Эта Мысль, как и многие другие похожие Мысли, возникла в голове неожиданно
и спонтаннно. Но, если вести повествование по порядку, то её, пожалуй, можно бы оценивать, как отдаленное последствие Зоиного рассказа вечером за ужином в начале недели. По привычке, чтобы не забыть показавшегося ей интересным среди того, что слышит по радио или видит по телевидению, она частенько записывает это на бумажках для кухонных заметок. А в тот раз речь шла о пенсиях, и радио-консультант отвечал на вопросы слушателей. Среди обращений была просьба оценить правильность начисления страховой пенсии на предприятии, где вопрошающий работал. С его слов следовало, что при общем объеме выплат по его накопи-тельной программе, составивших сумму в 180,000 шекелей, была назначена пенсия около 800 шекелей в месяц. Зоя записала эти слова и помянула их без всякой спе-циальной цели в вечернем разговоре. Я же, скорее машинально, нежели осознанно, поинтересовался у неё, а как же устанавливается количественная связь, между эти-ми двумя цифрами. Оказалось, что в страховой практике существует и активно используется число, именуемое «среднестатистическим сроком дожития» и исчис-ляемое в месяцах. На него делят накопленную сумму (за вычетом расходов на обслуживание), но само число непрерывно меняется в сторону увеличения. Как выянилось немного позже, это одна из уловок страховых фирм, предназначенная для стабилизации их доходов и объясняемая «неуклонным» ростом средней продолжительности жизни. За последние 10 лет срок дожития последовательно менял значение, начав со 144, и через 166 дотянул до 194, составляя иногда уже 207 и, судя по цифрам в репликах вопрошавшего, явно не собираясь останавливаться на достигнутом. В «гремучей» смеси этой последовательности цифр наличествовало все – и законодательное увеличение пенсионного возраста с 65 до 67 лет, и миро-вой экономический кризис, и (ну, как в Израиле без этого!) – банальное жульни-чество страховых фирм, изнемогающих в «кровопролитной» борьбе за свои дохо-ды и прибыли. Кровопролитие, разумеется, идет за счет бесправия и доверчивости рядовых членов страховых касс.
Но это я пишу сегодня – 10 марта 2010 года, а всего лишь три-четыре недели назад мне и в голову такое не могло придти, ибо за 18 лет работы на АЛЕФ-БЕТ я инте-ресовался всего лишь двумя цифрами в своей расчетной ведомости – оплата в час и суммарный итог месяца, переводимый на счет в банке. Делал я так не по наивности или от полного бессеребреничества, а по причине абсолютного незнания здешних законов и правил, с одной стороны, и привычного доверия к работодателю – с дру-гой. Привитое ещё в той доисторической жизни отцом «джентельменство» дикто-вало сознанию правила игры в такой форме: я на полную выкладываюсь на работе, а он должен это мое старание справедливо оценивать.
* * *
В пятницу 19 февраля я пришел на работу примерно в половине девятого, желая
подобрать остатки текущих дел и подготовить их к началу следующей недели. Часов в десять зазвонил телефон. Мое непосредственное начальство пожелало
видеть меня немедленно по вопросу квалификационных испытаний одного из
двигателей, основной составляющей авиационного приводного механизма, находя-
щегося в серийном производстве. Для АЛЕФ-БЕТ это была непростая работа – изготовить, собрать и испытать 1600 машин за год. Проблема заключалась в дан-ном случае не в самой машине, а в письме заказчику, подготовленном его, началь-ства, помощницей. Пять страниц этого письма были скопированны с невниматель-но прочитанного списка требований к испытаниям, предъявляемых заказчиком, а первая страница содержала набор полуграмотных фраз, о том, как и в каком поряд-ке эти испытания проводить. С ошибками в иврите. За три дня до этого помощница небрежно положила мне на стол эту писанину и попросила быстро подписать. Через день она явилась и потребовала подписанный документ обратно. Я ответил, что практически со всем, что тут изложено, не согласен и буду обсуждать это не с ней, которая, судя по написанному, в сути дела просто ничего не смыслит, а напря-мую с начальством. Девица психанула, но меня такими дамскими штучками даже на иврите уже давно не взять. Прихлопнув пачку её бумаг рукой, я повторил ска-занное, после чего обозленная рыжая дылда резко повернулась и вышла. И вот сейчас, как я почувствовал, меня призывали к ответу.
