Глава 7. И вновь детдом

Георгий Богданов
               
               Вернувшись  домой  убитый  горем,  открывая дверь своей опустевшей избы, вижу то, чего не ожидал.  На  скамейке у печи сидели соседи Токаревы - Володины родители, дядя Федя и его жена. Уже испытавший к этим годам не одно горе, я догадался причину их появления, но жаль, что не было с ними директорши школы, а мне так хотелось выцарапать ей глаза, но, зная эти добрые сердца соседей, я согласился  на  их  просьбу  побыть  у  них  под опекой некоторое время, упросив заодно  взять с  собой своего пушистого котёнка, чтобы и он не остался брошенным. И  все  это  произошло в один миг 21 декабря 1954 года, когда умерла мама, а сейчас уже 1955 и мне 13, а я по-прежнему грущу по ним, по родимым кровушкам, по маме, оставившая нас двоих в 33 летнем возрасте, перенесшая не мало горя ради меня и братика, будучи так же сиротой, потеряв родителей в гражданскую. В этом безумном состоянии я не мог вспомнить, сколько времени я был под опекой и кто меня сопровождал в другой детский дом.  Помню лишь пароход, плывущий по реке Кама, лишь позже дорогой узнал, что меня определили в Ново-Ильинский детский дом Нытвинского района, когда привезли на территорию детдома, тут же поместили в пустой деревянный дом, закрыв двери на замок, боясь наверное, чтоб я не сбежал, а мне и так некуда было бежать ни родиных, ни семьи, позднее я узнал, что в этом пустом доме располагался кабинет директорши. Там за распахнутой  межкомнатной дверью стоит стол с не прибранными разбросанными по всему столу бумагами, тут же на столе печатная машинка, два расшатанных стула стоят в беспорядке слегка покосившись, на стене над директорским столом весят блестящие, позолоченные, ручные часы. Сам в кабинет не заходил, итак все было видно, как на ладони, пока после второй половины дня не пришла моя новая директорша детдома, с которой я совсем не знаком. Пройдя в свой кабинет и не сразу вызвав меня,  предложила сесть на один из расшатанных скрипучих стульев, в то же время предлагает подвинуться к столу. Задавала вопросы, что-то записывала, а у меня братик на уме, я прошу её, чтобы вернули мне его, но она и слушать не хотела, собрав бумаги в папку вышла -  и меня вновь под замок, кормили, поили и вновь под замок. Позднее уже держали в изоляторе под наблюдением, стригли и мыли в бане и вновь под замок, наверное были ребята, которые убегали, и однажды принесшие мне еду здешние детдомовские ребята с нескрываемым любопытством разглядывали меня словно узником, подтверждая мои догадки.

                Дожив взаперти до весны, когда отцветала черемуха, что за окном в палисаднике, ко мне вновь пришли ребята уже знакомые и любопытные, Матвей и Леня, принеся с собой обувную не большую коробочку и вскрыв её у меня на глазах, я воскликнул от увиденного, на меня смотрели  два пушистеньких галчонка. Поблагодарив за подарок я тут же унес в кладовку боясь появлении директорши, а скоро пока её нет смастерил подстилку из лоскутков тряпок, найденных здесь же в кладовке. Ухаживая кормил их хлебными катышками, делился кашей принесенной мне на завтрак, и однажды во время очередной кормежки пришла моя новая, но еще не знакомая воспитательница, приветливая с добрыми глазами она мне сразу понравилась, как и та наша Матильда Дмитриевна Вознесенского детдома, она пришла и забрала меня из под замка и теперь я, как узник вырвавшись на свободу, стал полноправным членом этой семьи.
               
