Филимоныч на скорую руку вылил на распаренное тело ковш холодной воды и выскочил в предбанник. Немного отдышавшись, набросил на мослятые плечи махровое полотенце, взял с подоконника «полтарушку» пива и с наслаждением сделал несколько глотков.
Он уже снова хотел было окунуться в истому банного пара, как через полуоткрытую дверь послышался скрип шагов на морозном снегу. «Зоя, что ли идет?» - удивился Филимоныч и высунул мокрую голову наружу. Он ошибся – это была не жена, а глава сельского поселения Вергесов, крепкого телосложения, сорокапятилетний коренной житель поселка.
- С легким паром, Филимоныч! – поднял руку глава, приветствуя хозяина дома.
- Спасибо, Андрей Иваныч. Давай, присоединяйся, а то мне скучно одному. Сын из Иркутска обещался приехать, да, вот, не получилось. Так что, милости прошу.
- Нет-нет, Сергей Филимоныч, сейчас не до бани. Как-нибудь в другой раз… Я к тебе, собственно говоря, по делу.
- Коли по делу, дай, оденусь, а то вся баня пойдет насмарку.
Когда Филимоныч, набросив на себя полушубок и нахлобучив на голову шапку, в валенках вышел из предбанника, солнце уже спряталось за Шаман-гору.
– А я, когда парюсь, всегда окатываюсь студеной колодезной водой, – как бы между прочим сообщил Вергесов. – Даже зимой.
– А мне нельзя, – вздохнул Филимоныч. – Простатит, будь он не ладен.
Они прошли через двор и зашли в дом.
Услышав звук отворяемой двери, из передней комнаты подала голос жена.
– Сережа, это ты?
– Да, Зоя. Но я не один. Со мной глава наш, поселковский, Андрей Иваныч. Но ты не вставай. Мы сами как-нибудь управимся.
– Хорошо, – тихо отозвалась жена. – Там, на столе все есть.
Когда они разделись и прошли вперед, Вергесов кивнул головой в сторону передней комнаты.
– Что с ней? Заболела?
– Да. Гриппует. Уже третий день.
Лицо Вергесова заметно помрачнело.
– Это плохо, очень плохо. И самое главное, не ко времени.
Хозяин дома удивленно взглянул на гостя, но ничего не сказал, только жестом руки пригласил за стол.
– Уж не обессудь, Андрей Иваныч, что есть – то есть. Присаживайся. Водки, конечно, нет – сам знаешь, почему. Ладно, в погребе «полтраушку» пива сегодня случайно обнаружил. Но я ее в бане опустошил.
Вергесов отодвинул стул от стола и присел, как бы подавая знак, что пришел не в гости, а по делу.
– Ты не суетись, Филимоныч. Я к тебе ведь не просто так пришел.
Филимоныч вытер полотенцем лоб и шею.
– Говори. Я слушаю.
Вергесов по привычке поправил усы и медленно, словно взвешивая каждое слово, начал говорить.
– Предупреждение по линии МЧС прислали. Ожидается резкое потепление – уже завтра.
– Что-то не похоже, – с сомнением покачал головой Филимоныч. – Сейчас мороз, наверное, минус десять.
– Сейчас – да, а за ночь все может измениться. Ты, сам знаешь, какая капризная у нас погода – за сутки может наступить или зима, или лето. Завтра, вот, навалится настоящая весна – ожидается до двенадцать градусов тепла. Ветер уже повернул на юг.
– Ну, да, – как бы не хотя согласился Филимоныч, все еще не зная, куда клонит глава. – Климат стал никудышный: зимой – тепло, летом – холодно. Не то, что было раньше.
– Оттого и проблемы, – вздохнул Вергесов.
– Говори прямо, – коротко бросил Филимоныч. – В чем проблема?
– Сергей Филимоныч, надо ехать в город за мукой. В пекарне запасов почти не осталось. Если не завезем сейчас, можем на полмесяца остаться без хлеба.
Филимоныч с подозрением прищурил глаза.
– Ты, думаешь, вода в реке по верх льда может пойти?
– А что тут думать? Так оно и будет. Разве забыл, как три года назад почти месяц сидели, отрезанными от мира? Только после этого начали проектировать мост.
– Проект – есть, а моста – нет, – усмехнулся Филимоныч.
Вергесов, пожав плечами, развел руки.
