Гарнизонная гауптическая вахта, а попросту – губа, это особая территория, где происходят потусторонние вещи, такие, как растяжение до бесконечности времени, сжатие до невозможности пространства, и изменение до скотства человеческого сознания.
На губе оказываются военные любых званий и сроков службы, за дело и без оного, но входя в камеру, если там уже есть кто-то, на вопрос: «За что попал?» - надо ответить: «За правду!» Правда, никто не мог объяснить, за какую такую правду, но такой ответ снимал все последующие расспросы, означало это, что ты не сознался, как было на самом деле, и наказание понёс незаслуженно, а возможно и не своё. С другой стороны, командование надеялось, что оказавшись в неволе, несознанец не выдержит и всё доложит, как на духу. На моей памяти такого не происходило ни разу, но надежды не оставляли начальствующий состав, и, как нам представлялось, они по молчаливому сговору старались сделать нахождение на губе невыносимым. Максимальный срок, который можно было получить – семь суток, право на это имел командир полка. Правда, во время отбывания, особо опекаемый пассажир мог получить добавочные трое суток от начальника губы и сутки от начальника караула.
Общественным устройством губы была иерархия. Командир полка был всемогущим верховным богом, практически недостижимым для губарей, но и сам не сильно знающим о творящемся в застенках. Заместители командира полка по разным направлениям, это были божества поменьше, но властью верховного могли отправить на губу на те же семь суток. Затем, по нисходящей, офицеры штаба полка, командиры и штабисты батальонов, рот и взводов. Сходилась вся эта «небесная» власть в руках «земного» императора – начальника губы. Появлялся начальник, как и положено монарху, не часто, но хотелось бы, чтобы происходило это, как можно реже, так как на этот пост, боги ставили, как правило, самого главного мизантропа части, которому бывало плохо, если кому-то хорошо. В отсутствие императора делом доведения заключённых до чистосердечного признания занимались воеводы-начальники караула, которые сменялись каждые сутки. Эти случались разные, от гуманистов до полных негодяев. Мне запомнился один весёлый летёха, который развлекался кормлением губарей, как в зоопарке. Он сам раскладывал по мискам сильно урезанные порции, затем добавлял туда, в качестве приправы, заранее наловленных мух, и, раздавая по камерам «еду», наблюдал в глазок за реакцией «зверей» и, совершенно дебильно, гыгыкал и хохотал, наслаждаясь увиденным.
Практически в каждое «редкое» посещение губы императором, он проводил разные увеселительные, для него самого, мероприятия. Одним из таких развлечений был парад. После внезапного появления великого, торжественного доклада ему часовым охраняющим губу, он посещал все обитаемые камеры для добавления «суточек» к срокам губарей, его величество провозглашал: «Парад!!!» Все уже чётко знали свои роли и действия в этом случае. Выводящий, тот часовой, который охранял гауптвахту в этот момент, становился командующим парадом. Император, естественно, принимал парад. А губари превращались в парадные расчёты.
Двор представлял собой заасфальтированную площадку размером метров десять на пятнадцать, огороженную бетонным забором четырёхметровой высоты. Крыльцо входа в помещение занимало центральную позицию двора и возвышалось над уровнем асфальта на пять ступенек. Среди губарей в разные времена попадались люди со способностями художников, и двор был раскрашен по указанию великого под красную площадь. На заборе, по всему периметру, была изображена кремлёвская стена, на здании губы нарисован мавзолей, таким образом, что крыльцо превращалось в его трибуну. По правую руку от «мавзолея» - Спасская башня, по левую – Никольская. И только слово ЛЕНИН на мавзолее никто не решился написать. Асфальт, весьма скрупулезно и по всей поверхности, был разрисован под брусчатку. За «Никольской башней» стояли чистые, никогда не использованные, мусорные контейнеры на колёсиках с большой и в ней маленькой крышками. Контейнеры были покрашены танковой краской, на борта нанесены красные звёзды и белые бортовые номера. Так мусорники превратились в боевые машины. В тумбочке выводящего хранились танковые шлемы по количеству «боевых машин» и с соответствующими белыми номерами. Великий, конечно же, знал сколько в его власти находится подданных, и устраивал парад только в те дни, когда было достаточно народа для полноценного проведения мероприятия.
После громогласного «Парад!!!», выводящий-командующий споро открывал камеры, выдавал отобранные ремни и головные уборы, а «командирам машин» - шлемы, в холодное время года шинели. Все быстро, но без суеты, спасибо курсу молодого бойца, облачались и занимали места согласно парадного расписания. А дальше всё происходило, как на Красной площади в праздничный день. «Войска» выстраивались лицом к «мавзолею» без имени. Малые крышки «боевых машин» были откинуты, как люки, а из них по пояс торчали «командиры» в шлемах с соответствующими номерами. К каждой «машине» были приданы по две гусеницы в виде губарей толкающих мусорники сзади, приводя их в движение. На правом фланге выстраивались пешие войска, в том количестве, в каком хватало оставшихся губарей. Затем командующий парадом подавал команду:
- Равняйсь! Смирно! Равнение на средину!!! – Чётко разворачивался и с приложенной к козырьку рукой, парадным строевым шагом, подходил к принимающему парад и докладывал,- Товарищ главнокомандующий! Войска вверенного вам гарнизона, для проведения парада простроены!
- Здравствуйте, товарищи нарушители воинской дисциплины! – Приветствовал войска великий.
- Здравия желаем, товарищ главнокомандующий! – дружно, по уставу отвечали парадные расчёты.
- Поздравляю вас с успешным исправлением!
- Ураааа! Ураааа! Ураааа! – Раскатисто отвечал парад
Дальше снова вступал командующий парадом выводящий:
- Побатальонно! На одного линейного дистанция! Первый батальон прямо! Остальные напра-ву! - «Гусеницы» послушно поворачивали свои «машины» и замирали, командиры, торча по пояс из «люков» и отдавая честь, держали равнение на «трибуну», - Шагооом! Арш!
И начиналась дьявольская карусель! Парад шагал и «ехал» по кругу до тех пор, пока его величество не насладится в полной мере вымотанным видом губарей.
А в книге караула этот урод писал отчёт о проведённых строевых занятиях...