Летопись 1

–                Летопись 1

                Часть 1

… происходит независимо от наших желаний. Нам только кажется, что от нас что-то зависит. На самом деле мы плывем по течению жизни. Опускаемся на дно, всплываем и опять тонем. Наши дела – круги по воде. Одних захлестывают, других несут на гребне волны. Но течение сильнее, волны гаснут, поток стремится вдаль и нам не дано увидеть конец пути, даже если сумеем забраться на самую высокую волну. Неведом исток, непонятна движущая сила…
– Философы, мать вашу! – выругался солдат, пытаясь размять страницу. Бумага пропитана каким-то составом, пальцы скользят, лист упорно расправляется, еще и порезаться норовит! Сражаться с чудной бумагой тяжело – холодный ветер задувает под шинель, ледяные крошки секут голый зад, мороз все крепче сжимает гениталии.
– Ну, короче, полный пи…ц! – злобно шепчет солдат.
Стынущие на морозе пальцы сжимают полу шинели, жесткий ворс дерет, как наждачная бумага, соскребая присохший кал вместе с кусочками кожи и волосами. Солдат рычит и матерится в полный голос, раскатистые звуки несутся над скованной морозом землей и гаснут в путанице березовой рощи. Исклеванный снарядами лес молчит. Тихо скрипнул снег, дрогнула ветка, горсть снежинок истаяла в воздухе. Обрубок молодой березки лежит на сером снегу. Белый, в серых лишайных пятнах, ствол едва заметно шевельнулся, тускло блеснуло полированное стекло мощной оптики. Выстрел грянул, словно удар бича – хлесткий, рассекающий шкуру до мяса и костей. Матерная брань обрывается, будто в глотку кол вбили, на бледном лице расцветает безобразная дыра с рваными краями, в которую проваливаются нос и глаза. Бледная кровь серым облачком стремится к земле, оседая замороженной пылью на грязный снег. Мертвое тело валится на бок, ветер задирает полы шинели, бесстыдно обнажая давно не мытое тело. Бумажный листок вырывается из неживых пальцев, ветер швыряет желтоватый прямоугольник вверх. Далеко внизу остается заснеженная равнина. Обрывистая линия окопов теряется во мгле, воронки от взрывов покрывают черной рябью стылую землю, замерзшие трупы солдат кажутся запятыми и кавычками на листе старой бумаги. Сквозь унылый вой пурги едва слышен злобный голос сержанта:
- Я же приказывал не с...ать на бруствере! Кто еще хочет показать ж...пу снайперу?!

Ветер набирает силу, порывы сбивают с ног ослабевших от голода людей. Холодный воздух обретает плоть, железные мышцы нарастают на прозрачных костях. Ледяная корка не может противостоять напору. Жесткие пальцы срывают наст, влажный снег мгновенно превращается в камень. Словно пули, частички смерзшегося снега несутся над землей, сбивая остатки штукатурки со стен, срывая кору с деревьев. Люди, которые не успели спрятаться в укрытии, падают замертво. Одежда превращается в лохмотья, лица покрываются язвами и кровь замерзает на скулах, не успев упасть на грудь. Пробоины в стенах воют страшными голосами, выбитые окна тускло блестят осколками стекла, перекошенные двери оглушительно хлопают, выбивая цементную пыль и мусор. Брошенные дома превращаются в кошмар наяву, стены дрожат от ударов, осыпаются потолочные плиты, из щелей выползают обгрызенные крысами провода, гулко и страшно поют ржавые трубы.
Лист странной бумаги парит в мутных небесах, плоское тело томно переворачивается под лучами невидимого солнца. Блестит гладкой кожей, будто озабоченное вниманием человеческое ничтожество на пляже. Колючие снежинки скользят по гладкой поверхности, не оставляя следов, ледяные коготки обламываются, искалеченные кристаллики замерзшей воды падают вниз. Ветер мчится туда, где еще тихо, где царит тишина и покой.

… маленькая группа. Деформация сознания происходит незаметно. Примитивное желание властвовать и обладать подчиняет себе всего человека. Мировоззрение становится простым. Суть его – все мое, для меня и ради меня. Остальное подлежит уничтожению. Люди без души пробиваются на самый верх. Они умны и понимают, что настоящая власть невидима. Короли, президенты и председатели всего лишь лакеи. Истинные причины самых кровавых и жестоких войн ничтожны, часто смехотворны и ВСЕГДА не стоят даже капли крови. Самый большой недостаток власти – она ослепляет. А что может слепой в мире зрячих? До первой ямы…

– Мама, смотри, что я нашел! – кричит пятилетний карапуз, врываясь в землянку. Мальчик одет в яркий, с ядовито-желтыми пятнами на синем фоне, комбинезон для занятий горными лыжами. Одежда порвана на коленках, спина исполосована грубой штопкой, на локтях топорщатся пластмассовые накладки. На ногах валенки с галошами, голову уродует байкерский шлем. Треснутое по середине забрало висит на одной заклепке, словно кривится в беззубой улыбке.
– Я же просила на трогать что попало! – ворчит мать, безуспешно пытаясь разжечь огонь в самодельной печке. Местный умелец “сварганил” ее из железной бочки, которая в прошлой жизни служила дополнительным топливным баком для танка. Зажигательный снаряд пробил оба днища, горящая солярка выплеснулась на броню, заливая двигательный отсек с обоих сторон. Экипаж успел покинуть машину за мгновение до того, как взорвался основной топливный бак. Через пару секунд детонировал боезапас и дырявая бочка пылающим болидом понеслась к селению. Немногочисленные обитатели земляночного поселка восприняли дырявую бочку как подарок судьбы и после “апгрейда”  глиной и обломками кирпичей отдали тому, кто больше всех нуждался – одинокой матери.
- Да ладно, мам, это всего лишь бумага. Кинь в печку, а? – просит пацаненок.
– А вдруг бомба? – не соглашается мать. – Поубивает всех на фиг!
– Так бумага же? – удивляется мальчишка.
– Раньше бомбы делали из чего угодно. Вон, у Трифоновых - за три дома от нас жили! – принесла девчонка фломастер. Думали, вот хорошо, малышка рисовать будет… – женщина тяжело садится на самодельный табурет, лицо вздрагивает, в глазах блеснули слезы. – … только колпачок сняли – сразу взрыв и облако ядовитого дыма. Вся семья погибла, а девчонку разорвало на части.
– Как можно из бумаги сделать бомбу? – упорствует пацан.
– Не знаю! – срывается на крик голос матери. – Делали!
– Бумага, ма-ам, – разочарованно тянет малыш.
Лист выскальзывает из грязных пальцев, слышен тихий шорох трущейся об пол бумаги и желтоватый листок оказывается рядом с табуретом. Женщина подозрительно смотрит, но листок просто лежит, не мигает красный глаз индикатора, не слышно шипения, не пахнет дымом.
– Ладно, – ворчит женщина. – Может, горит хорошо?
“Военная” печка депрессивна и грустна, поддувало пахнет гарью, огонь в железном пузе не желает разгораться, дымоход меланхолично-издевательски подвывает. В гуще сырых веток прячется умирающий огонек. Тонкая струйка дыма пробирается среди хворостин медленно и осторожно, как будто “земную жизнь пройдя до половины, вдруг очутилась в сумрачном лесу”.
– Жесткая! – удивляется женщина, касаясь пальцами бумаги. – Наверно, пластмасса. Сейчас запылает!
Лист просовывается в печь, края скребут по железу, сдирая сажу и нагар. Странная бумага накрывает тусклый огонек, словно крышка. Дым обволакивает по краям, середина светлеет, как будто вот-вот вспыхнет рыжим пламенем. Вместо этого лист начинает светиться голубым цветом, по краям появляется узкая рамка. Лист темнеет, голубой цвет становится синим с переливами, в центре возникает стилизованное изображение замка. Рядом высвечиваются цифры. Они мигают, перемещаются, меняют размер и формат. Затем выстраиваются в ряд. Получается день, месяц и год – 6. 04. 203… Последняя цифра не указана, прочерк, но женщина сразу понимает, о чем идет речь. Год начала Войны – 2031 от Рождества Христова по православному календарю.
Карапуз живо подбирается ближе, смотрит раскрыв рот – ведь сейчас сгорит! Мать, увидев цифры и мерцание, меняется в лице. Рука бесстрашно ныряет в жерло печи, пальцы крепко сжимают край листа.
– Мерзкая дрянь! – восклицает женщина.
Вытянув руку как можно дальше, словно это дохлая крыса, мать бросается к грубо сшитому занавесу на входе, который заменяет дверь в землянку. Малыш молча наблюдает за матерью, от удивления глаза округляются. Женщина бросается вверх по земляным ступеням. Холодный ветер злобно швыряет горсть грязного снега в лицо, леденит руки и хлещет наотмашь по щекам студеными лапами. Малыш срывается с места, неуклюже карабкается следом за матерью по ступеням. Едва только непомерно большая от байкерского шлема голова показывается над землей, как мать широко размахивается и со всей силы швыряет странный и непонятный листок. Ветер подхватывает, мелькает синеватый экран, мельтешат белые цифры и прячутся под черной полосой сажи.
– Зачем ты выбросила, противная!? – верещит малыш.
– Марш в землянку! – кричит мать срывающимся голосом.
Возвращается на место занавес, преграждая путь холоду. Остатки мороза растекаются по полу, прячась в углах. Огонь таки набрался смелости и начал потихоньку грызть хворост, плюясь искрами и пыхтя дымом. Мать ногой захлопывает крышку, печка недовольно хрюкает железными челюстями. Женщина тяжело опускается на лавку, малыш обиженно утыкается лицом в колени. Мамины пальцы расстегивают подбородочный ремень, шлем укладывается рядом на лавку, дышат теплом и потом нечесаные вихры.
– Я была чуть постарше тебя, Денис, – хриплым голосом говорит мама, – когда началась война. Этот листок из той войны. Да и не листок это вовсе, а электронный прибор, компьютер. Раньше – мне дедушка рассказывал! – они были громадными, как чемоданы. Потом научились делать маленькими, со спичечную головку. Или такими вот, как тот, который ты нашел – тоненькими и плоскими, как тетрадный лист. Они берут энергию от солнечного света, от тепла человеческого тела, вообще от всего. Можно потереть ладонью, он нагреется и будет работать.
– Как здорово! – прошептал малыш.
– А еще они следили за людьми. Собирали информацию о своих владельцах. Следило все - телевизоры, телефоны – любая бытовая техника обладала способностью следить за человеком. И когда началась война, прятаться было негде. Враги знали о нас все.
– Поэтому мы прячемся в земле?
– Да. Война все еще продолжается.

… огромные, словно древние ящеры ракеты чудовищной разрушительной силы. Оружие не убивает, это делают люди. Чтобы победить врага, надо овладеть его душой. Эту библейскую истину талдычат людям с малолетства все религии, но усвоил ее только один народ. Малочисленное, ничем не примечательное племя умудрилось выжить только благодаря тому, что люто ненавидело и презирало язык, культуру и веру других народов, считая себя богоподобными сверхлюдьми. А коли так, то и человеческие меры добра и зла к ним не подходят. Они выше этого, мораль насекомых им не интересна. Пали в небытие казавшиеся несокрушимыми империи, сошли со сцены истории великие народы, а племя бессовестных негодяев и мерзавцев жило и процветало.
 Наступало прозрение, люди восставали против племени душеедов. Месть была ужасна, убивали миллионами, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Но избавление от страшного гнета пришло откуда никто не ждал. Не дано право переделывать мир. И горе тем, кто возгордился! Неизлечимая болезнь поразила племя душеедов. Вековой обычай спариваться только с соплеменницами привел к накоплению генетических дефектов. Достигнув критической массы, они породили хворь, которую не знало остальное человечество. Лучшие умы, собственные и наемные, бились над решением проблемы. Удалось даже расшифровать геном человека, но победить болезнь не удалось. Создаваемое тысячелетиями нельзя разрушить в миг. Смерть собирала урожай жизней, убивая даже не рожденных…

Блиндаж на краю леса. Из-под толстого слоя земли и бревен едва слышны звуки взрывов. На потолке сияют аккумуляторный светильник, середину занимает складной стол, одиноко светится экран коммуникатора. Возле стены аккуратно сложены армейские полевые кровати, на складных табуретах сидят два офицера.
– Что за хрень? Кто писал эту ерунду? – удивленно произносит человек в униформе с погонами капитана. Блестят свежие царапины на бронежилете, худощавое лицо покрыто незамысловатой татуировкой.
– Ты о чем? – спрашивает другой. Его броня тоже исцарапана, скулы украшены трехдневной щетиной, короткие волосы топорщатся злым ежиком, погоны поручика почти не видны под плечевыми накладками.
– Да вот кусок бумаги с текстом солдат принес. Он еще и ламинирован!
– А ну дай. Это не бумага, а планшет.
– ?
– Ну, были раньше такие компьютеры мутанты. Промежуточное звено между нормальными компами и очками дополненной реальности, как сейчас.
– Не въезжаю! – затряс головой капитан.
– Ты в кабаке когда последний раз был?
– Ну… а, ты про стол!? Так это же совсем другое дело!
– Не другое, а то же самое. Представь себе стол размером с две ладони. На экране иконки, тычешь пальцем.
– И что? Делаю заказ?
– Зависит от операционной системы. На кабацком столе делают заказы. С военного планшета выходили в сеть, устанавливали видеосвязь, просматривали спутниковые карты, проверяли наряды и посты, следили за боем и корректировали огонь… много чего можно было делать, товарищ капитан! – смеется поручик.
– Умничать будешь в дозоре, старлей, - ворчит капитан. - Вот суну вне очереди, чтоб служба медом не казалась.
– Вот так говорить правду начальству в глаза. М-да, – притворно загрустил поручик. – Все хотят грубой, ничем не прикрытой лести.
Капитан смеется, так называемый “планшет” ярко светит экраном, буквы увеличиваются.
– Ладно, рассказывай дальше.
– В процессе технологической эволюции планшеты стали тонкими, как бумага. Избавились от неуклюжих аккумуляторов и хрупких стеклянных экранов. Они берут энергию от солнца, от тепла человеческих рук – да вообще от всего, что греет или светит. Экраном стала поверхность с обеих сторон. Управление касанием. Ввод текста остался прежним, с помощью виртуальной клавиатуры.
– И где она здесь? – спросил капитан, вертя планшет в руках. – Может, потрясти?
– Дайте мне посмотреть, товарищ начальник. А то вы от нетерпения рукояткой пистолета бить начнете, – подкалывает поручик.
– Возьмите, товарищ ученый, – съехидничал капитан. – Нас в военных институтах не обучали, как обращаться с музейными экспонатами.
Старлей несколько раз ткнул пальцами, потер уголки. Взгляд покрасневших от недосыпания глаз внимательно рассматривает планшет. В руках офицера появляется плоская коробочка. Тихо щелкает замок, руки бережно извлекают из футляра странного вида очки в металлической оправе, стилизованные под байкерские. Стекла мгновенно темнеют, на поверхности появляются зеленоватые блики, по кромке идет багровая полоса. У капитана округляются глаза.
– Да ты совсем оборзел! Таких очков даже командира бригады нет. Тебя начальник штаба с потрохами сожрет.
– Во-первых, это мои личные очки, я за них четыре зарплаты отдал. Во-вторых, на строевой смотр хожу только в казенных и вообще большому начальству стараюсь на глаза не попадаться. В-третьих – офицерам разрешается приобретать за свой счет броню, личное оружие и снаряжение. В-четвертых…
– Захлопни пасть и займись планшетом, господин профессор! – перебивает капитан, смеясь.
Поручик надевает очки, становясь похожим на пилота аэроплана начала двадцатого века. Не хватает кожаного плаща и белого шарфика. Тускло горит экран древнего планшета, продвинутые очки старлея темнеют, стекла покрываются матовым налетом, словно сажей.
– А знаешь, ты прав, – удивленно бурчит под нос поручик. – Это действительно музейный экспонат. Операционная система заблокирована наглухо. Файлы сеттинга стерты и сиськи нет.
– Какой еще сиськи? – подозрительно спросил капитан.
– Папки system. Без нее ничего нельзя сделать.
– Так и говори, извращенец компьютерный.
– Лучше быть компьютерным извращенцем, чем гомосеком, зоофилом или некрофилом, – ответил лейтенант и так скривил лицо, словно некрофил где-то рядом.
– Короче, что с этим долбанным артефактом?
– Информацию на планшете нельзя изменить или уничтожить. Корпус выполнен из особо прочного пластика, который не горит, не тонет, не подвержен воздействию кислоты и щелочи – разве что концентрированной, но где ее взять? - не боится холода вплоть до абсолютного ноля – то есть 273,15 градуса по Цельсию. Так поступали именно с наиболее ценными музейными экспонатами, дабы уберечь от уничтожения или повреждения. Дорогое удовольствие, скажу я тебе. По карману только очень богатым музеям. Или людям.
– Наверно, кто-то потерял. Ладно, доложу по команде, – машет рукой капитан и кладет планшет на полку, криво прибитую гвоздями к стене. – Слушай, о каких душеедах тут написано?
– Было такое племя, отличалось оригинальными взглядами на мир и свою роль в нем. Естественно, остальному человечеству это не нравилось и оно не раз вправляло мозги. Счет убитым иной раз шел на миллионы. А потом появилась одна очень странная болезнь. Какое-то нарушение в генах, приводившее к внезапной смерти в любом возрасте. Это нарушение было у многих, но заболевание проявлялось только у каждого четвертого. Болезни были разные – дизавтономия, болезнь Тея-Сакса, еще какие-то…
– И что?
– Вымерли, как динозавры. Остались где-то небольшие группы уродов.
– В каком смысле? Страшилища что ли?
– Почти. И в руки им лучше не попадаться.
– Как черным?
– Да. Они примерно одного пошиба.
– Ладно, буду знать. Блин, сколько же чудищ развелось вокруг! До чего же раньше просто было – дрались за нефть, золото, за газ и … за что еще дрались, не помнишь?
– За власть, – пожал плечами старший лейтенант, – ибо она и есть золото, энергоносители и дешевые рабы. Кое-кто на самом верху решил, что генетика это абсолютное оружие, начались исследования, опыты. Чем все кончилось, ты знаешь.
– И теперь остатки нормальных людей вынуждены драться за жизнь с толпами чудищ, – грустно подытожил капитан. – Ладно, не так страшен черт, как его малюют.
На столе вспыхивает экран коммуникатора, появляется небритое лицо начальника штаба бригады.
– Комбат?
– Я, товарищ подполковник! – “подрывается” капитан.
– Поручика Артемьева ко мне.
– Есть!
– И еще: поступила информация, что твоем участке появился блуждающий артиллерийский робот. Выключить все приборы, соблюдать тишину. Об уничтожении робота сообщит посыльный. Все понял?
– Так точно!
– Исполняй.
Гаснет экран, голос начштаба пропадает.
– Слышал? Дуй в штаб немедля, – приказывает капитан. – А я сейчас дам команду на тишину.
Артемьев быстро шагает по ходу сообщения в тыл. Комбат останавливается на пороге, отдает короткие приказания. Затем, чертыхаясь и плюясь, возвращается в блиндаж.
– Где этот артефакт лежит? Почитать про самых умных, пока делать нечего, – бубнит капитан, обшаривая блиндаж взглядом.
В морозном неподвижном воздухе появляется слабый, на грани слышимости звук. Словно шуршит тонкая фольга. Шорох становится громче, доносятся какие-то хлопки и повизгивание, как будто насмерть перепуганный щенок на коротеньких ножках изо всех сил убегает от страшного кота. Нарастает и обрушивается истошный вой, визг режет уши, шорох превращается в гул. В чистом небе стремительно растет маленькая черная точка, вытягивается в заостренный цилиндр. Гул и визг достигает максимума, от свиста рвутся барабанные перепонки… глухой удар сотрясает землю, в следующее мгновение тяжкий взрыв вздымает тонны земли. Масса камней, снега и мерзлой почвы на мгновение зависает на высоте полусотни метров и рушится вниз. Огромное пылевое облако затягивает опорный пункт мотострелковой роты, скрывая огневые точки, ходы сообщения и солдат в окопах. Спешившего в штаб бригады лейтенанта накрывает слоем земли, на поверхность выглядывает автоматный ствол и металлический затылок шлема. Пыль ползет по снегу, превращая его в грязную кашу. На месте блиндажа командира батальона исходит паром и дымом громадная воронка. Высоко в мутном небе кувыркается артефакт, похожий желтоватый лист. Ветер сжимает прозрачные клыки, несется прочь от войны. Экран медленно тускнеет в ледяных объятиях. Сквозь пелену редких облаков выглядывает краешек солнца, луч касается экрана, старый планшет оживает.

… страшные последствия. Никто и предположить не мог, к чему приведут опыты с генами. Обуреваемые гордыней, алчностью и злобой, люди не хотели внимать мудрости Книги. Они хотели сравниться с Богом и упорно строили Башни. Одни хотели объединить человечество общими законами, другие желали властвовать над всеми, третьи решили вовсе создать нового человека, но перед этим уничтожить тех, кого создал Бог. Генномодифицированные продукты рекламировались как панацея от голода и недоедания. Предостережения ученых о побочных эффектах, выявленных в ходе опытов, предпочитали не замечать. А они были ужасны! Измененные гены в первую очередь уничтожали репродуктивную способность. А ведь завещано – плодитесь и размножайтесь! Мерзкие твари в образе человеческом решили, что найдено средство для кардинального сокращения населения. Раньше это делали войны и эпидемии, но взрослеющее человечество постепенно избавлялось от подростковой жестокости и легкомыслия, научилось лечить болезни и решать конфликты мирно.
 
– Итак, господа, подведем итоги! Проведенный анализ показывает, что…
Голос председательствующего на собрании то гремит подобно приближающемуся грому, то затихает, словно говорун удаляется в иную реальность. Благородный баритон ласкает слух эмансипированных дам, представляющих различные общественные организации – финансируемые, впрочем, из одного кармана! – и клонит в сон мужчин могучей лапой. Особенно достается военным. Офицеры готовы терпеть тяготы и лишения службы, но не в силах противостоять многословию. Ораторствующий господин в костюме военного покроя, т.е. в пиджаке с глухим воротником и накладными карманами – почему-то обыватель уверен, что именно так должен выглядеть настоящий военный вождь, – величаво рукОводит и взглядОводит умирающий от скуки зал.
Примерно две сотни человек, делегатов субъектов Федерации, собрались на ежегодный съезд. Вопросов в повестке съезда было немного. Всего один – как решить проблему мигрантов. С точки зрения демократа и либерала, ответ очевиден и обсуждать тут особенно нечего. Но! - во все времена, в любом обществе находятся и будут находиться люди, для которых единственно правильным решением будет то, против которого выступает большинство. Эти люди исповедуют принцип – большинство всегда не право. Увы, это почти всегда так. Дикие звери, объединяясь в стаи для охоты и защиты, свергают вожака, если он перестает соответствовать требованием стаи. И пусть он трижды прав – стая всегда правее!
Заразная болезнь, красиво называемая демократией (ласкает слух греческая речь, а русское “власть толпы” звучит портяночно-носочно) трудно поддается лечению. Достижимо только кратковременное облегчение от мучений путем незначительного кровопускания. В тяжелых случаях рекомендуется сливать кровь полностью. Сие прямо способствует длительной ясности мышления и трезвости ума. Когда поредевшая, изнемогшая под натиском бед и врагов стая ползет к вождю изгнаннику, сдирая в кровь лапы и животы и жалобно воя от страха и боли, снисходит понимание – нет, не правоты, а разумности того, кого еще вчера клеймили палачом, тираном и убийцей. Поэт был прав, утверждая, что большое видится на расстоянии. Только вот расстояние измеряется не аршинами да верстами, а жизнями и кровью.
– Cogito, ergo sum! – раздается с трибуны патетическое восклицание. – Мыслю, следовательно, существую – утверждал Рене Декарт. Это фундаментальный элемент философии эпохи возрождения человечества. Это утверждение Декарт выдвинул как первичную достоверность. Как истину, в которой невозможно усомниться и потому с нее можно и нужно выстраивать здание достоверного знания. Аргумент не следует понимать, как абстрактное умозаключение, нет! Напротив, суть его  в очевидности и самодостоверности существования меня, как мыслящего субъекта. Всякий акт мышления обнаруживает – при рефлексивном взгляде на него, разумеется! – меня мыслящего, осуществляющего этот акт. Аргумент указывает на самообнаружение субъекта в акте мышления: я мыслю – и, созерцая свое мышление, обнаруживаю себя, мыслящего, стоящего за его актами и содержаниями.
Говорун делает паузу. Ухоженные пальцы сжимают хрустальную шею графина, неспешно льется вода в стакан, чуткий микрофон услужливо разносит по всему залу булькающие звуки.
– Как он меня зае…ал! – сквозь зубы произносит офицер с погонами поручика. Слева на груди рдеет нашивка за тяжелое ранение, справа два ряда орденских планок, чуть ниже расположена нашивка с именем и фамилией – Валерий Знаменский. Взгляд поручика холоден и жесток, пальцы правой руки в черной перчатке судорожно сжимаются, словно затягивают веревочную петлю на шее оратора. Женщина с переднего ряда оборачивается, глаза пылают благородным возмущением, лицо брезгливо кривится.
– Сдержите эмоции, поручик! – шипит она сквозь зубы. – Выступает председатель Совета Федераций, ваш главнокомандующий.
– По-вашему, главком не может зае…ать? – сдержанно рычит в ответ поручик.
– А вона знае, шо це таке? - спрашивает капитан справа от поручика. – Воны ж тильки языком.
– Это тоже надо уметь! – оживает от дремы пожилой майор слева. – Вот моему зампотеху оторвало. Срезало осколком начисто. Казалось бы, конец личной жизни – напротив! Такой затейник оказался!
Интеллигентная дама немедленно отсаживается подальше от грубых солдафонов. Однако брезгливое выражение лицо становится задумчивым, набегает тень легкого смущения, появляются искорки любопытства.
Бульканье прекращается, нежно звенит стакан, соприкоснувшись с блюдцем. Господин председатель глубоко вздыхает, отеческий взгляд скользит по залу плавно и широк, ни на мгновение не задерживаясь на лицах.
– Долгие годы Федерация ведет войну. Наши народы страдают от террористических актов, совершаемых по всей территории Федерации. Мигранты проникают на территорию любого субъекта, умело маскируясь под людей. На приграничных территориях до сих пор вспыхивают локальные конфликты. Это – провокации! Недальновидные командиры поддаются, подливают масло в огонь. Мудрые руководители крепят бдительность, повышают обороноспособность и боевую готовность войск приграничных территорий!
– У тебя таблеток от головной боли не осталось? – спрашивает поручик капитана. – Этот мудак постоянно произносит слово “территория”, у меня голова раскалывается на части.
– Прости, сам сожрал. Мне дурно от одной мысли, что я здесь, – признается капитан. – Бери пример с майора – уже работает языком.
Поручик оборачивается, жесткое выражение лица смягчается, губы растягиваются в слабой улыбке. Пожилой майор уже сидит рядом с либеральной дамой и что-то шепчет на ухо. Дама внимательно слушает, бросая отсутствующий взгляд на оратора.
– Нам с тобой еще многому надо учиться! – подытоживает капитан.
- Армия Российской Федерации – армия мира, миротворцы! Враг должен понимать, что любое агрессивное поползновение будет жестко пресечено. Наше стремление к миру мы подтверждаем стремлением к переговорам. Переговорный процесс длителен и сложен, накопилось много взаимных подозрений и обид. Руководитель миграционного движения, господин Мордерер, разделяет нашу точку зрения, охотно идет на контакт. Он понимает ...
Председатель Совфеда умолкает, взгляд безмятежен и чист, как у полного идиота или сектанта – держит паузу перед заключительным словом. Оно, естественно, будет емким и запоминающимся, как рыцарский девиз.
– ... человечество едино! – провозглашает господин председательствующий и вал аплодисментов накрывает зал, словно рухнувшая куча мусора.
– Идем отсюда, хочу воздухом подышать, – говорит поручик. - Нет сил терпеть урода. Ладно, при входе оружие заставили сдать. Как этакие мудаки пролезают во власть?
- Эта гнида в свое время разбогатела на откатах. Брал ценными бумагами и золотом в слитках какого-то американского банка. Сейчас вроде бы собираются восстанавливать здание Совета Федерации, объявлен конкурс среди подрядчиков. Представляю, сколько хапнет - произносит капитан.
- Почему он до сих пор жив?
- Не жадный, делится, - пояснил капитан. - А фраеров всегда губит жадность. 
Здание Совета Федерации построено еще в прошлом веке в традиционном для подобных сооружений стиле. Фальшивые колонны, ненужные бордюры и выступы по краям межэтажных перекрытий создавали впечатление значительности, этакой сакральности и непостижимости для простых людей. О том, что т.н. члены Совфеда еще проще простых людей, в самом худшем смысле этого слова, люди не знали, ибо не имели “чести” общаться лично с теми подонками и мерзавцами, которыми обычно являются представители власти. Любой.
Крышу здания когда-то венчал купол из цветного стекла, этакая шапка Мономаха на коллективном челе. Война уничтожала города, обстрелам подвергались в первую очередь крупные здания и правительственные сооружения. Что чрезвычайно глупо, ибо у всех правительственных сооружений имеются дублеры, спрятанные под толщей земли и бетона. Пустая трата недешевых боеприпасов и времени! Увы, воюют люди, а начинают и руководят войнами дураки и негодяи. Они же, как правило, остаются в живых.
Совет Федерации разбомбили одним из первых, уцелел только первый этаж. Потолки укрепили, убрали мусор из помещений и продолжили заседания, благо со спутников здание выглядит как полностью разрушенным. Какие-то шутники – а, может, из самых благих побуждений! – сверху установили крест, полумесяц и что-то буддистское. Получилось как на кладбище.
Люди выходили на улицу, по привычке смотрели в небо, ожидая сообщений о приближающихся спутниках. На этот раз повезло, спутники летели по другим маршрутам. Возможно, солнечная буря испортила навигационные приборы или электронные мозги решили внести разнообразие в монотонные будни – точно узнать невозможно, военные спутники давно вышли из повиновения и жили своей собственной жизнью. Люди подставляли бледные лица солнцу, глаза щурились от яркого света, снег скрипел под ногами и морозный ветер стелил поземку. Уничтоженный город не выглядел зловещим, как обычно, а похож на старое тихое кладбище, засыпанное снегом и тишиной. И никто не обратил внимания на лист бумаги, который плавно опускался на крышу бывшего дворца Совета Федераций. Листок падает на снег, ветер хватает вместе с горстью снега и подбрасывает невидимой рукой. Листок скользит вместе с поземкой, сила ветра иссякает и в снежной пелене листок приникает к основанию креста. Словно фотография похороненного.

… поражает мозг. Изменения в организме человека начинаются с мозга. Именно там происходит главная мутация. Тело меняется в самую последнюю очередь. Человечество мутирует постоянно, каждое новое поколение отличается от предыдущего. Однако есть мутации взрывные, возникающие в результате длительного отрицательного воздействия, под влиянием патогенных внешних факторов. Хотели как лучше – вот оправдание всех “гениев”, стремившихся усовершенствовать своими кривыми ручками то, что создано Богом или природой. Чудовище выращивает себе подобных, считая себя и выкормышей новой ступенью эволюции. Ты не результат эволюции, а всего лишь отброс, итог неудачного опыта!
 
Воет сирена воздушной тревоги. Приученные за годы войны люди опрометью бросаются к ближайшим убежищам. Самое надежное – подвал Совета Федерации. Сибирские города изначально строились крепко, любой дом делался на века и Тобольск не исключение. Но кто мог предположить, что бомбить будут вакуумными бомбами?
- Что за черт? – бормочет поручик, вглядываясь в безоблачное небо. Ветер разогнал облака, голубые небеса смотрят на припорошенную снегом грязь удивленно и сострадательно. Далеко, на грани видимости, появилась точка. Поручик живо надевает очки дополненной реальности (ОДР) армейского образца. Автоматический зум увеличивает изображение, опознание цели занимает долю секунды.
- Бродячий робот бомбардировщик, дьявол! – сквозь зубы произносит поручик. – И откуда эта дрянь вылазит?
На улице еще оставались люди. Они с недоверием поглядывали в небо, некоторые с сомнением качали головами – столица России надежно защищена средствами ПВО. Да и какая ракета или самолет сумеет долететь до центра Сибири незамеченными?
– Все в убежище! – срывая голос, кричит поручик. – Это робот бомбардировщик!
Люди начинают расходиться. Небольшая группа старших и высших офицеров презрительно оглядывается на поручика – негоже, мол, так суетиться офицеру. Впрочем, парень еще молод, не нюхал настоящего пороха – поручик он и есть поручик, чего там! Какой-то усатый полковник не спеша достает из нагрудного кармана трубку, крупно нарезанный табак хрустит под толстым пальцем, уминаясь до предела. Вспыхивает тусклое пламя зажигалки, облако табачного дыма веселым клубком устремляется ввысь. Седые усы воинственно топорщатся острыми кончиками, что делает их обладателя похожим на кайзера Вильгельма. Шлема с шишаком на макушке не хватает.
– Лучше быть живым поручиком, чем мертвым дураком. Хоть и полковником, – вполголоса говорит поручик, быстро шагая прочь от здания Совфеда к ближайшему подвалу.
…воздух на высоте двадцать тысяч метров холоден, словно неподалеку расположился девятый круг Ада. Потоки арктического мороза неспешно перемещаются по своим неземным делам, нисколько не интересуясь людьми. Копошатся там, внизу, почву удобряют… Вечную тишину холодных небес нарушает ровный гул турбин самолета. М-17 “Стратосфера”  создавался в середине прошлого века для поиска и уничтожения аэростатов и дирижаблей в стратосфере. Двухбалочная конструкция делала похожим его на катамаран. Если смотреть снизу, то рама с крыльями. Машина в серию не пошла, проект забросили. Единственный рабочий экземпляр доживал срок на вечной стоянке в музее авиации. Технологии изменили авиацию, появились дроны – небольшие летательные аппараты, управляемые дистанционно оператором или полностью автономные. Огромные потери в войне заставили вспомнить о тех проектах, которые считались провальными или неудачными. Рамная или двухбалочная конструкция самолета обладает завидной длительностью полета и устойчивостью, что обеспечивает подъем на такую высоту, которая недостижима для аппаратов другой схемы. Был создан М-117, стратосферный бомбардировщик робот. Размах крыла сто метров, шесть турбин, солнечные батареи на фюзеляже и крыльях, полимерная броня на жизненно важных узлах. Самолет полностью автоматизирован, самостоятельно осуществлял взлет, полет до цели, бомбардировку и возвращение на базу. Дозаправка, загрузка бомб на внешнюю подвеску, пополнение боезапаса автоматических пушек и ракет тоже происходило без участия человека. Подразделения таких бомбардировщиков назывались автоматическими, небольшие команды техников контролировали процесс. На борту самолета был только один пилот. На всякий случай, так как противник мог перехватывать управление автоматическими бомбардировщиками. Если это удавалось, летающая крепость превращалась во врага. Хуже, если бортовой компьютер выходил из-под контроля.
Фюзеляж покрыт рваными дырами от осколков зенитных снарядов, броневые листы тускло блестят свежими царапинами, словно драконы драли когтями. Ветер воет и свистит в пробоинах, струи ледяного воздуха проникают внутрь кабины пилота сквозь дыры. В единственном кресле сидит мертвец. Осколок насквозь пробил бронестекло и застрял где-то в районе затылка. Пилот умер мгновенно, даже не осознав, что произошло. Бортовой компьютер сразу взял управление на себя и самолет продолжил выполнение боевой задачи. День за днем, месяц за месяцем, год за годом он летал, сбрасывал бомбы, затем садился и взлетал с мертвым пилотом на борту. Поврежденная программа заставляла бомбардировщик блуждать в небе, сбрасывая бомбы на давно разрушенные города. Мертвец в кресле пилота сидит неподвижно, только пробитый череп покачивается в такт тряске на воздушных ямах. Загорается подсветка шлема, по монитору на забрале бегут зеленые буквы и цифры. Череп равнодушно кивает, из глазных впадин смотрит тьма. На мониторе появляется надпись: ”Цель обнаружена”, мгновение спустя загорается красным светом одно единственное слово: “Противник!”  Самолет слегка подбрасывает на воздушном ухабе, мертвая голова кивает. Приходят в движение пушечные стволы, разворачиваются орудийные башни, оживают электронные мозги зенитных ракет.
Из кучки облаков прямо на бомбардировщик падает истребитель перехватчик. Красные пунктиры снарядов устремляются к неповоротливой “раме”. Самолет маневрирует, снаряды проносятся мимо. Перехватчик вновь открывает огонь. На этот раз уйти не удалось, снаряды впиваются в одну из орудийных башен на правой балке, вдребезги разнося стальной колпак. Встречный ветер раздувает пламя, пушечный ствол срывается с креплений и, кувыркаясь и плюясь дымом, улетает прочь. Со змеиным шипением разжимают железные челюсти автоматические огнетушители, жидкая углекислота набрасывается на огонь, пожирая его без остатка. Пламя захлебывается, из пробоины в балке валит белый дым. Совсем рядом покоятся пузатые туши кассетных бомб в железных объятиях подвески.
Разом поворачиваются уцелевшие башни, стволы синхронно извергают десятки снарядов. Стреляные гильзы, разгоряченные дымом и порохом, с барабанным боем сыпятся на обшивку, сверкая полированными боками. Встречный ветер тотчас заботливо сдувает и гильзы веселым роем устремляются вниз, к холодной грязной планете. Следом за ними проваливается в бездну перехватчик, разорванный на дымные клочья снарядами. Вновь оживает монитор, последовательно появляются надписи:
“Цель в зоне поражения”
“Сбросить бомбы?”
“Да”
“Сброс!”
Разжимаются железные захваты внешней подвески. Три бомбы, одна за другой, каждая размером с железнодорожную цистерну, устремляются к земле. Автоматически раскрывается оперение, бомбы мчатся строго вертикально, небеса оглашает жуткий вой трех железных чудовищ. Бомбардировщик весело подпрыгивает, освободившись от тяжкого груза, мертвец в кабине пилота кивает, пустой череп глухо стучит в забрало. По экрану ползут надписи:
“Бомбы сброшены”
“Вернуться на базу, пополнить боезапас, дозаправиться?”
“Да”
Огромный и толстый самолет, лишившись смертоносного груза, становится похожим на скелет летающего чудовища – разбитый фонарь кабины напоминает оскалившийся череп, двухбалочный фюзеляж с изогнутыми держателями бомб словно грудная клетка с поломанными ребрами. На пути к земле кассеты раскрываются, тысячи осколочных бомб обрушиваются на город. Развалины скрываются под черными разводами взрывов, оранжевые вспышки тускло мигают в дыму. Горячий ураган хватает  листок, восходящие потоки раскаленного воздуха устремляются ввысь, прочь от выжженной земли к прохладе облаков. Пластиковая поверхность листка покрывается пятнами сажи, края обугливаются. Планшет толщиной с газетную страницу плавно перемещается течением остывающего воздуха, монитор горит ровным светом, появляются буквы…

… обычное дело. То, что люди называют катаклизмом, для природы всего лишь перемена состояния. День сменяет ночь, затем приходит рассвет и опять сияет солнце. Разве это катаклизм? Весенний ливень кажется всемирным потом колонии муравьев, для кошки это мелкая неприятность, а человеческие детеныши шумно радуются возможности пускать кораблики и бродить по лужам. Планета решила немного погреться и принять ванну – растопила “вечные” льды, нагрела воду, включила душ. Уровень мирового океана поднялся на полсотни метров, в средней полосе России расцвели пальмовые рощи и плантации апельсинов, тропические ливни стали нормой. Как и было предсказано, ушел под воду Санкт-Петербург. Затопило Владивосток, Мурманск. Москва пришла в упадок, передав столичные привилегии Тобольску, зато действительно стала портом пяти морей. “Дрожь земли” уничтожила восток и запад США, уцелевшие районы превратились в бесплодную пустыню, а Канада покрылась тропическими лесами. Сахара преобразилась, непроходимые заросли джунглей сделали ее вторыми “легкими” Земли после Амазонской сельвы. А заодно и ареалом обитания самых страшных уродов на планете. Индия стала пустыней вроде Афганистана. Китай сжался до размеров Монголии, обретя заодно и степной климат. Европы не стало вовсе, Англия опустилась на дно Атлантики, образовав гигантское мелководье на полдороге к тропическому острову Гренландия, на котором обитают остатки скандинавских народов. Австралия и Южная Америка обрели умеренный климат, тамошние аборигены узнали, что такое зима, снег и мороз тридцать градусов. Мир изменился. Нашлись кликуши, вещавшие с трибун, что близок конец света. Или уже наступил. Психически неуравновешенные люди кончали жизнь доступными способами, звали других. Эпоха хаоса не появилась в одночасье, она шла мелкими шажками, крадучись, не создавая шума. Выжили только те народы, за плечами которых тысячелетняя история войн и созиданий. Остальные сгинули, оставив после себя руины и чудовищ …

Неопрятное, словно куча грязного белья, облако заслоняет солнце. Сумрак воцаряется в развалинах города, люди спешат укрыться от холода в жилищах. Только военные патрули продолжают неспешно обходить улицы с оружием наизготовку. Остывающий на морозном воздухе экран тускнеет, буквы пропадают. Некоторое время горит зеленая полоска индикатора заряда, потом и она гаснет. Стылый воздух теряет силы, листок медленно опускается к земле. Показывается  уничтоженное взрывами здание Совета Федерации. Межэтажные перекрытия не выдержали  ударов, плиты раскрошились и рухнули, оставив после себя громадную, словно жерло гигантского вулкана, дыру. Из покосившихся стен торчат кривые клыки бетонных сколов, арматурные прутья скрутились самым причудливым образом и так остались, будто жуткие щупальца неведомого чудовища. Черная дыра уходит в бездну, внизу царит тьма и тишина. Частички сажи парят в воздухе, словно не решаясь опуститься ниже. Листок плывет дальше, порывы ветра переворачивают и подбрасывают, цепляясь за края. Снижаясь, листок задевает острые концы железных прутьев. Мимо плывут стены, в дыры оконных проемов вливается тусклый свет зимнего дня, редкие снежинки смешиваются с цементной пылью и пеплом, оседая на стенах грязным инеем. В полной темноте листок достигает дна и мрак укрывает его от людских глаз. Только изредка наполовину заряженный аккумулятор оживает и тогда планшет подает признаки жизни, высвечивая отрывки текста.

Поручик шел прочь от дымящихся развалин здания Совфеда. Его не трогали крики раненых, вопли перепуганных людей проносились “мимо уха”. Офицер раздраженно отмахивался от черных кусков пепла, которые плавно устремлялись к стылой земле в поисках успокоения после короткой взрывной жизни. Белый камуфляжный чехол фуражки превратился в грязно серую тряпку, по недосмотру натянутую на форменный головной убор. Армейские очки дополнительной реальности поручик заботливо протер перчаткой и спрятал во внутренний карман. Удлиненная зимняя куртка покрылась пятнами, особенно много было на плечах и спине. По лицу поручика заметно, что он злится, но отряхнутся то ли не хочет, то ли причина злости в другом. Если бы пепел мог воспринимать человеческую речь, он подивился бы потоку ругани в адрес соплеменников:
– Несчастные идиоты! Так вам и надо! – цедит сквозь зубы офицер. - Процесс  эволюции не остановился, что бы там не болтали ученые придурки. Глупость – смертельно опасный недуг, от которого гибнет наибольшее количество человечков. Глупость и самонадеянность! Выживают здравомыслящие. Не умные, не мудрые – последнее, как ни парадоксально, отлично сочетается с бытовой тупостью! – а именно здраво рассуждающие и думающие.
Поручик идет, делая отмашку левой рукой и печатая шаг, словно он на строевом плацу, а не на замусоренном тротуаре. В левой руке холодит пальцы стальной корпус армейского коммутатора, экран показывает путь к цели. Правая рука прижата к бедру, пальцы лежат на рукояти пистолета, выглядывающей из кобуры открытого типа. Фронтовая привычка держать оружие наготове не отпускает даже в глубоком тылу. Да и тыл это относительный. Во время войны преступность расцветает при любом, даже самом строгом режиме. Разница лишь в том, что в мирное время преступников ловят, доказывают вину и наказывают. Когда война – отстреливают, независимо от степени содеянного.  Поручик сворачивает направо, в проулок. За спиной вереницей несутся санитарные автомобили, угрюмо спешат броневики военной полиции, торопятся мародеры под видом любопытных. В проулке тишина, крошево снега и льда хрустит под каблуками ботинок. Воспользовавшись тем, что рядом никого, поручик аккуратно стряхивает пепел с фуражки. Испачканный чехол прячется в карман, фуражка виснет на заборе. Затем следует очередь куртки. Ее поручик чистит особенно тщательно, осыпает горстями снега и трясет с такой силой, будто в подкладке прячется враг. Приведя в порядок форму, поручик успокаивается – черты лица смягчаются, походка становится не “рубленой”, а обычной. Дорога идет под уклон, навстречу плывут полуразрушенные дома, рваные частоколы заборов и покалеченные осколками деревья. Когда-то это был район т.к. называемой элитной застройки – жулики и просто хорошо зарабатывающие граждане строили коттеджи, мечтая провести остаток жизни в комфорте и сытости. Война, обычное состояние человеческого общества, походя уничтожила и мечты, и мечтателей. Где-т здесь, среди развалин, притаился бункер штаба корпуса и найти его можно только по подсказке коммутатора.
Проходя мимо очередных развалин поручик слышит треск рвущейся материи, доносится придушенный стон. Тренированный слух мгновенно определяет источник звуков, голова поворачивается. Когда взгляд офицера останавливается на группе из трех мужчин и одной женщине, пистолет смотрит туда же. Ситуация проста – один держит руки, второй зажимает рот и шарит под одеждой, третий “на шухере”. Смотрящий даже не успевает открыть рот для крика – пуля пробивает передние зубы и вырывается на волю под затылком в малиновом облачке кипящей плоти. Пуля вонзается в кирпичную кладку, стайка каменной крошки хлещет в лицо тому, кто зажимает рот женщине. Грабитель инстинктивно отшатывается, прижимает ладони к глазам. Вторая пуля снимает скальп вместе с верхней частью черепа, недоразвитые мозги цвета овсяного киселя выплескиваются вверх и в стороны. Искаженное страхом лицо женщины покрывается серой жижей и кровью, превращаясь в маску оскаленного чудовища. Все происходит за считанные мгновения, но третий грабитель соображает еще быстрее. Он шустро прячется за спиной женщины, крепко сжимая ее локти. Она молчит, еще не понимая, что произошло, только выпученные глаза вращаются, словно теннисные шарики в ручейке.
– Очень умно! – презрительно усмехается поручик.
В морозном воздухе выстрел не гремит, а щелкает, как удар бича. Пуля пробивает насквозь выставленное наружу колено, грабитель визжит, как недорезанная свинья. Болевой шок заставляет опуститься еще ниже и теперь из-за подола женского пальто торчит вся нога. Три пули пробивают бедро насквозь, из последней раны фонтаном бьет кровь, заливая ткань и ноги женщины. Преступник падает, пальца безуспешно пытаются сдавить артерию, но сделать это самому невозможно. Единственный выход в такой ситуации жгут, но его, разумеется, у грабителя нет. Он же не рассчитывал получить пулю в arteria femoralis! Женщина наконец приходит в себя. Делая гигантские прыжки, она бежит, словно кенгуру по сугробам, размахивая руками для равновесия и совершенно не обращая внимания на спасителя. Поручик учтиво сторонится, пистолет прячется в кобуру, уголки потрескавшихся губ слегка приподнимаются в улыбке. Спасенная выбирается на проезжую часть, скорость передвижения резко возрастает, женщина исчезает из виду.
– Ты ранил меня! – кричит грабитель.
– Да, – отвечает поручик.
– Я безоружен!!
– Да.
– Я умираю от потери крови!!! – хрипит преступник.
– Добить?
Не получив ответа, поручик идет дальше, деловито заглядывая в коммутатор. Зеленая полоска указателя на экране упирается в дом номер девятнадцать. Поручик поднимает взгляд – вместо дома глядит пустыми глазницами выбитых окон развалюха. Закопченные остатки стен пестрят обрывками плакатов, остатки агитграффити выглядят рисунками буйно помешанных на стене сумасшедшего дома.
– Мне бы этих художников! – криво улыбается поручик. – А также поэтов символистов, актеров трагиков и цирковых клоунов… спецотряд психопатов!
Безжизненные развалины не смутили офицера. Протоптанная дорожка петляет среди выбоин и куч мусора, безошибочно указывая путь к бункеру. Поручик идет уверенно, останавливается возле массивной железной двери – такими обычно преграждают вход в трансформаторную будку. Палец вдавливает кнопку сигнала, ржавый ящик динамика четким голосом дежурного спрашивает:
– Кто?
– Поручик Знаменский, войсковая часть 3217, в отдел кадров.
Несколько секунд спустя тот же голос, но уже мягче, отвечает:
– Есть такой, проходите.
Ржавая, иссеченная осколками дверь бесшумно тонет в стене, взору открывается короткий коридор, заканчивающийся другой дверью. Это шлюз безопасности, или предбанник. Другая дверь не откроется, пока за вошедшим не захлопнется входная. Поручик ступает на бетон пола, дверь за спиной становится на место, железный щит впереди уплывает. Коридор штаба экспедиционной армии пуст, если не считать стальной загородки с бронестеклом до потолка, за которым располагается пульт управления системой охраны и наблюдения. Дежурная смена состоит из одного лейтенанта и двух сержантов военной полиции. Лейтенант молча передает через выдвижной мини шлюз только что напечатанную бумажку с указанием этажа и номера двери. “Как в банке, – подумал поручик. – Не хватает только приятного женского голоса, объявляющего номер окошка”.
Спустившись по лестнице на этаж ниже, поручик обнаруживает нужную дверь. Короткий стук в дверь, поворот рукоятки, толчок…
– Разрешите войти? Товарищ полковник, поручик Знаменский по вашему приказанию прибыл!
– Здравствуйте. Садитесь, – приглашает начальник строевой части. – Как добрались?
– Своевременно.
– А как вам заседание Совета Федерации? – с лукавой улыбкой интересуется полковник.
– Убаюкивает.
– Вы правы. Лучшее снотворное – это собрание. И чем оно многочисленнее, тем сильнее действует.
– Разрешите спросить, а почему я назнач… выбран одним из представителей вооруженных сил на совещании в Совете Федерации?
– А чего гонять офицеров туда-сюда? Они на фронте нужны. Ваш вызов в штаб совместили с участием в совещании, – с улыбкой пояснил полковник. – Теперь по делу. Валерий Николаевич, истек испытательный срок, по итогам которого будет решаться вопрос о восстановлении вас в воинском звании и должности. Вы знаете об этом.
– Так точно!
– Ну, что ж… предыдущее начальство характеризовало вас как недисциплинированного, дерзкого и неуравновешенного человека, но храброго и инициативного офицера. Именно поэтому вас не отдали под трибунал за избиение командира.
– Я… – попытался было вступить в разговор Знаменский.
– Отставить! По сути вы были правы, по форме совершили воинское преступление, – повысил голос полковник. – Это в прошлом. А что в настоящем? Вот здесь, – кивнул полковник на пачку листов слева на столе, – отзывы от подчиненных. По моему приказу начстрой вашей части опросил сослуживцев. А тут, – кивнул он на лист справа, – характеристика командования. Автор командир роты, подписана командиром батальона, утверждена комбригом. Так вот, Валерий Николаевич, сослуживцы отзываются о вас очень хорошо. Вы заботливы о подчиненных, справедливо строги, даже жестоки – были случаи, были, – махнул рукой полковник, – все известно! У вас самый низкий уровень потерь за то время, когда вы исполняли обязанности командира роты… повторяю, подчиненные и сослуживцы за вас. А вот командиры вас, мягко говоря, не любят. У вас хроническая неспособность налаживать отношения с начальством, поручик!
Знаменский сидит, выпрямив спину и держа голову прямо, взгляд прицельный, скулы твердые, пальцы сжаты в кулаки. Кажется, что он взорвется сию секунду.
– Это серьезный недостаток для дипломата! – делает вывод начальник строевой части. – Очень серьезный! Но мы, к счастью, не дипломаты. И не станем разбрасываться толковыми офицерами только потому, что у некоторых из них проблемы с коммуникативностью. Короче говоря, есть предложение назначить вас командиром воинской части 3648. Это отдельный мотострелковый батальон. Часть сильно потрепана в боях, предстоит укомплектовать ее личным составом и боевой техникой, провести боевое слаживание. Справитесь?
 Глаза поручика округляются, вытягивается лицо, брови ползут вверх.
– Что? – хрипло спрашивает Знаменский. – Простите, но поручики не командуют частями. Вы так шутите?
– Сейчас батальоном командует старшина, офицеров всех выбили. Так что никаких шуток, поручик! Списочный состав батальона 456 человек, осталось пятьдесят два, полурота. И еще!
Начальник отдела кадров армии встает из-за стола, Знаменский тоже порывается встать, но полковник жестом останавливает.
– Не все так просто, как кажется на первый взгляд, – говорит начстрой армии. – Эта часть была дисциплинарным батальоном. Вы знаете, что такое фронтовой дисбат. Так вот, в последних боях личный состав батальона проявил массовый героизм, погибли все офицеры и сержанты, от солдат осталась горстка. Решением командарма дисбат преобразован в отдельный мотострелковый батальон – ОМБ, в/ч3648. Люди там непростые и кого попало командиром не назначишь. Вы, на мой взгляд, кандидатура подходящая. Справитесь – карьера будет, как говорят, блестящая. Не справитесь… – полковник развел руками. – В общем, или пан или пропал. У вас есть время подумать до вечера. Идите!
– Никак нет, – отвечает Знаменский, поднимаясь со стула.
– Что “никак нет”?
– Уже подумал. Я согласен.
– Это по-нашему! – крякнул полковник. – Что ж…
Недовольно ворчит замок, распахивается железная дверь сейфа, в руках начстроя армии появляется простая металлическая коробочка и сверток.
– Гербовая печать воинской части, знамя, – получите! – говорит полковник. – Знамя положено вручать не так, а торжественно … извини, командир, не до этого. У моего помощника отметь командировочное, получи предписание, в финчасти получи оклад – тебе ведь задолжали чуть не за год! – что еще? – почесал затылок начстрой. – А, распишись!
Кивком приглашает подойти к столу.
– Это приказ о восстановлении воинского звания капитан – вот здесь, ознакомлен… так, это приказ о назначении на должность – здесь ознакомлен, роспись… и вот, приказ о присвоении воинского звания майор. Все, пошел вон, командир батальона! – шутливо командует начстрой армии. – Удачи тебе, майор. И не забудь приобрести знаки различия, а то так и прибудешь к месту службы с погонами поручика.
Знаменский выполняет команды, как автомат, почти не соображая. Лишь оказавшись в пустом коридоре, прижимая к груди сверток со знаменем и коробочку с гербовой печатью, начинает приходить в себя. Печать ныряет в карман, сверток устраивается под мышку, в руках остаются только бумаги. Лицо у майора вытянувшееся, как у лошади, взгляд уперт в стену, лицо подергивается.
– Ну ни хрена себе! – тихо произносит майор. – Куда теперь-то? Предписания, деньги, военторг … бывший дисбат – это серьезно! Тут одними погонами не обойдешься … вперед!

Бывший дисциплинарный батальон, а ныне в/ч 3648 располагается в полуразрушенном здании костела. Когда-то здесь был небольшой городок районного значения со странным названием Золочев, земля называлась Галицией или Галичина. Постоянный театр военных действий между Западом и Востоком, окраина Российской империи. Хозяйками здешних земель были Австрия, Германия, Польша, последней - Украина, генномодифицированная частичка Руси. Война с мигрантами всех мастей и цветов кожи уничтожила местное население почти полностью. В городке осталось пару сотен жителей, которые старательно избегали появляться на улицах, на все вопросы только мычало – немой от рождения! – и прятало взгляд в землю. Причина такого поведения проста – все население городка сотрудничало с миграционной администрацией. Однако для выходцев из африканской глухомани все “беложопые” были врагами, разница лишь в том, что одних убивали сразу, других использовали как дармовую рабочую силу, а убивали потом. ГМО-русские этого не понимали и потому платили жизнями. Увы, глупость обходится дорого!
Орды мигрантов отступили в земли бывшей Речи Посполитой, окопавшись в городах и городишках за спинами аборигенов, большую часть из которых они согнали в спешно восстановленные лагеря Освенцим, Белжец, Варшава, Гросс-Розен, Зольдау или Дзялдово, Майданек и Собибор. Новое наступление войск Федерации отбросило мигрантов в Западную Европу. Плохо подготовленное, лишенное поддержки с воздуха и оторванное от тылов, наступление быстро сошло на нет. Армия ушла, оставив небольшие гарнизоны для контроля за территорией. Деморализованные толпы уродов остановили бег в Испании, на юге Франции. Часть окопалась на северном побережье Африки, многие сумели переправиться на Британские острова. В концентрационных лагерях живых не осталось. Людей тысячами жгли в кустарных крематориях. Для этого грейдерами рыли рвы, загоняли туда людей, а потом заливали горящим напалмом, используя для этого старые огнеметные танки, чудом сохранившиеся с середины прошлого века. Когда напалм кончался, просто закапывали живых людей бульдозерами. А потом молились своим богам, молились …   Золочев, разрушенный почти полностью, превратился в город призрак. На месте городского кладбища мигранты построили казарму, предварительно сровняв с землей могилы украинцев и русских, поляков и евреев, коммунистов и фашистов. Прямое попадание снаряда из реактивного огнемета сожгло здание дотла, теперь бывшее кладбище похоже на выжженный клочок земли, который удобно использовать, как посадочную площадку.
Военный борт приближается к месту дислокации ОМБ на крейсерской скорости, пилоты ведут машину низко над землей, едва не задевая брюхом за вершины сосен. Вертолет буквально падает на пустырь, взметая винтом густое облако пыли и пепла. Кувыркаясь и переворачиваясь, летят в мутном вихре куски фанеры, полусгоревшие кресты с могил, обнажаются крышки гнилых гробов. Машина грузно садится, вгоняя колеса шасси в прах чуть не до половины. Пилоты не выключают двигатели, высадка единственного пассажира не займет много времени. Распахивается боковая дверка, падает аппарель, выглядывает голова в летном шлеме. Пассажир в полевой военной форме, с раздутой сумкой в руке спрыгивает на землю, игнорируя ступени. Второй пилот одобрительно поднимает большой палец, пассажир машет рукой на прощание. Аппарель исчезает в брюхе вертолета, дверца захлопывается, двигатель рвет воздух в клочья. Машина идет вверх и вперед, наклонив нос, словно бык, воздушный поток вырывает кусты с корнем, черные головни с пожарища летят вороньей стаей. Пассажир поднимают капюшон куртки, поспешно идет по направлению к костелу.
Католический храм похож на кинотеатр. Громадный зал, ряды лавок, кафедра с религиозными атрибутами, только вместо фильма проповедь пастора. Прихожане слушают, проникаются важностью момента, вспоминают грехи и каются. Во всяком случае, так задумывалось, но грешников становилось все больше. Массивная, в полтора человеческих роста дверь иссечена осколками, пробита пулями в нескольких местах. Роль дверной ручки исполняет кусок водопроводной трубы, криво согнутой гусеницей танка. Часового у входа нет, а в церкви располагается личный состав. Знаменский опускает взгляд, рука касается рукоятки пистолета, губы беззвучно шевелятся – умеющий читать по губам понял бы, что зачитывается смертный приговор. Дверь поддается легко, без скрипа. Внутри храма полумрак и тишина, воздух насыщен запахами нестиранных носков, порохового дыма и тлеющего табака. Оконные проемы забиты досками, свет серого дня проникает внутрь мутными лучами. На полу, среди вороха вещей сидят и лежат “военные”. Одни спят, другие дремлют, третьи играют в карты или что-то смотрят в планшетах. Оружие и амуниция валяются как попало. На лице Знаменского появляется понимающая улыбка – именно такого он и ожидал. Офицер неторопливо ставит сумку в уголок, снимает куртку. Камуфляжная форма  слегка топорщится от бронекостюма скрытого ношения, из кобуры торчит рукоять автоматического пистолета, в боковом кармане прячется граната. Знаменский идет по залу, внимательно глядя по сторонам. Солдаты тоже замечают новичка. В полумраке трудно разглядеть знаки различия, но по золотому канту на козырьке понятно, что это старший офицер.
– И хто ета? – слышится дурашливый голос.
– Я разрешил тебе отрыть пасть, солдат? – рычит Знаменский, продолжая идти.
Сказано нарочито громко, чтобы слышно было даже в самых дальних углах. Казарма оживает – прекращается игра в карты, планшеты откладываются, некоторые солдаты встают, чтобы лучше видеть неизвестного наглеца, который посмел ТАК ответить заслуженному ветерану боев.
– Ну не х… – начинает было произносить положенную в таком случае фразу “шутник”, резкий голос обрывает на полуслове:
– Замолкни!
Из полумрака к Знаменскому подходит военнослужащий в солдатском обмундировании с погонами младшего лейтенанта. Мужчина не молод, возраст далеко за пятьдесят, короткие волосы блестят сединой. Взгляд карих глаз “цепляется” за погоны, на  лице появляется выражение настороженности.
– Старшина Тимофеев, исполняю обязанности командира подразделения, – представляется военнослужащий. - Цель вашего прибытия, товарищ майор!
– Ваше подразделение преобразовано в отдельную воинскую часть. Я, майор Знаменский, назначен командиром. Приказ о назначении, мои документы.
Старшина внимательно читает бумаги.
– Волохов, ко мне! – командует он.
К офицеру подскакивает шустрый белобрысый солдатик, прижимая к груди плоскую коробку компьютера.
– Проверь почту!
Крышка аппарата спецсвязи откидывается, экран загорается зеленоватым светом, появляется и исчезает заставка с изображением государственного герба, оставив после себя белую полоску для ввода шифра. Связист со скоростью пулемета вводит цифро-буквенный код, поочередно прикладывает все десять пальцев к окошку сканера, громко и четко считает до трех в микрофон. Показывается интерфейс военного ведомства. Связист набирает шифр штаба армии.
– Готово!
– Приказ №1310 от 16…
Пока идет проверка документов, Знаменский осматривается. В храме не более двух десятков солдат, остальные неизвестно где. В дальней части храма, вокруг алтаря расположились игроки в карты, видны согнутые спины, доносятся голоса. Судя по всему, турнир по карточной игре в разгаре.
– Все верно, товарищ майор! – произносит старшина, возвращая документы. – Здравия желаю. С прибытием!
– Благодарю. Как вас зовут, товарищ старшина?
– Тимофеев Василий Николаевич.
– Василий Николаевич, соберите весь личный состав. Построение через десять минут, форма одежды зимняя полевая, с оружием в любом удобном месте рядом с храмом.
– Есть! Строится, батальон! Командиры рот, собрать людей! – приказывает Тимофеев.
Под сводами храма голос звучит громко, игроки за алтарем не могли не слышать. Однако никто даже не повернул головы. Солдаты это заметили, некоторые стали с любопытством поглядывать на новенького – как, мол, он? Сделает вид, что не заметил или?
– Или! – тихо произнес Знаменский.
Он идет по залу, не глядя по сторонам, чувствуя, как стихает шум за спиной, ощущая затылком взгляды солдат. В наступившей шаги гремят, словно по молельному залу ступает рыцарский конь в доспехах. Картежники безусловно слышали команду, некоторые украдкой оглядывались и видели старшего офицера, который направляется к ним, но все сделали вид, будто это их не касается. Что ж, среди солдат всегда находятся те, кто хочет проверить нового командира на излом.
За импровизированным столом, лицом к залу, сидит “бугор”, то есть негласный лидер. Взгляд тяжел, движения замедленны, голос подчеркнуто тих и спокоен. Кружка пива источает запах крепкой мочи, пепельница полна окурков. Мужик раскормлен, как кабан на убой, стриженная наголо голова блестит теплым потом, мясистое лицо покрыто выбоинами, как после оспы - то ли осколками гранаты посекло, то ли каменной крошкой, выбитой крупнокалиберной пулей. Полевая форма выстирана и тщательно выглажена, хоть сейчас на строевой смотр. Не отрывая взгляда от карт, “атаман” ледяным голосом спрашивает:
– Вам что-то нужно, майор?
Остальные делают вид, что увлечены игрой, ничего не произошло и вообще вокруг вакуум. Знаменский идет, не говоря ни слова. Сидящий спиной солдат начинает поворачивать голову, тело движется следом, он оказывается вполоборота, одна нога выставлена, другая упирается в основание алтаря. Железные – в буквальном смысле! – пальцы правой руки майора смыкаются на шее солдата, пальцы левой сжимают выставленное колено. Рывок и орущий от боли солдат летит через алтарь прямо на “атамана”, сгребая карты, деньги и все, что есть на столе. “Бугор” оказался шустр, ловко уворачивается, только пиво проливается на штаны. Не останавливаясь, Знаменский хватает край алтаря, чуть слышно воют сервомоторы бронекостюма, громко хрустит основание алтаря и массивная столешница  падает на пол, едва не расплющив ноги ошалевшему от такой наглости “бугру”. В руке майора появляется граната. Вытяжное кольцо падает на пол, пальцы разжимаются, граната падает за столешницу, прямо под ноги “бугру”, на лету отстреливая предохранительную чеку. Все происходит очень быстро, полторы-две секунды и все, кто был в церкви, неподвижно наблюдали за происходящим, будто оледенелые. Оглушительный, словно выстрел в упор, хлопок капсюля детонатора гранаты предельно ясно сообщает, что взрыв будет через три с половиной секунды. Бывалому солдату не требуется давать никакой дополнительной команды, он и так знает, что именно на эти три секунды остается жизни. И, если хочешь продлить ее, падай в любую яму, трещину или вмятину, даже если она до краев наполнена свежим, дымящимся и мягким, как перина, дерьмом!
Компания картежников бросается прямо в перегородку, отделяющую молельный зал от комнаты священников. Головы, словно пушечные ядра, пробивают гипсокартонную стену, на плечах застревают куски обшивки, будто крылья ангельские, пылевые нимбы окутывают затылки. За секунду исчезают все, кто играл в карты, словно сжались до размера молекулы и протиснулись через атомы кирпичной кладки. Солдаты, наблюдавшие за все происходящим из молельного зала, падают на пол, закрывая головы вещевыми мешками, куртками и всем, что под руку попадется. Знаменский лишь поворачивается спиной, наклоняя голову так, чтобы воротник бронекостюма закрыл затылок. Тотчас гремит взрыв, столешница разлетается вдребезги, с потолка сыплется штукатурка, осыпаются куски стекла из оконных проемов. Лежащие на полу солдаты приподнимают головы, взгляды устремляются на майора. Знаменский уже выпрямился, стоит лицом к алтарю, в правой руке пистолет. Громким голосом майор произносит:
– Я не повторяю приказы дважды! За неисполнение приказа командира в военное время военнослужащий подлежит расстрелу на месте!
В наступившей тишине слышен тихий щелчок – пистолет снят с предохранителя. Солдаты с пола обалдело смотрят на спину командира, которая исполосована осколками гранаты – а ему хоть бы что! И крови нет! Из-за перегородки выглядывает “бугор”, лицо белое, в глазах ужас, из рассеченной брови бежит кровь, заливая шею и воротник.
– Все, командир, все!!! – хрипит он не своим голосом. – Мы идем!
Словно испуганные мыши, картежники бегут вон из церкви, на ходу хватая вещи и оружие. Круглый глаза дульного среза глядит в затылок “бугра”, палец майора лежит на спусковом крючке. Знаменский убирает пистолет лишь тогда, когда в церкви не остается никого. Расстояние от алтаря до выхода составляет метров тридцать, пройти можно за секунд за сорок. Майор идет неспешно, давая возможность построить остатки батальона. На выходе из церкви солнце полоснуло в глаза, свежий ветер обдал лицо запахом талого снега и воды. Строй солдат замер перед церковной оградой, солдаты стоят «не дыша», взгляды всех прикованы к новому командиру.
– Батальон, смирно!
– Вольно! Все люди, товарищ Тимофеев? – спрашивает Знаменский.
– Так точно, товарищ майор!
Знаменский выходит на середину строя, окидывает взглядом первый ряд. Солдаты одеты кое-как, куртки у многих порваны, штаны заляпаны грязью, у некоторых даже нет головных уборов. Это поправимо. Главное, что все с оружием, в глазах нет тоски. Только удивление, что новый командир такой безбашенный.
– Итак, я ваш командир, майор Знаменский Валерий Николаевич. Батальон приказом командующего …
Знаменский говорит и идет вдоль строя, всматриваясь в лица солдат. Первое впечатление не всегда обманчиво, иного можно точно определить по глазам, не зря же говорят, что глаза зеркало души. Правая рука опускается в карман. Там ничего нет, просто дурная привычка, от которой трудно избавиться, но нужно, ибо прохаживаться перед строем руки в карманы нельзя. Кто-то из солдат вполголоса произносит:
– Рука-то в кармане! Может, граната?
И пошло гулять по рядам последнее слово! Никто уже и не вслушивался в то, о чем говорит командир, а он не просто так болтал, а рассказывал об укомплектовании людьми, техникой и новым оружием. Это мелочи! Главное – новый командир не расстается с гранатами, причем уже снятыми с предохранителя. Чуть что не так – сунет тебе в штаны и через три секунды яйца взлетят до небес. Знаменский доводил положенную служебную информацию до личного состава и не замечал, как бледнеют лица солдат, когда он приближается. И как быстро застегиваются на все пуговицы и крючки, как приглаживают складки на обмундировании и поправляют оружие, когда он отдаляется.
– … неделя! По истечении этого срока часть передислоцируется на линию бывшей границы Польши. Далее по обстановке и в соответствии с приказом командования, – произносит Знаменский, возвратившись на середину строя. Взгляд бежит по лицам солдат, на доли секунды останавливаясь то на плохо вычищенном оружии, то на изодранном обмундировании, то на торчащих из-под головных уборов вихрах.
– Василий Николаевич, – обращается Знаменский к старшине, – следует выполнить ряд мероприятий. Первое – назначит охранение. Второе – чистка оружия, сорок минут времени. Третье…
Знаменский вернулся в храм, когда день потух и наступили сумерки. У входа встретил часовой. Оружие вычищено, одежда приведена в порядок, бронежилет подогнан, радиостанция в шлеме исправна, тактические очки работают в режим целеуказания и контроля обстановки. Да и сам часовой не торчит у дверей, как истукан, скрытно расположен в нише. Обернувшись, Знаменский замечает парный патруль, обходящий здание по периметру. Порядок был и внутри – спальные мешки разложены по полу в две линии, оружие солдаты держат в положении за спину, никто не курит и не играет в карты. Горят аккумуляторные фонари, люди заняты ремонтом обмундирования, воздух наполнен запахами недавнего ужина.  Картина налаженного солдатского быта любого командира приводит в состояние спокойствия и уверенности в будущем. “Отлично! – подумал Знаменский. – Вот теперь можно подумать и о себе.” Все время, пока люди приводили себя в порядок, он был занять тем, что зашивал дыры на куртке, а потом выковыривал мелкие осколки гранаты из сочленений брони.
Следующие пара недель пролетели, как один день. Прибыл эшелон с техникой – боевые машины пехоты “Терминатор” 11-ой модели с механиками водителями и зампотехом батальона капитаном Завадским. Следом за ним пришло пополнение личным составом и на следующий день началась учеба. В сжатые сроки предстояло обучить новобранцев, провести боевое слаживание по алгоритму взвод-рота–батальон плюс приданные подразделения. Знаменский приказом по части ввел следующий распорядок дня: подъем в 6.00, завтрак 6.30, занятия 7.00 – 12.30, обед 13.00 – 13.30, занятия 14.00 – 19.30, ужин 20.00, отбой 22.00. Солдаты и офицеры буквально валились с ног, но никто не роптал. Все помнили простую истину – чем больше пота на занятиях, тем меньше крови в бою. Командиров младшего звена Знаменский назначил из числа самых опытных солдат, сразу отказавшись от молодых, энергичных, но не имеющих боевого опыта лейтенантов. Исключением стал поручик, который принял разведвзвод, а заодно и должность начальника разведки отдельного батальона. Зампотеха, зампотылу и начальника штаба прислал начстрой дивизии, общим заместителем Знаменский назначил Тимофеева, добившись присвоения ему вне очереди звания лейтенант.
В пятницу 13 числа месяца апреля командир ОМБ майор Знаменский получил шифрограмму, которая предписывала совершить ночной марш к аэродрому г. Львов, где произвести погрузку на транспортники и вылететь к месту выполнения боевой задачи. Цель и место высадки будут сообщены в полете.
– Вот так, господа командиры, – подытожил Знаменский на срочно созванном совещании. – Готовьте личный состав и технику, совместим учебный марш с реальным. Зампотех, контроль за транспортом на вас, обо всем докладывать лично. Тимофеев, вам все остальное. Вопросы? Свободны!
БМП “Терминатор” одиннадцатой модели, которая стояла на вооружении батальона, была, по сути дела, танком. Даже супертанком, чудовищем с непробиваемой броней по меркам двадцатого века. Моторный отсек впереди, десантное отделение сзади. Машина вмещает отделение солдат с оружием и амуницией, механик водитель сидит традиционно слева, командир отделения и машины, по совместительству оператор бортового оружия в располагается в центре, под башней, которая скалится автоматической 100 мм.пушкой, двумя пулеметами, шестиствольным гранатометом и реактивной противотанковой установкой. Вооружение замыкается на бортовой компьютер, информацию оператор получает от радара, тепловизора, спутника плюс непрерывный поток инфы от старших командиров. Компьютеры боевых машин объединялись в сеть роты, батальона, полка и так далее до министерства обороны включительно. Армия должна действовать, как единый организм …  в теории, но война ломает любые схемы, крушит теории и гипотезы, высмеивает военные доктрины. Армия не скопище электронных мозгов и железных механизмов, а люди, объединенные общей целью – уничтожить врага.