– Иншалла, как говорят на Востоке. Все в руках правительства. Подкинут еще деньжат, достроим мост, а не дадут, так и будем мучиться.
Филимоныч включил электрочайник.
– Ты лучше скажи, почему именно я должен ехать? Что, в поселке более молодых водителей нет?
– Есть-то есть, да что толку, – вздохнул Вергесов. – Колька Сибарин в очередном запое, Санька Строев – тоже, второй день под мухой ходит.
- А где они находят водку, ведь в магазине, сказали, закончилась.
– Сам удивляюсь.
– Может, из города привезли?
– На чем? Через Аргуньку на легковушке сейчас не проедешь – только на «Урале» или на трехосном «Камазе».
– Или на моем «ЗИЛ-е», – добавил Филимоныч.
– Вот именно.
– Когда ехать?
– Желательно сегодня…или, в крайнем случае, завтра рано утром. Но…
– Что «но»?
Вергесов перешел на шепот.
– У тебя же жена болеет. Как ты ее оставишь одну?
– Нормалек! Кризис уже, можно сказать, миновал…Идет на поправку. Так что готовь документы: накладные…там, доверенность. Ехать-так – ехать.
Вергесов встал во весь рост и радостно улыбнулся.
– Ну, спасибо, Серегей Филимоныч! Другого ответа я от тебя и не ожидал. Вот это по-русски! Вот это я понимаю!
Филимоныч тронулся в путь только на следующий день, в восьмом часу. Хотел – раньше, но не получилось: сначала заправщика долго не могли найти, потом документы на товар пришлось переделывать. И все из-за заведующей поселковым магазином Людкой Снигиревой: прибежала к Вергесову, чуть ли не в ноги бросилась.
– Андрей Иванович, надо привезти с базы два ящика водки! Без водки товарооборота нет!
– У тебя голова насчет товарооборота болит, а у меня – насчет муки для пекарни! – Вергесов бросил сердитый взгляд на Людку – молодую разведенку, которая стояла в конторе с расстегнутой курткой, выставляя на обозрение недоласканные груди, скрытые под тесной кофтой. – Не будет никакой водки! Нашла о чем беспокоиться…
– Я, прежде всего, о людях беспокоюсь, Андрей Иванович. Каждый день они меня спрашивают: «Когда водку привезут в магазин?». Измаялись все…Насухо ничего не получается – сами знаете.
Вергесов вдруг смущенно отвел глаза.
– Ладно, считай, что уговорила. Два ящика водки – уж не такой тяжелый груз.
Когда, наконец, все было готово, и Филимоныч, оставив в конторе Вергесова и Людку одних, уже влез в кабину, вдруг к машине подбежала Маша, соседская девочка-пятиклассница, которую неизменно сопровождала хаски по кличке «Барс».
– Дядя Сергей, – запыхавшимся голосом выпалила она,– папа сказал, что вы в город собираетесь.
– Ну, да…Папа тебе правильно сказал.
Маша протянула пополам сложенный мятый конверт, перевязанный серой нитью.
– Вот, возьмите, пожалуйста.
– Что это? – удивился Филимоныч.
– Деньги…Девятьсот рублей. Мы их всем классом собирали.
– Маша, я ничего не понимаю. Какие деньги? Для чего?
– Для нашей учительницы Веры Захаровны. У нее послезавтра день рождения.
– Так, передайте ей этот конверт. Я-то тут причем?
– Мы на эти деньги хотим для нее купить букет роз, – затараторила девочка. – Я же сказала: у нее послезавтра день рождения. Оказывается, никто ей до сих пор не дарил цветов. Мне мама по секрету сказала. Вот мы хотим сделать для нее сюрприз. Представляете, как она обрадуется, увидев розы?
– Представляю…Ну, ладно, давай денежки, постараюсь купить.
– Не «постараюсь», дядя Сергей, – назидательным тоном сказала Маша, – а «куплю обязательно».
– Ну, так уж и быть, – улыбнулся Филимоныч. – Куплю и доставлю обязательно!
Маша от радости подпрыгнула на месте и захлопала в ладоши.
– Ой, спасибо, дядя Сергей! Сейчас же в классе всем расскажу.
– Если ты всем расскажешь, то учительница сразу же узнает по ваш секрет. Какой же это будет сюрприз?
Из веселой болтушки Маша вдруг превратилась в серьезную ученицу.
– И, правда. Нет, я никому не расскажу. Не хорошо быть болтуньей. Только Лиде Морозовой скажу.