Дело состояло еще и в том, что девица эта работала у нас всего три года, была она блатной, и в промежутках между родами пересаживали её с места на место исклю-чительно по полуначальственным креслам. Вопрос о том, какая и кому от этого польза, с моей позиции не просматривался, но своей бессмысленностью деятель-ность её раздражала не только меня, а всю нашу инженерную братию, которую она постоянно терроризировала при выполнении заданий своего шефа – заместителя директора и нашего старшего зятя (по совместительству). Суть этих заданий она постигала с трудом, объяснить нам, что именно ей нужно, толком не могла по при-чине того, что по образованию была инженером-материаловедом, к электромехани-ке или приборостроению никакого отношения не имела, да и простые свои диспет-черские функции усваивала плохо.
Пятница на фирме день тихий и неприсутственный – на работу выходят лишь наиболее необходимые люди. Я перешел в наше первое, самое старое здание, прошел через замолкнувший цех и в конце корридора свернул в начальственный кабинет. Тамир сидел один. Остановившись в дверях, я поздоровался и замер в ожидании приглашения сесть. Он качнул рукой в сторону кресел у приставного стола, после чего я сел и молча уставился на него в ожидании вопросов.
- Что ты думаешь по поводу требований к испытаниям? – не поднимая головы спросил он.
- Я могу ответить лишь относительно двигателей. Над самой системой мне нужно
подумать с Матвеем и Азефом. Там есть специфические моменты, связанные
с подрывом пиропатронов. А в целом в перечне испытаний есть вещи, невыпол-
нимые на нашей испытательной базе, например скорость изменения температуры
в плюс 81 градус в минуту. Есть разночтения между текстом и прилагаемыми
графиками изменения температуры. Испытания на вибростенде мы можем выполнить, но только без нагрузки двигателей, в режиме холостого хода... – я поднял голову и увидел, как он быстро и левой рукой на иврите записывает мои слова.
- Что ещё?
- Да, на первый взгляд – всё.
- На второй взгляд может не хватить времени...- пошутил он.
- Все заняты! У каждого по 2 – 3 проекта! И все срочные! Это уже твоя забота...
Скажи, что можно отложить? - мы надолго замолчали.Тамир не выдержал первым, и продолжая смотреть в стол, произнес:
- Последнее время все в инженерном отделе чем-то раздражены. Майя на Вас жа-луется, говорит что Вы не кооперативны в работе, отказываетесь решать с ней на-ши проблемы.
- Почему же вдруг «наши» проблемы! Это проблемы Майи, и пусть она их решает самостоятельно. Как положенно ходит по цехам, стоит у станков, разбирается, где и какие детали изготавливают и для каких проектов... Я не понимаю, почему мы должны читать, править и подписывать полуграмотные бумаги, делая по сути её работу? А если она не способна все это выполнять, то какого черта её в это кресло посадили. Ведь когда наш теперешний главный гироскопист, квалификация которого явно не чета скудному умишке Майи, пришел на завод, Вы, а вернее Надав, посадили его на промывку подшипников, а на мои возражения отвечали, что только начавший снизу в состоянии подняться до вершин. Вот и пусть Ваша красавица пытается изучать производство, начиная с зачистки заусенцев. Через три месяца, изрезав пальцы, будет знать все детали на ощупь! Пусть у станков постоит-потрется, запах эмульсии ощутит. Глядишь и в кооперации с нами перестанет нуждаться, сама начнет понимать что, где и откуда растет! - Я почувствовал, что распалился сверх меры, тем более, что Тамир начал свою речь издалека и довольно мирно. Он и сейчас сидел, опустив глаза долу и тер повехность стола резинкой от карандаша. Только чуточку покраснел. Но меня уже понесло! И просто так вот остановиться я не мог.
