, присев на пятки и раздвинув колени, укрылись от жарких лучей полуобнажённые нубийцы – носильщики из дворца. Здесь же, закрытые пологом, стояли и носилки царицы. Поодаль, у самых ворот, переговаривались меж собой стражники. Сопроводив Зою от самого дворца и оставшись ожидать её возвращения, стражи, составив копья к стене, вполголоса обсуждали скорый путь к монастырю, который им пришлось пройти быстрым шагом, не останавливаясь, словно кто-то преследовал царицу.
Когда же Зоя, набросив на голову тёмного цвета шёлковую накидку, оглядываясь, скрылась за толщей окованных ворот – только тогда стражники вздохнули облегчённо.
Тишина и спокойствие, исходящие от стен и куполов храма, несли умиротворение в души, расслабляя тела и осветляя мысли. И не было слышно бранных слов и окриков, которыми совсем недавно стражи подгоняли носильщиков. А нубийцы, довольные такой переменой, осмелев, еле слышно затянули монотонную песню, слова которой стражникам не были знакомы и потому казались смешны¬ми. И не могли знать ромеи: сколько страданий было в тех словах и сколько в песне той воспоминаний – сколько грусти в ней о навсегда покинутых селеньях, о родных и близких.
Ещё свежи были в памяти весенние разливы Нила, когда после дождей и наводнений бурно расцветала природа, собирая на берегах великой реки неисчислимые стада пугливых антилоп…
Тогда же начинался и сезон большой охоты. Оставив в селениях немощных, больных и стариков, неся с собой лишь самое необходимое, племена перебирались ближе к Нилу к отъедавшимся после долгих месяцев стадам. Но не одни только люди, а и звери: львы, шакалы и прочие хищники, покинув оскудевшие к весне оазисы, по пятам следовали за стадами, загоняя отставших антилоп к своим логовам. В это время года между людьми и зверем устанавливалось согласие, и нарушалось оно редко: добычи хватало всем и надолго.
Тень увеличилась ещё на две ступни, когда один из нубийцев, оборвав пение, приложил ухо к земле и прислушался; затем он вскочил на ноги и, гортанно крикнув, указал рукой на дорогу.
Раздалась команда – и тут же копья и мечи оказались в руках стражников, а носильщикам было приказано укрыться за восточной стеной храма. Нубийцы, не медля, выполнили приказ и скрылись, унося с собой царские носилки.
На расстоянии полёта стрелы на дороге показались два всадника. Поднимая клубы пыли – но и не сдерживая коней - они быстро приближались.
- Почему они так спешат? – ни к кому не обращаясь, удивился невысокий и несколько тучный стражник. Он поправил на голове золочёный шлем с пышным белым пером и приказал остальным быть наготове.
- Да, – согласился один из воинов. – В такую жару никто лошадей в галоп не пустит. Какая в том нужда? Не нравится мне это - плохой знак. И что-то я не разберу… кто они такие? Далеко ещё, да и деревья тень бросают.
Единственная дорога, что вела к Космидии, пролегала через апельсиновую рощу. Ветви деревьев, посаженных по обеим сторонам дороги, сплетались над ней, образуя широкий коридор с зелёной крышей. Но солнечные лучи всё же проникали сквозь листву и, чередуясь с тенью, делали невозможным распознать лица и одеяние приближающихся всадников – кони и всадники то освещались, то пропадали в темноту.
Мотая головами, разбрасывая по сторонам густую пену, арабские скакуны перешли на рысь и, ударяя копытами по песку, остановились. Придерживая разгорячённых коней, всадники оказались у ворот. Бросив поводья стражникам - совершенно оторопевшим от эдакой наглости - они спешились.
Нет, видно не было у всадников вражды, и лица не были злыми - больше того, всадники улыбались. Что-то меж собой переговариваясь, они подошли к стражнику в золочёном шлеме.
- Ну, вот! Снова свиделись.
Высокий воин поправил растрёпанные волосы и засмеялся:
- Что же так, Варга? Никак у нас с тобой воевать не получается?
- С чего ты взял, что только война всех рассудит? Уж лучше мы за столом силами померимся, – узнав русича и раскинув руки, чтобы обнять всадника, засмеялся и Варга.
