« Не попадайте в больницу, там Вас залечат. Не попадайте в милицию, там Вас засудят» - так с детства внушал нам с братом - Лериком папа. Папа за неосторожную фразу в дружеской обстановке высказал, что Троцкий ему нравится как оратор, этого хватило, чтоб ночью его забрали. Шел 1937 год. Пять лет тюрьмы и поселение в г. Ухта до смерти Сталина, в 1954 году папу реабилитировали. Арест резко изменил жизнь папы. До ареста — блестящая карьера. Папа — второй секретарь г. Воронежа. Служебная квартира. Машина. Семья. Взрослый сын и жена из аристократической семьи. До партийной работы папа окончил школу гримеров в Петербурге, это пригодилось ему в Ухте — городе политзаключенных, где на поселении папа работал в театре гримером. Я с братом обо всем этом узнала только тогда, когда Лерка получал визу и оформлялся на работу на суда загранплавания.
Шли годы. Мы с братом выросли. Брат — моряк загранплавания, я — студентка Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. Молодость. Встречи.
За мной ухаживает моряк загранплавания. Ресторан, шампанское, цветы. У нас мажорное настроение. За соседнем столом ресторана чисто мужская компания. Один из них настойчиво стал приглашать меня танцевать. Я отказывалась. Вечер близился к своему финалу. В вестибюле в стороне ожидаю свою верхнюю одежду. Я не видела столкновения моего кавалера с этим «настойчивым». Выходим из ресторана. Идем по набережной Невы, пытаюсь успокоить своего Олега. Нежданно к нам подъезжает дежурная машина милиции, которую вызвал «настойчивый». Вся компания: он с другом и мы с Олегом оказываемся в милиции. Насколько я могу догадываться, Олег при предъявлении загранпаспорта, вложил туда купюру. Нас отпускают с миром.
Зимний Ленинград. Ночь. Разведены мосты. Вынужденная прогулка по ночному Ленинграду. В этот город я влюбилась задолго до поступления в институт. Я решила, что учиться я буду в Ленинграде, а жить в Прибалтике. Атланты умиляют меня своим величием, я дотягиваюсь только до мизинцев этих великанов. Подсветка Петропавловской крепости. На фоне этого великолепия — разведенные мосты.
Общежитие моего института находится близ Татарской мечети, Петропавловской крепости и здания Ленфильма. Нас Ленфильм приглашает на массовки. Я в Ленинграде, в это время брат в Новороссийске. Пришел с очередного рейса. Друзья, кафе, ресторан. Брат в нетрезвом состоянии находится в общественном месте — забирают в медвытрезвитель — одну из структур милиции. У милиции глаз наметан на моряков. Картина японского мотива, деньги, чтоб не сообщали в «кадры», иначе сорвется очередной рейс.
Вот так у нас с братом, обычных законопослушных людей, произошло первое столкновение с органами милиции почти одновременно.
Идут годы. Мое отношение с органами пассивное. На смену молодости пришла зрелость. У меня семья, взрослый сын, друзья. У крестной моего сына, моей куме гостит знакомый из Ленинграда, ожидает рейс. На него недалеко от дома нападают солдаты. Избивают, раздевают, забирают документы. Для восстановления документов нужно в милиции зафиксировать это нападение. В этом отделении работает мой знакомый. Стоим, ждем его. К нам обращаются оперативники с просьбой быть свидетелями при изъятии оружия. Я делаю шаг назад. Я отказываюсь. Уговорили. Парень молодой, симпатичный, прошла бы на улице мимо, никогда не подумала бы, что он — рецидивист. На руках наручники. При нас вскрывают его дипломат. Изъятие наркотиков, оружия, составление протоколов. Я прошу ограничить мое участие в этом деле. Обещания оперативники не сдержали. Последовали вызова к следователю, к судье. У кабинета судьи очередь. За столом, склоненная над бумагами усталая женщина средних лет. Я прошу ее не вызывать меня на процесс суда. По ее лицу пробежала нервная дрожь. Мельком взглянув на меня, она начала орать, не мне ей указывать, кого и когда вызывать в суд. Растерянно смотрю на нее, я всегда теряюсь, когда на меня поднимают голос. Я тупею, я закрываюсь. Медленно до моего сознания доходит, что она не состоянии понять меня. ЕЕ служба, постоянное общение, столкновение с преступниками изменило ее психику, закодировали на негатив. И этот процесс необратим. Я ушла ни с чем. Были бесконечные повестки в суд. Я выдержала натиск этих повесток, на суд не пошла.