Дело было ещё и в том, что за десять дней до этого выдана была нам январская
зарплата, и по полученным расчетным листам все мы поняли, что долгожданной прибавки по результатам работы за прошлый год не будет. Сказать, что это нас очень обрадовало, так не скажешь, тем более, что и год назад её также не было.
А работы инженерный отдел наворотил в прошедшем 2009-м, прямо скажем – немало, поэтому ожидание достойной оценки такого труда было, в общем-то, оправданным. При этом лично меня это касалось, как мне казалось, меньше, чем
остальных, потому как до 67-ми, то есть до пенсии, мне оставалось чуть больше
полутора лет, и в такие годы зарплату, как правило, уже не подымают. Но за ребят было просто обидно.
И продолжая начатый разговор, я зацепил и эту малоприятную для Тамира тему,
добавив к общей своей оценке такой ситуации и то, что руководство своеобразно
устроилось в этом вопросе – один (Тамир) дает работу и требует её исполнения, а
другой (Надав) за нее платит, делая вид, что о сути и тяжести работы ему просто
ничего неизвестно. И все это я наблюдаю уже почти 18 лет. А выходя через пол-тора года на пенсию, получу какие-нибудь копейки в пределах тысячи шекелей.
Я даже не понимаю, почему вдруг в голове всплыли эти услышанные от Зои цифры, вылившиеся в «мысли», помянутые в первых строках.
Тамир сразу отреагировал – Не может быть! При твоей зарплате пенсия у тебя
должна быть во много раз выше! Я считаю, что ты не прав! И в первый же рабочий день свяжусь со страховой фирмой и все выясню! – по-видимому он решил закон-
чить на этой, более легкой и простой для него ноте.
Буркнув в ответ: Хорошо, посмотрим! – я поднялся и вышел. Проходя через цех,
чтобы немного успокоиться, стрельнул у ребят, ремонтировавших там шлифовальный станок, сигаретку, прикурил и остановился в проходе между корпусами, так до конца и не поняв, что это вдруг меня так разнесло. Но охолодясь и подумав, осознал, что раздражение мое вызвала не просто безмозглая Майя, а ещё и появление в течение последних лет после ухода Филиппа, минимум трех высокопоставленных и практически бесполезных для завода людей. Каждый из них самоутверждаясь, заставлял писать какие-то ненужные бумаги и отвечать на его вопросы... Каждый постоянно звонил, заходил, совал нос в наши дела, демонстрируя полную некомпетентность, но отнимая время. Они запросто путали по названиям и смыслу угловой датчик с соленоидом и, короче – раздражали нас, как всё бессмысленное и ненужное. Можно было не сомневаться, что, поскольку это были здешние и блатные ребята, зарплата у них была соответственная, и деньги для них находились, и наверняка – немалые, не чета нашим! И никто не запевал рулады про трудное экономическое положение, мировой кризис, возросшее количество брака в производстве или что-то ещё в таком же роде. А вот когда речь заходила о моих подчиненных, причин для невозможности даже относительно небольших прибавок появлялось и перечислялось превеликое множество.
В первый рабочий день ближе к обеду позвонил некто из страховой фирмы и сооб-щил, что по просьбе Тамира поднял моё пенсионное дело и может ответить на любые мои вопросы. Выяснилось, что по достижении 67 лет за 19 лет работы на АЛЕФ-БЕТ мне причитается 1490 шекелей пенсии ежемесячно . Для сравнения отмечу, что государственое пособие по прожиточному минимуму составляет на данный момент 1360 шекелей, и это для любого человека, даже не работавшего в жизни ни одного дня. Более того, если он не имеет иных источников существования, то ему накидывают надбавку на бедность, на съем жилья и т.п. Обо всем этом я ехидно сообщил Тамиру, попавшемуся мне по дороге в цеховом проходе.
