Катя, скрипнув немазаными петлями калитки – хозяин был на фронте - выскользнула на улицу.
Ей непременно хотелось скорей добраться до родника, увидеть исток так поначалу испугавшего её широченного ручья вдоль дороги.
Она знала, что идти далеко не придётся, и нужно было всего лишь пройти большой луг. Нетерпение подгоняло её.
Куда-то делась, улетучилась усталость последних, таких трудных военных дней.
Ей, медсестре госпиталя воочию видевшей людские страдания, проведшей столько бессонных ночей с ранеными, сейчас совершенно не думалось о войне.
Разнотравье буйно цветущего луга, воздух, впитавший в себя все его запахи, прекрасное солнечное утро наполняли девушку радостью и ожиданием, нет, - предвкушением счастья.
Была пора сенокоса, но трава по обеим сторонам узенькой тропинки, по которой шла Катя, оставалась не скошенной: не было косарей.
Косари защищали свою страну, свою Россию, этот дивный цветущий луг, эту деревню, синеющий вдали первозданный лес и ручей, и родник, и её, Катю, и Анну, и детей из детского сада, и красавицу хозяйку…
И всех-всех, живущих в ней, в этой, такой прекрасной, самой родной, самой любимой стране.
Лишь пройдя почти половину пути, Катерина увидела скошенный кем-то участок с двумя небольшими копёнками травы. Казалось, что копёнки эти - два стража, оберегающие луг и всю окружавшую девушку красоту.
Рухнув плашмя, вниз лицом, на одну из них, Катя замерла: медовый запах недавно выкошенной, но уже успевшей изрядно подсохнуть, ставшей почти сеном, травы, ошеломил её.
Жадно вдыхая его, этот, дух, именно дух, дух солнца, лета, луговых цветов и травы, ещё и ещё, она наслаждалась его ни с чем несравнимым ароматом.
- Боже! Есть рай на земле! - говорила она себе, лёжа на спине и глядя в синее безоблачное небо, где, утверждая только жизнь, только жизнь и радость, сияло щедрое июльское солнце, разливая по нему и лугу, и траве, и самой Кате эту жизнь и радость, и ласку, и тепло.
- Кто-то же выкосил этот участок, - нехотя поднимаясь, подумала Катя, - видно, женщина: только на две копёнки сил и хватило.
Да…, женщины, женщины… Земля на них держится.
И вот он, родник.
Наклонившись над невысоким, в четыре бревна, потемневшим срубом неглубокого колодца, девушка казалось попала в совершенно другой, так мало знакомый ей, мир.
Сквозь чистейшую, казавшуюся даже какой-то густой от своей чистоты и прозрачности воду, было ясно видно дно.
Из его сероватого, очень мелкого песка били несколько маленьких, будто живых ключиков, выталкивая вверх светлый, почти белый песок.
Казалось, они дружно отплясывали какой-то радостный танец, видна была каждая движущаяся в этом весёлом танце песчинка.
Тёмные, юркие вьюны юлили в прозрачной воде.
Плотно сложив ладони лодочкой, Катя набрала воды и выпила несколько глотков.
- Хо-лод-на-я, но вкус-на-я ка-ка-я, - медленно проговорила девушка. - Верно, это и есть… живая вода. Да, эта вода точно живая.
Солнце поднялось уже довольно высоко, но не было ещё жары изнуряющей и томящей.
Набрав в ладони воды и подняв их вверх, вверх, насколько можно выше и, приподнявшись на цыпочки, она раскрыла их, резко встряхнув.
И …! Мириады брызг, мгновенно сверкнув на солнце и отразив в каждой капельке все цвета радуги от красного до фиолетового, уже стекали тоненькими струйками с её молодого, восторженного, сияющего лица, упругих губ, нежной шеи, погружаясь в ткань тонкого ситцевого платья.
- Придём ещё сюда с Анной. Обязательно придём, - говорила
себе Екатерина, направляясь назад к деревне по узенькой тропке.
Шла она не спеша.
Очарованная увиденным, девушка пребывала в совершенно необычном - восторженном и умиротворённом состоянии одновременно.
Всё в ней, там, внутри, в душе улеглось и уравновесилось, ушли, растаяли где-то там далеко-далеко прошлые уже теперь переживания.
Всё, всё окружавшее её сейчас: и этот с травой по пояс луг, и великолепный летний день, и небо с ярко сияющим, будто улыбающимся ей, Катерине, солнцем - всё, всё сущее в мире казалось ей теперь совершенным!