Рассвет появляется в обрамлении тумана, словно не выспавшийся человек, завернутый в одеяло. Трехкилометровая взлетная полоса кажется облаком, спустившимся с небес на землю. Из тумана торчат только сюрреалистические конструкции аэровокзала. На чудом сохранившемся фронтоне светится несколько букв. Только тот, кто знает, что здесь было раньше, поймет, что LV… AIR… означает LVIV INTERNATIONAL AIRPORT. От стекла остались кривые клыки, железная конструкция покрыта толстым слоем ржавчины, изгажена вороньим пометом, кое-где торчат кривые стволы Бог знает как прижившихся деревцов. От самого здания аэровокзала сохранилась площадка размером с футбольное поле. Метровый слой бетона немного растрескался, кое-где провалился, но в целом еще хорош. Военные соорудили здесь ангары, складские помещения и казармы для временного проживания. Северо-западнее, в нескольких километрах от аэропорта, раскинулся до основания разрушенный город Львов. Основанный в незапамятные времена русским князем Даниилом Галицким как форпост Руси на западе, Львов многократно переходил из рук в руки, местное население утратило всякую связь с исторической родиной, забыло о своих корнях. Сохранилось только название – Галиция, а жителей звали галичанами. Но для мигрантских орд все народы, обитавшие в Европе, были врагами. Галиция опустела, от городов и сел остались пепелища, немногие уцелевшие от резни растворились среди других народов России.
Рассветную тишину гонит прочь тяжкий гул. Несколько десятков бронированных железных чудовищ приближаются к аэродрому со стороны развалин города. Однако молчат автоматические пушки, не реагируют ракетные установки, экипажи дежурных боевых машин дремлют на своих местах. Радары своевременно обнаружили гостей, центральный компьютер на запрос “свой-чужой” получил ответ “свой”, из главного штаба Сухопутных Войск пришло подтверждение. Отдельный мотострелковый батальон под командование майора Знаменского подходит к точке сбора в указанный срок. Уже прогревают моторы транспортные самолеты, к месту стоянки техники подъезжают топливозаправщики, ремонтная служба готовится к приему неисправной техники. На старое шоссе, когда-то покрытое асфальтом, а теперь просто коркой утоптанной земли, из тумана показываются бронетранспортеры авангарда. За ними следуют тяжелые БМП с десантом пехоты под броней, самоходные артиллерийские и ракетные установки, подразделения тыла и боевого обеспечения. Дежурный наряд на КПП аэродрома с удивлением отметил, что ни одной машины нет на буксире. Маршрут движения по территории аэродрома отмечен зелеными огнями, место сбора батальона показано оранжевыми огнями. Механик водитель головной машины останавливается на разметке с цифрой один, оранжевый огонек гаснет. За ним следует вторая машина, третья … Развалины аэропорта наполняются гулом, ревом моторов и скрежетом гусениц по бетону. Осыпается кладка, куски стекла, содрогаясь от звуковых волн, выползают из зажимов и рушатся вниз, разбавляя общий шум нежным звоном. Мелкие грызуны и птички в панике покидают насиженные места, опасаясь за свою жизнь в невыносимом грохоте.
Батальон строится на залитой бетоном площадке перед аэровокзалом колоннами по-ротно, по-батарейно и отдельными взводами. По внутренней связи идет команда: ”К машинам!” , личный состав покидает “броню”. Диспетчер, охрана, дежурный помощник коменданта аэропорта с удивлением наблюдали, как самый обычный пехотный “бат” без суеты и бардака выполняет команды, солдаты ведут себя, как будто они придворная гвардия, привычная к построениям и маневрам на плацу.
– Они к параду готовятся, что ли!? – ворчит полусонный диспетчер. – Что это вообще такое?
Не слышно окриков сержантов, на площадке перед руинами аэровокзала царит тишина.
– Глухонемые? – высказал догадку помощник диспетчера.
– Ага, – кивнул диспетчер. – Целый бат глухих и немых.
– А как же тогда?
– Связь. У каждого солдата коммутатор в шлеме, – пояснил диспетчер. – Сержантам нет надобности орать, они слышат и видят всех.
На границе бетонированной площадки торчат из земли обугленные остовы аэродромных построек. Сразу за ними начинается поле, в густых зарослях бурьяна можно коня спрятать. И весь батальон дружно направляется туда. Возле машин остались только раздувшиеся от солдатского гардероба рюкзаки, оружие у всех с собой.
– Куда это они? – удивляется помощник.
– Справить малую нужду, – отвечает диспетчер. – На марше-то некуда было. Все живые люди!   
Внушительные и важные, словно киты на мелководье, транспортные самолеты выползают на рулежную дорожку. От рева турбин дрожит земля, трава пригибается к земле, по бетонным плитам пляшут комочки засохшей земли, на глазах превращаясь в пыль. Откидываются аппарели, боевые машины медленно вползают внутрь. Личный состав уже занял места под броней, самые предприимчивые солдаты спят, не обращая ни малейшего внимания на возню снаружи. Необстрелянные таращат глаза, пальцы крепко сжимают оружие, по вытянутым лицам скатываются капли пота - всегда страшно первый раз! Грузятся артиллерийские орудия, пусковые  установки ракет, инженерно-саперные машины. Взвод химзащиты бережно вкатывает на руках автоматические огнеметы и раздутые, словно пузо стельной коровы, упаковки с ампулами, начиненными адской горючей смесью. Знаменский поднимается по трапу, лишь убедившись, что все люди и техника загружены.
В эфире звучит неслышимая для обычного уха команда диспетчера, стадо неуклюжих чудовищ с крыльями ползет к взлетной полосе. Двигатели работают вполсилы, но даже так от гула дрожат остатки стен аэровокзала, сыплется гипс из межкомнатных перегородок, появляются новые трещины в полу. Самолеты выстраиваются в колонну, ведущий “врубает” полный газ, машина мчится по взлетной полосе, набирая скорость. Как только носовое шасси отрываются от бетона, начинает разбег вторая машина, за ней третья, четвертая … Эскадра воздушных машин скрываются в облаках, унося с собой гул и грохот. На земле воцаряется обычная тишина и покой.
Экран командирского коммутатора расцветает оранжевым огнем, мерзко пищит динамик. Знаменский достает из нагрудного кармана “трынделку”, взгляд останавливается на коротком сообщении: “Вскрыть файл, получить боевую задачу.” Появляется синий прямоугольник, перечеркнутый крест накрест. Прикосновение пальца открывает файл, появляется текст и карта, рассеченная надвое кривой линией маршрута движения. Содержание приказа коротко и непонятно: ”Занять и удерживать высоту (координаты), дождаться прибытия борта №4587, приказ на дальнейшие действия получите отдельно.”
– Ознакомьтесь, товарищи офицеры! – говорит он, текст и карта появляются на остальных планшетах. Офицеры внимательно изучают карту, лица спокойны. Только командир разведвзвода скептически хмыкает.
– Что у вас, поручик?
– Да время штаб устанавливает… как будто в шахматы играет! – кривится он. – Время прибытия в расчетную точку 14 часов 31 минута. Это что такое? А если спрямим маршрут и прибудем на пять минут раньше, что тогда? И вообще, странно как-то все это! – не унимается разведка.
– Возможно, это учения с боевой стрельбой, – предположил командир артдивизиона. – Обстановка максимально приближена к боевой.
 – В приказе сказано занять и удерживать. Но вокруг пустыня!
Знаменский переводит изображение с коммутатора на интерактивный стол, который уже развернут и подключен начальником штаба.
– Судя по карте, это действительно так, – пожимает плечами начштаба. – Высота господствующая, какие-то развалины древнего замка за крепостной стеной. По последним разведданным, противника поблизости нет. Зачем целый бат тяжелой пехоты?
Объект атаки громадный холм с остатками фортификационных сооружений трехсотлетней давности. Организовать неприступную оборону в таком месте может даже взвод пенсионеров с дробовиками.
– Да, просто шишка в чистом поле, – согласился комбат. – А на ней руины избушки на курьих ножках.
– Может, командование ошиблось с приказом, командир? – осторожно спрашивает начштаба. – Если в этом районе ожидается наступление мигрантов, то да,  развалины замка на горе идеальное место для обороны.
– Черт его знает! – пожал плечами Знаменский. – Пошли запрос на подтверждение приказа.
Коробка засекреченной связи “выстреливает” запрос в доли секунды. Подтверждение приходит через пару мгновений.
– Ладно, – машет рукой Знаменский. – Наверху виднее. Сколько до высадки?
– Сорок минут.
– Всем отдыхать.

Транспортные ИЛы заходят на посадку один за другим, машины сворачивают в стояночные “карманы”, опускаются аппарели. Боевые машины с недовольным ревом покидают тесное нутро самолетов, оставляя после себя сизые облака выхлопных газов и запах каленого железа. От аэродрома в районе Эрфурта надо совершить ускоренный марш, преодолев почти сто километров по безлюдной территории, когда-то называвшейся Германией. Теперь это обширная пустыня с развалинами городов и поселков, соединенных между собой дорогами отвратительного качества. Население уничтожено, чудом выжившие люди прячутся в развалинах, опасаясь мародеров из числа африканских мигрантов и одичавших цыган.
– Строится в походную колонну за головной машиной! – приказывает Знаменский по общей связи. – Разведвзвод – головной дозор! Готовность десять минут. 
Направление – так теперь называются местные автобаны, - на северо-запад заполняется боевыми машинами, разведвзвод на колесных бронетранспортерах устремляется вперед. От аэропорта до района сбора подразделений чуть больше ста километров, согласно приказа штаба округа на марш дана девяносто одна минута. Это очень много, если по шоссе и на кроссовере. Если же на гусеницах по раздолбанному вдрызг проселку, то уложиться можно с трудом и то, если не будет вынужденных остановок.
В салоне командно-штабной машины (КШМ) тепло, сухо и комфортно, восемь колес с пониженным давлением гасят тряску, а снаружи идет мелкий и нудный, как лекция о международном положении, осенний дождик. Зима в этих местах начинается с октябрьских дождей. Изредка бывают морозы – аж минус один! – и снежные бури, после которых земля покрывается метровым слоем снега. Затем все это безобразие плавится и опять тянется унылая серость и слякоть, медленно переходящая в весну. Когда прекращаются ветры с Атлантики и дожди уходят, наступает лето.
– Какая гадость эта ваша заливная Германия! – шепчет Знаменский, глядя в окно.
По бронестеклу лениво ползут дождевые капли, клочья тумана укрывают раскисшую землю, в придорожных развалинах прячется темнота.
... бурлила жизнь. Красивая, сытая, вымытая ароматными шампунями и вытертая насухо бумажными полотенцами. Сюда стремились люди с Юга и Востока, Западная Европа была пределом мечтаний диких и ленивых уроженцев Средней Азии, Африки и Восточной Европы. Наивные придурки считали, что стоит им приехать, как они превратятся в зажиточных и красивых буржуа. Дом за городом, машина последней модели, жена фотомодель и непыльная руководящая работенка без какой либо ответственности. То, что наивный придурок двух слов связать не может даже на родном языке и не владеет неоходимой профессией, придурка не волнует. Он судит о здешней жизни по простеньким фильмам – книг не читает, ибо не умеет! – и комиксам. Зато наивный придурок умеет слушать, как добрые идиоты волонтеры рассказывают о его правах  и обязанностях государства по выплате пособий на каждого члена семьи. Наслушавшись рассказов добрых идиотов волонтеров, бежит в квартиру, бесплатно предоставленную государством, трахать жену, которая тоже ни бе ни ме, только глазами лупает, зато умеет рожать, как самка крысы, по два три крыс… э-э … ребенка. Государство добрых идиотов платит. Платит и платит…
– Ирония судьбы! – шепчет Знаменский, глядя на залитую дождем выжженную дотла землю. – Добрых идиотов вырезали. Наивных придурков согнали в лагеря, в разжиревшую Европу хлынули орды злых и жадных дикарей с мозгами саранчи и таким же мировоззрением. Что ж, у цивилизации тоже есть срок. Срок? – повторяет Знаменский. – Какого черта именно в 14.31? С чем связана такая точность?
– Вы что-то спросили, командир? – задал вопрос начштаба.
Знаменский смотрит на интерактивную карту, вокруг которой расположились начальник штаба и общий заместитель. Красная линия маршрута упирается в высотку, вокруг которой ничего нет. Ее надо занять и оборонять от неизвестного противника до приказа об отходе.  А если приказа не будет, до последнего человека. Вот на какой овощ это нужно!?
– Странно как-то все это … не находите, господа офицеры?
– Связь запретили, – заметно побледнев говорит Тимофеев. –  Хотя режим радиомолчания  по любому должен соблюдаться.
– В экстренной ситуации разрешен “выстрел”, – напомнил начштаба.
Знаменский хотел было ответить, что экстренная ситуация наступила сразу, как только получили боевой приказ, но не успел – аппарат ЗАС (засекреченная связь) коротко пискнул, на интерактивной карте появляется сообщение с позывным “Аист” от командира разведвзвода: “Местность в указанном районе непроходима.” Участок на карте подсвечивается оранжевым цветом, зеленым пунктиром обозначены бронетранспортеры авангарда.
– Что значит НЕПРОХОДИМА? – изумленно округляют глаза начальника штаба. – Мы в западной Европе, а не в болотах Белоруссии!
– Подробнее! – говорит в микрофон Знаменский.
Секунду спустя ЗАС сообщает: “ Дозорная машин застряла в старом канале, полном жидкой грязи. Берега бетонированы, самостоятельно преодолеть преграду нет возможности. Пеший дозор обнаружил параллельные  каналы, расположены один за другим.”
Офицеры смотрят на интерактивную карту – никаких каналов с бетонными берегами на ней не обозначено.
– Какие будут мнения? – спрашивает Знаменский.
– Командир разведвзвода заблудился или карта врет, – предположил начштаба. – Возможно то, и другое.
– Насчет заблуждений не верю, – махнул рукой Знаменский. – И как может врать карта? Это же снимок со спутника! Тут что-то другое. И время это дурацкое…
Нехорошее предчувствие кольнуло грудь острым жалом.
– Какое время? – удивился начштаба.
– Прибытие в заданный район. Не по-нашему это, тридцать одна минута.
– Ну и что? Мы успеваем! Если двигаться по установленному маршруту со скоростью 40 километров в час, как и положено по уставу, мы прибудем на место  к половине третьего дня.
– Но мы не успеваем, обнаружены какие-то каналы! Доложить по команде? – тихо спрашивает Тимофеев.
– Нет! Лучше запроси старые снимки местности, – приказывает Знаменский. – Возможно, они прояснят ситуацию с каналами.
Через минуту в верхней части интерактивной карты появляется несколько снимков того участка, где застрял авангард.
– Вот! – ткнул пальцем Тимофеев.
На черно-белом снимке хорошо видна сетка каналов, тянущихся от точки стояния авангарда на десятки километров в обе стороны. Снимок датирован второй половиной двадцатого века.
– Действительно, каналы, – удивленно произносит начштаба. – Да это ирригационная система!
– Так точно! – кивает Знаменский. – Их бросили во время войны, каналы засыпало землей, выросла трава и спутник их не видит. Этой зимой идут сплошные дожди, земля раскисла, БТР проваливается, садится на брюхо, а выбраться не дает бетонный бордюр по краям. Гусеничная техника тоже будет вязнуть. Штаб армии должен был знать об этом!
– Да там пацаны сидят после академии! – ворчит начштаба. – Все умные да начитанные, на интерактивных картах спят и едят, без спутниковой связи ссать не ходят.
– Не буду спорить, – задумчиво отвечает Знаменский, внимательно глядя на снимок. – Смотрите, здесь показаны перемычки между каналами. Похоже, это бетонные перекрытия, чтобы обслуживающие машины могли ездить. Вот по ним и пройдем! Отправляйте снимок командиру разведвзвода. И вот еще что – прикажите всем подразделениям выключить электронику. Всю, понятно! Интервалы между машинами сократить до минимума, командирам на броню, связь зрительная. Скорость по головной машине, идти по следам разведчиков. Вы остаетесь здесь, я иду первым на дозорной машине.
Аппараты связи выпускают в эфир последние команды и замолкают. Гаснут инфракрасные фары, отключаются коммутаторы, замирают на “ноль” стрелки индикаторов. Батальон становится невидимым и неслышимым во всех диапазонах. Даже рев моторов глохнет в густом тумане. Если отойти в сторону на полсотни шагов, слышен только невнятный гул, как будто вдалеке медленно тащится грузовой поезд, а не полторы сотни боевых машин полным боекомплектом и десантом пехоты.
Дозорная машина, в которой Знаменский решил ехать дальше, была простым джипом с без крыши. Водитель, командир, на заднем сидении расположились три солдата – посыльные. Легкий, как пустое ведро, джип шустро бежит вперед по обочине дороге. Опытный водитель сбросил давление в шинах, колеса сплющились, как лапти и машина едет по непролазной грязи, будто скользит на водных лыжах. Джип минует головной терминатор, командир экипажа высунулся из люка по пояс. Знаменский делает знак рукой “следовать за мной” и едет первым. “Вообще-то так неправильно, – думает Знаменский. – Даже во времена Чапаева командир был в тылу. Впереди, да еще на белом коне такой “полководец” схлопочет пулю через секунду. Но сейчас, на марше по незнакомой местности, в тумане из терминатора не много увидишь. Заблудиться пара пустяков. Мы и так опаздываем из-за чертовых каналов, а если начнем блуждать, то вообще беда!”
Разбитая дорога уходит влево. Дальнейший путь лежит по целине. На сырой земле четко видны следы бронетранспортеров разведвзвода, джип сворачивает, клюет носом в яму, водитель прибавляет оборотов, машина буквально прыгает и попадает в лужу. Мутная волна захлестывает лобовое стекло, на боковых зеркалах заднего вида повисают пучки грязной травы. За спиной взревывают моторы терминаторов, боевые машины сходят с дороги на грунт и земля вздрагивает от тяжелой поступи железных чудовищ. Когда колонна приблизилась к первому каналу, туман сгустился до такой  степени, что пришлось зажечь габаритные огни. Все равно ни сверху, ни с боков ни черта не просматривается, а водителям надо видеть впереди идущую машину. Батальон медленно идет вдоль берега в одну сторону, перебирается на другой берег по перемычке, движется вдоль берега в другую сторону. И так раз пять! Повезло еще, что перемычки соединяли сразу несколько каналов. В общей сложности спидометры машин намотали около шести километров. А прямой путь полторы версты! Когда выбрались, наконец, из казавшегося бесконечным лабиринта, Знаменский приказал остановиться, осмотреть машины и отдохнуть. На все-про-все десять минут. Солдаты молча выбирались из брони, приседали и потягивались, разминая затекшие мышцы. Никто не курил – комбат строго настрого запретил!
– Черт меня разбери на части! – ругается начштаба батальона. – Никогда в жизни не видел такого тумана!
Циферблат электронных часов показывает время – 14.25. До назначенного срока осталось шесть минут, а батальон только-только выбрался из паутины ирригационных каналов. Из густого, как овсяной кисель, тумана выныривает командирский джип. Знаменский хмур, желваки двигаются под кожей, шрам на лице белее обычного.
– Дурные новости, командир? – спрашивает начштаба.
– Пока нет, – отвечает Знаменский. – Только предчувствие. Что у зампотеха?
– Не знаю. Да вот он едет!
Ремонтно-эвакуационная машина появляется из тумана, словно атомная подводная лодка, бурча мотором и гоня перед собой волны грязи. Зампотех высовывается из окна, машет рукой и показывает большой палец вверх – порядок!
– Хорошо, – кивает Знаменский. – Вот что, начальник штаба…
Договорить Знаменский не успевает. Далеко впереди, там, куда следует батальон, тяжко содрогается земля, грохочут взрывы, оттуда доносится многоголосый вой множества падающих бомб. Начальник штаба меняется в лице, губы беззвучно шевелятся – разведвзвод накрыли! Знаменский “автоматом” смотрит на часы – 14 часов 31 минута. Качает головой, подносит циферблат ближе к лицу начштаба:
– Это для нас приготовили, капитан. Нас хотели уничтожить! – кричит он сквозь грохот и гул. – Включить связь! Батальон к бою! Первой роте развернуться в боевой порядок по-машинному, вторая и третья идут колоннами, артиллерии быть готовой поддержать огнем. Выполняйте!
Начштаба опрометью бросается в КШМ, на бегу отдавая команды связистам. Солдаты торопливо занимают места в броне. Знаменский занимает место в командирском терминаторе. Пальцы касаются сенсорных кнопок, бортовой коммутатор оживает, в эфир летит позывной командира разведвзвода:
”Аист, доложите обстановку!”
Разведка отзывается через пару секунд, на мониторе появляется сообщение:
“ Нахожусь в роще, в километре от высоты. Наблюдаю интенсивную бомбардировку высоты, координаты противника определить нет возможности.”
– Черт! Полный вперед! – командует Знаменский водителю.
Первая рота на ходу перестраивается в линию, остальные роты идут колоннами на флангах. Машины идут в тумане, механики водители ориентируются по бортовым радарам, командиры и стрелки наводчики отслеживают обстановку по приборам прицеливания. Противника не видно. На мониторах пляшут отметки разрывов на высоте и вокруг нее. Отметок выстрелов, по которым можно засечь огневые точки противника, нет.
Обстрел высоты прекращается так же внезапно, как и начинался. Повинуясь неслышимой команде, терминаторы замедляют движение, затем вовсе останавливаются. Батальон замирает в тумане, словно прислушиваясь к тишине, наступившей после взрывов. БМП командира батальона берет курс на небольшую рощицу в полукилометре от расстрелянной высотки. Машина вламывается в неопрятные кусты, спускается в низину и останавливается возле четырех, заляпанных грязью по самые башни, бронетранспортеров. Возле машин никого нет, разведчики расположились по периметру рощи. Знаменский поднимается по откосу наверх, навстречу бежит поручик.
– Докладывай!
– Есть! Высотку били сверху, «тупыми» бомбами, потому что очень не точно. Попадания в основном с северной стороны. Противник не обнаружен.
- Потери?
- У меня нет. И замок почти не пострадал – если можно так сказать о развалинах.
- И все же пошли отделение проверить. Вот еще что, вышли дозоры на запад. Пусть прогуляются верст на тридцать, пошарят радарами вокруг.
- Есть!
Замок традиционно выстроен на холме. С тыльной стороны когда-то протекала речушка, от нее прорыли ров вдоль стен, вода заполнила, создав дополнительную преграду. От русла и рва остались болотистые ложбины. Местность вокруг плоская, пересеченная неглубокими ложбинами. Когда-то эти земли были сплошь засеяны пшеницей, ячменем, поля капусты простирались на километры. Трудолюбивые фермеры распахали овраги, осушили болотца, сровняли холмы, а речушку “разобрали” на полив. Получился такой своеобразный плоский мир, идеальное место для ведения сельского хозяйства в мирное время и масштабных драк во время войны. Здесь трудно спрятаться от всевидящих глаз спутников, разведывательных дронов и самолетов дальнего обнаружения. Можно только укрыться в глубоких траншеях или затаиться за толстыми стенами средневекового замка, который и строился с расчетом на долгую осаду, регулярные обстрелы из тяжелых пушек и бессмысленные кровавые штурмы. Массированная бомбардировка уничтожила лачуги бродяг вместе с обитателями, огонь сожрал останки, кирпичная пыль засыпала тлеющие угли. Развалины омертвели, превратившись в город мертвых. Тлеющую тишину разрывает рев множества железных чудовищ, крошится кирпич и осыпается цемент от тяжкой поступи боевых машин пехоты и самоходных пушек. Мотострелковый бат занимает оборонительную позицию в полном соответствии с приказом командования. Солдаты с любопытством выглядывают из-за брони, на лицах цветут улыбки – за трехметровой стеной лучше, чем в сыром окопе посреди поля.
– Товарищ Тимофеев, что с вами? – спрашивает Знаменский заместителя.
– Да так, ничего серьезного! – вяло отмахивается пожилой лейтенант. – Голова болит. Наверно, к перемене погоды.
– Нет времени болеть, примите таблетку и займитесь размещением личного состава. Командиры рот получили все распоряжения, артиллеристы тоже знают, чем заняться. Проверьте все!
– Есть! – берет “под козырек” Тимофеев.
Знаменский поднимается на самое высокое место развалин – остатки цитадели. Крыша и деревянные перекрытия сгорели и рухнули, обрушив за собой верхнюю часть кладки. Получилось что-то вроде чаши со стенами трехметровой толщины. Древние строители не халтурили – вместо кирпичей использовали обтесанные гранитные глыбы, промежутки заливали бетоном. Получился почти монолит. Отсюда, с вершины, хорошо видно все, что творится вокруг. Крепость занимает господствующую высоту, обзор великолепный, а если подключиться к спутнику, то можно контролировать территорию от атлантического побережья до территории Белоруссии. “Спутник шпион, пару стратосферных ракетоносцев и … никакой связи со штабом армии. Вообще никакой связи! Ни с кем! – мечтает майор. – Уж я бы порезвился. Только-только причалит лодка с мигрантами к берегам Антальи. Либо с Британских островов проберутся в тумане на парусном плоту, поползут по нормандскому пляжу – а я тут как тут! Ну, не я, а управляемый снаряд со стреловидными элементами. УССЭ, короче говоря. Одного этого УСэСэ хватит, чтобы целое стадо мигрантов превратилось в суповой набор. Жаль, до самой Британии не достают такие игрушки. Говорят, там видимо невидимо мигрантов, всех мастей и расцветок. Карнавал ГМО-организмов!”
Знаменский бросает взгляд на равнину. Ветер разгоняет облака, дождь обиженно уходит, подбитый глаз солнца с прищуром выглядывает из-за туч. Унылая и мокрая, как собака после купания, земля оживает. Сверкают лужи и озерца, жухлая трава выпрямляет согнутую спину, редкая поросль деревьев тянется к свету. Майор надевает ТОЧКу – тактические очки командирские. Пятикратное приближение дает возможность увидеть любую мелочь на расстоянии до четырех километров, мини радар услужливо отмечает на стекле зеленые точки БТР разведывательных групп. Машины идет медленно, тщательно ощупывая землю минными радарами в поисках неразорвавшихся снарядов и мин. Параллельно просматривается пространство на километры вокруг, любой движущийся предмет вызывает подозрение. Но признаков присутствия врага не обнаружено и дозоры продолжают двигаться расходящимся радиусом.
– Товарищ майор! – раздался рядом взволнованный голос командира инженерно-саперного взвода.
– Слушаю вас.
– При обследовании развалин обнаружена шахта глубиной сто метров. Вход завален.
– Вот как? – вяло удивился Знаменский, продолжая наблюдать за местностью. – Наверно, владелец замка налево ходил.
– Сканер показал лифтовое оборудование. Внизу малый зал с какими-то металлическими ящиками, дальше еще один зал, от которого идут отводы диаметром пять метров. Отводы уходят на запад и юго-запад, конца не видно.
– И что это может быть, по-вашему? – спрашивает Знаменский, сдвигая очки на лобную часть шлема. Вялости в голосе, как ни бывало!
– Предполагаю ядерный фугас, товарищ майор!
– Что-что!? Какой еще фугас, лейтенант!
– Ядерный, – повторяет командир саперов. – Уровень радиации в шахте выше обычного в несколько раз. Источник повышенного излучения находится во втором зале. Приборы показывают наличие большого количества металла, динитроанизола и нитротриазолона. Это…
– Знаю, – обрывает на полуслове Знаменский. – IMX-101, взрывчатый состав пониженной чувствительности, применявшийся для снарядов крупного калибра. Проникнуть в шахту можно?
– Не знаю, – развел руками командир саперов. – Вход залит бетоном и взорван. Нужно горнопроходческое оборудование, которого у нас нет.
– Должен быть запасной вход. Ищите!
– Есть!
Знаменский садится на полукруглый кусок гранита, снимает шлем. Ветер ворошит влажные от пота волосы, сует холодные щупальца за воротник. “Та-ак, сопоставим факты! – напряженно думает майор. – Отдельный батальон тяжелой пехоты за каким-то овощем отправляют в европейскую пустыню оборонять развалины древнего замка – раз! Неожиданная бомбежка района прибытия стратосферным бомбером – два! Обнаружена закладка – предположительно! – ядерного фугаса – три! Что еще? Пока ничего, но…”
– Товарищ солдат, передайте начальнику штаба собрать командование на совещание в КШМ. Сейчас! – приказывает Знаменский связисту, копошащегося рядом со спутниковой антенной.

– Итак, товарищи офицеры! – начинает совещание Знаменский. – Прямо под нами, на глубине сотни метров находится некий предмет. Командир саперов утверждает, что это ядерный фугас. Борт, которого мы должны дождаться, во что бы то ни стало, судя по всему, доставит специалистов по разминированию этого самого фугаса. Если так, то понятно, для чего мы здесь – не допустить захвата фугаса противником. Почему сразу не сказали? – скривился Знаменский. – Тоже мне, тайна великая! О том, что вдоль границ стран бывшего соцлагеря заложены ядерные фугасы, стало известно сразу после развала военного союза стран Варшавского Договора. Фугасы демонтировали, шахты взорвали.
– Получается, не все демонтировали, – произнес начальник штаба. – Но почему столько лет ничего не делали?
– Информация была засекречена на высшем уровне, – ответил Тимофеев. – Демонтаж ядерного фугаса технически сложная задача. И дорогостоящая. Решили ничего не трогать, понадеялись – авось само рассосется. Видимо, произошла утечка, командование мигрантов узнало о фугасах и решило захватить их.
– Получается, бомбардировка бродячим роботом не была случайной?
– Получается. И нам повезло, что мы вышли в заданный район раньше установленного времени.
– Прошла куча лет! В каком состоянии этот фугас! – воскликнул начштаба.
– Полагаю, очень хреновом, – ответил Знаменский. – Потому и летит сюда борт №4587 со специалистами по этим штукам. Кстати, Василий Николаевич, откуда вам известно все о фугасе?
– Я предполагаю, – смутился Тимофеев.
– Да? Ну, ладно… черт, как-то неуютно сидеть голым задом на атомной бомбе! Хотя за столько лет вряд ли там что-то уцелело. Вот что…
Знаменский не успевает закончить фразу. Оживает сразу вся аппаратура боевой информационно-управляющей системы, на лицевой панели вспыхивает красным цветом слово “Тревога”, главный компьютер последовательно выводит информацию на интерактивный стол. Офицеры невольно встают, взгляды всех устремляются на электронную карту, на которой в режиме реального времени показана колонна противника. Почти полсотни бронированных машин движутся по направлении к замку. Изображение транслируется со спутника, можно разглядеть каждый “борт”.
– БМП “Брэдли” старой модели, с пулеметами, – кривится начальник штаба. - Танков нет, головного дозора нет, боковых тоже… в наглую прут!
– Да, как на параде, – согласился Знаменский. – От них до замка сто пять километров, на такой скорости будут здесь минут через сорок … артиллерия!
– Я, товарищ майор! – отозвался командир артдивизиона.
– Приказываю уничтожить все “железо” противника, готовность через десять минут!
– Есть! – срывается с места артиллерист, на ходу отдавая приказания по коммутатору.
– Командир первой роты!
– Я!
– Приказываю атаковать противника “по-машинному”, уничтожить все, что будет двигаться после артиллерии. Готовность через одиннадцать минут.
– Есть!
– Командиру второй роты приказывают обойти противника с левого фланга, не допустить ухода подразделений и отдельных военнослужащих противника в тыл. Готовность – одиннадцать минут.
– Есть!
– Третья рота в резерве. Командиру разведвзвода обойти противника с правого фланга, соединившись с ранее высланными дозорами и прочесать район боестолкновения с целью захвата документов, офицеров и всех электронных носителей информации. Выполняйте!

Боевая информационно-управляющая система мотострелкового батальона объединяет все, что может стрелять. На большой экран выводятся координаты целей и номера боевых расчетов, которые должны их уничтожить. Жирные точки целей быстро  меняют синий цвет на красный – это означает, что ракета захватила цель и готова поразить. Снаружи доносятся хлопки и вой – самонаводящиеся ракеты устремляются за горизонт одна за другой с интервалом в две полторы секунды. Грохот разрывов не слышен на таком расстоянии и кажется, что ничего не происходит. Но на экране одна за другой гаснут отметки целей. От бронированных машин противника остаются только мутные, быстро гаснущие оранжевые пятна, изредка вспыхивающие багровым светом – это значит, что детонирует боезапас, машины исчезают в жарком пламени вместе с экипажем и десантом. Зеленые прямоугольники обозначают своих. Первая рота наступает уступом влево, как бы сгребая остатки противника к центру, вторая рота идет с противоположной стороны, замыкает окружение разведвзвод, который на скоростных бронетранспортерах уже обогнул противника и наступает с тыла.
– Все, командир! – удовлетворенно кивает начштаба, глядя на экран. – От команды “фас” до завершения операции шестнадцать минут.
– Твоими бы устами да мед пить! – хмурится Знаменский.
– А что не так?
В правом углу экрана вспыхивает условный знак экстренного сообщения. Прежде чем коснуться пальцем значка, Знаменский угрюмо произносит:
– Боюсь, это не конец, а начало больших неприятностей!
По экрану ползут закорючки, какие-то странные символы, на ходу превращаясь в буквы и цифры. В следующее мгновение остается всего два слова: “Борт №4587 уничтожен.”  Опять загорается условный знак экстренного сообщения. Ни говоря ни слова, Знаменский тычет пальцем в условное обозначение. И опять по экрану неторопливо ползут крякозябры зашифрованного письма. Их много, они совсем не торопятся складываться в слова и от этого всем, кто находится в КШМ, становится не по себе. На экране зеленые прямоугольники сжимают круг, в центре которого догорают боевые машины противника, а поверх этой картинки возникают слова, от которых холодеет в груди.
“ Командиру в/ч №3648. Срочно. Секретно.
На занятой вами высоте находится центр управления минно-взрывным заграждением особой мощности. Приказываю не допустить захвата противником центра управления, в случае явной невозможности удержать оборону центр подлежит уничтожению любым доступным вам способом с использованием всех средств, находящихся в вашем распоряжении. Для этой цели привлечь специалиста, находящегося в вашем подчинении: Тимофеева Василия Николаевича. Карта-схема расположения центра прилагается.
Генерал-лейтенант Зимин А.С.”
– Ого, аж командующий армией тебе приказы шлет, командир! – удивляется начштаба. – Что ж, можно докладывать о выполнении боевой задачи. Или рано?
– Еще как рано! Батальон идиотов на “Брэдли” – это цветочки. Ягодки будут чуть позже, – качает головой Знаменский. – Вот что, возвращай наших, порезвились уже достаточно. Наладь связь со штабом, запроси обстановку на западном направлении вплоть до Ла-Манша. И Тимофеева ко мне! 
Тимофеев поднимается по трапу в салон КШМ, словно восходит на голгофу – медленно, с выражением обреченности на лице. Он уже знает, что вертолет сбит и знает, для чего он летел сюда.
– Разрешите войти, товарищ майор? – обращается Тимофеев к Знаменскому.
– Да, садитесь! Итак, весь штаб в сборе. Ознакомьтесь с приказом командарма, лейтенант Тимофеев и объясните нам, в чем дело!
Тимофеев бросает беглый взгляд на экран, лицо бледнеет еще больше, глаза стынут от нескрываемого ужаса.
– Борт должен был доставить сюда бригаду специалистов по разборке ядерного фугаса, – осипшим голосом говорит Тимофеев. – Их задача разобрать пульт управления, уничтожить фугас, взорвать шахту и тоннели.
– Какие еще тоннели? – насторожился начштаба.
– Под нами целая сеть тоннелей, – стал объяснять Тимофеев. – Внизу два зала - в первом расположен пульт управления, во втором непосредственно сам фугас. Это целое сооружение размером с железнодорожную цистерну. От второго зала веером расходятся бетонированные тоннели диаметром шесть метров. Они идут под тупым углом к поверхности, выходят наружу примерно там, где была граница старой ГДР. Под землей проложены бронированные кабели, которые соединяют пульт с другими фугасами. Все фугасы имеют такие тоннели. Они расположены таким образом, чтобы в случае подрыва радиоактивная пыль как бы выстреливалась из тоннелей, накрывая остальную Европу сплошным облаком до Британии на западе и до побережья Испании на юго-западе. К сожалению, средиземноморское направление остается нетронутым, Альпы мешают, но Италия не считалась опасным направлением. Ее предполагалось накрыть залпом из наземных установок.
– Интересно… так кто вы такой на самом деле, Василий Николаевич? – спрашивает Знаменский, с интересом и даже некоторым изумлением разглядывая мешковатую фигуру Тимофеева.
– Я физик ядерщик по образованию, – начал рассказывать Тимофеев. – Работал на заводе в Челябинске 20 инженером по обслуживанию ядерных зарядов, собирал и разбирал… Когда Совет Федерации заключил договор о перемирии с лидером мигрантов … э-э … как его?
– Давид Мордерер! – подсказал начальник штаба.
– Да, Мордерер! Так вот, в качестве жеста доброй воли господин Председатель принял решение рассекретить эти самые фугасы и размонтировать…
– Идиот!!! – сжал кулаки Знаменский до белых костяшек. – К счастью, он уже мертв.
– Новый не лучше, – вздохнул Тимофеев. – Он подтвердил распоряжение предшественника и на нашем заводе сформировали бригаду инженеров и техников, которая осуществит демонтаж фугасов.
– И вас включили в состав этой бригады, верно? – спросил начштаба.
– Нет, я был старшим в этой группе. Так сказать, бригадиром, – криво улыбнулся Тимофеев. – Но установленные сроки работы были сорваны, какие-то неподконтрольные Мордереру банды начали наступление, наши ответили … в общем, работы так и не начались. А я, – замялся Тимофеев, - видите ли, я не хотел работать. Ни за какие деньги! Дело в том, что этим фугасам очень много лет. В активной зоне ядерного заряда непрерывно идут физические и химические процессы, заряд – это почти живой организм, понимаете? Там, на глубине нескольких сотен метров, могло произойти все, что угодно! Защитная оболочка разрушилась, активное вещество высыпалось, стержни разрушились, уровень радиации может быть чудовищным!!!
Тимофеев говорил громко, почти кричал. Лицо покрылось крупными каплями пота, руки тряслись, голос то и дело срывается.
– Даже просто войти в камеру смертельно опасно! А ведь надо не просто войти и посветить фонариком, надо проверить все электрические цепи, все контакты, обследовать каждый квадратный сантиметр поверхности оболочки. Необходимо оценить состояние взрывчатого вещества, если оно не сдетонирует полностью при подрыве, то неуправляемая ядерная реакция будет не полной, сила взрыва не достигнет расчетной, выброс радиоактивной пыли будет ниже…
– Достаточно, инженер! – прерывает истерику Знаменский. – Мне уже понятно, по какой причине вы оказались в дисциплинарном батальоне.
– Да, я отказался от выполнения приказа, – взмахнул обеими руками Тимофеев. – Меня отдали под суд военного трибунала. На верную смерть. Но это лучше, – едва слышно добавил Тимофеев, – чем заживо гнить от радиации. Поверьте, я знаю, что это такое.
- Верю, - ответил Знаменский, вставая из-за стола с интерактивной картой. – И, кстати, не считаю вас трусом. Я знаю, что вы проявили героизм в том бою, когда почти весь батальон погиб, осталось всего пятьдесят два человека из четырехсот. Вы дрались с теми самыми неподконтрольными Мордереру бандами, не позволив им выйти на оперативный простор в нашем тылу. Но от судьбы не уйдешь, Василий Николаевич, - добавил он уже тише, глядя в глаза Тимофееву. – В шахту придется спуститься. Я точно пока не знаю, но предполагаю, что  неожиданная бомбежка высоты, и бестолковое нападение мотопехоты на допотопных американских БМП – это не случайность. Саперы сейчас расчищают проход. Вам надо спуститься вниз и подготовить запуск цепной реакции на всех фугасах, которые уцелели.
- Ты хочешь взорвать их? – удивился начштаба. – Но у нас нет полномочий!
- Ошибаешься, полномочий хоть отбавляй! – улыбнулся Знаменский. – В приказе командарма ясно сказано – уничтожить любым доступным способом в случае невозможности удержать оборону. Я почти уверен, что началось массированное вторжение войск мигрантов и единственный способ их уничтожить – эти самые фугасы. И мигранты об этом тоже знают. Отсюда и бомбардировка, и мотопехота... кстати, я просил узнать обстановку в западной Европе.
- Сию минуту, командир! – спохватился начштаба. – Извини!
Ответ на запрос приходит мгновенно. Лицо начальника штаба вытягивается, по углам рта обозначаются жесткие складки. Ничего не говоря, он переводит изображение на большой экран. Вся территория западной Европы, от Нормандского побережья до границ Германии окрашена в синий цвет. Пунктирами обозначены направления движения колонн противника на колесной и гусеничной технике. Спутник считывает контуры боевых машин, сопоставляет с базой данных в памяти и выдает технические характеристики каждой модели. Колонка убористого текста и цифр с левой стороны экрана растет сверху вниз. Знаменский бросает беглый взгляд на интерактивную карту, мельком смотрит пояснительную записку. Вид такой, словно ему все было известно заранее. Все, кто находятся в салоне КШМ, молчат, на лицах выражение обреченности – ответ на запрос в штаб не пришел до сих пор. Это значит, что помощи нет и не будет.
– Итак, господа, мои худшие опасения подтверждаются! – бодро, словно о начале совместной попойки, произносит Знаменский. – Мы уничтожили передовой отряд противника, в задачу которого входило добить остатки нашего батальона, уничтоженного бомбардировкой и занять высоту. Получилось ровно наоборот! В нашем распоряжении чуть более двух часов. Приказываю – вернуть подразделения на оборонительные позиции, приготовиться к круговой обороне. А вам, товарищ Тимофеев, вместе с командиром саперного взвода приступить к подготовке фугаса к взрыву. Уверен, существует вариант дистанционного подрыва. Я прав?
– Так точно, – вытянулся Тимофеев. – Но надо все проверить.
– Вот и займитесь! Если среди личного состава есть нужные вам специалисты, забирайте.
Офицеры поспешно уходят, в распахнутую дверь врывается холодный ветер, несколько снежинок падают на интерактивную карту. Знаменский несколько мгновение смотрит, как кристаллики льды превращаются в капли воды, затем переводит взгляд на интерактивную карту, на синие наплывы, обозначающие надвигающиеся орды мигрантов. Испания, Франция, страны Бенилюкса словно покрыты синюшной опухолью, она разрастается, грозя затопить всю Европу.
– Товарищ солдат! – обращается Знаменский к солдату связисту. - Мне нужен прогноз погоды на ближайшие три дня и роза ветров.
– Есть!
 
Разведка доложила, что противник движется по трем направлениям колоннами. Фланговые подразделения отстают на полсотни километров, получает классический клин. Или свинья – излюбленный строй европейских армий с незапамятных времен. Похоже, об уничтожении передового отряда противнику известно, так как скорость передвижения центральной колонны увеличилась до максимально возможной на данной местности, а фланговые не торопятся. “Это примерно пятьдесят километров в час, – думал Знаменский, глядя на интерактивную карту. – Через полтора часа мотопехота окажется в зоне поражения. Как всегда, впереди будут самые быстрые, самые лучшие машины, ведомые опытными водителями. На марше типа “давай-давай” всегда так. Следом притащатся остальные – кто на хвосте РЭМа (РЭМ – ремонтно-эвакуационная машина), кто своим ходом на одном моторе. Сломанные машины бросят, людей пересадят на исправные – под броню, на броню, только что на стволах висеть не будут. Это не войско, а шобла, которой надо побыстрее добраться до пункта назначения и пожрать!”
Палец касается тангенты вызова, коммуникатор тотчас отзывается голосом командира третьей роты:
– Аист 3 на связи!
– Как дела, командир?
– Порядок. Первый Аист прошел по трупам, артиллерия отработала классно, мы даже из машин не выходили.
– Очень хорошо. А теперь слушай внимательно…
… – лучшая оборона. Все знают или хотя бы раз слышали эту фразу. О наступательной тактике талдычат все, кому не лень – базарные торговцы и креативные директора PR-агентств, политики и участковые милиционеры, депутаты и приемщики стеклотары. Чем мягче кресло, тем громче голоса, чем ближе отпуск, тем больше совещаний. К месту и не к месту вспоминают Юлия Цезаря, короля Пруссии Фридриха и Наполеона. За кадром остаются детали – Цезарь жег мосты за спиной, Фридрих делил со своими солдатами все тяготы и невзгоды, а Наполеон лично вел  колонну на штурм укреплений Тулона.
Серый туман выполз из трещин в земле, неслышно окутал низины, подобрался к холмам. Терминаторы первой роты повернули на северо-запад, бронированные машины на ходу перестроились в колонну. Одна за другой, словно чудовища потустороннего мира, рогатые и клыкастые из-за орудийных и пулеметных стволов, ощетинившиеся контейнерами для пуска ракет, БМПТ тонут в тумане, оставляя после себя развороченную землю. Опухшие от воды тучи приблизились, капли дождя растворили вонь отработанного дизтоплива, вода залила следы от гусениц. 

Синяя, словно язык висельника, полоса приблизилась вплотную к позициям батальона. То есть на карте вплотную, но если уменьшить масштаб, то до колонны еще почти два километра. Если бы не туман, то электронный глаз спутника показал бы, что это и не колонна вовсе, а вытянувшаяся разжиревшей змеей толпа мужчин, женщин и детей. Кто-то идет пешком, другие набились в кузова грузовых автомобилей, отчего машины стали похожи на телеги, груженые горшками. Вперемежку с гражданскими перемещали свои немытые задницы военные, больше похожие на дезертиров. Люди в форме занимали места на броне боевых машин устаревшей конструкции, сидели в грузовиках, закрыв борта кусками ржавого железа. Вояки кутались в тряпье, прятали лица от холода и совершенно не обращали внимания на то, что творилось вокруг. Дымили полевые кухни, раздражая обоняние смрадом вареной падали. Тучи воронья кружили над головами людей, дурея от запаха множества грязных тел, каркая и опорожняя кишечник. Эта толпа людей и машин называется орда. Враг всегда ходил на Русь ордой. Войско, сколь бы многочисленным и обученным оно ни было, погибало быстро и страшно в лесах, стремительно таяло на бескрайних просторах степей, сгорало заживо в пылающих городах. Грязная, плохо управляемая орда внушала чувство безопасности своими размерами, ибо в ней можно спрятаться, как в огромной куче дерьма, чтобы переждать опасное время.
Туман опускается ниже, воронье теряется в сером мареве, карканье не режет слух. На негромкие частые хлопки где-то там, в вышине, никто не обратил внимания. Да и не услышал. Смуглая женщина с младенцем на руках сидит на громадном тюке барахла. На шее болтаются бусы – нанизанные на проволоку золотые сережки, когда-то вырванные из ушей с мясом. Кое-как отмыли, повесили... Курчавую голову украшает диадема, похожая на корону – золотые чайные ложки, вставленные в пластмассовое основание. На обеих руках браслеты, грубо сделанные из золотых коронок. Эта женщина старшая жена влиятельного командира, которому рядовые вояки приносят трофеи. И себе немножко оставляют… Черные кудри на макушке взлетают пыльным облачком. Алая, насыщенная кислородом кровь плещется через край короны, лопнувшие глаза брызжут жемчужными каплями. Оторванная голова младенца подпрыгивает, словно мячик и устремляется к земле. Грязное колесо грузовика давит головку, брызги крови смешиваются с грязью. Живые и мертвые падают на землю, как переспевшие плоды. Лавина людей и машин останавливается, а затем приходит в беспорядочное движение. В мгновение ока земля оказывается устланной трупами. Колеса и гусеницы рвут тела на части, вдавливают в сырую почву. Кровь брызжет, заливая триплексы боевых машин и лобовые стекла грузовиков. А с хмурого неба продолжает падать неслышимая и невидимая смерть в виде скрученных спиралью оперенных стрел. Каждая такая стрела, пронзая тело, наматывает около полутора килограмм мяса и жил, дробит кости и рвет внутренности. Выжить нельзя! Контейнера со стреловидными элементами взрываются на высоте нескольких десятков метров, убивая все живое вокруг в радиусе сотен метров. Те, кому посчастливилось выжить под броней или схоронившись в кабинах автомобилей, мгновенно сходили с ума, видя покрытую изуродованными трупами землю. А сверху сыпались разорванные на куски вороны, кружились черные перья и капал кровавый дождь.
– Отлично сработано! – кивает Знаменский, глядя, как буквально на глазах исчезает синяя клякса орды. – Эти снаряды придумали во второй половине двадцатого века для войны с Китаем, но почти не применялись. Какая-то конвенция запрещала! А теперь-то как пригодились!
– Осталось только на один залп, – предупреждает начштаба. – На нас еще две орды прет.
– Вижу. Свяжись со штабом еще раз.
– Связывался, командир, – тихо произносит начштаба. – Раз десять связывался. Ничего!
– Тогда узнай, как дела у Тимофеева. Пора все взрывать и сматываться отсюда.

Тоннель, словно нора гигантской крысы, идет параллельно поверхности земли, затем резко ныряет вглубь. Саперы и команда солдат, которых Тимофеев отобрал для работы, идут медленно, световые столбы фонарей мечутся по стенам и потолку. Каждый секретный объект имеет резервный вход, а то и два. На плане строительства подземного сооружения их не отмечают, такие ходы предназначены не для всех. Даже те, кто работал здесь, не имеют права знать все. На штабной карте с грифом “особой важности” запасной вход был указан. Саперам нужно было лишь проделать дыру в стене направленным взрывом. А вот дальше надо идти друг за другом, вдыхая затхлый воздух, поминутно снимая с лица паутину и пыль. Отделение саперов с миноискателями двигалось впереди – проход мог быть заминирован. Тимофеев во главе своей команды шел шагах в десяти сзади. Людей у него было немного – четверо. Те самые любители покера, которых разогнал гранатой Знаменский, а раздающего, пресловутого “бугра”, едва не застрелил. Эти люди были инженерами и техниками, которые раньше работали на предприятиях среднего машиностроения – именно так называют в России заводы, где собирают и разбирают ядерные заряды.
Тоннель идет вниз и упирается в массивную железную дверь с рулем. Саперы осматривают, давящую тишину подземелья беспокоит матерная ругань – дверь заварена! По углам торчат одинаковые металлические наросты, покрытые облупившейся окалиной.
– Можете открыть? – спрашивает Тимофеев.
– Да три минуты! – отмахивается сержант сапер.
Аккумуляторный резак воет, как сатана, которому хвост прищемили. Сноп ослепительных искр осыпает пол, воздух наполняется вонью горящего железа и чего-то еще, полимерного и искусственного. В прорези укладывается пластиковая взрывчатка, мигает стерженек взрывателя.
– Все назад! – командует сержант.
Хлопок взрыва бьет по ушам, все на мгновение глохнут, по тоннелю плывет облако вонючего дыма. Дверь нехотя съезжает набок и застывает в горестном раздумье о смысле всего сущего. Грубые солдатские руки швыряют на пол, кто-то непочтительно плюет, дверь тихо шипит испаряющейся слюной вслед уходящим солдафонам. Пятна света мечутся по залу, выхватывая из темноты толстые пучки проводов, распределительные коробки, шкафы, ящики и главное – дизель генератор, железное чудище со множеством датчиков-кнопок, слепых глаз манометров и костлявой лапы рычажной передачи. Рядом сбились в кучу запыленные бочонки с топливом. Саперы вновь идут первыми, шарят по стенам и углам в поисках ловушек.
– Чисто! – словно крик петуха звенит волшебное слово саперов, полицейских и агентов ФБР.
– Приступаем! – командует Тимофеев.
Бригада во главе с “бугром” бросается к дизелю. Летит на пол крышка двигательного отсека, с утробным бульканьем льется солярка, распространяя специфический запах, свойственный тракторам и лимузинам. Радиатор жадно глотает воду, развалившийся от старости пусковой аккумулятор брякается на пол и с грустным треском разваливается. Новая батарея вцепляется зубами клеммам в провода, поворачивается ключ зажигания, загорается индикатор накала свечи предпускового подогрева. Пятнадцать секунд тянутся, как часы. Дрожащими от волнения пальцами “бугор” – Петр Иванович Чаднов ставит ключ зажигания в положение “пуск”. Дизель угрюмо молчит, будто колеблясь – зажечь или не зажечь? Вал нехотя проворачивается, сизый клубок выхлопа влетает в трубу отвода газов. Как и положено, дизель тридцать секунд рычит и кашляет на холостом ходу, затем кашель пропадает, рык становится ровным и сильным.
– Включай! – сиплым от волнения голосом приказывает Тимофеев.
Щелкают рубильники распределительной коробки, машинный зал озаряет свет потолочных ламп. Слышна радостная матерная ругань, “бугор” Чаднов ласково хлопает мозолистой ладонью пыльный бок двигателя.
– Теперь пульт! – командует Тимофеев.
Пульт управления подрывом фугасов представлял собой металлический шкаф, похожий на трансформаторную будку времен развитого социализма. Пуск ручной посредством рычага, замыкающего электрическую цепь. Включается таймер и … все, можно удирать! Конструкторы, создавая этот командный пункт, исходили из той простой мысли, что в случае глобального ядерного конфликта приводить в действие ядерные фугасы придется не генералу с кучей специалистов профи, а простому солдату, который случайно окажется в нужном месте в нужное время. Никаких чемоданчиков с компьютерами, в которые напиханы чертовы коды с охрененным шифрованием. Никаких ключей запуска, каждый из которых заперт на отдельном спутнике, а самый главный ключ и вовсе хранится на обратной стороне Луны на дне воронки от метеорита. И даже надписи сделаны по-русски, а не клинописью времен Шумерского царства  династии Мор де Хая 14-го.
Тимофеев проверяет целостность цепи, устанавливает таймер на ноль, затем жмет кнопку пробного пуска. Когда палец касается поверхности красной, как артериальная кровь, кнопки, у всех присутствующих невольно бегут мурашки по коже – вдруг что-то не так и сейчас ка-ак рванет!
– Не рванет, – словно услышав чужие мысли, произносит Тимофеев с усмешкой. – Электрическая цепь замкнута на пульт. Что бы рвануло, надо нажать вторую кнопку, которая размыкает проверочную цепь и включает боевую.
На небольшом монохромном экране последовательно загораются и гаснут бледные огоньки общим числом семь. Остается только четыре.
– Что это значит, лейтенант? – спрашивает сержант сапер.
– Исправны только четыре электро цепи. Четыре фугаса можно привести в действие. Остальные нет.
– Так взрываем?
– Нет, – качает головой Тимофеев. – Надо узнать, в каком состоянии тело заряда. Для этого придется спуститься вниз, раздеть заряд и пощупать.
– Как бабу! – не удержался от глупой шутки один из солдат, но никто даже не улыбнулся.
– Простите, жаргон, – поправился Тимофеев. – Необходимо снять защитную оболочку и оценить состояние всех компонентов.
– Там же радиация!
– Не проблема, – махнул рукой Тимофеев. - Защитные костюмы хранятся в отдельном помещении. Проблема будет, если лифт неисправен.
- А как быть с остальными фугасами?
- Никак. Понадеемся на авось.
- Ладно... на какой глубине заложен заряд?
- Сто метров.
- Да, слезать по веревке в такую яму действительно проблема, - согласился сержант.
В зале тишина, нарушаемая бубнением дизеля. Сквозь многометровую толщу земли не проникает ни одного звука.
– Петр, проверь лифтовую кабину, – просит Чаднова Тимофеев.
– Есть!
Кабина оказалась исправной, тросы тоже вроде как … если не считать рыжих пятен ржавчины. На рукояти зарешеченной двери висит табличка. Написано химическим карандашом от руки: “ Лифт проверен в 1978 году механиком Лавровым. Годен до 1981 г.”
– Внушает оптимизм! – шутит Чаднов.
– Еще какой! – кивает Тимофеев. – Но другого способа спуститься нет.
Подходят солдаты из отделения Чаднова.
– Мы едем тоже! – заявляет один из них.
– Еще чего! – бурчит Тимофеев. – Марш отсюда!
– Не выступай, Тимоха, они правы, – говорит Чаднов. – Мало ли что там, внизу. Лишние руки не помешают.
Лейтенант в замешательстве разводит руками. Помощники действительно могут понадобиться, кто его знает, в каком состоянии фугас. С другой стороны, наверху каждый человек на счету и можно обойтись самому. Тем временем солдаты забираются в кабину. Чаднов легонько подталкивает лейтенанта в спину:
– Идем. Хрен ли тут думать, трясти надо твой фугас.
– Ладно, – кивает Тимофеев, – может, и правда, пригодитесь. Захвати-ка полевой телефон для связи. Вон в том шкафчике. Сержант, возьмите тоже и подключите, вывод кабеля рядом, на стене.
– Что это за хрень такая? – удивляется сержант, держа руками древний аппарат из коричневого пластика с рукояткой для вращения с торца.
– Не хрень, а телефонный аппарат, – строго поправляет Тимофеев. – Безотказен в любых условиях внешней среды. Даже в эпицентре ядерного взрыва. Не надо только сразу хватать за ручку, обожжешься.