Сыну Алеше 17 лет. С друзьями шумно возвращаются после танцев. На троллейбусной остановке подъезжает «дежурка», ребята все врассыпную. Алеша остался, его забирают. Позднее я спросила, почему же не убежал со всеми? - «А зачем, ведь я ничего не делал». В седьмом микрорайоне передвижной пункт милиции. Там мне не смогли толком объяснить почему забрали Алексея. Я упрашиваю Лешу не проявлять строптивость, отдать мне часы и цепочку. Успокаиваю, как могу, обойдется мол, если он сумеет «держать себя в руках». В глазах Леши читаю испуг. Отец в рейсе. Леша попросил Смирного-нашего знакомого помочь забрать его с милиции. У него не получилось. Милиционеры упивались властью, которую им дали. Удивил и Смирнов, оставив меня одну ночью с моим горем... Из этого передвижного пункта Лешу везут в городское отделение милиции. Я на такси следом. Ночь. Темнота. Сплошные бушлаты и никакого просвета. Сплошное непонимание. Никому не нужна моя материнская боль. Нет, говорят здесь такого и все тут. Я — никакая. Беспомощная, разбитая возвращаюсь домой в пустую квартиру. Лайма — моя собака, ластится ко мне, сочувствует. Сна конечно нет. Под утро звонок в дверь. Входит Алеша, улыбка на лице: « Мам, ты права, я все рассказал, меня отпустили и даже адрес не спросили». Я, смеясь и плача, что-то спрашиваю. Успокоенные засыпаем. Впереди выходной день, мы успеем выспаться. Все, что нас пугало, останется в ночи, а на смену придет новый день со своими заботами.
- Алексей с отчаянием выворачивался из рук, схвативших его и вытаскивающих из машины двух полицейских. Стоял дождливый осенний день. Алексею вывернули руки, повалили в грязь и стали требовать документы. Леша туго соображал и что-то мычал. Далее Алексею виделось все как в дурном сне. Его кинули в уазик, Руки были связаны, где-то поблескивали синяки на скулах, грязь стекала с куртки. Уазик остановился напротив милиции. Алексея ввели в прокуренное помещение. За решеткой, называемой в народе, обезьянником стоя, лежа находилась целая толпа подростков от 14-ти до 18-ти лет. Стоял гул и гвалт, прерываемый резким окриком трех полицейских, стоящих рядом с решеткой, иногда они ее открывали, и в ход пускались дубинки, раздавались крики и толпа удрученно замолкала.
Алексея с ребятами повели в соседнюю комнату. Сидящий за столом офицер пальцем поманил его к себе. Двое громил полицейских стояли рядом с ним. Один из них держал в руке противогаз "Жареный". - Нам положен адвокат, мы ведь несовершеннолетние, сказал один из пареньков в очках. - А кто это вякнул? - Я, паренек смущаясь оказавшись в центре внимания, протер запотевшие очки. - Ну будет тебе сейчас адвокат и даже прокурор, давай-ка напяль на него слоника! Двое полицейских схватив паренька стали надевать на него удушающую маску противогаза, очки упали на пол, кованый сапог с шумом раздавил их. Алексей подскочив попытался изо всех сил снять маску с начинающего хрипеть паренька. "Не надо, оставьте его, меня лучше допрашивайте, он же слаб пощадите его!" Удар дубинкой по голове прервал его монолог. Очнулся он уже с повязкой, в переполненном обезьяннике . Наконец, выяснили все как было.
Алеше 18 лет Армия. «Учебка» под Сочи. По мере возможности ездим к нему. На ноябрьские праздники без увольнительной, при помощи презента отпросили его на несколько дней домой. Радости Алеши не было конца. Дом, друзья. Вечером накануне праздника отец позволил Алексею поставить машину в гараж, который находится напротив дома. И тут соприкоснулись элементы невезения и Лешиного испуга. На повороте в гаражный кооператив — машина ГАИ. Знак остановиться. В машине у Алексея никаких документов, права дома. Чего проще. Остановись, объясни. И ничего бы не произошло. Но испуг сильнее разума. Он удирает, а раз удирает, значит угнал машину. Когда его догнали, ничего не стали выслушивать, повалили в грязь, избили, в наручниках доставили в милицию. Ночь. Алеши нет. Машины нет. Нам сообщили только на следующий день. И во всем обвинили отца. И сына взял без увольнительной и машину доверил без документов.
Кума моя – Валентина после небольшого пикника на работе возвращается домой. Выходит из троллейбуса на своей остановке. К ней подходит патруль и требует показать документы. Слово за словом и оказывается Валентина в стенах нашей доблестной милиции. Изнутри посмотрела Валя на тех, кому она всю жизнь выплачивает налоги. Оказывается, они «сила», а мы «пешки» в их бесконечной возне, которую они называют борьбой с преступностью и беспределом. Почему? Почему их деятельность направлена против нас. Да и как им бороться с «беспределом», если именно он «кормит» нашу милицию.
В последние годы особенно чувствуется, как обострилась борьба между добром и злом. Рушатся моральные устои, низвергаются авторитеты, пересматриваются ценности жизни.
И прав мой папа. Никогда не попадай в милицию. Там тебя засудят, даже если ты не виноват. Говоря математическим языком, это истина, не требующая ни доказательств, ни объяснений. Принимай ее такой, как она есть. А ведь нам хочется, чтоб на улице не опасно было, под крышей дома своего оберегали б родные. Человек живет верой. Нужно верить, что так и будет.