- Не может быть! Я поговорю с Надавом! – и он быстро удалился в сторону своего
кабинета. А я буркнул ему вслед:
- Поговори, поговори! Ему это будет очень интересно, а может быть даже и полез-но!... – и пошел дальше по своим делам.
На второй рабочий день выпало 23 февраля – день Советской Армии, по нашим
старым воспоминаниям, или день Защитника Отечества в новой Российской
транскрипции. Короче говоря, поближе к обеду мы с ребятами впятером первую
бутылочку коньяку опорожнили. Трое представляли военно-воздушные силы, а
двое – стратегические ракетные войска. В обед посидели, потрепались, повспоми-
нали... Вышли покурить... Короче, немного расслабились... И разошлись. А часа через полтора появилась в моей комнате наша «младшая дочка» и сказала, что Папа хотел бы сейчас со мной поговорить. И выжидающе замерла в дверях, явно претендуя на роль сопровождающего лица.
Напротив меня сидел мой друг и коллега, Матвей, и я, воспользовавшись этим
обстоятельством, ответил, что закончу разговор и приду. Недовольно поджав
губы, она удалилась, но с полпути вернулась и попросила заканчивать побыстрее,
так как Папа торопится. Я кивнул в ответ, добавив, что постараюсь уложиться в три-четыре минуты...
Подсознательной причиной такого упрямства с моей стороны было почти двух-
недельное перемывание в долгих беседах с Матвеем возможных причин явного пренебрежения к результатам нашего прошлогоднего труда, которое мы увидели в январских зарплатных ведомостях. А вчера в дополнение к этому недовольству прибавилось еще и почти полное непонимание наших пенсионных дел. И мы, как два старых ворчуна, сидели и перелопачивали обе эти проблемы, раскручивая в себе злость и недовольство. Самым обидным во всей этой истории было то, что за 18 лет мы с ним выложились почти до предела, нас уже начала мучить накопив-
шаяся усталость, а темп работы продолжал расти. Мы же, как две старые лошади, просто выдохлись, но наездник все продолжал щелкать кнутом, понуждая двигать-
ся быстрее и не очень-то заботясь о «кормах». А тут еще выясняется, что пенсион-ные дела наши по сути не сильно отличаются от условий на живодерне, куда таких старых и отработавших свое кляч отправляют по «завершению каденции».
В какой-то момент нам пришло в голову оглянуться по сторонам, и вот тут уже
раздражение переросло в ярость. В той статистике, которой мы разжились, обзво-нив друзей и знакомых, крайняя левая точка (минимум) была 1600 шекелей пенсия
плюс 65,000 шекелей пицуим (выходное пособие) у женщины, отработавшей 16 лет на разливке шоколада на фабрике ЭЛИТ, получая зарплату, близкую к минимуму. С правой же стороны (максимум) обозначено было 6500 шекелей пенсия и порядка полумиллиона – пицуим. Так значилось в страховке специалиста-доктора из авиа-ционной промышленности, но у него впереди было еще щесть лет, то есть обший стаж, определяющий размер пенсии, получался несколько большим.
Мои 1490 шекелей с ещё пока непонятным пицуимом до нелепости смешно смотрелись на этом фоне. А с учетом вида и результатов нашей с Матвеем производственной деятельности такие её итоги выглядели, пожалуй, просто оскорбительно, что делало охватившую нас ярость понятной и объяснимой. И на таком вот фоне меня приглашали для разъяснительной беседы.
- Возьми что-нибудь в руки, чтобы унять волнение.- посоветовал Мотя.
Я осмотрелся и, взяв с собой карандаш и сложенный пополам лист бумаги,
направился в сторону кабинета начальства.
Надав, стол которого стоял лицом к двери, поднялся и приветливо улыбаясь
вышел навстречу. Поздоровались, и он указал рукой на гостевые кресла, в одном
из которых уже расположилась Шушана, наша младшая доча, ведавшая бухгал-
терией, и, в том числе, начислением зарплаты. И перед тем, как сесть самому,
Надав плотно закрыл обычно распахнутую дверь.
