Батон

Ранее: «Больное место» (стихи) http://www.proza.ru/2015/09/06/889



Весна.
Во дворе дома тоненько – сладко и светло – тенькают птички.
И тоже сладко, и тоже тоненько, и тоже светло, но всё же как-то по-другому, хрупают льдинки – это солнышко днём растопило снег на дорожках, и он почти весь превратился в лужи; а потом, ночью, лужи снова схватились, но не насквозь промёрзли, а лишь сверху, образовав на тёмной воде тонкие прозрачные «стёклышки».
Сугробы вдоль дорожек тоже растаяли, но пока не полностью, не до конца, и как-то странно: будто изнутри, – отчего осели, сделались пористыми и рассыпчатыми – «сахарными». И кое-где на их поверхности образовались корочки льда – блестящие, кружевные. Они сияют, переливаются...
Их можно осторожно брать рукой. Если взять такую фигурную льдинку и поднести близко к лицу – она пахнет весной. Можно смотреть сквозь неё на двор, на дома, на деревья и солнце. Если чуть-чуть подвигать льдинку перед глазами или самой вместе с нею подвигаться, тихонько пойти куда-нибудь, то всё вокруг тоже начнёт сиять и переливаться, – как в той волшебной «подзорной трубе», что мягко позвякивая разноцветными стёклышками, складывает из них всё новые и новые узоры... – и ещё сильнее запахнет весной.
А если наступать ногой в ботинке на лужи, – только аккуратно, с краю, чтобы не промочить ноги, – тонкий, покрывающий их ледок скрипит и тихо, но одновременно высоко всхлипывает – ломается. Он всхлипывает, но это вовсе не грустно, а как-то даже весело...
Очень весело и хорошо!.. И хочется всё время улыбаться...
А кое-где асфальт уже совсем без луж. Но ещё мокрый – чёрный и блестящий.

Катя стоит во дворе своего дома и ждёт папу.
А пока ждёт – аккуратно ломает носком ботинка тончайшие «сахарные» льдинки, с наслаждением слушает эти их тончайшие всхлипы, хрусткие вздохи... ахи и охи... и сама вздыхает – вдыхает волнующий и ни с каким другим не сравнимый запах – запах талой земли. Это она дышит «свежим воздушком» – очень свежим, совсем весенним уже.

Здесь же стоит мальчик. Этого мальчика, кажется, видела она раньше в яслях – только, кажется, в другой группе. Но она не знает, как его зовут.
На мальчике коричневое пальто и чёрная шапка. А в руках у него конфета. Большая и длинная, в плотной жёлтой обёртке в тёмно-коричневую крапинку.
Мальчик аккуратно надрывает обёртку и снимает её, по частям стягивая вниз... – внутри конфета оказывается нежно-нежно-жёлтой, кремовой... наверное, она очень вкусная... – и откусывает маленький её кусочек.

Катя бросает свои льдинки и подходит, почти подбегает, к мальчику.
– Ой! Какая у тебя конфета! – восклицает восхищённо.
Никогда раньше не видела она таких конфет.
– Это не конфета, – отвечает мальчик.
Он очень серьёзен.
– А что же это? – удивляется Катя.
– Это...
И тут он говорит Кате, как называется эта самая конфета-не конфета. Какое-то новое, незнакомое совсем, но очень простое слово.
– А-а-а-а... – «понимает» Катя.
Ей немного стыдно оттого, что она не знает таких простых вещей. И тем не менее решается попросить:
– А дай попробовать...
А вдруг даст? Конфета ведь – вон какая большая...
Но нет:
– Не могу. Это мне бабушка дала. Чтобы я ел.
– А-а-а-а... – снова «понимающе» тянет Катя.
Теперь ей сделалось как-то совсем неудобно.
А тут ещё и бабушка мальчика подошла и, недобро глянув на Катю тёмными (на тёмном же – желтовато-морщинистом лице) глазами, взяла внука за руку и молча повела прочь.

Но как раз в этот момент из подъезда вышел Катин папа.
Вот и хорошо: сейчас он купит Кате такую же точно... такой же точно... этот... как его?..
Ах, да! Батон! Точно, батон. Бывают маленькие коротенькие коричневенькие и тёмненькие батончики, в тонкой обёртке, а этот – большой, длинный, светлый и в обёртке толстой – значит, батон. Вот его-то она у папы сейчас и попросит. И папа ей его купит. Ведь раз бабушка своему мальчику купила, то и ей папа купит. Они же, батоны эти, наверняка продаются во всех магазинах. Просто Катя не знала.

– Папа! – говорит она, – купи мне батон!
– Зачем он тебе? – удивляется папа.
– Я буду его есть! – объясняет Катя, – я у одного мальчика видела: у него был батон и он его ел.
– У нас дома есть батон, – отвечает папа, – вот придём домой, и ешь, сколько хочешь. А на улице нехорошо есть.
– Нет, папа! Дома не такой. Я хочу другой – такой же, как у мальчика. Купи мне батон.
– Да есть у нас дома батон. Такой не такой, а сначала надо доесть его, а потом уже другой покупать.
– Папа, нет. Такого батона у нас нет. Это не хлеб. Это другой батон – это такая конфета.
– Батончик, что ли? Так есть у нас и батончики... Но их, тем более, только после ужина...
– Да нет, папа! Как ты не понимаешь! Не батончики, а батон! Батон!..
И в самом деле, неужели папа думает, что Катя не знает, что у них дома есть, а чего нет. Батона – такого – точно нет.
И снова:
– Купи мне батон...
– Батон, батон... Да зачем он тебе нужен?
– Я буду его есть. Как тот мальчик.