Филимоныч потрепал рукой по красной шапочке девочки и завел машину. Но не успел отъехать и десять метров, как из-за проулка на дорогу, размахивая руками, выскочил Лева Сидоркин, или, по-местному, «Сидр» – тщедушный мужик, работавший в поселковской кочегарке.
– Стой, стой, Серега! – заорал он, провоцируя поселковых собак на дружную отповедь.
Филимоныч нажал на тормоз и приоткрыл дверь кабины.
– Что ты орешь, как резаный? Вон, какой лай подняли собаки.
– Хрен с ними, с собаками…У меня к тебе задание…вернее, просьба.
– Какая? – насторожился Филимоныч.
– Купи для меня две бутылки водяры. – «Сидр» просительно, словно пес, взглянул на Филимоныча. – Купишь?
– Нет, не куплю. И так весь распух от пьянки.
«Сидр» дрожащими пальцами извлек из кармана брюк мятые купюры.
– Вот, возьми, пожалуйста. Христом прошу. Я же не для себя.
– А для кого?
– Кабана хочу зарезать. Ну, как без выпивки обойдешься в таком деле? Как-никак традиция. Ну, купи…Жалко, что ли? Не на себе же потащишь.
– Денежки я у тебя не возьму, потому что Людка для магазина заказала две коробки водки. Как привезу, пойдешь, купишь…
– Мне не достанется, – жалобно скривил рот «Сидр». – Там такая давка будет. Затопчут…
– Ладно, черт с тобой. Куплю…
– Молоток! Вот это по-русски, как любит говорить наш глава.
«К обеду до города доберусь, – рассуждал про себя Филимоныч, привычно крутя баранку. – Загружусь, куплю для Зои лекарства, кое-что для себя по мелочи, так что к вечеру смогу выехать обратно. Лишь бы «старушка» не подвела».
«Старушкой» Филимоныч называл свою машину. Собственно говоря, она была его, но в то же время – не его.
Грузовой «ЗИЛ» ему достался еще лет десять назад, когда обанкротился местный леспромхоз. Сергей Филимонович, проработавший всю жизнь в нем главным механиком, еще до развала предприятия успел оформить на себя трехосный лесовоз «ЗИЛ» в счет погашения задолженности по зарплате.
Вначале радовался машине, но потом понял: толку от нее, как от козла молока. Лес перестали рубить и «ЗИЛ пришлось поставить на прикол. Даже не помогла переделка лесовоза в грузовик с тентованным кузовом – нет груза, нет работы. А если что-то и перепадало, то расходы на топливо пожирали всю выручку.
Так бы и маялся Филимоныч, если бы главой поселка не избрали Вергесова, бывшего военного. Тот сразу же предложил Филимонычу машину сдать в аренду сельскому поселению и самому же водить ее. Подписали договор, ударили по рукам.
Уже на третий день Вергесов отправил Филимоныча к строителям нефтепровода, который походил в километрах ста от поселка. Транспортировку труб, конечно, новичку не доверили, но хлыстов пришлось вывозить с трассы немерено.
Только через восемь месяцев вернулся домой Филимоныч, заработав денег и для себя, и для сельского поселения. А потом стали проектировать мост и через тайгу прокладывать к нему дорогу. И снова впрягся в работу Филимоныч. Он уже забыл, сколько раз ему приходилось перелицовывать машину то в лесовоз, то в простой грузовик.
Сын давно уговаривал родителей переехать жить в город, даже купил для них двухкомнатную квартиру в соседнем доме, но Сергей Филимонович и Зоя Борисовна всячески сопротивлялись, хотя и понимали, что рано или поздно все равно придется перебраться ближе к детям: сыну и дочери, у которых уже были свои семьи.
...Дорога петляла, огибая скалы, горные ручьи. Оранжевый диск солнца выныривал то слева, то справа, пока совсем не скрылся за облаками, навалившимися из-за южных отрогов. «Похоже, Вергесов был прав, – с затаенной тревогой подумал Филимоныч. – Если, действительно, будет двенадцать градусов, лед на реке у берега может потрескаться, а, еще хуже, вода по верху может пойти. Надо будет во что бы то ни стало выехать из города сегодня же вечером, иначе хана».
Однако выехать вечером не удалось. Вопреки ожиданиям, погрузка груза и оформление документов затянулись на несколько часов. Потом, когда уже все было готово, Филимоныч поехал на рынок, чтобы купить розы. Только он припарковал грузовик и вышел из кабины, как к нему подъехали «гаишники».