После того, как мы расселись, босс, продолжая улыбаться, произнес:
- Ма кара, Радомир? Что случилось? Тамир доложил мне о каком-то недоразумении
с твоей пенсией. На мой взгляд ещё просто рано об этом говорить. Какая пенсия?
Ты на шесть лет меня моложе, а я о таком ни разу не задумывался. Не говоря уже о том, что мне-то вот лично никакой пенсии не положено... - тут он явно плутанул, передернув и сыграв на подмене понятий, ему не полагалась пенсия государственная в 1360 шекелей, а со всем остальным, можно не сомневаться - все было в порядке.
Я молча и зло смотрел ему в глаза. Он перевел взгляд на дочь, потом обратно
и продолжил, немного сбившись с взятого оптимистического темпа:
- Я действительно не собираюсь на пенсию, я о ней даже не думаю! И не понимаю,
почему ты вдруг об этом задумался и заговорил? Ты мог бы мне объяснить?
- А по моему все просто и понятно. Последние два-три года ты приходишь на работу один-два раза в неделю на три-четыре часа. Я же корячусь ежедневно
по десять-двенадцать. Это одна стороны медали. Просто усталость накопилась.
А со второй стороны - у меня только один сын, причем вложил я в него достаточно для того, чтобы он в этой жизни "плавал" самостоятельно, что он и делает, зарабатывая у себя в Америке раза в полтора больше в долларах, чем я тут у тебя в шекелях! И, если учесть, что доллар сегодня иднт по курсу выше трех с половиной наших шекелей, я уже могу спокойно идти отдыхать, на заслуженный, так сказать, отдых. А у тебя трое дочерей с зятьями, не сказать чтобы очень образованных и самостоятельных, вот ты их и держишь при себе, замкнув на свои плечи всё их благоолучие. С одной стороны это неплохо. Доходно для них, но накладно для тебя, потому что ты не можешь прекратить, а вернее вынужден продолжать работать до упора. Пока не упадешь!А я уже могу себе позволить через полтора года воспользоваться плодами того, что заработал. Оказалось, правда, что заслужил я позорно мало, и если сорок проектов, разработанных мною за эти годы на Алеф-Бет, стоят столь незначительную сумму, то я затрудняюсь дать оценку тебе, как работодателю и ... - тут он меня перебил.
- Я не понимаю, о чем ты. Тут вот Шушана принесла мне расчет твоих накоплений,
и выходит вполне приличная сумма - более полумиллиона. В неё входят те деньги,
о которых сказал страховщик, и выходные пособия от фирмы по окончании работы. Ты проработал почти двадцать лет, и... Ты же знаешь, как мы к тебе относимся! Если бы кто-то спросил меня о том, кого я считаю лицом фирмы, человеком внесшим наиболь-ший вклад в её рост и развитие в течение последних двадцати лет, то тут, ты можешь не сомневаться, я укажу на тебя! Я могу перечислить по порядку все, сделанное тобой на АЛЕФ-БЕТ и прекрасно знаю этому цену. Мне кажется, что ты разнервничался зря.
- А мне кажется, что не зря. Мне кажется, что я в мои годы и в моем положении
мог бы видеть свои пенсионные дела уже абсолютно конкретными и прозрачны-
ми. Есть законы, которые должны быть не только соблюдены, но и разъяснены мне с учетом того, что я эмигрант, вырос в ином месте и ином обществе. А кроме того,
я подсобрал информацию по округе и не вижу каких-то великих достижений в этом
деле, хотя бы отдаленно напоминающих объем сделанного мною за девятнадцать
лет. Не сходятся у нас с тобою концы с концами. Ты видишь и оцениваешь мои деяния на заводе со своих позиций, выделяешь особо мое место в ряду участников процесса, а я вижу, что причитающаяся мне пенсия ниже, чем у разливщицы шоко-лада на фирме ЭЛИТ. Она за 16 лет работы получила 1600 шекелей ежемесячно и 65 тысяч выходного. А доктор-инженер в авиационной промышленности за немного больший период может расчитывать на 6500 шекелей в месяц и полумиллионный пицуим... И как я, тоже доктор в своей области не слабый, должен вписываться сюда, на эту линейку, с такими жалкими крохами. Но вот сейчас уже разговор у нас становится серьезным! Во-первых, я хочу получить полный и точный расчет того, что будет причитаться мне через полтора года. А во-вторых, ты должен понять, что все то, о чем ты говорил, как о многолетних моих достижениях, имело в своей основе определенную мотивацию. Но теперь она у меня равна нулю, а вернее глубокому минусу. И я просто не желаю продолжать работать в таком состоянии. Я просто пальцем больше не пошевелю.