               Ребята пришедшие с ней привели меня в старинный, каменный двух этажный вековой дом, а ныне разделенный на два корпуса, разделенный так же на палаты, моя палата находилась на втором этаже корпуса, тут же располагалась наша общая мальчишеская спальная, живя уже здесь я прибегал к своим к тому времени подросшим галчатам и они  хлопая крыльями встречали  меня, они пытались настойчиво взлететь приземляясь на мою стриженную голову. Освободившись от хозяйственных работ при детдомовской территории вновь бегу к ним,  подкидывая вверх  чтоб они быстрее научились летать самостоятельно, а достигнув взлета  чтоб далеко не улетали, кормил с ладони вытянутой руки выкрикивая по именно, и они вмиг слетались садясь на вытянутую руку ладони, один из них плохо летал и как то улетев в лес больше не вернулся, другой был очень привязан ко мне и налетаясь вдоволь он приземлялся у меня на плече, играя с мочкой уха аж до боли. Как выяснилось позднее не далеко от села в котором находился мой детдом в лесочке находился  не большой пионерский лагерь, ребята пионеры пытались к нему приблизиться, но он тут же слетал с их изгороди перелетал с одного места на другое, и в конце концов где-то затерялся, а мне по сути дела и с одним галчонком хватало хлопот.

   И вот однажды сижу в одиночестве на завалинке нашей столовой и грущу завидуя ребятам сверстникам ушедших в поход, разве что малышня оставшаяся привлекает временами внимание. И вдруг скрипнула дверь в столовой и оттуда выходит лысоватый среднего возраста мужчина, держа на руках полутора годовалого ребенка и  подходит ко мне прося, чтобы я присмотрел за ним, передавая его в мои руки, обещая вернутся через час. Приняв малышку на руки  и вновь усевшись на завалинку, моё внимание опять  же  привлекло  окно  распахнутое настежь директорского кабинета. На улице стоял зной июньского солнца и я прячась в тени тополей, защищающих нашу столовую, мирно водился с младенцем, как вдруг сидящий у меня на коленях малыш начал капризничать, поставив его на ножки и держа его за маленькую ручку повел по завалинке заслоняя собой от солнца, откуда ни возьмись прилетает мой ревнивый друг Петька и кидаясь на него порхая над головой, стал бить крыльями по лицу его маленькой головке, от такого неожиданного нападения  защищаясь, я не смог удержать малыша и он упал с завалинки наземь и тут же полной растерянности я поднял его на руки, а этот атакующий Петька налетает и налетает, наконец с трудом отогнав, вновь сел на завалинку, облегченно вздохнув, но держа малыша на руках,  я  понял, он вовсе не дышит и не шевелится, а только весь посиневший и дрожит от неожиданного шока, но и сам находясь в том же состоянии в ответе за него я не знаю, что мне делать, качая, как мне показалось очень долго, у меня даже руки онемели от усталости, в то же время переживая, хоть бы отец в этот миг не вернулся, и вдруг мой  малыш,  как закричит своим  младенческим голоском. О, какая  радость, ну наконец- то! Продолжая его качать, он ,наконец, успокоился, а когда вернулся отец, то мы были уже в полном порядке, поблагодарив и удаляясь он даже и не заподозрил о нашем приключении.

               Проводив их взглядом я задумался о своем братике, как он там у чужих людей, где он, в каком краю? Мне сразу стало почему-то грустно, хочется плакать, хочется рыдать, хочется  быть вместе с ним. Моя грусть не долго длилось, с очередного приключения вернулся Петька, он знал моё место, а я, как всегда, сидел на этом излюбленном месте завалинки, здесь тень и тепло, разве что лучик солнца пробьется сквозь тополиную листву, своим сияние ослепит глаза. Напротив, через поляну, испещренную тропинками разных направлений, стоит моя бывшая клетка заточения, но почему-то входная дверь её настежь открытая, моё внимание привлек шум выходивший из раскрытого окна директорского кабинета, и  разом в  мгновение ока оттуда из окна с часами в клюве вылетает мой друг Петька, тут же следом за ним в окне появилась и она сама, возмущенно грозя пальцем в мою сторону, одновременно провожая взглядом его полёт.  Я знал место, куда он прячет свои блестящие безделушки и держал это в уме никому не говоря, но сколько бы тайна не крылась, все равно в ней лазейка нашлась.
 
