Это было в начале 70-х годов прошлого (аж, страшно подумать!) столетия. Мы с приятелями уже две недели кайфовали в Новом Свете на Царском пляже. На облюбованном пятачке бухты напротив Голицынской тропы вместе с нашей было еще пять - шесть палаток. Обычно их бывало и поболее, но, во-первых, сезон уже заканчивался, а во-вторых, неделю назад пограничники навели шмон, заставив многих «лагерников» свернуться.
На пляж частенько заходили и культурно отдыхающие в самом Новом Свете, когда в сопровождении массовиков-затейников из местного пансионата (теперь их понтово стали называть аниматорами), а когда и самостоятельно. Однажды к нам на площадку забрели две симпатичные девицы. Они с любопытством разглядывали наш лагерь. В это время мы закончили приготовление обеда и расселись за условным обеденным столом, роль которого исполнял перевернутый ящик из под фруктов.
- Девочки, присоединяйтесь, отведайте нашей походной каши с тушенкой. Небось никогда такого не пробовали?
- Ну, почему же, - ответила за двоих, которая постарше, - я парусным спортом занимаюсь, случается, что и со стоянками и ночевками на берегу. Всяко бывало.
- Наши люди! – дружно заключили мы, - Так, тем более, присаживайтесь!
Но девушки от каши отказались, а на чай , он был цейлонский наваристый, согласились с удовольствием. Мы разговорились. Представились по очереди. Яхтсменка, Аня, была из Ленинграда, вторая, Рима (полное имя Риманте) из Паневежиса. В пансионате они оказались в одном номере и быстро подружились. Публика в пансионате в основном была заводская и более взрослая. Видно было, что девушкам не хватает мужского общества, соответствующего возраста.
На следующий день, и практически все последующие, исключая пару дней, когда отдыхающих в пансионате возили на экскурсии по Крыму, девушки приходили к нам в гости на пляж. С удовольствием вместе купались, имитировали игру в водное поло, потом плюхались на горячий песочек, и вели задушевные беседы «за жизнь». Мы красочно описывали места в Крыме, где уже успели побывать. Для нас с Толей походы по крымским горам и яйлам были не в первой. Было что вспомнить. Рассказывали и о своем походе по Карпатам. Аня делилась своими впечатлениями о природе Финского залива, побережье которого вдоль и поперек она обошла на своей яхте. Рима из Паневежиса (в ней пополам была разлита литовская и русская кровь) всё больше рассказывала о знаменитом городском театре, который более тридцати лет возглавлял всемирно известный режиссер Юоозас Мильтинис, и где блистал его ученик великий Донатас Банионис. Поделилась она и о недавно открытом в Каунасе единственном в мире музее чертей. Касались мы и других аспектов жизни, то есть тех тем, которые в СССР было принято обсуждать , как говорится, «на кухне». Наше общение продолжалось дней десять, но у нас отпуск заканчивался, и мы распрощались с девчонками, обменявшись телефонами и адресами. Я перезванивался и переписывался с обеими достаточно долго. Яхтсменка как-то вывела на нас с Толей одну свою знакомую по яхтклубу. Та в свою очередь познакомила нас с Франсуазой, стажеркой из Франции. Но не буду заострять внимание на этих деталях. Перейду к главному.
Однажды в доме раздался звонок. Я снял трубку – звонила Риманте, но звонок был московский. Она сказала, что проездом в Москве и хотела бы встретиться со мной и Толей. Толи в Москве в этот момент не оказалось, поэтому я тут же пригласил ее к себе домой. Был четверг, в этот день у меня дома, как обычно, собралась большая компания друзей. За накрытым столом мы потягивали - кто вино, кто водочку, закусывали, живо обсуждали какие-то модные театральные постановки. Тут и Рима включилась в общий разговор. Ей тоже было о чем рассказать. Ее стали расспрашивать, чем занимается, о жизни в Литве, о Паневежеском театре. Конечно, имена Мильтиниса и Баниониса гремели не только в Союзе, но и за рубежом. Рима с удовольствием отвечала. А потом объяснила, для чего она приехала в Москву.