Ты можешь меня уволить, лишить всего, чего сможешь, но больше я в эти игры не
играю. И, в третьих, поверь, я знаю хорошо цену твоим словам о моих достоинст-ах, это так смешно звучит - высоко ценю одного, а хорошо плачу - другому. Я не попрошайка, за повышением зарплаты к тебе ни разу не ходил, а ты этим пользо-ался. Я все время получал меньше, чем те, кто в конце концов тебя обманул. Может на иврите вместо слова обманул можно сказать - обвел вокруг пальца, насадил или еще что-нибудь покрепче, но я этого слова, к сожалению, не знаю! В прошлом году я в разработке двигателя для авиационников через голову перевернулся, сальто-морталле проделал! Сам, во время поездки с Зоей в Европу, на свои деньги съездил в Берлин на выставку, нашел там конкретное подтверждение своей идее, протрогал-промерил все подходящее в образцах, сделал так, чтобы не тратиться временем и деньгами на опыты, попал в лузу с одного удара, сэкономил минимум 3 часа трудоемкости на каждом из 1600 образцов. А теперь умножь это на 35 долларов за час! И что я увидел в ведомости? Это уже не смешно! Это грустно, а действиям с твоей стороны просто трудно подобрать название. Это не просто жадность и недомыслие. Это гораздо хуже! Да и работал я не один, со мной были Матвей и трое молодых, так ты хотя бы их как-то отметил бы. Ведь они твоя опора в будущем. И что? Что ты ещё хотел бы от меня услышать. Слова благодарности? - при этом все цифры и схемы взаимоотношений в системе завода я чертил на своем листочке, периодически поворачивая его в сторону Надава, сидевшего в кресле, откинувшись назад и сжав губы. Махнув рукой, я замолчал. Сказать по-правде в душе какое-то ликование было - мол, все - свободен. Сейчас он меня за дверь выставит, увольнительное письмо даст, и я свободен с пицуимом в руках. А через полтора года дополучу то, что там останется в пенсионном фонде. И гори оно все синим пламенем! А полтора года перекантуюсь, не велика проблема. В прошлом заместитель Надава – Филипп, бывший среди изаильиян мне настоящим другом и перешедший работать директором на какой-то завод в центре страны, во время наших редких встреч все рвется о чем-то серьезном поговорить, а я увoрачиваюсь, мол, потерпи до пенсии.
Надав сидел надутый, вцепившись руками в подлокотники и смотрел не на меня, а на дочь. Подумав, попросил её принести мою расчетную ведомость, а когда она
вышла, посмотрел на меня каким-то больным взглядом и сказал:
- Зря ты так про них. Дочки, как дочки. Трудолюбия, конечно, не хватает, но для этого мужья есть. А так ведь - у каждой по три внука...
Я не принял примирительного тона и продолжил «зверствовать», хотя и понимал,
что делаю ему больно:
- А если они у тебя такие нетрудолюбивые, так в детстве драть надо было. Пойди они у тебя вместо танцулек в ТЕХНИОН учиться, они бы тебе оттуда зятьев при-
вели. И ты понимаешь, какие бы у нас сейчас инженеры были. А вместо этого один бакалавр-биолог и два полных невежды. И это на заводе точной механики! Это по
их и твоей милости у нас начальниками оболдуи ходят! Это ты рассадил их тут
по кабинетам! Половина их решений нам в убыток! И все это им сходит с рук!