Орды мигрантов объединяются там, где залп батальонной артиллерии накрыл наступающую колонну передовой орды. Гусеницы боевых машин с хрустом давят остывающие трупы, кровь и содержимое внутренностей брызжут так густо, что борта машин за считанные минуты покрываются толстым слоем вонючей жижи. Вооруженные люди вынуждены прятаться под броню, но это удается не всем – места в салоне заняты награбленным. На тюках с барахлом сидят жены и многочисленное потомство, словно клопы на окровавленных тряпках. Автомобили буксуют в грязи, перемешанной с кровью и горелой плотью. В сочленения гусениц набиваются обломки костей, гребень трака не цепляет землю, его просто нет, башмак елозит по грязи и боевые машины начинают “танцевать”. Очень скоро наступает бардак – бронированный транспорт сбивает на обочину автомобили, лопаются колеса, из пробитых топливных баков брызжет бензин. Тут и там вспыхивают скандалы и драки, кое где звучат выстрелы. Движение останавливается, марширующие колонны превращаются в беспорядочное скопище машин и людей. Далеко в небе электронные глаза спутника бесстрастно наблюдают за копошением людей, электронный мозг анализирует информацию и передает на Землю. За происходящим следят в министерстве обороны, в штабе армии. Офицеры качают головами, тихо матерятся, но ничего не делают. Потому что команды нет. Глава государства, Верховный Главнокомандующий все еще надеется решить конфликт путем переговоров. Он не понимает, этот интеллигентный человек в старомодных очках, что переговоры для дикарей являются признаком слабости. Им чужды понятия благородства, элементарного чувства благодарности за то, что люди научили их ходить на двух ногах, а не передвигаться на четвереньках. Люди открыли им мир и чудовища в людском обличье тут же решили, что этот мир только для них. Потому что понравилось. И не важно, что строили этот мир другие, создавали кровью и потом. Коллективный разум дикарей подобен раковой опухоли, поражающей здоровый организм. Она, эта опухоль, пожирает то, что дало ей жизнь и тем самым пожирает сама себя. Спастись от опухоли можно только одним способом – уничтожить ее. Всю. До последней клетки. Останется хоть одна – опухоль возродится.
– Артиллерия! – произносит в микрофон Знаменский.
– Я! – отзывается начарт.
– Огонь! Из всего, что есть!
Реактивные установки залпового огня, гаубицы и минометы одновременно выплевывают тонны металла, сотни снарядов и ракет взмывают в серое небо. Тишина после залпа длится считанные мгновения. Смерть с секундомером в костлявой руке отсчитывает время до очередного урожая. Еще живые, но уже мертвые люди заняты своими делами, которые никому не нужны. Никто не обратил внимания на негромкие хлопки  в облачном мареве, даже не повернул головы. Град железной картечи смел с брони тех, кто еще не решился слезть в грязь, изрешетил брезентовые покрытия грузовых машин, разбил вдребезги стекла кабин. Стальные стрелы добили тех, кого пощадила картечь или просто повезло. Не успели стихнуть крики ужаса и боли умирающих от ран, как в сером небосводе расцвели рыжие бутоны и ливень огня обрушился на землю. Адская смесь напалма, белого фосфора и термита прожигала насквозь броню, превращала в пепел людскую плот и высушивала жидкую грязь до каменной твердости. Облака пара и черной копоти смешались с туманом, образуя кипящее озеро. Пламя бушевало несколько минут, оставив после себя оплавленные груды металла, удушливый запах горелого мяса и горки пепла. Черный туман опустился на землю, укрывая страшные следы смерти.
– Это все, товарищ майор? – неуверенно спросил солдат связист.
– В каком смысле? – не понял Знаменский. – А-а, нет конечно. Мы вырвали передние зубы и отсекли несколько голов, но туловище осталось. Оно скоро будет здесь, – говорил он, глядя на интерактивную карту, по которой медленно расплывалось густое и темно синее, словно чернила, пятно. Это пятно постепенно вытягивается, как язык зверя, обрастает множеством шевелящихся отростков…
– Очень скоро будет здесь, – повторил Знаменский.

Лифт спускается неторопливо, словно нехотя, время от времени постукивая боками о выступы. За тонкой стеной что-то поскрипывает, шуршит и потрескивает. Кабина кряхтит, как старый дед и всем своим видом и поведением показывает людям – последний раз! Вот последний раз я вам делаю одолжение! Щас спустимся и пошли все к черту! Днище с глухим стуком касается резиновых подушек амортизаторов, ехидно взвывает раздвижной механизм дверей. Тимофеев решительно берется за рукоять, замок легко поддается нажиму, внешняя дверь, сваренная армейскими умельцами из арматурных прутьев, послушно распахивается. Вспыхивают  ручные фонари, перед взорами солдат распахивается громадная, как концертный зал, пещера. Над головами змеится пучок толстых проводов, выползающих из лифтовой шахты. В центре пещеры провода обрушиваются вниз неопрятным ворохом сушеных лиан, вонзаясь прямо в выгнутую спину цистерны для перевозки сжиженного газа, снятой с железнодорожной платформы. Так кажется на первый взгляд.
– Это и есть… ОНА!? – спрашивает Чаднов севшим от волнения голосом.
Тимофеев старается выглядеть спокойным.
– Ага. Старая корова, которая лежит на спине, задрав копыта.
Он протягивает руку к распределительной коробке, пальцы крепко сжимают пластиковую “башку” рубильника. Контакты соприкасаются, проскакивает белая искра, загораются потолочные светильники. В матовом, неживом свете ламп видно, что ядерный фугас действительно напоминает корову – металлический цилиндр держат четыре столба по краям, упирающиеся в потолок железными подушками. Сверху на фугасе располагается утолщение размером с колесо от трактора “Беларусь” – целая батарея кабельных разъемов в одном корпусе.
– Вроде все цело! – неуверенно говорит один из солдат.
– Надо проверить, что в брюхе, – отвечает Тимофеев. – Придется сделать вскрытие! 

Лишившись тяжелого вооружения, мигранты не придумали ничего лучше, как начать пешую атаку. Вместо брони использовали женщин, стариков и детей. Броня, честно говоря, хреновая, но здесь расчет на жалость. Мигрантам хорошо известно, что в русской культуре недопустимо рисковать жизнью ребенка или женщины. Мужчина может умереть, женщина и ребенок нет. Мигранты – совсем другое дело. Многоженство изначально подразумевает пренебрежительное отношение к женщине. Грубо говоря, баб много, чего жалеть-то! А “многобабие” порождает “многодетие”. Следует учесть и то, что одна женщина может рожать каждый год по ребенку, а если повезет, то и несколько. За стариков и вовсе говорить нечего – отработанный материал. Отсюда простой вывод – не жалеть ни первых, ни вторых, ни третьих. Биомасса, чего там!
– Тысяча четыреста метров. Тысяча триста метров. Тысяча двести метров… – последовательно произносит монотонный голос компьютерной программы. Экран интерактивной карты словно режется напополам синей полосой. Медленно, как вытекающая из раны кровь, змеится поток людей и нелюдей, единственной целью которых является захват и уничтожение сел, городов и страны. Нет, они проявят гуманность, убьют не всех. Самых здоровых и образованных оставят в живых, чтобы работали. От рабов не отказываются никогда. Даже если наступит время, когда машины будут все делать сами, рабство сохранится. Просто потому, что человеку, не отягощенному моралью и совестью, важно осознавать себя владыкой, властелином. Власть, она тогда власть, когда распоряжаешься людьми, а не бездушными машинами.
– Что будем делать, командир? – встревоженно спрашивает начальник штаба. – Они подошли слишком близко. Еще немного и нас сомнут.
– Вижу, – свистящим от напряжения шепотом ответил Знаменский. – Но у нас мало снарядов, всех не перестреляем. Они давят на психику, мол, не посмеете женщин и детей. Любители Достоевского, мать вашу!
– Что? – ошалел начштаба. – Какого Достоевского!?
– Федора Михайловича. Он где-то там писал про слезинку ребенка. Типа, ничто не стоит одной детской слезинки. Красивая фраза, интеллигенты любят цитировать к месту и не к месту. Вот мы эти слезинки сейчас и выжмем. Потом смешаем с кровью и мозгами и ровным слоем размажем по земле. Внимание! – рычит комбат в микрофон. – Всем приготовиться к атаке броней! Время “Ч” …
Зашифрованная сообщение появляется на экранах коммуникаторов командиров рот и взводов, сержантов и солдат. Терминаторы первой роты, ждущей своего часа в засаде, скрыты от наблюдателей противника в заросшей кустам ложбине. До потока идущих в атаку мигрантов рукой подать, метров сто. Преодолеть подъем меньше тридцати градусов для терминатора пустяки, поэтому машины заранее построены в боевой порядок. Задача роты – уничтожить отступающего противника. А в том, что орда мигрантов отступит, не сомневался никто. Орда дикарей страшна числом, она давит массой, а не умением. Масса имеет один, очень серьезный недостаток – она подвержена панике. Когда скопление разумных существ на ограниченной площади превышает некий порог, оно превращается в биологическую массу, обретает подобие коллективного разума и начисто лишает способности критически мыслить отдельных личностей. Именно на это и рассчитывал Знаменский. Он ждал, когда передние ряды – а это женщины и дети, они более эмоциональны! - достигнут рубежа, на котором полегли наступающие войска. Вид истерзанных тел, изуродованные машины и черный пепел, толстым слоем укрывший землю должен привести их в состояние эмоционального ступора. Даже матерому солдату ветерану тяжело вынести зрелище массового уничтожения тех, кто совсем недавно “сражался” бок о бок, а уж женщинам и подросткам подавно.
Движение орды замедляется, передние ряды останавливаются, задние напирают… Знаменский уменьшает масштаб карты, изображение приближается, синее пятно превращается в пеструю толпу людей и механических повозок. Пятно ширится, страх и чувство беспомощности захватывает орду мигрантов, распространяясь со скоростью лесного пожара. В задних рядах не понимают причины паники, но общее чувство ужаса ломает сопротивление здравого смысла, люди полностью утрачивают контроль над собой.
– Пора! – шепчет Знаменский.
Палец легонько касается значка на экране, тотчас на всех коммуникаторах, мониторах компьютеров и стеклах тактических очков загорается надпись – в атаку! Оранжевые буквы пылают огнем, сжигая все страхи и сомнения. Слегка присыпанную снегом равнину оглушает рев моторов, бронетранспортеры и  БМП срываются с мест, оставляя после себя парные линии черных следов. Если смотреть с высоты птичьего полета, то наступление батальона похоже на сжимающиеся тиски. Две железных полосы идут навстречу друг другу, перемалывая в кашу все и всех. Только горсточки мелкой пыли вырываются с боков, словно выдавленные наружу. Это те из мигрантов, кому повезло оказаться с краю. Вовремя сообразили и дали деру куда глаза глядят.
Когда терминаторы вернулись в крепость, солдаты не могли открыть люки – до такой степени запорные устройства были забиты перемолотыми костями и плотью. Гусеницы превратились в ленты, которые скользили по земле и водителям приходилось вести машины на пониженной скорости. Серо-зеленая броня стала багровой, покрылась безобразными наростами, а запах от терминаторов исходил такой, что даже самые не брезгливые испытывали тошноту.
– Хорошо, что погода прохладная, – задумчиво произнес начштаба.
– Да, – кивнул Знаменский, думая о своем. – Неплохо бы дождичка.

В толще земли царит вечная тишина. Воздух так же неподвижен, как пласты породы, тысячелетиями покоящиеся на глубине. Абсолютная, ничем не нарушаемая тишина действует на нервы, и потому называется “давящей”. Человек рождается в крике, проводит жизнь в постоянном шуме. Мало кто способен умереть мужественно, тихо. Все стонут, кряхтят, что-то бормочут коснеющим языком. Команда Тимофеева работала спокойно, без лишнего шума и суеты. Если кто-то ронял гаечный ключ, его сдержанно крыли матом – неприятно, когда в ушах звенит.
Когда вскрыли внешнюю оболочку, выяснилось, что взрывчатое вещество растрескалось от старости. Куски размером с силикатный кирпич отваливались, словно старая штукатурка.
– Фигня какая-то, Василич! – глухо бубнит из-под защитного “ведра” Чаднов. – Че делать-то будем?
– Щас! – отвечает Тимофеев сверху.
Он проверял контакты, снимал показания датчиков и сверял с данными в рабочей тетради. Последняя запись была сделана полвека назад. Тетрадь прячется в карман, из-под маски слышится тяжелый вздох – показания в норме, но проклятая взрывчатка миновала все мыслимые сроки годности. Это значит, что при подрыве не все взрывчатое вещество среагирует. Взрыв может получиться неполной мощности и это не есть хорошо.
Как пьяный вусмерть ковбой лейтенант Тимофеев сползает с фугаса на брюхе, широко растопырив руки и ноги.
– Вот что мужики, ставим обшивку обратно и запихиваем взрывчатку как можно плотнее, – говорит он, обводя взглядом команду. – Другого выхода нет. А ты, – обратился он к Чаднову, – позвони-ка наверх. Спроси, как дела.
И опять тишину подземелья нарушает только тихий звон металла и незлобный мат.

Зимнее солнце все-таки отодвинуло облака, поседевшая от измороси земля заискрилась отраженным светом. Клочок голубого неба отразился в лужах, грязь заблестела слизью, влажный воздух потеплел. Развалины крепости блеснули гранями разрушенных стен, древние камни утратили суровость.  Терминаторы вернулись на позиции, рев моторов перестал сотрясать землю, клубы сизого дыма от сгорающей солярки растворились в каменных постройках. Броню машин покрывал толстый слой грязи и крови, гусеницы превратились в гладкие ленты, отчего терминаторы буксовали даже на небольших подъемах и обиженно ревели моторами. Знаменский хотел было приказать вычистить машины, но передумал – грязь быстро подсыхает, превращаясь в отличную маскировку. “Бой еще не кончился, – думал он, глядя на равнину. – Нашествие даже не остановилось, оно только притормозило.”
– Товарищ майор, с вами хотят говорить! – раздается взволнованный голос солдата связиста.
– Что значит “хотят говорить”?  – возмутился Знаменский. – Борцы за права землероек на связь вышли?
– Нет, товарищ майор… сам господин председатель! – замирающим голосом докладывает солдат.
– Сам господин председатель… колхоза! – ворчит комбат, направляясь в салон КШМ.
Железное нутро штабной машины дышит электрическим теплом, пахнет нагретая изоляция, сдержанно гудят обогреватели. На большом экране нет интерактивной карты, она переместилась на малый, а ее место занял сытый дядя в коричневом костюме с брошью на лацкане. Воротник белой рубашки подпирает галстук бабочка, узкие плечи приподняты, за круглыми очечками помаргивают подслеповатые глазки, залысины блестят отраженным светом потолочных ламп. Это – исполняющий обязанности Председателя Совфеда сенатор Безликий Иван Абрамович. Или просто Сара Абрамовна – такое прозвище получил сенатор за склонность к ношению женских украшений и шефство над различными обществами типа “Юные друзья геев”, “Заслуженные лесбиянки России”, “Союз трансгендеров” и тому подобное.
– Здравствуйте, господин майор! – голосом “отца солдатам” рявкает “костюм с бабочкой”.
Знаменский чуть заметно кривится, в глазах мелькает насмешка, но – субординация обязывает!
– Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий! – отвечает комбат по уставу.
– О, простите, я совсем забыл, что в армии не принято обращение “господин”, – извиняющимся тоном говорит г-н и.о. Председатель. – Э-э, Валерий Николаевич, ваши солдаты храбро сражаются, но это лишнее.
– ?
– Я хочу сказать, что достигнуты договоренности с лидером переселенцев о … ну, об… э-э… человечество едино, мы все разные, но нас объединяет общее… э-э… одним словом, вам следует покинуть свое место. Приказ о повышении вас в должности и звании уже подписан мной.
Сенатор с облегчением выдыхает воздух, на залысинах появляются капли пота. Знаменский молча наблюдает за тем, как сенатор извлекает голубенький платок, аккуратно промакивает капли, засовывает платок обратно. Пальцы заметно дрожат, пот выступает на лбу и носу, скапливается над бровями. Солдат связист, чуть дыша, с полуоткрытым ртом наблюдает за происходящим, переводя взгляд с экрана на командира батальона. Вид у Знаменского такой, что будь этот и.о. Председателя здесь, он бы всю обойму ему в голову разрядил. Внезапно майор опускает взгляд, глубоко вдыхает нагретый воздух, стиснутые в кулаки пальцы разжимаются. Знаменский садится на вертлявый стул, кладет руки на спинку, на лице появляется выражение, словно он в цирке за коверным клоуном наблюдает.
– Сара Абр… э-э… председатель, вас неверно информируют, – произносит он, будто беседуя с обиженным на строгое наказание солдатом. – Это нашествие, а не переселение. Первыми идут вооруженные до зубов подразделения мотопехоты. Я вынужден был уничтожать их, так как в данной ситуации нет выбора. К тому же, не я начал боевые действия первым, нас хотели разбомбить еще на подходе к району обороны.
– Это случайность, госп… товарищ майор, случайность! – залопотал председатель.
– Как и бомбежка Совета Федерации! – процедил сквозь зубы Знаменский. – Случайное бомбометание не бывает таким точным, господин председатель. Да еще и два раза подряд. А сбитый вертолет с командой инженеров?
– Позвольте, господин Безликий! – раздается за кадром голос и место сенатора, и.о. председателя Совфеда и защитника сексменьшинств уверенно занимает ухоженный господин в сером кителе с глухим воротником. Светлые волосы зачесаны назад, лицо без единой морщины, белое и гладкое, как у ребенка, глаза голубые, на подбородке ямочка.
– А, Мордерер! Или как там тебя, – вяло удивляется Знаменский. – Приказ о моем повышении в должности и звании не ты часом подписывал?
Голубоглазый блондин не отвечает. Оценивающий взгляд скользит по усталому лицу комбата, касается грязных рук, на мгновение останавливается на запачканных кирпичной пылью локтях.
– Ваше поведение, майор, понятно и простительно, – почти не разжимая узких губ произносит Мордерер. Голос ровен, почти бесцветен, лишен эмоций. Так разговаривают с теми, на кого наплевать.
– Ты куда Сару Абрамовну подевал? – спрашивает Знаменский, презрительно щурясь. – Она… нет, ОНО! - пока еще мое начальство.
Сжатые губы Мордерера белеют, под кожей вздуваются желваки.
– Вам надо отдохнуть, майор. Вам и вашим солдатам. Полгода на передовой трудно выдержать, среди фронтовиков нередки психические расстройства. Вам присвоено воинское звание полковник, вы назначены на должность заместителя начальника оперативного отдела Западного направления. Ваши солдаты…
– Заткнись, мерчендайзер! – грубо обрывает Знаменский. – Мой прапрадед четыре года дрался с фашистами без выходных и праздников, дожил до ста лет и умер, придавленный сосной, которую сам спилил. За сколько ты купил Сару Абрамовну, гнида? Думаешь, никто не понимает, для чего твои гориллы в эти развалины лезут?
– Мои, как ты, майор, выразился, гориллы, – едва сдерживаясь отвечает Мордерер, – хотят не допустить катастрофы. Потому что такие, как ты, отмороженные нацисты, могут сломать то, что строилось с таким трудом десятилетиями. Таким, как ты, невозможно понять, что Земля наш общий дом.
– Ага, – кивнул Знаменский. – Конечно! И самые лучшие комнаты в этом доме должны занимать подобные тебе Давиды, Аароны, Ицхаки и Натаны. Остальным уготовано место в подвале. Да на Земле не осталось угла, где бы подобные тебе не гадили! Вас изгоняли отовсюду. Там, где вы появлялись, лилась кровь, брат шел на брата и целые страны приходили в запустение. Ваше проклятое племя, словно плесень, появляется там, где можно обмануть, ограбить, оклеветать и отобрать имущество. Знаешь, когда я поверил в Бога? Когда Он уничтожил вас! Но вижу, кое-кто остался. Покрасил волосы, вставил голубенькие линзы и шкурку осветлил. Только вот натура осталась черной.
Знаменский говорил спокойно, даже чуть-чуть лениво и улыбался. Только улыбка эта смахивала на волчий оскал.
– Выруби эту хренову связь, солдат! – приказывает майор. – Вообще удали из базы данных адреса. Показывай обстановку на месте боестолкновения, а не эти генномодифицированные морды.
Связист немедленно исполняет команду, пальцы касаются иконок управления, но ничего не происходит – на экране по-прежнему физиономия Мордерера. Левая бровь приподнимается, лицо принимает глумливое выражение. Знаменский смотрит на солдата, тот мгновенно покрывается потом, пальцы уже не касаются, а давят клавиши и кнопки, как ядовитых насекомых, однако компьютер отказывается подчиняться. Солдат оборачивается, бледное лицо перекошено, в глазах царит ужас:
– Товарищ майор, я не знаю, что происходит!
– Я расскажу, что происходит, – звучит из динамиков насмешливый голос Мордерера, лицо на экране кривится в ироничной улыбке. – И пожалуйста, не расстреливайте солдата, майор, он не виноват. Итак, по порядку: связь отрубится по моей, а не твоей команде. Это скоро! Затем прилетят снаряды с радиовзрывателями, рвутся они на определенной высоте, чтобы зона сплошного поражения точно соответствовала району дислокации твоего батальона. Кто не спрятался, я не виноват! – ухмыльнулся Мордерер. – Далее: ответного удара не получится, так как система электронного подавления уже включена, твои снаряды и ракеты взорвутся в воздухе. Ракета с взрывным генератором уже запущена, она уничтожит всю твою электронику, как при ядерном взрыве. На помощь своих не надейся – этот район уже закрыт, твой батальон никто не видит, ни самолеты радиоэлектронной разведки, ни спутники. Работает только один канал лично для меня. И последнее – электромагнитный удар уничтожит все источники энергии, которые у тебя есть. Даже личный коммутатор работать не будет. Ты станешь слеп, глух и нем, майор. Ты и твои солдаты сможете только кулаками махать.
– Что ж, и этого немало! – усмехнулся Знаменский. – Пехоту все равно бить будем.
– Эту не побьете, – заверил Мордерер. – Я натравлю на вас нелюдей, тварей, полученных в результате скрещивания гиены и человека. Сильные, быстрые, челюсти на раз перекусывают лошадиную ногу, они не знают страха и жалости– не потому, что такие отважные, просто у них в мозгу есть маленькая такая ампула – она делает их абсолютно управляемыми. Оружие поможет мало, потому что одной пулей их не возьмешь. Шкура крепкая, регенерация быстрая, лобная кость увеличена втрое и череп конусовидный. Подскажу – чтобы убить, надо пробить сердце или мозг. Но гиенолюди тоже это знают, – улыбнулся Мордерер, – и так просто убить себя не дадут. Удачи, майор!
Тотчас экран покрывается рябью, изображение пропадает, приборы отключаются один за другим. Последним гаснет освещение. Не теряя времени Знаменский выскакивает из салона, автомат изрыгает очередь в небо.
– Все в укрытие!!! – кричит комбат изо всех сил.
Опытным солдатам дважды повторять не надо. В мгновение ока все оказываются в блиндажах, под броней боевых машин. Несколько человек замешкалось, но стремительно приближающийся вой реактивных снарядов подстегивает лучше кнута и солдаты бросаются под защиту каменных козырьков со скоростью убегающих мышей. Знаменский прячется под днище КШМ, солдат связист уже там, лежит, обхватив голову в шлеме ладонями.
– Думаешь, не пробьет? – с иронией спрашивает Знаменский.
– Чего? – не понял солдат.
– Ладони, говорю, не пробьет?
Солдат молча сует пальцы под шлем, вжимает голову в бронежилет и даже задницу пытается сунуть. В черепашку ниньзя играет!
Взрывы на высоте похожи на хлопки новогоднего салюта. Только вместо сияющих шаров, искрящихся комет и звездочек к земле устремляются тысячи стальных стрел. По броне словно град барабанит, земля покрывается тысячами микровзрывов, после которых остаются ямки, будто оспины на коже. Булыжники, из которых сложены стены крепости, крошатся в пыль, остатки стен тают на глазах, по воздуху плывут облака пыли. Обстрел прерырывается, солдаты осторожно выбираются из укрытий. В наступившей тишине громко и четко раздается матерная ругань – шрапнель изрешетила походные кухни, они буквально разорваны на кусочки. От приготовленной посуды остались клочья пластика.
Стремительно и ловко, как леопард, Знаменский забирается на выгнутую спину штабного бронетранспортера, под ногами мерзко хрустят осколки шрапнели, согнутые от удара о броню стальные стрелы похожи на задранные хвосты скорпионов и норовят проткнуть подошвы. В руках командира батальона появляется старый добрый бинокль. Электронный дальномер не работает, но оптика цела, сложная система линз исправно показывает то, что происходит в радиусе трех километров.
– Хреново дело! – шепчет комбат.
К крепости быстро приближается огромная толпа странных существ, покрытых шерстью, с двумя руками и ногами – будто люди в шкурах, но головы имеют клиновидную форму, как у ящериц, а челюсти вытянуты вперед.
– Гиенолюди! – шепчет Знаменский. – Вот они какие… К БОЮ! Убивать всех без разбора! Срубайте руки и ноги, стреляйте по головам!
Первыми огрызаются огнем орудия терминаторов, следом рычат крупнокалиберные пулеметы. Очереди трассирующих снарядов кажутся бледными при солнечном свете, вспышки взрывов почти не видны, но вздымающимся тут и там фонтанам грязи понятно, что каждый снаряд находит цель. Мутанты наступают по-звериному, стадом. Вероятно, тот, кто управляет этим стадом, именно так представляет себе наступление пехоты. Насмотрелся старых голливудских фильмов, в которых солдаты идут в полный рост, не обращая внимания на огонь противника – мол, бронежилеты спасут, пули-то мелкие, 5,56 миллиметра! И вообще, попадают только в плечо или руку, пластырь наклеил и продолжил бить супостатов пачками, ведь патроны в магазине никогда не кончаются. “Генералиссимусу” этому невдомек, что ушлые артиллеристы прекрасно знают, как бить пехоту простыми осколочными снарядами без всяких там электронных взрывателей с дистанционным управлением. Все так просто, аж противно! Орудия наводят не на цель, а перед ней. Снаряды летят по нисходящей траектории и ударяются о землю боком, а не мордой зарываются. Подброшенные матушкой землей, они взрываются на высоте нескольких метров, обрушивая на пехоту сотни осколков каждый. Маленькие кусочки стали обладают убойной силой пистолетной пули, выпущенной в упор. Что клиновидный череп, что круглый в шлеме из углеволокна – разлетаются вдребезги одинаково.
Калибр пулеметов терминаторов 14,5 миллиметра. “Генералиссимус” Мордерер явно не знал, что это калибр противотанкового ружья времен Великой Отечественной войны. Такие пули не то что грудную клетку мутанта, грузовой автомобиль насквозь пробивают! Кинетическая энергия пули такова, что живая плоть превращается в пыль, в дурно пахнущее аэрозольное облачко.
Наступление гиенолюдей, начавшееся так грозно и неотвратимо, обернулось пшиком. До крепости каким-то чудом сумели добраться с полдюжины истекающих кровью мутантов. Солдаты безжалостно отстреливали короткими очередями лапы, а потом с любопытством наблюдали, как лишенные конечностей обрубки с головами трепыхались в луже собственной крови.
– Отлично! – пробормотал Знаменский. – Просто отлично. Но вопрос в том, чего больше – гиенолюдей у Мордерера или боеприпасов у нас? Боюсь, счет не в нашу пользу. Надо взрывать тут все и сматываться!
– Товарищ майор! – раздался голос солдата связиста, – вас к телефону!
– Какому телефону? – вытаращил глаза Знаменский. – Вас контузило, товарищ солдат?
– Никак нет, товарищ майор. Из шахты звонят, по проводному телефону, которому никак не меньше ста лет. Такие не ломаются.
– Да ну! – усомнился Знаменский. – Так не бывает.
– Бывает. Он же ручной!
– Вы, товарищ солдат, точно контужены! – обозлился Знаменский. – Сходите в санчасть и поставьте клизму.
Солдат тяжело вздыхает, на лице появляется выражение обреченности – как все-таки трудно разговаривать с кадровыми военными!
– Я имею в виду… – начал было объяснять, но его прерывает усталый голос командира саперного взвода:
– Товарищ майор, мы внизу нашли полевые телефоны еще середины прошлого века. Им не нужны батареи, работают от динамо. Крутанул ручку и говори. Подойдите к аппарату, пожалуйста, у Тимофеева серьезное дело к вам.
– Про жопу с ручкой слыхал, но что б телефон! – бубнит под нос Знаменский, подходя к шахте. – Чудо техники, однако!
“Чудо” из крепкой пластмассы действительно обладало ручкой. Крутанув ее несколько раз, Знаменский произносит в микрофон:
– Тимофеев? Как дела у вас?
– Фугас готов, товарищ майор, – отозвался лейтенант-инженер. – Но появилась одна проблема – автоматика отказала. У вас там атомная бомба поблизости не взрывалась?
– Нет, это другое. Не думал, что до вас достанет. Наша электроника тоже сдохла.
– Что ж, – после небольшой паузы произнес Тимофеев. – Тогда придется взрывать вручную.
– Что значит вручную? – удивился Знаменский. – Это не граната.
– Увы, придется. Другого выхода нет. Я все продумал, товарищ майор. Сверяем часы, батальон уходит, мы остаемся. Через час рванем. За это время вы должны добраться до ирригационной системы и пересечь ее. За ней безопасно, потому что на самом деле это демпфер, никакой ирригации там нет. Демпфер – это отражатель. Он направляет энергию взрыва туда, куда нужно.
– Здорово! Никогда бы не подумал, что это демпфер, – признался Знаменский. – Но там ровное поле, как прятаться-то?
– Конструкция демпфера такова, что при взрыве бетонные блоки поднимаются, ударная волна выдавливает их из земли. В противном случае они бы разрушились. Вот эти блоки и послужат защитой, – объяснил Тимофеев.
И подумав, добавил:
– Если все-таки не разрушатся.
– Ага… это предположение или опыты проводились? – уточнил Знаменский.
– Теория, подтвержденная результатами взрывов пониженной мощности.
– Обнадеживает. Но как быть с вами, Василий Николаевич? Неужели нет других вариантов?
– Нет, товарищ майор, – тихо отвечает инженер. – Других вариантов нет. И моя команда остается со мной, в одиночку я не справлюсь.
– Черт! – выругался Знаменский. – Неужели нельзя что-то сделать?
– Нет. По-другому не получится, – твердо ответил Тимофеев. – Это я вам как инженер говорю. Сверяем часы.   

Погода капризна. Только что светило солнце, теплый ветер обдувал лицо, но вот движение воздуха изменилось, тучи заслоняют небо, снег валит хлопьями и холод пронизывает до костей. Когда последний терминатор покидал развалины крепости, ветер злобно швырял вслед комья снега, облака цвета асфальта почти касались земли, а снег не падал отдельными снежинками, а рушился комьями. Машины скрылись под толстым покрывалом, только стволы торчали, слепо глядя в белую муть. Гусеницы перемешивали землю в жидкую грязь, черные брызги летели веером. Те из солдат, что решили ехать на броне, живо забрались в железное нутро боевых машин, где тепло и сухо.
– Ни черта не видно! – ворчит Знаменский, безуспешно вглядываясь сквозь заляпанное снегом лобовое стекло. Бронепластина поднята, комья снега то и дело срываются вниз, дворники работают как бешеные, но все равно не успевают очищать стекло. “Так мы с разгона врежемся в этот долбанный демпфер! – думал комбат, сжимая в руках отключенный коммутатор. – Или ухнемся в канаву с грязью, за нами другие, а следующие проедут сверху и не заметят. Может, включить электронику? При таком снегопаде помехи слабеют!”
Палец осторожно касается кнопки включения коммутатора, экран послушно оживает, динамик хрипит, как простуженный алкоголик. Сквозь рябь и белые полосы просматривается рабочий стол. Знаменский включает навигатор, на экране довольно отчетливо проступает схема местности с указанием пройденного пути. Обрадованный, что аппарат еще жив и даже чего-то там показывает, Знаменский целит указательным пальцем в иконку памяти, чтобы вывести на экран маршрут от демпфера к крепости… терминатор подбрасывает на колдобине так, словно под брюхом рванула противотанковая мина. Голову комбата спасает шлем, а вот коммуникатору не повезло – от удара о железо экран трескается, изображение гаснет, динамики исторгают предсмертный хрип. Брякнувшись в кресло, Знаменский торопливо пристегивается, бормоча ругательства. Под налобником зреет здоровенная шишка. Водитель механик боязливо оглядывается, но комбат совершенно спокойно приказывает:
– Включите навигатор, товарищ солдат. Выведете изображение на лобовое стекло.
Видно плохо, но разобрать, где что все-таки можно. Знаменский загружает из памяти обратный маршрут, в нижней части экрана появляются цифра 400. Это значит, что до бетонной загородки осталось пять минут ходу.
– Как я вовремя! – пробормотал Знаменский. – И спасибо погоде, аппаратура хоть как-то работает.
Сквозь гул работающего двигателя донеслись тяжкие удары, от которых ощутимо затряслась земля, а терминатор пошел юзом – сцепление с сырой землей и так хреновое, а тут еще и подбрасывать начало. Комбат спешно открывает люк, высовывается по пояс лицом к корме. В салон ныряет порыв сырого ветра со снегом, лицо покрывается каплями воды. “Неужели Тимофеев рванул? – мелькнула мысль. – Не может быть, это что-то другое!” Сквозь снеговой занавес видна вереница боевых машин, идущих друг за другом по габаритным огням. Вдали, где остались развалины, вспыхивают бледно рыжие зарницы, к порванному небу поднимаются клубы дыма и пыли. Знаменский некоторое время смотрит на взрывы, губы кривятся в ехидной улыбке – до “великого” полководца Мордерера наконец-то дошло, что атаковать в лоб голой жопой дел зряшное. Пуля хоть и дура, но валит одинаково хорошо всех подряд, даже супер-пупер генномодифицированных солдат с телом человека и мозгами гиены.  Судя по вою и свисту, развалины опять бомбил пресловутый бродячий робот бомбардировщик.
– Если выберусь отсюда, обязательно выясню, откуда они берутся, эти бомбардировщики! – сказал про себя Знаменский. – Их ведь кто-то заправляет, ремонтирует и бомбы подвешивает. А полетная карта откуда берется? А кто задает координаты точки сброса?
Терминатор резко берет влево, срез брони вжимается в бок, ветер меняет направление. Это значит, что демпфер там, внизу, машина идет вдоль заграждения. Через сто с небольшим метров будет поворот направо, потом опять налево и так далее, пока не переберутся на другую сторону. Знаменский опускается на сиденье, люк захлопывается, отсекая стужу и снег. Взгляд касается циферблата часов – до взрыва остается 15 минут. Последние машины могут не успеть.
– Прибавь ходу, солдат! – приказывает Знаменский. – Можем опоздать.

Колонна заляпанных грязью и снегом бронированных машин замирает в поле. Вытянутые железные морды смотрят на запад, откуда должна прийти ударная волна. От демпфера расстояние сто шагов. В глубине души Знаменский не верил, что из земли полезут бетонные стены, уж слишком неправдоподобно это. Так в кино показывают для пущего эффекта, все-таки зритель деньги платит. Но чем черт не шутит! Точно спрогнозировать последствия подземного ядерного взрыва нельзя. Вдруг на самом деле из-под земли вылезет здоровенная хреновина! Злобная энергия холодного ветра со снегом иссякает так же внезапно, как и появилась. Тучи в спешке покидают землю, горизонт очищается, далеко впереди из серой мути проступают очертания древней крепости. На этот раз бомбы упали точно, развалины припудрены оседающей пылью, от цитадели не осталось ничего, стены уменьшились в размерах, словно склонились к земле. Знаменский смотрит на часы, до взрыва четыре, три, две секунды… земля подпрыгивает, словно одеяло, из которого вытряхивают пыль. Двадцатитонные терминаторы прыгают, как мячики, лязгают железные сочленения, ходовая хрустит “костями”, рвутся гусеницы и отваливаются катки. Из-под днищ бьют фонтаны грязи. Сидевшие на броне солдаты катятся по земле, как картофелины. Земля исторгает низкий, на грани слышимости рев, от которого дрожит даже воздух. И в это мгновение начинается движение! Словно крепость древних богов, из земли вырастают исполинские глыбы. Черные, блестящие, они на глазах покрываются сеткой трещин. Стены крошатся, как зубы старого ящера, соприкоснувшиеся с костью молодого и крепкого соперника. Куски бетона падают вниз, обнажая ржавые прутья арматуры толщиной в руку. Рев земли усиливается, к нему прибавляется скрежет трущихся друг о друга бетонных плит. Словно ребра исполинского чудовища проступают из глубин земли. Бронированные машины трясутся, как пустые кастрюли в кузове грузовика, солдаты в панике покидают БМП и бронетранспортеры, ползут прочь на четвереньках, потому что не могут устоять на ногах.
Апокалипсис прекращается внезапно, как отрезанный. Глыбы бетона замирают в наивысшей точке, наклоняются и, сцепившись друг с другом, останавливаются. Гул стихает, пляска земли прекращается. В наступившей тишине с треском отваливаются куски бетона и шлепаются в грязь, разбрызгивая жижу, будто коровий навоз. Сохраняя спокойствие, Знаменский оборачивается к батальону:
– На этом все, господа! Наша задача выполнена, мы возвращаемся! – произносит он, глядя на белые, как недавно выпавший снег, лица солдат, сержантов и офицеров. – Грузимся в исправные машины и едем.
Несколько дней спустя, уже в тылу, командир отдельного мотострелкового батальона майор Знаменский узнал, что одновременный подрыв четырех ядерных фугасов выбросил столько радиоактивной пыли, что оказались похороненными не только развалины западноевропейских городов, но и орды мигрантов, которых набралось несколько миллионов на континенте. Нашествие готовилось давно, втайне и он увенчалось бы успехом, если бы не какой-то майор, который послал подальше всех начальников и просто выполнил воинский долг. За что и был предан суду военного трибунала. И быть бы майору разжалованным до рядового и до конца дней своих валить лес в лагере, если бы в его защиту не поднялось почти полстраны. Наевшиеся до отвала политкорректности, толерантности и долбанного интернационализма в духе отдай штаны, если с тебя рубашку сняли, люди вышли на улицы. Раздражение копилось давно, нужна была только искра. Судилище над офицером, честно выполнившим долг перед страной и народом и стало той самой искрой, от которой возгорелось пламя. Народ требовал справедливости, чиновники блеяли о приоритете общечеловеческих прав, трансгуманизме и сострадании. Сами-то они "страдали" в отдельных кабинетах, массируя зады в кожаных креслах и за немалые оклады.
Боязнь потерять все, "нажитое непосильным трудом", заставила "независимых" судей найти лазейку в законодательстве. Знаменского оправдали форс мажорными обстоятельствами, вернули погоны и даже повысили в звании. Получив вторую звезду на погоны, подполковник Знаменский продолжил службу в мотострелковой бригаде особого назначения, дислоцированной на территории бывшего Алжира. Командованию было строго настрого запрещено допускать Знаменского до строевых  должностей, поэтому подполковник на долгие годы застрял начальником службы "М" - мобилизационного отдела.            
               
                ЧАСТЬ 2

                ГЛАВА ПЕРВАЯ

После двухнедельного раздумья весна решила сменить гнев на милость. Хмурый март сменился дурашливым апрелем, ночи заметно укоротились, солнечные дни вытянулись. Голое небо бесстыдно светило округлым диском солнца, лишь изредка прикрывая голубое тело клочьями белых облаков. Остатки зимних сугробов весело умирали прямо на глазах, жидкая грязь блестела драгоценными камнями и самодовольно чавкала при каждом соприкосновении. Бледные после долгой зимы дети шумно топали по лужам, пускали кораблики и совсем не думали учиться. Окна небольшого частного дома на окраине Тобольска сверкают вымытыми после долгой зимы стеклами. Каменные стены исполосованы подтеками воды, умирающий под лучами солнца снег на крыше буквально истекает ручьями. Во дворе лужа морщится мелкой рябью, от ворот до крыльца выложен помост из досок на кирпичах. В доме всего три комнаты, из которых одна кухня-столовая-гостиная, остальные спальни. Мужчина и молодой человек сидят на диван-кровати, из кухни пахнет чаем и сдобными булочками.
– Куда собираетесь пойти учиться? – спрашивает упитанный “мужчинка” в забавных круглых очках на таком же круглом бритом лице.
– В Томский университет, на исторический, – отвечает молодой парень.
“Мужчинке” около тридцати, дорогой костюм плотно облегает сытую фигуру, удлиненный низ пиджака скрывает неприлично широкие бедра, изящно повязанный платок прячет складки на шее. Зовут откормленного дядю Алексей Павлович Снегирев. Молодой человек напротив его дальний родственник – троюродный племянник, что ли? Одним словом, бабушка мамы этого парня и его, Алексея Павловича, бабушка были родными сестрами. Денис Раевский – так зовут парня, в этом году заканчивает гимназию.
– А чем не устраивает факультет программирования?
– Это скучно, – скривился Денис. – Изучать все эти языки, на которых пишут программы могут только повернутые ботаники. Был у нас в классе один такой тихушник. Двух слов связать не мог, в буфете три минуты объяснял продавщице, какой пирожок хочет купить, от девушек шарахался, как от призраков. Мы даже думали, что он голубь. Оказалось, нет. Просто тормоз.
– И как же определили? Опыты ставили? – живо поинтересовался Алексей Павлович.
– Только один. Договорились с девчонками, они его проверили после уроков – все в норме!
– Как интересна учеба в современной школе! – бормочет под нос Алексей Павлович. – Любопытно, а конкретно…
В комнату входит мама Дениса.
– Лучше спроси его, почему в армию не идет, – спрашивает она, давая понять интонацией и выражением лица, что надо сменить тему разговора.
– Да, действительно, почему бы не пойти в армию? Не обязательно пиф-паф, этим пусть занимаются неучи. Например, мой папа занимался снабжением личного состава. Отлично себя проявил, даже награжден правительственными медалями!
– Мне бы не хотелось быть снабженцем, – чуть смущенно произносит Денис – Уж слишком … э-э …
– Да, вы правы, молодой человек, близость к боевым действиям таит много опасностей, – энергично закивал Алексей Павлович. – Шальные пули, недобитый враг проникает сквозь оборонительные позиции – все это имеет место быть! Но не это главное, скажу я вам!
Голос Алексея Павловича понижается, появляются тревожные нотки, упитанные щеки твердеют, словно остывшее сало.
– Интриги, вот что страшно. Завистники не дремлют! Выжидают, высматривают. Чуть что – сразу пальцы в колеса! Именно так и произошло с моим папой.
– Его пытали завистники!? – удивился Денис.
– В каком смысле? – “притормозил” Алексей Павлович. – А, только морально! Нравственная пытка – это, скажу я вам, не каждому дано вытерпеть. Ангажированный следователь не прислушивается ни к доводам разума, ни к фактам, как бы неоспоримы они были. Гнет свою линию, отрабатывает тридцать серебренников, иудей проклятый!
– Вы хотели сказать – иуда проклятый?
– Я хочу сказать, молодой человек, что моего отца подставили. А иуда или иудей, не все ли равно!                               
– Позвольте с вами не согласиться, – иронично улыбнулся Денис. – Не каждый иудей был иудой. И не каждый иуда был иудеем.
– Не буду спорить с будущим доктором исторических наук, – шутливо поднял руки вверх Алексей Павлович. – Однако над моим предложением подумайте. Чем смогу помогу.  А пока позвольте откланяться, ждут на службе. Наденька, до встречи, береги себя.
– И ты тоже, Леш. Проклятой войне конца края нет, будь осторожен, – ответила мама Дениса.
Громко стучат каблуки военных ботинок, с улицы врывается в дом прохлада, колышутся занавески на окнах, хлопает дверь. Денис удивленно и чуть брезгливо смотрит вслед ушедшему родственнику.
– Мам, о каких пальцах в колесе он говорил?
– Да бормочет со страху белиберду. Палки в колеса! Его в составе какой-то комиссии отправляют в Африку инспектировать этот, как его? Ну, забыла название!
– Ограниченный контингент российских войск в центральной Африке.
– Да! Язык сломаешь, если выговорить. Он же снабжением занимается, дед пристроил, когда сам работал в управлении тыла. Его сняли, хотели судить, но он выкрутился как-то. Распродал все наворованное, – понизила голос мать, – на взятки пустил. Его и оставили в покое. Получил условный срок за кражу туалетной бумаги для солдат, остальное замяли. А могли и расстрелять. Алексей умнее, не берет. Поэтому и в инспекцию угодил.
– Не понимаю. Как это – не берет и в инспекцию угодил?
Мама аккуратно кладет пакетики с чаем в стаканы, осторожно наливает горячую воду. Денис сразу накрывает свой стакан блюдцем, сверху кладет чайную ложку.
– Чай слишком крепкий будет, – заботливо предупреждает мама. – Для сердца плохо.
– Жидкий не люблю. И пожалуйста, мама, клади мне два пакетика, я же просил!
– Вот начнешь жить сам, тогда клади. Варенье бери яблочное, оно самое полезное. И булочку.
– Ладно. Так что там с инспекцией?
– Если воруешь – надо делиться, иначе за решетку отправишься. Алексей – ну, он не вор, ты не думай. Просто работа такая.
– Крутиться надо?
– Да. Ты мне, я тебе – многие вопросы иначе не решить. Вот он и крутится.
– Видимо, недостаточно, если посылают на Окраину.
– Не знаю, – пожала плечами мать. – Леша трусоватый с детства. Драк боялся, всегда в компании с кем-то постарше гулял. Учился хорошо в школе.
– Мам, я тоже хорошо учился, – улыбнулся Денис.
– Ты другое. Помню, как-то позвали его на день рождения одной девочки. Противные девки какие! Напоили его, глаза накрасили, губы и домой отправили.
Мамин взгляд упирает в потолок, в глазах возмущение, лицо обретает “прокурорское” выражение. Вроде как “противные девки” собрались на потолке и шепчутся, поглядывая на сына – вот бы и его накрасить!
– Это детство, – снисходительно машет рукой Денис. – Бывает и хуже.
– Но он же хороший человек, добрый! А сучки мокрожопые – прости меня, Господи! -воспользовались.
– Мама! После еды!
– В общем, избавиться от Леши захотели! – подытожила мама.
Денис допивает чай, последний кусочек сдобы исчезает во рту.
- И ты после этого все еще хочешь, что бы я пошел в армию? – бубнит он с набитым ртом.
- Да не то что бы очень уж хочу, - пожимает плечами мать. – Ну, закончишь ты учебу, получишь диплом. Дальше что? Учитель в школе?
- После универа я могу преподавать в ВУЗе.
- Хрен редкий не слаще! – махнула рукой мама.
- Почему вы все коверкаете поговорки! Это семейное, что ли?
- Не коверкаем, а уточняем смысл. Разница-то в зарплате велика ли?
- Мама, мне нравится быть учителем.
- Где, в школе? – всплеснула мать руками, будто выбивая пыль из карманов. – Там одни малолетние бандиты!
- Я буду хорошо учиться и устроюсь преподавателем в институт или элитную частную школу, - «уперся» Денис.
– Ладно-ладно, учись, - махнула сразу обеими руками мать. – Дело твое. Только не женись сразу, как поступишь в университет. А то будет тебе такая элитная школа с институтом – побежишь на службу, задрав штаны, куда подальше с глаз долой любимых! Но имей ввиду, далеко не убежишь, у мокрожопых сучек руки длинные!

                ГЛАВА ВТОРАЯ, Снегирев.

Алексей Павлович брел, не разбирая дороги, будто в полуобморочном состоянии. Предстоящая командировка не выходила из головы, грызла и точила изнутри, словно раковая опухоль. Под ногами чавкала грязь, вода затекла в ботинки, носки намокли и мерзко чвакали. Низ брюк потемнел, пятна грязи облепили ткань и проникли внутрь, касаясь кожи мокрыми гадкими губами. Прохожие оглядывались. Одни усмехались, другие понимающе кивали – горе, мол, у человека, кто-то близкий помер…
“Еще нет, не помер, – с горечью думал Алексей Павлович. – Но уже скоро умрет в страшных муках самый близкий мне человек. Просто наиближайший – это я! Я, любимый и обожаемый, холимый и лелеемый, сдохну. И будет счастьем, если это произойдет быстро. А мне всего-то тридцать лет… ладно, чуть больше! Сколько женщин я пропустил… кстати, сколько? Как минимум, пятнадцать – это верняк, только кивнуть и дело в шляпе. Вернее, в постели. А сколько было так-сяк, то есть постель только после ритуала ухаживания цветы-кафе и свечи в сумраке квартиры? Не меньше трех! А я, дурак прибитый, все ждал единственную и неповторимую!” – иронично думал он, шлепая по очередной луже.
Талая вода наполнила ботинки так, что уже выплескивалась при каждом шаге, а пальцы ног онемели. Холод привел в чувство, приглушил страх и отрезвил. Алексей Павлович выходит на сухое место, взгляд упирается в обшарпанную дверь подъезда, ползет вверх и проваливается в синюю глубину неба. Перистые облака неподвижно висят в стратосфере, равнодушные, как надгробья, и чистые, как первый снег. Они плывут в вышине так медленно, что человеческий глаз не в силах заметить движения. Им наплевать на все, что происходит внизу. Люди и звери копошатся в полной тишине, воображая, будто от них что-то зависит. Глубочайшее заблуждение! На самом деле…
– Мужчина, дайте пройти! – режет слух сварливый бабский голос.
Алексей Павлович шарахается, каблук цепляется за бордюр, земля уходит из под ног. Исчезают перистые облака, дверь подъезда жутко лязгает железной челюстью, задница буквально втыкается в липкий чернозем газона. Дорогой синий костюм накрывают брызги грязи, за воротник льется вода с куста акации, спина немеет от удара. Алексей Павлович ошалело смотрит, как мимо него марширует откормленная лош… э-э … женщина средних лет и выдающихся размеров со всех сторон.
– Наркоманы чертовы! – со злостью бросает она в лицо сидящему в грязи мужчине с выпученными глазами и глупо раскрытым ртом. – На урановые рудники вас всех отправить пора! Развели толерантность с демократией, пидарасы проклятые!
Из темноты подъезда выныривает старушка, подобострастно шамкает:
– Да, Зинаида Петровна, вы совершенно правы. Пидарасы и демократы.
Бабка шустро отпрыгивает в сторону, уступая дорогу дородной даме, низко кланяется. Женщина ступает в подъезд, дверь величаво закрывается, старушка придерживает обеими руками, дабы не хлопала излишне громко.
– Кто это? – обалдело спрашивает Алексей Павлович.
– Жена большого начальника, квартиру на днях приобрела, – отвечает старушка с укоризненной интонацией. Типа, стыдно не знать!
Проваливаясь в грязь руками и ругаясь матом, Алексей Павлович встает. Старушка поджимает узкие губы, голова трясется от возмущения, но Алексею Павловичу наплевать – старухе ведомы выражения и покрепче, смысл тоже понятен не по наслышке, так что нечего невинность изображать.
– Проклятый мир, проклятое существованье, – бормочет под нос удаляющийся Алексей Павлович. – Пора уйти. Нет сил терпеть ничтожеств, дураков и хамов!
Поэзия классиков были одним из немногих увлечений Алексея Михайловича. Если честно, то единственным. Терпеть не мог живопись, особенно авангард и все, что с ним связано. Презирал кино, искренне веря в его опиумную сущность. Литературные пристрастия тоже весьма консервативны: фантастика – Герберт Уэллс. Детективы – сэр Конан Дойль. Остальное – чушь полная, “хвантастика” и “дюдективы”. Знакомые про себя считали Алексея Павловича ограниченным высокомерным женоненавистником (Но не “голубым”! Пидарасов всех мастей Алексей Павлович люто ненавидел.) Подобное отношение не являлось секретом, однако вовсе не являлось причиной для комплекса неполноценности. Напротив – ограниченность была следствием хорошего вкуса. В море пошлости и подделок иначе не получается. Высокомерие – ну, само слово говорит за себя. Надо только разделить его и получится - высокая мера. Окружающие не оправдывают надежд, не дотягиваются до той высоты, на которой находится его личная планка. Что ж, их проблемы, не мои!
Отношения с женщинами – отдельная и сложная тема. Виновата классика! Увы, Алексей Павлович не терпел упрощений и торопливости, предпочитая постепенность, неторопливость и основательность. У классиков “это” может растягиваться аж на четыре тома, а современники начинают с первой страницы. Современницы не больно-то и возражают. Не все, конечно, но хватает с избытком.
Кое-как, избегая насмешливых взглядов и стойко перенося неудобства мокрых штанов и обуви, Алексей Павлович добрался до скромной квартиры на первом этаже пятиэтажной “типовухи”. То есть стандартной пятиэтажки, построенной Бог знает когда, модернизированной и капитально отремонтированной.
“Черт знает что! – размышлял Алексей Павлович, лежа в горячей ванне. – Перестал брать, не даю другим, работаю честно – и меня “грузят” по полной. Мало того, начальница отдела решила послать в “горячую” точку. Мол, поступило распоряжение сверху! А почему именно меня? Для успешной карьеры! Типа, прошел огни и воды, годен для работы в экстремальных условиях и достоин назначения на вышестоящую должность.
- Коза недотраханная!!! – рявкнул Алексей Павлович, не в силах сдерживать эмоции. – И ведь знал же, что одинокая баба начальница хуже атомной войны. Так нет же, согласился на перевод в инспекционный отдел. Сидел бы себе в отделе форменной одежды и в ус не дул, идиот несчастный!
На самом деле перевели его в приказном порядке, лишь для формы спросив о желании. Кто рискнет возразить начальству, если зависишь от него со всеми потрохами? Только сейчас Алексей Павлович понял, что его убрали, чтобы освободить теплое место для очередного «сынка». И хрен придерешься, ведь формально повысили!
- Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Где наша не пропадала? – мужественным голосом произносит Алексей Павлович. «Нигде, - ехидно ответил внутренний голос. – Ты выше пятого этажа не поднимался, оружие в руках не держал, от любого скандала уходил, при малейшем намеке на драку коленки тряслись и руки немели».
И это была чистая правда, ибо Алексей Павлович был трусом. Нет, он не боялся быстрой езды или, скажем, вида крови. Трусость Алексея Павловича была особого рода – он отчаянно боялся рукоприкладства и всякого рода скандалов. Любое обострение обстановки приводило в ступор. Мысли начинали суматошно метаться, лишая способности логически мыслить. Воображение рисовало красочные картинки кровавой расправы. Память коварно подсовывала прочитанное или увиденное когда-то о страшных и непоправимых последствиях драк – незарастающие переломы, выбитые зубы – осложнения! – всевозможные параличи, сотрясения мозга и трещины в черепе. Понятно, что душа трепетала от увиденного! Мышцы превращались в холодный кисель, воля испарялась, паника заполняла до краев все трясущееся существо по имени Алексей Павлович Снегирев.
– Завтра, – вполголоса бормотал Алексей Павлович, лежа в постели. – Завтра улетаю навстречу судьбе … черт знает куда! И какого хрена было обещать Денису содействие поступлению в армию? Впору самому кланяться и просить.
Последнего Алексей Павлович не делал никогда. Вот такой у него был “бзик” – не просить ничего ни при каких обстоятельствах.

Таманрассет – древнее поселение туарегов в самом центре северной Африки. Все города великой африканской пустыни Сахара начинались со стоянок кочевников возле источников воды. Оазисов было мало, многие из них исчезали после ухода воды, но некоторые были постоянными. Кочевники соединили их тропами, что позднее превратились в так называемую транссахарскую дорогу, по которой шли караваны купцов, искатели приключений и завоеватели. Глобальное изменение климата превратило пустыню в джунгли, оставив лишь песчаные островки, но дорога так и осталась. Ее неоднократно модернизировали, расширяли и приводили в порядок, но джунгли не любят пустоты. Каждый дюйм земли должен быть занят жизнью! Зеленые полчища непрерывно бились не на жизнь, а на смерть с бетоном и асфальтом дороги, взламывая оборону и разрушая любое покрытие. Люди стойко оборонялись, придумывая новые вещества – сложные полимеры и самые невообразимые сочетания цемента, железа и кремния. Природа на время отступала, собиралась с силами и опять наступала. Маленькие зеленые солдаты медленно, но верно уничтожали все, что придумывали люди. В конечном итоге дорога превратилась в некое подобие туннеля в сплошном месиве джунглей и содержание каждого метра этой дороги обходилось фантастически дорого.
Люди нашли выход. Параллельно с дорогой построили сеть аэродромов и важнейшим из них был аэропорт Таманрассета. Несколько квадратных километров земли залили трехметровым слоем бетона, оградили крепостной стеной высотой четыре метра с огнеметными вышками через каждые пятьдесят метров. Аэропорт Таманрассета – в просторечии Тамань – мог принимать даже супертяжеловозы “Руслан”, а общая площадь защищенных стоянок могла разместить дивизию стратегических бомбардировщиков.
Потомки туарегов смешались с русскими, европейцами и теми чернокожими африканцами, которых не тронула генетическая зараза. Каждый говорил на своем родном наречии, общим был русский язык. Так называемый английский был под негласным запретом – появилось странное суеверие, что язык является переносчиком генетических заболеваний. Глупость, конечно, но ведь в средние века тоже верили, что чума появляется от словесных заклинаний на латинском языке.
Таманрассет тоже представлял из себя крепость среди бескрайнего моря джунглей. На северной окраине располагались казармы экспедиционного корпуса армии РФ. Рядом построен целый научный комплекс – исследовательский центр, где трудились “ботаны” – ученые различных специальностей.
Сверхзвуковой Ту– 244М+ направлялся именно туда, в Таманрассет. Промежуточная посадка состоялась в Алжире, бывшей столице бывшей страны с таким же названием. Выйдя из самолета, г-н. Снегирев был неприятно поражен жарой и влажностью тропического климата. Рожденный в Сибири, с детства привыкший купаться в проруби и ходить на лыжах, Алексей потерял дар речи, увидев мужчин и женщин в трусах – в смысле, в шортах! – и маечках, загорелых и потных. Дурацкие сандалии – это обувь!? “Никогда не стану так одеваться!” – торжественно клянется Алексей Павлович мысленно, провожая взглядом здоровенного дядьку в штанишках. Взгляд скользит дальше, замирает на женщине в топике. 
“Ну, вообще-то некоторым идет. И даже очень … э-э… блин! Потный дурак в шерстяном костюме вряд ли  такой понравится. Короче, будет видно. Над фасоном поработать чуть, – решил он. – Все-таки брюки и пиджак для жаркого климата не годятся. Обрезать по колени, что ли? И рукава оторвать на хрен!”
Солнечные лучи упираются в землю почти отвесно, прожаривая все, что движется. То, что не движется, спекается на месте. Алексей Павлович сразу это понял, едва вышел “подышать воздухом”. В сибирской бане, на самой верхней полке и то прохладнее! “Надышавшись” за пару секунд, Алексей Павлович стремглав кидается обратно в холл. Кондиционированная прохлада показалась нежным дыханием морского бриза в рассветный час. Отдышавшись, оглядывается по сторонам. Людей в зале ожидания немного, все-таки Африка не туристический рай. Разве что для любителей экстрима. В основном, военные и сотрудники компаний, занимающиеся добычей полезных ископаемых. Внимание привлекал группа молодых людей в легкомысленных – зато чертовски удобных при здешней жаре! – костюмчиках фасона милитари. Нечто среднее между “спецухой” советских студенческих отрядов и форменной одеждой скаутов. Молодые люди что-то обсуждали, поминутно заглядывая в коммуникаторы. Рядом обложился сумками поджарый мужчина лет пятидесяти в комбинезоне бежевого цвета, правая рука держит планшет, пальцы левой шустро бегают по клавиатуре на экране. Седые волосы растрепаны, лицо выражает крайнюю озабоченность.
“Экшпедиция! – иронично подумал Алексей Павлович. – Прохвессор и его студентики. Ботаники-очкарики едут бабочек ловить”.  До посадки еще полчаса, делать нечего. Алексей Павлович снимает пиджак, галстук, закатывает до локтей рукава рубашки. Заметно полегчало, пот высыхает, лицо уже не блестит, как масляный блин. Повеселевший Алексей Павлович продолжает рассматривать группу “ботанов”. Взгляд то и дело останавливается на ничем не примечательной девушке. Если, конечно, не считать роскошной рыжей косы, которая, словно удав, разлеглась на плечах, еще и хвост опустила на грудь. “Кстати, грудь неплохая, – по холостяцки оценил Алексей. – Разумеется, если это не лифчик с поролоном”. Лица разглядеть никак не удается – мешают очки, густая челка закрывает лоб и глаза. Вдобавок девушка низко опустила голову, сосредоточенно глядя в экран коммуникатора.
Алексей Павлович недовольно морщится, по-старушечьи жует губами. Странное чувство досады овладевает, не давая сосредоточиться. Вообще-то женщин в зале достаточно, есть, на что и на кого посмотреть, но Алексею Павловичу надо глядеть только на эту рыженькую, как будто в ней есть что-то необыкновенное.
“Дурь какая! – злится Алексей. – Мелкая рыжая пигалица! Вся в веснушках! Смотреть не на что!”
На самом деле все не так и Алексей Павлович это прекрасно осознает. Просто с минуты на минуту объявят посадку на рейс до Таманрассета и все, больше никогда не увидит эту рыженькую. Она прилетела в Алжир на другом самолете и дальше полетит другим рейсом. Что ж, не судьба! “Да и вряд ли она обратит на меня внимание, – продолжал рассуждать. – Дядя в возрасте, заплывшая жиром морда и пузо, одет как последний дурак… Кстати, не переодеться ли мне?” Магазины по продаже дорожной всячины вытянулись в линию окопов, редуты витрин сверкают залпами рекламных вывесок, продавцы занимают позиции возле кассовых аппаратов. Товар не дешевый, но не все ли равно, сколько тратить, если через пару часов окажешься на краю цивилизованного мира? – примерно так рассуждал Алексей Павлович, примеряя джинсы, рубашку фасона military и ботинки для хождения по скалам. Брать широкополую шляпу, обязательный атрибут всех искателей приключений, он не стал – пошло, глупо и ветром сдувает. Синий форменный костюм тыловой службы из качественной шерсти – очень солидно выглядит! – с презрением падает в коробку для мусора. Алексей Павлович еще раз осматривает себя в зеркале и остается доволен. В целом все чистенько, отважненько, очечки блестят так это строго. Животик, правда, нависает над пряжкой ремня грозовой тучей и зад торчит гусиным огузком. Не беда, многим женщинам даже нравится – признак состоятельности и достатка!
“А рыженькой наверняка нет, – с грустью подумал Алексей Павлович. – Не любит она толстунов. Ей подавай молодых, поджарых и мускулистых квотермейнов и индианоджонсов. Ладно, – мысленно махнул рукой Алексей Павлович, – все равно другим рейсом”.
Мягкий голос диктора объявляет посадку на рейс до Таманрассета. Алексей закидывает на плечо дорожную сумку, рифленые подошвы ботинок глухо “тупают” по мраморным плитам пола, пальцы судорожно ощупывают карманы в поисках билета и посадочного талона. Сунул и не помнит куда. Вот всегда так!
Гнусно воют турбины, фюзеляж дрожит. Самолет дернулся и медленно покатил по рулежной дорожке. Алексею Павловичу всегда казалось, что процедура подготовки к взлету это ритуал. Возможно, предсмертный. Ангелы в голубой форме стюардесс заботливо усаживают пассажиров. Затем показывают пантомиму под названием “Как пользоваться кислородной маской и спасательным жилетом”. Кого это спасло? Потом ангелы куда-то прячутся и алюминиевая труба покидает твердую и надежную землю. Что дальше – одному Богу ведомо, потому что поезд – это поезд, остановится или даже развалится - не страшно. А самолет? Поэтому и появилась странная мода хлопать в ладоши после благополучной посадки.
“Туполев” круто набирает высоту, зеленое море джунглей исчезает за слоем облаков. Полет длится примерно около часа, затем начинается снижение. Облака расступаются, появляется все то же море джунглей, словно и не улетали никуда. Заход на посадку напоминает полет вертолета с группой диверсантов на борту – внизу с бешеной скоростью мелькают верхушки деревьев, хмурые джунгли неохотно расступаются, гул турбин отзывается эхом от далеких скал. Шасси касаются бетона, коротко взвизгивают громадные, в полтора человеческих роста, колеса. Самолет жмется к земле, турбины воют в реверсном режиме, скорость падает. Пассажиры радостно аплодируют, Алексей Павлович кривит лицо ироничной улыбкой. На выходе из аэропорта пассажиров – а это были в основном туристы, – поджидали автобусы и верблюды. Животные бродили где попало, презрительно глядя на людей и машины, время от времени гадя вонючими култышками. Верблюдов обходили люди и объезжали автомобили, полицейские оберегали. Примерно так же обходятся в Индии с коровами, которые священны и неприкосновенны. Видимо, верблюдов тоже обожествили как память о пустынном прошлом.
Часть людей, в том числе и группа “ботаников” во главе с профессором направилась к автобусу с надписью на лобовом стекле – в/ч 83159. Это номер военной базы, именно туда и надо было попасть Алексею Павловичу. Но вот что делать ботаникам на военной базе? Салон гостеприимно встретил пассажиров кондиционированной прохладой и новенькой обшивкой кресел. Алексей Павлович предъявил командировочное удостоверение сопровождающему офицеру, уселся в кресло. Атаман ботаников – так назвал про себя Алексей Павлович профессора, тоже предъявил какой-то документ. Офицер кивнул, пропуская профессора, галантно подал руку рыженькой, которая последовала за профессором. Алексей Павлович нахмурился, отвернул лицо. “Конечно, дочка профессора! Зовут Сарой, любит носить короткие шорты, маечку и ботинки на толстой подошве, – с сарказмом подумал Алексей. – Типичный образ героини из сериалов о приключениях”.
Вообще-то девушка была в летнем платье ниже колен, из багажа только сумочка. Но раздосадованный Алексей Павлович нашел и этому объяснение – вещи носит ее парень, один из этих ботаников. Он даже попытался вычислить кавалера, но не удалось – сумки и чемоданы сложили в багажное отделение и парни вошли в салон с пустыми руками.
“Значит, жених в воинской части! – сделал вывод Алексей Павлович. – Что ж, посмотри еще раз на свое пузо и успокойся”.