Разные люди стояли друг перед другом: ромей и русич - но различия не было.
И нет уже золотых позументов на доспехах ромея, и не кажется льняная рубаха русича, опоясанная широким кожаным поясом, каким-то вызовом устоям и правилам Византии. Русич был одет так, как того требовали, должно быть, некие обстоятельства. Похоже, он и его спутник торопились. Видно, они знали, что тя¬жесть лишнего оружия и доспехов помешает осуществлению их планов – и кроме коротких мечей да лёгких шеломов на поясе ничего не было.
Варга поднял брови и, в шутку укоряя, произнес:
- Да вы совсем налегке. Так-то о службе думаете?
Он не делал вида, что не знает всадников, да и секрета в этом от других вовсе не усматривает.
- Приветствую тебя Вышата! Рад видеть тебя и твоего друга!
Варга и Вышата, похлопывая друг друга по плечам, обнялись. И стражники, что обошлось без шума и драки, остались тем весьма довольны.
- Скажи, чтобы они не прятались, - вдруг сказал Вышата.
- Ты о ком говоришь?
- О носильщиках, что за храмом.
- Заметил? Далеко видишь. Не буду скрывать, там её носилки – а что про носильщиков молчать.
- И давно вы здесь?
- На две ступни от тени, наверное.
- Плохо. Иоанн меня задержал совсем некстати.
Варга снял шлем, поправил белое перо, дунул на него и, хитро сощурив глаз, спросил:
- А что в том плохого?
Не отвечая Вышата повернулся к своему товарищу:
- Пойди, Свияг, и приведи сюда… что прячутся. И носилки чтоб не забыли, второпях.
- Не забудут, - сказал Свияг и посмотрел в сторону восточной стены храма. – У меня не забудут. Меч я здесь оставлю.
Варга не стал препятствовать, но посчитал нужным предупредить:
- Ты смотри, Свияг, они ведь когда-то на крокодилов охотились.
Русич поправил пояс, вытащил меч и воткнул его в землю – это он для сохранения достоинства и показа пренебрежения к опасности сделал. А в том, что он в точности выполнит указание, нельзя было и сомневаться - примеров тому в походах немало видели. Да, не знал он страха!
«Ох, не помрёшь ты своей смертью», - не раз говаривал ему Вышата.
Свияг прицепил шелом к попоне коня и спокойным шагом направился к храму. Ничего в руках его не было, да и никогда в святых местах русичи без крайней надобности не брали в руки оружие - ни в храме, ни рядом.
- Сейчас посмотрим, что за народ там укрылся, - повёл плечами Свияг.
Никто из стражников – а было их с полдюжины – не двинулся с места. Они тоже узнали всадников. Эти двое были из тех, кто не отходил от царя ни на шаг, ни на мгновение – и никогда василевс не оставался в одиночестве.
Кто-то называл их равдухами, кто – просто русичами, но так получилось, что лучшей охраны для царей и сыскать было нельзя. Нет секрета, что их секиры - и отвага, не менее… - наводили ужас не только при стычках, но даже при одном их присутствии. Теперь же, когда Михаил оставил государственные дела и удалился в монастырь, равдухи оказались не у дел, а другого царя на троне ещё не было. Несколько тысяч русичей, изнывая от безделья, скуки и попоек, истаптывали в пыль улицы Царь-града и, сами того не желая, затирали на скамьях бока до ужасающих мозолей. Однако платили им исправно, да и купцы из торговых домов, как землякам, и кров давали и всячески им благодетельствовали - согласно обычаям русским да указу князей русских
Но не все изнывали от мозолей: были и те, кто оставался в любое время при деле.
Вышата и Варга отдалились от стражников. Наблюдая за Свиягом, они продолжили разговор.
- Ты так торопился… или случилось что? – спросил Варга.
Вышата усмехнулся.
И совсем не юноша стоял перед Варгой, но умудрённый испытаниями муж, который словно изнутри видел тебя, изучал тебя, испытывал.