Это была ее промежуточная цель. Оказалось, что она получила комсомольскую путевку на всесоюзную стройку КАМАЗа в Набережных Челнах, а в Москве в ЦК ВЛКСМ она должна была оформить кое-какие сопроводительные документы. Народ с интересом слушал рассказ комсомолки-энтузиастки. Кто-то из мужчин всё время подливал ей в бокал вина, и, видно, что-то ещё покрепче. Рима заметно пьянела. На вопрос, а нафига ей это надо, она вдруг заоткровенничала. Она работала библиотекарем, зарплата маленькая, а отчим стал ее домогаться, поставил условие - или она под него ложится, или пусть выметается из дома. Вот она и решила уехать подальше от греха. А тут в райкоме комсомола объявили о призыве на всесоюзную стройку.
При последних словах она горько разрыдалась, мы попытались остановить этот поток слез, но ничего не получалось, к тому же стало сказываться выпитое. Участливые подбадривания окружающих вызывали еще больше всхлипываний и слез. Я схватил Риму за руку и отвел в ванную. Там включил кран, наклонил ее голову над ванной и начал умывать. Я склонился над ней и поневоле прижался к ее еще продолжающему вздрагивать от всхлипываний телу. И в этот момент мое сознание будто отключилось. Остались только чувства – жалость и сострадание к ее горю и одновременно страстное желание овладеть этой беззащитной женщиной. Она всем телом и существом это приняла. Рыдания прекратились, слезы высохли. Рима резко обернулась, обняла меня за шею, прижалась к моей груди и наши губы слились в долгом – долгом поцелуе…
Мы очнулись, когда в дверь забарабанили. Нас не было, как оказалось, больше часа. На ехидные вопросы, чем мы там занимались всё это время. Я без тени смущения ответил, что играли в крестики и нолики. Народ еще не разошелся, кто-то танцевал, кто-то курил, кто-то пел под бренчание гитары. Мы с Римой тихо пристроились к поющим и просидели молча до конца нашего сборища.
Утром я и часть оставшихся на ночь гостей, наскоро перекусив, разбрелись по своим делам, кто на работу, Рима – в ЦК комсомола. Вечером я проводил ее на поезд. О часе «игры в крестики-нолики» мы словно забыли и не вспоминали. Я посчитал, что это было временное, хоть и сладостное, но помутнение рассудка. Похоже, что и Риманте отнеслась к этому примерно также.
Через неделю я получил из Набережных Челнов письмо. Рима с возмущением писала об отвратительной организации оформления на стройку. День ушел на беготню с путевкой между комитетом комсомола и отделом кадров. Ни места в общежитии, ни направления на работу она так и не получила. Какая-то из таких же горемык, но уже почти ветеран, третий день околачивающая пороги кабинетов, приютила ее на ночь в съемной квартире. Там проживали, дожидаясь своей участи, еще несколько комсомольцев - энтузиастов.
Следующее письмо пришло через два месяца неожиданно со штемпелем города Тольятти. Оно было от Римы. Начиналось оно с фразы: «КАМАЗ пусть строит Фантомас». Далее Рима описывала, что промыкавшись еще дня три, так и не добившись ни направления на работу, ни места в общежитии, она вместе с двумя девчатами и парнем отправились в Тольятти. Их там обещали без волокиты устроить на работу на АвтоВаз. К этому времени уже были запущены две очереди завода. В декабре 1973 года был выпущен миллионный автомобиль и завод был официально принят Государственной комиссией. Но строительных работ еще предстоял непочатый край. Рима сообщила, что оформили их в день приезда без всякой волокиты, дали место в общежитии. Она работает кровельщицей, приходится лазить по крышам строящихся зданий. Уже получила первую зарплату, и она существенно больше того, что имела, работая в библиотеке Паневежиса. Коллектив ей нравится. Много молодых людей, к ней относятся хорошо. Первое время она боялась высоты, но привыкла. Сильно уставала. Но прошлый выходной была в городе на танцах и здесь не так, как в Паневежисе - парней больше чем девушек. Это было последнее письмо, которое я получил от Римы.
Видно, она там нашла достойного ее парня и устроила с ним свою жизнь. Очень хочется верить, что Риманте обрела свое счастье. Она это, без сомнения, заслужила.