Наступила осень. Не успела прийти, как сразу и наступила. Прямо на меня. Причем, так чувствительно. Прям впечатала в грязь всей своей тяжелой, холодной, неотвратимой и грубой ступней. Придавила, как утюгом. И я под этой ступней-утюгом распластанный, словно цыпленок-табака – ни вздохнуть, ни охнуть.
Потом, правда, и вздохнул, и охнул. И не раз. Вот так хожу третий день сам не свой, наступленный осенью, вздыхаю и охаю. Самому противно, словно обманутая неверным женихом девица в нудном сериале.
Короче, походу, моя Маринка с новым парнем тусуется. А я, стало быть, в отставку. Нет, сама Маринка мне об этом ничего не говорила. Она вообще третий день не объявляется никак – ни звонка, ни СМСки, в «Контакт» не выходит, электронку не шлет. Третий день!.. То телефон от ее трескотни аж плавился, даже среди ночи может смайлик отправить, типа: люблю и помню, и ты помни и люби. А тут полная тишина. Третий день. Сам факт тишины уже настораживает. Но разведка донесла, что Маринка шляется по городу с каким-то длинноногим хмырем. Серый их позавчера видел, когда они в кинозал входили. Макс намедни наблюдал парочку, перекусывающей в Макдональдсе. Леха – трескающими мороженое на скамейке у фонтана. Димон сообщил, что Маринка с лохматым верзилой по набережной шлялась, на катамаране по заливу катались. Короче, мотается моя девчонка по городу в открытую с каким-то уродом, а я не при делах! Это как понимать? Я чего-то не врубился в тему. И, главное, не догоняю, что делать, как реагировать. Нет, если бы Маринка позвонила и ситуацию прояснила, так хоть ясность была бы – лохматому ноги длинные ломать или Маринке мозги вправлять, хоть поговорить с ней по-человечески. Но она молчит! В партизанки записалась! А мне первому звонить, вроде, как западло. Во мне мужская гордость взыграла: раз ты молчишь, то и я вас, девушка, не побеспокою. И не беспокою вот уже третий день. А что внутри у меня творится, то мне одному ведомо. А творятся внутри меня муки адовы, горят, полыхают, да так, что впору на стену высоченную лезть или, напротив, с высоченной стены вниз подстреленным соколом ухнуть, потому как… Потому как, как оказалось, без Маринки жизни себе я не мыслю. Вот когда открылась сермяжная правда о том, что Маринка не просто моя девчонка, а моя единственная на всем свете девочка, без которой не жить, и не быть мне. Вспоминается бабкино: «что имеем - не храним, потерявши - плачем». Так и есть, пока Маринка была рядом, а если не рядом, то все время на связи, пока телефон от ее бесконечных звонков и СМСок не успевал остывать, то, вроде, как и не особо напрягался: есть Маринка, и ладно. А тут молнии вспышка – четкое осознание, что без Маринки и ничего уже быть не может по определению. В ней моя жизнь и заключается, как кощеева смерь в яйце. И все тут.
- Иди сынок, поешь, - заглядывает мать. Взгляд у нее озабоченный. Мать у меня нормальная, не достает излишней опекой. Но чуткая. Когда у меня что-то не так, сразу чувствует. И, молодчина, не начинает как клуша надо мной квохтать, крыльями бить, заботой и вопросами доставать. Молча переживает. Вот и сейчас, чувствует, что у меня проблемы, но не лезет, ждет, когда сам поделюсь. Может, и поделюсь, но не сейчас. Я сейчас не расположен ни с кем откровенничать, не хочу никого в душу пускать, нет желания ни перед кем нюни-сопли свои размазывать.
- Не, ма. Не охота, - мать исчезает, тихо прикрывая за собою дверь.
Эх, Маринка, Маринка… Появился длинноногий лохматый хмырь, охмурил тебя, а ты и уши развесила. Дуры – бабы. Как примитивные папуасы, падки на разные блестящие стекляшки, а алмазы не видят. Вот же оно, настоящее, рядом с тобою. Судьба твоя. Нет, не видит. Глаза ей затуманило.
Смотрю на темный экран телефона. Гипнотизирую взглядом: позвони же! Нет, не светится экран, молчит телефон. Не звонит моя Маринка. Или уже не моя? Бли-ин…
…Рассматриваю на экране монитора смеющиеся зеленые Маринкины глаза, носик ее задорно вздернутый, губы ее до боли родные, волосы светлые на ветру развевающиеся. Где ты сейчас? Опять с этим, лохматым? Чем занимаетесь? А ведь совсем недавно, еще несколько дней назад, все было так хорошо. Было лето. Мы были вместе. Тепло, солнечно, счастливо. Но вот наступила осень. Конкретно на меня наступила. И нет ни солнца, ни тепла, ни счастья, ни будущего. …Тяжко охнул. Горько вздохнул. Эх, Маринка, Маринка… Ох, эта осень распроклятущая.
…Все бы отдал! Все, чтобы вернуть Маринку! …А, может, того, длинноногого, встретить где-нибудь в тихом месте и поговорить по-мужски. Мол, что за дела? Не красиво на чужих девчонок западать. Ну, а если не поймет… Второй взрослый по боксу имеется, если что. С боксом уже три года как завязано, но навыки не утрачены. Нет, Маринку я к просто не отдам. За Маринку я повоюю, если понадобится! Маринка, она не та девчонка, чтобы… «Синее море, только море за кормой. Синее море, и далёк он, путь домой. Там за туманами, вечными, пьяными, там за туманами берег наш родной…» Маринка. Звонит! Сама! Так. Спокойно. Безмятежность в голосе.
- Привет.
- Привет, Артем! Слушай, я тебе не звонила долго. Извини. Замоталась совсем. Тут дела такие. В общем, к нам из Саратова до субботы прикатили родственники – мамина сестра, тетя Тамара, с сыном Васей. Наши мамы все по театрам и музеям, а мы с братцем Васяткой по клубам и кино. Но у меня за эти два дня вся программа исчерпалась. Уже не хватает фантазии куда Ваську еще сводить. Помоги, а? Присоединяйся. Может, на футбол, ипподром сводишь или еще в какие-нибудь примечательно-злачные места нашего славного города. Короче, мы ждем тебя через полчаса у памятника Гагарину. Заодно познакомлю Ваську, надеюсь, с его будущим родственником. В общем, ждем тебя! – экран гаснет. А я физически ощущаю, как загорается, оживает мое лицо, а вместе с ним и весь я словно включаюсь.
- Ма! Чего там у нас есть поесть? А то мне через десять минут уходить! – энергично ору я, натягивая новые джинсы. На ходу подтягиваю на джинсах молнию, выглядываю в окно. Солнечно. Тепло. Листья еще зелены. Но все же неуловимо ощущается: лето ушло. И пусть. Зато пришла осень. Как написал Александр Сергеевич, наше всё: «Чудесная пора, очей очарованье!».
Осень наступила.
05.09.2015г.