В январе 1951 года я как-то пошёл пешком в районный центр к отцу, он там тогда работал в заготконторе. Мать зачем – то посылала. Если по дороге, то расстояние туда двадцать пять километров. А чтобы сократить путь, я пошёл напрямую по полям и балкам. Так расстояние километров на восемь меньше. Взял ружьё, стал на лыжи и двинулся в поход. Пробыл я у отца двое суток. Не мог выйти в обратный путь из-за бушевавшей метели. Только на третий день, когда она почти успокоилась, я отправился домой той же дорогой. Снегу навалило много, да ещё ветер его утрамбовал. А вот в балках и перелесках снега было ещё больше, да притом, он был рыхлый. Часа через два я был уже недалеко от дома. Оставалось пройти около пяти километров. От Юровки я шел по балке и заметил на середине крутого склона заячью лёжку в снегу. На лыжах по такому крутому склону подниматься без палок просто невозможно, а с палками бессмысленно. Ружьё – то в таком случае будет за спиной, а заяц с лёжки уходит стремительно. Пока бросишь палки и снимешь ружьё, он уже скроется из твоего поля зрения. Поэтому я снял лыжи, взвёл курки и начал взбираться к этой лёжке. Снега было выше колен, а когда подошёл ближе к цели, там уже почти по пояс. Метрах в трёх от лёжки я остановился, посвистел, покричал – тишина. Решив, что это старая «квартира», а заяц дважды в одном месте никогда не залегает, я начал разворачиваться назад. А это трудно сделать, развернуться на сто восемьдесят градусов, когда ты стоишь в снегу почти по пояс. Вытащив правую ногу, сделал шаг влево и, развернув на месте левую, я оказался правым боком к цели своего «альпинистского восхождения». Ружьё я держал стволами вверх, чтобы в этих сугробах случайно не забить стволы снегом. Только я начал вытаскивать правую ногу, чтобы окончательно развернуться, как вдруг что-то шумно фыркнуло над моим ухом, я от неожиданности вздрогнул и раздался выстрел. Это я импульсивно нажал на курок. Меня обдало снежной пылью, откуда-то сверху брызнула кровь, окрасив в крапинку снег вокруг меня, а в пяти метрах ниже меня по склону приземлился заяц и резво помчался вниз. Но зайцам трудно бегать под гору из-за своих длинных и сильных задних лап, поэтому он развернул свой курс в гору вправо по косой от меня. Я, заклиненный в глубоком снегу, спокойно прицелился и нажал курок – осечка, взвожу курок, нажимаю – осечка, левый боёк у меня часто давал осечку, а тут, видимо, ещё и патрон отсырел, взвожу третий раз и… заяц падает, не дождавшись моего выстрела. Утопая в снегу, я добрался до своего трофея. Смотрю, всё брюхо ему разорвало, весь заряд дроби кучно прошёл сквозь зайца, а он в стрессе ещё и проскакал такое расстояние. И зачем ему нужно было выскакивать из своего укрытия? Сидел бы там и ожидал когда я уйду. Но не выдержали нервы у косого и он, в страхе перед неизвестной опасностью, вылетел из своей норы, словно пушечное ядро. Напугал меня, а я с испугу убил его.
С тех пор, если в кругу друзей или знакомых заходила речь об охоте, я тоже небрежно вставлял своё:
— Да, в молодости когда-то я тоже охотился, ещё до службы в армии…
— О! Опыт огромный. Почти с пелёнок, – иронизируют друзья.
— Вот помню как-то раз, – продолжаю я, будто бы не замечая иронии. – Я зайца влёт, не целясь, сбил…
— Ну, басенник! Вот заливает!
— Сразу видно: охотник…
— А заяц – то, наверное, с медведя ростом был?
И всё в том же духе. Я, обычно, скромно замолкаю. Ну не всерьёз же доказывать, что я говорю правду. Ведь этот случай, хоть и курьёзный, но не смешной, не захватывающий. А скажешь интригующую фразу: «…я зайца влёт, не целясь, сбил…» и говорить больше ничего не надо. Начинается смех, шутки и обязательно у кого-либо всплывёт в памяти курьёзный или очень смешной, как ему кажется, случай из его жизни или из жизни его знакомых.
Вот и я вспомнил, как Гришка Баранов щук ловил руками.