                Ребята примерно из пяти шести человек не соблюдавшие режим сон-часа полу шепотом уединенно играли в чику увлеченно проигрывая монеты,  выбрав для этого между столовой и забором тропинку, все подальше от воспитателей. Нашли это место и мы с Петькой сидящего у меня на плече, а ребятня увлекшись игрой даже и не заметили свою недостачу, Петька тихо воруя одну за одной доставлял их на крышу нашего корпуса, пряча в щели на стыках ржавого железа. Позднее ребята рассекретили наше тайное место и обогатились на один рубль семьдесят копеек, а часы директорши выпросив у них я вернул ей обратно. Он много еще творил чудес, но почему-то эти последние два случая также не стерлись из памяти. Не далеко от директорской канцелярии чуть наискосок, в которой меня содержали, стоит частный дом, у ворот запряженная в телегу кобыла, в телеге место подстилки сена, почему-то колючая рожь, Петька крутившийся возле меня вдруг перелетел на телегу и отклевав колосок начал прятать в гриве кобылы, но не получается, тогда пробежав весь хребет начал заглядывать под хвост пытаясь хоть туда спрятать этот злополучный колосок, кобыла зафыркала приплясывая встревожив стаю воробьёв пасущихся здесь же. Это было сегодня, а на следующий день наступившего утра, когда за окном росы прохлада, когда утренние лучи солнца пробиваясь сквозь листву деревьев светит нам в сонные глаза, он прилетает в распахнутые окна нашей палаты и начинает будить своим галочьим криком, когда до общего подъема ещё целый час, но проснувшись и укрывшись простынёй с головой на его шум не реагирую, но как он меня находит? Не пойму, подлетая ко мне и бьет клювом по голове сквозь простынь и, наконец, разбудив уже полностью улетает, оставив за собой не довольство ребят, да кал аммиака на простынях и одеялах в наследство. Воспитательница наша Вера Васильевна пришла нас будить, а там и на зарядку, а у нас уже и постели заправлены. Такие подъемы были не однократно, но всему есть предел, пришла осень и у Петьки появились друзья. Очередной раз осенним обедом привычным делом выношу ему перловую кашу, подлетев он сел мне на плечо, с  плеча он спрыгнул на вытянутую руку и с ладони склевал кашу не оставив ничего лишь испачкав в перловке свой ненасытный клюв, друзья его гуляют здесь рядом, чего-то находят, клюют наевшись каши он взлетает и друзья за ним оставив за собой клубы пали.

                Ранее,  воспитываясь в  Вознесенском  детском доме, нас, ребятишек никуда не водили, у нас не было экскурсий, не было походов, а здесь в этом прекрасном детдоме (Светлая память ему до нынешних дней) у нас экскурсией по реке Каме на пароходе возили до самого Камского водохранилища города Перьми, этот пароход Розы Люксембург везший нас по просторам водной глади, и с высоты второго этажа мы любовались ландшафтами природы проплывая мимо заводей пристаней. деревень, городов, и дымящихся труб дерево-обрабатывающих комбинатов, жалели что у нас не было в то время фотоаппаратов, чтобы запечатлеть эту Уральскую красавицу родину маму, эти берега зеленые пасущие на ней диких журавлей, диких кабанов и лосей, этих птиц парящих в небе, эти луга и поляны цветущие на возвышенности наполненной перезвонов птичьего гама.