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ, Раевский.
        Зима. За окном медленно планируют крупные, словно бабочки, снежинки. Земля медленно одевается по сезону. Белый мех укрывает ветви деревьев, собирается в холмы с наветренной стороны домов, прячет крыши под толстым одеялом. Небо хмурится серой пеленой, чуть слышимый ветер ровняет снег, тишина царит в мире. Сумерки наливаются тьмой, ночь вступает в права. В маленькой комнате на втором этаже старого дома темно. Денис сидит у окна, голова “пухнет” от тяжелых дум. На подоконнике лежит старый исцарапанный планшет, больше похожий на лист бумаги – такой он тонкий и неказистый. Еще бы, столько времени пролежать под кучей мусора! Сам включается, сам выключается и ремонту не подлежит. Солнечная батарея пока жива, гаджет работает, чего еще надо задарма? Текст странный показывает, какой-то чудила философ сочинил, летописью обозвал.
– Неистребима страсть людская к самолюбованию! – вздыхает Денис. – Проще надо. Вон, у Нестора – “Повесть временных лет”. То есть рассказ о событиях, происшедших за конкретный отрезок времени. Без глубокомысленных комментариев и претензий на всеобъемлющий анализ.
Старый планшет выделяется на белой столешнице грязным пятном, так и хочется смыть его. Это легко и просто, а вот изменить прошедшее время - увы, никак нельзя! Он далеко от дома, от друзей, детские мечты растаяли, словно снежинки на теплом окне, оставив после себя мутные лужицы воспоминаний. Все началось с того, что экзамены в универ он позорно завалил. Будто в голове реле переключилось, на простейшие вопросы ответить не мог. И это после отличных результатов на школьных экзаменах! Члены приемной комиссии смотрели подозрительно, во взглядах читалась насмешка – мальчик купил школьные экзамены, рассчитывал и здесь на халяву проскочить. Ан нет, фигушки! Денис чувствовал отношение, злился и от этого становилось только хуже – речь превращалась в косноязычное бормотание, а ответы на вопросы экзаменаторов напоминали детский лепет.
Мечты о веселой и легкомысленной жизни студенческой потемнели, спеклись и превратились в тяжелый, липкий и вонючий гудрон. Денис не стал дожидаться результатов приемных экзаменов – и так все понятно! – собрал пожитки в рюкзак и отправился на вокзал. Ну, казалось бы, чего проще купить билет и сесть на свое место? Ан нет! То ли ангел хранитель заскучал и решил пошутить, то ли черт, который тоже всегда рядом, захотел нагадить – в конце концов, это его “святая” обязанность! – только простота куда-то исчезает, уступая место целой череде глупых приключений и проблем на пустом месте. Вокзал как перекресток видимых и невидимых дорог, всегда привлекает людей … и не только людей. А иначе как объяснить, что самый обычный человек, сидящий на лавке в зале ожидания, вдруг оказывается в эпицентре событий! Денис Раевский не был трусом, но и приключений не искал. Сидел себе на втором этаже, читал кем-то оставленную газету, до посадки на поезд в Тобольск осталось немного… 
– Отдай газету! – раздается хриплое бурчание.
– Возьми там, – небрежно кивает Денис на урну возле стены.
Вместо ответа грязные пальцы сжимают газетный лист, тонкая бумага с треском рвется. Денис поднимает взгляд, в “проеме” показывается смуглая небритая рожа не то француза, не то испанца. После климатической катастрофы толпы европейцев шляются по просторам России, смешавшись с цыганами и выходцами из Средней Азии. МВД совместно с ФМС было вынуждено создавать лагеря временного содержания по всей стране. Как всегда, временное оказалось постоянным.
Вставать с лавки не хотелось. Бомж совсем рядом, буквально руку протянуть, но без резиновых перчаток – фи! – руки отмоешь только растворителем. Денис вытягивает ногу, носок цепляет за пятку, другая нога с силой бьет под колено. Бомж падает как подкошенный, в воздухе мелькает зажатый в пальцах клочок газеты. Лохматый затылок с хряском врезается в ограждение зала – второй этаж! – от удара гудят перила, безжизненное тело сползает на мраморный пол, на ограждении остается кровавая полоса. Бомж закатывает глаза, страшно высвечиваются мутные белки, из полуоткрытого рта вываливается нечистый язык. Рядом истошно визжит женщина, ей вторит другая:
– Убили человека! Убили-ии!!!
– Твою мать! – сквозь зубы стонет Денис. – Только этого не хватало!
Зал ожидания штормовой волной накрывает суета. Люди вскакивают с мест, оглядываются и спрашивают друг друга:
– Где убили? Кого убили?
А некоторые и вовсе задаются “главным” вопросом:
– Кто убил!?
Конский топот возвещает приближение наряда полиции. Люди в темно-синих мундирах бегут медленно, тяжко топая ботинками, не размахивая руками – броня тянет вниз, руки заняты оружием. Старший наряда на ходу оценивает обстановку, бег прекращается, оружие прячется в кобуру.
– Что случилось, молодой человек?
– Мимо проходил бомж, упал. Споткнулся или поскользнулся, я не видел.
– Ага. Значит, виновата уборщица, – кивнул сержант. – А вы ни при чем. Ладно, посмотрим запись камеры.
Из нагрудного кармана появляется “лопата” – полицейский смарт в прорезиненном ударопрочном корпусе. Сержант тычет пальцем в иконку, на экране появляется изображение. Второй полицейский наклоняется к пострадавшему, в руках такой же смарт. Верхний край аппарата касается височной части головы бомжа, короткий текст на экране сообщает, что человек мертв.
– У нас труп, – невесело сообщает полицейский.
– Только этого не хватало… Так у вас был конфликт, молодой человек! Вот, на записи ясно видно, что бродяга чего-то хотел от вас, а вы его ударили ногой. Придется пройти с нами в отделение.
– Я не бил его! Так, нога дернулась, – сделал попытку оправдаться Денис.
Ответ полицейского выдержан в духе классического реализма:
– Разберемся!

“Разбор полета” много времени не занял. Все видеокамеры на вокзале расположены по периметру выше человеческого роста на несколько метров. Это сделано для того, чтобы захват изображения был как можно шире и сектора наблюдения пересекались. Но из-за этого нельзя четко увидеть детали возле пола, ведь зал ожидания, как правило, загроможден вещами. Камера показала, как бомж подошел, как протянул руку. Даже движение губ Дениса, когда он говорил, было видно. А вот движение ногами разглядеть невозможно, сумки других пассажиров помешали. Опытный дознаватель, проводивший расследование, сразу понял, что доказать факт убийства не получится. Ну, дернулся парень – может, от страха? – бомж упал – сердце в этот момент остановилось, поди докажи! – неудачно стукнулся затылком. Даже начинающий адвокат завалит это дело в суде одной левой. У парня наверняка найдутся влиятельные заступники, а кому нужен испанский или французский бомж?
В итоге Денис провел ночь в камере с бродягами, а утром был отпущен после профилактической беседы. Отделался малой кровью, но неприятный осадок остался. В следующий раз можно влипнуть всерьез! Потом был поезд, бессонная ночь на верхней полке. Одна единственная мысль не давала уснуть – он убил человека! Пусть бродягу, еврочурбана немытого, который по-русски двух слов связать не мог. Да, бомж наверняка был геем, а значит, мутантом. Уничтожение таких существ, скажем так, не приветствовалось, но и не осуждалось. Их ловили, помещали в карантинные лагеря, где исследовали и нагружали посильной работой, чтобы даром хлеб не ели. Но уничтожать, как вредных насекомых, было запрещено, традиции политкорректности и толерантности не позволяли. Хотя – ну, раздавили вы майского жука случайно, не трагедия ж?
Состав летит сквозь тьму, мимо проносятся небольшие города и поселки. Скорый поезд делает остановки только в крупных губернских городах. Одни пассажиры сходят, суетливо проверяя перед выходом вещи. Другие занимают освободившиеся места, по-хозяйски обустраиваются и через несколько часов также суетливо “сваливают”, оставляя пустые бутылки из-под воды и пластиковые стаканчики. Денис не замечал перемен, отсутствующий взгляд упирался в потолок или скользил по заоконным картинкам, пустой и равнодушный.
“Нет, все-таки убивать нельзя! – думал Денис. – И дело  тут не в идеологии или вере. Что-то внутри тебя протестует, кричит и плачет, и не дает заснуть. Конечно, рана заживет со временем – покаяние или оправдание лучшее лекарство от душевной боли, но болезненность реакции говорит сама за себя. Все, хватит страдать! – приказывает он себе. – Думай о будущем”.
 Вокзал поразил воображение грандиозной металлической люстрой Чижевского над центральным залом. Кому пришло в голову цеплять к потолку этакую хреновину, известно только главному компьютеру РЖД. Денис минует стеклянные двери, неторопливо идет по мраморному полу, с опаской поглядывая на люстру – если она сорвется, случится землетрясение районного масштаба. Привокзальная площадь  встретила обычной мельтешней, гамом и вонью выхлопных газов. Множество магазинов приветливо скалятся витринами, дверные проемы глотают людей, затем выплевывают с пакетами и сумками. Полицейские патрули контрастно выделяются из общей толпы темно-синими мундирами и подчеркнутым равнодушием к царящей повсюду суете. Денис ступает на заплеванный незнакомый асфальт … вечером возвращается обратно, усталый, злой и вконец расстроенный. Работы нет! То есть она есть, но не для таких как он – со средним образованием, начитанных молодых людей без каких либо трудовых навыков. Денис осознал, что он никто, его зовут никак, его знания никому не нужны. Перспективы – грузчик, мусорщик – только ручками, на механическом уборщике работать не обучен! – бомж. Как тот самый испанец или француз, которого он походя прибил на вокзале Томска.
Выхода не было. Это в кино герой находит решение проблемы в самый последний момент. Или помогает кто нибудь. Например, в него походя влюбится дочь миллионера, местного преступного воротилы, губернатора на худой конец. Денис Раевский вкалывал две недели на сортировочной станции, убирая мусор и ночуя в грязном вагончике возле помойки – дочек миллионеров, даже самых страшных, на десять верст в округе не появлялось. Оплата в конце дня, то есть поденщик. Собрав нужную сумму, уехал домой. Снял комнату на окраине города и устроился разнорабочим на стройку. Развалины старых домов разбирать. Упросил мастера допустить к учебе на экскаваторе...
Взгляд падает на старый планшет. Древний аппарат спит, когда проснется - неизвестно. “Надо будет на досуге заняться, – решает Денис. – Что-то знакомое… а пока спать надо, завтра опять “творческая” работа на руинах”.

… волна преступности и смена власть предержащих. Денег мало – как всегда и в любом государстве! – зато много безработных сочинителей. Изголодавшиеся лгуны за кусок хлеба с маслом придумают что угодно. На людей обрушивается лавина словесной мути, цель которой проста и незатейлива – заставить работать даром. Где-то там, за горизонтом рдеет заря новой жизни. Что б воссияло, надобно пахать, вкалывать ударно (что значите сие слово в приложении к труду, тайна великая есть!) и мало кушать. Удивительно, но никакие материальные блага не заставляют человечков работать так рьяно и беззаветно, как идеологические химеры! Вавилонская башня, египетские пирамиды, всевозможные курганы и храмы, мировые революции и тысячелетние рейхи – за всем этим пустота и ничто, а сколько болтовни и крови!!! Когда поймут…

Железные клыки цепко держат куски бетона, цементная пыль сыплется в изобилии, серый туман застилает место работы. В кабине МСМ (многофункциональной строительной машины) чисто, наружный воздух проходит несколько фильтров, очищается и увлажняется, дополняется вкусовыми добавками и только после этого, напомаженный и надушенный, попадает в салон. Да, и чтоб ни одного  вредного микроба! Эргономичное кресло услужливо принимает форму тела оператора, пневматические амортизаторы чутко реагируют на малейшие изменения давления. Пульт управления похож на игровой джойстик, только больше. Денис только неделю работает самостоятельно и еще не привык к санаторно-курортным условиям труда. Там, снаружи, где он совсем недавно был, настоящий ад. Рабочие отбойными молотками или просто руками разбирают завалы, электрические кусачки рвут арматурные прутья, истошно визжат дисковые резаки. Оранжевые, как мандарины, погрузчики снуют у подножия кучи, ковши гребут мусор, пластиковые щетки заметают следы. Поодаль важно ожидают своей очереди огромные самосвалы. Груженые “по-самое-никуда” восьмиколесные монстры легко трогаются с места и уплывают в мутную пелену цементной пыли. Иногда работы прекращаются, воет сирена, на стройке появляется белая машина с оранжевой полосой – это саперы МЧС приехали по вызову разбираться с найденным снарядом или бомбой.
Работы прекращается только с наступлением темноты. В сумерках будто из ниоткуда появляются человекоподобные существа, почти не говорящие по-русски, грязные, оборванные и жутко вонючие. Это беженцы. Умирающая Европа исторгла сотни тысяч населения. Миллионы погибли от эпидемий и войн, только немногие могли добраться до “страшной” России, где их, честно говоря, не ждали. Причем не русские. Они-то, по широте душевной, не возражали. Гастарбайтеры из Средней Азии буквально возненавидели “западню” – конкуренты!  Обстановка в городах накалилась, полиция с ног сбивалась, разнимая дерущихся и разгоняя демонстрации то одних, то других. Все требовали работы и прав в полном соответствии с демократическими принципами. И требующих становилось все больше. Правительство, доведенное до нервного срыва непрекращающейся войной с мигрантами и растущим “напрягом”  внутри страны, закрыло границы – там, где можно! – и разрешило полиции и ЧОПам стрелять на поражение при малейшей попытке к сопротивлению. Массовый отстрел дал положительный результат, “гастеры” и нелегалы успокоились, а стремительно распространяющиеся инфекции среди этой категории двуногих и высокая смертность завершили дело. Тем не менее, к бродягам по традиции относились с настороженностью, сторонились их и втихаря постреливали.
Старый планшет Денис обнаружил случайно. В развалинах полиция проводила облаву на бродяг. Убегая, они побросали нехитрые пожитки, которые сотрудники санэпидемстанции собирали и сжигали. Облитая бензином куча мусора вспыхнула мгновенно и страшно, столб огня взмыл в небо, словно пламя от реактивного двигателя. Мелкие куски пластика и тряпки полетели вверх, сгорая на ходу. Денис как завороженный наблюдал за игрой огня, удобно расположившись на крыше МСМ. Ему велено засыпать кострище, когда прогорит. Закопченный лист странной бумаги свалился прямо на голову, заставив дернутся от испуга. Денис машет рукой, рукав спецовки трет лист, на желтоватой поверхности возникают буквы.
… еда. Сытый стремится к звездам, голодный роется в грязи. Искусства, науки – вообще все, связанное с культурой – привилегия сытого общества. Одни создают, другие потребляют. Голод опускает людей до уровня животных, голодное общество в принципе не способно к созиданию и прогрессу. Проблема голода есть основная на все времена. Тысячи лет бились над решением проблемы, выход был найден после Второй мировой войны. Уничтожив несколько десятков миллионов людей, доведя цивилизацию до края гибели, сообразили. Но вот что странно -величайшая в истории человечества революция, грандиозное событие, не сравнимое ни с чем, не заметил никто! Даже те, кто все придумал и сделал, не считали свою работу чем-то выдающимся. Все ньютоны, аристотели и сократы, декарты и канты, вся эта свора болтунов и умничающих идиотов не стоит ломаного гроша. Рядом не стоит с теми, кто раз и навсегда решил проблему голода. Нобелевские премии, звания и должности получают придурки и тщеславные психопаты, чьи “научные достижения” также смехотворны и глупы, как изыскания средневековых муда… мудрецов, уверявших, что земля плоская.
 А кто знает имена тех, кто в буквальном смысле накормил человечество?
 В начале двадцатого века общее число людей не превышало миллиарда. К началу двадцать первого века людей стало более 7 000 000 000! Взрывообразный рост населения произошел во второй половине двадцатого века именно потому, что безымянные ученые нашли способы и средства увеличить производство продуктов питания в несколько раз, не увеличивая посевные площади. Изобилие овощей и фруктов круглый год стало нормой в конце двадцатого века. Не медицина обеспечила рост населения, она тут ни при чем! Африка, где медицины нет вообще, дала наибольший прирост людской популяции именно потому, что сюда Запад сбрасывал излишки продуктов. Африка постоянно голодала не потому, что есть нечего – плодились, как тараканы!
Что такое пища? То, что едят, то есть любая (очень важно!) материя, пригодная для еды и питья живым организмам с целью пополнения запасов энергии, также процессов обмена веществ – белки, жиры, углеводы, витамины, минералы и микроэлементы. Вроде все просто, но есть одно обстоятельство – люди, как и все живые существа едят не все, а только то, что кажется вкусным. То есть получают удовольствие от еды. В этом-то и заключалась главная проблема. Ну не едят люди чистый белок, он безвкусен! И жир не едят, если только уж совсем голодные. О минералах вообще говорит не приходится. Еды в изобилии, вопрос в том, как сделать ее вкусной.
После окончания войны мир лежал в руинах. И только одна страна сказочно разбогатела на миллионах убитых – США. Аппетит приходит во время еды. Надо обеспечить едой дармовую рабочую силу по всему миру и заработать на этом. Как? Прибыль это разница между себестоимостью и ценой реализации. Чем больше разница, тем лучше. Кормить людей воздухом, к великому сожалению американцев, нельзя. А вот отходами гниющих трупов животных и растений можно, надо только как следует подумать! И придумали вкусовые добавки под общим обозначением буквой Е, получаемые из отходов нефти, т.е из останков животных. То, что не годится даже на растопку, стали употреблять в пищу. Вернее, с пищей. Отныне любая дрянь, приправленная “Е”, стала едой. Продукты, отравленные вкусовыми добавками, долго не разлагаются, способствуют образованию жировых отложений – признак достатка и высокого статуса у многих народов! – а главное продаются по той же цене, как и натуральные. Деньги текут рекой, что и требовалось.
Если раньше американцы зарабатывали на мгновенной смерти – первая и вторая мировые войны – то сейчас источником дохода стала медленная смерть. Справедливости ради надо отметить, что рядовые граждане  США стали первыми жертвами суррогатной пищи и генномодифицированных продуктов. Они же первыми испытали на себе последствия такого питания, ибо известно давным-давно – мы то, что мы едим…
По экрану бегут полосы, слова расплываются, планшет по непонятным причинам отказывается работать. Денис прячет находку в карман, взгляд останавливается на пакете с нехитрым обедом.
– Мы то, что едим… – бормочет он, разворачивая бумагу. Хлеб, мясо, мешанина из болгарского перца, помидор и лука. – Это останки трупов? Ну, в известном смысле, все останки. Верхний слой земли, называемый почвой, весь состоит из перегноя растений, насекомых и животных. Так что любой продукт…
Воет сирена. Денис отрывается от еды, недоуменный взгляд устремляется в небо. Налетов давно уже не было, блуждающих роботов бомбардировщиков сбили всех. Или журналисты, как всегда, поторопились? Далеко, на грани видимости, вверх мчится блестящая точка, оставляя тонкий инверсионный след. Блеклая пелена облаков озаряется слабой вспышкой, вой сирен обрывается.
– Угроза миновала, продолжаем работу! – несется над стройкой голос прораба. Механический голос электронного переводчика дублирует на английском, немецком, итальянском и французском языках. Для тех, кто еще не понимает по человечески.


                ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Снегирев

– Основной задачей экспедиционного корпуса РА является поиск и ликвидация поселений мутантов. Не все аборигены были агрессивными, большая часть ведет натуральный образ жизни, то есть занимается собиранием плодов, охотой и примитивным сельским хозяйством. Предки африканцев так жили тысячелетиями, поэтому аборигены не видят ничего странного в таком образе жизни. По большей части это обыкновенные люди, которым просто нравится жить в “единении с природой”, либо так требует религия. Мутации затронули в основном жителей городов, бывшие горожане теряли человеческий облик и становились каннибалами. Опасность представляют не лесные людоеды, они не выходят из джунглей, потому что, как и все дикие звери, панически боятся машин. Опасны мутанты, которые ничем внешне не отличаются от людей.
– А разве такие есть? – удивился один из студентов.
– Да. Их немного, но именно они руководят остальными мутантами, – ответил подполковник штаба бригады по фамилии Знаменский, которому было поручено провести инструктаж прибывших.
– Каким образом?
– Они обладают способностью подчинять себе людей. Не всех, правда. Степень податливости, если можно так сказать, зависит от уровня умственного развития. Образование, кругозор, начитанность, способность к критическому мышлению и тому подобное нейтрализует гипнотические возможности мутантов. Одичавшие потомки африканцев легкая добыча. Поэтому весь личный состав базы регулярно, скажем так, тренирует мозги – решение математических задач, шахматы и тому подобное. Даже для солдат обязательно высшее или средне специальное образование.
– Что ж, впечатляет, – произнес седоволосый мужчина, которого Алексей посчитал профессором. Он, кстати, им и был. – Мы, разумеется, учтем ваши рекомендации, подполковник и ничего противоправного делать не будем. Нам обещали охрану.
– Да. Пока располагайтесь в гостинице, решайте бытовые вопросы. Обязательно сделать прививки всем! А завтра утром вас доставят к месту работы. А вам, Алексей Павлович, ожидает заместитель командира базы по тылу, – обратился Знаменский к Алексею.

Модульное здание штаба выглядело не совсем обычно, как, впрочем, и все остальные. Сетка рабитца на окнах, стальные двери с электронными замками. Над каждым строением натянута мелкоячеистая сеть из токопроводящего материала. Напряжение подавалось регулярно, каждые несколько часов и все, что цеплялось за сеть, сгорало за считанные мгновения. Проволочное ограждение вокруг базы тоже было под напряжением. Кроме того, использовалась электронная система охраны “Кактус”. Любой предмет, любое живое существо размером чуть больше кошки электромагнитное поле отбрасывало прочь с расстояния полтора метра. Даже попугаи – местные вороны, которые вообще-то меньше кошек, взлетали в небо салютом разноцветных перьев, истошно вопя от страха. Военный городок был неприступной крепостью, куда не мог проникнуть противник, живой или мертвый.
- Товарищ полковник, интендант третьего класса Снегирев прибыл! – доложил Алексей Павлович зампотылу базы.
- Здрассте, – по-граждански ответил полковник. Он критически осмотрел лихие джинсы интенданта, особое внимание уделил ботинкам.
- Не жарко ... в говнодавах?
- ? 
- Я говорю, климат здесь жаркий и влажный. А в таких ботах в горах зимой хорошо.
- Э-э, видите ли, других не было, - смутился Алексей Павлович.
- Интендант не нашел ботинок? Что-то новое! Ну да ладно, вам в столице виднее. Что ж, идите в строевую часть, станьте на довольствие и можете приступать. Начальник вещевой службы ждет вас.
Алексей покинул здание штаба, за спиной тихо лязгнула стальная дверь. Солнце светит прямо в глаза, тепло нисходит с небес потоком, отчего тело сразу покрывается мерзкими капельками пота, слезятся глаза, влага скапливается в ушных раковинах, а очки сползают на нос. Джинсы из натурального котона наливаются тяжестью и превращаются в вериги. Ботинки жгут ступни, как будто сунул ноги в микроволновую печь. Настроение портится, желание работать пропадает. Алексей Павлович обводит кислым взглядом окрестности. Внимание привлекает характерный гул и грохот неподалеку. На вертолетной площадке раскручивает винт пузатый транспортник, по бетонным плитам к нему спешит группа людей, одетых в одинаковые легкие костюмы цвета хаки. У парней за плечами раздутые рюкзаки, девушки несут поменьше. Замыкает процессию седоволосый дядя, который профессор.
Настроение портится окончательно. Молодежь летит к месту раскопок – военные, наверно, что-то там обнаружили, - интересно и весело проведут время в старых развалинах, а ты, интендант третьего класса, будешь копаться в накладных, таращиться в книги учета и просиживать штаны... джинсы чертовы! – за монитором, сверяя данные на бумаге  с электронной базой учета. За-шие-бись!
Остаток дня и весь следующий Алексей Павлович провел на вещевом складе. Учеты совпадали тютелька в тютельку, никаких расхождений не обнаруживалось. За одним исключением. В стройные ряды счет фактур и накладных затесалась подозрительная бумажка, в которой от руки, плохим почерком записан рояль. Ну, рояль и рояль, купили для клуба, что с того? Но почему этот рояль не проходит по электронному учету? Почему лист бумаги – не официальный бланк, а именно простой тетрадный лист заполнен от руки? Так пишут для памяти, чтобы не забыть. А главное – цена. Когда Алексей Павлович всмотрелся в ряд цифр, он не поверил собственным глазам – полтора миллиона! Такого просто не может быть, если, конечно, это не антикварный инструмент из дворца Людовика 14. Или какого-то другого Людовика.
– Может, кто-то решил подшутить надо мной? – бормочет вслух Алексей Павлович. – А что, вполне возможно. Приехал на базу хлыщ из главка, весь из себя и в ботинках. Сразу видно, что мудак! Вот и подсунули бумажку, пусть поломает голову над роялем за полтора лимона. Ведь с учетом все в порядке. И вообще, кому это надо на военной базе, воровать мебель! Что с ней делать, поставить в служебной квартире? Это и так положено. Продать? Кому, лесным дикарям? В городе ее никто не возьмет. Она, во-первых, маркирована особым способом. Во-вторых, армейская мебель очень специфична по внешнему виду и материалу изготовления. Вы же не станете ходить среди бела дня в бронежилете с амортизирующей подкладкой типа похолодало что-то! Или в стальном шлеме на случай внезапного града с мокрым снегом. Чушь какая-то!
Одним словом, командировочное задание подходило к концу намного раньше срока, а возвращаться домой Алексею Павловичу совсем не хотелось. Он с завистью посматривал на студентиков, которые с утра отправлялись к развалинам города в джунглях, вечером возвращались усталые и довольные. Шумно обсуждали события дня за ужином вместе с экипажем вертолета и отделением солдат и сержантом, которые охраняли экспедицию. Образовалась компания, в которой не было места унылому интенданту третьего класса в дурацких альпинистских ботинках. Алексей смотрел на улыбающуюся “рыженькую”, на то, как она чуть смущенно перебирала косу и часто поправляла очки, так как рослые, накачанные солдаты обращали внимание именно на нее. В эти мгновения Алексей физически ощущал собственную дряблость. Он буквально чувствовал, как шевелится жир под кожей, по вялым мышцам пробегает расслабленная дрожь, а в складках кожи скапливается едкий пот. Тошнота трогала за кадык, кусок в горло не лез, внутренний голос кричал – хватит жрать! Ложился спать, как в могилу, без сил и чувств.

“К утру разверзлись небеса, вода обрушилась на землю, грозя потопом и неся … э-э … чего там можно нести-то? – думал стихами Алексей Павлович, глядя утром в окно. – Козявок утопленных?” За бортом – а иначе не скажешь! – бушует шторм. Окна этой стороны жилого блока выходят на лес, тропический ливень просто утопил его, потоки воды сливаются с листвой, образуя сплошную сверкающую стену. Кажется, что ты не в сухопутном доме, а в подводной лодке, у которой по недосмотру конструкторов вместо иллюминаторов обычные окна. Время от времени ветер срывается с катушек и злобно кидается в сражение с водой, тогда ливень превращается в настоящий водяной ад, в котором все перемешивается – вода, воздух, травы, кустарники и деревья.
Четкое разделение на период дождей и засухи осталось в прошлом. Теперь дожди чередуются с невыносимой жарой круглый год. Именно поэтому пустыня покрылась непроходимыми зарослями, только на возвышенностях сохранились обширные пустоши из песка и камня. Дождливая погода приносила относительную прохладу, прятались надоедливые насекомые, исчезала вездесущая пыль. Алексей Павлович повеселел. Настроение улучшилось еще больше, после того, как он встал на весы - появилась у него такая привычка по утрам. Зеленоглазое табло сообщило, что существо, взгромоздившееся на плоскую макушку весов, полегчало на один килограмм.
– Вот оно, счастье! – пробормотал Алексей Павлович и слегка похудевшее лицо расплывается в улыбке. Как мало надо для радости!
Крытый переход из жилого блока в столовую заливает так, что кажется, будто идешь под водой. Прозрачное покрытие непрерывно гудит и прогибается под тяжестью потока, сорванные листья покрыли толстым слоем верх и медленно сползают ниже, намереваясь совсем спрятать людей под зеленой толщей. Установки искусственного климата работают на полную мощность, убирая из воздуха излишнюю влагу. Столовая пуста – военнослужащие позавтракали раньше, гражданских специалистов на базе почти нет. В дальнем углу зала сидит седоволосый мужчина, которого Алексей считал профессором и руководителем группы археологов. Он лениво ковыряется в тарелке с манной кашей, внимание сосредоточено на экране планшета. Алексей очень не любил навязываться со знакомством, поэтому сел в сторонке. Тарелка гороховой каши и куриная грудка обещали наполнить организм белком с минимальным количеством жира, а стакан диетического компота добавит нужные микроэлементы и снизит уровень кислотности в зад … э-э … во рту. И это радовало интенданта третьего класса. Алексей нанизывает на вилку кусочек белого мяса, желудок проявляет сдержанный интерес к обезжиренному белку, с горохом просит не торопиться.
– Здравствуйте, молодой человек! – раздается над ухом уверенный баритон.
Алексей судорожно глотает кусок мяса, раздраженный взгляд прожигает дырку в столе.
– Слушаю вас. То есть, здравствуйте.
– Не хотел вас беспокоить, но больше никого нет. Планшет все время теряет сеть, а я забыл настройки. Не поможете? Очень надо!
Алексей сразу замечает красный крестик на значке соединения.
– Увы, профессор, связи не будет, пока погода не наладится. Мы почти под водой.
– Черт! Всего-то десяток предложений и на тебе!
– Срочное сообщение?
– Да. Институтская лаборатория чего-то там нашла, просят дополнительный материал. Но что именно, прочесть не успел.
– В археологии бывает дополнительный материал? – удивился Алексей Павлович.
– Мы не археологи, – в свою очередь удивился профессор. – Меня зовут Андрей Ильич Волошский и я не профессор.
– Простите. У вас такая представительная внешность. Алексей, Алексей Павлович, – представился Снегирев.
– Доктор наук, биолог и пока еще не профессор. Возрастом не вышел, а старичье в научном совете мальчишек недолюбливают.
– Вот это да! – удивился Алексей. – У вас вся голова седая, мальчишка.
– То другое, – отмахнулся доктор наук. – Как нибудь расскажу. А вы здесь чем занимаетесь? Если это не военная тайна.
Алексей хмыкнул, лицо скривилось так, будто курица оказалась прокисшей.
– Какие тайны, док? Я всего лишь интендант. Прислали с главка считать тумбочки, столы… посуду вот в столовой проверил на предмет недостачи. Второй день дурака валяю, а мне еще неделю тут сидеть.
– Так присоединяйтесь к нам! У меня в группе одна молодежь, ветер в головах. Нужен хотя бы один взрослый, я за всем не угляжу.
– Ну, а я-то кто такой? В надсмотрщики не гожусь.
– Вы не поняли. Работа организована следующим образом: парни выполняют тяжелую работу, девушки ищут и собирают растения. Ну, солдаты охраняют, само собой, их отвлекать нельзя. Они сами отвлекутся на девушек. А вот вы будете складывать образцы по группам – я все объясню! – и поддерживать связь со всеми. Мне некогда, я на месте изучаю образцы и отбраковывают ненужное.
– Ну, я не знаю, – чешет затылок Алексей. – Вообще-то интересно побывать в настоящих джунглях…
– Соглашайтесь, Алексей. Вы местному начальству не подчиняетесь, командировочные ваши капают. Чего домой-то спешить? Холодно там, сыро, работа скучная, начальство противное – я не прав? Или вас семья ждет? Тогда отбой.
 Доктор наук поднимает обе руки, на лице появляется выражение сильного разочарования.
– Нет у меня семьи, – махнул рукой Алексей Павлович. – И насчет противного начальства тоже правда. Но, видите ли в чем дело, я не хочу позориться, ибо ничегошеньки не понимаю в археологии.
– Мы ботаники, Алексей Павлович! В археологии я такой же профан, как и вы.
– Тем более! Я ничего не смыслю в растениях.
– А от вас и не требуется. Я покажу, что и как надо делать. К тому же не думайте, будто вам цветы охапками носить будут. Интересных экземпляров мало, почти все изучено, так что работа не пыльная, но ответственная. Соглашайтесь, Алексей Павлович, чего на базе делать-то! А не понравится с нами – ну, сидите здесь.
– Возможно, вы правы, – вздохнул Алексей. – В городе я уже был, бильярд и кегли не люблю. Дел реально нет. Когда планируете выезд?
– Завтра, если утихнет дождь. Так мы договорились?
– Да, – не совсем уверенно ответил Алексей Павлович. – Скажите, а дикарей там нет?
– Насколько я знаю, не встречались. Если вы имеете в виду мутировавших, то они далековато
– Что значит “мутировавшие”? – насторожился Алексей Павлович.
– Бесконтрольное употребление ГМО–продуктов в этих краях привело к тому, что некоторые племена… э-э… выродились. Или уродились, не знаю, как правильно… В общем, изменились и не в лучшую сторону.
– То есть? – взволновался Алексей Павлович.
– Повышенная агрессивность, склонность к людоедству и каннибализму…
– А это не одно и то же!? – вытаращил глаза Алексей Павлович.
– Нет, они другие, – покачал головой профессор. - Я ж говорю – выродились. Изменилась не только внешность, но и психика. Она очень зависима от внешнего вида. Причем самыми опасными стали те, кто, скажем так, в прошлой жизни были совершенно безобидны.
– Например?
– Пигмеи. Маленькие добродушные люди, жившие небольшими семейными кланами. Занимались собирательством плодов, кореньев, иногда употребляли мясо в сыром или печеном виде. Я слышал, что они лишились зубов, приобрели костяные наросты на голове, немного подросли и стали значительно сильнее. Очень  опасны, очень!
– Так какого черта, док!? – возопил Алексей Павлович.
– Не волнуйтесь, с нами будет вооруженная охрана. Да и нет их здесь, они живут в другом месте.
Волошский ушел. Снегирев опустил глаза, взгляд упирается в унылую лепешку гороховой каши. Аппетит пропадает окончательно, настроение портится. “Какого хрена я пообещал? Лететь вертолетом в глушь… а вдруг нападение этих самых пигмеЁв? В свалке могут убить или ранить! – думал Снегирев, глядя на горох. – Сидел бы себе на базе, пешие прогулки совершал, они способствуют похуданию. Командировочные капают, а они тройные. За неделю месячный оклад получу на пустом месте! Вот дурак-то!”
Алексей Павлович так разволновался, что проглотил остатки гороховой каши, даже не заметив, а про диетический компот забыл. “Надо спросить разрешения у зампотылу, – решает он твердо, как мужчина. – Наверняка не отпустит!”

                ГЛАВА ПЯТАЯ, Раевский.

  За месяц с небольшим Денис полностью освоился с профессией оператора. Прораб “благословил” на повышение квалификации. Когда первый снег накрыл землю пуховым одеялом, рабочие именовали Дениса господином Раевским, прораб здоровался за руку, операторы погрузочных машин с соседних участков сдержанно кривили рожи в след – выскочка! Денис стал лучшим. Его ставили на самые сложные участки, где требовалась буквально ювелирная работа. Например, прокопать узкую траншею между трубопроводом высокого давления и пучком кабелей правительственной связи. Одно неловкое движение – или грандиозная авария, или грандиозный скандал. Работа такого уровня оплачивается хорошо, ведь headhunters не дремлют! Денис почувствовал себя человеком. Давно такого не было, состояние униженности и тупой озлобленности, характерное для обитателей “дна”, постепенно входило в привычку. Теперь он мог выпрямить спину и спокойно смотреть в глаза любому. При случае и рыло набить.
– Мама, это я! Ты дома? – раздается с порога следом за щелчком замком.
– Да. Звонить надо перед визитом, – нарочито сварливо отвечает мать.
– Перемены в личной жизни? – шутливо интересуется Денис.
–  Грандиозные. Вон, котом обзавелась. Забрел как-то на уху да так и остался.
В старом кресле свернулся клубком серый кот. Глаза зажмурены, но уши подрагивают, так что котяра в курсе, что кто-то пришел. Денис разувается, вешает куртку, походя гладит кота. Измельчавший потомок саблезубого тигра  облегченно вздыхает – новенький не зол!
– Кушать будешь?
– Да.
– Тогда мой руки и садись. Борщ с пирогами.
– С мясом?
– Ага. И то и другое.
Организм молодого парня требует нормальной еды, то есть мяса с мясом, а не каких-то там салатов из одуванчика с виноградным уксусом и одной горошиной черного перца. Мама накрывает на стол, завязывается обычный для такой ситуации разговор.
– Как на работе?
– Нормально.
– Ни с кем не познакомился?
– Мама, сколько можно об одном и том же?
По дому плывет запах борща на свином мясе. Подогретые пироги добавляют аромат. Густой “духан” достигает желудка, утроба колотит в стенки живота, пищевод дергается, рот наполняется слюной.
– М-мм… я занят. Мне надо готовится к поступлению, если уж сразу не получилось, – отвечает Денис. – И заработать деньги на учебу.
– Ты прав, сынок! – неожиданно легко соглашается мама. – Девицы сейчас такие!
– А раньше были другие? И в будущем тоже появятся … инакомыслящие, – улыбается Денис.
В ответ мама произносит сакраментальную фразу всех времен и народов:
– Сначала надо встать на ноги.
Обед заканчивается. Кот перебирается на диван, к маме на колени, Денис усаживается в кресло. Запахи еды улетучиваются, приглушенно гудит посудомоечная машина, кот мурлычет изо всех сил, демонстрируя лояльность и необходимость личного присутствия. За окнами сердится непогода, ветер путается в проводах, редкие снежинки сбиваются в кучки за бордюром.
– Но совсем не обращать внимания на девушек тоже нельзя, – меняет тему разговора мать. – Отношения надо поддерживать, а то…
– А то что? – щурится сын.
После “мяса с мясом” душа купается в философской благодати, тело отдыхает, мозг дремлет.
– Видеть перестанешь!
– !?
– Ну, опыт нужен. В общении. Хитрые они, женщины-то! Превратишься в наивного чукотского юношу, тут и капец тебе. Охомутают!!! – следует патетическое восклицание.
– Наивный чукотский юноша найдет наивную чукотскую девушку, – лениво парирует Денис.
– Нету их! Юноши есть, а девушек нет. Выучились все! Пасут мужиков, как своих оленей.
– У оленей большие красивые рога, – произносит Денис, думая о чем-то своем.
– Вот-вот! И я о том же!
– И что же делать? Поехать на Чукотку?
– Нет. Они с Чукотки давно сюда перебрались. Учиться надо, – назидательно говорит мать. – Не всю же оставшуюся жизнь на экскаваторе-то работать!
– Между прочим, неплохая работа. Условия, зарплата…
– … и помыкают все, кому не лень. Не рассказывай мне сказки о счастливой жизни работяг, я знаю их лучше тебя.
– Тут ты права, – со вздохом согласился Денис. – Иди туда, иди сюда, срочно надо сделать, а денег нет и ремонт за свой счет. А не ндравицца – пошел вон, других найдем. Ну, может быть, не совсем так, но похоже.
– Вот именно! Так что учиться все равно надо.
– Да знаю я, мам! Только на бюджетное отделение я не поступлю, знания уже не те. Так что поработаю еще пока, денег на учебу надо много.
Мать достала чистую посуду из мойки. Белый фарфор блестит краями, вилки и ложки сверкают холодным серебром. Посудомоечная машина тихо гудит вентилятором, высушивая собственное нутро, нагретый воздух струится по ногам, чуть слышно касаясь невесомым языком.
– Пойдешь на исторический, не передумал?
– Мам, ну не интересно мне другое! Меня от схем и виртуальных чертежей в сон клонит.
– Э-э, сынок, жизнь сложнее детских интересов. Когда платят хорошие деньги, весь сон улетучивается.
– Мама, ну опять ты!
– Ладно-ладно, – машет рукой мать. – Не буду. Только вот упустишь времечко золотое, спохватишься и вспомнишь мать-то!
Денис достает из кармана куртки планшет.
  – Вот, нашел на развалинах.
  Мысли мамы заняты совсем другим, взгляд равнодушно касается желтоватого пластика.
   – Да, раньше такие были. Он не работает наверно.
   – Включается сам по себе. Текст странный показывает.
   Взгляд мамы возвращается к планшету, в глазах появляется огонек тревоги.
    – Погоди-ка! Я где-то видела этот планшет!
    – Не может быть. Я нашел его в развалинах.
    – Дай-ка мне.
      Скользкий и холодный листок пластика наполняется теплом, экран светлеет, появляются буквы. Но изображение двоится, слова наползают друг на друга и понять ничего невозможно.
      – Вспомнила! – восклицает мама. – Это было, когда тебе только-только исполнилось пять лет. Мы в землянке жили, на окраине. Неподалеку военные были, стреляли все время. Ты нашел его на улице, в дом притащил. Вспомнил?
      Денис пожал плечами:
      – Я много чего находил и все тащил в землянку. Но если я его принес, как он оказался на другом конце города, да еще и в развалинах? Наверняка другой.
      – Может быть, – вздохнула мама. – Тот я выбросила. Они следили за людьми.
      – А твоя посудомоечная машина не следит? – с улыбкой спрашивает Денис.
      – Это другое! – сварливо поджимает губы мать. Она небрежно бросает планшет на подоконник, экран мигает, яркость уменьшается. Изображение восстанавливается, проступают буквы…
      … любовь. Сколько определений, выводов и даже законов! Все чувства иррациональны, но это самое-самое. Как бы не пыжились поэты, ловеласы и писатели – которые ВСЕ “знатоки” человеческих душ! – понять ничего нельзя. Эти надутые спесью придурки похожи на козявок, путешествующих по необъятной туше слона. Вроде что-то видно, даже понятно здесь и здесь, и уже можно глубокомысленно изрекать истину – или с надрывом, размазывая слезу по мордасне. Или ерничая изо всех сил, низводя до простого обмена жидкостями и надувая щеки типа - ах оставьте, я все познал(а). На самом деле это насекомые, копошащиеся возле заднего прохода пресловутого слона. Никто ничего не знает. Можно лишь предполагать, что любовь – таинство, пришедшее в наш искусственный материальный мир из мира истинного, нематериального. Мы преломляем истину в соответствии с нашими убогими представлениями, а поскольку умственно недоразвитых калек с высшим образованием очень много, то появляются – и пользуются успехом среди них! – теории об обмене жидкостями.
      Иррационально то, что не способен понять наш ограниченный разум. А любовь самое иррациональное чувство из всех. Оно опасно, оно не логично, неразумно – да просто сумасшествие! Если дарит счастье, то на миг. Потом уходит, оставляя пустыню. Иной раз кажется, что любовь придумал дьявол, потому что ведет она чаще всего к гибели. Не перечесть произведений о любви. В основном врут. Красивости всякие придумывают. Заманивают, значит, в пропасть! Тристан и Изольда, Дон Кихот, Ромео и Джульетта, Анна Каренина – все плохо кончили! И что? Поколения за поколениями читают, представляют и обливаются слезами в душе. Сочинители, придумавшие все эти анекдоты, считаются великими. Нет, лучше так – ВЕЛИКИМИ. Спроси любого в какой угодно стране, кто такой Шекспир – ответит. А кто правил Англией во времена Шекспира? Кто был премьер-министром? Никто не скажет! А умственный мутант и столицу Англии не назовет.  Но даже те, кто не знает столицу Англии, хотят любить и быть любимыми. Согласны на все ради любви, но никогда в этом не признаются.
      То, ради чего мы готовы отдать жизнь, не принадлежит нашему жалкому мирку. Оно оттуда, откуда все мы пришли и куда уйдем, завершив череду испытаний. Не бывает несчастливой любви, есть только ЛЮБОВЬ, начало, суть и конец всего…
      

Хилая зима незаметно переходит в такую же странную весну. Жалкие подобия сугробов пропадают, наполняя воздух влагой и запахом плесени. Зарядили дожди, окончательно добив остатки снега. Везде, где не было асфальта, разлеглась жирная наглая грязь. Все автомобили обрели одинаковый серый оттенок, в магазины не успевали завозить баллоны с омывателем стекол. К вечеру разбирали все, даже самую дешевую и вонючую смывку. Мойщики машин на заправках сбивались с ног и требовали надбавки за особые условия работы. Деревья готовились распустить почки, трава расправляла узкие плечи, самые наглые мухи уже гудели в оконных проемах. Денис работал по двенадцать часов в день, стремясь заработать как можно больше. Не забывал читать, много и бессистемно, твердо помня, что на вступительном собеседовании могут спросить что угодно. Война ушла на далекие окраины империи, полыхала на других континентах. Правительство сняло ограничения на беспроводную связь, интернет на средней скорости стал бесплатным и общедоступным. Денис даже на работе исхитрялся готовится к поступлению в ВУЗ – загружал в электронный мозг экскаватора алгоритм работы на заданном участке и запускал “автопилот”, а сам тем временем через ОДР (очки дополненной реальности) вникал в премудрости науки. Изредка, вполглаза смотрел, что там делает умная машина и опять погружался в мегабиты документов и хроник.

– Ты так похудел! У тебя, наверное, глисты завелись! – воскликнула мать, увидев сына в субботу.
– Мама, у меня нет глистов!
– Ты проверялся?
– Да.
– У какого врача ты был?
– Не нужен врач. Браслет контролирует все параметры, передает на смарт очки. Они сравнивают полученную информацию с теми параметрами, что является нормальными для моего возраста, – терпеливо объясняет Денис. – Есть небольшие отклонения, но это нормально для работающего человека. Колебания в показаниях всего лишь отражают неравномерный уровень нагрузок.
– Нельзя излишне доверять электронике! – назидательно говорит мама.
– А у врача нет электроники, да? – с улыбкой спрашивает Денис.
– Все равно, надо сдать анализы, – не сдается мать.
– Ладно, сдам. Возьму отгул в конце недели и сдам! – как можно тверже обещает Денис. Голос звенит металлом, интонация железная, иначе мать не поверит. 
День собеседования приближается. Экзамены в учебные заведения отменили давным давно. Какой смысл проверять знания того, кто хочет учиться? Проще зачислить сразу – ведь за деньги! – а потом выгнать по итогам семестра. Кто хочет учиться, тот учится, ни смотря ни на что. Остальные просто платят по завышенной цене, получают диплом  и годами парятся в одной и той же должности, ибо тупы и многократно ленивы. Денис хотел учиться, не желал впустую тратить заработанные деньги, поэтому прошел собеседование “на раз”. Обучение началось сразу, без раскачиваний и проволочек. Задания кафедры присылали по интернету, выполненные работы получали также. Интерактивная форма обучения давно вытеснила традиционные “сидения” в аудиториях, студиозусы являлись вживую исключительно на семестровые экзамены, ибо только в личной беседе видна дурость каждого. В виртуальном пространстве мы все герои.

“Препод” сканирует класс строгим взглядом, простые очки в пластиковой оправе блестят строго и холодно, обещая “неуд” любому дурню или ловкачу со шпаргалкой. Под потолком, по углам класса коварно сверкают выпуклые бельмы сканеров, чья задача обнаружить электромагнитные излучения в пределах комнаты, глушить посторонние передачи, пропускать нужные. Лабораторная работа по химии обязательна, иначе не получить зачет по итогам полугодия. Странно, мягко говоря, что в высших учебных заведения до сих пор сохранилась традиция изучать на первом курсе школьную программу в усложненном варианте, причем независимо от специализации ВУЗа. Будущие историки и архивариусы вынуждены зубрить закон буравчика и условия возникновения бивалентности, чтобы напрочь забыть об этом уже через полчаса после сдачи зачета.
Денис водит стилусом по экрану планшета, “инфа” сразу передается на сервер института, так что исправить уже нельзя. Если напортачил - все. За лабораторную два балла и ходи потом, перездавай… Денис спокоен, как удав после обеда. Не то что бы он великий химик, но готовился и знает материал. А главное – пересдача в данном случае предпочтительней, ибо строгий преподаватель в архаичных очках – молодая и очень привлекательная женщина. Разумеется, на вкус и на цвет товарищей нет, каждому свое, но специфика каждой женщины – если она, конечно, есть! – найдет своего почитателя. Инна Сергеевна Клименко – так зовут преподавателя химии. Невысокого роста, светленькая, стрижется коротко. Чуть заметная косинка во взгляде, родинка над верхней губой, стройная. Носит удлиненные облегающие платья и обувь на среднем каблуке. Ничего необычного во внешности нет, если не считать грудного, с чуть заметным придыханием голоса и взгляда встревоженной лани. Модуляция голосом искусство, этому учатся годами. Тем не менее, большинство актрис говорит деревянными голосами, словно родные сестры Буратино. Инна Сергеевна умела произнести даже саму простую фразу так, что мужчины буквально замирали в полной неподвижности, как суслики возле норки и начинали хватать воздух ртом. Не менее красноречивым был взгляд из-под мохнатых ресниц, не знавших никакой туши. Инна Сергеевна знала об этой своей особенности, поэтому напускала на себя избыточную строгость и изо всех сил старалась выглядеть холодной, как лед и жесткой, как старая вобла.
Такое для женщины в принципе невозможно!
Денис просто любовался Инной Сергеевной, постоянно рассматривая ее на занятиях, что не осталось незамеченным. Сокурсницы злились, что красивый и хороший парень в упор их не видит, вынашивали планы жестокой мести и … и все. Ну что можно сделать человеку, который тебя не видит? Покажи кукиш слепому. Свариться с преподавателем себе дороже, тут вообще без вариантов. Инна Сергеевна тоже заметила Дениса. Конечно, разница в возрасте и социальном положении держит в узде, но кого она удерживала надолго? Условности, неписаные законы, мнение других – оковы, которые легко разорвать, было бы желание и силы.
Рассвет в начале июня начинается едва ли не сразу после захода. Ну, пара часов… В распахнутые окна вливается холодный воздух умирающей ночи. Комары в бессильной злобе грызут сетку, безуспешно пытаясь пробраться внутрь. Невидимые соловьи заливаются трелями, прерывистые звуки разносятся далеко по округе, сплетаясь в странную неземную музыку. Денис смотрит в потолок, в звенящей тишине слышно ровное дыхание Инны, ощущается тепло тела. В такие минуты жизнь кажется счастливой. Что было, то прошло, впереди только хорошее и никаких проблем! Эдакое состояние эйфории, парения над суетой. Очень подходят стишки типа:
                А что же, все же, будет дальше?
                Вопрос, конечно, интересный!
                Мне все равно, лишь бы без фальши,
                Но чтобы и не очень пресно.
– Почему ты не спишь? – шепчет Инна.
– Не хочу. Нет сна ни в одном глазу.
– О чем ты думаешь?
– О нас с тобой, – после краткой паузы ответил Денис.
Женщина почувствовала напряжение в голосе.
– И что ты надумал?
– Мы станем жить вместе, – с детской упрямостью в голосе говорит Денис, предчувствуя несогласие.
В такой момент глупая женщина спорит, умная молчит. Или соглашается, но тоже молча. Инна было очень умной.
– Хорошо, – согласилась она и прижалась всем телом к Денису.

Поднявшееся ото сна солнце светит сильно и ярко, белые жалюзи почти не защищают. Воздух медленно накаляется, день обещает быть рекордно жарким. На кухне тихо гудит посудомоечная машина, вентилятор гонит воздух по комнате. Инна сидит на диване, короткий халат распахнут, руки непрерывно движутся, равномерно нанося питательный крем на лодыжки и бедра. Денис рядом в коротких шортах, торс обнажен, с мокрых волос неторопливо падают капли воды на загорелые плечи.
– Перестань на меня смотреть! – шутливо приказывает Инна.
– Больше не на кого, – улыбается Денис. – Когда мы пойдем в ЗАГС?
Женщина скоренько заканчивает макияж ног, тюбики с кремами прячутся в ящике стола, халат плотно запахивается, оставляя открытыми ноги до бедер.
– Видишь ли, Денис сейчас это невозможно, – отвечает Инна, глядя в глаза. – Если мы поженимся, это вызовет кривотолки. Нас станут обсуждать, особенно меня.
– Ну да – захомутала, охмурила, опутала … что там еще? Спуталась, вот! Я знаю. Ну и что? Поговорят и перестанут, не вижу проблем, – спокойно отвечает Денис.
– Я преподаватель, меня могут уволить. А тебя отчислить. Ректор человек консервативных взглядов, он категорически не приемлет служебно-учебных романов.
– Я плачу деньги за учебу, – нахмурился Денис. – И вообще, какое ему дело!
– Самое непосредственное. Он не только ректор, но еще и основной акционер. Львиная доля финансирования института – частные инвестиции.
– Ну, значит уволишься. В чем проблема-то, Инна? – восклицает Денис. – Мало других ВУЗов, что ли? 
– Олеженька, институт это не твой экскаватор. Я не унижают тебя, ты не подумай. Опытных … э-э … машинистов с удовольствием возьмут в любую строительную фирму. С преподавателями иначе. Есть база данных, в которой собрана вся информация о нас. Если ректор напишет отрицательное резюме, для меня дорога закрыта навсегда!
– Не понимаю, при чем здесь твоя личная жизнь?
– Денис, я не ведущий специалист по химии, не ученая с мировым именем. Меня легко уничтожить. Я могу потерять все. Даже эту квартиру, она принадлежит институту. Где и на что мы будем жить?
– Ну, я буду работать по вечерам, после занятий, – не очень уверенно отвечает Денис. – Придумаю что нибудь.
– Ничего ты не придумаешь, – грустно отвечает Инна. – Мы получим штампы в паспорта и поломаем друг другу жизнь.
– Я знаю, Инна, что мужчина состоит из мужа и чина…
– Муж из тебя отличный! – с улыбкой перебивает женщина.
– Спасибо, стараюсь … чина пока нет. Но он будет, это вопрос времени! Мы можем пожить у меня, мама возражать не станет.
Однако уверенности в голосе было немного. Женщина сразу почувствовала и мягко возразила:
– Нет, дорогой. Мама еще как будет возражать. И ты это знаешь. Ты мужчина и даже не можешь себе представить, в каком унизительном положении я окажусь. Поэтому давай не будем спешить, ладно? И потом – ну, как бы это объяснить…
– Да уж постарайся как нибудь! – обидчиво говорит Денис.
– Встречаться, даже каждый день – это одно, а семейная жизнь – совсем другое.
Денис помолчал, брови приподнялись, во взгляде появляется непонимание.
– Не въезжаю! Объясни на пальцах.
– Рутина. Любовная лодка разбилась о быт – так, кажется, у Маяковского. Или не так – да неважно! Видишь ли, Олеженька, я уже была замужем, – шепотом произносит Инна.
– Была!?
– Да. А что тебя так удивляет? – с легкой обидой спрашивает Инна. – По твоему, я совсем никому не нужна?
– Нет, но ты никогда об этом не говорила.
– А кто любит обсуждать неудачи? Ты знаешь таких? – с грустной улыбкой спросила Инна. – Я нет.
– И я нет. Но спросить-то можно?
– Смотря что, дорогой, – с лукавинкой в голосе отвечает женщина.
– Самый главный вопрос. Фундаментальный, от которого идет все остальное – что именно оттолкнуло тебя от мужа?
Инна натягивает одеяло до подбородка, лицо обретает выражение строгости, голос звучит сухо – препод, чего там!
– Если кратко, то бытовые привычки. Незначительные, на первый взгляд, не имеющие значения, когда проводишь несколько часов в неделю с этим человеком.
– Не понимаю. Объясни.
– Бросать вещи, где попало. Не закрывать тюбик с зубной пастой. Забывать гасить свет в туалете. Кстати, мыть его тоже. Вообще, все обслуживание ложится на меня. А “оно” является мне помятое, в синих трениках с вытянутыми коленками, в застиранной голубой майке и в “убитых” шлепанцах на босу ногу! – с явным раздражением произносит Инна. – Но от меня требует, что бы я на шпильках ходила, носила укороченный халатик типа “всегда готова”, накрашенная и с уложенными волосами.
– “Оно” - это …
– Оно это он! – ответ звучит, как автоматная очередь, коротко и сухо.
– Ну, я не стану требовать от тебя шпильки и укладку, – вкрадчиво шепчет Денис. – Но вот это самое - ну, “всегда готова” – мне тоже нравится!
– Заношенный сатиновый халат. Пляжные тапочки. Прическа «крысиный хвост», ноль макияжа и хлопчатобумажное нижнее белье на резинке! – “режет” в ответ металлическим голосом Инна. 
– Согласен на все! – жалобно пищит Денис и поднимает руки вверх.
Однако женщина не принимает шутливый тон. Взгляд остается серьезным, выражение лица строгим.
– Все так говорят, Олеженька, – со  вздохом отвечает она. – А потом …
– Ну, живут же как-то люди! – возражает Денис. – Не буду я носить треники! Я и сейчас их не ношу! И тапочки вонючие терпеть не могу.
– Да, я заметила, ты аккуратный, – улыбнулась Инна.
– Ну вот, значит, проблему решить можно. И ты без задрипанского халат обойдешься!
– Какого-какого халата!? – выпучила глаза Инна.
– ЗадрИпанского. Или задрипАнского – как больше нравится. А хлопчатобумажное нижнее белье гигиенично, удобно и дольше снимается. Последнее беру на себя, – шепчет Денис на ухо Инне.
– На мне уже никакого белья нет.
– Да? – фальшиво удивляется Денис. – То-то я ищу и не нахожу. 


                ГЛАВА ШЕСТАЯ, Снегирев
Вертолетный винт гонит воздух со скоростью урагана, бетонированная площадка начисто лишена каких либо посторонних предметов. Даже микробов сдуло. Оранжевая туша машины трясется и вздрагивает от нетерпения, но проклятый пилот крепко держит штурвал и не дает подняться ввысь. Сколько еще будут копаться эти людишки? – всем своим видом дает понять машина. Солдаты охраны и студенты галантно помогают девушкам подняться на борт. Раздутые рюкзаки прыгают словно мячики, сильные руки укладывают под сиденья, рядом ложатся сумки с инструментом и алюминиевые чемоданчики аппаратуры. Последними поднимаются Снегирев и Волошский. Алексея еще вчера со всеми познакомили, он только приветственно поднял руку. Как кого зовут, он, разумеется, не запомнил. Кроме одной девушки, той самой “рыженькой”, которую приметил еще в аэропорту. Наташа Новак. Или Новик? Черт, почему-то разволновался, когда она взглянула в глаза, память на время отшибло.
Алексей садится на лавку, взгляд украдкой замирает на кончике рыжей косы и… волосатая мужская рука, укрытая камуфляжем от локтя заботливо поправляет ремень безопасности, заслоняя от глаз Алексея чудный вид. Он торопливо опускает взор, взгляд упирается в носки идиотских ботинок для чокнутых скалолазов. Хотя никакие не чокнутые, а хорошие добрые люди, которым просто нравится проводить свободное время в горах без назойливых придурков. Но вот ботинки! “Сам идиот! – подумал Алексей. – Не хрен было напяливать. Еще бы шляпу купил широкополую, как у отмороженного индианаджонса!”
Второй пилот опускает предохранительную сетку, палец жмет кнопку замка. Монотонный гул двигателя меняет тональность, машина отрывается от бетона и слегка наклоняется. Набор высоты похож на прыжок, посадочная площадка отдаляется, здания базы уменьшаются, появляются и исчезают в зеленом море джунглей городские строения. Вертолет набирает скорость со снижением и мчится над верхушками деревьев, словно управляемый снаряд. Так летают пилоты над районом боевых действий, дабы избежать поражения зенитной ракетой. Машина немного поднимается, затем ускоряется со снижением, отчего захватывает дух и становится немного страшно. Солдаты улыбаются своим мыслям, некоторые дремлют или читают. Студенты стараются не выдать страх и преувеличенно громко разговаривают. Девушки крепко держатся за поручни, лица серьезны, взгляд в одну точку. Алексей часто вздыхает, со стыдом поглядывает на “боты” и придумывает оправдания типа змея не прокусит или эта, как ее, крыса водяная!
Полет продолжается недолго. Машина углубляется в джунгли на несколько десятков километров. Раньше здесь были горы. Каменные холмы, лишенные какой либо жизни из-за полного отсутствия воды. И только проложенная среди каменной пустыни дорога принесла сюда жизнь. Дорога связала старый Алжир с соседями на юге и на ней, словно на тонкой ните, повисли города спутники. Жизнь людей зависела от дороги, все было привозным. Кроме гор, в которых рубили пещеры для жилья. Смена климата убила пустыню, дорогу и людей. Остались только заросшие травой и кустарником горы с осыпавшимися краями. Теперь это были холмы под толстым слоем джунглей. Изредка встречались обширные плоскогорья, квадратные километры каменистой пустыни на высоте несколько сотен метров над уровнем моря. Район, куда направлялась экспедиция, безопасен, поэтому его и дали студентам “на съедение”, как выразился Волошский. Солдаты охраны так, на всякий случай. В здешних джунглях обитали племена мирных дикарей, одичавшие потомки алжирцев и европейских переселенцев. Все это Алексей узнал еще вчера у заместителя командира базы по тыловому снабжению, который не только разрешил поучаствовать в экспедиции, но даже еще и позавидовал. За окнами лил дождь, рокотал жизнерадостный голос полковника, Алексей Павлович думал о рыжей Наташе. Сейчас она сидит напротив, короткие шорты обтягивают бедра, маечка грозит порваться на груди – фигура просто дивная! – и ей совершенно наплевать на немолодого интенданта третьего разряда в дурацких ботинках и синих холщовых штанах грубого покроя, именуемых джинсами.
Вертолет последний раз взмывает в воздух, задирая морду навстречу солнцу и бросается вниз, словно решил раз и навсегда покончить со всеми вертолетными проблемами типа там некачественное топливо, плохое обслуживание и лысые покрышки шасси. Машина ложится на бок, шныряет между двумя каменными клыками и опускается вертикально вниз. Мимо плывут зеленые стены гигантского колодца, настоящей пропастью посреди пустыни. Каменные склоны обросли мхом, травой и кустами, сразу три водопада делят стену на равные части, соединяясь внизу небольшим озером. Площадь довольно велика, целое футбольное поле. Пилот поворачивает машину вокруг своей оси, давая возможность рассмотреть окрестности. Рев мотора отскакивает от стен, сплетается в клубок и глушит все вокруг. Девушки зажимают уши, парни зажимают носы и выдувают воздух ушами, сберегая таким образом слуховые перепонки. Алексей Павлович предусмотрительно тычет беруши. Студенты иронично переглядываются, солдаты презрительно кривят лица.
Вертолет мягко касается каменного плато на дне провала, обороты двигателя падают, бешеное вращение винта замедляется. Второй пилот поднимает предохранительную сетку, откидывает аппарель. Первыми выходят солдаты, за ними студенты, последними шествуют доктор Волошский и “волонтер” Алексей Павлович Снегирев. Воздух в колодце свеж и даже прохладен, к радости Алексея. Он переживал, что будет мучиться от жары, истекать жирным потом и вонять подмышками. Но нет, на дне пропасти даже холодно, когда входишь в тень.
– Огромная ямища! Откуда она здесь, посреди джунглей? – тихонько спрашивает Алексей доктора.
– Алжир был французской колонией долгие годы. Для контроля за соседними странами французы построили целю сеть военных баз, одна из них была тут. Они даже ядерное оружие хотели здесь разместить, но что-то помешало. Когда Алжир обрел независимость, базу ликвидировали, шахты взорвали. Тут вроде потом какие-то партизаны прятались, что ли? – пожал плечами Волошский. - Эта пропасть обладает системой пещер, мы внутрь не углублялись, там делать нечего с точки зрения ботаника. Да входы военные взорвали на всякий случай. Там все равно одни летучие мыши и кучи их какашек.
– Куда мы сейчас направляемся?
– Во-он туда! – ткнул пальцем Волошский на озеро. – Вдоль берега растет очень странный hedera helix или, по нашему, плющ обыкновенный.
– Странный и обыкновенный?
– Обыкновенный по названию, ведет себя странно.
– То есть? – удивился Алексей.
– Он хищник!
– И чем же питается этот “хищник” в яме? – еще больше удивился Алексей.
– Ну, яма достаточно велика, чтобы в ней образовался целый замкнутый мир. Тут есть насекомые, животные – те же летучие мыши! – рыбы какие-то в озере, лягушки. В общем, еды хватает. Вообще, растений хищников довольно много. На сегодняшний день известно 630 видов из 19 семейств. Ловят и переваривают небольших животных, в основном насекомых. Таким образом они дополняют свое нормальное автотрофное питание, т. е. фотосинтез, одной из форм гетеротрофного питания. Поэтому насекомоядные растения меньше зависят от почвенного неорганического азота, необходимого для синтеза их собственных белков. Хищные растения, как правило, многолетние…
Алексей слушал объяснения доктора на ходу, внимательно глядя под ноги. Спуск не был крутым. Так, совсем немного. Трава и кустарник вокруг самые обыкновенные, бабочки порхают, какие-то жуки и мухи, множество мух! “Хищный плющ? Ну-ну, посмотрим, – думал Алексей, аккуратно ступая на протоптанную дорожку. – Где-то читал в детстве. Но там хищником было другое растение”.
Нехорошее предчувствие появилось и пропало, оставив гадкий привкус непонятной опасности. Остро захотелось вернуться обратно на базу, такую скучную и безопасную, провести оставшуюся неделю в сонной тишине гостевого номера, на казенной кровати за просмотром телепередач государственного телевидения. Алексей оглянулся – хищный силуэт армейского вертолета выделяется на изумрудном фоне стены, словно инопланетный летательный аппарат в детском садике. Пилоты копошатся в брюхе машины, чего-то там проверяют.
– А вдруг сломается агрегат? – подумал вслух Алексей. – Как выбираться-то будем?
Достает из нагрудного кармана смартфон, иконка мощности сигнала показывает минимальный уровень.
 – Да ладно трепыхаться раньше времени! – бормочет под нос Алексей Павлович. – Я и так знаю, что ты трус. Не хватало показать свою трусость другим.
 Пологий спуск к озеру обрывается каменным козырьком. Внизу, в полутора двух метрах волнуется холодная вода, насыщенная кислородом и солнцем. От озера исходят буквально волны тепла – вода не успевает остыть за время падения, пар поднимается клубами и оседает на камни и траву. Алексей мгновенно покрывается испариной, по упитанному лицу бегут капли пота, одна комично повисает на кончике носа, другие собираются на мочках ушей.
 – Андрей Ильич, можно искупаться перед работой? Перелет так утомителен! – притворно жалуется одна из студенток.
– Да-да, – поддержали остальные. – Надо искупаться и переодеться.
– Валяйте! – махнул рукой Волошский. – Пусть покрасуются друг перед другом, лучше работать станут, – пояснил он вполголоса Снегиреву. – Молодежь!
Девицы шустро разделись – каждая, разумеется, была в купальном бикини! – парни сиганули в воду прямо в шортах, только майки сняли. Солдаты по кивку сержанта сняли куртки, оставшись в бронежилетах на голый торс – мужественно, фотогенично и мускульно!
“И это нормально, – мысленно философствует Алексей Павлович. – Девушки хотят нравится парням, а те выпендриваются перед ними с той же целью. Только моральные уроды и старики могут возмущаться и осуждать. А ты? А я…” Алексей представил себя, без одежды, белого и сдобного, а вокруг буйная зелень джунглей, водопад, прозрачное озеро и … девушка с рыжей косой брезгливо отворачивается от выпуклого пуза и покатых плеч интенданта Снегирева. Алексей Павлович осторожно, чтобы не поскользнуться, спускается к воде. Белые ладошки зачерпывают порцию, подносят к лицу. Вода холодна, пахнет озоном и будто омолаживает, обволакивая кожу небесной свежестью. Несколько капель попадает за воротник, холодные струйки бегут по распаренной груди, замедляются на подъеме живота и умирают в потном озере вокруг пупка. Алексей Павлович невольно вздрагивает, по телу пробегает дрожь. Чертовы ботинки предательски теряют связь с землей, стальные шипы скользят по мокрому камню. Инстинктивно расправляются крыль… тьфу! … руки растопыриваются и начинают суматошно вращаться в поисках опоры. Опору находит задница, впечатываясь с немалой силой в камень, отчего из глаз искры, очки прыгают на лоб, передние зубы начисто стесывают кончик языка, тупая боль пронизывает торс вдоль позвоночного столба. Шлепок получается смачный, будто тюк мокрого белья ляпнулся на пол.
Алексей ожидал хохота, насмешек, но никто даже не обратил внимания – студенты купаются, солдаты вполглаза смотрят на девушек, но основное внимание на джунгли. Подумаешь, интендант шлепнулся.  А никто и не ожидал другого!
– Алексей Павлович, идемте со мной! – позвал Волошский. – Покажу ваше место.