После первой их встречи Варгу (не мог он тогда понять: за что, за какие заслуги?) поставили во главе личной охраны царицы. Сначала он думал, что будет выполнять тайные поручения: за кем-то подглядывать, на кого-то доносить. Но год прошёл, а его никто ни о чём не спрашивал. Да и сам он, посмеиваясь, когда друзья или знакомые справлялись о службе, отвечал уклончиво, будто не¬впопад и пожимал плечами. Но чувствовал, ждал, что вот-вот всё изменится - и наступит конец спокойной жизни. Известно, что за всё приходится платить… но неизвестно когда, кому и чем? Хорошо ещё, рассуждал Варга, что нет у него семьи, нет детей – самое время, бросив всё, уйти на покой и ни о чём больше не думать.
Но нет, не всё так просто. Не было, думал Варга, ещё того умника, который, не сомневаясь, мог бы верно предсказать собственное завтра, бесстыдно выдумывая, веселя друзей и собутыльников. Были, правда, такие… всезнающие - и что с ними стало? А Варга не хотел делать ошибок, пусть даже обстоятельства оказывались выше его намерений. Получалось так, что его всё время куда-то направляли, против воли подталкивали … не объясняя.
- Ты меня спрашиваешь, а сам пропал куда-то? – услышал Варга.
Он тряхнул головой, как отгоняя ненужные мысли, и ответил:
- Нет, не пропал, просто задумался.
Варга посмотрел на ворота монастыря, а затем повернул голову к храму. Лицо его вдруг вытянулось, выражая крайнее удивление.
- Смотри, носильщики возвращаются. А где Свияг?
Нубийцы были на полпути к воротам, но русича среди них не было! Вышата, не говоря ни слова, наклонился, подобрал меч товарища и, на ходу вынимая из ножен свой меч, быстро пошёл навстречу. Варга и стражники поспешили за ним. Но поведение нубийцев – да… не похоже, если и сотворили вдруг чего? – стражникам и Вышате показалось странным. Водрузив на плечи носилки, они пели и улыбались, дружно отбивая такт босыми пятками. На этот раз песня была не из грустных – для большего веселья не хватало только барабанов. Приблизившись, они перестали петь, остановились и опустили носилки. Не доходя пару шагов, остановился и Вышата. Он настолько был в недоумении, что опустил оба меча и обернулся к Варге.
- Что это с ними?
Варга только пожал плечами. Остальные стражники, помня о воинском долге, обнажили мечи и окружили нубийцев.
- Где русич?! – грозно выкрикнул Варга.
В пору было испугаться, пасть на колени, осыпать голову песком и умолять об отсрочке казни. Но белозубые улыбки с физиономий носильщиков не исчезли – они стали ещё шире, будто грозный вид стражников развеселил нубийцев ещё больше.
- Стойте! Мечи опустите… не то порубите, ненароком, - раздался голос Свияга.
Полог на носилках зашевелился, послышалось: «Да где оно тут…» и, наконец, из царской палатки высунулся сапог – добрый сапог! Вслед за первым сапогом появился и второй – точно такой же.
- Да помогите, кто-нибудь, - попросил голос, - а то я никогда из этих поду¬шек не выберусь.
Один из нубийцев отвернул полог и подал руку. Из носилок появилась довольная физиономия русича, потом появилась и остальная фигура. Левая рука зачем-то тащила за собой маленькую подушку, вышитую золотом и с золотыми косичками по краям.
- Зачем тебе это? – спросил Вышата.
Свияг оглянулся, посмотрел в палатку и, увидев в руке подушечку, сказал:
- От, прицепилась же… Чего ж она такая приставучая? – и бросил подушку обратно под полог.
Остававшийся у ворот стражник вдруг замахал руками. Варга указал мечом на ворота и первым побежал. Остальные не отставали. Носильщики, уже не смеясь, бегом донесли носилки до места, где они и должны были быть, поставили их на землю; сами же присели на пятки и, прислонившись спиной к стене, сотворили на лицах безразличие. Теперь весь отряд, сдерживая дыхание, представлял собой ту же картину, что и час назад.
А русичи, оседлав коней, скрылись в апельсиновой роще. Вышата успел крикнуть:
- Жди меня вечером!
Варга кивнул.
Ворота приоткрылись. Через образовавшуюся щель оттуда выскользнула царица - очень она торопилась.
Зоя – не шагом, а почти бегом – направилась к носилкам и крикнула: «Быстрее… шевелитесь!»
