Память живет по каким-то своим непознанным законам. Почему в голове внезапно появляется то или иное воспоминание? Ну, абсолютно не связанное с сегодняшним днем. Вот и сейчас, почему-то вспомнился мой прадедушка Деда Ваня, таким, как я его запомнила. Когда-то совсем еще маленькой я подцепила ветрянку. Всё тело покрылось зудящими пупырышками, которые ужасно чесались. Ну, просто нестерпимо! Расчесывать их было нельзя, а то шрамы на лице могли остаться на всю жизнь. Девчонка с оспинами! Никуда не годится!
Бабушка мазала меня какими-то мазями, но они мало помогали. И тогда Деда Ваня придумал дуть на мое красное, воспаленное лицо и руки. От этого зуд как-то сразу успокаивался. Только ненадолго. Особенно трудно было выдержать эту пытку ночью. Только помню, когда я просыпалась, рядом с моей кроватью неизменно сидел Деда Ваня, клевал носом, но мужественно поворачивал ко мне голову и начинал дуть на зудящее место…
Именно благодаря ему, через несколько лет, когда в начале войны отца с матерью перевели в Куйбышев вместе с авиационным заводом, в моей душе что-то перевернулось, и я совсем не по детски взглянула на моих близких и оценила их молчаливый семейный подвиг, подвиг истинной любви.
Дали нам тогда комнату на втором этаже в доме без всяких удобств, недалеко от рынка. Родители пропадали на работе. Фронту нужны были самолеты. Мама ухитрялась забегать домой, чтобы оставить мне в стеклянной полулитровой баночке свое «второе»: пару ложек синеватого картофельного пюре и нечто, напоминающее котлету, а иногда даже половину настоящей сосиски. Сама она обходилась тарелкой мутного «супа», хорошо еще, что горячего. Но это я поняла уже потом, когда война закончилась, и мы вернулись снова в Москву. Только время от времени картины той тяжелой жизни в эвакуации нет-нет, да и возвращаются ко мне.
Очень быстро всё, что можно было продать, а вернее, обменять на продукты, из привезенных с собою вещей, было «реализовано» на близлежащем рынке. Одни, в чужом городе, с ребенком и стариком… Дедушке Ване в то время было уже под восемьдесят. Зачем он поехал с нами в такую даль? Видно, родители решили не оставлять его одного после смерти прабабушки как раз накануне войны. К тому же они думали, что пока они будут на работе, дедушка присмотрит за мной. Не оставлять же десятилетнюю девчонку совсем одну на улице.
Местным было легче. Не только потому, что родные стены помогают. Кругом полно знакомых, которые вовремя подскажут, где что продают, а то и очередь займут. Потом на работе родителям выделили за городом участок для выращивания картошки. Мы там и тыквы сажали. А потом осенью привозили на своем горбу «урожай» и сушили на полу в комнате картошку, чтобы хватило на зиму. Комнату-то отапливали печкой, а на лестнице было всегда прохладно, там и картошку хранили.
У хозяев тоже была дочка примерно одного со мной возраста. Мы быстро сдружились. Так я вошла в круг местной детворы, которая целыми днями слонялась по улице, выясняла какие-то свои ребячьи споры, зато очень хорошо знала, какую траву или ее плоды можно есть, как пробраться на рынок и «напробоваться» там кислой капусты или ягод. Кто-то нас гонял, а другие сердобольные торговки из близлежащих поселков смотрели на наши «шалости» с состраданием. Что с детей возьмешь? Ведь война…
Насмотревшись, как мама по воскресеньям ходила на рынок и меняла свои платья на что-нибудь съестное, я тоже решила приложить руку к добыванию пропитания. Из какой-то старой плюшевой тряпки я выкроила детали зайца. На руках сшила их, благо бабушка с раннего детства научила меня держать иголку в руках, пришила смешные пестрые пуговицы вместо глаз и набила игрушку ватой. Это был первый случай, когда я сама, своими руками сотворила что-то реальное. Как ни странно, заяц получился весьма симпатичным, с вышитым улыбающимся ртом. Долго не решалась отправиться с моим «товаром» на рынок. Но голод не тетка. В результате этого первого в моей жизни приобщения к рыночным отношениям (если говорить современным языком) мне удалось выменять моего зайца на большой ломоть деревенского хлеба и несколько картофелин впридачу, что я гордо и предъявила маме вечером.
