История одной семьи

               
       Есть семьи, счастье и  благополучие которых зависит от одного из члена семьи. И уход  этого человека грозит трагедией всей семье.
      Семья  Ракитиных  в числе других новоселов в марте 1981 года въехала в новый  пятиэтажный дом, в трехкомнатную квартиру на первом этаже. Семья состояла из мужа, жены, дочери и сына.  Глава семьи  Сергей – румяный симпатичный мужчина плотной комплекции, лет тридцати, немного ниже среднего роста  Жена его Тамара - под стать мужу. Дочь Юлия  - румяная красивая девочка восьми лет, и сын Виталик – шустрый  шестилетний мальчонка.
      Оба родителя трудились на заводе железобетонных изделий, откуда и получили квартиру.  Он – сварщик, она – крановщица. Все у них было для счастья, даже старенький «москвич», а это в те годы считалось  большим достижением.
      Живя в одном доме, невольно становишься свидетелем того, как соседские дети  относятся друг к другу. Меня насторожил своим поведением Виталик.  Однажды увидела, как он гонялся по двору за своей старшей сестрой и пинал ногами  в зад, а она, убегая от него,  только  верещала: «Ой, Виталечка, не надо!»
      Я  была возмущена его поведением.
      - Ты что делаешь? – крикнула  ему.
      - А что она съела мою конфетку! – возмущенно  ответил мальчишка.
      Однажды слышу стук в дверь. Открываю и  вижу: стоит он, Виталик.
      - Что тебе? -  спрашиваю.
      - Здравствуйте! А у вас есть конфеты? – спрашивает, нисколько не стесняясь. Что  я заметила: он всегда здоровался со взрослыми. Приятно, конечно, когда с тобой здороваются чужие дети.
      - А ты знаешь, что нехорошо ходить по квартирам  и просить что-то? – пытаюсь заполнить пробелы в его воспитании. – Иди домой! –
 Я стала смотреть, как он повернулся к выходу, и потом закрыла дверь. Задумалась об этом мальчике: что толкало его выпрашивать конфеты  у соседей? Не думаю, что родители его заставляли. Даже если на какой-то момент нет в доме конфет, это не повод клянчить их у соседей. Это уже черта характера: если чего нет, то добыть любыми путями.

       Пролетели десять лет.  Юля, закончив  девять классов, уехала во Владивосток учиться, живя там у бабушки. Вскоре узнали от Сергея, что она вышла замуж. Это и не мудрено: Юля выросла тихой и кроткой красавицей. Ничего не стоило какому-то хлыщу вскружить  голову ей, живущей без родительского контроля.  Вскоре она забеременела и родила дочку, да случилось с ней несчастье сразу после родов. Уж что послужило истиной причиной этому, не знаю, но с ней случился инсульт. Сначала она вообще не могла подняться, потом, в результате лечения, ей удалось подняться на ноги, но полностью здоровье не восстановилось. Ей дали инвалидность второй группы. Она плохо говорила и с трудом передвигалась.
      Мужу, конечно, не нужна была больная жена, если вокруг столько красивых и здоровых  женщин. Он ее, разумеется, бросил без зазрения совести.  Жить брошенная Юля  осталась у бабушки вместе с маленькой Наташей, своей дочкой. На руках пожилой женщины оказалось двое иждивенцев:внучка и правнучка.Бабушке много пришлось хлопотать за пенсионные пособия обеим.
     Одна беда, говорят, другую ведет: заболела Тамара. Врачи признали онкологию. Через год из цветущей улыбающейся женщины Тамара превратилась в пожелтевшую,   худую, изможденную больную. Она никуда не выходила из дому и смиренно ждала своей кончины. Сергей горевал, но ничего не предпринимал  по ее лечению. Да, и время наступило очень трудное: жестокие и голодные девяностые годы.
      После смерти жены Сергей запил. Квартира, оставшаяся без хозяйки, стала терять свой ухоженный вид. Хозяину, полюбившего заливать свое горе водкой и вином, было не до квартиры. Он  потерял свою холеность: стал обрюзгшим, неряшливым, с редкими, висевшими сосульками, волосами. Старая клетчатая рубашка  полностью  не прикрывала его большой обвисший живот, под которым, благодаря  ремню, держались брюки, забывшие, когда их в последний раз гладили.
      Я смотрела  на опустившегося соседа и досадовала на него, какой же он несамостоятельный. Ведь есть мужчины, следящие за собой: моют, стирают и квартиру держат в порядке. А этот хоть бы людей постеснялся в таком виде показываться. Он любил жаловаться на свое житье-бытье. Но кто же, если сам руки не приложишь, должен улучшать твою жизнь? Руки-ноги есть, так не ленись -  работай, делай ремонт, стирай, мой, убирай! 
     Он как-то раз заговорил со мной, а это было уже года три после смерти его жены. Спрашивает меня:
     - Люд,  у тебя есть на примете какая-нибудь хорошая свободная женщина, чтобы не пила и была хорошая хозяйка?
     - Да нет таких. Все при мужьях, – отвечаю и спрашиваю: - А  что же  сам не поищешь?
     -  Да сватались ко мне, да только пьющие, гулящие, а на фиг мне такие?...
     Да, губа у Сергея  - не дура, - подумала. Сам ленится для себя что-то сделать, так бесплатная домработница нужна?
 