Нубийцы уже были на ногах. Как только за Зоей закрылся полог, носилки оказались на плечах и, покачиваясь от быстрой ходьбы, двинулись в сторону города.
Едва носилки скрылись за дальним поворотом, Вышата заговорил:
- Знаешь, Свияг, что-то я не пойму: и как это ты так быстро договорился с носильщиками?
- А я с ними и не договаривался, - сказал Свияг. Его короткая тёмно-русая борода так и затряслась от смеха.
- Да, но откуда тогда такие почести? Может, наобещал им чего… или на угощение позвал?
- Как ты догадался? Твоя правда. Сказал я им, чтобы на двор к купцу нашему Антипу к вечеру заходили и не стеснялись, меня спросивши.
- И всё, что ли? – не поверил Вышата. – Знаю, что несговорчивые они, а ты прям так сразу и товарищем стал?
- Нет, не сразу. С начала я и не говорил ничего. Я только носилки обошёл, похвалил их силу и удивление выразил, что так быстро они от дворца добрались. А они смеялись и мышцами хвастались. И верно – крепкий народ, но видно, что добрый. Тут-то я им и сказал, что всегда хотел – да не случалось – хоть разок в царских носилках проехаться. А если до ворот монастырских, сказал, меня донесут, то вечером буду ждать в гости, где с хлебом и солью встречу, да и с мёдом. Они и обрадовались.
- Это хорошо, что ты их к Антипу позвал, – похвалил Вышата. - Не очень-то их греки жалуют. Пусть они наш хлебосольный стол испробуют да гостеприимству нашему порадуются.
- Ну да, я тоже так подумал и рад, что ты согласился, - сказал Свияг.
Не было у них никогда меж собой споров, но сейчас, посмотрев в глаза Вышате, он спросил:
- Чего-то ты не договариваешь. Бог с ними, с нубийцами. Скажи, а зачем мы здесь? Какой секрет у тебя в этом?
- Не могу сказать, - посмотрел в сторону монастыря Вышата, – мне и самому неясно. Одно скажу: худо, что Зоя нас опередила.
- Что дальше будем делать?
- А вот что: ты останешься здесь, а я к Михаилу пойду. Надо знать, зачем он хотел меня видеть.
Проводив взглядом, как Вышата скрылся за воротами монастыря, Свияг привязал поводья коней к стволам деревьев и направился ближе к дороге, чтобы вовремя видеть любого, кто ещё надумает посетить монастырскую обитель.
- А вот и ты. Долго я тебя дожидался, – желая изобразить гнев или недовольство, увидев вошедшего в сад Вышату, хотел восклицать Михаил. Но голос он не повысил – и сил нет и укоры несвоевременны.
- Подойди ближе. Видишь, мне трудно вставать и говорить громко. Присядь, - сказал он.
Вышата выполнил просьбу и сел рядом с царём. Он огляделся, заметил за скамьёй пурпурные сандалии – единственный символ царского величия, который только и остался при Михаиле и теперь ему не по ноге - огляделся и горестно вздохнул.
Не стесняясь присутствия монаха, Вышата положил ладонь на распухшую руку царя.
- А недавно ты выглядел бодрее, - сказал он, не став льстить и притворяться.
- Спасибо тебе за то, что правду говоришь. Только что здесь была Зоя; так она побоялась ко мне даже прикоснуться – знает кошка, чьё мясо ела. А ты не боишься, хоть и знаешь, что тело и все внутренности отравлены. Смотри, что со мною стало.
Михаил попытался поднять руки, но не смог: распухшие, они не хотели подчиняться.
- Мне хуже и хуже, - наклонившись, тихо сказал он и затем, пытаясь выпрямить спину, повернул голову и посмотрел в глаза Вышате:
- Я должен показать тебе одну вещь, о значении которой знаю только я и те старцы, что мне её в горах отдали. Сожалею, что тебя со мной не было.
- Ты же знаешь, не мог я быть: посольство русское встречал, да и брат твой, Орфанотроф не хотел без меня с послами разговор иметь.
- Я не в укор тебе говорю. Но сейчас к тебе дело есть важное, - сказал Михаил и по¬смотрел на стоявшего поодаль монаха.