– Сергей Филимонович, вы видели знак, запрещающий проезд грузового транспорта по этой улице? – строго нахмурил белесые брови молодой инспектор после проверки документов.
– Видел, – упавшим голосом ответил Филимоныч. – Извините, я виноват. Но мне срочно надо было заехать на рынок…за цветами…для учительницы нашей, поселковской. Может, отпустите по-доброму?
– Для учительницы или для любовницы – разницы нет, – равнодушно отозвался инспектор. – Придется оформить протокол.
Пока разбирался с «гаишниками», переставлял грузовик, рынок уже закрылся.
Пришлось Филимонычу ехать почти на другой конец города, в цветочный магазин, который работал круглосуточно.
Букет получился из семи роз – красивых, светло-оранжевого цвета с нежным оттенком. Чтобы они не завяли по дороге, Филимоныч срезал ножом верхнюю часть ПЭТ-бутылки из-под «минералки», налил туда воду и закрепил ее между сиденьем и задней стенкой кабины. «Вот теперь можно ехать, – подумал он. – Надо бы позвонить Зое и Вергесову, предупредить, что выезжаю».
Но в это время позвонили ему самому.
– Серега! – послышался в трубке сипловатый голос «Сидра». – Ты купил водку?
– Купил, купил!
– Сколько? Две бутылки? Как я заказывал?
– Да-да! – начал терять терпение Филимоныч. – Две бутылки!
– Ты смотри, не разбей их по дороге! Заверни каждую бутылку в газету и положи в бардачок! Слышь: в бар-да-чок! Пока! Долго не задерживайся! Во сколько ждать тебя?
– Выезжаю! Часа через четыре буду.
Спохватился, но было уже поздно. «Сколько раз зарекался не говорить, через сколько часов приеду, – начал ругать себя Филимоныч, – но опять сплоховал. Дурная эта примета для водителей».
И вправду – уже на выезде из города сломался топливный насос. Хорошо, что это случилось не на трассе, иначе все вышло бы боком. Тем не менее Филимонычу пришлось искать угол, чтобы покемарить до утра. Ему повезло – приютил сторож на грузовой станции. Топчан хоть и был жесткий, но зато в вагончике стоял масляный радиатор и даже работал телевизор.
Только на следующее утро, когда открылся магазин автозапчастей, удалось починить топливный насос и Филимоныч тронулся в обратный путь, по телефону предупредив Вергесова, что пришлось задержаться.
К ледяной переправе он подъехал после обеда. Уже спускаясь к реке, Филимоныч на другом берегу увидел большую группу жителей поселка. Он хотел позвонить Вергесову и узнать, в чем дело, но вспомнил, что возле реки нет зоны покрытия.
Филимоныч вышел из кабины и спустился к реке. Хотя лед заметно потемнел, но ничего не говорило о том, что он хрупок. «Зря нервничал Вергесов, – стал сам себя успокаивать Филимоныч. – Лед еще крепкий».
Тем не менее Филимоныч решил подстраховаться. Он распахнул дверцу кабины со стороны водителя и привязал ее бечевкой за радиатор.
Филимоныч осторожно повел свою «старушку» через реку. Он, казалось, слился душой и телом не только с машиной, но и рекой, горами, которые окружали поселок, домами и даже с собаками, бегающими между перевернутыми лодками.
Когда до противоположного берега осталось метров шесть, Филимоныч почувствовал, как затрещал лед и машина чуть заметно, предательски наклонилась в левую сторону. Он выпустил из рук баранку и мощным рывком выбросил тело из кабины. Филимоныч ударился об лед, на который уже выступила вода и как можно быстрее работая руками и ногами, отполз в сторону. Когда поднялся на ноги, все было кончено ¬– на том месте, где провалилась машина, уже бурлила вода, перемешанная с лопающимися воздушными пузырьками.
Первым прибежал Вергесов, за ним – остальные жители поселка.
– Надо срочно вытащить машину! – крикнул глава, обведя суровым взглядом людей, столпившихся чуть поодаль от проруби. – Нужно во что бы то ни стало спасти груз!
– Андрей Иваныч, – подал голос кто-то из толпы, – надо пригнать сюда бульдозер, привезти стропа, зацепить их за крюк машины и попытаться вытащить.