Со вторым зайцем было уже легче. Но потом лоскут кончился, и мои эксперименты тоже. К тому времени соседская ребятня придумала новый способ пропитания. Как-то утром один из мальчишек прибежал со странным для меня предложением:
- Пошли мыть руки, сегодня у нас будет классный обед!
Я ничего не поняла. Какой обед? Где?
Несмышленой столичной девчонке популярно объяснили: на соседней улице кто-то умер. После похорон будут поминки. Когда все разойдутся, хозяйка позовет за поминальный стол детвору с улицы и хорошо накормит в помин усопшего. А с грязными руками за стол не пускают.
Ожидание оказалось неожиданно трудным: надо было всё время придумывать какие-то игры, не связанные с пачканьем рук. Для ребят, проводивших все дни на улице, это потребовало неимоверных творческих усилий! Однако, результат превзошел все ожидания. Нам выдали по миске вкуснейшей тушеной картошки со шкварками и даже малюсенькими кусочками свинины, а также остатки пирогов. Правда, начинки у всех были разные, но это уже не имело никакого значения. Для голодных ребятишек это был царский пир!
А вскоре у меня появился нежданный покровитель и защитник. Им оказался местный хулиган Ленька-Корыто, гроза беспризорных мальчишек. Даже взрослые не решались с ним связываться. За ним тянулась слава хулигана, вора и драчуна.
Как-то мы с соседской Танькой смотрели через забор на улицу, раздумывая, чем бы заняться. А в это время Ленька шел мимо нашего дома. Было ему в то время лет шестнадцать, а может быть, и больше. Во всяком случае, в нашем представлении, он казался совсем взрослым парнем. С чего это Татьяна решила его подразнить?
-Ленька-Корыто, Ленька-Корыто, шастает по улице, а рожа немыта!
Я ее поддержала. И вдруг Ленька рванул в наш двор. Татьяна бросилась наутек в одну сторону, я – в другую. Ленька погнался за мной, догнал и вцепился в косички. Подняв мою голову, которую я тщетно пыталась втянуть в плечи, удивленно спросил:
-И откуда ты такая здесь возникла?
Узнав, что из Москвы, он неожиданно для меня вдруг смягчился:
- Ладно, придется взять над тобой шефство. Кто будет тебя обижать, скажи, что Леньке пожалуешься. Я с ним сам разберусь!
С тех пор никто меня и пальцем не смел тронуть. А Ленька к тому же иногда приносил мне что-нибудь поесть: то жмыхов откуда-то «уведет», то кусок хлеба, а то и пару карамелек в руку сунет. Мне кажется, он даже стеснялся этих добрых чувств, совсем ему несвойственных.
А с осени школа на большой перемене «подкидывала» детям четвертушку французской булки, что в те времена было существенным подспорьем к тем немногим граммам черного хлеба, который мы получали по карточкам…
Да, те страшные годы военного лихолетья с каждой семьи собрали страшную «жатву». Деда Ваня умер в эвакуации от голоду и навсегда остался лежать в той волжской земле, которую он так любил. Мама заболела туберкулезом, и ей разрешили вернуться с ребенком в Москву. Когда бабушка увидела нас, то пришла в ужас, не зная, кого из двух «скелетов» начинать лечить. Она была врачом. Ей удалось спасти обеих: и дочку, и внучку, хотя в Москве тоже было трудно с продуктами. Такова была «благополучная» жизнь в тылу. От пуль и снарядов в нашей семье никто не погиб. И на том спасибо судьбе! Выжили, выстояли… А каково же было тем, кто дрался на фронте? Кто с замиранием сердца ждал вестей от своих близких?
Детские воспоминания взрослого человека – это всегда вскрытие глубинных пластов его внутреннего мира. Новый взгляд на прошедшее, переоценка ценностей. Ребенок многое воспринимает как должное, особенно, когда думает о своих родителях, близких. Только потом, спустя годы, начинаешь понимать, сколько самоотверженной любви они сумели отдать ребенку. Для них это было естественно: отдавать, отдавать, не думая. Ребенок так же естественно берет то, что ему дают. И тоже не думает ни о чем. А как же? Ведь это его родители! Так и должно быть! Но иногда случается, что, выйдя из детского возраста, человек продолжает так же бездумно «брать» ото всех вокруг. Словно весь мир, неизвестно как, успел ему задолжать. А когда задумывается над этими, такими непростыми вопросами, оказывается подчас уже слишком поздно. И повисает в его душе горькое сожаление… Не успел сказать, не успел сделать что-то очень важное, самое важное… А время-то ушло! И ничего исправить уже нельзя!
25.08.15 г
Фото из Интернета