- Принеси икону. Ты её надёжно спрятал?
- Сначала напою тебя отваром, а потом и за иконой схожу, - возразил монах. – А икону я не прятал, на видном месте она. Её послушник, не ведая того, охраняет.
- Ну, хорошо. Делай, как знаешь, - не стал спорить Михаил и снова повернулся к русичу: - Ты мне поможешь?
- Не знаю, царь, - поднялся со скамьи Вышата, - но если в чем нужна моя помощь, то отказать я не могу.
- И не отказывай – не позволю. Мало ты знаешь, да и опасность предугадать не можешь, но сделать дело трудное тебе придётся.
- Что ты хочешь от меня? Когда-то мы дружно проводили время, и никогда не могли друг друга упрекнуть в утаивании секретов. Говори.
- Другое время наступило. Не обижайся на меня, а приказать тебе придётся. Но приказать могу я лишь по дружбе. Я ведь не царь тебе, а ты мне только служишь… но более никому не могу довериться.
- Так что же, Михаил, приказывай по дружбе - не по службе. И если так ты рассуждаешь, тогда с тобою я согласен. Правда, витиеватость ваших слов и изложенье мысли в тупик поставят каждого, кто слышит в первый раз, впервые видит ваши искренние лица, когда улыбки не успели обмануть. Прости, что лишнее сказать пришлось.
- По дружбе. И в остальном, что говоришь, согласен я - вот потому прошу об одолжении. Да ты пойми: не верю больше я ромеям…
- Да что так?
- Единство Византии хотят разрушить, а веру нашу под своей рукой держать! Им православие, как в горле кость. Боюсь, что Рим в покое не оставит нас.
- И чем же вера наша им не в радость? Язычников им, что ли, не хватает? А может, что другое?
После этих слов Михаил криво улыбнулся, чем ещё больше озадачил Вышату.
- Ты прав. Им другие ценности нужны – и Риму, франкам и норманнам. Но хуже, что италийцы от наших богатств совсем уж сна лишились. Недолго Византии властвовать осталось. Пройдёт четыре сотни лет – и всё закончится и не будет больше империи. Не думал я, что так случится, не думал, что братья по Христу нас предадут.
Вышата, слушая Михаила, хмурился всё больше. Он не хотел прерывать речь царя, но и молчать уже не мог.
- Страшные слова ты говоришь, - перебил царя Вышата, - но ты не можешь знать того, что будет через столько лет. Ты видел сон плохой, наверное?
Но Михаил не стал спорить, не стал оправдываться. Он тяжело вздохнул – плечи и руки задрожали, словно приступ лихорадки захватил всё тело – вздохнул и продолжил:
- Дай мне договорить. Ты должен верить мне…
Дыхание его становилось прерывистым. Всё чаще Михаил пытался вдохнуть полной грудью – не получалось: из горла вырывался хрип и скрипящие чужие звуки, взвизгивая, мешали вдоволь насытить лёгкие ароматом земного воздуха. Ах, как хотелось напоследок насладиться жизнью! Однако досказать о деле так необходимо, что о себе он уже не думал.
- …обязательно должен верить. На Константинополь ляжет тьма. И придёт войско с миром и крестами, обманом войдёт в город и будет грабить. И не Иерусалим им будет нужен и не гроб Господень, а золото византийское – вот какую благодарность за защиту от восточных варваров, за всё добро наше к Риму мы получим.
Вышата видел, что речь царя становится невнятной, а слова путались, и нить повествования прерывалась.
- …и падёт империя! Да, падёт – но уже султаны, а не крестоносцы захватят Византию. Не помогут империи уверения Рима в незамедлительной помощи, хоть во Флоренции и уния будет подписана, - говорил он, задыхаясь, и с тем, чтобы не пропустить самое важное из последних сил пытался воедино собрать мысли, - которая ими же будет затоптана и постыдно забыта!
Михаил вдруг замолчал. Царя что-то встревожило. Он обернулся к келье и хриплым голосом позвал монаха:
- Пойди скорее и принеси икону.
Затем он посмотрел на Вышату и спросил:
- Ты видел Зою?