– Так, давайте, за дело! Только быстро! Да, еще – тащите доски!
Пока ходили за бульдозером, искали стропы, к Филимонычу, который стоял, тупо уставившись взглядом в прорубь с чистой горной водой, в глубине которой темнела крыша кабины «ЗИЛ-а», подошел «Сидр» и дернул за рукав.
– Серега, – прошептал он, воровато оглядываясь по сторонам, – ты мой заказ выполнил?
– Чего? Какой заказ?
– Ну, водка…Купил ты водку?
– А, – наконец, очнулся Филимоныч. – Купил…Она в бардачке…Как ты и просил.
В это время к берегу, тарахтя мотором, подъехал гусеничный бульдозер, который нефтяники на время одолжили сельскому поселению для строительства полигона твердых бытовых отходов.
Несколько мужиков сняли с трактора стропы и волоком потащили их к проруби.
– Надо накинуть петлю на крюк! – громким голосом обратился к собравшимся мужикам Вергесов. – Кто готов нырнуть в воду?
Ответом было полное молчание. Все стояли и не знали, что делать.
Первым подал голос Колька Сибарин.
– Опасно, Андрей Иваныч. Не дай Бог, унесет течением. Потом поминай, как звали.
– А мы тебя для подстраховки обвяжем веревкой. – Вергесов окинул взглядом толпу. – Есть у кого-нибудь веревка или шнур?
– Вот! – Кто-то из толпы выбросил на лед моток бельевой веревки.
Сибарин отступил назад.
– Н-нет…Я нырять не буду. Мне жить еще не надоело.
– Тогда кто смелый? А ну, вперед! – бодро скомандовал Вергесов.
Никто из мужиков не шевельнулся.
Вергесов, похоже, такой реакции не ожидал – он растерянно оглянулся по сторонам, потоптался на месте, потом сделал шаг вперед.
– Поймите, мужики, – начал он уговаривать, показывая рукой на прорубь, – там же мука. Мука для пекарни! Для нас! Для детей в школе! Пока не поздно, надо спасать груз!
– Вот ты и спасай! – зло крикнул Санька Строев. – Ныряй сам! А на нас не дави!
– Я бы нырнул, но у меня…это самое…
Вергесов так и остался стоять с открытым ртом, потому что вдруг из толпы выскочил голый «Сидр», подбежал к полынье и прыгнул в воду. Никто даже опомниться не успел, как голова несчастного скрылась под водой. Все стояли в оцепенении.
Первым пришел в себя Вергесов. Он схватил строп и подполз к краю проруби, намереваясь подать его «Сидру», но в глубине ничего не было видно, кроме крыши кабины и брезента, которым был укрыт груз.
Казалось, прошла целая вечность, пока из воды не появилась рука «Сидра», крепко сжимающая полиэтиленовый пакет, затем – и голова. Хотя его явно затягивало под лед течением, он умудрился выкинуть на лед пакет и ухватиться обеими руками за край проруби. Всем стало ясно: еще секунда и «Сидр» разожмет пальцы и навсегда скроется под водой.
Мужики правильно оценили ситуацию и бросились спасать земляка: кто-то протянул ему веревку, кто-то придвинул как можно ближе доску. За нее и ухватился кандидат в утопленники.
Когда он вылез из проруби, его била дрожь.
– Ш-ш-ш-таны п-п-п-оскорее, – еле шевельнулись посиневшие губы «Сидра».
Пока он дрожащими руками натягивал брюки, Колька Сибарин поднял со льда пакет и заглянул вовнутрь.
– Сосед, да тут у тебя, оказывается, целое богатство! Две бутылки водки! Одолжишь одну?
«Сидр», волоча по льду одну штанину, подбежал к Сибарину.
– Не т-т-трожь! Не д-д-дам!
– Как не дашь? – сверкнул глазами Сибарин. – Мы тебя спасли, жизнью рисковали, а ты…
Рука «Сидра» заплясала в воздухе.
– Т-т-там, в к-к-к-кузове д-д-две коробки в-в-водки.
Санька Строев, стоявший рядом с Сибариным, подскочил к Филимонычу.
– Это правда?
– Правда, – тихо признался водитель. – Но вы их не достанете, ящики находятся под брезентом. Первым делом надо машину вытаскивать.
Однако Строев его уже не слушал. Он повернул голову в сторону поселка и крикнул изо всех сил:
– Братва! Водка! Филимоныч водку привез!