     Виталик, сын его, после школы закончил ГПТУ по специальности автослесарь.  Мне он, откровенно говоря, не нравился: был хитрый, бессовестный,но удивляла его жестокость. Дочь моя рассказала, что, когда ему было еще лет двенадцать, он вдвоем с дружком поразил током соседского кота. Потом смотрели, как тот корчился в предсмертной агонии, и с улыбками покинули место преступления, оставив кота лежать в подъезде.
   Достигнув призывного возраста, Виталик стал уклоняться от армии. Года два ему удавалось избегать от армии, но в конце концов, смекнув, что там не пропадет, ушел «во солдаты».  Через два года он вернулся, возмужавший и еще больше бессовестным. На гражданке находил себе какие-то кратковременные занятия, связанные с  коммерцией, где "надувал" заказчика. Нашел себе и невесту, женился. Когда женился, жить переехал к жене, а к отцу перевез сестру из Владивостока.
 
     Так Юля снова вернулась в отчий дом вместе с шестилетней дочкой. Сергей, конечно, рад был дочке и внучке: все, какая-никакая женщина в доме. Юля уже могла и покушать сварить, и порядок навести, хоть и медленными темпами. А куда ей торопиться? Дело сделает и – на балкон: людей посмотреть, с соседями поговорить. Я иногда, идя в магазин, спрашивала, что ей купить надо, то купила бы заодно, но она, как всегда, говорила, что  ничего не надо.
     Как-то раз  я предложила Юле поговорить с ней о Боге, и она с удовольствием согласилась. Она впустила меня в квартиру, и там мы немного поговорили о Творце вселенной. Я обратила внимание на убогий вид квартиры. А ведь Сергей мог хотя бы побелить простой известью и покрасить панели обыкновенной эмалью. Живет, подумала, как Обломов: все витает в облаках, ждет у моря погоды. Одно чревоугодие в голове. Вскоре пришел он, как всегда,  навеселе. Я собралась уже уходить. Он вначале рад был видеть меня, а узнав, для чего я пришла, сразу изменился в лице:
     - Да пошел этот ваш Бог!  Где был Он, когда умирала моя жена, когда Юлька заболела? Я и слышать о нем ничего не хочу, и больше не приходи, и не морочь Юльке голову!..
 