Алексей сидит за раскладным столом, перед ним разложены целлофановые пакеты и коробочки, куда следует складывать найденные образцы – какие-то веточки, листочки, дурно пахнущие цветы и липкие отростки с шипами на конце. Большая часть этих “образцов” ядовиты или полны мелких паразитов, поэтому обращаться надо осторожно. Алексей работает в пластиковых перчатках до плеч, лицо закрыто прозрачным забралом, на шею ниспадает целлофановая накидка. Можно задохнуться и сопреть в обычных условиях, но близкое озеро охлаждает воздух и дышится легко. Студенты ботаники заняты поисками растения хищника, которое, как на зло, куда-то спряталось. Алексею на стол кладут все необычное, найденное в зарослях, на берегу озера и под каменными козырьками. Волошский расположился неподалеку сразу за тремя столами с целой кучей аппаратуры – на месте проверяет наиболее интересные экземпляры.
Слышны звуки шагов, слабый запах духов появляется в воздухе, словно подул морской бриз. Алексей торопливо снимает маску, влажной салфеткой стирает обильный пот с лица.
– Алексей Павлович, я нашла какой-то странный шип. Он покрыт слизью, будьте осторожны! – раздается женский голос.
– Конечно, Наташенька, не беспокойтесь, – кивает Алексей.
На этот раз девушка без очков, которые закрывают пол-лица, рыжая коса уложена на голове венком. Алексей чувствует мучительное желание посмотреть на девушку, но так, чтобы она не догадалась(!). Глаза начинают расходиться в разные стороны, как у хамелеона – один смотрит на блестящий от жидкой гадости шип, другой буквально закатывается под лоб, пытаясь взглянуть на девушку. Ломит переносицу, лицо искажается – если кто нибудь увидел бы сейчас Алексея Павловича, непременно решил бы, что у интенданта третьего класса начинается припадок эпилепсии. Желание взглянуть на девушку пересиливает, глаза становятся на место, Алексей Павлович поднимает лицо от стола… мизинец левой руки касается шипа и тотчас следует едва заметный укол. Внимание Алексея сосредоточено на веснушчатом лице Наташи. Она без очков, она так прекрасна! Даже в дурацкой шляпе с сеткой от комаров!
Уколотый палец начинает пульсировать болью. Она нарастает, захватывает кисть руки, поднимается выше. Алексей Павлович поглощен любованием милого образа, машинально сдвигает руку в сторону, полагая, что этого достаточно. Боль пронзает до плеча, ощущение такое, что опустил в кипяток. Алексей невольно вскрикивает, взгляд падает вниз на руку – от кончиков пальцев до закатанного на локте рукава кожа покрыта фиолетовыми пятнами, пошевелить пальцами невозможно, мышцы отказываются выполнять команды. Боль движется дальше, охватывает шею, голову. Алексей машинально вскакивает и падает, как подкошенный – вестибулярный аппарат отказал.
Что было дальше, он помнил смутно – какие-то крики, суета, его несут, мир качается перед глазами в такт шагам. Все заглушала одна единственная мысль – он умирает! Яд, а блестящая слизь на шипе была ядом, это очевидно! – скоро парализует сердечную мышцу и все, капец интенданту. Как быстро прошла жизнь! А ведь он еще ничего не сделал, так много не видел, не познал, не попробовал и прочее, прочее… На прочем Алексей Павлович отрубился и видел, как его погрузили в вертолет, машина устремилась в небо и на максимальной скорости помчалась на базу, где начальник медслужбы уже готовил все необходимое для экспресс-анализа крови.

Следующие три дня прошли, как во сне. Алексей Павлович приходил в себя, замечал какую-то суету вокруг, чувствовался резкий запах нашатыря и чего-то еще медицинского и ободряющего. Руки на сгибе локтя кололи, иногда больно, но чаще уколы были едва слышны. Потом сознание “уплывало” – исчезало восприятие внешнего мира, пропадали мысли и чувства, пропадало все, даже восприятие времени. Всякий раз, когда Алексея Павловича возвращали к жизни, он мучительно вспоминал, где он, что с ним произошло и вообще, кто такой и как здесь очутился. Он словно заново рождался с той лишь разницей, что младенец не помнит прошлой жизни, воспринимает мир, как данность. Вопросы типа почему, отчего и для чего появятся позже.
… утверждают, что время постоянно, неизменяемо и вечно. Это вряд ли, ибо чуть более двух веков назад люди верили, что Земля плоская и стоит на трех млекопитающих. Тогдашние “ученые” диссертации защищали, умничали по всякому, а не согласных с руководящим мнением сажали в микроволновую печь и как следует прожаривали. Нынешние воззрения так же по детски наивны и так же далеки от истины, как слоны, на которых якобы покоилась плоская Земля. Субъективно истинно наше восприятие времени. Вернее, нашим мозгом ...


                ГЛАВА СЕДЬМАЯ, Раевский.

… ложь. Известна фраза, приписываемая разным людям – без знания истории невозможно знание настоящего или что-то вроде этого. Увы, еще никому не удалось по-настоящему разобраться даже в текущих делах человечества, не говоря уже о прогнозах на будущее. Причина проста. История – это, прежде всего, документы и факты, а не толкования тех или иных действий и поступков в угоду корыстных интересов или услады слуха властей предержащих. Учитесь беспристрастно оценивать деяния, ищите истинные, часто скрытые мотивы поступков и не поддавайтесь эмоциям. Тогда истина откроется вам. В виде неприглядном  и даже отвратительном. Это неприятно, это шокирует, можно и в ступор впасть. А уж как опасна огласка! Должность, оклад, привилегии – все коту под хвост. Да, вы сказали правду, вы человек чести и мужества … вы дурак! От вас уйдет жена, отвернутся дети, начнут избегать знакомые. Вы окажетесь в вакууме. Словно бесприютная душа, задержавшаяся по непонятным причинам в этом мире, вы будете метаться среди знакомых людей и вещей, не имея возможности даже поговорить. Сквозные взгляды, будто ты из стекла. Ответы не в тему, словно тебя плохо слышат. И абсолютное, всеобщее презрение и брезгливость.
Ты думал, что бомжами становятся только алкоголики, бывшие заключенные и наркоманы? Правда – вот причина всех человеческих бед и страданий!
Телефон квакает неожиданно и гадко, словно лягушке на лапу наступили. Рука дергается, ковш экскаватора угрожающе движет челюстями. Денис, ругаясь и плюясь, давит кнопку приема, палец касается клавиши аварийной остановки. Машина замирает на полпути, ковш сжимает челюсти, словно обидевшись на человека – не дал сбросить на проезжую часть грунт. Подумаешь, три тонны грязи на асфальт!
– Слушаю вас! – сдержанно говорит Денис в микрофон.
– Денис Витальевич? – равнодушно спрашивает женский голос.
– Да.
– Вы получили допуск в библиотеку для служебного пользования. Код выслан вам на телефон.
– О, большое спасибо! Всего доброго!
Библиотека института делится на две части – общедоступную и для служебного пользования. В первой собраны как художественные произведения, так и учебные пособия, научные трактаты преподавателей – ссылка на экзаменах строго обязательна! – и архивы. Вторая часть была закрыта для обычных посетителей и студентов. Даже не все преподаватели имели допуск. Там хранились документы, относящиеся к категории “для служебного пользования” и “секретно”. К материалам под грифом “совершенно секретно” имели доступ только ректор, его заместители и заведующие кафедрами. Если к не секретной части библиотеки можно было подключиться прямо из дома или с улицы, то для второй, засекреченной, необходимо было прийти в читальный зал и только оттуда, через допотопные провода, подключиться к базе данных.
Сразу после работы Денис помчался в институт. Никаких заданий по истории у него не было, парнем двигало простое любопытство. Мы все учили в школе историю, не всем она нравится – многие вовсе считают этот предмет лишним. Действительно, как применить хронологию крестьянского восстания Болотникова в повседневной жизни? Дениса со школьной скамьи мучил вопрос – если все так просто и понятно, учебники не врут, преподаватели не кривят душой, то почему есть секретные архивы? Почему исторические документы, “дела давно минувших дней” так тщательно прячут? Школьный учитель этого не объяснит. В лучшем случае, отделается отговоркой – мал еще, не поймешь.
– А теперь, значит, я не мал и все пойму? – бормочет под нос Денис, торопливо переходя улицу на красный свет. – Это меня экскаватор таким умным сделал?
Слюдяной глаз видеокамеры осуждающе смотрит прямо в лицо нарушителя ПДД, где-то в недрах ГАИ электронный чип злорадно формирует квитанцию по уплате штрафа, через считанные минуты сообщение придет на смарт и придется раскошелиться – да ладно, мелочи!
Читальный зал встретил тишиной, приглушенный свет потолочных ламп дает возможность сумраку поселиться в углах и только светлый цвет стен не дает распространиться дальше. Треть зала выделена под стеллажи с бумажными книгами, часть информации хранится на лазерных дисках – надо бы выбросить, но все недосуг. Ничего ценного, вся инфа продублирована на сервере. Ряд столов, похожих на школьные парты середины прошлого века, черные точки разъемов, рядом лежат узкими змейками провода. В зале никого, читатели – или, вернее, потребители информации, сидят по домам, глотают гигабайты сведений, не отрывая зада от дивана. Или унитаза – есть сторонники и такого чтения!
Довольный, как слон, Денис располагается с краешку, лицом к дверям. Рюкзак шмякается на лавку, раздается недовольный хруст. Спохватившись, Денис вытаскивает пятнадцатидюймовый планшет – маленькие экраны не любит! – и начинает мучительно искать разъем для провода.
– Да где же он, черт! Ну, на фига это надо с проводами? – бурчит он, тыча провод во все отверстия на боковой грани планшета.
Денис пользуется устаревшей моделью, в твердом корпусе, защищенном от ударов и влаги, со смешными, похожими на вытянутые уши, ручками по бокам. Таким планшетом можно играть в теннис, использовать в качестве подноса, дать кому нибудь по голове – аппарат все стерпит. Новомодные, лишенные корпуса, “штучки” с объемным изображением хороши для архитекторов, инженеров и ценителей  порнографии. Наконец, малоприметное отверстие сбоку найдено – в смысле, разъем подошел, код допуска принят, надпись “Вход” меняет красный цвет на зеленый. Можно начинать! Кончики пальцев чуть слышно касаются виртуальной клавиатуры. Незаметно летят минуты, часы… Денис вздрагивает, как от удара током, когда его чуть слышно касается рука сотрудницы библиотеки.
– Молодой человек, вы не слышите, что ли? – возмущенно спрашивает женщина.
Денис оборачивается, на лице появляется выражение растерянности. Он смотрит, не понимая, чего хотят, затем взгляд останавливается на громадных настенных часах – половина десятого! Блин, еще домой топать, завтра на работу, а надо выспаться, иначе так нагребешь экскаватором, что до конца жизни расплачиваться будешь.
– Простите, увлекся, ухожу… меня нет!
Провожаемый возмущенным взглядом библиотекаря, Денис уходит. Уличный воздух пахнет влагой, нагретый дневным солнцем асфальт дышит угасающим теплом, распоясавшиеся в вечерней прохладе мошки докучливо лезут в уши и нос, мельтешат перед глазами и обиженно кусаются – ах, нас никто не любит!
– Достали, гады! – шепчет Денис. – И мазилку отравляющую забыл, как назло, теперь вот маши ручонками, как сумасшедший на прогулке! 
Козявки отвлекли внимание, переформатировали сумятицу мыслей, помогли голове выстроить логическую цепочку. Мир устроен по единому алгоритму, поведение людей мало чем отличается от поведения насекомых. Также назойливы, бесцеремонны и агрессивны.
“Как мы похожи, – думал Денис. – Законы толпы одинаковы для всех. Индивидуальности различаются, стадо всегда стадо. Это, кстати, о роли личности в истории. Все-таки не зря одно и то же слово обозначает большое скопление животных, людей и материи – масса! Кое-кто в этом мире понял это давным-давно и решил, что его удел, так сказать, руководить этой массой, управлять и, соответственно, “снимать сливки”. Одиночных попыток было множество, но только душееды превратили идею превосходства и сливкоснимания в религию. Действительно, умный народ! Можно сказать, гениальный. Но у каждой медали есть обратная сторона, действию всегда равно противодействие и количество бед, обрушившихся на них, неисчислимо. Однако никто не желает учиться на ошибках предков, каждое поколение считает себя умнее предыдущего – и наступает на те же грабли! Оно бы все ничего, но однажды людям надоедает однообразие и тогда находятся шутники, которые вместо граблей кладут противотанковую мину. Сейчас уже никто не скажет, было это ошибкой или сделано преднамеренно, да это и неважно. Джинна выпустили из бутылки и он убил всех. Душеедов постигла та же участь, что постигла множество других народов – они исчезли, оставив после себя кучу словесного мусора в виде мифов, смутных легенд и примитивного вранья”.

                ГЛАВА ВОСЬМАЯ, Снегирев

Окончился ливень, небеса очистились от располневших туч, солнце высунулось из-за горизонта. Рассвет прогоняет сырую ночь, оживают сумеречные кровососы, мерзкий писк голодных насекомых наполняет комнату. Алексей Павлович люто ненавидел комаров, вопли мелких вурдалаков приводили в бешенство. Глаза широко распахнулись, Алексей рывком встает с кровати, прислушивается. В это мгновение он похож на волка, чутко внимающего звукам ночного леса, даже кончики ушей шевелятся. Увы, тревога ложная, комары бьются в истерике за москитной сеткой, не в силах преодолеть пластмассовую паутину. Алексей Павлович высокомерно кривит губы, подбородок выпячивается типа я бы вас всех, но уж так и быть, живите!
“Живите! – мысленно повторил слово Алексей Павлович. – Я жив! Я стою посреди комнаты, ничего не колет, не болит, я все слышу и воспринимаю. Я мыслю, значит существую!” В углу успокаивающе мигает зелеными глазками какой-то медицинский аппарат, растопырила три ноги стойка для капельницы, из-под кровати кокетливо выставила бедро ночная ваза.
– Интересно, как я пользовался сей посудиной? – бормочет под нос Снегирев. – Усаживали, что ль, под белы руки и приговаривали – тужься, тужься…
   Чувствуя, что краска заливает лицо и жар гонит пот по всему телу, подходит к окну. Комары грызут сетку, вопли страждущих попить кровушки людской скребут по нервам, как железо по стеклу. Внешний мир дышит прохладой, лопухи солнечных батарей на крышах здания истекают остатками воды после ночного ливня. На фоне светлеющего неба мрачным диссонансом выделяется сторожевая вышка. Сложная конструкция из алюминиевых труб кажется тонкой и непрочной, хотя на самом деле способна выдержать ураган и землетрясения до шести баллов. Робот охранник на вершине обозревает окрестности восемью электронными глазами, сектора наблюдения пересекаются между собой и наблюдателями с других вышек, образую зону сплошного контроля во всех известных диапазонах. Любой нарушитель чуть больше кошки будет замечен и обездвижен до прихода группы быстрого реагирования. Алексей Павлович про себя называл охранных роботов осьминогами за восемь “глаз” и они ему очень нравились, эти роботы, своей похожестью на подводных чудищ.
Спать не хотелось. Алексей тихонько выходит в коридор, стараясь не разбудить дремлющую медсестру. В холле стоит телевизор, подключенный к интернету и все оставшееся до утра время Алексей Павлович проводит за ним, узнавая последние новости с континента, очередные сплетни о “звездах” эстрады и кино, о погоде и экономических прогнозах.

Бодрый и свежий, несмотря на бессонную ночь, Алексей Павлович стоит у окна. За стенами больничного модуля медленно звереющее солнце вытапливает лужи после ночного дождя, вода прячется в тень, уходит в землю. Короткий стук в дверь и шаги прерывают размышления Алексея Павловича.
– Ради Бога, дорогой, простите! – виноватым голосом с порога произносит Волошский. – Я втянул вас в такую авантюру, мне нет прощения, но кто мог предположить, что банальная колючка так ядовита?
– Невероятность события априори нивелирует вину, – с улыбкой ответил Снегирев. – Я не в обиде.
– Точно? Вы сняли камень с моей души. Но все равно происшедшее ужасно, вы могли погибнуть!
– Так ведь не погиб. Плюньте, доктор. Кстати, что за яд?
Волошский усаживается на складной стульчик, локти по-хозяйски укладываются на столик. Алексей Павлович только сейчас замечает, что ученый ботаник коротко подстрижен, волосы торчат, как иголки у испуганного ежа, отчего и лицо приобрело оттенок легкого изумления.
– Черт его знает! Вроде кураре, но гораздо сильнее. Врачи всерьез опасались за вашу жизнь, потому что противоядия не было. Вам сделали переливание крови, ввели в искусственную кому, что бы замедлить все процессы в организме.
– А как же…
– Вы оказались сильнее. Другого объяснения нет.
– Ну, а растение нашли? Колючка-то чья?
– А вот это вопрос отдельный и очень интересный, – со смущенной улыбкой ответил Волошский. – Колючка принадлежит растению семейства carduus, по-нашему чертополох. Обычный сорняк, в этих краях встречается крайне редко, так как не любить влажность. Видимо, какой-то местный сорт. Обладает длинными колючками и растет в труднодоступных местах где посуше. Например, на склонах каменистых холмов. Вообще, очень интересная тема, Алексей Павлович! – восклицает Волошский, он явно намеревается обсуждать тему колючки дальше.
– Минутку, док! Больше никто не пострадал? Эта студентка Наташа…
– Нет, что вы! Она опытный сотрудник, кандидат наук и мой заместитель, а вовсе не студентка.
– Вот даже как! – удивился Алексей. – А я думал, она всего лишь учится.
– Молодо выглядит, – отмахнулся Волошский.
Раздается стук в дверь, створка распахивается, в палату входит Наташа. В руках букет чрезвычайно ярких и пахучих местных цветов.
– Здравствуйте! Пришла вас проведать, – с улыбкой произносит девушка, на щеках появляется румянец. Волошский встает, галантно предлагает стул. Снегирев краснеет – на девушке легкие брюки, короткая маечка, загорелые плечи, на поясе нож, фонарик и фляга, волосы скрыты банданой и рыжей волной ниспадают на аккуратный рюкзачок – вся такая камуфляжно-военная! А он – Боже! - в мятой больничной пижаме, морда не брита, волосы дыбом, зубы не чищены – ну, полный пипец и попадалово! Наташа обводит взглядом комнату в поисках посудины для цветов. Алексей буквально выхватывает букет, по-женски прячет лицо в цветах. Получается глупо до чрезвычайности. У доктора наук округляются глаза, девушка удивленно поднимает брови.
– Мои любимые цветы! – бубнит Алексей Павлович в букет. – Большое вам спасибо.
– Ага, – кивает Волошский. – Интересное сочетание цвета и запахов.
– Рада, что вам понравилось. Вы уже поправились? – улыбнулась Наташа.
– Полностью! Готов к новым приключениям! – выпалил Алексей Павлович.
От цветочной вони голова кружится, во рту появляется горький привкус, какие-то пестики с тычинками в нос лезут – не расчихаться бы!
– Ну что вы, об этом не может быть и речи! – трясет головой Волошский. – После всего того, что …
– А что случилось-то? – возражает Алексей Павлович, незаметно сплевывая лепестки. – Пустяковое … тьфу! … отравление, жив здоров.
– Пустяковое? Да меня хотели живьем сожрать из-за вас! Начальник штаба базы едва рассудка не лишился, когда узнал, что проверяющий из столицы чуть было не погиб, – всплеснул руками Волошский. – Нет уж, дорогой товарищ, поскучайте в номере.
– Едва не считается, – решительно произносит Алексей Павлович. Букет отодвигается  прочь, на носу виснет желтый лепесток, физиономия припорошена цветочной пыльцой, как мукой, наискосок по лбу торопливо бежит козявка. – И вообще, ваш начальник штаба мне не указ. Может, я хочу проверить, как используется казенное имущество при проведении операций за пределами базы?
– Да? Ну, вообще-то, ваше присутствие не будет лишним. Но начальство...
– Да плюньте на них. Вы же не военный, вам постольку-поскольку командиры с уставами. Мне тоже. Когда едем?
– Э-э, видите ли Алексей Павлович, мы зашли к вам перед отлетом, машина уже под парами…
– Чудесно! Соблаговолите выйти вон и подождать минутку под окнами. Я пулей!

 Наспех одеваясь, Алексей Павлович заметил, что за время болезни прилично сбросил вес, живот уже не вываливается, щеки при ходьбе не трясутся, в теле появилась приятная легкость. Настроение поднялось до небес!
– Оказывается, яд кураре – лучшее средство для похудения! – бормотал счастливый Снегирев, вылезая из больничной палаты через окно. – Парацельс был прав, дело в дозе.

Вертолет ныряет в зеленый колодец пропасти, словно идет в атаку. От ускорения захватывает дух, ноет низ живота и закладывает уши. Пилотам хоть бы что, солдаты спокойны, студенты бледнеют и нервно улыбаются. Алексей Павлович безмятежно улыбается – он похудел, черт возьми! Сбылись мечты, ночные грезы обрели реальность и … и что еще-то? А ничо! В смысле, еще пару килограммчиков прочь и хрен с ней, с рифмой!
– Неужели вам не страшно? – совсем рядом слышится нервный женский голос.
– Ничуть, Наташенька! – отвечает Снегирев. – Ничего, что я так фамильярен? – спохватывается он.
– Мне не до этого!
– Вот как? Значит, я могу предложить вам выйти за меня замуж и вы согласитесь?
– Мы падаем! – взвизгивает девушка. – Нет времени замуж выходить!
Пилот выравнивает машину, гул двигателей стихает, пропадает надсадный рев и свист ветра.
– Паразиты! Разве можно так летать? – возмущается Наташа.
– Это военные пилоты, они иначе не умеют, – смеется Алексей.
Вертолет на мгновение зависает в воздухе, затем начинает опускаться вниз. Шасси касаются земли, машина мягко покачивается, рев двигателей уменьшается и вертолет грузно проседает всем телом. Алексей одним движением отстегивает ремни безопасности. Наташа дрожащими пальцами сжимает пряжку.
– Я помогу, – говорит Алексей и одним пальцем открывает замок.
– Спасибо. Вы сильно изменились, Алексей Павлович, – замечает Наташа.
– О, мы на земле и снова на вы?
– Это по привычке, – улыбнулась девушка. – Но ты действительно очень изменился.
– Счастливая колючка, – бормочет Алексей, подхватывая сумку Наташи. – Волшебный эликсир кураре!
– Что?
– Потом объясню, давайте работать.

                ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, Раевский

Ранним утром на сухую землю обрушился короткий злой дождь. Вода смыла пыль, освежила зелень травы, очистила воздух от пыли. Тучи уходят за горизонт, небо наливается синью, желтый лик светила пылает огнем и жаром – лето! Но законы подлости не зависят от времени дня или года, температура воздуха и влажность тоже не влияют. Если день не задался с утра – сиди тихо и не делай резких движений, хуже будет! Трамвай застрял в пробке, затем сломалось маршрутное такси и пришлось топать ногами. Потный и злой Денис шагает на работу, в душе теплится надежда, что начальства еще нет – куда ему торопиться-то, начальству? – увы, все в сборе. Мало того, собрались перед строительной конторой, резко контрастируя дорогими костюмами с общим унылым фоном. Оранжевые каски придают карнавальный вид группе серьезных мужчин в темных костюмах, один только прораб одет нормально – застиранная спецуха и белый исцарапанный шлем с широкими краями. Поодаль недовольно бурчит дизельный мотор колесного тягача, аппарель сброшена на землю. При появлении Дениса “костюмы” как по команде поворачиваются, слышится осуждающий голос прораба:
– Вот он, студент. Явился!
Денис понял – ждали его! Судя по всему, что-то произошло, экскаватор срочно нужен на другом участке - для того и тягач здесь! - и начальство тут как тут, решает внезапно возникшие проблемы. “Сейчас начнется!” – мелькнула мысль. Против ожидания начальство не рассердилось. Видимо, слово “студент” сыграло роль. Руководство, оно тоже не с луны свалилось, сами когда-то учились и работали.
– Да ладно вам, Николай Фомич, – машет рукой главный инженер. – Парень в библиотеке задержался, наверно.
– С библиотекаршей он задержался! – пробурчал прораб.
– И это нужно. В любом случае решение мы еще не приняли, так что парень курил бы в сторонке.
– Он не курит.
– Тем более! Молодой человек, у вас пять минут на сборы, машину на платформу, – командует главный инженер.
 В голосе нет раздражения и Денис тотчас вспрял духом. Через полторы минуты он уже выходил из подсобки в полном “вооружении” – оранжевая роба, белый шейный платок, дабы воротничок не пачкался быстро, каска, чемоданчик с инструментом (с ремонтниками напряг, лучше самому мелкие неисправности устранять). Еще через минуту экскаватор осторожно подползает к платформе. Денис управляет машиной легко, на лице нет и тени растерянности или смущения.
– Молодец! Как солдат профессионал первого класса! – одобрительно произносит главный инженер.
Все знали, что в молодости главный отслужил пять лет по контракту в пехоте, воевал и был ранен, к военным относился с теплотой. Окружающие закивали, на лицах появились улыбки.
– Николай Фомич, ставьте задачу парню и приступайте к работе на участке. Траншею дороете потом, надо господам ученым помочь.
– Будет сделано, Петрович, – кивает прораб и делает замысловатый знак рукой Денису, что значит – ставь машину на платформу и подойди ко мне.
Водитель тягача был неразговорчив, Дениса это вполне устраивало. Тяжелая машина неторопливо ползет по дороге. Мимо плывет зеленая полоса деревьев, проносятся легковые автомобили, маршрутные такси и даже автобусы обгоняют легко и уверенно, будто они прогулочные катера. На крыше тягача мельтешат оранжевые огни, фары горят дальним светом, мотор рычит ровно и мощно, как и положено по настоящему сильной машине. Задачу прораб поставил просто и незамысловато – будешь копать. И все! Тягач доставит твой экскаватор куда-то на окраину, где ведут раскопки археологи. Где рыть и как рыть, они скажут. “Ну и ладно, – думает Денис. – Так даже лучше. Зарплата идет, а рыть в поле одно удовольствие – ни подземных кабелей, ни труб, ни обломков бетонных плит. В городе копать геморрой”.
Тягач с трудом взбирается на пустырь по раскисшей после дождя земле. Пока водитель ставит упоры и опускает аппарель, Денис оглядывается. Похоже на заброшенное футбольное поле, изрытое вдоль и поперек. Неподалеку тарахтит дизель генератор, над землей стелется мутная пелена выхлопных газов, запах горелой солярки раздражает обоняние. Многочисленные ямы и канавы соединяются замысловатыми ходами сообщений, словно здешние археологи готовятся к долговременной круговой обороне. Мотоблоки на гусеничном ходу суетливо царапают маленькими ковшами землю, выгребая за раз чуть больше одной совковой лопаты. Моторы рычат и кашляют, за пультом управления сидят мальчики или девочки студенты, выражения лиц страдальчески героические.
– Молодой человек! – раздается возглас за спиной.
Денис оборачивается.
– Вы оператор … э-э … копательной машины?
Спрашивает пожилой мужчина внешности … ну, в общем, так выглядят водители руками, т.е. начальники – слегка запачканные грязью ботинки с высокими берцами, чистенький костюм из ткани мышиного цвета фасона “military”, шляпа с широкими полями для защиты от солнца. Облик мушкетероковбоя дополняют очки в брутальной металлической оправе, модель “авиатор” с градиентными линзами. Брыластое лицо излучает доброжелательность, гладкая кожа удобрена питательным кремом и каждая складочка дышит ароматом дорогой туалетной воды.
“Клоун!” – мелькнула мысль, рот раскрылся для озвучивания, но второе “я” быстро вспомнило, что это за “фрукт” и где видело. Трезвый голос внутри одернул: Ректор!!!
Каждый студент знает, как опасно шутить с ректором, поэтому Денис только сглотнул и вежливо потряс головой – он самый.
– Чудесно! – бархатным баритоном отвечает ректор. – Конкретную задачу вам поставит Инна Сергеевна.
Из-за широкой спины ректора появляется … Инна! Женщина быстро справляется со смущением, только щеки еще долго остаются розовыми. Ректор удаляется, орлиным взором окидывая раскопки, замечая каждую мелочь, отмечая недостатки, поощряя старательных и осуждая ленивых.
– Ты здесь? Вот уж не ожидал! – удивился Денис.
– Ректор любитель археологии, ты не знал?
– Знал, но здесь-то чего искать? И при чем тут преподаватель химии?
– Во время войны здесь располагался административный корпус Совета Федерации. Его уничтожил бомбой летающий робот.
Денис пожимает плечами, на лице появляется выражение типа “и чё?”. Инна уже успокоилась, в голосе появляются нотки раздражения.
– Здесь располагался архив!
– А-а, ладно, пороемся, – машет рукой Денис. – Так при чем здесь преподаватель химии, ты не ответила.
– Ректор попросил.
В голосе женщины проступает явное напряжение и Денис отступает с расспросами.
– Эй, парень! Забирай экскаватор, освободи мне машину! – кричит водитель тягача.
– Сейчас! Где копать, товарищ начальник?
– На площадке, огороженной красной лентой. Видишь? Во-он там! – указывает пальчиком Инна.
– Понял.
Желто-черная машина осторожно сползает с платформы. Широкие гусеницы вдавливаются в мягкую землю, экскаватор неторопливо ползет в указанном направлении. Площадка невелика, десять на десять. Грунт надо снимать равномерно, со всей поверхности, при обнаружении подозрительного предмета работу немедленно останавливать, дабы дежурящие неподалеку археологи – студенты балбесы дневного отделения, - могли разобраться, что нашли.
Денис устанавливает уровень глубины один метр, выводит на монитор схему движения машины в пределах площадки, включает автопилот. Все, можно смотреть кино или слушать музыку, умная машина будет работать сама. Можно даже из кабины выйти. Если что, экскаватор остановится по команде со смартфона. Денис нажимает кнопку электропривода, кресло опускает спинку и слегка приподнимается. Мелкие капли появляются на стекле, белесые тучи опять изливают небесное горе на грешную землю. Инна некоторое время стоит на краю площадки, затем покрывает голову капюшоном, медленно бредет к навесу, под которым расположились столы с аппаратурой, какие-то ящики и шкафы. Там же, в плетеном кресле сидит ректор. Он поднимается, радушным жестом предлагает сесть. Завязывается беседа, ректор в чем-то убеждает Инну, кладет руки на плечи, берет за руки. Денис смотрит на все это с нарастающим удивлением – так не разговаривают с посторонними людьми, с подчиненными! Разве что убалтывает поработать бесплатно месяц другой.
Женщина чувствует себя явно не уютно. Сидя в кабине экскаватора, Денис ощущает тревогу, появляется желание бросить работу и прийти на помощь… Интересно, какую? Мало ли о чем разговаривают взрослые самостоятельные люди, тем более связанные рабочими отношениями. Проблемы решают, а тут возникает пацан студент, вмешивается в разговор. И чей? Ректора и преподавателя!  Денис все это понимал, но что-то в этой беседе его настораживало, как-то уж слишком эмоционально все происходит. Ректор убирает руку с плеча Инны. Кроме их, под навесом никого нет. С улыбкой на сытом лице, неторопливо -  в соответствии с важностью момента! - из внутреннего кармана куртки ректор извлекает красную коробочку, поднимает крышку. Даже в тусклом свете пасмурного дня виден блеск благородного камня в золотой оправе!  Кольцо обнимает безымянный палец на правой руке Инны. Спина горбится, голова опускается, женщина сжимается, словно в спину внезапно дует ледяной ветер и холод давит железными лапами слабое тело.
– Да он ей замуж предлагает!!! – забыв обо всем, кричит Денис в кабине.
Пальцы впиваются в дверную рукоять, рука дергается в разные стороны, дверца не открывается, Денис в ярости хочет разбить окно, но ремни безопасности мешают … экскаватор проседает, гусеницы проваливаются сквозь расступающуюся землю. Машина стремительно уходит вниз, система безопасности отключает двигатель. В наступившей тишине со страшным хрустом ломается стрела, экскаватор заваливает вбок и назад, скрежет рвущегося металла оглушает. Денис видит, как совсем рядом за чудом уцелевшим стеклом плывут вверх острые края бетонных плит с кривыми клыками ржавой арматуры. Массивный корпус и гусеницы предохраняют кабину от соприкосновения, иначе ее растерло бы по камням, как морковку на терке. На мгновение движение замедляется, прекращается скрежет и треск. Машина зависает в кромешной тьме, только в кабине горит свет от аккумулятора. Что-то щелкает раз за разом, громко и страшно – гусеницы рвутся, понял Денис. В следующее мгновение экскаватор срывается и несется вниз, словно лифт, у которого оборвались все тросы разом. Гаснет свет, машина медленно переворачивается кабиной вниз… огрызок стрелы цепляется за выступ. Экскаватор делает кульбит, в следующее мгновение происходит соприкосновение с дном пропасти – так решил было Денис. Удар сотрясает корпус, лобовое стекло кабины разлетается мелкими брызгами. Однако машина не останавливается, слышен короткий хруст, пыль наполняет кабину, экскаватор проваливается. Падение продолжается, но уже не так стремительно. Опять удар, слышен скрежет раздираемого металла и снова падение. “Межэтажные перекрытия! – понял Денис. – Я провалился в какое-то подземное сооружение! Но откуда оно в чистом поле?”
Удары следуют один за другим через равные промежутки. Падение замедляется и в конце концов изуродованная машина застревает в каменном колодце, достигнув дна – последний удар был глухим. В кромешной тьме слышно, как барабанят по крыше чудом уцелевшей кабины мелкие камешки, сыплется песок в щели, в пыльном воздухе резко пахнет аккумуляторной кислотой и соляркой. Денис полулежит в кресле, ремни безопасности плотно облегают тело – автоматика затянула по самое немогу! Похоже, это и спасло, иначе просто вывалился бы. Немного побаливает спина, но это ерунда по сравнению с  тем, что могло получиться, если бы кресло было жестким и без амортизаторов. А прораб, гад ползучий, бухтел – чего, мол, в экскаватор офисное кресло поставили. Попроще надо, пожестче, а то разбалуются работяги, чего доброго, права начнут качать. Козел прокуренный!
Пальцы касаются замка, железо приятно холодит кожу, щелкает стальной зацеп. Замок размыкает челюсти, ремни падают на пол. Денис медленно, чтобы не удариться в полной темноте, поднимается с кресла. Где-то тут должна быть дверь, однако нога проваливается в пустоту. Кое-как, медленно, чертыхаясь и кряхтя, словно столетний дед, Денис выбирается из машины. Тьма вокруг такая, что не надо открывать глаза – зрение не нужно. Воображение тотчас рисует страшилки из фильмов и книг – он стоит на маленьком выступе, шаг в сторону – провал, бездонная пропасть, вход в ад, в безвременье, в другое измерение и т.д. и т.п. А там чудища всякие-разные и почему-то голодные. В других измерениях с продовольствием туго? Или другой вариант: он – с экскаватором! – в подземелье, вокруг копошатся обитатели вечной тьмы и опять голодные. Вообще-то, если рядом падает экскаватор, то любое существо как минимум будет напугано до икоты и насчет покушать думать не станет. Но режиссеры и сочинители “рОманов” так не думают, ибо сами кушать хотят. Выдают такую чушь, что сразу возникает вопрос –  что они курят?
 Денис переминается с ноги на ногу, заодно проверяя, целы ли кости. Все на месте, ничего не оторвалось, жить можно! Только вот как, если ни хрена не видно?
– Где-то тут мой чемоданчик. И в нем фонарик… ага, вот! – бормочет Денис.
В чемоданчике сложен инструмент для срочного и несложного ремонта. Денис всегда держал комплект в порядке и теперь это здорово пригодилось. Налобный фонарь зажигается, будто глаз циклопа. Световой раструб показывает сморщенную, как сухая груша, кабину. Тянется вверх огрызок стрелы, словно высохшая рука мертвеца. Совсем рядом серые от пыли стены из бетона, выше черная дыра в мешанине плит, перекрытий и арматурных прутьев. Конца дыры – или начала? – не видно, свет тонет в темноте. И пыль, густая, как базарная сметана, пыль. Повсюду и на всем. Денис закрывает лицо шейным платком, сдвигает на затылок каску, иначе фонарь сползает на глаза.
Помещение очень велико. Похоже на подземный гараж, только машин не видно.
– Откуда тут взялся подземный гараж? – размышляет вслух Денис. – Да еще так глубоко? До города десять верст, кому понадобилось строить тут? Или это не совсем гараж? Тогда что, кинозал? Или теннисный корт? Вроде здание архива говорили.
Пыль медленно оседает, из серой мути проступают очертания стен. Пучки кабелей, трубопроводы, воздуховоды тянутся бесконечными трассами, исчезают и появляются вновь.
– В обычном доме таких подвалов не бывает! – шепчет Денис.

                ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, Снегирев

Солдаты занимают привычные места, студенты расходятся по зарослям в поисках необыкновенного плюща. Волошский располагается за складным столиком с компьютером. На столешнице появляется термос, стопка пластиковых стаканчиков.
– Алексей Павлович, хотите кофе? Настоящий, не растворимый суррогат.
– Я гурман, доктор, – отзывается Алексей. – Предпочитают со сливками и ванильным сахаром.
– А на халяву? – смеется Волошский.
– Я тоже хочу докторской халявы! – восклицает Наташа. Она несет обеими руками очень странное растение, похожее на обрывок поливочного шланга с широким раструбом, в которые без труда можно сунуть кулак. У Волошского округляются глаза, на стол падает крышка термоса, оглашая окрестности металлическим звоном. Доктор наук вскакивает, словно его оса ужалила в багажник, Алексей едва успевает подхватить термос с кофе.
– Где вы нашли это прекрасное чудовище!? – вопит Волошский.
– Там, – нарочито небрежно кивает Наташа куда-то вбок и назад.
– Черт меня забери, это же Nepenthes attenboroughii! – взволнованно бормочет доктор наук, разглядывая “шланг”. – Зачем сорвали? Почему меня не позвали!?
– Он был сорван, – стала оправдываться Наташа. – Валялся в траве.
– Значит, студенты … вот засранцы пустоголовые! Только об одном думают! Ну, я им покажу на экзаменах кузькину мать с многодетными родственниками!!! – рычит Волошский, размахивая руками и подпрыгивая, словно исполняет сложный ритуал вызывания духов кузьки, его матери и родственников с детьми.
– Эй-эй, док! Студенты всего лишь дети! – со смехом восклицает Алексей. – А что такого необыкновенного в этом непентусе аттенборо?
– Все! Все необыкновенное! Это один … это одно из самых крупных растений хищников, даже крыс глотает. Обитает в горах на филиппинских островах, встречается только там и нигде больше, – объясняет Волошский, успокаиваясь. – Здесь его не может быть, мы находимся ниже уровня моря, совершенно другие условия, влажность не та … не может его здесь быть никак!
– Но оно есть и с этим не поспоришь. Увы, мой друг, суха теория, а древо жизнь бурно зеленеет! Хотите кофе, доктор?
– Идите к черту, Алексей Павлович.
Снегирев смеется. Легкое дуновение ветра несет аромат горячего кофе, смешивает его с запахами цветов и травы, добавляет толику влажной пыли водопада. Волошский глубоко, всей грудью вдыхает необыкновенный воздух, закидывает голову назад, разводит руки и поднимается на цыпочки. Наташа обходит по кругу доктора наук, который то ли медитировать собрался, то ли матом ругаться, кладет на стол растение. Поверхность раструба масляниста на вид, источает дурной запах и покрыта фиолетовыми пятнами.
– Гадость какая! – кривится Алексей.
– Т-сс … молчите! – делает страшное лицо Наташа. – Доктор вас живьем съест.
– Да-да, и кофиём запью! – отзывается Волошский.
Он подходит к столу, внимательно рассматривает растение со всех сторон, даже нюхает. Затем достает смарт и делает несколько снимков, которые тут же отсылает.
– М-да, древо жизни… идемте, Наталья Владимировна, покажете мне, где нашли. Возможно, неподалеку обнаружим корневище. А вы, Алексей Павлович, пока разливайте и достаньте бутерброды из сумки. И прикажите студентам собраться, может понадобиться их помощь.
Алексей хмыкает, пожимает плечами. Смарт, в базу которого предварительно “вбиты” номера всех членов экспедиции, нажатием кнопки посылает циркулярный сигнал сбора. Сумка с припасами прячется под столом, пришлось стать на четвереньки. По раздутому боку ползет крупный усатый жук и Алексей вынужден напялить очки, что бы рассмотреть – вдруг ядовитый! Да нет, жук как жук… мелькает тень, нечто тяжелое падает на стол, отчего столешница трещит и прогибается посередине. Жук исчезает, на его месте появляется громадная рваная дыра, выплескиваются наружу хлебные крошки, клочья салфеток и брызги майонеза. Грохочет пулеметная очередь, пули визжат над головой. Ножка подламывается, стол кренится. Через край свешивается окровавленная голова настоящего чудовища, оскаленная пасть истекает слюной, дышит смрадом, желтые клыки размером с мизинец взрослого человека угрожающе целятся прямо в лицо Алексея.
– Отходим! Все к вертушке! – раздается крик сержанта.
Тишина исчезает под напором выстрелов, криков людей и рева чудовищ. Алексей Павлович сидит под столом, как кот на песке, только головой вращает. Видно, как со всех сторон сбегаются люди, за ними гонятся странные существа, покрытые серебристой шерстью с темными пятнами, как у гиен. Очень похожи на человека, но с собачьими головами. Твари очень быстры, двигаются на задних лапах, изредка помогая передними. Мешают гладкие камни, которые рассыпаны по земле. Капли воды делают их скользкими и собакоголовые чудища промахиваются, прыгая на людей. Но не всегда – трех студентов сбивают с ног. Твари мгновенно перегрызают горло, ломают и вырывают конечности. Люди умирают быстро, их крики заглушает довольное рычание чудовищ.
Алексей Павлович оглядывается – совсем рядом - руку протянуть! – висит мертвая голова клыкастой твари. “Господи, да это же павиан! – понимает Снегирев. – Только какой-то странный, больше на человека похож. Это гибрид, генномодифицированный организм! Но откуда здесь …” Пулеметная очередь оглушающе гремит прямо над головой. Блестящие новенькой латунью гильзы сыплются чуть ли не на голову, раскаленный металл шипит и пускает облачка пара, касаясь влажной земли. Лабораторный стол отлетает, будто сорванный ураганом, голос пулеметчика рычит прямо в ухо:
– Убирайся отсюда!!!
В следующее мгновение солдат валится с ног, пулемет падает прямо перед лицом Алексея Павловича, хищно вонзив сошки в землю. Глухо лязгает патронная коробка, запах сгоревшего пороха проникает в легкие. Время останавливает стремительное течение, звуки боя сливаются в краткий гул и только железный лязг патронной коробки звучит в ушах, будто приказывает металлическим голосом – бери!
– Возьми! – шепчет немеющими губами Снегирев, чувствуя, что немеют пальцы и руки наливаются тяжелой водой. Инстинкт труса говорит, что оружие брать нельзя, убьют, а у безоружного есть шанс вымолить жизнь. Вываляться в грязи, облизать ноги врага и плачущим, прерывающимся от рыданий голосом выпросить жизнь. Пусть ничтожную, мерзкую и никому, кроме тебя самого, ненужную, но все же жизнь, хоть какую-то форму существования белкового тела. Стыд не дым, глаза не выест, брань на вороту не виснет и так далее…
– Бери пулемет, трус!!! – кричит Снегирев так, что срывает голос и последнее слово фразы сливается в утробный рык. Ожившие пальцы сжимают рукоять, палец ложится на спусковой крючок, левая рука удерживает ствол за скобу. Но вскочить и принять позу рэмбы из популярного старого фильма не получилось. Пулемет оказался неожиданно тяжелым, даже странно, как невысокий солдат с ним управлялся. Алексей невольно оглядывается на лежащего без движения парня, с удивлением замечает что крови нет, вообще ран не видно! Только из шеи под скулой торчит знакомый шип, вонзившийся точно в то место, где проходит сонная артерия. Павианы, даже человекоподобные, не умеют стрелять ядовитыми шипами! По телу пробегает холодная волна. Напрягая все силы Алексей Павлович пытается вскинуть ствол повыше, от усилий ноги подгибаются. Они бы вовсе разъехались на мягкой земле, но альпинистские шипы не дают. Палец невольно жмет курок и пулемет послушно изрыгает железо и пламя. Сноп огня вырывается из ствола, приклад толкает в плечо и оружие в точном соответствии с законами физики неудержимо задирается к небу. Алексей Павлович в панике хочет удержать пулемет, но не получается, он сильнее! Черное тело заслоняет небо, Снегирев поднимает взгляд – здоровенная, как осенняя свинья, полуобезьяна-получеловек, летит прямо на него, вытянув когтистые лапы, пасть разинута и клыки вот-вот разорвут в клочья. Продолжая стрелять, пулемет задирается выше и Алексей Павлович видит, как пули вырывают из туловища обезьяны куски мяса вместе со шкурой, грудь покрывается кровавыми дырами. Пули пробивают голову, кроша клыки и лобную кость, как сосульки. Волосатая тварь умирает в прыжке и Снегиреву остается только сделать шаг в сторону, чтобы не быть сбитым с ног. Нога упирается во что-то, Алексей Павлович теряет равновесие и только большой плоский камень спасает его от позорного падения. Пулемет умолкает, сошки касаются каменного стола, Алексей Павлович упирается боком и замирает на месте. Чуть ниже, по тропе торопливо карабкаются на четвереньках мутанты. Они мельче и не такие прыгучие, как те, что нападали первыми, но не менее опасны. До них всего два десятка шагов, раздумывать некогда. Приклад упирается в плечо, палец жмет на спусковой крючок. Снегирев расстреливает противника короткими очередями, интуитивно понимая, что непрерывная пальба проку не принесет. Тварей буквально сметает с тропы, мертвые тела катятся кубарем вниз, оставляя пятна крови и клочья шерсти. Справа в кустах краем глаза замечает шевеление, пулемет поворачивается… из высокой травы выскакивает Волошский, держа за руку Наташу. Следом за ними шустро ковыляет на трех лапах мутант, морда и грудь в крови, передняя лапа прижата к груди, в когтях зажат клочок камуфляжной ткани.
Снегирев короткой очередью срезает полголовы, длинной прочесывает заросли, в которых заметно движение. Пули летят в опасной близости от Волошского и Наташи, но они не обращают внимания. Пробегая мимо, доктор наук замечает Снегирева, поднимает большой палец вверх. У Наташи округляются глаза и даже рот открывается от удивления – видимо, девушка никак не ожидала увидеть Алексея Павловича бойцом.
… мало иной раз надо, чтобы изменилась жизнь! Взгляд, мимоходом брошенное слово. Или возглас, короткая фраза. Даже молчание. Человек, мгновение назад умиравший, встает. Пропадает страх перед смертью. Раны заживают, мышцы наливаются силой, зрение и слух обостряются. Растерянное стадо трусов и слабаков превращается в непобедимую армию и враги, казавшиеся несокрушимыми, отступают в панике. Раны победителей заживают на глазах, побежденных убивают даже царапины. Человек не просто так появляется на свет, он рождается в крови и боли, живет на краю, ибо грань между жизнью и смертью почти не видна. Только трус и негодяй хочет умереть в постели, в окружении алчных родственников, изнемогающих от желания прибрать к рукам как можно больше и не делиться ни с …
Остатки ничтожного страха за собственную жизнь пропадают. Отовсюду слышны выстрелы, солдаты отражают нападение. Сверху взревывает двигателем вертолет, несущий винт рвет воздух в клочья. Пора уходить – понимает Алексей. Пулемет заметно полегчал, опустевшая лента волочится по земле и путается под ногами, из зарослей появляются новые твари. Солдаты отступают к вертолету, отстреливаясь короткими очередями. Алексей швыряет пулемет за спину, коробка больно упирается железным углом в лопатку. Пулеметчик лежит без движения, лицо белое, словно обсыпано мукой, глаза полузакрыты, по телу пробегают волны дрожи. Нельзя бросать солдата, он еще жив! Алексей подхватывает парня, просунув руки подмышками и тащит по склону вверх. Взгляд невольно останавливается на проклятой игле, которая торчит из шеи. Снегирев зубами вырывает шип, рот наполняется горечью, язык и десны немеют. Яд проникает через кожу! – запоздало понимает Алексей, но уже поздно.
– И черт с ним! – злобно бурчит Снегирев. – Один раз не сдох и второй выкарабкаюсь.
Раненый  солдат невыносимо тяжел, на влажной земле остаются глубокие борозды от каблуков. Алексей впервые с благодарностью помянул свои альпинистские ботинки – без шипов скользил бы! Несколько мутантов устремляются к людям, рыча и взвизгивая от злости и нетерпения. Твари соображают, не бегут плотной толпой, движутся россыпью, прячась за камнями и земляными уступами. Полулюди прыгают, как гигантские блохи, отталкиваясь всеми четырьмя конечностями, а приземляясь, прижимаются к земле и опять прыгают. Попасть в такую цель почти невозможно даже вблизи. Вдобавок уроды перемещаются таким образом, чтобы человек с пулеметом за спиной и раненым был между ними и солдатами. Пули свистят совсем рядом, автоматчики вынуждены бить вплотную. Несколько тварей падает, но остальные продолжают двигаться. В какое-то мгновение Снегирев понимает, что все, остается последний прыжок и им не спастись. Разжимаются пальцы, раненый опускается на землю. Пулемет оказывается в руках, остывший ствол приятно охлаждает ладони. Первую тварь Алексей сбивает на лету, словно теннисный мячик. Короткий хруст возвещает, что голова проломлена. Мутант падает на землю, тело содрогается в конвульсии. Второй получает удар наотмашь, дробятся кости предплечья, гадина кубарем катится по склону, вереща от боли. Третий и четвертый останавливаются, не решаясь приблизиться к страшному человеку. Их страх скоро пройдет, они лишь выбирают удобный момент, когда человек опустит оружие и возьмется за раненого.
За спиной хлестко звучат выстрелы, мутанты падают с пробитыми головами, двое солдат подбегают к Алексею.
– Уходим, живо! – командует один из них.
Хватают раненого, бегут к вертолету. Алексей следует за ними. Все уже в салоне, вертолет не касается земли, остались считанные шаги. За спиной раздается визг и топот, Алексей оборачивается. Целая стая тварей мчится не разбирая дороги прямо на них.
– Бегом! – бросает Алексей солдатам.
Палец ложится на спусковой крючок, приклад прижимается к боку. Короткие злые очереди выбивают обезьян одну за другой, убитые сбивают с ног живых, но твари приближаются. Когда остаются считанные шаги, Алексей опускается на одно колено, левой рукой перехватывает сошки и длинная очередь веером сметает все живое. Стихает грохот выстрелов, сквозь шум вертолетного двигателя еле слышен крик сержанта:
– Бросай все, мужик! Бегом сюда!
Снегирев и сам понимает, что делать больше нечего – пулемет пуст, а мутанты вот-вот опять бросятся в атаку – дурные, что ли? Ведь столько убито, а им хоть бы что. Ни у людей, ни у животных так не бывает! Бегом, мысленно проклиная тяжелые ботинки, Алексей мчится к вертолету. Когда до протянутых рук остается шаг, спину под левой лопаткой пронзает острая боль…

                ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, Раевский

Потревоженная пыль клубится над полом, словно бестелесное инопланетное существо. Серая масса, которая способна принимать любые очертания или формы. Пыль редеет, сквозь серый туман видна неровная поверхность пола. Будто маленькие барханы на песчаной поверхности. Денис неподвижно стоит несколько бесконечных минут, не решаясь сделать шаг. Очень уж подозрительно выглядят некоторые из этих “барханов”!
– Черт! – тихо, словно его могут услышать, произносит Денис. – Да это же кладбище!!!
Пол буквально усыпан человеческими останками. Мумифицированные трупы лежат вповалку под стенами, словно чья-то заботливая рука сгребла их, как шахматные фигуры. Скелеты, обтянутые кожей. Топорщатся клочья одежды, под слоем пыли невозможно разглядеть цвет и угадать фасон. Можно только предположить, что большинство в камуфляжной униформе. В основном, мужчины. Женщины в платьях или брючных костюмах. Есть и дети. Их немного, подростки, но видны останки и совсем малышей лет пяти. Маленький скелетик лежит прямо возле ног Дениса лицом вверх. Матросский костюмчик истлел, ткань расползлась, сквозь реберную решетку просвечивает позвоночник. Пустые глазницы смотрят Денису в глаза, будто спрашивают – почему,  почему такая несправедливость?
– Чушь! Ничего они не спрашивают! – бормочет Денис, отводя взгляд. – Сейчас, разыграется воображение. Слышать начну, видеть … потом разговоры пойдут. Это бомбоубежище, а не подземное кладбище. Бомбы завалили вход или разрушили вентиляцию. А, скорее всего, и то  и другое. Возможно, было использованы отравляющие вещества… блин!!!
Денис замирает соляным столбом, судорожно втягивает воздух носом, пытаясь уловить подозрительный запах. Легкие наполняются пылью, носоглотка невыносимо свербит. В абсолютной тишине чих получился, будто взрыв противотанковой мины. Аж искры из глаз сыпанули и тоненько запели комары в ушах. Второй чих получился чуть тише, но это уши заложило, а вообще бахнуло тоже прилично, даже скелетик вздрогнул и суматошно дернулись клочья одежды. Третий и четвертый чихи уже слабее – сил не осталось!
– А-а… дурак! – ругается Денис, вытирая рукавом сопли и слюни. – Типа ты знаешь, как пахнут боевые отравляющие вещества. Кто нюхнул, уже не расскажет!
Путешествовать по коллективной могиле не хотелось. Но и стоять на месте тоже не нужно – потревоженные падением тяжелого экскаватора перекрытия могли обрушиться в любую минуту.
– Надо сваливать отсюда. А куда? – задает вопрос Денис сам себе.
Налобный фонарь освещает завалы из трупов, просто ступить некуда. Денис только сейчас ощущает, что в подошвы рабочих ботинок упираются что-то твердое и это явно не камешки, а чьи-то кости. Где-то в глубине дыры, сквозь которую летел экскаватор, раздается подозрительный треск, слышны щелчки и хруст, словно некое существо величиной с корову спешит выбраться на волю. Ноги сами несут Дениса прочь от опасного места, он только смотрит вниз и старается не давить скелеты совсем уж так вот, как слон копытами. На руки, на ноги, на … ой, простите мужчина, сюда наступать не хотел, так получилось!
Адский грохот за спиной вынуждает сначала съежится, затем упасть на колени и обхватить голову руками. Что-то большое и тяжелое рухнуло в проход – еще один экскаватор, что-ли? – увлекая за собой поток мусора и обломков. Подземелье сотрясается от удара, с потолка сыплется песок, бетонные перекрытия расходятся, старые стены покрываются трещинами, кабельные магистрали и трубопроводы срываются с креплений, виснут, будто дохлые змеи. Кажется, что еще мгновение и все рухнет, похоронив мертвых и одного еще живого, но больше толчков не происходит и подземелье успокаивается. Тугая тишина нарушается только шорохом песка.
Денис уткнулся лицом в … ну, то место, где был живот, скажем так одного крупного дяди в дорогом костюме. Пряжка ремня из блестящего желтого металла больно упирается в лоб, спина затекла, колени невыносимо ломит – бетон и так не перина, так еще какие-то крошки попали! Долго находится в позе молящегося мусульманина невозможно, спина отвалится и колени треснут. Наверно, поэтому правоверные подкладывают коврик и периодически выпрямляются. Кряхтя, как столетний дед, выпучив глаза и уперевшись руками в пол, Денис становится на колени. Боль простреливает коленные чашечки навылет, затекшая спина отзывается радикулитным залпом. Денис валится на бок и несколько мгновение лежит в позе жука, притворившегося дохлым. Обломки костей немедленно впиваются в спину, радостно сообщая человеку, что он жив и его нервная система функционирует. Новый букет болевых ощущений придает сил, Денис поспешно поднимается с пола, оглядывается. В подвале мало что изменилось, если не считать громадного прямоугольного булыжника на месте экскаватора. Раздавленная машина жалобно тянется огрызком стрелы к невидимому небу, железные траки гусениц вывалились, будто языки висельников, стальные колеса смотрят в темноту серыми бельмами. Композиция присыпана обломками бетона, припорошена пылью и украшена гнутыми рогами арматуры.
– Современное искусство однако! – шепчет Денис, разглядывая булыжник. Пыль осела и при ближайшем рассмотрении видно, что это не камень, а сейф. Кому и для чего мог понадобиться сейф размером с дачный домик – загадка. Запорные штыри от удара лопнули, двери распахнулись, из чрева вывалились наружу какие-то блестящие бруски и пачки бумаг. Денис подходит ближе, фонарь услужливо показывает внутренности сейфа. От увиденного перехватывает дыхание – золото! Целая гора золотых брусков!! Какие-то бумаги сверху… блеск драгоценного металла затмил зрение – что мне бумага, блин, когда тут такое! Денис касается кончиками пальцев гладкой поверхности бруска, золото отзывается ласковой прохладой, желтый блеск ослепляет. Немногие могут похвастаться, что видели своими глазами столько золота, а уж владельцев и вовсе можно по пальцам пересчитать. А Денис был именно владельцем. И пусть он калиф на час, воспользоваться сокровищем не сможет – просто сдохнет в этой яме через несколько часов от жажды или задохнется. Все равно, сам факт обладания, даже кратковременного, буквально взрывает мозг, концентрация адреналина достигает максимума… словом, “прет неподеццки”!
Пальцы сами сжимают брусок, мышцы напрягаются, кусок золота приближается к лицу. “Словно крышка гроба! – мелькает в голове. – Снизу еще один такой и домовина готова”. Поверхность блестит, будто смазана маслом. Выпуклые буквы аббревиатуры изготовителя, три девятки пробы, оттиск печати владельца. “Что за UTIMCO? Название банка или начальные буквы слов, из которых состоит название? Скорее всего, второе. Ну и что это за утимко такое? – думает Денис. – Умка, утимка, ботинка…” Брусок тянет руки к земле, пальцы скользят, золото норовит выскользнуть из вспотевших ладоней. Все-таки двенадцать с половиной килограмм, без малого пуд! Денис небрежно швыряет брусок, золото отзывается злобным звоном, от которого ломит зубы и щекочет в ушах. Испарина скапливается над бровями, жирная капля пота катится по носу и виснет на кончике, как маленькая бомба. Денис поднимает с пола бумажку, скомканный лист царапает кожу, а хитрая капля ныряет в ноздрю.
– Тьфу, зараза! И так тошно, еще морду расцарапал, – ругается Денис в голос.
Сморкается в полуоторванный рукав, взгляд останавливается на россыпи бумажных листов. Это долговые обязательства или векселя, причем на предъявителя. Ценные бумаги разложены по пачкам в зависимости от стоимости. Есть по десять тысяч рублей, есть по сто. Пачки толстенькие, увесистые и … и вообще! Сразу видно, что это не деньги какие-то, а большее! Жизнь и смерть, знаки судьбы, страницы книги бытия без переплета – определение зависит от суммы кредита, которые предки брали, как сумасшедшие.
– Идиоты несчастные! – цедит сквозь зубы Денис. – Сгубили мир своей жадностью.
С потолка срывается булыжник размером с лошадиную голову,  с грохотом разламывается на кусочки об пол. От гула содрогается все подземелье, из трещин сыплется песок, совсем рядом страшно скрипит арматура. Денис невольно съеживается, в панике оглядывается. Луч фонаря мечется по стенам, с трудом пробиваясь сквозь пылевую завесу, но вокруг только камень, бежать некуда. Наступает тишина, только песок продолжает выползать из щелей с тихим шорохом. Денис садится на корточки, отупело глядит по сторонам. Наваливается усталость, появляется равнодушие к собственной судьбе.
– Ротшильд хренов! – шепчет он. – Случайно обрести богатство и тут же сдохнуть. М-да… а если подумать? Итак, я провалился в шахту грузового лифта, совмещенную с пассажирским – допустим. Нахожусь в самой нижней точке. Стены шахты обрушились, вылезти нельзя. Варианты – умереть от жажды, голода, задохнуться. Рассчитывать на спасателей не стоит, завал может быть толщиной в сотню метров. Интересное здание, – рассуждает вслух Денис. – Это ж какую ямищу надо выкопать, что бы все поместилось… Не отвлекайся, землекоп экскаваторный! Так, голод – сорок дней. Без воды – ну, трое четверо суток. Воздух – пара минут. Но две минуты давно прошли, а воздух есть. И довольно приличный. Значит…
Надежда загорается в душе, будто звезда в ночи. Денис мечется в подвале, чудом уворачиваясь от торчащих отовсюду железных прутьев. Острые грани камней и бетона целятся в голову, угрожая располосовать лицо, выколоть глаза и выбить зубы. Под ноги так и лезут булыжники, куски бетонных плит выставили клыки, трещины распахнули черные рты, но человек проходит мимо даже не глядя, чутье подсказывает, куда поставить ногу, когда нужно наклониться, где обойти. Хрустят кости, в прах рассыпаются скелеты, черепа раскалываются, как пустые орехи – плевать, им уже все равно! Подвал оказался гораздо большим, чем показалось вначале, Денис потратил около часа, прежде чем убедился, что выхода нет. Похоже, что сюда попадали только лифтом, лестница наверх не предусмотрена. Усталый и грязный, как черт подземный, Денис возвращается на старое место. Угасшая надежда лишает сил, ноги подгибаются, Денис садится прямо на высохший труп мужчины в дорогом костюме. Грудная клетка прогибается, но держит.
– Спасибо мужик! Ты настоящий друг, – глумливо бормочет Денис. – Видно, творога много кушал, кальция в костях достаточно. Только вот упирается мне в задницу … телефон что-ли?
В нагрудном кармане пиджака лежит нечто твердое, как железо, на ощупь похожее на древний мобильный телефон. Нимало не брезгуя, Денис запускает руку в истлевшую ткань. Искомый предмет проваливается между ребер. Пришлось сунуть руку с другой стороны, пальцы сразу наткнулись на металл.
– А вот и телефончик… может, работает?
Плоская, вытянутая кверху коробочка блеснула золотом. Денис хмыкнул, большой палец сдвигает крышку. Это пульт, понял Денис, всего лишь пульт дистанционного управления. Например, телевизором или мультиваркой. И как не нажать на кнопочки, ведь они такие выпуклые, с буквочками! Денис нажимает… тотчас гудят электромоторы, слышится скрежет металла, в непроглядной тьме загорается узкий лучик.
– Что за фигня? – шепчет Денис. – То есть, что за телефончик такой!?
Осторожно ступая, идет на свет. Подходит к куче камней, чуть не до потолка, источник света с другой стороны. Первая мысль – раскидать все к чертовой матери, но разум категорически заявляет – сдохнешь. Или клешни до локтей сотрешь. Надо залезть наверх и там как-то протиснуться. Денис карабкается по склону к потолку, затем ползет в узком промежутке под самым потолком метров двадцать. Голова упирается в кусок бетона. Свет пробивается сквозь узкую щель в потолке. Если разобрать завал, можно будет вылезти наверх.
– И что? Оказаться в комнате этажом выше? – спрашивает сам себя Денис. – Может, этим пультом настольную лампу включали!
Но даже так лучше, чем сидеть в подвале с трупами и Денис начинает разбирать камни. Булыжники легко поддаются, а это значит, что выше завала нет. Остается совсем немного, когда нечто железное и гремучее, как пустое ведро, рушится сверху. Подсветка фонарем показывает кусок вентиляционной трубы.
– Хорошо, что не на голову, – философски замечает Денис. – А если бы шкаф? Или вон, сейф?
Тычок рукой отправляет жестянку вверх и вбок, свет набирает силу, но источник пока не виден. Извиваясь, как придавленная ящерица, Денис выползает из дыры. Острые грани бетона цепляются за одежду, оранжевая роба трещит и рвется, холодные клыки арматурных прутьев в кровь дерут кожу. Но это такие мелочи по сравнению с тем, что видит Денис – раскрытые двери кабины лифта! Он вначале глазам не поверил, не может такого быть! Однако лифт материален, это не глюк и не голограмма на дорогущих обоях 3D. Все реально! Аварийная лампочка на потолке кабины горит тусклым желтоватым светом, светло-серый пластик на стенах отсвечивает масляным блеском, дверной проем горит во тьме, словно портал в иной мир.
– Белый квадрат Раевского! – потрясенно шепчет Денис. – В смысле, прямоугольник Дениса Витальевича Раевского! Если он еще и работает…
Лифт работал. Едва палец касается кнопки со стрелкой вверх, взвывает электромотор и кабина оживает. Двери смыкаются, лифт ползет прочь от подвала, чуть заметно покачиваясь. Не спеша, будто нехотя, издавая неприятные скрипы и стоны, но ползет и это нехитрое движение возвращает Дениса к жизни. Он стоит на полусогнутых ногах, глупо растопырив руки и вытаращив глаза, а выражение лица такое, словно зрит второе пришествие. Подъем продолжается несколько минут, время тянется, как хорошо пережеванная жвачка и обрывается легким толчком. Двери уползают, в кабину врывается влажный, пахнущий травой и болотом, воздух. На негнущихся ногах Денис выходит в темноту. Двери схлопываются, свет прячется в железном брюхе лифта, настает тишина. Спустя полминуты глаза адаптируются, из тьмы проступают очертания комнаты без мебели, серые стены в зеленой плесени и дверь. Железная, крашеная серой мостовой краской. Вместо ручки рулевое колесо. Денис с трудом поворачивает штурвал, резьбовое соединение упирается, сыплется ржавая пыль. Дверь открывается, Денис оказывается на обратном склоне холма. Там, наверху, слышны человеческие голоса, гудят моторы, а он здесь, в тишине и покое. Слабость наваливается, как снежный обвал. Ноги подгибаются, в ушах начинает тоненько звенеть – или это комары? – глаза слипаются. Денис глубоко вдыхает травяной воздух и ложится на землю, как кот у порога. В следующее мгновение он спит.


                ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, Снегирев

Сознание возвращается очень медленно, словно выныриваешь с большой глубины. Сияющая поверхность далеко, ты работаешь ластами изо всех сил, помогаешь руками, но вода расступается неохотно, тянет вниз, в синюю глубину. Потом ты застываешь в считанных сантиметрах от мира солнца и воздуха, вода не отпускает, как ни стараешься. Ты видишь голубое небо сквозь тонкий слой воды, будто через стекло. Пролетают чайки с изломанными крыльями, извилистые облака греются на солнце - внешний мир движется в такт с волной. Снегирев не столько видел, сколько ощущал окружающую среду: вот его волокут по земле, жесткие пальцы с тупыми когтями впиваются в предплечья, пропарывая шкуру до мяса. Падение, жесткий удар в лицо, вкус крови на губах. Опять тащат по земле, на этот раз за ноги, затылок вначале раскалывается, затем немеет от ударов о выпуклые корни. Холодная жижа обволакивает и заливает лицо, мешая дышать, но хотя бы немного освежая. Ослепительный свет солнца сквозь веки, жар опаляет лицо, затем мрак и холод, грязевая корка дерет кожу. Алексей смутно чувствует, что его поднимают и небрежно, как мешок с отрубями, бросают на неудобный и жесткий лежак. Туловище стягивают веревки, опять куда-то тащат, только в этот раз он путешествует на носилках – ноги вверху, голова почти у земли. Солнце пробивается сквозь сжатые веки, мелкая, как зубной порошок, пыль оседает на лице, забивает ушные раковины и нос. Алексей рефлекторно фыркает, трясет головой. В ответ слышится довольное урчание и странные мычащие звуки, отдаленно напоминающие смех. Затем организм отключает все рецепторы и замыкается в себе.

Холод вытаскивает из забытья, цепкие пальцы мороза сжимают сердечную мышцу, заставляя последнюю суматошно биться в ужасе. Остывающая кровь бежит по жилам, разогреваясь в движении. Просыпается мозг, приходит в себя нервная система, включаются мышцы, тело оживает. Возвращается слух, обоняние и осязание. Алексей лежит на бетонном полу лицом вниз, глаза закрыты, руки неловко подвернуты под живот. От камня исходит леденящий холод, по спине гуляет сквозняк, неприятно щекоча затылок. “ Так можно и воспаление легких получить, – возникает тревожная мысль. – Лечат-то уколами в жопу!” Алексей окончательно приходит в себя, переворачивается на спину. Простое движение причиняет обширную боль, как будто вся тыловая часть тела, от шеи до того места, куда колют, утыкана кусками стекла. Боль нестерпима, заставляет немедленно сесть и открыть глаза. Бормоча сквозь зубы ругательства, Снегирев оглядывается. Судя по всему, он в яме. Земляные стены топорщатся черными корнями, утоптанный до твердости камня пол … нет, это просто глина! Языки сажи на стенах и специфический запах подсказывают, что залили пол глиной, потом  развели кострище. Заодно и продезинфицировали, потому что в яме сухо и не воняет. Тусклый свет проникает сверху, сквозь щели в плетеной крышке.
В яме пусто, то есть абсолютно ничего нет. В Снегиреве просыпается интендант третьего разряда Алексей Павлович. “ А срать куда? – тревожится интендант. – А если понос? Это же бесчеловечно!” Впрочем, брожения в кишечнике Алексей Павлович не ощущает и это успокаивает.
– Интересно, какой сегодня день по лунному календарю? – тихо произносит Алексей Павлович. – Неплохо бы гороскоп узнать. Что звезды-то говорят?
“Что ты в яме, муд…к! – издевательски отвечает внутренний голос. – Тебя отпиз…, потом волокли мордой по земле, а в конце бросили в канаву, как пакет с мусором. Ладно, что не в могилу.”
– А вдруг и правда это могила!? – не на шутку тревожится Алексей Павлович. – Нет, слишком большая. Да и зачем далеко тащить, зарыли бы сразу.
– Зачем зарыли? Это не хозяйство! – раздается сверху ехидный мужской голос.
Плетеная крышка сдвигается, дневной свет обрушивается мощным потоком, заставляя жмуриться и отползти в тень. Спина упирается в стену, неловкое движение причиняет обжигающую боль. Алексей Павлович невольно вскрикивает.
– Такой страшное? Я отсталь мода совсем, – звучит не совсем понятная фраза.
Обычный дневной свет ослепляет, глаза наполняются слезами. Алексей Павлович трясет головой, вытирает слезы, но от грязных рук становится только хуже. Окончательно потеряв способность видеть, он разводит руки в стороны. Кожа на спине натягивается, боль охватывает тело с такой силой, будто оно рвется на куски. Не сдерживаясь более, Алексей Павлович матерится изо всех сил.
– Это русский заклинаний? – осведомляется тот же голос. – Они не помогать.
С глухим стуком падает деревянная лестница, голос приказывает:
– Подъем!
Осторожно, словно стакан с водой на макушке несет, Алексей Павлович карабкается по перекладинам. Глаза по-прежнему зажмурены, слезы текут по щекам, уши забиты засохшей грязью, исправно только обоняние. Нос сообщает Алексею Павловичу, что воздух сух и чист, немного пахнет псиной и тухлятиной, а также – поразительно! – туалетной водой или духами, черт их разберешь! Это может означать только одно – предстоит встреча с рабовладельцем. В некоторых африканских племенах  модно и престижно иметь белых рабов. Типа  мстю за унижения предков. А вокруг расположилась стая собак, голодных и злых. Или тех странных полуобезьян, что так безбашенно атаковали экспедицию?
Холодные жесткие пальцы хватают за уши. Алексей Павлович невольно становится на цыпочки и делает несколько семенящих шагов. Запах туалетной воды усиливается, пальцы разжимаются. Алексей Павлович “на автомате” разминает уши и в этот момент на него обрушивается холодный водопад.
– Attention, c'est le diable! – раздраженно произносит все тот же голос неизвестного мужчины.
Алексей Павлович торопливо трет глаза. Еще один ушат воды обрушивается сверху, влага охлаждает пылающую спину, смывает корку грязи. Внезапное облегчение так приятно, что Снегирев неожиданно для себя говорит:
– Еще ведро, пожалуйста. Только помедленнее!
Вода хлещет прямо в лицо. Алексей проводит ладонями сверху вниз, сгоняя остатки воды, открывает глаза. Над головой темнеет  каменный потолок, если постараться, можно дотронуться кончиками пальцев. Под ногами утоптанная земля живо впитывает воду. Ослепительный свет солнечного дня врывается с одной стороны и гаснет в темных трещинах камня за спиной. В двух шагах сзади выделяется мрачна дыра в земле – яма, в которой его держали. Каменный навес, древняя река выгрызла в породе, а люди приспособили для своих нужд. Кстати, о людях… Один белый, явно европеец. Одет в шорты, рубашку с короткими рукавами, пробковый шлем – классический образец колонизатора образца второй половины 19 века. Лицо вытянуто, скулы и подбородок выбриты, топорщатся усы, как у кайзера Вильгельма. Или не Вильгельма, они все “топорщатся”. Шлем надвинут на брови, лица почти не видно, мешает яркий дневной свет из-за спины. Рядом – а как же иначе! – таращат глаза полдюжины абсолютно голых аборигенов. Из “одежды” – забавные гульфики из высохших стеблей каких-то растений. Этот самый гульфик – ну, или футляр, надет… нет, насажен на член очень плотно, до основания. Конец связан затейливым узелком и соединен с веревочным поясом на пупке. Как русская буква Т. Судя по некоторым внешним признакам, чем больше и толще вертикальная часть этой “буквы”, тем выше социальный статус обладателя. Тела густо вымазаны глиной, лица и курчавые волосы покрыты известью. Какие-то самодельные браслеты на руках и ногах… Оружия нет.
– Qui est-ce? – шевельнулся бритый подбородок под шлемом.
Алексей Павлович беспомощно разводит руками.
– ?
– Merde! Кто есть такой?
– Ну, если вы понимаете русский… сотрудник вещевой службы Управления  тыла  южного округа Российской Армии.
“Шлем” молчит несколько секунд, видимо, переваривая услышанное. Звучит следующий вопрос:
– Passeport?
– Нету паспорта, в номере остался.
– De la merde! Dans la fosse!!! – рычит “шлем”.
Коричнево-красные дикари с готовностью бросаются на Снегирева. Алексей Павлович обостренным чутьем понял, что его сейчас швырнут обратно в яму. Падение с высоты  как минимум трех метров не сулило ничего хорошего. Пятиться задом наперед нет времени, самый шустрый дикарь уже руки протягивает, намереваясь толчком в грудь отправить беложопого в яму. Алексей Павлович неожиданно для себя уворачивается и проводит такой хук справа, что у дикаря уходит челюсть, словно створка раздвижной двери, сыплется известка пыльным облачком с закопченной морды. Абориген падает, сбивая с ног остальных, в мгновение ока возле ног Алексея Павловича образуется каша-мала.
– Oh, tr;s bien! – восклицает “шлем”, громко смеется и хлопает в ладоши.
Алексей Павлович сбегает вниз по лестнице, словно матрос третьего года службы, хватает за нижнюю перекладину и со всей силы швыряет грубую конструкцию наверх. И так обозленные падение дикари получают болезненный удар деревянной лестницей, кто по голове, кто по выставленным локтям или коленкам. Вопли сменяются рычанием, тотчас оборванное резкой командой:
– Taisez-vous! Sortez!
Белый человек подходит к краю ямы, задумчивый взгляд устремлен на пленника.
– Слюжба тыло, – произносит он, коверкая слова. И добавляет: – Tr;s agile pour le service de l'arri;re!
Из темной ямы на более светлом фоне потолка Алексей Павлович смог разглядеть лицо – загорелое, усы и брови выцветшие, глаза слегка навыкате, нос с горбинкой, левую скулу пересекает шрам. Карие глаза смотрят оценивающе, как у судьи, решающего казнить или помиловать. Человек поворачивается на каблуках, слышны удаляющиеся шаги, наступает тишина.
Перестают дрожать руки, успокаивается сердце, прекращается сумятица мыслей. Алексей Павлович осторожно прислоняется спиной к стене, земля приятно охлаждает едва затянувшиеся раны.
– И что это было? – шепотом спрашивает сам себя Снегирев. – Злой сахиб в окружении преданных нукеров? Магарадж местного разлива? Допустим, но почему об этом “мега радже” никто не знает? Все племена здешних дикарей учтены, у каждого кольцо в носу с микрочипом. Ну, это преувеличение, конечно, они тех микрочипов и близко не стоят, хватит одной видеокамеры на столбе с изображением ихнего божка. А вот сахиб, говорящий на французском языке – это уже интересно! От старой Франции остался клочок суши, населенной потомками выходцев из Северной Африки, что-то вроде Дагестана начала 21 века – враждующие между собой мафиозные кланы, набеги людоедов мутантов и полная нищета. Но это чудило в шлеме чистокровная Гасконь!
Алексей Павлович в юности очень увлекался басней про трех мушкетеров и наивно считал всю Францию Гасконью, хотя это всего лишь историческая провинция древней Франции, названная по имени кочевого племени басков, которые приперлись сюда в незапамятные времена. Разумеется, местное население было вырезано “под корень”.
– М-да, это явно не Шарль Де Бац Д”Артаньян, – задумчиво произносит Алексей Павлович. – Тогда кто? И почему я до сих пор жив? Дикари явно хотели убить меня, он не позволил.
Адреналин окончательно уходит, наваливается усталость. Бурные выбросы энергии не проходят даром, организм требует отдыха. Сон обезболивает раны, загоняет беспокойную свору мыслей в стойло, отключает органы чувств. Алексей Павлович засыпает в неудобной позе бомжа на обочине и сон этот крепок, как никогда!

               
                ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, Раевский

Багровое солнце прячется за тучу, ветер теряется в густой листве, поросший лесом склон холма замирает в полной тишине, словно парадная коробка перед командой “шагом марш!”.  Туча наливается свинцом, крутые бока ощериваются рваными линиями молний, бубнит гром. Все живое, чувствуя приближения грозы, прячется и только любопытный бурундук сидит на поваленном дереве, глядя на спящего человека. Возможно, у животных нет разума в человеческом понимании, зато у них есть чутье. Маленький зверек чуял, что человек не опасен. И запах от него исходит знакомый – землей пахнет! Может, он тут поселиться решил, нору копал? Только этого не хватало! Такие кабаны должны селиться на отшибе, в большом лесу. Он тут все орехи пожрет, всех кузнечиков слопает! А дождевые черви? Горстями жрать будет, вон лапищи-то какие! От волнения у бурундука дергается хвост, зверек приседает и выпрямляется, в глазах паника – караул, конец света наступил!!!
Сверкает молния, гремит гром. Бурундук ошалело подпрыгивает и в ужасе мчится прочь, не разбирая дороги. Крупные, как сытые клопы, капли дождя пробивают листву. Поток воды обрушивается на лес. Денис просыпается. Первые ощущение – страх. Снился сон, что он в подземелье, не может найти выход и вдруг рушится потолок, вода хлещет из проломов, нечем дышать… несколько капель попало в нос, Денис подскакивает, машет руками, словно выныривает, ноги нелепо дергаются. Мокрая листва разъезжается, падения на “пятую” точку приводит в чувство. Льет, как из ведра, шум дождя заглушает все звуки. Холодно, мокро и совсем не уютно. “Как я… блин, золото! – одна мысль перебивает другую. – Я ж провалился и нашел чертову уйму золота! Или мне приснилось?” Денис оглядывается – унылая железная дверь совсем рядом. Кусты свесили мокрые ветви, почти полностью закрыв проход, сбитые дождем листья облепили мокрую сталь, подтеки грязи завершили маскировку. “Вот почему не нашли! – понял Денис. – Еще один такой ливень и мокрая земля полностью закроет дверь. Мне повезло или нет? Ладно, это потом, а пока надо убираться отсюда. Не хватало подхватить воспаление легких!”
Мокрый и грязный, как Рэмбо Сталлоне после скитаний во вьетнамских джунглях, Денис бредет по склону холма. От холода стучат зубы и дрожь пробегает по всему телу, но внутри пылает огонь – золото! Офигенное количество желтого металла, который вот уже тысячи лет не теряет цены, является универсальным эквивалентом всего и вся на этой планете. Люди убивают, предают и продают даже самых близких ради обладания куском золота – нет преступления, которого они не совершат. Не все, конечно, найдется одна чистая душа на миллион. Зато остальные будут живьем жрать друг друга!
– Похоже, я начинаю понимать выражение “греет душу”, – бубнит под нос Денис. – От холода пальцы сводит, от зубов скоро одна крошка останется, а радости полны штаны!
Заросли обрываются проселочной дорогой, проложенной по кромке вершины. Отсюда видно, что место аварии ярко освещено прожекторами, суетятся люди, ревут моторы, раздаются какие-то хлопки. Тросы рвутся – понял Денис. Спасатели пытаются что-то поднять и отодвинуть, но дело не идет. Похоже, что края дыры сдвинулись, бетонные плиты перекрыли отверстие и внутрь никак не пробраться.
 На дороге грязи по колено, жидкая глина буквально засасывает ноги, норовя содрать сапоги. Пришлось сойти на обочину и шлепать по траве – удовольствие то еще! Лагерь археологов пуст, все на месте трагедии. Денис заходит в первую попавшуюся палатку. Здесь сухо, тепло, на складном столике горит аккумуляторный светильник, скучает термос. Внутри булькает, Денис наливает в крышку-кружку темную жидкость, запах настоящего молотого кофе наполняет воздух. Сидеть в мокром комбинезоне не хотелось. Прохаживаясь туда-сюда, Денис размышляет, что делать дальше. Все-таки не каждый день ты проваливаешься чуть ли не в преисподнюю, обнаруживаешь там кучу золота и выбираешься обратно. Взгляд скользит по нехитрой меблировке палатки – есть! Телефон, простенький, кнопочный, с исцарапанным экраном и треснувшим в нескольких местах корпусом.
- Главное, чтобы работал! – радостно бормочет Денис. – Матушке позвонить надо первым делом, потом все остальное.
«Потом» было как в кино. Денис явился на место проведения спасательных работ, аки тень отца Гамлета. Изумление, даже неверие, множество вопросов и ... раздражение! Ну как же, столько хлопот, шума, а «оно» приперлось как ни в чем ни бывало! Искренне радовался только прораб Фомич. Он примчался на место аварии, как только сообщили о беде. У старика прихватило сердце, врачи скорой помощи едва «откачали». На все вопросы Денис отвечал однозначно – ударился головой, ничего не помню, очнулся в яме во время дождя. Какая яма, как туда попал, спасатели выяснять не стали – жив и хорошо! Неприятно удивило отсутствие Инны – как только экскаватор провалился и стало ясно, что оператор, то есть Денис, скорее всего, погиб, ректор и она быстренько покинули место раскопок.
- Что ж, так оно и лучше! – прошептал Денис. – Больной зуб надо рвать, а не тянуть. Тогда рана заживает скорее. Лучше думай о том, как быть с золотом.
А вот это действительно было проблемой! Увы, в реальной жизни не все так просто, как в авантюрной комедии. Мало того, что надо поднять на поверхность несколько тонн драгоценного металла, надо еще продать. Кому? Кто станет покупать золотые слитки с печатью банка? Ведь бурундуку понятно, что это чистая уголовщина. Да и кому понадобятся тонны золота? Государству разве что... Так размышлял Денис бессонной ночью, придя домой. Один слиток еще так-сяк. Ну, два. Толкнуть ювелирам за полцены. А грузовик? А целый вагон золота куда девать? Еще поднять … Даже от одной мысли, что всю эту массу надо вручную таскать на поверхность дурно становится, а каково будет, если на самом деле впрячься?
- Вот лучше бы его вовсе не было! – бормотал Денис в полусне. – Не было печали, так черти насрали. Или накачали? Да какая разница, блин!
Измученный, с черными полукружьями под глазами, поутру Денис решил сдаться. В смысле сдать золото государству и больше не заморачиваться. В конце концов, радуйся, что жив остался и не покалечился. А золото – ну его! Пусть другие укорачивают себе жизнь размышлениями на тему - че купить, чтоб жизнь малиной показалась.
Дальше события закрутились и понеслись со скоростью падающей звезды.  По дороге в полицию решил зайти в адвокатскую контору посоветоваться, как правильно оформить сдачу найденного клада, а то еще вором объявят. Ушлый адвокат соображал профессионально быстро и объяснил оператору многофункциональной строительной машины, что за скромный гонорар – 5%, сущая мелочь! - готов обстряпать дело так, что Денис получит четверть от найденного в твердой валюте, т. е. в рублях. (Адвокат еще не знал, что не золото главное, а ценные бумаги, на которые Денис совсем не обратил внимание.) Денис сразу согласился и процесс пошел. Золото извлекли, бумаги достали, еще какие-то важные документы обнаружили. В итоге скромный оператор экскаватора и студент заочник Денис Раевский стал мультимиллионером, «ушлый адвокат» открыл собственную контору в спальном районе и долго кусал локти, что продешевил так мощно и динамично.


                ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, Снегирев

Мерзкий писк режет слух, нечто мягкое и волосатое хлещет по лицу. Сон пропадает, Алексей Павлович вздрагивает, открывает глаза. Летучая мышь мечется в яме, злобно вереща от досады. Улучив момент, Алексей Павлович пинает насекомоядное и тварь пулей вылетает вон. Наверху темно, явно пришла ночь и он по-прежнему в яме. Спина затекла напрочь, задницы просто нет. Надо срочно встать на ноги и размяться! Кряхтя, как древний старикан, Алексей Павлович встает и сразу хватается за промежность – мочевой пузырь буквально разрывается. Надо срочно опорожниться, но куда? К утру в яме можно будет задохнуться от “ароматов”! Но увы, канализация в зиндане не предусмотрена. Помявшись немного, Алексей Павлович вынужден признать объективную необходимость и отринуть прочь условности. Пальцы касаются последней пуговицы на ширинке. Она, как назло, туго идет, а надо срочно, даже еще срочнее…
– Эй, тыло! Как дела? – раздается картавый голос сверху, края ямы освещаются.
Алексей Павлович вздрагивает, моча радостно прет наружу.
– Спасибо, хреново! – раздраженно отвечает Алексей Павлович. – Не могли бы вы дать мне ночную вазу? Или просто горшок!
– Comme beaucoup de mots! (Как много слов!) Что есть хреново горшок? – вежливо осведомляется француз.
– Э-э, черт! Сортир, ферштеен?
Слышится хихиканье, какая-то возня. С шумом водопада в ночной тишине обрушивается лестница. Та самая, которую Алексей Павлович так мощно швырнул в дикарей. Не раздумывая, он белкой взлетает по ступеням и опрометью кидается к стене. Француз отводит руку с фонарем, отступает на шаг, ладонь ложится на кобуру с пистолетом. Увидев, что делает пленник, усмехается и убирает руку с кобуры. Из-за спины выдвигаются голые телохранители с копьями, но отступают в тень по кивку.
– Итак, тыло, кто ты есть? – опять раздается голос с характерным акцентом.
– Я уже говорил, – отвечает Алексей Павлович, застегивая ширинку. Ни при каких обстоятельствах мужчина не должен быть с незастегнутой ширинкой. Или без штанов!
Француз ведет фонарем, освещая пленника с головы до ног. Русский выше его на голову, шире в плечах и талии раза в полтора.
– Nourri de bull est de ne pas les forces sp;ciales, – бормочет француз. – Bien que, qui sait? (Откормленный бык еще не спецназ. Хотя кто его знает?) Ладно, тыло. Будет так.
– Почему вы называете меня тыло? Ах да! Снегирев Алексей Павлович, интендант третьего разряда.
– Trop compliqu; (Слишком сложно.) Тыло, будет так, – отвечает француз.
От неловкого движения спину ожгло болью, как кнутом.
– Ой! Ну и черт с тобой! От меня-то какого хрена надобно?
– Хрена? Хрена-хрена-хрена… – пропел француз. – Ты не сдох от яда. Это surprenant! (Удивительно!) Je ne sais pas (Я плохо знаю) русский язык. Ты учить мне. Est-ce clair? (Понятно?)
– Вполне, – вздохнул Алексей Павлович. – Выбора, как я понимаю, у меня нет? – уточнил он, покосившись на дикарей с копьями.
– Oui, cher ami! – засмеялся француз и вежливо указал на яму.
Уже спускаясь, Алексей Павлович спросил:
– Как звать-то тебя, ученик?
– Quoi? О, Шарль!
Лестница уползает со скоростью перепуганной змеи, руки дикарей движутся, как лапки сороконожки.
– Шарль, – задумчиво повторяет Алексей Павлович, усаживаясь на земляной пол. – Не удивлюсь, если он окажется де бацнутым д”артаньяном.



                ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, Раевский

Ночь. Холодный ветер, не унимавшийся весь день, призвал в помощники дождь. Теперь они вдвоем издеваются над городом – один поливает улицы ледяной водой, другой смешивает с воду с опавшими листьями и швыряет горстями в поздних прохожих. Редкие автомобили похожи на космические корабли – те самые, что “бороздят” просторы мрачного космоса, освещая пространство галогенными фарами. Ведь так показывает Голливуд? Все живое попряталось, жизнь теплится в прямом смысле в домах. Денис молча стоит у окна, батарея дышит теплом, от которого чуть заметно колышутся шторы. К стеклу с той стороны прилип резной лист клена. Мокрый и скукоженный, как чья-то жизнь. Ветер отгибает края, тащит за собой, но лист упорно цепляется за гладкое стекло, не желая продолжать путешествие в холодном мраке ночи. Словно человек, опутанный долгами и делами, тонущий в море им же самим созданных проблем, стонущий под тяжестью грехов и ошибок, вдруг увидел другую, лучшую и светлую жизнь. И заплакал, осознав, что туда ему уже не попасть. Крупные капли стекают с листа, ползут по стеклу и срываются вниз, будто слезы с подбородка.
– И чего бы меня на философию упадничества потянуло? – шепчет Денис, касаясь кончиками пальцев стекла. – Экий поэт символист нашелся!
Человек прилип к стеклу,
 плачет разрывается,
потому что у него хрен что получается.
Или по-другому:
человек прилип к стеклу,
плачет и рыдает,
 ибо жизнь, как хрен,
 слезы выжимает.
– М-да, если потренироваться… – Денис крутит головой и морщится, будто реально нюхнул тертого хрена. – Отчего ж не спится-то?
Трехэтажный дом на элитной окраине города, охраняемая территория, мебель из мореного дуба, в гараже дремлет нафаршированный по-самое-никуда джип, мотобайк со всеми мыслимыми наворотами, ухоженный сад – мамина гордость! – что еще? Разве золотых унитазов прикупить…

К утру дождь усилился. Уже не отдельные маленькие капельки, а водяная картечь барабанила в окна, гонимая сильным ветром. Деревья на глазах лишались последней листвы, оголенные сучья суматошно и страшно колышутся под ударами воздушного тарана. На улице ни души, изредка проезжают автомобили. Дождь льет словно настали последние дни перед потопом, обочины дороги превратились в бурные потоки, брусчатка во дворе залита водой. “Вот говорил же прораб – надо сделать дождевой сток! – подумал Денис, глядя на мелководное “озеро” с брусчатым дном. – Я отмахнулся, дурак!” Тройное окно не пропускает холод и влагу снаружи, тончайший слой нагретого металла на поверхности стекла дышит ласковым теплом, только усиливая ощущения холода и непогоды за пределами дома. А ведь кто-то и работает в такую погоду! Например, на стройке. Денис вспомнил экскаватор, память с готовностью воспроизвела запах машинного масла, солярки и чего-то еще того, чем пахнет только в кабине машины. Руки зачесались от желания дотронуться до рычагов управления, захотелось услышать рычание мощного мотора, ощутить подрагивание железного организма огромной и сильной машины… тяжесть в животе переместилась вниз, прямая кишка муркнула, словно кот, в заднем проходе поднялось давление.
– Вам пора на золотой унитаз, Денис Витальевич, – иронично шепчет Денис. – Или он у вас еще фарфоровый? Ну, зато с нанопокрытием!
На другой стороне улицы, против дома появляется человек. Видно, что он долго шел под дождем, вода буквально ручьями стекает с одежды, широкополая панама военного образца  похожа на лейку душа – так много воды течет с полей. Человек идет уверенно, не обращая внимания на дождь и холод, словно для него это обычное дело. Или одежда и обувь не промокают, да еще и с подогревом. Скорее всего, так. Вглядевшись, Денис понял, что одет мужчина – а это явно не женщина! – в очень дорогой военный костюм универсального типа, пригодный для ношения в любых условиях, от пустыни Кызыл Кум до заполярной тундры. За плечами нагло топорщится застежками рюкзак из пуленепробиваемой ткани. Оружия не видно, но это не значит, что его нет. Мужчина сворачивает с тротуара и направляется прямо к дому Раевских.
– Черт, да он к нам идет! Надо мамке сказать. Может, весточка от ее брата? – пожимает плечами Денис. Едва он произносит фразу, как у входной двери раздается звонок. Открывать незнакомцу Денис не спешит, странная робость сковывает тело, как будто он оказался вдруг на распутье судьбы. Шаг вправо – одна жизнь, шаг влево – другая… Звонок кричит резко и противно,  словно раздавленная гадина, хотя совсем недавно тот же самый звук казался мелодичным и ласковым. Холод наполняет грудь, мышцы живота напрягаются, появляется чувство падения – так было, когда провалился в шахту и мгновения свободного падения длились бесконечно.
– Боже, кто там трындит?! Денис, открой уже! – врывается в сознание голос мамы.
– Да, сейчас… – сиплым голоском отвечает Денис.
Сбегает вниз по лестнице. Холл кажется размером с футбольное поле. Монитор охранной системы бесстрастно показывает только половину лица незнакомца. Лоб и глаза скрыты обвисшими полями армейской панамы. Скулы покрыты шрамами от порезов. “Сумасшедший рокер что ли? – подумал Денис. – Или отсидел? В каменном мешке какие только фантазии в голову не придут!” Палец касается кнопки громкой связи, голос звучит напусканно строго:
– Слушаю вас.
– Раевские здесь живут? – раздается хриплый рык.
– Да. Вы кто? – сердито спрашивает Денис. Робость прошла, уступив место злости – чего рычит эта панама? Не у себя дома!
– Я брат Ирины Сергеевны Раевской, Алексей.
От удивления Денис забывает об элементарных правилах приличия.
– Так вы умерли… э-э … то есть, он умер… ну, мы не получали известий о нем больше года.
– Нет, я пока жив, – с насмешкой в голосе отвечает “панама”. – А с кем я говорю? Денис, ты что ли?
Щелкает электрозамок, дверь медленно распахивается. Сырой холод врывается в холл снаружи, ветер остужает лицо, капли дождя ныряют за ворот. Незнакомец поднимает голову и Денис невольно отступает на шаг – перед ним действительно его дядя, Алексей Павлович, но как изменился! Скулы и подбородок скрывает щетина, загорелое лицо огрубевшее. Но главное – глаза! Холодные, стального цвета, в них ни капли радости по поводу встречи или просто доброты и любопытства – все-таки давно не виделись. Прежний Алексей был увальнем, неловким дядькой с обвислыми плечами и животиком. Таких обходят стороной настоящие женщины, зато хватают в мужья хищницы – подкаблучник! 
– Господи, сколько стоять в дверях будешь, холод на второй этаж забрался! – сердито выговаривает мама, выходя из кухни. – Что там такое?
– Это я, Ира! – произносит Алексей и входит в дом. Денис поспешно отступает, будто изменившийся до неузнаваемости дядя может убить ненароком.
– Леша!?
– Да, я. Извини, что без предупреждения. Не был уверен, что здесь проживаете именно вы. Слишком уж все это, – обводит он руками богатый холл, – непривычно. Раньше-то проще было.
– Лешенька-а… а мы думали, ты погиб. Из части сообщили, что пропал без вести.
Мама прижала ладони к лицу и смотрела на брата неверящими глазами.
– Все верно. Труп не обнаружили, известий не было. Значит, нет человека, – грустно усмехнулся Алексей. – А как трудно доказывать, что ты не мертвец – полный абзац! Веришь ли, уже месяц как объявился и до сих пор со справкой хожу, что я жив. Паспорт только через полгода обещают.
– Ты уже месяц, как вернулся и к нам не зашел!? – возмутилась мама.
– Карантин, – коротко ответил Алексей, разуваясь и снимая комбинезон. На полу тотчас образуется лужица.
– Ой, извини!
– Ерунда, тряпку брошу. Разувайся.
Денис наблюдает за дядей, открыв рот. Он помнил, каким был Алексей Павлович раньше и не верил своим глазам. Стрижен коротко, по-солдатски. Ни грамма сала, только мускулы и жилы, живота нет. Одет в плотно облегающую безрукавку из так называемой “дышащей” синтетики с элементами защиты – проще говоря пуленепробиваемый жилет с разгрузкой. Широкий ремень, прямые брюки из такой же плотной ткани… и тапочки! “Убитые” насмерть шлепанцы выглядят дико и несуразно. Денис становится стыдно, он поднимает взгляд… дядя с улыбкой рассматривает тапки, голос звучит мягко:
– Разношенные тапочки главный домашний атрибут. Сто лет не носил! Веди, племянник, где тут у вас что!
– В столовую, в столовую, покушать надо с дороги! – затараторила мама. – Вон какой худой.


                ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Снегирев

Алексей Павлович ел быстро, словно дикий зверь, поминутно оглядываясь, будто ожидая нападения. Ел что дают, не выбирая лучшие куски и не особенно заботясь о манерах. Разумеется, Алексей Павлович не чавкал, все-таки воспитание сказывалось. Но и пальчики не оттопыривал. Мама наблюдала молча, в глазах была жалость и сострадание. Как же надо мучить человека, что бы он из мягкого и отзывчивого  – местами даже нежного! – превратился в жесткого мужика с холодными волчьими глазами! А Денис чувствовал себя маленьким мальчиком, глядел со страхом и любопытство и … завидовал. Как много повидал дядя, через какие препятствия прошел и не сломался, только круче стал!
Алексей Павлович дожевывает последний кусок мяса. Хлеб остался нетронутым.
– Что ж ты без хлеба-то? – робко спрашивает мама.
– Отвык, – коротко отвечает Алексей Павлович. – Мясо питательно, от хлеба один пшик.
– Ладно, – вздохнула мама. – Пойду, косточки бездомным собакам вынесу.
Горка костей ссыпается в тазик, мама уходит с кухни. Денис сидит не шевелясь, как суслик на страже норы.
– Вижу, разбогатели, – говорит Алексей Павлович, оглядывая роскошную кухню. – Кем же ты работаешь?
– Я студент.
– Ага. Дом на стипендию купил, – кивает Алексей.
– Да… то есть нет… короче, получилось так… – и Денис вкратце рассказывает о случившемся.
– Значит, Бог тебя хранит.
– Почему вы так решили?
– Я видел, как умирают от пустяковой царапины, как ломают ноги на ровном месте, а потом гиены заживо пожирают человека … да много чего видел. А ты проваливаешься сквозь землю и ни одного синяка! Да еще с кучей бабла, которого никто не отнял. Конечно, Бог хранит, – уверенно говорит Алексей.
– Лешенька, ты уверовал!? – удивленно спрашивает мама. Она только что вошла и услышала только последнюю фразу.
– Не то что бы очень, – кривится Алексей Павлович. – Но некоторые вещи не поддаются разумному объяснению. Реальность бывает такой, что поневоле начинаешь верить в высшую силу.
– Вот видишь, Денис! – сразу заводится мама. – Я же говорила, что Бог есть. А ты фыркал!
– Да? И за какие же заслуги боженька мне столько денег дал? – с улыбкой отвечает Денис.
– Авансом за будущее, – усмехнулся Алексей Павлович. – Никто не знает своей судьбы. А Он видит.
Улыбка сходит с лица Дениса, в глазах мелькает страх.
– То есть вы хотите сказать…
– Я не хочу сказать, а говорю – аванс! В этой жизни за все надо платить. Сразу или потом. Расплата неизбежна.
– Интересно, чем?
– Жизнью. Ничего другого у тебя нет, – с улыбкой отвечает Алексей.
– Батюшки! – всплеснула руками мама. – Денис заболеет! Надо немедленно к врачу, пройти тщательное обследование на онкологию!
– Боже, Ира! Я говорю про общий принцип. Так устроен мир, – скривился Алексей.
– И то, чему суждено произойти – сбудется? – иронично улыбнулся Денис.
– До сих пор было так со всеми, – пожал плечами Алексей. – Судьбы никому не избежать. Особенно хорошо это видно на войне.
– А вы разве были на войне? – осторожно спрашивает Денис. – Россия вроде ни с кем не воюет.
– Войны ведут не только государства, но и люди. За себя, за свою жизнь. Я был рабом. Чтобы освободится и стать человеком пришлось … ну, может и не воевать в общепринятом смысле, но драться и убивать вынужден был. Иначе не сидел бы здесь с вами.
Алексей покачал головой, опустил глаза. Денис словно по новому видит шрамы на лице. Даже под короткой стрижкой просматриваются белые полоски, да и борода наверняка скрывает следы жестоких ударов.
– Где же ты был? – тихо спрашивает мама. – Я ведь ходила в твою контору, спрашивала. Дали бумажку, что пропал без вести. Это в наше–то время, когда все учтено и каждый человек сдает ДНК в банк данных.
– Долго рассказывать, – отвечает Алексей. Слабая улыбка будто подсвечивает лицо и Денис видит прежнего Алексея Павловича – вежливого, трусоватого и болтливого интенданта 3 класса.
– А мы не торопимся. И тебе спешить некуда. Паспорт-то через полгода обещают? И Денису полезно послушать. Он скучает последнее время, того и гляди на приключения потянет, – не удержалась мама от нравоучительного тона.
– Ты не меняешься. La moralite de tout! – с улыбкой говорит Алексей.
– Где по французски-то выучился? – удивилась мама.
– Все там же, в рабстве. Жизнь заставила. Видите шрамы? Каждую букву вбивали, каждое слово. Быстро учился.
Алексей поднимается из-за стола и Денис невольно удивляется – какой разительный контраст между тем, каким был дядя и каким стал. Просто чудовище какое-то! Руки словно клешни, под кожей выступают жилы, неровные полосы шрамов похожи на следы от ударов узкой плетью…
– Отложим рассказы на потом, а? – просит дядя.
– Ой, конечно! – спохватывается мама. – Идем на второй этаж, там комнат много, выберешь любую. Отдыхай с дороги.
Дядя уходит, Денис продолжает сидеть за столом. За окном холодный дождь заливает понурую траву, сердитый ветер упирается лбом в стену, швыряет в окна капли горстями и серое небо грозится упасть на землю. Теплый воздух от горячих батарей разлегся по дому, будто огромный невидимый кот. Запахи жареного мяса и свежего хлеба блуждают по кухне… и еще один запах, странный и тревожащий – запах горячего железа, перемешанный с вонью сгоревшего пороха и крови.
– Глюк это. Какой еще порох? – шепчет Денис.

Ночь. Усталый дождь льет редкие слезы на замерзшую листву. Обессиленный ветер скрылся в серых облаках набраться сил к завтрашнему дню. Свет уличного фонаря пробирается в окно и прилипает к потолку, словно клочок тончайшего шелка. Алексей лежит с открытыми глазами, вытянув руки вдоль тела, будто солдат на строевом плацу. Сна нет и, похоже, не будет… если не слезть с кровати. Слишком мягко! Будто лежишь на трясине. Под тобой тонкий слой дерна, который колышется от каждого движения, грозя прорваться. Тогда ты начнешь медленно погружаться в жидкой грязи, пока не достигнешь дна, где тебя никто никогда не найдет. Тело будет медленно гнить в метановой жиже, постепенно превращаясь в черную смрадную слякоть. Через много лет болото высохнет, люди соберут перегной на огороды, вырастут замечательные толстые баклажаны, огурцы и помидоры…
– Черт! Идиот!! Нашел о чем думать!!! – обозлился Алексей. – Придурок, в грязной яме мечтаешь о перине. Оказавшись дома, воображаешь себя в болоте. Электричеством лечиться надо!
Однако заснуть так и не удается. Иррациональный страх, будто нечто мягкое под тобой прорвется и ты утонешь, гонит прочь сонливость. Алексей подходит к окну. Продрогшая от холодного дождя улица прогоняет страхи, словно говоря – не нравится в тепле и уюте? Выйди ко мне!
– Ты права, – беззвучно шепчет Алексей. – Надо спать и нагуливать жир. Пока есть возможность. То ли еще будет.
Теплое одеяло летит на пол, в угол между стеной и кроватью. Туда же валятся подушка и покрывало. Устраиваясь на полу, Алексей с усмешкой вспоминает, как много раз наблюдал подобную картину в кино – герой, вернувшийся из странствий, предпочитает спать на жестком полу или вовсе на земле, полностью игнорируя кровать. Тогда казалось блажью, выдумкой сценариста и режиссера – для пущей убедительности. Типа привык к страданиям, иной жизни и не представляет! Зрительниц переполняет жалость, разыгрывается воображение… Ан нет, все так и есть. В каждом из нас живет дикий зверь, для которого чуткий сон в безопасном месте -залог выживания. Когда рушится привычный комфортный мир, налет цивилизованности осыпается и под внешним лоском проступает дубленая шкура дикаря. Стирается грань между жизнью и смертью, неторопливое путешествие по вялотекущим событиям – это и есть твое существование! – сменяется на бег по лезвию ножа. Не сорвешься – ты человек, живи дальше. Оступился, упал – ты балласт, говорящая биомасса, природа избавилась от тебя. Перефразируя классика – тварь дрожащая и потому права не имеешь! 
      
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                ГЛАВА ПЕРВАЯ

Алексей Павлович просидел в яме двое суток. Смену дня и ночи определял по свету, проникающим в яму сквозь щели. Наверху царила тишина, словно банда дикарей во главе с “дартаньяном” ушла, бросив белого в яме. Мол, сдохнет с голоду и все дела! Но тогда зачем было брать живым? Убили бы сразу. А предложение француза или кто он там учить русский язык? Передумал, что ли? Да нет, просто разбойники ушли на промысел – успокоил себя Алексей Павлович, вот-вот вернутся. О том, что будет, когда вернутся, старался не думать.
Однако к исходу вторых суток Алексей Павлович не на шутку взволновался. Он ничего не ел, не пил, в загаженной яме воняет так, что голова кружится. Попытки выбраться только утомили до полного изнеможения. Страх перед смертью нарастает с каждым часом, перерастая в панику.
– Сдохнуть с голоду в засранной яме, когда тебе нет еще и сорока! – бубнит Алексей Павлович, стоя на коленях лицом к стене. – Кто в начале жизни может представить себе такое? Мы судим о жизни по книгам и фильмам. Там все красиво, зрителю хочется видеть приятную картинку… делайте мне хорошо за мои деньги… наложить кучу дерьма я сам могу… БЕСПЛАТНО!!! – кричит Алексей Павлович. – А уж за деньги буду срать на голову кому угодно, только пальцем ткните! Это ведь так приятно… чувствовать себя выше ближнего. Особенно, если он лучше меня. В глубине души я понимаю, что никогда не стану таким… ну, так хоть дерьмом измажу… хоть на минутку почувствую себя выше, лучше… и чище!
Мысли начинают путаться, голос слабеет, Алексей Павлович медленно валится на бок, комья сухой земли сыпятся на лицо.
… прохладная волна аммиачной воды захлестывает, омывает с ног до головы, попадает в легкие, в уши, дерет глаза. Алексей Павлович чихает, кашляет, трет глаза, как сумасшедший и бормочет ругательства. Новый поток мочи обрушивается сверху, теплая водичка приятно согревает после прохладного бодрящего душа. Мелкие ранки и царапины щекотно пощипывает, по телу словно букашки бегают, царапая маленькими коготками. Поток мочи иссякает, Алексей Павлович трясет головой, словно пес после купания, веером разбрасывая желтые брызги. И тут раздается такой хохот, что Алексей Павлович подпрыгивает и в испуге машет руками. Хохот усиливается, раздаются хлопки в ладоши, некто визжит и рыдает тоненьким голоском, буквально захлебывается воздухом. Едкая жижа слепила ресницы, резь под веками невыносима, нет возможности открыть глаза … Алексей Павлович рвет подол рубашки, смахивает грязь с лица.
На краю ямы беснуется толпа аборигенов. Голые, вымазанные красной глиной, курчавые головы густо намазаны цементом… нет, какой еще цемент? Это глина, белая глина. Или известка, хрен их разберет! Забавно трясутся члены в трубочках. Это было бы смешно при других обстоятельствах, но сейчас Алексею Павловичу не до смеха. Дикари бьются в истерике и дико орут, потрясая руками. Некоторые швыряют камни, кости, сучья – весь этот мусор сыплется сверху, грозя выколоть глаза и порезать лицо. Алексей Павлович пытается увернуться, глупо прыгает и кидается на стенки, чем вызывает еще большее веселье. Наконец, дикарям надоедает кидаться мусором или уже нечем, все скинули в яму. Изнемогая от усталости – давненько так не ржали! – они стоят по краю ямы плотным строем, глядя на пленника чуть ли не с благодарностью – умеет беложопый развеселить, ничего не скажешь. Просто артист!
Алексей Павлович опускает голову. Еще никогда в этой жизни он не был так унижен. По щиколотки в жидкой грязи пополам с мочой и калом, обоссанный с головы до ног, абсолютно беспомощный – он такого даже представить не мог! Дикарям понравилось. Что они видят в своем лесу или саванне, или что у них тут? Всей деревней будут ходить. Ведь что может быть веселее, чем гадить на голову беложопому? Так и будут срать, пока яма не наполнится. Потом выкопают новую – тебя же и заставят копать! - и посадят туда, если к тому времени не захлебнешься дерьмом. Так думал Алексей Павлович, глядя в радостные глазенки дикарей. Вон и детишки головки между ног взрослых просунули! Когда все уйдут, мелкие гаденыши продолжат, так сказать, дело отцов.
Глаза наполняются слезами, Алексей Павлович опускает голову, взгляд останавливается на булыжнике. Крупный, с кулак, покатые бока блестят каплями мочи. Рядом еще несколько таких же.
– Что ты выберешь, интендант третьего класса, быструю смерть или длинную агонию в говне по шею? – спрашивает сам себя Снегирев.
Дальнейшее происходит как в странном сне. Или вне себя, то есть в состоянии диссоциативного расстройства, когда одна личность уступает место другой. Совсем другой…
Булыжник врезается в голову дикаря с такой силой, что на мгновение влипает в кровавую жижу, образовавшуюся на месте лица. Абориген умирает мгновенно, труп наклоняется вперед, камень падает прямо в руку Снегиреву. Дикари даже не сообразили, что произошло. Снова бросок. Камень попадает в полуоткрытый рот другого аборигена, дробит зубы и застревает в глотке. Нижняя челюсть дикаря отваливается, отчего вымазанное белой глиной лицо становится похожим на ковш экскаватора после сброса грунта. Алексей хватает другой камень, поменьше. Бросок, абориген с воплем падает навзничь, брызги крови из разбитого вдребезги носа орошают рядом стоящих. Тут уж все начали орать дикими голосами, подпрыгивать и махать руками так, словно взлететь собрались всей толпой. Алексей ожидал, что бросят копье или забросают большими камнями, но вместо этого один из аборигенов прыгает в яму. Или его столкнули в суете, неважно…  Удар кулаком в грудь отбрасывает тело к стене. Алексей ожидал, что дикарь бросится на него, ударил-то несильно и в грудь. Вместо этого абориген начинает хватать воздух ртом, вымазанное  глиной тело медленно сползает на пол. “Задохнулся с непривычки –  мелькнула мысль. – Я-то привык!” Он не заметил, что на месте удара вспухла громадная гематома, обломки ребер вылезли наружу.
Тени заслоняют дневной свет, краем глаза Алексей замечает движение – удар не глядя и очередная жертва интенданта третьего класса мешком валится на пол, разбрызгивая грязь и кал. Выбирать противника, соизмерять удары и бить в “критические” точки некогда, жизни-то осталось на пару секунд и Снегирев просто бил руками и ногами, как дрались его предки с лютым врагом сотни лет назад. Когти рвут одежду и секут лицо, но это такие мелочи, что не стоит обращать внимания. Главное – убить как можно больше. А там, глядишь, по трупам наверх подняться можно будет. То-то веселуха в деревне начнется!
Драка прекращается внезапно, словно по неслышимой команде. Алексей почти ничего не видит сквозь грязь и слезы, замечает только движение. Так вот, нет его! То ли разбежались все – это из ямы-то! – то ли … Алексей трет глаза, сквозь мутную пелену видит, что стоит на трупе. То есть на двух трупах, ноги упираются в грудные клетки двух туземцев. Они живы, что ли? Или это воздух с таким звуком из легких выходит, когда надавишь? Ну, неважно… Рядом еще лежат вповалку, лица разбиты, все в крови. Пожалуй, если сложить аккуратно, можно дотянуться до края… Размышления прерывает падающая лестница. Грубая конструкция из неструганного дерева смачно прессует живых и … и умирающих, раздается чавканье, треск костей и краткие, как вдох, стоны.
– Благодарю покорно, вы очень любезны… мать вашу! – рычит Алексей.
Силы в мышцах еще достаточно, интендант карабкается по лестнице, как матрос ветеран парусного флота. Наверху ждут, век воли не видать, поэтому надо шустрить. Алексей со всей силой отталкивает последнюю перекладину и, едва коснувшись земли, бьет ногами что-то пестрое, похожее очертаниями на человека в позе молящегося. Удар  приходится в мягкое, “пестрое” кубарем катится в пыли и останавливается, уперевшись в чьи-то ноги. Палящее солнце обрушивается, словно водопад кипятка. И так невыносимо жжет раны от пота и мочи, так еще и поджаривать начали! А ослепительно яркий после сумрака ямы свет просто бесит. Алексей с рычание рвет остатки рубашки, трет глаза… аборигены стоят в плотном строю, окружив пленника со всех сторон. Мужчины, женщины и подростки. “Стариков нет, – отметил про себя Алексей. – Съедают, что ли?” Аборигены молча смотрят, но не на пленника, а в сторону. Алексей, ожидавший немедленной смерти, удивленно поворачивает голову – дикари глядят на невысокого белого человека в шортах, рубашке с короткими рукавами и пробковом шлеме. Усы, нос с горбинкой…
– А-а, дартаньян прбацанный! – рычит Алексей. – Как тебя – Сраль, Сруль или Шваль? Вот забыл начисто кликуху твою поганую!
– Je m'appelle Charles! – слегка надтреснутым голосом отвечает “пробковый шлем”.
Голос срывается, слышен кашель.
– Значит, Чарли … и чего ждем, Чарли?
– Tu es un conard! (Ты мерзавец!) Убить ребенок!
– Какого ребенка? – удивился Алексей. – Под ногами  у тебя валяется? Туда и дорога любопытному пи…дёнышу.
Шарль неторопливо достает салфетку из нагрудного кармана, снимает шлем и протирает кромку. На удивление, “француз” – так считал Алексей – таковым вовсе не казался. Смуглый, черноглазый, со светлыми волосами – метис какой-то! Шарль водружает шлем на голову, скомканная салфетка летит точно в яму, руки складываются на груди, одна нога слегка выставляется.
– Просто Ричард Львиное Сердце! – кривит лицо Алексей. – Что дальше?
– Tu pue (Ты воняешь), – поморщился Шарль. – Вода.
– На мне ее и так достаточно.
– Non! – мотнул шлемом Шарль. – Дерьмо, вода… – и делает жест рукой, будто стряхивает грязь с одежды.
– Помыться? В реке с крокодилами? Нет уж, лучше я по морде дам кому поздоровее из дикарей и по быстрому дело закончим!
Алексей идет на толпу, выбирая самого крупного туземца.
– Avast! – кричит Шарль. – Жизнь!
– Чего вдруг? – удивляется Алексей.
– Тыло, ты забывать… мне учить… Est-ce clair (Понятно)?
– А-а, гений просвещения одолевает. Ну да, жить с полными чурбанами скучно. А что прибил столько народу не жалко? – мотнул Алексей головой в сторону ямы.
– Non, – коротко ответил Шарль.
Дорога к ручью оказалась не очень длинной. Кучка дикарей следовала на отдалении. На этот раз все с копьями и плетеными щитами. Шарль безбоязненно идет рядом с подветренной стороны, дабы запах не оскорблял обоняния.
– Ты убить ребенок, – задумчиво произносит он. – Что есть пи…дёнышь?
– Подробно объясню на первом же уроке, –  твердо обещает Алексей Павлович.

                ГЛАВА ВТОРАЯ

Обучая других учимся сами – эту нехитрую истину Алексей Павлович усвоил сразу после первого занятия по русскому языку с любознательным французом. Сидя на чистом песке в просторной хижине – правда, с ошейником, а не так, чтобы уж совсем свободным типа иди куда хочу – Алексей Павлович с некоторым удивлением повторял про себя несколько слов на чужом языке. Он вовсе не собирался изучать французский, сто лет он ему нужен, но оказавшись в чуждой языковой среде, поневоле стал запоминать. Надо же как-то общаться с уродами! Да и вообще, мало ли о чем они там гавкают. Может, сожрать его собираются! Сегодня, за ужином. Ведь местные аборигены тоже разговаривали по-французски. А когда хозяина в пробковом шлеме поблизости не было, бурчали и квакали на своем родном языке, который и языком-то назвать язык не поворачивается.
– Такая вот тавтология получается! – грустно подытожил Алексей Павлович. – Но пару слов на языке дикарей все же надо запомнить. На всякий случай! Ну, убить там, съесть, разорвать на части … в общем, на эту тему.
Кстати, француз оказался не совсем французом. В том смысле, что родился во франкоговорящей семье эмигрантов из Алжира. Францию ненавидел, сородичей презирал за необразованность, негров просто ненавидел за дикость и отсутствие какой бы то ни было культуры. Может быть, поэтому Шарль первым делом принялся изучать всевозможные ругательства и оскорбления по-русски. И, разумеется, мат! Он так старательно повторял матерщину, что Алексею Павловичу даже стало неприятно. Да, мы разговариваем матом, но в тему! А представьте себе, что рядом с вами находится человек, который постоянно бубнит матерные слова, да еще безобразно искажая произношение, отчего понятные с детства словосочетания обретают совершенно иной смысл. Мозг невольно начинает работать, т.е. анализировать, суммировать, раскладывать по полочкам, предлагать варианты – а что бы это значило? – и тому подобное. С ума можно сойти!
Вот и сейчас прибацанный Чарли – так называл Алексей Павлович про себя этого алжирофранцуза! - ходит кругами вокруг хижины и повторяет ругательства. Время от времени уточняет окончания и суффиксы, старательно копирует произношение и процесс движется далее.
– Сил моих нет! – тихо шипит Алексей Павлович. – Я же интеллигентный человек! Ухи вянут!
При этом Алексей Павлович нисколько не переживает, что совсем недавно убил несколько человек, в том числе ребенка. Туземцы смотрят исподлобья, но они и раньше не слишком жаловали! В любом случае плевать. К тому же Чарли – или Шарль, неважно! - контролирует дикарей полностью, даже удивительно, как это ему удается. И  бешеные обезьянолюди тоже повинуются беспрекословно.
– Интересный мужик! – шепчет Алексей Павлович. – Смахивает на сумасшедшего, но весьма разумен в поступках. Любит комфорт и живет в джунглях, дикари обслуживают, мутанты – лучше муты, так короче! - охраняют. И наверняка есть приличный дом. Вопрос – как можно устроиться жить, словно в загородном доме, посреди дикой природы? И никто об этом не знает. Во всяком случае, на военной базе я о Чарли прибацанном не слыхал. И о поселении дикарей тоже не слышал. Деревня расположена в низине. Места много, есть вода, деревья какие-то растут, трава… жить можно, это не пустыня. Но почему…
Размышления вслух прерывают крики туземцев и рычание  мутов. Алексей Павлович осторожно выглядывает из хижины. На площадке посередине поселения собрались местные жители. Снова бросается в глаза, что нет стариков, вообще пожилых людей, одна молодежь и подростки. В центре стоит молодой мужчина. Два мута не сводят глаз с парня. Голый дикарь покрыт кровоточащими царапинами, коричневые подтеки смешиваются с белой глиной на лице, образуя страшную маску. Над окровавленной макушкой кружится целый рой мух. Муты сидят на корточках, глаза горят желтым огнем, из полуоткрытых ртов обильно капает слюна.
– Людоеды что ли? – спрашивает сам себя Снегирев. – Похоже, да.
Шарль идет не спеша, ноги в кожаных сандалиях вязнут в желтоватом песке. И чем ближе он подходит, тем тише становится толпа. Муты тоже как-то вянут и отступают от пленника. При этом они отворачиваются и прячут глаза, словно страшатся взглянуть на человека в пробковом шлеме. Шарль подходит ближе, несколько мгновений рассматривает провинившегося. Парень стоит молча, не шевелясь. По телу пробегает дрожь, голова дергается, словно ударил электрический разряд, рой мух с гудением взмывает, образуя черный нимб вокруг макушки. Дикарь начинает трястись и делать странные движения руками, будто отгоняя невидимых существ. Муты скулят и отворачиваются совсем как собаки. Толпа вокруг немеет. Люди застывают в полной неподвижности. Снегиреву показалось, что даже дышать перестали. Парень медленно опускается на колени, судорожные движения замедляются. Дикий вопль оглашает деревню, припадочный – а иначе ЭТО назвать нельзя! – орет так, будто зрит нечто невыносимо ужасное. Толпа приходит в движение, дикари падают на колени, в глазах паника. Мужчины и женщины издают странные, по мнению Алексея Павловича, звуки, хотя на самом деле они молятся, причем взоры обращены на Шарля!
– Прибацанный дартаньян – местный бог? – удивляется Алексей Павлович. – Этого не может быть. Белых богов у черных дикарей не бывает. Чушь какая-то!
Однако “действо” продолжалось. Туземцы молились все громче, обвиняемый – или кто он там, – хрипит сорванным голосом и рвет последние волосенки на голове, мухи радостно гудят и пьют кровь, пока есть возможность. Муты скучают. Наконец, туземец падает навзничь, ноги дергаются, руки совершают круговые движения, мухи злобно кружатся. А потом произошло то, о чем вспоминать без чувства омерзения Алексей Павлович не мог, а сейчас его просто вывернуло наизнанку. Тело туземца опухает, кожа натягивается, царапины превращаются в кровоточащие раны. Кожа лопается, красное мясо выпирает наружу, будто его изнутри выдавливает, кровь брызжет маленькими фонтанами. Толпа валится на колени, искаженные ужасом лица тычутся в песок. Муты оживают. Тусклые глаза загораются, на волосатых мордах даже появляется подобие улыбки. Твари вдыхают полной грудью, тошнотворный запах крови приводит в радостное возбуждение.
– Какие милые ГМО, однако! – бормочет Алексей Павлович. – Не знал, что они людоеды.
Осторожно, оглядываясь на грозного белого человека, твари подползают к умирающему. Фиолетовые языки слизывают кровь, вытянутые морды быстро становятся коричневыми, шерсть сбивается в клочья и торчит, словно иглы дикобраза. Твари быстро теряют терпение, кровь будоражит и лишает осторожности. Уже не обращая внимания на Шарля, муты набрасываются на еще живого человека. Куски мяса проваливаются в желудки с быстротой необыкновенной, огромные желтые клыки рвут плоть и ломают кости, потемневшие от крови языки собирают жижу и клочья кожи – твари жрут так, словно голодали неделю. Алексей Павлович не верит глазам – буквально за пару минут два  не очень крупных ГМО съели человека! Отяжелевшие, с раздутыми животами, муты пытаются идти на четвереньках. Лапы подгибаются под тяжестью сожранного, животы волокутся по земле. Шарль произносит несколько слов по-французски, подбегают дикари с самодельными носилками. Мутов укладывают бережно, словно раненых бойцов и несут в тенек отдыхать. Широкие листья какого-то местного лопуха укрывают прохладным полумраком обожравшихся тварей. Толпа туземцев расходится, на песке остается обглоданный скелет и бурые пятна высохшей крови. Шарль равнодушно идет дальше и скрывается за хижинами.
Алексей Павлович садится на пол, глаза широко раскрыты, на побелевшем лице появляются морщины. Взгляд упирается в стену, руки дрожат, проклятое воображение вновь и вновь крутит страшную картинку. “Это явно публичная казнь. В назидание другим! – лихорадочно соображал он. – Парень провинился, чего-то там не так сделал… что именно? За что так страшно наказывают? За какие проступки? Этот чертов матерщинник Чарли здесь судья, адвокат и прокурор в одном лице. Феодал местного разлива, барон пустыни. Или джунглей, тут вся долина в зарослях. А как муты его слушаются, ведь явно по команде жрать начали!”
Алексей Павлович встает, колени дрожат, голова кружится, во рту пересохло. Хижина невелика, мебели никакой – да вообще ничего нет. Поэтому ничто не мешает ходить туда-сюда, размышляя вслух.
– Как можно заставить дикаря беспрекословно повиноваться? – хрипло бормочет Алексей Павлович на ходу. – Явить чудо! Причем понятное дикарю, явление иконы Божьей Матери или хождение по воде здесь не катит. Убить льва голыми руками, вот разорвать просто в клочья!
Пред мысленным взором Алексея Павловича является тщедушный Шарль – руки крюки, ножки рожки…
– Да ну, глупость какая! – морщится Алексей Павлович. – Он с водяной крысой не справится, какие уж там львы с тиграми. Но ведь как-то же приручил! А муты? Они вообще сумасшедшие, бешеные уроды, дрессировке не поддаются, а поди ты, слушаются, как собачки! Нет, тут что-то другое. Что!?
Утром Алексей Павлович был разбужен воплями дикарей и стуком барабанов. Спать пришлось на песке, никаких постелей пленнику не полагалось, так что отдых был тот еще! Перед сном Алексей Павлович тщательно отфильтровал песок, соорудил вал у входа, дабы насекомые не пробрались внутрь. Ну, скорпионы там всякие, тарантулы… Сны снились странные и страшные – являлся Шарль, великий и ужасный, в черной мантии с кровавым подбоем и с вилами. Мутанты стояли на задних лапах, как люди, передние лапы сжимают когтистыми пальцами громадные топоры. Зазубренные лезвия нехорошо блестят, капли крови медленно текут по краю, пылают костры, дикари водят ритуальный хоровод. Не хватало только полуголой грудастой блондинки, эротично извивающейся возле столба. Или вокруг шеста в сопровождении ассистенток. Не выспавшийся, с всклокоченными волосами, с полным мочевым пузырем, Алексей Павлович на карачках подбирается к выходу. Шум и вопли эмоций не вызвали – дикари-с! – а вот расположение туалета живо интересовало. Увы, его не было. Вернее, он был везде и нигде, т. е. местные жители гадили где попало, в основном за хижинами. А если сильно надо, то и перед хижиной. Сильный запах испражнений в неподвижном утреннем воздухе подтверждал это.
– О Боже! – застонал Алексей Павлович. – А говорят, что Советский Союз хотел в Африке коммунизм построить, общество высокой культуры и безупречной морали. Да лагеря надо было строить для человекообразных!
Осторожно, внимательно глядя под ноги, Алексей Павлович пробирается за соседнюю хижину. Изгажено все, засохшие кучки дерьма венчиком опоясывают жилище, вонидло шибает в нос, сонные мухи сварливо жужжат и норовят сесть на лицо. Не ослабляя бдительности Алексей Павлович расстегивает… черт, в двух шагах раскорячилась молодая туземка, коричневая задница едва не касается вонючего песка. Алексей Павлович так и замирает с … в руке. Девка посмотрела на беложопого, на лице появилось любопытство, когда взгляд коснулся руки на … . Любопытство сменяется интересом, взгляд становится приглашающим, задница кокетливо так подергивается.
– M;re de dieu!(Матерь Божья!) – ошарашено произносит он. – Мать Пресвятая Богородица! ЭТО предлагает МНЕ l'amour du matin (утренняя любовь)! Здесь и сейчас!! Меня вырвет!!!
По выражению лица белого человека девка поняла, что отвергнута с презрением. Оскорбуха непереносима, смыть позор можно только одним способом! Бабенка ладонью загребает песок с кучкой дерьма наверху и ловко швыряет в лицо белому подлецу. В полете импровизированный снаряд возмездия разваливается на составляющие элементы и Алексею Павловичу с трудом удается избегнуть поражения вонючей шрапнелью. Он отступает за край хижины с достоинством. В руке. Девка выкрикивает оскорбления, если судить по интонации и продолжает интенсивно швырять полузасохшие какашки сородичей. А возможно и свои. Алексей Павлович вскипает и немедленно опорожняет мочевой пузырь прямо на стену хижины, резонно полагая, что наглая девка живет тут. Вернувшись в свою хижину, некоторое время приходит в себя.
– Лагеря! Ла-ге-ря!! – раздельно произносит он, от злости забыв о расстегнутой ширинке. – Только так и не иначе! Идеология расизма возникла не просто так, у нее есть очень веские основания. И дело тут не в цвете кожи. Многие желают загореть летом до черноты буквально, еще и солярий зимой ходят. Мировоззрение – вот главная причина! Когда-то и мы выливали ночные горшки прямо из окон, было такое. Или не мы, а европейцы эти прибитые, французы с итальянцами и прочие немцошведы? Вроде они, у нас всегда были отхожие места и баня в каждом доме, а эти придурки, возомнившие себя центром вселенной, мыться научились у арабов в крестовых походах. И то не все.
Дрожащими от волнения пальцами кое-как застегивает ширинку. Одна пуговица получилась лишней, но Алексей Павлович этого не замечает. До ширинки ли, когда решаются вопросы мироздания!
 – Идиоты какие-то! Зато пляски с копьями у костра каждый вечер затевают. Да-с, лагеря, бремя белого человека, железная поступь цивилизации… что там еще? Ну, это не важно. А важно то, что пока космические корабли бороздят бескрайние просторы космоса, вымазанные глиной придурки машут копьями и завистливо поглядывают на заработанное тяжким трудом чужое добро. Потом, выбрав удобный момент, лезут в чужой дом. Когда законные хозяева возвращаются, глиномазые придурки гонят их прочь – хватит мол, настрадались! Теперь ЭТО наше! Так уже было в Европе. Арабы, негры, азиаты – кого только не понаехало! Вначале были конфликты местного масштаба, затем фашисты пришли к власти, выпустили генную заразу из лабораторий – а как иначе покончить с «понаехавшими», их же миллиарды! Кончилось все мировой бойней, которая до сих пор кое где не стихла. Нет уж, давить надо в колыбели, без ханжества и лицемерного человеколюбия!


                ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Утро следующего дня выдалось необыкновенно жарким. Обычно к утру прохладный воздух собирался в долине, жара наступала только к полудню. Вдобавок день выдался тусклым, в долине царил сумрак, с мутного неба сыпалась мелкая пыль и песок. Значит, наверху песчаная буря – понял Алексей Павлович. Дикари разбрелись по хижинам, павианы спрятались в зарослях. Алексей Павлович выбрался из шалаша – так привычнее, чем хижина! – медленно побрел по деревне. Пыль тотчас покрыла остатки одежды, волосы “поседели” и покрылись коркой. Дышать трудно, пот выступил по всему телу и, смешавшись с пылью, превратился в грязевую корку.
– С ума можно сойти! – зарычал Алексей Павлович, яростно расчесываясь.
Озеро рядом. Не раздумывая, Снегирев бросается в воду. Мутная и теплая, она все равно освежает и приводит в чувство. Остатки одежды вместе с грязью оседают на дно и некоторое время спустя Алексей Павлович понимает, что остался голым. В воде ладно, а на берегу? Уподобляться дикарям с трубочками на письках совсем не хотелось.
– Дьявол! – выругался Алексей Павлович. – Набедренную повязку сделать!
 Кое как прикрыв срам листьями местного лопуха, Алексей Павлович бредет обратно. Пыль и песок, которые никуда не делись, опять облепили тело, превратили волосы в земляную корку и стянули лицо так, что глаза закрыть невозможно. Движения затруднены и каждый шаг причиняет боль.
– Мумия возвращается! – со злобной иронией бормочет Алексей Павлович.– Чьей бы кровушки напиться! А куда подевались маленькие гаденыши и мамаши засранки? То-то повеселюся, когда найду!
Жара усиливается, воздух обретает вес и плотность, давит на голову и пригибает к земле. Найти свою хижину в таком аду не представляется возможным. Войти … нет, вломиться в любую попавшуюся? Запросто, но сильна вероятность получить копьем в живот. Тогда что делать? Через пару минут я отброшу копыта и точно превращусь в мумию! Алексей упирается лбом в камень. Прохлада гранитной глыбы освежает, голова начинает соображать. Машинально Алексей Павлович прижимается всем телом, руки вытягивает вверх. Пальцы натыкаются на уступ. Песок обжигает ступни, содранная на коленях кожа горит огнем. Почти не соображая, что делает, Алексей рывком подтягивается и оказывается на каменном выступе. Следом идет другой, третий… На четвереньках, шатаясь как пьяный, карабкается по широким ступеням вверх, прочь от пыльной и горячей земли. Количество песка в воздухе уменьшается, температура снижается, даже появляется влажная прохлада.
– Я в пещере? – бормочет Алексей Павлович, безуспешно пытаясь содрать грязевую корку с лица. Он с трудом открывает глаза, голова поворачивается медленно и чуть ли не со скрипом, словно насквозь проржавевшая танковая башня. – Нет, это гораздо лучше!
Естественная терраса укрыта каменным козырьком. В сколы и трещины умелые руки неизвестных мастеров вставили обработанные куски мрамора и гранита, кованные светильники горят тусклыми огнями, создавая атмосферу какой-то таинственности и волшебства. Мелкая пыль и песок все же попадают сюда, но включаются невидимые воздуходувы и прохладные потоки сдувают сухую грязь.
– Твою мать! Пещера Алладина? – риторически спрашивает Алексей Павлович. – Или пресловутый Шарль колдун и чернокнижник? Черные рабы, свирепые обезьяны в качестве стражей и палачей, подземный дворец… очень похоже, что я свихнулся!
Очередной поток воздуха хлынул из вентиляционных отверстий, сдувая пыль. Алексей Павлович неуклюже поднимается, дабы освежиться на халяву. Лопушиные листья срываются, влажный воздух гонит их прочь. Алексей Павлович оказывается совершенно голым. Вдобавок грязь потекла, волосы на макушке встали торчком.
– Ну, отлично! Теперь я стал чудовищем, грязным и вонючим. Не удивлюсь, если сию минуту появится красавица! Вспыхнет сказочная любовь, белый свет воссияет, я стану пИсаным – нет, лучше писАным! - красавчиком… точно башню снесло. Все признаки!
Поток воздуха ослабевает. Алексей Павлович идет бочком, стараясь не глядеть на грязные следы, которые остаются на чистом полу. А воняют! В смысле, он воняет. Глаза слезятся, ресницы то и дело прилипают, веки не поднимаются. Краем глаза Снегирев замечает полукруглый выступ, в котором плещется вода. С какой стати она там плещется, он не понял. Просто сунул грязное рыло и так стоял некоторое время, не дыша и не шевелясь. Когда кровь застучала в висках, с шумом выдохнул воздух и принялся с ожесточением драть ногтями кожу на лице и груди, обильно поливая водой. Хотел влезть в целиком в воду, но углубление в камне было слишком маленьким, больше похожим на декоративный фонтан. Ну лицо ополоснуть, руки. Водички попить – не больше. Кое как смыв грязь и изгадив все в радиусе двух метров грязной водой, Алексей Павлович огляделся. Терраса пуста, вентиляторы работают в полную силу, гоня прочь пыль и песок, воздух чист и наполнен приятной влагой. Там, где заканчивается терраса и обрывается каменный козырек, беснуется настоящий ураган. Мутная стена песка и пыли движется, будто живая. Шорох и треск трущихся песчинок сливаются в неприятный гул, от которого зубы начинают ныть.
– Вот что такое песчаная буря! – произносит вслух Алексей Павлович. – А каково наверху, в пустыне? А еще говорят неласковая Русь! Да у нас в тысячу раз лучше!
– Вы правы, тыло, – раздается голос совсем рядом. – Африка полная le cul (задница).
– Черт!!! Откуда вы тут взялись, Шарль? – подпрыгивает Алексей Павлович.
Француз стоит за спиной на расстоянии вытянутой руки. На голове неизменный пробковый шлем, одет в рубашку и шорты с накладными карманам, высокие гольфы и мягкие мокасины. Типичный облик белого плантатора завершает свернутый кольцами хлыст на ремне.
– Я здесь живу. А откуда взялись вы?
– Там пыльная буря, – мотнул головой Снегирев. – Искал укрытие…
– Почему голый? S;duire quelqu'un d'autre femme? Et ici, le mari est de retour! (Соблазнили чужую жену? А тут муж вернулся!)
– О чем вы? Вернее, о ком!? – скривился Алексей Павлович.
– Да, вы правы. Как там по вашему – овчинка не выделана?
– Выделки не стоит. La peine n'est pas la peine.
– Merveilleux! (Чудесно!) – хлопнул в ладоши Шарль. - Произношение ужасно, но это поправимо. Вы быстро схватываете.
– Спасибо. Ладно, я пойду. Буря стихает.
– Нет, хорошо, что вы зашли. Идемте, я люблю хвастаться.
– Чем? – удивился Алексей Павлович, оглядывая пустую террасу.
– Вы на самом деле решили, что я ЗДЕСЬ живу?
– А где? – тупо спросил Алексей Павлович.
Вместо ответа Шарль коснулся указательным пальцем наручных часов. В монолитной, на первый взгляд, стене бесшумно открывается дверь.
– Там, monsieur Снегирев! Идемте, примете душ и оденетесь. Чистый халат и белье найдете в шкафу.
Алексей Павлович тотчас вспомнил, что голый и запоздало прикрыл промежность ладонями. Мужчина выглядит очень глупо, когда так делает. Типа, никто не знает, что у него там и даже не догадывается!
Убранство комнаты – нет, зала! – поражало. Для Алексея Павловича, жившего в обычной «панели» на две клетки, все казалось роскошью необыкновенной. Мебель из мореного дуба – это в пустыне-то! - с вставками из настоящего золота, картины в позолоченных рамах. Что там нарисовано, неважно. Главное, рамы богатые! Мраморный пол покрыт коврами и шкурами тигров, образуя странный, но необыкновенно красивый узор. Гранитные стены с искусственной подсветкой зеленым, красным и белым, вставки розового мрамора, хрусталя, еще каких-то камней... И повсюду золото! Светильники на стенах и потолке, ножки столиков с роскошными вазами, подсвечники и посуда. Были такие предметы, которым Алексей Павлович и названия не знал. То ли кубки, то ли чашки. Может, тазики? Вся эта золотая хрень расставлена и развешана так, чтобы свет от люстр и светильников отражался и играл на мраморе и хрустале. Язык не поворачивался спросить – зачем все ЭТО!? Не будучи искушенным в искусстве, Алексей Павлович все же понимал, что красота не утилитарна. К ней не применимы понятия рассудка, цены и целесообразности. Душа радуется – вот и все. Только законченные идиоты считают ценностями смартфоны, телевизоры и мультиварки, а также штампованные механические повозки, называемые автомобилями. Настоящие люди ценят искусство, в которое вложена душа. И не важно, обработанные особым способом камни это, или тот же автомобиль, сделанный вручную. Главное, чтобы душу вкладывали. Только тогда ремесло - искусство.
- Откуда это у вас? Как это все вот... Ну, яма посреди пустыни, дикари, пещера... В кино такое показывают, да. Но что б в реальной жизни такое было – ни за что не поверю! – ошеломленно прошептал Снегирев.
- Ну, своим-то глазам вы верите? Кстати, можете и потрогать. Убедитесь, что все настоящее, никаких подделок и муляжей, - предложил Шарль.
Француз буквально светился от счастья, что произвел такое впечатление. Хотя этот русский был пленником, но все же человеком образованным, понимающим. Совсем не то, что эти вымазанные глиной придурки.
– С вашего позволения, я сяду, – с сильным акцентом промурлыкал Шарль.
Алексей Павлович автоматически кивает, только сейчас заметив диван, пару кресел и столик на кривых позолоченных – да нет, золото! – и хрустальная столешница. На отдельной подставке источает слабый запах табака кальян, расставлены бокалы, рдеет вино в пузатом графине. Поодаль расположился огромный рояль. Ну, не огромный, но ошарашенному Снегиреву он показался очень большим. Странное покрытие, черное с белым, словно музыкальный инструмент сделан из мрамора. Петли, педали, ножки – все из золота. Алексей Павлович подходит, пальцы касаются гладкой поверхности.
– Это мрамор! – округляются у него глаза. – У вас рояль из мрамора!?
– Да, – скромно потупив глазки, отвечает Шарль. – Сделан из так называемого черного лунного камня, разновидность Labrador. Это ручная работа австрийских мастеров фирмы Brodmann. Ювелирная обработка камня от фирмы Grein Tec GmbH. Впрочем, эти названия вам мало что говорят, инструменту более полувека. Уже нет ни фирмы, ни мастеров, ни самой Австрии.
Шарль заметно погрустнел, левый глаз дернулся, рука потянулась к графину.
– Vous vous trompez, monsieur Charles, ce piano-moi un signe! (Вы ошибаетесь, господин Шарль, этот рояль мне знаком). – покачал головой Алексей Павлович. – И очень хорошо! – добавляет по русски.
– Вот как!? – настала пора удивиться Шарлю. – Savez-vous surprendre! (Вы умеете изумлять!)
– Ну нет, куда мне! – отмахнулся Алексей Павлович. – Зато командование здешней части умеет еще как. Я сяду, если позволите. Хочу задать несколько вопросов, не возражаете?
– Прошу, – кивнул Шарль на кресло. – Давно пора, monsieur Snegirev.
Алексей без разрешения наливает полный бокал вина, выпивает залпом.
– Офигенное бухло… простите, забыл о манерах. Яма, дикари, мутанты и обезьяны долбанные ваши –  от этого можно психом стать. А тут еще пещера Алладина… ладно, не стану выё… выкручиваться на пустом месте. Мое похищение заказано командованием базы?
– Oui et non. (И да и нет)
– ?
– ; mon gr;, c'est-; tuer ou emprisonner. (На мое усмотрение, то есть убить или взять в плен)
– Вообще ничего не понимаю! – вытаращил глаза Алексей.
– Да все просто, – отмахнулся Шарль. – Мне объяснили, кто вы и что вы. Я решил убить – на что мне придурок? Но вы так лихо отбивались от моих милых уродцев, что я передумал и решил взять живым. Убежать отсюда невозможно, а убить всегда успею, – с улыбкой произнес Шарль на корявом русском языке.
– Je vous remercie, monsieur, pour une r;ponse sinc;re. (Благодарю вас, господин, за правдивый ответ) – сиплым голосом поблагодарил Снегирев.
Алексей Павлович сник, лицо осунулось, резче обозначилась щетина на скулах, плечи опустились.
– О, выпейте еще вина! И не расстраивайтесь так, господин Снегирев. Жизнь продолжается!
– Но может оборваться в любой момент, – прошептал Алексей Павлович.
– Как и у всех. C'est la vie, monsieur Снегирев, – махнул рукой Шарль.
Алексей наливает до краев, пьет, как воду.
– Слушайте, Снегирев, это очень дорогое вино, а вы хлебаете, как будто это ваш русский квас! – возмутился Шарль. – Один глоток стоит больше тысячи рублей!
Алексей Павлович икает, прикрыв рот рукой.
– Простите, с непривычки… а у вас тут все дорогое! Даже вода. Вы ж не ведрами ее таскаете с болота, где гады скользкие плавают.
– Да, не таскаю. Как вам местные жители? – поинтересовался Шарль.
– Эти ваши глинобитные придурки с копьями? Я их поубиваю!
– За что?
– Они тупые. Космические корабли бороздят, а они с копьями! Нич-чем не интрис-с-сУЮТСЯ!!! И гадят, где жив-вут, сам видел... т-тупиковая ветф-фь! – махнул рукой Алексей Павлович.
Шарль внимательно смотрит на опьяневшего русского, на лбу появляются морщины, пальцы мнут рукоять кнута, словно француз решает – бить или не бить? Достает из нагрудного кармана сигару, обернутую золотой фольгой. Украшенные позолотой с насечкой сигарные ножницы аккуратно срезают кончик, вспыхивает огонек зажигалки.
– Хотите сигару, monsieur Снегирев?
– Я не курю. И не пью! Так что вам от меня надобно, старче?
– А это что за слово такое? Я еще не слышал!
– Уважительная форма обращения к старшему мужского пола, – тут же нашелся Снегирев.
– А женского? – подозрительно осведомляется Шарль.
– Матушка, – не моргнув глазом отвечает Снегирев.
– Ну, допустим, – поморщился Шарль. – Итак, господин Снегирев, я хочу предложить вам работу. Вернее, службу.
– Предложить? – удивился Алексей Павлович.
– Да. Потому что вы можете отказаться.
– И?
– И вернетесь в свою хижину. Туземцы рано или поздно убьют вас. Скорее рано. Они искренне верят, что все беды происходят от белых. Меня ненавидят и боятся, вас тоже ненавидят и боятся, но я здесь, а вы там.
– Так они тоже у вас на службе?
– Они рабы, обслуживающий персонал в бессрочной командировке.  И материал для опытов.
– Как это? – не понял Алексей Павлович.
Шарль наливает вина, отпивает глоток, затягивается сигарой.
– Это племя. Маленькое племя, которое за мои деньги было поймано в джунглях и перевезено сюда. Стариков перебили, женщин стерилизовали, несколько детенышей оставили. Эти двуногие скоты необходимы для уборки территории, грубой физической работы типа разгрузи – принеси – подай. На стройке этого – обвел он рукой зал, – были незаменимы. Увы, не все можно доверить механизмам.
– Стерилизовали, – задумчиво повторил Алексей Павлович. – Но они вымрут. А воспроизводство?
– Поймают новых! – отмахнулся Шарль.
– Кто?
– Да те же, которые вас сюда сунули, – рассмеялся Шарль. – Еще не поняли?
– Неужели…
– Именно так. А кто еще? После разгрома Европы и американского кризиса Россия если не доминирует в Африке, то играет значительную роль. Китайцы одержимы идеей возрождения Великого Китая. Здесь, в Африке, их значение нулевое. А “иваны” на коне.
– Это так, – согласился Алексей Павлович. – Но я думал, что наши базы предназначены для контроля за уродами.
– Так и есть. Но, во-первых, бизнес есть бизнес, людскую страсть к обогащение отменить еще не удалось. Во-вторых, чем, по вашему, я здесь занимаюсь? Вам не показалось странным, что  мутанты смахивают на людей, только шерстью покрыты?
– Так вы занимаетесь этой, как ее… генетикой? – удивленно спросил Алексей Павлович.
– Генной инженерией, – уточнил Шарль и отпил еще вина. – Все это, – обвел он руками убранство зала, – и многое другое всего лишь гонорар за творческий труд на благо человечества. И России тоже, кстати.
– А именно? – спросил протрезвевший Снегирев.
– Вы всерьез полагаете, что военные могут сдержать наступление неисчислимых орд дикарей? Да, их сумели уничтожить, но только на время. Программа снижения численности при помощи генномодифицированных продуктов результатов не дала. Люди приспособились. Эпидемии и тому подобное тоже не дали стопроцентного результата. Слишком высокая рождаемость, вот в чем причина! Простейший способ сохранения вида – это рождаемость, черт бы ее побрал!!! – не сдержавшись, рявкнул Шарль. – О плодовитости китайцев знали все. Но кто мог предположить, что черномазые станут размножаться, как полевые мыши. По три-четыре ребенка за раз. Природа включила неведомый нам механизм ускоренной рождаемости, иммунная система вдруг заработала так, что никакие вирусы не могли пробить защиту! Пришлось использовать весь арсенал биологического и химического оружия, урон природе нанесен колоссальный, но они выжили!
– Европа практически обезлюдела после войны, – недоумевающе произносит Алексей Павлович. – Обе Америки охвачены междуусобицей, аборигены сводят давние счеты с потомками англосаксонских переселенцев. Черных и белых режут под корень без выходных и праздников. Здесь, в Африке, тоже не очень многолюдно.
– Сохранились места, где поселились выжившие. В основном, это бывшие национальные парки. Нетронутая природа, джунгли, обилие животных. Множество островов между Австралией и Юго Восточной Азией, там тоже хватает уродов. Все бы ничего, но они размножаются с чудовищной скоростью. Пять-шесть детенышей за один раз, представляете? И никакая зараза их не берет! По крайней мере из тех, что известны на сегодняшний день.
– А вы, значит, придумываете новые?
– Нет, – мотнул курчавой головой Шарль. – Я занят тем, что ищу надежный способ управления живыми существами. И за это мне платят. Только вот делать это официально нельзя – я говорю о работе. Еще осталось немало сукиных сынов и дочерей, которые одержимы идеями равенства и братства.
– Ладно, пусть так. Я-то причем?
– Мне нужен помощник, который освободит меня от рутины. Я должен заниматься наукой, а не следить за уборкой территории. Научный комплекс это не только лаборатория с компьютерами. Уборка территории, уход за лесопарковой зоной, контроль над туземцами – много чего. Вы будете надсмотрщиком, иначе говоря. И у вас появится шанс вернуться домой. Мне почему-то кажется, – прищурился Шарль, – что вы, если не разделяете, то сочувствуете идее превосходства белой расы. Нет?   
– Ну, в какой-то степени, глядя на явную дикость, так сказать, братьев меньших… – начал жевать сопли Алексей Павлович.
– Oui assez d'absurdit;s ; fouetter! (Да хватит чушь пороть!) – грубо прерывает Шарль. – Хотите сказать, что вас никогда не раздражали привычки людей другой веры и национальности? Вам нравится скупердяйство немцев, мелочность французов и наглость англосаксов? Вы в восторге от безалаберных арабов и от дикости негров? Вы действительно считали евреев самыми умными и даже избранными?
– Нет, ну вы, конечно, правы, но, видите-ли…
– Расизм, monsieur Снегирев, у нас в крови! Он не имеет цвета и не зависит от воспитания или образования. Китайцы считают себя избранной нацией, а свою потную страну зовут Поднебесной, не иначе! Негры с подачи дурноватых европейцев свято верят, что являются прародителями человечества и уже потому претендуют на исключительность. Да о чем говорить! – махнул рукой Шарль. – Любой, даже самый маленький народишко типа племени индейцев с притока Амазонки – а их тысячи, притоков этих! – надувает щеки и пыжится, воображая именно себя центром вселенной. Россия сегодня на подъеме. Так помогите ей удержаться наверху как можно дольше, упасть она без вас сумеет. Или вы не русский?
– Хорошо-хорошо, я согласен с вами, – затряс головой Алексей Павлович. – Но хотелось бы задать несколько вопросов.
– Mon dieu, le juste et mis;ricordieux! (Боже, праведный и милосердный) Какие еще вопросы, мать вашу!?
Алексей Павлович вздрогнул и вытаращил глаза:
– Это мы с вами не проходили!
– Ваши доблестные военные научили. Итак?
– Откуда все это? – тихо спрашивает Алексей Павлович, обводя взглядом зал. – На какие деньги построено, откуда берется электричество… рояль этот чертов как тут появился?
– Меня финансируют частные лица. Электричество получают от мини реактора холодного типа. Ну, а рояль из лунного камня …э-э… подарок от доблестных русских военных.
– Вы меня за идиота считаете, monsieur Шарль? – криво улыбнулся Алексей Павлович. – Оплачивать счета на сотни миллионов дураков нет. Только государство может платить такие деньги за научные исследования, но не напрямую, а через доверенных лиц. Да один только мини реактор холодного типа чего стоит! А рояль из лунного камня фирмы Brodmann провели по учетам, как вертолет огневой поддержки, списанный по причине уничтожения в бою. Вас финансируют через военную базу, верно? И командование базы кое-что отщипывает от ваших денег для себя. Я прав?
– Примерно так, – кивнул Шарль.
Рубиновая струя хлынула в подставленный бокал, Шарль отпил половину, задымила сигара.
– Черт бы вас всех побрал! – разозлился Алексей Павлович. – Из-за этого меня хотели убить?
– А разве мало? – удивился Шарль. – Во Франции убивали за бутылку вина, в Германии за кружку пива. Америкосы вовсе стреляли друг в друга без повода.
– Но вы рисковали жизнями других людей! – повысил голос Алексей Павлович. От волнения он принялся ходить по залу туда сюда, размахивая руками.
– Ничуть, – пожал плечами Шарль. – Мутантам было приказано убить только вас.
– Приказано? Мутантам можно приказывать?
– Да, mon ami, можно. Я именно тем и занимаюсь, чтобы приказывать напрямую живым существам, отключая базовые инстинкты самосохранения и продолжения рода. Вживлять так называемые “чипы” считаю дурным тоном.
– Что еще за чипы?
– Такое маленькое устройство, которое вставляют прямо в мозг. Оно по команде оператора генерирует сигналы различной частоты. Этот аппаратик очень мал, меньше спичечной головки, но позволяет полностью контролировать поведение человека или животного.
– Сопротивляться можно?
– Уничтожить можно. Сильным электромагнитным излучением. Сопротивляться -теоретически да, – скривился Шарль, – но на практике неизвестно. Надо иметь очень сильную волю, так как при сопротивлении чип причиняет сильнейшую боль. Воздействует на центральную нервную систему, возможна клиническая смерть, что-то там еще, – махнул рукой Шарль. – Я ученый, а не мясник!
– Да, это совсем другое дело, – криво улыбнулся Алексей. – Если не секрет, каким образом вам удалось подчинить уродов?
– Не только. И целое племя туземцев! – с гордостью поправил Шарль.
– Я и говорю – уродов, – кивает Алексей.
Шарль слегка поднимает уголки губ в улыбке.
– Не стану спорить о терминах. Так вот, секрета нет, так как вы ничего в этих делах не смыслите. Объясню максимально упрощенно. Видите ли, бактериальный штамм, используемый в исследованиях рекомбинантных ДНК, был специально разработан - еще во второй половине двадцатого века! - чтобы быть зависимым от синтетического питательного вещества, которое не встречается в дикой природе. Он специально использовался для недопущения распространения рекомбинантной E.coli за пределами лаборатории. Синтетические аминокислоты позволяют создавать так называемые генетические брандмауэры, которые предотвращают побег на волю генетически измененным организмам. Comprenez? (Улавливаете?)
– Ну…
– Можете не продолжать, – скривил лицо Шарль. – La cr;pe! Que dire alors? (Блин, как сказать-то?) Короче, генетически измененные бактерии, чья жизнь зависит от синтетических аминокислот. Намного проще изменить генетический код бактерии, чем менять геном животного, понимаете? В природе существует только двадцать аминокислот, из которых бактерии создают белки, необходимые для своего функционирования. Их количество огромно! Но рецепт каждого закодирован в геноме организма. Если научить его производить только определенный тип белков, то это и есть контроль, вам понятно?
– В целом – да, – замедленно кивает Алексей. – Итак, вы работаете над проблемой подчинения больших групп животных и людей единой программе. Или, – делает паузу Алексей, – одному человеку?
– Это одно и то же, – усмехается Шарль, – не находите?
– Согласен. Но если вы приказали мутам убить только меня, почему они не выполнили приказ? Тогда погибло несколько наших солдат, господин ученый!
– Началась стрельба, ГМО среагировали на смертельную опасность. Отключение базовых инстинктов чрезвычайно сложная задача. А ваши солдаты – они знали, какую профессию выбрали, – пожал плечами Шарль.
– А гражданские? Преподаватель со студентами?
– Ни в коем случае. Господин Волошский работает на меня. Или со мной, не знаю, как правильно.
Снегирев  замирает.
– На вас? – шепчет он.
– Да, – кивает Шарль. – А откуда я, по вашему, беру материал для опытов? Сам, что ли, по джунглям бродить буду?
– Но Волошский ботаник!
– Как я балерина, – ухмыляется Шарль. – Он и эта рыженькая – Новак, что ли? – генетики, мы работаем вместе.
Алексей Павлович окончательно сникает. Кресло недовольно скрипит под весом брякнувшегося тела, лицо вытягивается, появляется страдальческое выражение.
– То есть она… они… знали, что меня должны убить!
– Ну конечно. И, должен вам заметить, серьезно рисковали!
– Просто герои! – согласился Алексей Павлович. – Надо будет при случае поблагодарить.
– Ну-ну, mon ami, не вынашивайте злобных планов. Лучше давайте обсудим вашу работу. Если вы, конечно, согласны.
– Согласен, – прошептал Алексей Павлович. – На все согласен.

             
                ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сыромятная буйволиная кожа разрезается на узкие полоски и аккуратно раскладывается на ровной поверхности. Проволока нужна из качественной стали, иначе быстро рвется и острые концы повреждают кожу. На конце обязательно закрепляется стальной шарик. К нему припаивается тросик, вокруг которого, собственно, все и закручивается. То есть переплетается и прикрепляется к прорезиненной рукоятке. Хлыст готов! Перед употреблением рекомендуется смочить в крутом солевом растворе с молотым перцем. Немного потренировавшись, вы легко, с одного удара, будете спускать шкуру с человека. Приобретя необходимый опыт, рассекать до кости, разрубая нервные волокна и сухожилия. Мастера выбивают глаз стальным шариком или ломают переносицу с одного удара. Мастера уровня экстра вышибает передние зубы. По одному.
Алексей Павлович не был мастером. От просто хлестал со всей дури глиномазых дикарей, желая отомстить за унижения и боль. Вы не считали меня человеком? Получите! Конечно, не все туземцы принимали участие в экзекуции над белым пленником, только несколько человек, остальные стояли в стороне и смотрели. Но ведь не возражали! К тому же Алексей Павлович не различал туземцев по лицам. Они для него все были на одну морду. Не щадил и женщин – ни к чему вникать в детали.
Избитые и перепуганные дикари сбились в кучу на окраине поселения. Алексей Павлович так намахался кнутом, что рука ныла. Вдобавок несколько раз задел себя кончиком кнута. Тем самым, на котором железный шарик. Очень больно! Из зарослей лопуховой травы высунул морду любопытный мут. Снегирев поворачивается, руки движутся, сматывая хлыст. Глаза человека и ГМО встречаются. Хлыст готов к удару, пальцы сжимаются на рукояти. Урод чувствует настроение человека, желтые глаза наполняются злобой, показываются клыки. Похожий на гориллу, с мощными передними лапами и обладающий недюжинной силищей, мут опасный противник. Хлыст, да еще в неумелых руках помощник хреновый.
– Ладно, в другой раз, – хриплым голосом произносит Алексей. – Попозже скушаем шашлычок из мутятины.
Алексей подходит к дикарям. Грязные, потные – глина течет мутными потоками, – вонючие – и это те, кто еще недавно глумился над ним в гадкой яме.
– На уборку все! – указывает  Алексей. – Свое дерьмо собрать!
Русского языка туземцы не знали, но поняли все. Они могли набросится толпой на белого человека, никакой хлыст не помог бы, но страх превратил их в стадо. Не было вождя, а плеть напрочь вышибла чувство достоинства. Туземцы покорно собирают засохшие кучки, Алексей идет сзади, потирая правое плечо – болит, зараза, с непривычки! Надо тренироваться – решил про себя Снегирев. И вообще, хватит дурака валять, надо брать себя в руки. Качать мышцы, отрабатывать удары – благо, есть на ком, – и учиться стрелять. Если ты один, помощи ждать неоткуда – бейся с этой жизнь насмерть!
Людской запах привлек мутантов, твари начали приближаться. Алексей выхватывает у ближайшего дикаря дубину, берет как копье, обломанный конец служит острием. Хлыст описывает в воздухе круг и с силой врезается в то место, где мгновение назад был мут. Тот едва успевает отскочить. Урод припадает на передние лапы, обнажает клыки. Взгляды человека и полузверя встречаются вновь. Стая замирает, наблюдая за вожаком. Глиномазанные дикари шарахаются прочь, но несколько человек остаются, изготовившись к бою. Мутанты и их достали – понял Алексей. Тем лучше!
– Давай, прыгай, урод из пробирки, – предлагает Снегирев вожаку. – Один из нас пойдет на шашлык.
Тварь отзывается низким ворчанием, но с места не двигается. Желтые обезьяньи глаза прожигают насквозь человека. И, если мелькнет хотя бы искорка страха, полузверь бросится в атаку. Страх – признак слабости, верная примета грядущей победы.
– А вот хрен ты угадал! – рычит Алексей, быстро сматывая хлыст. Взмах, кожаные кольца разматываются с бешеной скоростью, хлыст превращается в змеиное жало со стальным наконечником, которое устремляется прямо в переносицу. Не дожидаясь удара – попал не попал! – Алексей бросается вперед, замахнувшись примитивным копьем. Любое, даже самое сильное и злобное существо инстинктивно оберегает глаза. Тиранозавр, чудище с клыками в полметра и то тряс башкой, уклоняясь от мухи, норовящей сесть в глаз. Если, конечно, во времена ящеров были мухи. Да были, чего там, эти мелкие гадючки всегда были и будут. Мут задирает башку, уклоняясь от удара и чуть сдвигает вбок, на мгновение обнажив то место на шее, где проходит яремная жила. Острый, как коготь, обломок дерева пробивает шкуру, фонтан крови бьет в человека с такой силой, что заливает глаза и лицо, темные потоки текут по груди и животу. В следующее мгновение Алексей залит кровью от макушки до пяток, пришлось даже отступить на шаг и по-собачьи трясти головой, вытирая тыльной стороной ладони глаза. Помогло не очень, кровавая пелена все равно мешала видеть.
“Сейчас набросятся! – мелькнула мысль. – Сожрут, не успею опомниться”!
Какое там! Стая, ошеломленная столь быстрой смертью вожака, и не думала бросаться в бой. Мутанты поворчали для приличия и начали медленно отступать в заросли, не спуская глаз со страшного человека, умытого кровью вождя. Он в крови с головы до ног, от новеньких солдатских штанов остались клочья, майка исчезла. “Когда успел? – удивился он. – Вроде мут меня не драл. Или драл?” Несколько глубоких царапин вдоль и поперек груди свидетельствовали, что драл да еще как! Не обратил внимания  в пылу схватки.
– Faire cuire! (Приготовить!) – скомандовал через плечо дикарям.
Туземцы понимали по-французски несколько слов. А если б не понимали, что с того? Плеть – универсальный язык общения. “На полусогнутых” прибежал местный знахарь с уже готовым снадобьем для ран. Алексей было с недоверием отвел дрожащую руку, но в глазах туземного лекаря было столько страха и желания выслужится перед господином, что Снегирев все же разрешил полечить себя. От знахаря буквально пахло страхом, он весь дрожал, руки тряслись, кожа покрылась пупырышками, обильный пот смыл глину и мухи облепили незащищенное тело, но знахарь самоотверженно продолжал лечение ран. Алексей заметил, что мухи почему-то игнорируют его.
– Вы что, расисты? Я вам руки не подам! – оскорбленно вскинул подбородок Снегирев и посмотрел вдаль.
Шарль до конца не доверял русскому хотя бы потому, что тот мог убить его в отместку за плен. О том, что можно – и нужно! – отомстить за смерть русских солдат, он и мысли не допускал. Солдаты, мол. И вообще, знали, на что идут. В свое жилье Шарль не допускал никого. В так называемую лабораторию тем более. По косвенным признакам Алексей догадывался, что ничего сверхъестественного у Шарля нет. Никаких подземных комплексов, напичканных электроникой. Никаких космических аппаратов на случай срочного побега, никакой вооруженной охраны. Шарль обходился минимумом, а роль вооруженной охраны играл он сам, никогда не расставаясь с пистолетом. Ежедневно Алексей слышал приглушенные расстоянием выстрелы и гадал – в кого или во что палит француз? И вообще, зачем ему умение метко стрелять, он же чокнутый ученый!
Алексей по-прежнему жил в хижине. Шарль выдал ему складной стул, раскладушку, матрас и постельное белье. Все со штампом воинской части. Одежда состояла из солдатских штанов песочного цвета и майки. Широкополая панама на голову, резиновые шлепанцы на ноги. С одной стороны этого достаточно, с другой – в таком виде не убежишь, пустыня убьет полураздетого человека за считанные минуты.
“Отношения” с дикарями быстро наладились, глиномазые даже научились понимать несколько слов по-русски. Кстати, о глине. Алексей довольно быстро понял, что мазать тело глиной не глупый обычай дикарей, а повседневная необходимость. Кожу, незащищенную одеждой, сжигает солнце, грызут мухи, а трава и кусты оставляют глубокие царапины, даже самая малая из которых способна убить человека – инфекции! Если дикари чувствовали себя как дома, то Алексей испытал прелести акклиматизации в полной мере. Понос, лихорадка, головная боль, скачки давления и укусы насекомых, порезы и потертости ног – все хлебал полной ложкой! Ко всему добавилась слабость, головокружение и потливость. Шарль с умным видом предположил, что это отравление. Отрава, де, накопилась в организме! На естественный вопрос как вывести только пожал плечами, сволочь, какую-то травку посоветовал. Мол, собери, выдави сок и пей с кипяченой водой натощак три раза в день. Потом пропотей и отрава выйдет. А что травка эта растет в расщелинах на высоте пятого этажа, это ничо!? Шарль расщедрился на витамины, регулярно выдавал пластиковые цилиндрики с приятно пахнущими таблетками. Принимать нужно было каждый час по одной, на ночь сразу три. Вначале Алексей отнесся с недоверием – мало ли что там! Что? Отравить хотят таким способом?  Шарлю нужен работоспособный слуга, вот и все. После регулярного приема таблеток Алексей почувствовал прилив сил, у него улучшилось зрение, стал меньше уставать и гораздо легче переносить жару. Даже ногти перестали шелушиться от недостатка кальция, затвердели, как волчьи когти.
Дикари наотрез отказывались лезть на стены. Ни плеть, ни простецкий, но все равно эффективный мордобой воздействия не оказывали. Алексей Павлович полез сам. Только вот забыл бывший интендант третьего класса, что слазить куда труднее, чем подниматься.  В результате белый господин полдня просидел на выступе, терпя жару, жажду и насмешки дикарей, которые были уверены, что беложопый гад ни за что не спустится. Сдохнет от обезвоживания к закату. Или сорвется вниз. Бац, в лепешку!
Алексей слез. Сорвал ногти, содрал кожу с коленей  и ладоней, разбил голову, сорвавшись с очередного уступа и приземлившись на другой плашмя, словно дохлая жаба. Но слез. “Ладно, суки! – думал он, лежа в своей хижине на полу, – я оклемаюсь и покажу вам кузькину мать. Впрочем, что взять с дикарей? Я для них чужой, инопланетянин и вовсе враг, как и любой другой белый. Для Шарля я тоже вроде забавы. Игрушка! Надоем – выбросит. Или для опытов использует. Интересно, чем он вообще занимается в своей норе? Ведь не просто так на него деньги тратятся! Вопрос – кто и зачем? Если не подохну от поноса, выясню”.
Не подох, но сильно похудел. Из-за постоянного лазанья по скалам кисельные мышцы отвердели, задубевшим ладоням стал нипочем раскаленный на солнце камень и песок, сердце больше не проваливалось в никуда при взгляде вниз. Похоже, витамины Шарля тоже помогли. Снегирев заметил одну особенность – если некоторое время посидеть на уступе или вершине скалы, ни о чем не думая, а просто вслушиваясь в звуки ветра, наступает странное состояние покоя. Странность в том, что начинаешь воспринимать себя как бы со стороны. Ты чувствуешь, о какой камень можно опереться, куда ставить ногу, выдержит ли твой вес этот карниз. Поначалу Алексей воспринял с иронией– медитация, мол, частичное погружение в нирвану с последующим выныриванием. А дальше больше – приму позу лотоса и воспарю! Все это неоднократно показано в дешевых фильмах про китайские единоборства. Вьетнамских, лаосских и киргизских, а также монгольских и тибетских нет, а китайские есть! И хотя единоборства ни разу не спасли Китай от бесчисленных толп захватчиков, поклонникам глупой клоунады несть числа. Вдоволь намахавшись палками, китайцы построили стену, чтобы хоть как-то защититься от грабителей. Много позже обзавелись нормальной армией и ядерным оружием. Но махать палками не перестали! А чо, идиотам нравится.
“Просто отдых – говорил себе Алексей, – и больше ничего. Мышцы привыкают к работе, организм перестраивается, а что бы ты ему не мешал, мозг частично отключается, работает та его часть, которая тебе не подвластна. Полученная информация проверяется, лишнее отсеивается, остальное идет в переплавку, становится  рефлексами. Тело движется “на автомате”, освобождая мозг от функции контроля”. Так это или нет, но Алексей довольно быстро научился прытко скакать – именно скакать, а не лазить! – по скалам, вызывая зависть и восхищение дикарей. Пару раз он поднимался на самый верх. Туда, где окаменевший шрам ущелья на теле земли вспухал валунами и россыпями камней. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась каменистая пустошь. Бело-желтый песок сливается с таким же небом и кажется, будто ты стоишь на дне огромного шара, а над головой пылает пронзительно горячая точка солнца. Раскаленные камни похожи на бородавки, каждый валун дышит испепеляющим жаром. Уже через считанные секунды организм начинает терять воду, пот выступает по всему телу и ты понимаешь – через несколько минут умрешь от обезвоживания. 
Алексей спешно уходил вниз по склону, с грустью и злостью понимая, что уйти через пустыню не удастся. Даже если обмазаться белой глиной с ног до головы.


                ГЛАВА ПЯТАЯ

Полдень. Алексей лежит в хижине, на прохладном и чистом песке – подчиненные глиномазые меняют его каждый день. Рабочий день закончен, территория поселка убрана, выгребные ямы плотно закрыты, дикари заняты охотой на мелкую дичь и собирательством плодов. Ничего другого они все равно не умеют, так что пускай! Шарль уже второй день не показывается, над чем-то колдует в своей пещере. Его сейчас лучше не трогать, сбесится. Алексей гол, если не считать коротких шорт. Все-таки в здешнем климате традиционные штаны ни к чему, дикари правы. Однако носить гульфик из травяной трубочки немыслимо! Шорты в самый раз. А еще Алексей рискнул намазаться глиной по примеру туземцев. Глина вообще-то не белая, а серая. Поначалу было непривычно, потом привык. Глина смешивается с потом и выделяемым кожей жиром, поэтому до конца не сохнет. Образуется некое подобие эластичного покрытия, будто намазан толстым слоем крема. Голова, предварительно остриженная наголо – un grand merci Шарлю, одолжил машинку для стрижки, - тоже покрыта глиной. И лицо, кое как выбритое старой бритвой. Кстати, глина отлично дезинфицирует и приятно пахнет!
 Сонная тишина нарушается чириканьем пичужек, визгливыми голосами женщин и шорохом травы. Солнце в зените, ущелье залито светом, все живое попряталось от жары. Фиеста! Шум вертолетного двигателя бьет по нервам с силой пулеметной очереди. Обрушивается, словно камнепад, сгоняя полусонную одурь и лень. Алексей подпрыгивает, словно шило воткнули в то место, откуда ноги растут. Торопливость не приводит ни к чему хорошему, это Алексей понял еще раз, когда воткнулся рылом в песок у самого входа. Не вставая, поднял голову. Сквозь пелену пыли и собственных слез видит черную на фоне голубого неба тень, очень похожую на крест. Стало не по себе – от грохота закладывает уши, ураганный ветер  срывает крышу с хижины, а с неба спускается могильный крест гигантских размеров! Есть от чего сойти с ума, учитывая долгое пребывание в условиях первозданной природы. Именно так происходит с туземцами – они в панике мечутся между хижин, истошно орут женщины, мужчины прячутся, а самые храбрые и тупые машут копьями.
“Крест” опускается ниже, заслоняя небо, ураган усиливается. К Алексею возвращается способность соображать. Ревущий, словно дракон, “крест” – это конвертоплан, древнее механическое чудище, построенное американцами непонятно для чего, ибо большую часть времени эти аппараты простаивали в ремонте. Летали они, красиво и грозно, только в кино. А еще стоили бешеных денег, в которых древние жители США не испытывали недостатка, так как печатали их сами в любых количествах и распространяли по миру. Тех, кто не хотел этих “денег”, они убивали. Сегодня такое трудно представить, но ведь было же!
Летательный аппарат зависает на высоте примерно трех десятков метров, открываются бортовые люки, к земле устремляются черные тросы. Алексей понимает, что через считанные секунды по ним спустятся вооруженные люди и … понятно, что дальше. Отлеживаться в хижине бессмысленно, тем более что от нее осталось лишь несколько пучков камышей и веток. Несущие винты гонят облака песчаной пыли и мусора. Алексей бежит к зарослям неподалеку, глупо согнувшись в три погибели и едва не падая. А что, ведь именно так бегают в кино! Типа, если суну голову между ног, в меня не попадут. До кустов осталось совсем чуть-чуть, руку протянуть … Из зарослей высовывается обезьянья морда, раздается рык, поток нечистого воздуха обдает лицо. Алексей шарахается прочь. Нога цепляется за корягу, земля уходит из-под ног. Удар в лицо получается болезненным. Из носа льется кровь, глаза залеплены песком, в ушах гремит шум водопада. Алексей стирает грязь, размазывая кровь по лицу, зрение возвращается, грохот превращается в непрерывную стрельбу пулеметов. Конвертоплан высадил десант и теперь экипаж расстреливает все живое внизу из бортового оружия. Десантники в черной униформе бегут к резиденции Шарля, не обращая внимания на мечущихся под пулями дикарей. Солдат не разглядеть – шлемы закрывают головы полностью, забрала из бронестекла скрывают лица.
“Может, наши!?” – мелькнула мысль и тут же исчезал – у “наших” нет черной униформы, “наши” не летают на антикварных конвертопланах и у “наших” – Алексей знал это точно! – нет на вооружении уродливых пистолетов-пулеметов. Это наемники!
Пули безжалостно рвут на части перепуганных дикарей, смешивая песок с кровью. Обезьяны, напуганные шумом, выскакивают из зарослей и тотчас падают, сраженные наповал. Стрелок берет выше, пули начинаю рубить кусты. Алексей понимает, что скоро доберутся и до него, прятаться негде. Над бежать, но не согнувшись, как разбитый параличом идиот, а стремглав, аки чемпион олимпийский по бегу на короткие дистанции.
 Словно выпущенный из пращи камень, несется интендант третьего класса по горячему песку, оставляя за собой завихрения из песка и пыли. Пулеметная очередь следует за ним, увеличивая шаги, то есть расстояние между разрывами пуль увеличивается. Это стрелок ускоряет движение ствола, стремясь догнать убегающего. Шансов уйти почти нет, Алексей понимает и шарахается в сторону, едва не падая по инерции. Пули уходят в сторону, Алексей бежит в противоположную. Пули опять настигают его, он снова меняет направление… так зайцы убегают от хищников и людей охотников, сбивая прицел и глазомер. Алексей интуитивно понимал, что это единственный способ уцелеть и петлял, как пресловутый косой, аж голова кружилась.
Конвертоплан опускается, выдвигаются шасси, машина грузно становится на песок. Пулеметы смолкают. Алексей на последних каплях адреналина подбегает к выступу и падает без сил. По всему телу выступает обильный пот, просто ручьями льет, смывая к чертям собачьим глину и грязь. Чтобы глаза окончательно не слиплись, Алексей вынужден все время тереть лицо, это бесит и раздражает до предела. Озеро, в котором водились переделанные осьминоги, совсем рядом и Алексей бросается в воду, резонно полагая, что пришельцы не до него. Да и двигатели конвертоплана продолжают работать, поднимая облака пыли все выше.
Извиваясь, как тритон, Алексей ползет по песку к кустам, за которыми ввысь уходит вертикальная стена ущелья. Оставаться нельзя, пришельцы наверняка будут прочесывать местность. Пальцы касаются теплого камня, мышцы напрягаются, ноги отталкиваются от земли. Алексей поднимается по стене легко и быстро, словно по лестнице на чердак. Над торопиться, место посадки совсем рядом, если кто-то из наемников обернется, то сразу увидит карабкающегося по стене человека. Рев двигателей неожиданно стихает, винты вращаются на минимальных оборотах, пыль спадает. Алексей невольно оглядывается – откидывается аппарель, сбегает пара раздутых от бронежилетов бодигардов с автоматами в каждой руке, по металлическим сходням неторопливо спускается важный господин в белоснежном костюме двойке. Даже туфли белые! Широкополая шляпа – белая! - закрывает лицо от солнца, ворот рубашки – ну тоже белой, а как же! – расстегнут на две пуговицы, элегантные темные очки в золотой оправе придают облику шарм и загадочность. Особенно удивило лицо неизвестного господина – нежно розовое, как у младенца, лишенное какого либо загара – это в здешнем-то климате! – чисто выбритое и свежее. Господин снимает шляпу – бодигард услужливо хватает и вешает на себе на броню, – снимает очки. Внимание господина в белом приковано к группе наемников, которые ведут Шарля. Француз в халате, бос, растрепанные волосы торчат во все стороны. Без костюма типа милитари и пробкового шлема Шарль похож на старого ощипанного петуха. Наемник держит его за шиворот, не давая упасть, придавая поступательное движение вперед почти не касаясь земли ногами.
Алексей смотрит во все глаза, совершенно забыв о том, что надо сматываться как можно скорее, но не на Шарля – господин в белом костюме привлек внимание! Он выше остальных на голову, строен и подтянут, как человек, который ежедневно часами тренируется в спортзале. Именно тренируется. До седьмого пота, до боли в мышцах и кровавого тумана в глазах, а не пялится на задницы молодых и стройных женщин на велотренажерах и тредбанах, прохаживаясь по залу в дорогой экипировке. Мало кто способен ТАК работать, если, конечно, не профессиональный спортсмен. Еще меньше тех, кто обладает силой воли побеждать самого страшного врага – собственную лень. Таких вообще почти нет. Ну, может один на миллион… Черты лица неестественно правильные, пропорции точно соответствуют пресловутому золотому сечению, щеки покрыты легким румянцем, а глаза! Пронзительно синие, в обрамлении густых ресниц, смотрят пристально, с чуть заметным пренебрежением и отеческой лаской. Незнакомец похож на ангела, какими их изображают в храмах. Даже волосы, уложенные назад эдакой гривой, отливают золотом спелой пшеницы.
– Такого не может быть! – шепчет Алексей, забыв обо всем. – Таких людей не бывает! Это грим наверное и парик. Или маска!
Словно услышав голос, незнакомец поворачивает голову. Нечеловечески синие глаза встречаются с вытаращенными зенками Алексея Павловича. Уголки губ приподнимаются, в синих глазах вспыхивают искорки. Белый господин смотрит внимательно и с насмешкой, будто на забавного щенка, который выбирается из картонной коробки. Мимо волокут Шарля, словно тряпичную куклу. Наемники старательно обходят белого господина, даже сутулятся и нагибают головы, чтобы быть незаметнее. “Ангел” делает знак пальцами, бодигарды исчезают в брюхе конвертоплана. Взгляд синих глаз становится пронзительным, черты лица твердеют и Алексей чувствует, как слабеют его мышцы, пальцы разжимаются, в голове начинают звучать голоса. До земли метров пять, если не больше, падение с такой высоты убьет или искалечит. Нога соскальзывает с выступа, пяточный сустав пронзает боль. Каменный клык вонзается в щиколотку, нога взрывается болью, мышцы конвульсивно сокращаются и начавшееся было падение останавливается. Глаза закрываются сами собой, из прокушенной губы льется кровь, от которой желудок выворачивается наизнанку. Исчезает одурь, голова проясняется, страх смерти вышибает все чувства, кроме одного – спастись! Не оглядываясь более на странного “ангела”, Алексей лезет вверх с удвоенной скоростью, руки и ноги работают, как рычаги механизма.
Шум внизу усиливается, моторы набирают обороты, конвертоплан с гулом и грохотом, будто железный дракон, отрывается от земли. Налипший песок куСкэми отваливается с колес, несущие винты бешено вращаются, исчезая из виду, стойки шасси прячутся под обтекателями, машина медленно поднимается. Поток воздуха сносит почву, обнажая камни на дне ущелья. Создается обратная тяга, воздушный поток устремляется вверх по склонам. Алексею Павловичу так поддувает в задницу, что ноги едва касаются поверхности камня.  Гул двигателей оглушает, лопасти винтов ревут совсем рядом. Алексей оборачивается – конвертоплан на одной высоте с ним, грузная серая туша медленно идет вверх. Пилот не торопится, ведет машину на малых оборотах – одно неверное движение и конвертоплан может зацепить скалу. Боковые люки откинуты. Наемники тычут пальцами в одинокого скалолаза, видны смеющиеся лица. Похоже, они делают ставки, кто раньше доберется до края ущелья – машина или человек. Алексей понимает, что если он будет первым, его пристрелят и разумнее всего спуститься. Или спрятаться в расщелине. Смеющиеся рожи наемников показались отвратительными, захотелось швырнуть камень в самую гущу радостных лиц. Но тогда точно пристрелят.
 Алексей смачно выплевывает комок пыли и песка. По телу бежит волна бодрости, мышцы вздуваются от прилива энергии. Не обращая больше внимания на конвертоплан и вооруженных наемников, Алексей быстро лезет на вершину скалы. Стены чуть сужаются, образуя отрицательный угол наклона и лезть приходится почти на одних руках. Ноги висят над пустотой. В другое время, при других обстоятельствах Алексей Павлович даже не рискнул бы так карабкаться. Воображение любит играть с нами в злые шутки. Оно рисует страшные картины, во всех подробностях расписывает последствия и незаметно, исподволь лишает нас сил, ослабляет волю, отбирает решимость. Тысячу раз был прав гениальный поэт, говоря, что трусами нас делает раздумье.
Алексей не думал. Просто лез по стене, даже особо не вглядываясь, за что хвататься. Он чувствовал, где трещина, в которую поместятся пальцы, где выступ, который не обломится под весом тела и о него можно опереться. Руки работали, как рычаги машины, которая ревела моторами и воняла сгоревшим керосином совсем рядом. Солнце изливает потоки горячего света слева, один глаз приходится закрывать или отворачиваться. Довольно неудобно, когда висишь на кончиках пальцев, а до земли сотня метров. Но еще хуже пилоту, которому небесное светило буквально выжигает глаза. Забрало из темного стекла не опустишь – будет плохо видно, а стены ущелья совсем близко, дрогнет рука или подведет глазомер – винты начнут рубить камень и тогда конец всему. Спускаться было проще, пилот вел машину по нисходящей траектории, тормозя корпусом, потом завис, чтобы сбросить десант и лишь после этого опускал машину вертикально.
Алексей представил себя на месте пилота и едва не рассмеялся – как же хреново сейчас человеку в кожаном кресле, в окружении всевозможных панелей, датчиков и циферблатов! Спина исходит паром, голова в шлеме, как сауне, …опа в луже пота – ну, просто счастливчик!
Когда до вершины осталось совсем немного, Алексей оглянулся – конвертоплан идет ниже на пару метров, в проеме распахнутого люка нет солдат. Зато стоит тот самый “ангел” в белом костюме. Поток воздуха растрепал укладку, волосы пшеничного цвета мечутся на ветру золотым пламенем, прищуренные глаза горят голубым огнем. На лице нет и тени улыбки, “ангел” серьезен и внимателен, словно увидел нечто необыкновенное или очень важное.
– Пошел ты! – сквозь зубы произносит Алексей. – Цирк дюсолей ему, видишь ли!
Прибавляет темп, край стены приближается. Шум конвертоплана приближается, словно пилот решил срубить наглеца винтом. Можно, конечно, но работа филигранная, на сантиметр ошибешься и капец тебе. На всякий случай Алексей берет правее, пальцы ног нащупывают выступ – прыжок, толчок руками, хват за карниз и еще один рывок вверх. Дальше идет вертикальная трещина, лезть по которой одно удовольствие – вся в трещинах. Алексей движется как таракан по обоям, работая руками и ногами. Край ущелья приближается, последний рывок и он стоит на плоском выступе. За спиной бескрайнее море песка и камней дышит в затылок горячим дыханием, из-под ног уходит к центру земли пропасть, в глубине блестит искорка озера в обрамлении изумрудной травы. Воняющий керосином и грохочущий, как пустой самосвал на проселке, конвертоплан поднимается следом. До него буквально рукой подать – в смысле, камнем добросить. Что Алексей Павлович и сделал, швырнув увесистый булыжник прямо в кабину. Второй пилот как раз присунул рожу к стеклу, чтобы получше увидеть дикаря, который лазит по скалам быстрее, чем он летает. Удар пришелся аккуратно в то место, где был лоб. Если бы не стекло в палец толщиной, второй пилот лишился остатков мозгов. Он дернулся так, что зацепил штурвал, машина заваливается на бок и идет со снижением прямо на противоположный край ущелья. Алексей прямо физически ощутил, как падают друг на друга наемники в салоне, от воплей и ругани воздух мутнеет, а первый пилот очень хочет убить второго, дабы неповадно было в будущем пялиться на голых и потных мужиков.
“Ангел” в белом костюме неподвижно стоит в дверном проеме, ноги словно вросли в металл. Лицо остается таким же спокойным и сосредоточенным, как раньше, взгляд прищуренных синих глаз не изменился. Пилот справляется с управлением, конвертоплан закладывает крутой вираж с горкой. уходит прочь с набором высоты. Горячий ветер несет керосиновую вонь и дым пополам с пылью. Алексей провожает машину долгим взглядом. За спиной слышен шелест песка, потрескивают раскаленные камни, пустыня смотрит в затылок, прожигая спину почти насквозь. Вокруг ни души, идти некуда, да и смысла нет – пустыня убьет за считанные часы. И Алексей начинает долгий и неторопливый спуск обратно в долину.

