Процент как-то по-человечьи завыл. Будто понял приказ, который зачитывал капитан. Тот стоял перед ротой солдат, вытянувшись в официозной позе и держа бумагу на полевом планшете. Солдаты в выношенных грязных гимнастерках тоже стояли смирно. Штабной капитан закончил, не обращая внимания на воющую собаку, захлопнул планшет и направился к затарахтевшему мотоциклу. Такой же усталый солдат-водитель знал, что это не последний их пункт назначения. Пёс не угомонился даже тогда, когда сержант вышел без спроса из строя, присел и начал его гладить, пытаясь унять собачий плач.
– Значит, мы остаёмся, – старшина сверкнул глубоко посаженными глазами-бусинами, – чего тут непонятного?
Солдаты недоуменно посмотрели на него, вспоминая, когда это они успели задать вопрос.
– Да всё понятно, чего уж тут... непонятного?
Пауза во фразе Пети получилась очень выразительной и неприятной. Он машинально поправил лямку фельдшерской сумки и переступил с ноги на ногу. Шмыгнул носом. Закурил папиросу, как нарочно мятую и грязную. Выдохнул сизый дым, тяжким вздохом проводив облачко взглядом, будто отпустил озябшую душу в серое небо. Моросил противный мелкий дождь. Уже почти родной окоп теперь представился Пете будущей братской могилой. Опушка голого осеннего леса в нескольких километрах от их позиций теперь казалась войском Врага. Далёкая канонада стихла около часа назад, и лишь редкие глухие разрывы да постукивания пулеметов разнообразили шуршащую тишину.
Процент, поскуливая, обнюхал пулемёт. Он, казалось, пристрастился к запаху смазки и пороховой гари.
– Слышь, Процент? Поди-ка отсюда, и без тебя тошно. – Сержант легонько подопнул пса в сторону. Процент промолчал, лишь стрельнув чернющими глазами будто в самую душу. Сержант поёжился. Поерзав немного на врытой в землю импровизированной скамейке, он снова ухватился за рукояти пулемета и вперил взгляд в лес. Петя ходил позади его огневой точки взад-вперед, дымя, словно паровоз. Не то чтобы папирос было завались, только теперь экономить было поздно. Хоть перед смертью и не накуришься.
Всего пулемётов было три. По флангам и центровой. Три стрелка, три заряжающих, три солдата с винтовками, старшина и Петя. Где-то в километрах справа и слева – такие же роты. Отсюда не видать. Плохо.
Через два часа издали снова раздался мотоциклетный стрекот. Процент только повел ушами, даже голову не поднял. Это возвращался давешний капитан. Поравнявшись с позицией, он остановил мотоцикл и подозвал старшину. Они о чем-то долго и тихо спорили в стороне, старшина разводил руками и пожимал плечами. Водитель заглушил мотор. Но шум не исчез. Только теперь он доносился со стороны леса.
– Тщкапитан! Идут! – И он снова запустил мотор. – Поехали!
– Цыц! Сам знаю, что делать! Фельдшер! Сюда!
Петя подбежал и вытянулся смирно, дрожа всем телом. С его носа свисала огромная капля пота. В ней отражался серый пейзаж. Петя рывком стёр её грязным рукавом и вытянулся ещё смирнее.
– Так. У тебя морфий есть?
– Есть, тщкапитан! Ток мало. Пять ампул всего.
– А спирт есть?
– Такточно! Фляга!
– Бегом. Пятьдесят грамм, столько же воды, половину ампулы. Каждому.
Петя ринулся готовить коктейли. Ампулы ломались легко, опытные мозолистые пальцы Пети блестели стеклянной крошкой. Морфий и спирт смешивались с водой и потом в неравных пропорциях. Дрожащие руки проливали ценные капли. Позади сгрудились солдаты. Они подходили и брали с земли мятую жестяную кружку, которую Петя раз за разом наполнял гремучей смесью отравы и слёз.
– Ты что это, плакать вздумал, солдат? – Капитан не уехал. Почему? Почему остался? Это что же получается, есть еще в штабе нормальные офицеры? Петя машинально продолжал наполнять кружку. Солдаты убегали на позиции один за одним, последними приняли своё сержант и старшина.
– Мне не надо, – сказал капитан, доставая пистолет из потертой кобуры. – Сам давай пей.
Собака неслышно подошла сзади и сунула нос в кружку. Фыркнула и отшатнулась.
– Процент, уйди! – Петя выхватил кружку из-под любопытного носа.
– Почему Процент? – спросил капитан.
– Потому, что процент попаданий в него – ноль.
Петя криво улыбнулся собственной шутке и глотнул. Горько. Задышал. Встал и зачем-то отряхнул колени, будто в этом был какой-то смысл. Поднял голову и увидел, как в лесу что-то мельтешит. Будто продрогшие деревья решили размять свои корни и ветви. Петя скинул со спины автомат и вдруг вспомнил. Заоглядывался.
– Тщкапитан! Вы отпустили водилу?
– Давно уже.
– Я хотел...
Петя прижал руку к сердцу. Там, свернутое в треугольник, под гимнастеркой лежало письмо.
– Письмо? – Капитан догадался сразу. – Прости, уже поздно. А теперь марш в окоп!
Спустя час всё было кончено. Взрытая земля напиталась кровью. Густо засеянная гильзами, она не ждала всходов. Поредевший лес светился белыми звездами свежеоголенной древесины. Среди трупов разгуливали вражеские солдаты. Некоторые собирали неизрасходованные боеприпасы, другие курили, сидя на корточках. Один из них обходил каждого из убитых противников, переворачивал по необходимости, обыскивал. У очередного он вытащил из-за пазухи конверт, пропитанный по краю красным, с ухмылкой развернул его, встал в позу декламатора и начал читать.
– Родная моя...
Кто-то один ретиво заржал у него за спиной, но его смех быстро смолк.
– Прекрати. – Раздалось со стороны курящих.
– Любимая моя! Пишу тебе...
– Сказал, прекрати!
– Да тут же романтика во все поля!
Говоривший встал, бросив окурок, быстро подошел к читавшему и попытался отнять письмо. Читавший, дурачась, увернулся. Отбегая, он не заметил, как к нему откуда ни возьмись несется пес. В полной тишине. Собака никогда не лает при первом броске. Она стартует с места, сначала чуть поджав задние лапы, потом выпружиниваясь и набирая скорость. Если слышишь собачий лай, то, скорее всего, тебя не укусят. А если не слышишь...
Пес в прыжке вцепился в руку декламатора и тот удивленно взвизгнул. Визг перерос в вопль боли. Пёс отпустил руку, как только из неё выпало письмо. Он аккуратно, но быстро, взял его в пасть и побежал прочь.
Безбожно матерившийся солдат неуклюже вытащил трофейный пистолет капитана и выстрелил. Потом ещё раз и ещё.
Он не попал.