   Прошло лет пять. Внучка Наташа становилась подростком, потом девушкой, а дед Сергей все больше погрязал в алкоголе и дряхлел, хотя  ему далеко еще было до пенсии. Он уже не работал на заводе,  а с трудом устроился сторожем в одну организацию.
     Хоть мне и запрещено было  приходить к ним дом, мне достаточно было просто узнавать о их жизни из случайных встреч. Однажды, встретив его возле дома,   поинтересовалась, как дела у Наташи.  Он сказал, что  у нее все хорошо: хорошо учится, помогает матери. Я говорю ему:
     - Я рада за вас, но у Наташи сейчас такой сложный возраст, что главное – не упустить ее. Как было бы хорошо, если бы она стала посещать церковь. Там  с детьми проводят специальное воскресное служение…
     - Опять ты за свое, - раздраженно перебил он меня. – Ни в какую церковь она не пойдет! И хватит об этом!
      … Следующая разговор с ним произошел года через три. Я поразилась его жалким, болезненным  видом: лицо желто-коричневого цвета, с большой лысиной, еще более обрюзгший и осунувшийся. Об одежде уже не говорю! Я давно не видела Наташу, и поэтому спросила его про внучку. И вдруг он такое понес про нее:
      - А,..эта проститутка! Б…ть такая! Не знаю, где она шляется, по каким подвалам ошивается, и слышать о ней ничего не хочу.
      - Да разве можно так говорить о своей внучке?
      - Толку, что внучка. Эту внучку удавить бы! Уже с мужиками начала таскаться.
      Мне больно было слышать такие речи от человека, который должен был для Наташи стать отцом и матерью.  А что, по сути, она хорошего видела в своей семье? Вечно пьяного и  грязного деда да больную, беспомощную мать, которая не в силах была что-то сделать? Какие нравственные устои она могла вынести из семьи? Кто там интересовался   ее делами? Мать  вряд ли была для нее авторитетом, а дед самоустранился. Время было упущено. Теперь всю вину он перекладывает на нее. А девочке лет четырнадцать, не более.  Хотела я хоть как-то помочь ей – не дал! Думала, вот будет она  ходить на молодежное служение, набираться ума-разума, чтобы на плохой путь не свернула. А теперь дед расписался в собственной беспомощности в отношении внучки, и  сам  неважно выглядит.
      - А твои дела как? Что-то вид у тебя не очень, - спрашиваю.
      - Плохи мои дела: болею сильно, Людмила. Не много, думаю, мне уже осталось. Цирроз признали, -  печально ответил он.
      - Ох, Серега, это все твое пьянство, - покачала  я головой.- Что ж ты так довел себя? Говорили тебе.
      - Да, дурак я. Вся жизнь пролетела, как и не жил… Я вот вижу, за тобой  муженек, как огурчик смотрится. Была бы жива моя Тамара, разве я был бы такой? Ушла она и счастье с собой унесла.      
  Что можно было сказать пятидесятилетнему ребенку, который ничего не хотел понимать, ничему внимать? Ему многие говорили о его неправильном образе жизни, но он только грубил в ответ, мол, не надо меня учить. Погубил свою жизнь, пагубно повлиял на жизнь дочери, не понял, что вырастил сына-негодяя, упустил внучку.
   Какие слова утешения и сочувствия я могла ему высказать, если хотелось упрекнуть его за тупость, глупость, легкомыслие и попустительство, что сам виноват в конечном итоге?
    Конечно,  я выразила сочувствие, как могла, потому что уже ничего нельзя исправить, даже если бы он захотел. Время разбрасывать камни и время собирать камни. Что посеет человек в начале жизни, то и пожнет в конце.

      Вскоре Сергей умер. Недолго потом Юля жила в квартире. Брат Виталик  быстро подсуетился и оформил сестру в дом инвалидов, где она умерла месяца через два; а единственную племянницу родной дядя определил в детский дом.
     Бедная Юля! Она оказалась несчастней своего отца. Счастье ее было недолгим и призрачным. Отдавая свою любовь и заботу другим, она взамен ничего не получала. Все это воспринимали от нее как должное. Вот кого было жалко, и жалко Наташку - за ее испорченное детство!
     А братец сделал ремонт  в отцовской квартире и переехал с семьей туда жить.  Только недолго ему было суждено в ней прожить. Через  три месяца он умер от какой-то приключившейся болезни. Таким образом, жившая некогда семья из четырех человек в течение тридцати лет вымерла.
     После  похорон Виталика его жена затеяла судебную тяжбу с Натальей  за квартиру. Суд присудил часть жилплощади  Наталье, а остальную на детей Виталия. Наталия до настоящего времени находится в детдоме, а в квартире сейчас хозяйничает невестка, которая питает к девушке далеко не родственные чувства. Как дальше сложится  у них жизнь, время покажет.