Что тут началось! Мужики, словно соревнуясь друг с другом, начали скидывать с себя куртки, телогрейки, рвать пуговицы и молнии на ширинках брюк. Некоторые, не обращая внимания на женщин, столпившихся на берегу, стянули с себя трусы и кальсоны и устремились к проруби. Первым бултыхнулся в студеную воду Колька Сибарин, но буквально через секунду вынырнул обратно.
– Нож! – заорал он, ухватившись одной рукой за доску. – Подайте нож! Надо разрезать брезент!
– Нож! Нож! – закричали все. – У кого есть нож?!
Но никто не ответил.
Санька Строев, успевший освободиться от брюк, подполз к краю проруби и протянул руку другу.
– Колька, хватай за руку! Вылезай скорее, пока совсем не околел!
Сибарин навалился волосатой грудью на скользкую доску и вытащил тело из воды. Он, боясь поскользнуться на мокром льду, подпрыгивая, добежал до своей одежды, встал голыми ступнями ног на брюки и набросил на плечи куртку.
– Колян! – хихикнул Валерий Глота, высокий, здоровенный донской казак, примаком осевший в поселке еще лет десять назад. – Достоинство-то твое, мужское, совсем скукожилось – уже и не достоинство вовсе, а кочедык какой-то.
– Нырни-ка туда сам, «Глотка», – огрызнулся Сибарин, подпрыгивая на брюках. – Я посмотрю, какой у тебя кочедык будет.
– И нырну, – спокойно ответил Глота, не спеша, доставая из кармана джинсов складной нож. – Только сначала разденусь.
В этот момент, широко раскинув руки, вперед бросился Вергесов, стараясь перегородить дорогу к проруби.
– Стойте! Опомнитесь, мужики! Это – грабеж! Уголовное дело! К тому же вы все утонете!
– Не путайся под ногами, Иваныч, – Глота, раздетый до трусов, отодвинул главу в сторону, – сами разберемся, что – грабеж, а что – подвиг.
– Дураки вы все! – сорвался на крик Вергесов. – Муку надо спасать! Без хлеба ведь останемся! Водка не испортится! Неужели вам это не ясно?! ¬Это не по-русски!
Вместо ответа Глота обернулся к Филимонычу:
– Где находится водка? В какой части кузова?
– В передней. Сразу за кабиной.
– Она в коробке или в ящиках?
– В ящиках, в пластмассовых.
– Это хорошо! – с удовлетворением сказал Глота. – Меньше возни.
Глота опоясался бечевкой, деловито подправил узел, проверяя его надежность, подал конец Строеву.
– На, Санек, подстрахуй. Смотри, не выпускай из рук.
– А ты для меня достанешь бутылку?
– Конечно, достану.
Глота быстро перекрестился, подошел к самому краю проруби и, держа в руке раскрытый нож, свечой прыгнул в воду.
Не прошло и полминуты, как из воды вверх взметнулись могучие руки казака с двумя бутылками водки.
Всеобщий радостный крик прокатился по реке:
– Ура!!!
Глота выкинул на лед поллитровки и это едва не погубило его. Увидев, как завертелась бутылка на льду, Санька Строев выпустил из рук бечевку и, как хищник, рванулся к добыче. Глоту тотчас подхватило течение и увлекло под лед. В самый последний момент, когда голова уже скрылась под ледяным панцирем, он успел руками уцепиться за изломанный край проруби. Трудно сказать, чем бы все это закончилось, если бы не Вергесов – он на четвереньках быстро дополз до проруби, сунул в воду руку и, нащупав в ней густую копну волос на голове Глоты, вытащил почти что состоявшегося утопленника из реки.
Выбравшись на спасительную твердь, Глота первым делом поискал глазами трофеи. Не найдя их, он растерянно оглянулся по сторонам и увидел спину убегающего Строева, который держал в каждой руке по бутылке водки.
– Убью! – заревел казак и, сжав кулаки, роняя на снег капли воды, босиком бросился за вором.
Увиденное одновременно и развеселило, и напугало мужиков. Некоторые из них даже начали одеваться. Заметив, как угасает пыл земляков, вперед неожиданно вышел Феликс Верхотуров, бывший участковый милиционер.
– Мужики! У меня есть предложение! Надо кого-то одного спустить в воду, чтобы он увязал веревкой ящики. Тогда мы разом вытащим их. А если мы все сиганем в воду, то, как пить дать, утонем.