               Мы ходили в походы по горным уступам таежных угодий, взбирались по склонам гор до самого пика вершин и находясь на возвышенности гор на площадке горы "Полют", и любовались вечерним закатом заходящего солнца лишь оставаясь наедине с шумящей тайгою в ночи. А эти голубые воды горных рек ослепляя серебристой рябью зеркальные глади таившие в себе множество чудных прикрас, а катаясь по заводям реки на плотах, мы неоднократно пытались прикоснуться рукой горного дна, а эту красавицу рыбу Хариус пытаешься схватить её, да ни тут то было, четырех метрового весла не хватало, чтобы причалить к берегу. И вновь поднимаясь в горы, на одной из них устроились на привал, выбрав для этого небольшую площадку. Смотришь вниз, а там, как на ладони, видны таёжные тропы бурых медведей, горные холодные воды служат спасением от палящего солнца июня. Вон медведица с тремя медвежатами сквозь бурелом спешат к водопаду, а тут на берегу у ручья впадающую в реку, бобры грызут острыми зубами ими же сраженную осину, а чуть повыше на зелёной лужайке лиса мышкует, разгребая мышиные норки. Нам, детям того времени, было удивительно интересно наблюдать эту красоту с высоты птичьего полёта, и нам вовсе не хотелось спускаться вниз, но воспитательница наша прекрасная гид Вера Васильевна была неумолима, и мы понурив головы покорно двинулись за ней выстроившись в цепочку. Возвратившись домой тем же пароходом Роза Люксембург и причалив к пристани, мы прибыли в свой родной детский дом, а ребята не захотевшие пойти с нами в поход были очень расстроены нашими рассказами от увиденного, но это был лишь июнь и начало июля 1955 года и со слов воспитательницы нас ожидало не менее интересное путешествие. А в это время в половине июля и до начало августа я был посвящён школьным занятиям, чтобы не отстать от сверстников. А прежде, вернувшись с июньского похода, с распростёртыми крыльями меня встречает мой галчонок Петька и приземлившись на плечо радуясь встречи запрыгивает мне то на голову, то на плечо, и так несколько раз теребя до боли ушные мочки.

                Но вот, наконец, наступил этот долгожданный август обещанного похода, и вновь этим же пароходом мы причалили  к пристани Усть-Качки, здесь нас водили по историческим местам гражданской войны  тех Колчаковских времен боевых сражений с Красной армией, мы видели рвы и окопы, блиндажи и дзоты, находили фрагменты сражений, осколки снарядов. Но как жаль, что наше время так быстро истекло и отправляясь в обратный путь я все думал о маминых родителях, задавая себе без того безответный вопрос, а на этом ли поле погибли мамины родители? Представляя её маму санитаркой, а отца её бойцом? Но увы, ответа от судьбы того времени я не дождался.
 
                Были и ещё кратко-срочные маршруты наших экскурсий, мы ходили по лесам и болотом, собирая грибы и ягоды запасая и развешивая их на деревьях леса для птиц и зверюшек, ведь скоро зима. Вернувшись очередной раз с кедрового бора и на собрав кедровых шишек, уже к вечеру конца августа, мы вернулись домой, но вернувшись с похода я надеялся, что меня вновь встретит мой друг Петька, но, к сожалению, мои  надежды наверное были напрасны, так я подумал присаживаясь на свою любимую завалинку столовой, как вдруг услышал  вверху в поредевшей тополиной листве шумный галочий гомон, скоро от стаи от делился и мой Петька усевшись мне на плечо, ох как мы радовались нашей долгожданной встрече, просто это не описать словами. Истеребив мои мочки уже обоих ушей и губы рта, он вновь взмыл  вверх и улетел со своей стаей в не известность, и больше на протяжении всей осени я его не видел. Собравшись уже покинуть свою завалинку, как вдруг напротив у дома, в котором я отсиживался всю весну в заточении в распахнутое окно меня завет наша директорша детдома в кабинет, в котором я самостоятельно в её отсутствии научился печатать на печатной машинке. Войдя в дверь её кабинета она почему-то подозрительно вежливо пригласила присесть на этот шаткий стул, глядя то на меня, то на машинку, она также вежливо попросила отпечатать на листы бумаги через копирку с черновика какие-то записи и, оставив их, она скоро удалилась. Печатая строчку за строчкой, я жалел о сорванных наших планах, о наших с ребятами похождениях на реку Каму, что в трёх километрах от села, а так хотелось по рыбачить. Возвратившись откуда-то, я вернул ей отпечатанные листы, за что и поблагодарила меня за безошибочную работу.