- Да. Я подождал, когда она удалится и сразу же пришёл к тебе. Да что случилось?
Михаил не ответил. На лице его отразилась тревога, гримаса боли исказила черты, губы его задрожали, а из уст вырвался крик:
- Скорей иди, монах, скорее!
Затем он застонал и, опустив веки, промолвил:
- Долго же она уходила, слишком долго…
Вскоре вернулся монах и дрожащим голосом сообщил, что иконы нет на месте – нигде нет.
Михаил поднял голову и посмотрел на Вышату.
- Найди икону, забери её с собой на Русь, потому как в ней сокрыта великая тайна. После узнаешь. Но тебе скажу: главное – Русь будет единственным защитником нашей веры и наследницей Византии.
Вышата хотел услышать больше, чем уже сказал Михаил, но царь вдруг захрипел, глаза закатились, и он повалился на руки подоспевшего монаха.
- Он больше ничего не скажет, - сказал монах. – Теперь уходи, ему нужен покой.
Холод камня впивался в спину. Зоя слышала дыхание монаха, когда тот, проходя мимо, коснулся её хитона. Она не двинулась, не вздрогнула, не вскрикнула – оставалась как статуя, что из камня. Слыша всё, Зоя подождала, когда монах совершит все действа с иконой.
Закончив разговор с Михаилом, монах прошёл в трапезную - Зоя последовала за ним. Не слыша под сводами длинного коридора чужого присутствия, негромко стуча по камню сандалиями, монах прошёл к восточной стене и остановился возле иконостаса. Здесь, оглянувшись, он достал из-под рясы икону и поставил её за образа.
В это время в трапезной со стороны кладовых появился послушник, неся на плече корзину с овощами. Пыхтя – а недостатка в теле, видно, не испытывал – он поставил поклажу на край длинного стола и сел на скамью. Монаха послушник сразу не заметил. Обернувшись, он быстро встал – чуть не столкнул со стола корзину и отчего-то испугался.
- Что ты, брат, здесь делаешь? – резко спросил монах. – Отчего ты напуган?
Он всматривался в лицо послушника, стараясь понять причину испуга. Но глаза послушника не бегали: он не искал оправданий, быстро успокоился – значит, мысли его чисты.
- Я для трапезы овощи принёс, - ответил он, - а испугался потому, что не видел тебя, не ожидал здесь кого-нибудь встретить: все монахи в трудах богоугодных. А ты, наверное, тот, кто с Михаилом всегда, и в одиночестве его не оставляет? Я в монастыре недавно – не всех ещё знаю.
- Не знаешь, так не знаешь, - сказал монах. - Я сейчас уйду, но ты присматривай здесь.
- За чем мне присматривать? – спросил послушник.
- За тем, что плохо лежит. За всем присматривай.
Монах ещё раз оглянулся и ушёл; а послушник, проводив его взглядом, осмотрел всё вокруг и пожал плечами.
Предстояло перебрать овощи. Послушник придвинул к себе корзину, наклонил голову и меж делом неслышно стал читать молитву.
Ничто не должно оторвать его от этого занятия, ведь вскоре надлежало принять постриг. Он искренне верил, что тогда его жизнь окончательно изменится и соблазны недостойных утех останутся в прошлом, а служение Господу отныне станет искуплением грехов, коих накопилось достаточно.
Но недолго длилось уединение. Услышав шорох одежды, он обернулся – за спиной стояла Зоя. Послушник поднялся, сложил руки на груди и смиренно склонил голову, не смея видеть взора царицы. Он боялся, что Зоя узнает его и после сделает всё, чтобы уничтожить – уничтожить как невольного свидетеля коварства её и преступлений. Хорошо ещё, что его чёрный монашеский колпак опустился до половины лица, прикрывая испуганное выражение глаз, да и ряса была спасением.
Немного лет прошло, чтобы стёрлись из памяти те страшные минуты, когда он увидел как слуги – то ли шутя, то ли играя? - окунали голову царя в купальню и долго под водой удерживали. Тогда он - молодой воин из охраны царя Романа – заподозрив неладное, единственный из всех, бросился ему на помощь.