– Правильно! – раздались голоса. – Дело говоришь!
– Постойте! – вдруг замахал руками Веня Чуркин, машинист бульдозера. – Сначала нужно решить: как будем распределять бутылки? Если вытащим, сразу же начнется драчка. Вон, – Чуркин взмахнул рукой в сторону поселка, – полюбуйтесь, как дубасят друг друга «Глотка» и Санька Строев.
Верхотуров с подозрением покосился взглядом на Чуркина.
– И что ты предлагаешь?
– Говорю, надо сначала распределить водку. Как я понимаю, в каждом ящике по десять бутылок. Филимоныч, я правильно говорю? Чего молчишь?
– Правильно, – не хотя ответил Филимоныч.
– Двух пузырей, считай, уже нет. Значит, осталось всего восемнадцать. А нас здесь, – Чуркин оценивающе оглядел толпу, которая все прибывала, – не менее тридцати человек. Как будем распределять?
Вопрос поставил всех в тупик.
Первым молчание нарушил Сибарин.
– Я вне конкуренции. Я спускался в воду, разрезал брезент, значит, мне уже полагается две бутылки.
– Почему две? – возмутился Верхотуров. – Одной хватит.
Сибарин сжал кулаки.
– Нет, две. Я жизнью рисковал. Ты понял, мент?
– Ну, ладно, – пошел на попятную бывший участковый. – Пусть будет две. Мне-то что…
– Вот, – упавшим голосом промолвил Чуркин. – Осталось только шестнадцать бутылок. Что будем делать, мужики?
Никто не проронил ни слова.
– Но это еще не все, – продолжил Верхотуров, который вдруг почувствовал свою значимость. – Надо будет выделить бутылку тому, кто нырнет в воду.
– Из-за одной бутылки никто не прыгнет! – крикнул кто-то из толпы. – Надо дать четыре бутылки!
– Ежели дадите четыре бутылки, – подал голос Веня Гурин, худенький пятидесятилетний вдовец с козлиной бородой, – я готов нырнуть даже в…эту самую…как ее?..В Марьину впадину.
– В чью, в чью? – не понял Верхотуров. – В какую Марьину?
– В Машину впадину! – громко рассмеялись в толпе. – Ну, та, которая работает в школе уборщицей!
– Ха-ха-ха! Охо-хо-хо! – прокатилось по реке, распугав ворон и галок. – Ты в ее впадину как раз головой влезешь, даже без бутылки! Ха-ха-ха! Охо-хо-хо!
– Я вспомнил, вспомнил! – радостно воскликнул Гурин. – Марианская впадина! Марианская! ...
Но его слова уже никто не слышал, потому что к проруби подошла Людка Снигирева, которая, стоя на берегу, вместе с поселковскими женщинами наблюдала за происходящим.
– В общем, так, – тоном, не терпящим возражения, вынесла она приговор. – Водку не получат те, кто не рассчитался за предыдущую. Вот здесь, – Люда потрясла в воздухе истрепанной ученической тетрадью, – список должников. Зачитать?
– Не надо, – решительно возразил Верхотуров. – Лучше сделаем так. Должники – налево, законопослушные граждане – направо! Так сразу будет видно, кто получит, а кто – нет.
Толпа молча разделилась на две равные части.
– Все равно водки не хватит, – вмешался в разговор Вергесов. – Так что, давайте, лучше вытаскивать машину.
– А что дашь, Андрей Иваныч, если я нырну? – поинтересовался Веня Самохин, женившийся полгода назад. – Мне, например, мука не нужна. У меня сын родился три дня назад. Надо это событие отметить, а мне нечего выставить на стол. Почему вы такое безобразие допустили? Вы же начальство…как-никак.
– Веня, если тебе так водка нужна, – обрадовался Верхотуров, – может, нырнешь?
– Я? – удивленно переспросил молодой папа. – Н-не знаю…Если дадите, ну, хотя бы три бутылки, я, может, и соглашусь. Дадите?
По толпе прокатился недовольный гул. Верхотуров поднял обе руки вверх, требуя тишины.
– Внимание! Объявляется аукцион! Поступило предложение: дать три бутылки тому, кто нырнет. Есть ли такие, кто согласен на меньше? Начинаю считать! Три бутылки – раз! Три бутылки – два!
В толпе вскинулась вверх рука.
– Две бутылки!