И вот они с папой куда-то идут.
Катя подумала было, что это они пошли покупать ей батон, но оказалось, – по каким-то папиным делам.
И Катя, в своих голубых весенних ботиночках, семенит рядом с папой, одетым в чёрное ворсистое пальто, крепко держит его за палец и всю дорогу просит:
– Купи батон...
И так много раз. Очень много. Причём каждый раз весь их с папой диалог повторяется почти слово в слово.
Правда, иногда уже папа ничего ей не отвечает, а просто молча идёт – шагает – большими своими шагами.
А Катя всё канючит:
– Па-а-ап... ну купи батон...
– …
– Купи батон...
Она почти уже перестала просить... всё равно ведь не покупает... как будто не слышит... поэтому она уже пореже его просит...

Но тут оказывается, что всё-таки папа её слышит и всё-таки, видимо, он решил купить ей этот самый батон. Ура.
Они то и дело подходят к каким-то ларькам... Или всего пару раз подошли, но Кате показалось, что больше... И возле каждого ларька папа останавливается, заглядывает в окошко и что-то там спрашивает... Но, видимо, нужного им батона ни в одном ларьке нет.

Потом они были ещё где-то, где большая стеклянная сводчатая крыша, которую держат высокие и тонкие чёрные столбы... Кате показалось, вокзал... а может, это был рынок... Папа и там ходил-спрашивал... подходил к каким-то прилавкам... а Катя терпеливо, уже молча, ждала в сторонке... Кажется, сейчас он наконец купит ей вожделенное лакомство.
Сейчас и у неё будет свой батон.
Катя мечтает, как возьмёт его в руки, аккуратно, как тот мальчик, – и даже ещё аккуратнее! – надорвёт плотную обёртку, осторожно её снимет и откусит от этого... невероятного кремового и сладкого... самую верхушку, самый первый маленький кусочек... Наверное, он такой вкусный и такой нежный, что просто тает во рту...

И вот наконец папа подходит к ней и, хоть это против правил – есть на улице, держа еду немытыми руками, – с высоты протягивая, вручает:
– На, держи!
Батон.
Большой золотистый свежий и ароматный батон.
Только не тот, который надо. А нарезной. За двадцать пять копеек.
Обыкновенный хлеб – огромный толстый «лапоть».

Катя аж задохнулась: «Не тот!»
При одном только виде «лаптя» – просто оскорбительном, надо сказать, виде – слёзы – сами! – так и брызнули из Катиных глаз.
Она представила, что вот сейчас ей придётся кусать упругую толстую корку и жевать безвкусный хлебный мякиш... когда ей хочется – совсем другого! Спасибо! Хлеба такого она и в яслях наелась! А тот, другой батон – он совсем другой имел вид! И запах! Запах – ни с чем не сравнимый! Она успела его почувствовать... И, наверное, – и, конечно же, – у той конфеты был совсем другой вкус!
Ах, как жалко, что мальчик не дал ей даже попробовать её!..

Катя разочарована. Жестоко обманута в лучших своих ожиданиях.
Глубоко уязвлена в своих чувствах – во всех, в каких только можно: и не знала она, что это за кушанье такое – неземное; и не видела она его раньше никогда; а увидела и узнала – так и попробовать не дали; и даже папе – папе! – родному папе! – не смогла она объяснить, что же это за батон такой! Ведь тоже – батон! – но другой...
И даже её умный папа, который всё-всё-всё на свете знает, оказывается, даже отдалённо не представляет себе, «что это за фрукт, и с чем его едят».

А папа, в свою очередь, страшно удивился:
– Вот так раз! Просила-просила батон, а теперь, когда дали тебе – ты его и есть не хочешь!
– Это другой батон... Это не такой... Не тот!.. – тщетно пытается втолковать ему Катя.

Сквозь слёзы смотрит она на папу, на большой золотистый (да только всё равно не тот!) батон на фоне чёрного с ворсом пальто, на мокрый тёмный асфальт, на новые свои голубые ботинки, на дома и деревья – и всё в глазах сияет от весеннего солнца и переливается, и хрустко ломается, и тонко всхлипывает, и также точно, как и раньше, – и даже ещё пронзительней! – пахнет весной, но только теперь Кате от всего этого почему-то совсем не весело, а наоборот – грустно.

Удивительно, но папа так ничего и не понял. Как будто они с ним на разных языках говорили.
И Катя тоже – ещё долго не могла понять, в чём же дело. А вернее, не могла вспомнить то самое – заветное – «простое» слово. Потому что она даже не заметила, что забыла его. Ей казалось, что она помнит, вспомнила: батон.
А когда чуть подросла, то и в самом деле вспомнила. Оказалось – банан.
Действительно просто.

Но, конечно же, они не во всех магазинах тогда продавались. И не всегда.
Откуда было знать бедному папе, что за пять минут, проведённых в ожидании его у подъезда, Катя успеет... – и успела-таки! – встретить-увидеть жадного мальчика, глазливую бабушку и этот их злополучно-жёлтый фрукт?

Надо сказать, что больше Катя ни эту мрачную старушку, ни её неулыбчивого внука ни разу в жизни не встретила. Как не встречала их до того дня. И как не видала до тех пор бананов.
Как будто были они, эти люди – вот специально зачем-то явились! – из другого мира, с другой планеты: и у них там есть бананы. А у Кати – нет.

Первый опыт непонимания?
Скорее, просто недоразумение. Малюсенькое... Совсем ещё детское. Нестрашное.
Но всё же... и что-то другое, новое, пока не вполне ясное... Первая тонкая, едва заметная, трещинка ещё из той, другой жизни, – где даже льдинки – и те сладкие.



Далее: «Странные герои» (стихи) http://www.proza.ru/2015/09/09/585