Оттолкнув неверных слуг, он обхватил Романа, вывел из бассейна и в жал¬ком виде водрузил на ложе. Но было уже поздно. На несколько мгновений придя в себя, царь понял, в какой беде он очутился и протянул руку, ища поддержки и помощи. Кто-то из-за колонн портика пронзительно закричал, поднялся шум и стали сбегаться слуги; однако тех, кто сотворил с царём неверное, среди них уже не было.
Из глубины коридора вдруг появилась царица…
Но что это - странно, без свиты? Да ей здесь и быть нельзя! Все знали, что эта купальня предназначалась для мужчин, и женщинам дорога сюда заказана – даже царице. Почему-то она была не в пурпурном хитоне, а в белом… что совершенно непривычно глазу подданных.
Ещё не доходя до ложа, на котором умирал Роман, Зоя сотворила на лице маску глубокой печали. Она приблизилась, но едва взглянув на мужа - удостоверившись в близкой кончине – отвернулась от него и тотчас удалилась. Она шла так быстро, что складки длинного хитона распрямились и, разлетаясь в стороны и назад, стали подобны крыльям большой белой птицы; тончайший шёлк так плотно облегал её грудь, живот и бёдра, что можно было воочию лицезреть нагую красоту женского тела.
Навстречу, торопясь к царю, бежали люди. Увидев Зою, они останавливались, кланялись и прижимались к стенам: никто не хотел подставлять голову под удары распростёртых крыльев.
Ещё не исчезло в темноте анфилад белое пятно, как Роман – пусть слабый духом, но честный, по-своему несчастный, но всегда добрый к людям – испустил дух. Так закончил путь земной император, которому не хотелось ни воевать, ни спорить в синклите, ни всяким унижениям людей представлять.
Послушник ждал, что скажет царица – узнает ли…
Он навсегда запомнил лица тех двоих, которых после кончины Романа приказано было найти и предать забвению. Он помнил лица с непонимающими глазами и рты, молящие о пощаде. Но когда он услышал, что на то злодеяние был дан приказ Зои и даже деньги получены - вот тогда-то стало ясно, что та же участь уготована и ему.
Они сулили деньги, всё имущество клялись отдать и в услужение к нему пойти… просили за одну лишь малость – в живых оставить! Однако приказ он выполнил.
На следующий день тела бывших слуг были найдены под причалом гавани Вуколеон. Говорили, что эти люди – а слух разнёсся быстро, в тот же день – хотели бежать из Константинополя к сарацинам, то есть в Келесирию, но забираясь на корабль – ночью в Пропонтиде разыгрался шторм – они, не удержавшись за канаты, попадали вниз и разбились о причал. Тому нашлись и некие свидетели. Но те же свидетели выспрашивали и о воине, который в купальнях пытался спасти Романа, и выпытывали у всех и всюду, где теперь можно его найти. Говорили, что хотели поскорее отблагодарить воина за мужество – вот только никто его больше не видел и ничего о нём с того дня не слышал.
- Принеси мне воды, - нервно потирая ладони, приказала Зоя. – Здесь душно.
Не говоря ни да, ни нет, послушник, не поднимая головы, вышел из трапезной. Как и семь лет назад его одолевало желание бежать - сейчас же сбросить монашеское одеяние и бежать… чтобы и на этот раз сохранить себе жизнь.
Направляясь к своей келье, он оглянулся и… в недоумении замер; Зоя, не дожидаясь его, торопливым шагом подходила к воротам. И тут-то он понял, что она намеренно отослала его. Но зачем?
Послушник стоял в нерешительности, не зная, что и делать: идти ли к своей келье или остаться?
Сомнения разрешил голос монаха, призывавший его вернуться в трапезную. Что решать? Можно не подчиниться… и нельзя. Бежав, он рискует попасть в руки Зои, и тогда никто не сможет поручиться за его жизнь. Могла ведь она разглядеть лицо, могла вспомнить того воина, который чуть не помешал её планам – а здесь стены монастыря и братья-монахи будут ему защитой.
Послушник смотрел в сторону окованных ворот. Недобрая улыбка скользнула по его губам; он развернулся и уверенным шагом пошёл обратно навстречу неизвестному. Станет ли он монахом, думал послушник, не станет ли, но презирать достоинство, жизнь и будущее своё он никому больше не позволит!