– Итак, две бутылки! Раз – две бутылки! Два – две бутылки…
– Одна!
Верхотуров, направил указательный палец, словно пистолет, на мужиков.
– Кто сказал: «Одна»? Ты, Двужилин?
К Верхотурову подошел здоровенный мужчина средних лет в замасленной телогрейке.
– Да, я сказал.
– Молодец! Вот это по-русски! – Верхотуров одарил Вергесова хитрой улыбкой. – Не правда ли, Сергей Иваныч?
Вергесов, признавая свое поражение, молча проглотил обиду. Он отошел в сторону и встал рядом с Филимонычем.
Двужилин, степенно, под одобрительными взглядами собравшихся, начал раздеваться. Когда осталось снять спортивные шаровары, сшитые из самой дешевой ткани, он вдруг остановился.
– Чур, только у меня на бутылку денег нет. Если дадите бесплатно, я полезу. По-другому я не согласен.
Вначале все опешили, но потом пришли в себя. Одни стали возмущаться, другие предлагали скинуться для Двужилина.
В это время со стороны поселка донеся лай собаки. Филимоныч оглянулся и увидел рядом с «Барсом» Машеньку, одиноко стоящую на берегу в красной шапочке.
Филимоныч быстро, без слов, разделся до трусов, обвязал себя веревкой и повернулся к Вергесову.
– Андрей Иваныч, подай строп. Подстрахуй. Как только дерну за веревку, тяни, только не рывком…
Филимоныч, не глядя ни на кого, подошел к краю проруби и, забрызгав каплями воды Вергесова, прыгнул в реку, держа в правой руке строп.
Все замерли в ожидании. Время тянулось мучительно долго. Секунды казалось минутами, а минуты – часами. Наконец, когда, казалось, не осталось никаких надежд, резко дернулась веревка.
Когда Филимоныч выбрался на лед, Вергесов, придвинул к его голым ногам куртку, услужливо расстеленную на льду Верхотуровым, стянул с себя свитер и начал энергично растирать водителя.
– Ты, что, так долго? Мы все так перепугались.
– П-п-петля с-с-сорвалась бы с-с-с к-к-крючка. Т-т-трос-то п-п-почти в-в-вертикально с-с-спущен. П-п-пришлось с-с-сделать м-м-мертвый узел.
Филимоныч даже не успел полностью одеться, как Вергесов взмахнул рукой Вене Чуркину, который уже стоял возле своего трактора. Бульдозер взревел, выбросив в небо порцию выхлопных газов. Трос, разрезая лед, натянулся словно струна. Сначала из воды показалась кабина, затем – кузов с разрезанным тентом.
– Урра! – дружно закричали все, заглушая рев мотора.
…Филимоныч, напившись горячего чая, уже собрался лечь спать, как в дверь постучали. Зоя Борисовна, которая уже поправилась, пошла открывать. Каково же было удивление Филимоныча, когда на пороге появился «Сидр». Еще боле удивился хозяин дома, когда увидел в руке гостя бутылку водки.
– Вот, Филимоныч, – смущенно протянул поллитровку «Сидр», – возьми. Тебе сейчас водка нужнее, чем мне: надо растираться, да и вовнутрь не мешало бы плеснуть.
– Ты, что, Лева! – растерялся Филимоныч. – Зачем мне водка? Нет, я не возьму. Я уже чаем согрелся. Спасибо тебе, конечно, но бутылку забери обратно.
– Ну, тогда, давай, на компромисс пойдем – выпьем хотя бы по сто грамм.
Едва они успели сесть за стол, как в дверь снова постучали.
На этот раз зашли сразу двое: Глота с разбитой губой и Чуркин. Каждый из них держал в руке по бутылку водки, правда, у Чуркина она была початая.
– Ты уж, извиняй нас, что помешали, – теребя шапку, сказал Глота. – Мы тебе принесли лекарство, чтобы ты не простудился.
– Да вы, что! – воскликнул Филимоныч. – Сговорились, что ли?
– Нет, нет! – замахал руками Чуркин. – Мы только здесь, возле вашего дома встретились.
– Там, – Глота указал рукой на окно, выходящую на улицу, – кажется, еще другие идут, в темноте особо не разглядеть...
И – точно! Не успел Глота досказать, как дверь снова постучали. И так – весь вечер, под конец, Филимоныч и Зоя Борисовна даже устали встречать и провожать гостей. И у каждого из них была бутылка водки.