Иван Кузьмич покачивался в гамаке и, не торопясь, делил дела человеческие на толковые и бестолковые. После получасовых размышлений, дела эти, как-то сами собой, без видимых усилий со стороны Кузьмича, взяли да и разделились, на первый взгляд, по совсем иному принципу.
Разделились на те, что делаются «для того, чтобы жить», и на те, «для того, чтобы уважали». И если с первыми, Ивану Кузьмичу было всё более или менее понятно, то от вторых несло такой неразберихой и запутанностью, что Кузьмич невольно обмяк, сидя в своей созерцательной авоське, и даже обиженно засопел.
Это самое «для того, чтобы уважали» вмещало в себя необозримую тьму вещей и деяний, и привести эту тьму к какому-то, хотя бы и видимому порядку, Ивану Кузьмичу показалось делом гиблым. Потому как нагромождение это никакому алгоритму не подчинялось, а было призвано указывать на условное превосходство одного прямоходящего над другим.
Однако какие-то ограничения этой кучи всего-всего, всё-таки различить было можно. Так наверху этого изобилия, Кузьмичу ясно виделась здоровенная пузатая бомба, а внизу – неподъёмные золотые кирпичи. Всё остальное, находящееся между двумя этими аргументами, тяготело либо к бомбе, либо к кирпичам, хоть и пыталось выглядеть прилично и, где-то, вроде бы даже, независимо. Однако зависимость эта достаточно легко прослеживалась, стоило лишь потянуть за хвост какой-либо зазевавшейся приличности.
Посопев над своими умозаключениями, Иван Кузьмич был вынужден признать их банальными и далеко не радужными. Он сложил руки, упёр подбородок в грудь и, оттолкнувшись ногой от тверди, закачался с удвоенной силой. А закачавшись, вдруг заметил еле уловимое движение - между тем «для того, чтобы жить», и тем «для того, чтобы уважать» ползали какие-то загадочные тени.
Были они молчаливы и осторожны, и действовали слаженно, по какому-то чёткому плану. Когда, Иван Кузьмич, прищурившись, всё-таки разглядел, чем занимаются бессловесные приведения, то в сердцах хлопнул себя по коленям, и гнетущим шёпотом заключил: «Ну, я так и знал!.. Опять подлог!.. Опять каверза!.. У нас же без этого никак… И даже не просто никак, а ни Боже мой!»
Бестелесные тайные лазутчики, медленно, но верно, таскали всё что попадалось им под руку из кучи для «уважения», и волокли это в кучу «для того чтобы жить», захламляя её всякой всячиной, что пребывала между бомбой и кирпичами. От этого «жизненная» куча росла, с каждой поклажей всё больше напоминая мусорную свалку.
Иван Кузьмич, скрипнул зубами, от души матюгнулся, и тут же углядел какого-то хитрого чёрта, что прятался за «уважительным» добром, строил рожи и показывал свой ехидный язык.
В ответ на такое бесстыдство, Кузьмич охнув, судорожно перекрестился, шепча оберегающее: «Свят, свят, свят…» - и стал отыскивать глазами того, кто обязательно должен бы быть в центре «жизненных» начал. Но, так никого и не увидел, то ли из-за своей подслеповатости, то ли из-за натасканного хлама.
А, не отыскав, Иван Кузьмич крепко зажмурился, прорычал что-то нечленораздельное и вылез из гамака. Когда наваждение схлынуло, он жадно выпил колодезной водицы, грозно погрозил кулаком в сторону сарая, взял лопату и, вспомнив старика Конфуция, с его философией землекопания, отправился в огород. Дела «для того, чтобы жить» ждать не могли…