Весь твой бизнес держится на нищенской зарплате нас, эмигрантов!..
Но тут вошла Шушана, держа в руках мои финансовые бумаги. Подав их через стол Надаву она села в свое кресло, но отодвинулась в сторону. Чувствовалось, отца она побаивалась, а последствия моей выходки виделись ей в самых мрачных красках, и естественным выглядело инстинктивное желание держаться подальше.
Надав углубился в изучение моей финансовой ведомости. Потом поднял глаза
на Шушану и медленно, как бы в раздумье, произнес:
- Шушана... я прошу ... в эту строку...- тут он остановился, показал ей пальцем
строку в ведомости и перевел взгляд на меня. Твердо уставившись прямо мне в глаза, продолжил.- Я прошу... начислять сюда... ежемесячный бонус (премию)... 2500 шекелей. И составь для Радомира справку о его пенсионных делах - он прав, мы должны это сделать, тем более, что через два-три года за ним идут ещё пятеро. Надо подумать и о них. Завод стареет.
- А ведь я не один делал двигатель авиационникам! Нас было минимум пятеро!
- Это все, что я могу сделать для тебя сейчас. С ними постараюсь разобраться в середине года. Кроме того, если ты обратил внимание, я уже два года, как увеличил тебе долю зарплаты, с которой производится начисление пенсионной страховки с 60% до 90%, а завтра поговорю со страховиками и постараюсь выгово-рить у них для тебя более благоприятные условия начисления самой пенсии... - и он замолчал, сложив руки перед собой и опершись на локти.
А тут, как раз к месту, зазвонил телефон, и Надав, потянувшись за ним, кивнул нам, показав тем самым, что беседа окончена.
Мне трудно было сформулировать свои ощущения в тот момент, но первым из них
была растерянность, вторым - сожаление о махнувшей крылышком перед носом
свободе, а третьим было чувство, близкое к осознанию того, что я в дерьме вывозился. Хозяйская щедрость тянула примерно на 10% моей зарплаты, но на самом деле была некрупной подачкой, так как за полтора года много уже не набежит, не-доплатил же он мне за все эти годы суммы в десятки раз большие. Главное, это был явно выраженный стимул-понуждение к продолжению работы в запенсионном воз-расте.
Вечером мы с друзьями сели уже серьезно - по-солдатски. Я пил и не пьянел, а
в голове крутилась мысль о том, насколько же этот человек мудрее, хитрее и опытнее меня. Хотя и шестьдесят пять лет за плечами, и к робким или слабоха-рактерным я себя не отношу, но уделал он меня, как дитя малое, при этом не так уж много истратив на мое успокоение. Через пару дней, встретившись в корридоре,
полез обниматься, весело тискался, смеялся, внимательно распрашивал о делах домашних... В общем, всячески делал вид, что ничего не произошло. Просто вот даже и не могло такое между нами произойти, в дурном сне не могло присниться! Вот это класс! Вот это квалификация!
Правда в одном он не расчитал - это возраст и накопившаяся усталость. Сейчас уже середина июня, но прошедшие три месяца сижу я на работе, перебираю бумажки, даю молодым советы по мелочам... А руки повисли, и голова совершенно не думает, и душа в бой не рвется, и... Не зря я в разговоре с Надавом про мотивацию поминал. Вот это она и есть! Вернее, конечно, сказать, что так вот бывает, когда её уже нет. А до пенсии осталось один год четыре месяца и два дня.
Был это первый из трех боев, которые я выдержал, победив в конце концов по очкам. На нокаут силенок у меня не хватило, да и опыта тоже. Поздно спохватился! Раньше надо было начинать, с первого дня, но тогда эмигрантская психология не позволяла... Такая у нас, видать, судьба. У нашего поколения.
В.Темкин
Июнь, 2010 года