                ГЛАВА ШЕСТАЯ

В жарком и влажном климате трупы разлагаются быстро. Откуда ни возьмись берутся стервятники, появляются мухи, через считанные часы полчища червей пожирают гниющую плоть. Алексей не спешил вниз. Усталость дала знать сразу, как спало напряжение последних минут. Спуск занял куда больше времени, чем подъем и к моменту возвращения в сгоревшем поселке туземцев пир шел горой! Тошнотворный запах просто забивал легкие, невозможно было дышать. Вопли падальщиков оглушали. Твари дрались над трупами, совершенно не обращая внимания на человека. Видимо, полагали, что жить ему осталось недолго, так что чего зря силы тратить.
Алексей брел по песку, обходя подальше трупы людей и обезьян. Наемники убили всех. Какой был в этом смысл, Алексей не понимал. Ну похитили они Шарля этого, документы, файлы – дикарей-то зачем убивать? И обезьян. Неужто они опасны, оставаясь в этой яме посреди пустыни? Трупы даже в озере плавали. Алексей понял, что остался без питьевой воды.
– Хреново дело! – прошептал он. – Жратву еще как-то можно найти, а воды другой нет. Без нее сдохну через пару дней. И что делать? Разве только у француза в пещере пошарить.
Гранитные ступени засыпаны песком, воздуходувы не работают. Стены, пол, обстановка покрыты пылью, будто здесь вся деревня ковры вытряхивала. Рояль из лунного камня цел, золотые украшения тоже на месте – с удивлением отметил Алексей. Похоже, наемники дисциплинированы. В пещере сумрачно, прохладно и тихо. Снаружи доносятся ослабленные расстоянием и камнем крики пожирателей падали. Алексей крутит головой, пытаясь разглядеть дверь – надо же внутрь попасть! Только сейчас с удивлением замечает, что потолочные и настенные светильники горят. Значит, с электроснабжением все в порядке. Это хорошо, но как двери открыть – вон они, напротив. Видно по стыкам. Двери раздвижные, как в лифте.
– Черт, надо выключатель искать! – злится Алексей. – Ну почему по-людски не сделать, с ручками?
Пол относительно чист, немного песка и пыль, поэтому плоский камешек под пяткой отзывается неожиданной болью. Вдобавок гаснет свет.
– А-а, ё…! – рычит Алексей. – Что еще!?
Пальцы касаются гладкой поверхности, “камешек” вспыхивает тусклым голубым светом. Это наручный смарт Шарля, он все время таскал его! Разобраться с управлением было несложно, меньше чем через десять секунд вспыхнул свет, двери бесшумно отворились и даже заработали вентиляторы, сдувая пыль и песок с пола.
– Зашибись! – подытожил Алексей Павлович.
Огромная, раза в полтора больше холла, комната – нет, зал! – поразил великолепием. Мрамор, золото, драгоценные и полудрагоценные камни – все было здесь. Искусный дизайнер украсил мрамор стен куСкэми золота и платины. Плиты изумрудного малахита и чего-то еще сине-зеленого, чему интендант третьего класса даже не знал названия, придавали залу таинственную роскошь, присущую дворцам колдунов и волшебников. Ну, так показывают в кино, а кино, как давно известно, лишь отражение наших собственных представлений и желаний.
Алексей ожидал увидеть пульт управления с многочисленными датчиками, лампочками и экранами. Опять же, как в кино. Вместо этого узрел кухонный гарнитур, заставленный разнообразными блестящими аппаратами для приготовления пищи, т.е. мультиварка, кофеварка, тостерница, микроволновая печь, соковыжималка, блендер и кухонный комбайн, похожий на космическую станцию из-за размера и сложной конфигурации. Венцом коллекции служит духовой шкаф с монитором, на котором высвечивается длинный список блюд и кушаний, а также рецептов и ценных кулинарных советов. В сторонке от кухни гордо корячится на четырех лапах обеденный стол, поодаль диван, кресло качалка, журнальный столик и … и все!
– Как все!? – обалдел Алексей Павлович. – А где лаборатория? Где столы с пробирками, компьютеры и осциллографы? Где разрезанные на куски трупы подопытных? Да, еще и клетки с монстрами, которые были людьми, но в результате неудачного опыта превратились в чудовищ. Где вся эта фигня, которую мы видим в каждом фильме, в каждой компьютерной игре?
Алексей ошарашенно вертит головой, надеясь увидеть дверь, врата, портал – это тоже ворота, т.е. врата, только на латыни! – за ними ступени, уходящие вниз, в подвал, откуда несутся крики истязаемых подопытных и среди них – “прекрасная красавица” в одном неглиже. Над ней тоже ставили опыты - увеличили грудь и пятую точку круглее сделали…
В зале чисто, пахнет озоном, невидимые глазу кондиционеры поддерживаются прохладу. Алексей потерянно бредет вдоль кухонных шкафчиков, указательный палец касается каждого прибора, словно пересчитывает – интендант, что тут скажешь! – растерянный взгляд скользит по предметам, не замечая. Просторное кресло принимает в объятия нового хозяина, чуть слышно скрипнув деревянными костями. Делать нечего, планы найти выход из долины рухнули. Алексей рассчитывал, что найдет в хоромах Шарля информацию, которая поможет выбраться отсюда. Карту местности, квадроцикл с полным баком бензина, дельтаплан – на худой конец телефон, по которому можно дозвониться до МЧС. Кстати, последний вариант надежнее всего. От нечего делать Алексей давит сенсоры на смартфоне – зажигаются и гаснут потолочные светильники, играет музыка, загораются огоньки на духовом шкафу. Неожиданно раздвигается стена, появляется вогнутый экран громадного телевизора.
– О, нашел! – восклицает обрадованный Алексей. – Телек наверняка смартовый, есть подключение к сети.
Используя смартфон как пульт, включает. На экране появляется грудастая блондинка, выпуклые глаза томно вытаращены, длинные “музыкальные”  пальчики сжимают чей-то пенис. Блондинка раскрывает рот…
– Старый козел! – плюет Алексей. – Тоже мне, развлекуха между опытами по генетике. Неужто настоящей бабы не мог купить? Вон, на рояле из лунного камня, под звуки рапсодии Ференца Листа пользовал бы. Как в старинном фильме для умственно отсталых, в котором рассказывается о любови миллиардера и панельной шлюхи.
Мощные динамики выдают стоны и кряхтение, словно блондинка страдает капитальным запором и пытается пенисом … в общем, использует его, как вантуз.
– Твою мать, мне только этого не хватало!!! – обозлился Алексей.
Давит сенсоры так, что смарт прогибается, аж руке больно. Экран гаснет, на темно синем фоне появляются сервисные иконки. Алексей кликает на рыжую лису, разлегшуюся на земном шаре. Однако вместо привычной картинки интернет поисковика появляется совсем другое – на фоне бревенчатой стены картина в золоченой рамке, на которой изображен знакомый с детства пейзаж – взорванные дома, засыпанные битым кирпичом и бетоном улицы, разрушенный православный храм блестит золотом куполов, на дальнем плане видны московские высотки. Среди обломков и ржавых остовов машин осторожно пробираются люди в лохмотьях. Алексей вглядывается – это не компьютерная графика, это картина, написанная от руки масляными красками. Художник рисовал с натуры. В нижней части экрана виден досчатый пол, какой-то половичок, возле картины тумбочка из грубо оструганных досок, на столешнице красуется деревянное блюдо, покрытое хохломской росписью и пара деревянных ложек, тоже разрисованных золотом, черными и красными красками.
– Я попал в краеведческий музей? – удивленно бормочет Алексей.
В тишине отчетливо звучат шаги, мощная звуковая карта телевизора передает даже легкое поскрипывание половиц. На экране появляется человек, Алексей вздрагивает и отступает на шаг, как будто “с той стороны” могут протянуть руку.
– Здравствуйте, Алексей Павлович! – звучит уверенный голос.
– Здравствуйте! – на “автомате” отвечает Алексей. Секундная растерянность прошла, он чувствует себя вполне уверенно, только маленькие молоточки стучат в виски – ведь с экрана с ним разговаривает тот самый “ангел”!
– Давайте познакомимся, – предлагает “ангел”. – Я Мордерер, Давид Ааронович. Вам представляться нет нужды, ваше имя и биография мне известны.
Бесцеремонный тон покоробил Алексея Павловича, против воли поднялась волна раздражения. Ответ типа “сам дурак” выглядит глупо, поэтому Алексей просто поворачивается спиной и неторопливо подходит к дивану. Пружинное сиденье мягко прогибается под тяжестью тела, Алексей складывает руки на груди, слегка наклоняет голову. Вид и манеры свидетельствуют о том, что г-н Снегирев готов слушать.
– Ну и? – подбадривает он собеседника.
Снисходительная улыбка касается губ “ангела”. По небрежному движению руки два человека подвигает кресло и замирают в почтительной позе рядом. Лица скрыты под тканевыми масками, словно это террористы или рядовые сотрудники спецслужбы. Ангел не спеша расстегивает белый пиджак и садится, небрежным движением откинув полы. “Аккуратный, барахло ценит, – подумал Алексей. – Антураж русской деревни середины позапрошлого века рассчитан на меня. Мол, я, как и ты, люблю Россию, которую умом не понять.”
– Перейдем к делу, – говорит Мордерер. –  Monsieur Charles de Nutty совершенно верно охарактеризовал вас как наглого, бессовестного типа с авантюрным складом характера. Вы мстительны, злопамятны и жестоки. Психика устойчива, физические данные прекрасны, склад ума аналитический. Все отлично!
– И?
– И немногословны. Тоже хорошее качество.
– Нет, – покачал головой Алексей. - “И” – в смысле какого хрена вы мне это рассказываете.
– Сейчас объясню, – кивнул “ангел”. – Вы знаете, что командование части решило избавиться от вас, так как вы случайно узнали лишнее. Именно ради этого и затеяли пресловутую экспедицию за бабочками. Или это были не бабочки? Ну, неважно… Вас хотели убить, но так, чтобы это не вызвало подозрений. И вас убили. Юридически вас нет. Вы погибли на глазах у многочисленных свидетелей вместе с другими военнослужащими.
– Это я и без вас знаю, – грубо обрывает Алексей. – Дальше что?
– Новая жизнь. Стандартный поворот приключенческого сюжета, – иронично улыбнулся “ангел”. – Не помирать же вам по всамделишному из-за такого пустяка, как смерть!
– Действительно, такая мелочь! – буркнул Алексей. – Что ж, начнем торг. Предлагайте, вы же не даром сохранили мне жизнь.
– Торг? – удивленно приподнял одну бровь “ангел”.
– Да, торг, – невозмутимо подтвердил Алексей. – Вы, Давид, вероятно инопланетянин, если не знаете, что юридическая смерть в нашем мире куда страшнее реальной. Так что на благодарность не рассчитывайте.
– Я не инопланетянин, – с улыбкой ответил Давид. – Но вы правы в том смысле, что живу не в вашем мире. Я над ним. То же самое предлагаю и вам.
– И это, по-вашему, стандартный поворот сюжета? – удивился Алексей. – Я думал, убить кого-то предложите. Мол, так и так, раз вы мертвы для всех, то вот вам чип в задницу, супер-пупер пистолет в руку и вперед, убивать президента или начальника тайной полиции. Когда убьешь, чип из задницы приятным женским голосом сообщит новое задание. И так далее…
– Алексей Павлович, неужели вы полагаете, что я стал бы тратить время на вербовку примитивного убийцы? Тем более торговаться! Вы за кого меня принимаете?
– А за кого, по-вашему, принимают человека, который во главе банды наемников врывается в чужое жилище, убивает прислугу, а хозяина похищает? За профессора медицины?
– А-а, вы об этом! – широко улыбнулся Скэм. – Да, вы правы. Это так, незначительный эпизод. Вспомнил детство шаловливое!
– Если захотите вспомнить юность, предупредите заранее.
– Договорились! – рассмеялся “ангел”. – Теперь по делу. Начну издалека. Вам известно, что такое генномодифицированные продукты и к чему привело их употребление. Средства массовой информации трубили на весь мир о мутациях, сокращении рождаемости и тому подобном. Экономический кризис, война – мир катился в пропасть. А как здорово все начиналось! Химизация, развитие медицины, компьютеризация плюс успехи генетики спровоцировали взрывной рост населения. Закон природы – изобилие пищи и отсутствие естественных врагов провоцирует рост популяции. Продукты с измененными генами появились уже в середине семидесятых годов прошлого века. Опыты проводились, как это всегда бывает, негласно, среди беднейших слоев населения США, Европы, Африки и Азии. СССР тоже участвовал. Количество рожденных уродов не превысило естественный уровень и все успокоенно занялись дальнейшими опытами. Но никто не задумался о том, что мутации бывают не только отрицательными, но и положительными. Если уж на то пошло, то люди – это результат мутации простой обезьяны. С ее точки зрения это плохая мутация, так как мутанты, то есть люди, стали доминирующим животным видом, загнали бедных прародителей в зоопарки и заповедники. В цирке заставляют кривляться. Хуже того, не желают признавать родство! Придумали религию, считают, что их создал Бог, а обезьян и прочих животных – ну, тоже создал Бог, но исключительно для пищи или забавы людям.
Мордерер вздохнул, взгляд становится острым, в голосе появляется металл.
– Но законы эволюции никто не отменял! Люди называют себя венцом творения, но так ли это на самом деле? Среди людей всегда появлялись выдающиеся во всех отношениях личности, именно о них повествуют мифы и легенды. Сверхлюди осознавали, что они не такие как все. Искренне хотели помочь, но им завидовали, их боялись и втайне ненавидели. Люди использовали их, а потом изгоняли либо уничтожали исподтишка, по-предательски! Сверхлюди стали таиться, по возможности избегать людей. Многие уходили из жизни, – с горечью произнес Мордерер. – Конформизм удел многих, но не всех.
Он встает. Прислуга тотчас уносит кресло и больше не показывается. Во всяком случае, в кадре. Мордерер неторопливо прохаживается по комнате, словно учитель на дополнительном уроке для двоечников, говоря неторопливо и четко. Иначе ленивые мозги дураков не воспринимают.
– Уже в восьмидесятые годы некоторые исследователи заметили, что людей с отклонениями от так называемой нормы становится больше обычного. Списали на плохую экологию. Выдающиеся спортсмены, ученые, талантливые художники и нестандартно мыслящие чиновники – удивительно, правда? – привлекали внимание, но не настораживали. Другое дело преступники. Ведь среди плохих парней тоже есть таланты! Порой удивительные – очень сильные гипнотизеры, телепаты и тому подобное. Я лично знал людей с необычайными способностями. Например, телекинез. Или абсолютная память. Способность “видеть” будущее, предсказывать катастрофы и события. Наивные! Они обращались в научно исследовательские институты, хотели помогать людям… не возвращались! Исчезали бесследно, многие вместе с близкими. Родители, жены, дети, братья и сестры – все пропадали. Если в средние века необычных людей жгли на кострах, то в двадцатом веке тихо убивали или гноили до конца жизни в психушках. Но не всех, некоторым удалось выжить! – прорычал Мордерер. – И я один из них. В четырнадцать окончил среднюю школу. В шестнадцать университет. К двадцати годам был кандидатом наук, готовился защищать докторскую. А потом… – остановился он, чтобы перевести дух.
– … завистливые бездарности провалили защиту. Верно? – спросил Алексей.
– Да!
– Ну и что? – пожал плечами Алексей. – Обычное дело. Это происходит сплошь и рядом, в прошлом, будущем и настоящем.
– Вы правы, – выдохнул Мордерер. – Так было, есть, но не будет!
– Да ну!? Собираетесь переделать человеческую природу? Сие делалось неоднократно и безрезультатно, – с кривой улыбкой ответил Алексей.
Успокоившийся Мордерер с интересом взглянул на Снегирева.
– Но вам тоже не нравится, когда посредственности и даже просто дураки обходят вас?
– Еще бы! Мне уже далеко за тридцать, а я все еще интендант третьего класса. Мои ровесники в полковниках и генералах ходят. Ну, или хотя бы заведующие отделами. А я? – вскипел Алексей. – Сижу вот тут, голый и грязный…
– … и слушаю жалобы на жизнь бандита, террориста и грабителя, которым стал неудавшийся доктор наук! – иронично продолжил фразу Мордерер.
Алексей Павлович недовольно засопел.
– Да уж… с трудов-то праведных не построить палат каменных, Давид Ааронович!
– Мораль вещь относительная, – заметил Мордерер. – Но с вашего позволения я продолжу… итак, я “пролетел”! Причем окончательно и бесповоротно. Знакомые рассказали – по секрету, разумеется! - что в молодые доктора наметили другого. Сына какого-то там партийного чиновника. А я … а мне… – скрипнул зубами Мордерер, – нечего соваться суконным рылом в калашный ряд. Переживал страшно! – невесело усмехнулся он. – Даже уйти из жизни хотел.
– Еще бы! В двадцать лет такой удар не каждый выдержит, – заметил Снегирев.
– Мне удалось чудом. А дальше было просто…
Алексей слушал вполуха рассказ Мордерера. Банальная история неудачника. Учитель средней школы в провинциальном городке, пара неудачных браков, запои и даже небольшая отсидка в тюрьме за хулиганство. В итоге – бомж, бродяга без пристанища и средств к человеческому существованию. Алексей украдкой оглядывал помещение и удивлялся – неужели Шарль, эстет и сноб – ну, так он себя представлял! – жил в каменном мешке? Да, тут красиво, но пусто, как в карцере. Диван, кресло, стол – это же минимальных набор мебели, точно так комплектуется тюремная камера. Там пожестче, конечно, но в принципе тоже самое. Причуда гения? Но Шарль явно не дотягивался даже до уровня среднего мыслителя, т.е. выпускника факультета политологии университета г. Мухосранска. Откуда же такая склонность к образу жизни стоика? Или этот “ангел” все же ограбил старичка?
– Алексей Павлович! – врывается в сознание ехидный голос Мордерера. – Вас интересует дизайн пещеры?
– Намекаете, что я невежлив? – усмехнулся Снегирев. – Напротив, я внимательно вас слушаю. В конце рассказа вы объясните причины вашего нынешнего взлета … э-э … на вершину счастья. А потом предложите и мне поучаствовать на определенных условиях. Это тоже стандартный поворот приключенческого сюжета. Лучше объясните, за что Шарля прибили. Чем не угодил-то?
– Его не прибивали, – ответил Мордерер. – Он жив, здоров и продолжает работу. А самостоятельности его лишили, потому что … ну, много возомнил о себе. Падишахом себя считал, вершителем судеб, – криво улыбнулся Мордерер.
– В этой норе?
Вместо ответа Мордерер негромко командует кому-то за кадром:
– Откройте все.
Тотчас стены раздвигаются вверх и вниз, взору Алексея Павловича открывается настолько удивительное зрелище, что он вскакивает, садится и опять встает.
– Да, картинка не для интенданта третьего класса, – подчеркнуто равнодушно замечает Мордерер.
За бутафорскими, как наконец-то догадался Алексей Павлович, стенами было настоящее жилище Шарля. Аляповатая мебель в стиле французского – а какого же еще? – “короля солнца” Людовика 14, ковры, гобелены, шторы и картины с изображением сцен из жизни французской знати того времени. В центре, на возвышении стоит манекен. Это просто вешалка для одежды, но какой! Шар, заменяющий голову, покрыт шапкой из золота. Головной убор сшит или связан, черт его знает! – из золотых нитей, по краям торчат золотые шипы, как у статуи Свободы перед Нью Йоркской гаванью – одним словом, солнце сияющее! На макушке торчит пучок страусиных перьев этакой переливчатой радугой. Непосредственно сам костюм точь в точь балетная пачка – облегающая куртка на боковых застежках, на груди солнце, на плечах эполеты солнца, рукава пышные с кружевами типа солнечные вспышки и тому подобное. Юбка, словно взбитые сливки, кокетливо прячет панталончики с завязочками. Далее следуют чулки – нет, колготки … лосины из золотой пряжи! Туфли женского фасона на каблуке и с бантиком, разумеется, тоже выкрашены золотой краской.
– Он ЭТО носил? – осипшим голосом спрашивает Алексей Павлович.
– С гордостью! Еще и парик. Вон там, на отдельной подставке. Своих волос было недостаточно.
Рыжий парик надменно топорщился на круглой деревяшке, будто нахохленный воробей. За ним…
– Там женщина!!! – вскрикнул Алексей Павлович, тыча пальцем. – Голая!
– Можно не уточнять, голая или нет. Суть не меняется, – недовольно пробурчал Мордерер. И добавил громче: – Это кукла. Андроид для удовлетворения сексуальных потребностей.
– Она активирована? – живо поинтересовался Алексей Павлович.
– В рабочем состоянии. А вам-то что?
– Ну, мало ли… накинется еще, – пошутил Алексей Павлович.
– А знаете, вы правы, – после непродолжительной паузы произносит Мордерер.
Он смотрит на верхний угол экрана, куда выводится техническая информация об аппаратной начинке жилища Шарля.
– Да что вы говорите! – пробормотал Алексей Павлович, отступая на шаг и прикрывая ладонями “навесное оборудование”.
– Все, отключили… Надеюсь, вы не разделяете вкусов Шарля?
– В одежде – нет! – твердо ответил Алексей Павлович. – Надувными бабами тоже не пользуюсь. Но я так понимаю, что дело не в этом?
– Отчасти. Шарль хороший ученый, но его подводит неуемное желание взять от жизни все - был когда-то такой рекламный слоган. Барахло и камешки – ладно, но ему женщин подавай, целый гарем!
– Так оригинально!
– Ирония неуместна, – не принял шутки Мордерер. – Это свидетели. Шарля снабжали всем нужным и ненужным через командира военной бригады. Он потребовал настоящих женщин, андроиды надоели. Полковник выполнил просьбу. Он поплатился жизнью, а Шарль свободой.
– Женщины тоже?
– Что? А-а, нет. Им заплатили и приказали забыть обо всем, что видели. Я не так кровожаден, как вы думаете. Уничтожили только одну, самую несдержанную на язык. Но вернемся к нашему делу, если вы не против.
– Не против. Так зачем вам скромный интендант? Шпионить предложите?
Мордерер ответил таким взглядом, что Алексей Павлович против воли покраснел.
– Шпион из вас, извините…
– Тогда что? – удивился Снегирев. – В не убили меня, как всех. Не взорвали эту пещеру, заметая следы. Какого черта!? И, позвольте заметить, шпионское мастерство дело наживное.
– Вы – один из нас, – четко произносит Скэм. – Вы мутант высшего уровня!
– Да-а? Вы это по глазам определили?
– По анализам. Вы поступили в бессознательном состоянии и у вас сразу взяли образцы крови, тканей и спинномозговой жидкости на анализ. Так, на всякий случай. Шарль не хотел убивать вас сразу. К тому же вы проявили неожиданную прыть, защищаясь от боевых обезьян. Профессиональные солдаты выглядели куда хуже, чем вы. Дальнейшие наблюдения  подтвердили предварительные выводы и  Шарль решил опробовать на вас один экспериментальный препарат. Реакция была положительной. Именно поэтому вы живы.
Последнюю фразу Мордерер произнес раздельно, по словам. Алексей Павлович прикусил язык. Он-то собирался уязвить собеседника ироничной фразой, “юморнуть” об умственных способностей Шарля – годами жить в пещере, это вам не хухры-мухры! – и тому подобное. Но узнать, что ты не человек! Вот так просто, в лоб – выведет из равновесия любого.
– Какой препарат? – мямлит Алексей Павлович, украдкой разглядывая руки, ноги и живот.
– Таблетки. Вам давали таблетки. Это и есть препарат, который меняет организм. Анализы подтверждали, что вы способны выдержать перестройку организма, – терпеливо объясняет Мордерер. – Анализы не простые, исследуются гены, ДНК и много чего другого. Считанные клиники в вашей стране может провести исследования на таком уровне.
– Ф-фу ты, Господи! – бормочет Алексей Павлович, нервно прохаживаясь по залу. Сидеть на мягком диване просто невозможно, тело требует немедленного действия, кровь вскипает от избытка адреналина, надо бежать или драться, надо что-то делать!!! Какой, к черту, диван!
– Да, так волнительно… но я продолжу свой рассказ и постараюсь быть кратким. А вы все же послушайте, меньше вопросов будет, – произносит Мордерер, с усмешкой наблюдая за нервными перемещениями Алексея Павловича. – Итак, бомж. Живым организмам свойственно сбиваться в стаи, так легче выжить. Я примкнул с обществу бродяг на одной из городских свалок. Иерархия подобных сообществ одинакова что у людей, что у животных – вождь, рядом преданные лизоблюды, далее следуют рядовые члены стаи. Я, как новичок, был на низшей ступени. Мне доставались самые плохие куски, иначе говоря объедки…
– ?
 – Да-да, именно объедки, как ни странно это звучит в отношении свалки. Выбрасывают не только хлам и гниль, очень часто на помойке оказываются доброкачественные продукты только лишь потому, что срок годности заканчивается. А как много дорогих антикварных вещей! Вождь нашей стаи целый бизнес наладил. И весьма прибыльный!  Притом, что сам имел всего лишь четыре класса образования. Ладно, черт с ним и его бандой полуграмотных ублюдков. На свалке я познакомился с очень странным типом по имени Мессинг. Разумеется, не тот Мессинг, который, по легенде, предсказывал судьбы Гитлера и Сталина, а другой. Это кличка, но она точно соответствовала его способностям.
– Нострадамус на свалке? А чего не в цирке? – криво улыбнулся Алексей. – Там самое мест таким феноменам.
– Выгнали его из цирка! Директор махинации с выручкой проворачивал, а Мессинг понял это с первого взгляда и рассказал всем. Новый директор, бывший клоун, оказался хлеще старого, но ума хватило избавиться от прорицателя. Сбагрил в другой цирк. Там история повторилась… в общем, Мессинг прославился так, что от него отказались все. Вот и очутился на помойке. Стал держать язык за зубами, ибо помойная мафия даже за припрятанную конфету горло перережет – да-да, именно так! – а кто станет искать бомжа?
В кадре появляется рука со стаканом воды. Мордерер отпивает глоток, рука услужливо подхватывает стакан.
– Так вот, этот помойный Мессинг – два высших образования, научная степень по психологии! – и объяснил мне причины моих неудач. Причем в качестве примера использовал ту самую стаю бомжей, в которой мы оказались. Он же высказал гипотезу о мутантах, которые живут среди нас.
– Экстраполяция взаимоотношений бомжей на все человечество? Смело! – хмыкнул Алексей.
– Адам Смит создал экономическую теорию, опираясь на взаимоотношения в отдельно взятой семье, – парировал Мордерер. – И она работает до сих пор! Во взаимоотношениях людей все просто – человеки, мягко говоря, недолюбливают тех, кто лучше их. Агрессивные бездарности стараются уничтожить всех, кто умнее и способнее. Умный человек не обязательно жесток и драчлив, не обладает наглостью, отсутствует подлость, алчность и гордыня. А мелкая дрянь наделена этими качествами в избытке, плюс хитрость вместо ума. Вот и вся теория моего Мессинга. Признайтесь, вы тоже не раз сталкивались с подобными существами.
– Было такое, вы правы, – кивнул Алексей.
– Именно поэтому достойные люди оказываются на обочине жизни, а ничтожества процветают.
– Не всегда, – возразил Алексей.
– Всегда! Добро всегда проигрывает злу. Если только оно не кулаками, клыками и стволами!
– Но тогда это не добро!
– Нет, оно самое, – махнул рукой Скэм. – Я вообще считаю, что добро и зло суть одно и тоже. Все зависит от направленности действия. Делаете благо себе – это лично ваше добро. Благо для всех – добро общественное и так далее. Фокус в том, что делая добро другим, вы, как правило, ущемляете свои собственные интересы, то есть во зло себе.
– Добро как зеркальное отражение зла?
– Совершенно верно!
Пол пещеры дрогнул, вспорхнула пыль из стен, потолок плюнул горсть песка.
– Что это!? – всполохнулся Алексей Павлович. – Ваши шуточки?
– Нет, это землетрясение. Такое здесь бывает, – спокойно пояснил Мордерер.
– В таком случае наш разговор приобретает форму схоластического спора о верблюде и игольном ушке. Его можно продолжить потом, в любое время и в любом месте. А сейчас, как говорил герой одного старого фильма – тикать трэба и как можно скорее!
– Не стоит торопиться. Пещера, в которой вы находитесь, как рассчитана на такое.
– На какое такое!? На девять баллов? – уточнил Алексей Павлович.
– Чуть меньше. Но в этой местности сильно не трясет, так что успокойтесь.
– Ну-ну, вашими бы устами… – поерзал на диване Алексей Павлович.
Мордерер растягивает губы в снисходительной улыбке, снова появляется рука со стаканом воды.
– Так вот, именно Мессинг с городской свалки помог мне раскрыть способности и я стал таким, какой есть.
– И какой же вы есть? – спросил Алексей Павлович, недоверчиво оглядываясь.
– Угадываю желания и мысли по глазам и выражению лица. Обладаю идеальным здоровьем, несмотря на то, что мне далеко за девяносто лет от роду. Замедляю время. А также многое другое, чего вам знать пока не нужно, – улыбаясь, сообщил Мордерер.
– Ага, – кивнул Алексей Павлович. – Первые два пункта меня не впечатляют, тут возможны махинации и простой обман. Поясните насчет третьего, замедления времени.
– Я не совсем верно выразился, но других слов не подобрать. В ситуациях, связанных с риском для жизни, мне удается ускорить мыслительные процессы что ли… – пожимает плечами Мордерер. – Я начинаю видеть все, словно в замедленном воспроизведении. Это дает возможность уклониться от пули, перехватить занесенную руку с ножом, ударить до того, как противник успеет проломить мне голову кастетом. Вы понимаете, о чем я? Такое состояние длится мгновения и только в минуты смертельной опасности.
– Где-то я слышал о таком. Или видел в кино, – недоверчиво хмыкнул Алексей.
– Фантазии режиссеров и писателей имеют реальную основу. Кстати, вы тоже обладаете такой способностью.
– Да? Не заметил.
– Не обратили внимания. А вот Шарль заметил и сделал правильные выводы.
– Ладно, пусть так. Но тогда мы возвращаемся к простенькому варианту наемного убийцы или шпиона, – развел руками Алексей Павлович. – И знаете, меня совершенно не прельщает такая карьера.
– Отлично! Именно на такой ответ я и рассчитывал, – широко улыбнулся Мордерер.
– Вот как? – удивился Алексей Павлович.
– Да поймите вы, что ваше место на вершине! Там, где нет места ничтожествам, инициативным дуракам и мерзавцам. Пусть они копошатся внизу, жрут друг друга и убивают почем зря. Но ваши способности нуждаются  в раскрытии. Вы пока еще кокон. Посмотрите на меня – таким вы должны стать!
Алексей Павлович критически осматривает себя, голого и грязного, переводит задумчивый взгляд на экран, на котором в объемном формате красуется Давид Мордерер. Именно красуется, ибо “ангел” стоит в полный рост, под дорогой тканью костюма легко угадываются массивы мышц, видны широкие плечи, плоский живот и узкие бедра.
– Это, конечно, заманчиво, но хотелось бы ума побольше. И, если уж честно, силы воли. Характер у меня, знаете ли, тот еще… – мямлит Алексей Павлович.
– Это у вас-то? – Скорее небольшой комплекс неполноценности, который легко устраним. Это мелочи, у вас будет куда больше, – твердо пообещал Мордерер. – Но ничто в этой жизни не дается даром. Придется заплатить.
– Что!?
– Препарат – те самые таблетки! – продолжает действовать. Вы меняетесь. Это незаметно постороннему глазу, но я-то вижу.
Алексей Павлович похолодел.
– В лучшую сторону? – спросил он севшим голосом.
– Не сомневайтесь. И еще – надо сдать экзамены. Их несколько. Самый первый вы сдали.
– А именно? – решил уточнить Алексей. – В последнее время так много всего произошло…
– Первое – вы не сломались в яме, – начал методично перечислять Мордерер. – Вы поставили на место дикарей, не испугавшись убийства даже ребенка. Вы доказали свою необходимость Шарлю. В проявили волю к жизни, качества лидера и неплохую сообразительность.
– Только неплохую? – пошутил Алексей.
– Пока да. Но сообразительность, как и шпионство, дело наживное.
Алексей вздыхает, взгляд бежит по стенам, замирает на роскошном диване.
– Если вы не против, я сяду. Мне как-то неуютно стоять голым, – извиняющимся тоном говорит Алексей. – Но что дальше, господин сверхчеловек? Судя по вашим словам, в мире появилась некая элита, которая если не управляет им, то стремится к этому.
– Вы совершенно правы, Алексей Павлович. Человечество всегда делилось на две части – управляющих и выполняющих. Иначе общество разумных существ не может функционировать. Рожденных повелевать мало, один на миллион, если не меньше. Согласитесь, глупо и чрезвычайно расточительно не использовать данные природой таланты во благо.
– Нельзя не согласиться, – со вздохом отвечает Алексей. – Но благо понятие конкретное, а не отвлеченное.
Мордерер садится в кресло, словно восходит на трон  – неторопливо, с высоко поднятой головой. Спина прямая, длинные пальцы обнимают подлокотники, выражение лица непроницаемо.
– Ваше благо, господин Снегирев! И ваших соплеменников! – гремит голос. - Но не тех, что топчут землю в поисках пропитания и примитивных развлечений, а тех, кто поведет человечество дальше. Тех, кто поднимет его на новую ступень.
Дрожь земли прекратилась, с потолка перестал сыпаться песок и камешки. Шелк диванной оббивки приятен на ощупь, сиденье и спинка мягко упираются в тело, словно обнимают. Откуда-то изнутри идет тепло, как будто в глубине дивана спрятан обогреватель. Алексей успокаивается, кровь перестает носится по жилам, как сумасшедшая, адреналин испаряется.
– Знаете, за свою не очень продолжительную жизнь я не встречал людей, которые не хотели бы идти дальше и подняться на новую ступень. Это общее стремление, понимаете? И нет никакой необходимости вести и поднимать – сами все сделают.
– Люди глупы, легкомысленны и ленивы, – возражает Мордерер. – Им нужен поводырь, пастырь. Вождь, стоящий во главе команды единомышленников!
– Да было все это много раз! – отмахнулся Алексей. – И пастыри, и вожди… Идеологии вырождаются в примитивные верования, пастыри становятся бизнесменами, вожди превращаются в диктаторов и бизнесменов по совместительству. ВСЕ БЫЛО! Тянули в одну сторону, в другую, а человечество идет своей собственной, никому неведомой дорогой, посмеиваясь над мышиной возней императоров, вождей и пророков. Хотите наступить на грабли и мне предлагаете?
– Вы все еще человек, – задумчиво произносит Мордерер. – И рассуждаете, как человек. Отрекитесь от своей человеческой сущности, ибо она примитивна и ограничена. Вы – другой, но пока этого не осознаете. Поймите – все предыдущие попытки провалились только лишь потому, что вести человечество брались такие же ограниченные люди. МЫ – ДРУГИЕ!
– Все объявляют себя другими! – криво улыбнулся Алексей. – Христос сын Божий, Мухаммед доверенное лицо Аллаха, на Будду снизошло откровение… а сколько было других, менее известных? Невежественным людям достаточно показать фокус и они верят. Я в балаганы не хожу, цирк не терплю. Словом, ваши рассуждения меня не убедили.
– А возможность перестать быть рядовым исполнителем чужой воли вас убедит? Возможность стать тем, кто решает, оценивает и карает, вас убедит? Осуществление ваших замыслов, желаний, восстановление попранной справедливости вас не убедит!?
– То есть сказанное вами следует понимать как обещание высшего поста в … э-э … обществе сверхлюдей? – тихо, почти шепотом произносит Алексей.
– Разумеется, нет, – поспешно отвечает Мордерер. – Вы одни из кандидатов, но свое право надо доказать.
– Отлично, мистер Мордерер! – с ироничной улыбкой восклицает Алексей. – А теперь объясните мне, в чем разница между вашем обществом и тем НИИ, в котором вы пытались сделать карьеру в юности.
– Разница в том, что даже рядовой член нашего общества имеет куда большие возможности для самореализации, чем обычный человек!
Мордерер явно начинает терять терпение, в голосе появляется напряжение, лицо искажается сдерживаемым гневом.
– Большая банка с большими пауками или маленькая банка с маленькими пауками – не все ли равно? – задумчиво произносит Алексей. – Знаете, Мордерер, у нормальных людей есть поговорка – лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе. Раз уж я такой меняющийся к лучшему вундеркинд, как вы утверждаете, то сумею неплохо устроиться в мире обычных людей.  А что там у вас – вашими вилами по вашей воде писано. К тому же я тоже кое-что слышал о ваших правилах и морали. И мне они очень не нравятся!
Алексей давно уже встал с дивана, ходит по комнате, жестикулируя и совершенно не обращая внимания на наготу. Выглядит комично. Мордерер окончательно выходит из равновесия, кресло отлетает в сторону, слышен звук удара и короткий стон.
– Быть первым в деревне принято только в вашей России! – рычит он, уже не сдерживая чувств. – Что ж, мы может обойтись и без вас. Благо, кандидатов хватает. Но вы, Алексей Павлович, еще пожалеете о своем отказе! 
Выражение лица таково, что Алексею становится не по себе. Экран гаснет, наступает полная тишина. Густая и тяжелая, будто застывший гудрон, она вдавливает в пол, выжимает едкий пот, звенит в ушах стайкой комаров. Глубоко под ногами начинает ворочаться нечто огромное и непонятное, от неуклюжих движений содрогается земля и тяжкий гул поглощает пространство вокруг. Звук таков, что волосы на голове начинают шевелится, кожа покрывается пупырышками, будто от внезапного холода, сердце суматошно ломится в грудную клетку.
– ТВОЮ МА-АТЬ!!! – орет Алексей Павлович и со всех ног бежит к выходу.
Никаких объяснений не требуется, даже лягушке понятно, что это – не простое землетрясение. Алексей мчится по гладким плитам пола, ноги скользят - чертова пыль играет роль смазки, – а потолок угрожающе прогибается и скрипит так громко и страшно, что зубы ноют и холодеет в груди. До выхода остается несколько шагов, когда за спиной так грохнуло, будто Царь-пушка выстрелила. Полированные гранит пола трескается, плиты начинают расходиться с нарастающей скоростью. Сверхъестественным чутьем – именно таким показалось тогда Алексею Павловичу, сверхъестественным! – он понял, что не успевает к выходу, мраморная лестница уже просела и проваливается в преисподнюю, а сверху валится многотонная тяжесть скалы. Что-то, чему нет объяснения, происходит с ним! Время не замедлилось и сверхсила в мышцах не появилась. Здоровый, сильный организм на краю гибели мобилизовался, мозг за долю секунды оценил обстановку и дал команду что-то вроде свистать всех на верх. Организм мгновенно освобождает все ресурсы, опустошает энергетические закрома. Могучий толчок швыряет тело в светлый овал выхода, руки вытянуты вперед, глаза закрыты, спина прямая. Словно стрела, человек летит над раскрывающейся пропастью, минуя острые клыки смыкающихся камней стен и потолка. За мгновение до удара о землю спина сгибается, тело обретает форму скобы, человек приземляется кувырком, не получив даже царапины и встает на ноги. Энергия прыжка еще велика, используя инерцию, Алексей бежит по прыгающей под ногами земле, ухитряясь использовать тряску себе на пользу. Ему удается синхронизировать толчки и собственные прыжки, таким образом шаги получаются в два-три раза больше, чем обычно. Неведомое чутье подсказывает, когда произойдет очередной удар.
Надо успеть добежать до стены. Массивную скалу из первозданного гранита не так легко разрушить даже сильному землетрясению. Есть шанс!  Прыгая, как Нил Армстронг по поверхности Луны, Алексей приближается к стене. За спиной трескается порода, со змеиным шипением осыпается песок, удушливый запах серы забирается в легкие. Скала надвигается, словно грозовая туча. Под ногами вспучивается песок, камень, будто поршень, толкает вверх, Алексей лишь помогает ногами и летит прямо на выступающие глыбы. Словно кошка, приземляется на четыре конечности и прыгает выше, цепляясь за выступы. Стена содрогается от ударов, падают камни, надо успеть увернуться от булыжника и не пропустить трещину или выступ, за которые цепляешься, как убегающий от тапочка таракан.
 Небо затянуто пылью, в вышине мечутся стаи птиц, истошные вопли пернатых с трудом пробиваются сквозь ворчание земли. Сера вырывается из трещин  с шипением и шорохом, будто тысячи разозленных гадюк выбираются из нор. Алексей мчится по отвесной скале, аки крыса наскипидаренная, едва успевая уворачиваться от летящих прямо в лицо камней. “Хорошо еще стена не рушится!” – подумал он и в ту же секунду каменный массив вздрагивает и едет вниз, как тяжело нагруженный лесовоз по склону холма. Выругаться даже мысленно нет возможности. Отвлечешься на мгновение – получишь камнем с лошадиную голову в рыло. Задыхаясь от серной вони, разрывая мышцы и жилы, Алексей продолжает подниматься, стремясь обогнать падающую в бездну скалу. Край близок, еще одно усилие и присыпанный желтым песком пустыни край оказывается под ногами.
Алексею повезло, что трещина шла наискось, то есть скала не падала вертикально, а съезжала под небольшим углом. Оставалось пробежать несколько шагов и прыгнуть на склон. Алексей так и сделал. Толчки прекратились, как по команде. Камень перестает трястись, стихает гул и только клубы пыли продолжают тянуться к небу.
– Сволочь этот Мордерер! – произносит Алексей, оглядываясь назад. – Не мог раньше предупредить? Скорее всего, не хотел, экзаменатор хренов. Увижу еще раз, морду набью!
 По склону бегут песочные ручейки, сливаясь в потоки, и водопадами рушатся вниз, погребая под собой руины. Алексей идет, не оглядываясь назад. Ветер и пустыня за несколько дней похоронят то, что осталось от ущелья. Через месяц и следа не останется. Солнце висит над горизонтом, жара спадает, ветер слабеет. Ночью даже будет холодно, но утром палящее солнце восстановит права и тогда смерть. Алексей не думал об этом. До утра надо еще дожить.


                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Солнце цепляется пузом за вершину бархана и медленно тонет в песке. Гигантская тень выползает из подножия песчаной горы, захватывая низину в сумеречный плен. Алексей гол, если не считать замысловато скрученной набедренной повязки – это все, что осталось от штанов и рубашки. Тело покрыто слоем глины пополам с грязью. Это неплохо предохраняет от ожогов, но не греет, а в тени уже холодно!
– Начинается! – сварливо бормочет Алексей. – Если не околею от стужи, то сдохну от жары днем. Хоть бы компас этот сверхчеловек оставил или карту. Куда идти-то?
Вопрос риторический, но ответ был получен немедленно, будто некто только и ждал его. Из-за вершины бархана с ревом и грохотом выскакивает нечто  сияющее в лучах заходящего солнца с прозрачным нимбом наверху. Будь у Алексея поменьше злости, он вполне мог бы принять это нечто за НЛО или еще что ни будь в этом роде. Но раздражение и злость делает нас трезвомыслящими и храбрыми не в меру. Алексей только мельком взглянул на прилетевшее чудо и тотчас закрутил головой в поисках убежища – чудо было военным вертолетом песочного цвета. Машина делает круг, после чего виснет над головой метрах в двадцати. Раскрывается люк, человек в комбинезоне цвета хаки и круглом шлеме с темным забралом выглядывает наружу. Падает веревочная лестница, человек машет рукой.
– Мне в задницу чип все-таки вставили? – недоумевает Алексей. – Вроде нет. Тогда как нашли?
Размышлять нет времени, лестница пляшет в воздухе прямо перед носом. Но едва пальцы сжимаются на перекладине, как вертолет уходит прочь с набором высоты. За считанные секунды Алексей оказывается висящим едва ли не на кончиках пальцев, до земли метров пятьдесят, если не больше.
– Пилот, ты псих!? – кричит Алексей.
Вопль глохнет в шуме винта. Люк по-прежнему раскрыт, никого не видно в проеме. Вертолет набирает скорость, веревочная лестница вытягивается, как тряпка на ветру. Понятно, что надо быстро забираться в салон, иначе сорвешься. Алюминиевые перекладины скользят, лестницу треплет напор воздуха – ну, все условия для комфортабельного путешествия!
– Ну, с-с…ки! – рычит Алексей. – Залезу – всем яйца оторву! Нет, после посадки…
От злости адреналин вливается в кровь ведрами. Пальцы сжимают перекладины так, что алюминий сминается. Желтое днище быстро приближается и, чем короче становится лестница, тем меньше болтанка. Алексей только сейчас замечает, что на борту нет опознавательных знаков. Это вертолет невидимка, такие машины используют спецслужбы, наркокартели и богатенькие бандиты. Вначале екнуло сердце – опять влип! – но потом успокоилось. “Это даже хорошо, – подумал Алексей. – Я обещал яйца оторвать? Вот и буду рвать без зазрения совести!” 
Пальцы касаются края проема, Алексей подтягивается на руках и оказывается в салоне. Второй пилот или кто он там невозмутимо сматывает лестницу, не глядя на спасенного. Алексей устало садится на лавку, взгляд скользит салону. Никого. Дверь в кабину пилота приоткрыта, в кресле сидит человек в глухом шлеме. Лица не видно, шлем непрозрачный, но пилот все видит прекрасно, дополнительная информация о машине и обстановке поступает на лицевую панель по беспроводной связи. Для управления вертолетом используется обыкновенный штурвал и педаль подачи топлива. Все остальное делает бортовой компьютер по команде пилота через шлем.
Лестница укладывается в багажный отсек, люк закрывается, второй пилот занимает свое место. Машина по-прежнему идет с набором высоты на приличной скорости. Алексей успокаивается, приходит в себя. С любопытством заглядывает в иллюминатор. Далеко внизу тянется пустыня, появляются островки растительности. Это значит, что приближается полоса джунглей вдоль берега реки. “Куда летим, непонятно. Уж точно, не в воинскую часть. Тогда куда? Может, прямо в резиденцию Мордерера? Он же говорил, что я один из них, мутантов высшего уровня, – размышлял Алексей. – А иначе какого овоща было вытаскивать меня из пустыни!”
Воображение услужливо нарисовало радужную картинку, как его встречают подле дворца из розового мрамора. Делегация высших существ в белых одеяниях – красивые женщины среди них обязательно! – подходит к вертолету. Пилоты стоят по стойке смирно, приложив руки к шлемам, невидимый оркестр играет встречный марш, поодаль тянется в струнку почетный караул из мутантов рангом пониже. Не совсем уж уродов. Алексей Павлович с достоинством сходит на землю… грязный, как свинья, в рваной набедренной повязке и торчащими в разные стороны волосами! Алексей начинает оглядываться в поисках хоть какой нибудь одежды и только сейчас замечает, что оба пилота стоят перед ним. Головы укрыты шлемами, лиц не видно, за плечами топорщатся рюкзаки.
– Чего? Прилетели, что ли? – спрашивает Алексей.
Вместо ответа пилоты переглядываются, один из них машет ладошкой типа желаю удачи. Другой поворачивает рукоятку экстренного открывания аварийного люка. Пневмопатроны отстреливают створку, в салон врывается наружный воздух. Алексей только сейчас обращает внимание, что пилоты с парашютами, а у летных комбинезонов топорщатся широкие складки подмышками и между ног. Один за другим пилоты прыгают в распахнутый люк. Вертолет продолжает лететь, но это явно ненадолго. И лучше всего об этом свидетельствует то, что нос машины наклонен к земле.
– Пи…ц подкрался незаметно, – ошарашено бормочет Алексей Павлович. – Черт! Экзамены продолжаются!? Что дальше? Рулить вертолетом?
В кабине пилотов жутко пусто, сквозь стекла видна неспешно приближающаяся земля. Блестят озера елочными шарами, изумрудная зелень джунглей словно трава на лужайке.
– То пустыня, то джунгли… все вместе, что ли? – озлобленно бубнит Алексей, в лихорадочной спешке осматривая кабину – может, найдется табличка с инструкцией для дураков “Как управлять вертолетом”?
– Нету! Нету тут ни хрена!!! – срываясь на визг, выкрикивает Алексей Павлович. – Кнопки, ручки, тумблера и больше ни хрена! Что ж делать-то, а?
Двигатели продолжают работать, но неуправляемый вертолет летит по касательной траектории, медленно, но верно приближаясь к земле в полном соответствии с законом тяготения. Алексей понял, что столкновение неизбежно. Не вспыхнет экран монитора, не появится потная рожа взволнованного диспетчера и никто не станет давать советов и указаний, как посадить вертолет. Это в кино шестилетняя девочка сажает пассажирский лайнер по указке с земли, пока экипаж и остальные пассажиры пребывают в наркотическом дурмане. Или умерли по непонятной причине. Все сразу и в одно время. Вместе с режиссером и сценаристом.
Алексей стискивает зубы. Взгляд скользит по внутренностям машины, мозг оценивает обстановку, ищет наиболее безопасное место. Можно усесться в пилотское кресло, пристегнуть ремни – и верная смерть, потому что нос машины при ударе сминается. Осколки стекла, обломки ветвей, куски обшивки – все принимает на себя пилот и поэтому погибает. В каком месте прочность корпуса наивысшая? По середине! Там, где находится центр тяжести.
– А где у нас центр тяжести? Вот он, где топливные баки расположены и двигатель… над головой! Это не здорово, но куда деваться? – бормочет Алексей. – Надо за что-то ухватиться… за что? Свисающие ремни и петли не годятся, при ударе не удержишься. Нужно жесткое и крепкое. Что? Топливный бак обнять что-ли? Или все-таки ремни?
Пока Алексей Павлович суетился в салоне, брошенная пилотами машина вплотную приблизилась к земле. Деревья уже доставали вершинами до шасси, вертолет вздрагивал от каждого прикосновения, словно это был удар хлыстом по живому. Машина кренится больше, ветви хлещут по округлой морде чаще. “Все, – понял Алексей Павлович, – сейчас начнется!” Пальцы сжали ремни, ступни уперлись в выступы на днище, Алексей Павлович замирает в позе вертувианского человека Леонардо да Винчи, но с оттопыренным задом. Машина резко проваливается, лопасти рассыпаются на куски, освободившийся от нагрузки двигатель ревет изо всех сил. Пилотская кабина с ужасным треском сминается, будто картонная, желтые клыки обломанных ветвей вонзаются в салон. Алексея Павловича швыряет прямо на них, но ремни держат. Руки пронзает острая боль, сухожилия буквально рвутся от напряжения, тело выгибается, позвоночник дает настоящий болевой залп, от которого мозг взрывается. Кричать нет сил, в легких вакуум…
Изуродованная машина переворачивается, в сантиметре от головы пролетают какие-то предметы, что-то острое рассекает лицо сверху вниз, каким-то чудом не задев левый глаз. Ноги отрываются от пола, Алексей Павлович оказывается плотно прижатым к потолку. Как раз в том месте, где за тонкой алюминиевой стенкой беснуется двигатель. Железное чудовище рвется наружу, Алексей Павлович ощущает это всем телом. Теперь вертолет – вернее, то, что от него осталось, – мчится вниз пузом кверху. Через мгновение корпус машины сотрясает удар такой силы, что Алексей Павлович едва не оставляет руки в ременных петлях. Вертолет вращается вокруг своей оси, как юла, затем катится боком с такой скоростью, что Алексей Павлович буквально влипает грудью и животом в потолок. Машину подбрасывает пару раз, разворачивает  и тащит задом наперед. Оглушительно трещат ломаемые в щепки деревья, еще живой двигатель захлебывается ревом, в салоне пахнет керосином. Сквозь проломы в стенах внутрь затекает жидкая вонючая грязь. Движение замедляется, затем прекращается вовсе.
Алексею повезло, что вертолет упал в прибрежной полосе какого-то озера, то есть в болото, покрытое хилыми кривыми деревцами, у которых корни наполовину вылезли из воды и торчат, словно щупальца, сведенные судорогой. Такие заросли могут только замедлить движение, но не остановить и уничтожить, как, скажем, крупный валун или деревья в три обхвата. Корпус вертолета  сильно помят, но не разбит. Поэтому Алексею Павловичу удалось выжить и получить только одну царапину, зато на всю морду. Синяки по всему телу, громадная шишка на макушке и ноющие, словно больные зубы, сухожилия не в счет.
Грязная, дурно пахнущая жижа наполняет салон, смешиваясь с керосином из пробитых баков. Вонь такая, будто в грязи гниют сотни трупов. Кое-как выпутавшись из ремней, охая и стеная, как упертый большевик после допроса в жандармерии, Алексей Павлович выбирается через пролом наружу. Стоя на куске обшивки, осматривается – “пикчура” не радостная! Насколько хватает глаз простирается болото, заросшее странными деревьями, у которых минимум ветвей и листвы, зато максимум корней с отростками. Воды – по колено, дальше грязь, в которую провалишься и будешь тонуть всю оставшуюся жизнь. Кстати, это уже происходит – Алексей заметил, что останки вертолета медленно погружаются. Надо срочно уходить, в смысле плыть по грязи, перебирая ногами и руками, извиваясь вдобавок, как червяк. Но куда, вокруг непробиваемая стена древесных уродов. Крокодилы, ядовитые змеи и анаконды наверное, тоже есть!
– Они в Южной Америке, идиот! – вежливо поправил сам себя Алексей Павлович. – Нету здесь анаконд. И пираний нет. Но есть что нибудь другое.
После недолгого размышления решает двигаться через просеку, оставленную падавшей машиной, резонно рассудив, что ревущая железяка распугала всех местных жрунов.
– Только поторапливаться нужно!
Плавание по болоту занятие отвратительное по сути и содержанию. Вода теплая, как подогретый суп. И примерно такой же консистенции, то есть плавают гниющие водоросли, щепки, листочки, комки слизи вроде как порванных на куски медуз. Насекомые тоже присутствуют. Алексей Павлович с детства очень боялся пиявок. Вообще-то они не ядовиты и даже в чем-то полезны, но уж очень противны. Но самое плохое заключалось в том, что плыть надо непрерывно, иначе тело начинает погружаться в воду. А встать нельзя, грязь засасывает. Вот и плыл Алексей Павлович, постыдно извиваясь всем похудевшим телом и периодически хлебая теплое дерьмо с кусочками слизи. Единственно, что радовало, так это размеры и глубина просеки – ничем не замусоренная река грязи!
Береговую линию Алексей определил по деревьям. Они растут гуще и не такие уродливые, самые обычные. Выполз на твердь земную, как крокодил на берег, такого же цвета и покрытый такими же грязными наростами. Проблевался грязью и слизью так, что наизнанку вывернуло. Кое-как почистился, грязевые разводы подсохли и Алексей оказался черным, вонючим и полностью голым – клочья ткани, заменявшие ему одежду, остались в болоте. Быть голым даже в абсолютной пустыне для мужчины абсолютно непереносимо. Штаны, полцарства за штаны! Или гульфик… Сей нехитрый предмет одежды мужчин дикарей Алексей Павлович изготовил тут же из высохшего стебля. Пришлось повозиться и приложить немало усилий, чтобы закрепить его очищенным от листьев местным аналогом нашего вьюна. Задача чрезвычайно сложная и одновременно глупая, достаточно только представить, как это выглядит со стороны, но интендант третьего класса справился. И даже узел на заднице получился не таким большим.
Закончив облачение, Алексей громко и внятно выругался матом, поднял грязный лик к небу и задал риторический вопрос:
– И чего!? Что дальше-то?
Разумеется, ответа не ждал. Так, выпустить пар… но ответ последовал незамедлительно! Колыхнулись кусты, из зеленой гущи вышли люди. Чуть ниже среднего роста, голые. Двое мужчин - один старик, другой в силе. “Навесное оборудование” для размножения “обуто” в деревянную трубочку, кожаные шнурки обернуты вокруг талии и связаны замысловатым узлом на животе. Изыск! Мужчины внимательно разглядывают незнакомцы, затем старик делает знак рукой. Кусты всполохнулись, появляется целая толпа. В основном женщины, некоторые с младенцами на руках и несколько подростков. И опять же все голые. Гениталии прикрыты набедренными повязками из травы и все. Командует женско-детским стадом сморщенная старуха. Лысая, как колено, голова покрыта насечками и разрисована чем-то ярко желтым. Старик что-то произносит на непонятном языке, мужик помоложе отвечает и Алексей Павлович с ужасом видит, что зубов нет!
– Пигмеи людоеды, – тихо произносит Алексей. – Их привлек шум падения вертолета. Вот попал, блин!!! 
Стадо маленьких людей подходит ближе, женщины окружают незнакомца, глаза горят любопытством. Старик и тот, что помоложе о чем-то тихо переговариваются, оценивающе разглядывая Алексея. Каменных топоров и копьев у дикарей нет, но у всех, даже женщин, из-за спин торчат концы луков, а возле бедра на перевязи болтаются пучки стрел. И луки и стрелы маленькие, похожи на детские, но размер в данном случае не имеет значения, так как пигмеи пользуются ядом. Даже царапина смертельна.
Алексей стоит неподвижно, только головой вертит. Любознательные дамы обступили чужака, разглядывают, только что пальцами не тычут. И выражения лиц такие, что Алексей против воли стал краснеть – он понял, что его оценивают! Старик громко хлопает в ладоши, произносит несколько слов на очень странном щелкающем языке. Женщины послушно отступают, подростки устремляются в глубь болота. Алексей с удивлением видит, как легко и быстро бегут пацаны там, где он полз на последнем издыхании, опасаясь утонуть в трясине. “Так они мелкие и легкие, поэтому в грязи не тонут! – тут же нашел объяснение. – А я вон какой!”
Стихают радостные крики мальчишек, отправленных на разведку. Старик подходит ближе, взгляд впалых глаз буквально просвечивает Алексея. Выражение лица не сулит ничего хорошего. Молодой мужик кривится, стискивает маленькие кулачки. Он единственный, у кого есть настоящее оружие – нож. Вернее, штык-нож от автомата Калашникова в самодельных ножнах. Пальцы касаются рукояти, Алексей напрягается, страх перед людоедами с отравленными стрелами уступает место холодному расчету. Расстояние невелико, он успеет убить всех прежде, чем они достанут свои луки. Сердце гонит в жилы кровь с адреналином, мышцы вздуваются – старый хрен делает шаг назад, глаза загораются, из беззубого рта вырывается радостный крик, похожий на птичью трель. Женщины визгливо галдят в ответ, голоса счастливые, как будто все разом победили на местном конкурсе красоты. Даже старуха, которая трясет лысой башкой, соглашаясь. И все смотрят на Алексея восторженными глазами.
“Что-то тут не то, – думает он, оглядываясь по сторонам. - Мужик недоволен, бабы от радости чуть не кипятком писают – это у них ритуал такой перед обедом? Не может быть! С голодухи так себя не ведут.”
Старик машет рукой, молодой мужик подталкивает Алексея и вся процессия идет в лес. Старик важно шествует первым, за ним Алексей, далее идут женщины под бдительным оком старухи. Последним топчет траву мужик, на кислой роже написано крупными буквами – ОБЛОМ!
Стойбище дикарей располагается на обширной поляне. Вокруг стена деревьев, в центре поляны кострище … и все! Ни шалашей, ни землянок или еще чего-то в этом духе не было. Люди спали прямо на земле, ничем не укрываясь. От кострища вытоптанная тропинка вела к кустам неподалеку. Видимо, там туалет – решил Алексей. В воздухе чувствуется запах близкой влаги. Похоже, неподалеку есть водоем с чистой водой. Сразу напомнила о себе грязь, все тело зачесалось, в голове начали копошиться воображаемые насекомые, даже в ушах зудит от грязи. Старик важно садиться на высохшую корягу. Судя по всему, это трон. Женщины по команде старухи располагаются по бокам, старая карга опускает тощий зад подле трона. Молодой мужик, потоптавшись, садится с краю, спиной ко всем. Один только Алексей торчит столбом, чувствуя себя чрезвычайно глупо, как будто гости собрались, ему надо рассказывать стихотворение, а он его напрочь забыл.
Старик на троне важно обводит племя взглядом, кивает. Старуха кивает в ответ, поднимается и машет сухонькой рукой Алексею в направлении кустов – иди, мол. Подходит, кривые пальцы вцепляются в руку, старуха тянет за собой, все время что-то приговаривая. Язык пигмеев очень странный и непонятный для других людей, много щелкающих и шипящих звуков, гласных почти нет. Что говорит, и говорит ли вообще – непонятно! Алексей покорно идет за старухой, в голове тотчас начинают роиться планы освобождения, один другого лучше – прибить старушонку за кустами, убежать… куда? Или вернуться, прибить всех остальных и убежать… опять же, куда? Он даже не знает, в каком направлении надо искать военную базу. А переход через пустыню? В общем, куда ни кинь, всюду клин!
Размышляя подобным образом, Алексей не заметил, как раздвинулись кусты и, прямо под ногами, раскинулось небольшое озеро чистой воды. Узкий ручеек впадал в яму, скопилась вода и получилось озеро. Старуха указывает пальцем на воду, затем руки совершают замысловатые движения по телу. Алексей понял, что ему предлагают помыться.
– Самообслуживание, что ли? – бормочет он, забираясь в воду. – Господа людоеды не желают утруждать себя перед званым ужином? Ладно, сожрут или нет, еще посмотрим, а мыться надо. Достала эта грязь!
Вымывшись “до блеска”, Алексей Павлович демонстративно возится с гульфиком, прилаживая его так и эдак – размок, однако! Старуха внимательно наблюдает.
– Никакого такту! – возмущенно бубнит Алексей Павлович, сосредоточенно связывая узлы. – Хоть бы постеснялась, карга. Или молодость вспоминает?
Трудно сказать, о чем думала старуха. А может, и не старуха вовсе! Может, выглядит старше своего возраста, такое бывает. Терпеливо дождавшись окончания мужского туалета, старуха ведет Алексея обратно. Край солнца коснулся вершин деревьев, по земле поползли длинные тени, появилась прохлада. Подойдя к кострищу, Алексей увидел только женщин, мужчин не было. Отсутствие мужиков немного приободрило – может, сегодня есть не будут? Ведь именно мужичье главные жруны в любом племени или коллективе. Истинную причину отсутствия мужчин Алексей узнал позже. Старуха подходит к женщинам, сидящим полукругом возле кострища. Их поменьше, чем было раньше. Несколько “дам” заняты тем, что собирают дрова. Старуха трясет головой, беззубый рот выдает целый поток щелкающих и шипящих звуков. Для пущей убедительности бабка машет руками. Женщины внимательно слушают. Затем одна из них подходит к Алексею, берет за руку. У женщины нет оружия и Алексей Павлович облегченно вздыхает – сегодня не зарежут! Тогда что?
Пигмейка тянет его за собой. Ну, страшного ничего нет и Алексей Павлович послушно идет за ней. Старуха следует за ними в нескольких шагах, глазенки бдительно поблескивают. Неподалеку трава растет особенно густо, пигмейка тянет Алексея Павловича именно туда.
– Меня терзают смутные сомнения… – бормочет Алексей Павлович. – Что за фигня?
В густой траве обнаруживается неглубокая яма с пологими краями. Дно выстлано сеном, по краям воткнуты в землю пучки пахучей травы. Яма копалась явно для пигмея, потом спешно увеличена. Пока Алексей Павлович размышлял, что да как, пигмейка шустро скидывает “одежду” – пучок листьев и укладывается на дне ямы в характерной позе. У Алексея Павловича округляются глаза, в голове сумятица мыслей и первой желание вовсе не исполнить мужской долг, а удрать как можно скорее. Однако за спиной крикливая старуха и если он даст стрекача, то полдюжины ядовитых стрел в задницу гарантированы.
– Ну что ты будешь делать, а? – вздыхает он. – А говорят – людоеды, людоеды…
Племена дикарей, живущие небольшими обособленными группами, остро нуждаются в притоке новой крови. Внутриплеменные браки ведут к кровосмесительству и вырождению. Суровая необходимость заставляет женщин вступать в половые отношения с чужаками. От них требуется только одно – семя. Рожденные дети считаются своими и обладают всеми правами. Они тоже вступают в кратковременные брачные отношения с представителями других племен и народов. Так продолжается несколько поколений до тех пор, пока племя не станет достаточно большим и превратится в народ. Жизнь, как она есть, превращает в обычай и традицию все, что угодно.
К процедуре вливания свежей крови дикари подошли очень разумно и прагматично. Будучи безграмотными – в нашем понимании! – они умели “читать небо”, то есть сверяли свою жизнь со звездами и луной, а природа и вовсе была для них открытой книгой. Воспитанный формальной – иными словами религиозно-порнографической, - культурой и получивший формальное образование, Алексей Павлович считал коренных обитателей Африки невежественными полулюдьми, тупиковой ветвью эволюции человечества. Но другое мировоззрение отнюдь не тупость. И уж тем более не дикость. Разумные существа приспосабливаются к тем условиям, в которых живут. Последнее очень важно, ибо как раз выживание и определяет все. Мирные племена пигмеев, маленьких людей, подверглись внезапному, ничем не мотивированному нападению с использованием неизвестного оружия, которое убивало исподволь, калечило и уродовало людей, не совершивших преступления. Их вина заключалась в том, что они есть. Убивали походя, “за компанию” с остальными. Некие человекообразные существа, обладающие несметными богатствами, вдруг решили, что людей слишком много и надо поубивать их как можно больше, не заморачиваясь проблемами преступления, вины и наказания. Черные ненавидели белых и судьба Алексея Павловича была предрешена в любом случае. Но это потом, а пока его грубо и практично использовали как производителя.
Женщины использовали его – именно так, а не иначе! – не каждую ночь. Старуха долго пялилась в ночное небо, таращилась на луну, затем уходила “в поля” за травами. Некоторые сушила, другие варила на костре. Вернее, запекала, предварительно выдолбив нутро у корнеплода, похожего на картошку. Этими снадобьями потчевали “беложопого” бычка. Кормили тоже как звезды сказали – шесть раз в день белковой пищей, то есть мясо, корнеплоды, а также насекомые и личинки. Последние, несмотря на отвратительный вид, оказались самыми питательными. А вкус… жить захочешь, полюбишь. Опять же, привыкаешь. Днем Алексей Павлович тоже не бездельничал. Если в “цивилизованных” странах коммунистический принцип “кто не работает, тот не ест” в основном декларируется, то так называемые дикари понимают его буквально. Алексей принимал участие в охоте, собирал коренья и лазил по деревьям за плодами. Здоровый, как бык, рядом с мелкими пигмеями, одной рукой выворачивал из земли съедобные корни, ударом кулака убивал обезьян, которые конкурировали с пигмеями из-за добычи. Регулярные тренировки, регулярный секс и правильное – опять же регулярное! – питание привели к тому, что Алексей набрал приличную мышечную массу, обрел охотничьи навыки и стал буквально роскошным мужчиной с точки зрения пигмейских красавиц. Это активно не нравилось мужу пигмеек, он просто сжигал взглядом беложопого трахальщика, но поделать ничего не мог – священный обычай, однако!
Примерно, через полтора месяца, если верить луне, Алексей Павлович свою секс миссию выполнил. Чертова дюжина баб были беременны всерьез и окончательно. Больше женщин на ночь не приводили и так уже третьи сутки. Алексей Павлович всерьез обеспокоился, как бы старуха не решила вспомнить молодость. Отказаться невозможно, так как травяные снадобья вкупе с белками и протеинами срывали башню напрочь. Правда, кормить мясом и жуками  перестали уже два дня как, пищу предлагают самую обычную для этих мест – немного мяса, много печеных кореньев и сушеных кузнечиков. Это успокаивало, но тут возникла новая тревога! В рационе появились орехи и это навело на мысль, что его хотят съесть. В пользу этой гипотезы говорило то, что молодой мужик начал ехидно улыбаться и корчить оскорбительные рожи, глядя на Алексея Павловича. Бабенки прятали жалостливые взгляды, а старик со старухой периодически ощупывали руки, ноги, ягодицы Алексея Павловича, деловито шипели и щелкали в сторонке, что-то обсуждая. Рецепт, наверное.
Лежа под звездами на теплой земле, Алексей размышлял. Извечная проблема «что делать?» обретала жестокую реальность, ждать больше нечего. И уходить надо немедленно, сию минуту, так как утро может оказаться последним. Одна проблема – куда идти? Алексей даже приблизительно не представлял, где он находится. Неподалеку пустыня, ее злобное дыхание чувствуется каждый день. С другой стороны река и множество заболоченных озер – тоже не парковая зона. А вторая проблема – сами пигмеи. Отличные следопыты и неутомимые преследователи, они выслеживают любую добычу и убивают одной отравленной стрелой. Уйти и оторваться от преследования невозможно. Но деваться некуда и Алексей, дождавшись полоски рассвета, уходит, прихватив в качестве гонорара за выполненную работу копье и лук отца семейства. Набедренной повязкой из шкуры козы вместо гульфика и самодельными сандалиями обзавелся еще раньше.
Африканская саванна это лесостепь по-нашему. Густые рощи и перелески служат укрытием для хищников, степные просторы обжили травоядные, в водоемах прячутся крокодилы и бегемоты. Опасностей не больше, чем в русской тайге. Надо только не совать нос в чужие дела и обходить стороной как хищников, так и местных коз и коров. Даже небольшая антилопа может дать копытом в голову, а затем проткнуть рогами. Остальное завершат гиены или маленькие дикие собачки.
Маршрут движения Алексей выбрал просто – надо идти вдоль границы между пустыней и заболоченными участками. Африка не бесконечна, в конце концов он выйдет к поселению людей и свяжется с российской военной базой. О том, что можно нарваться на мутантов, которым не нужна “свежая кровь”, а нужно свежее мясо, старался не думать. Погони пигмеев, которой он так опасался, не состоялась. Видимо, жены сумели уговорить мужей не гоняться по саванне за белым приблудой – он свое дело сделал, а ты, любимый, скоро станешь многодетным отцом!


                ГЛАВА ВОСЬМАЯ

За долгие месяцы плена Алексей приобрел жизненного опыта больше, чем за все предыдущие годы. Только одного еще не знал – одинокий путник легкая добыча для шайки разбойников и неважно, звери это или люди. Наивно полагая, что идти надо только по открытым местам, он старательно избегал зарослей густой травы и кустов, десятой дорогой обходил рощи акаций. И когда навстречу вышел мальчик лет шести, он не испугался. Мальчик идет навстречу, в маленьком кулачке сжат клочок кожи или ткани. Ни ножа, ни лука с отравленными стрелами. Мальчик улыбается, не раскрывая рта, выпуклые глазенки просто искрятся радостью от встречи с незнакомым дядей… и “дядя” повелся! Проходя мимо, Алексей улыбнулся и кивнул – доброго дня, мол, карапуз. Мальчик поднимает руку с клочком ткани, между пальцев вырывается узкая струя белесой жидкости. Лицо Алексея заливает липкой вонючей дрянью, от которой прерывается дыхание и нестерпимо чешется кожа. Но главное – он слепнет! Зрение пропадает мгновенно, словно глазные яблоки сгорают от сверхвысокой температуры. От боли Алексей кричит, пытается вытереть лицо, но делает только хуже. Лицевые мышцы деревенеют, по телу разливается слабость, звуки глохнут, как будто оказался на большой глубине. Ноги подламываются, падающее тело подхватывают грубые руки… Алексей приходит в себя через некоторое время. Руки и ноги режет веревками, как тупой пилой, злое солнце светит прямо в лицо, спину царапают острые стебли. Боль в глазах прошла, тело вернуло чувствительность, адреналин вернул способность думать. Итак, он опять в чьем-то плену, его тащат привязанным к палке, как убитую козу, мелкий гаденыш оказался ядовитым гадом или что-то вроде того. Дергаться и орать бесполезно и опасно, можно получить дубиной по голове. Надо ждать и ловить момент для побега. Судя по обращению, в этот раз ему не предложат стать “улучшателем” потомства. 
Солнце светит прямо в глаза, пришлось зажмуриться, оставив узкую щелочку. Так, на всякий случай. Его тащат к скопищу валунов, громадная тень приблизилась, воздух стал прохладнее. Веет запахом дыма. “Разжигают! – подумал Алексей. – Это мелкий гад сбегал уже, предупредил”. Передний носильщик оступается, палка соскальзывает с плеча, Алексей чувствительно касается задом земли. Дикарь равнодушно вскидывает палку, укладывая поудобнее. Видно, что кладет легко, прямо на плечо, без подкладки. “Здоровый, гад! – морщась от боли думает Алексей. – Руки ноги затекли, сразу махаться не получится. Че придумать-то?” Зад болит и чешется невыносимо. Так и хочется потереться о что ни будь. Словно услышав беззвучную мольбу, носильщики дружно нагибаются и Алексей скребет задом по сухой земле, как бульдозер ковшом. Больно, зато зуд проходит! В глазах сразу темнеет, тело обдает прохлада, появляется запах человеческого жилья. Алексей приоткрывает глаза – его несут по узкому проходу. Каменный свод покрыт паутиной, до стен можно дотронуться рукой. Носильщики идут дальше, потолок взмывает в тьму, стены бегут в стороны. Пещера так велика, что дальние углы скрываются в полной темноте. В потолке сияет дыра, через которую внутрь попадает дневной свет и выходит наружу дым костра. Забыв об осторожности, Алексей вертит головой. Костер уже наполовину прогорел, вокруг сидят полуголые дикари, в основном женщины и таращатся на добычу, радостно галдя на непонятном языке. “Добыча”, в свою очередь, таращится по сторонам, пытаясь найти путь к спасению. Увы, всюду камень, а вход загораживают сплетенной из прутьев дверью. Удирать некуда, разве что воспарить и юркнуть в дыру на потолке!
Алексея небрежно швыряют на плоский камень, носильщики сосредоточенно распутывают веревки. Остальное племя возбужденно переговаривается, раздаются хлопки, слышны отдельные возгласы. Ну, точно, как публика в цирке перед представлением!
– Свистеть щас начнут, хлопать … детишки в первом ряду, – сквозь зубы говорит Алексей. – Ненавижу цирк!
Путы спадают, в онемевшие конечности устремляется кровь. Это больно и Алексей на минуту забывает обо всем. В чувство приводит ритмичный шум. Дикари, перед тем как торжественно сожрать белого человека, проводят ритуал поклонения своему божку. Или просто радуются хорошему деньку, неважно. Алексей только краем глаза посмотрел на кривляния представителей тупиковой ветви человечества. Мелькнула мысль – подольше бы! – и завертел головой, лихорадочно думая, как спастись. Но стены не пробить башкой, выход надежно перекрыт плетеным щитом, по бокам два мордоворота с дубинами – и что делать? Не сидеть же в ожидании, когда начнут потрошить! Мелкий гад лет шести, который плеснул в лицо ядом, подбирается поближе. От радости рот до ушей, блестят мелкие и частые, как у акулы, зубки, круглая, иссиня черная рожа светится от счастья. Как же, он герой дня! Пока взрослые пляшут у костра и поют противными голосами, малец решил устроить персональный “хепибёзд” – радостно щерясь, тычет пальчиком в правую половину живота Алексея, затем показывает себе в рот.
– Будешь жрать мою печень? – уточняет Алексей. – Рожа треснет! Лучше это, – и указывает пальцем на гениталии.
Пацан деловито осматривает указанный орган. Набедренная повязка мешает и гадкий мальчик неосторожно приближается, намереваясь то ли пощупать, то ли снять. Алексей ловко хватает гаденыша за шею, пальцы сжимаются так, что сухожилия рвутся. Лицо мальчишки чернее, глаза вылезают из орбит, тело трепещет в агонии. Алексей давит изо всех сил, наслаждаясь нежданной местью, краем глаза следя за остальными. Все пляшут, поют и подбирают слюни. Даже стражники у входа превратились в зрителей, тем более что местные дамы достаточно высоко задирают ноги, а это ж самое главное в танце!
Мгновения решают все. Еще дергающееся тело мальчика Алексей швыряет прямо в огонь. Столб искр и дыма взлетает под потолок, ошарашенные дикари замирают, стражники таращатся на взрыв в костре, не понимая в чем дело. Алексей срывается с места, словно подброшенный пружиной. До выхода несколько шагов, их надо преодолеть как можно быстрее, затем разделаться со стражниками и рвать когти изо всех сил. Вот тут-то и вспомнил Алексей Павлович слова Скэма о так называемом замедлении времени. Ничего не замедлилось, просто соображать стал быстрее. Горсть песка летит в глаза стражников, сокрушительный удар ломает лицевые кости одного, удар ногой ломает голень второго, подхваченная дубина разбивает череп вдрызг. Тяжелая дверь летит в толпу, калеча всех без разбора. От неожиданного удара двое падают прямо в костер, пещера оглашается воплями и визгом, раскаленные угли летят, как трассеры. Дикари в панике шарахаются прочь, сбивая друг друга. Всего это Алексей не видит. Он бежит так, словно на финише ждут все награды мира и Нобелевская премия на десять лет вперед … просто жизнь. 
Сумасшедший бег замедляется, ноги сами по себе переходят на шаг. Бежать дальше нет ни сил, ни желания. Едкий и густой, как мебельный лак, пот заливает лицо, в глазах плавает туман, сердце бьется о ребра, словно кувалда. Алексей бредет, не разбирая дороги, в голове только одна мысль – воды! Как назло, вокруг саванна, то есть кусты, трава и редкие деревья. Чтобы найти озеру или хотя бы достаточно большую лужу, над лезть на колючую акацию и таращиться оттуда, аки Илья Муромец на коне, ищущий супротивника. Вообще, в Африке почти вся растительность имеет защиту. Если не колючки, то гладкий и очень твердый ствол, по которому невозможно забраться наверх. Вдобавок, он буквально усеян кусачими насекомыми или ядовитые змеи греют старческие хрящи на солнце. Холодно им, видите ли!
Жара быстро высушила пот, сердце успокоилось, дыхание выровнялось. Придя в себя, Алексей с удивлением обнаружил, что потерял набедренную повязку и теперь совершенно гол, зато с дубиной. Исцарапанная задница чешется так, словно на ней пасется полтысячи муравьев.
– Ну что за жизнь! Воды нет, жрать хочется, голый… еще жопа чешется сил нет… ну вообще!!! – бурчит Алексей, сбивая дубиной головки блеклых местных цветов.
Трава невысока. Если приглядеться, можно увидеть узкие вытоптанные полосы, на которых встречаются лепешки помета. Не будучи великим следопытом, Алексей догадался, что это тропы рогатого скота. Антилопы гну, буйволы – то есть местные коровы. И тропы эти могут привести его к воде! Не раздумывая, Алексей идет по первой попавшейся тропе, глядя под ноги – чтоб в лепешку не наступить. Догадка подтвердилась, тропа действительно вела к воде. Воздух уже пах влагой и травой, Алексей ускоряет шаг, не обращая внимания на лепешки – вымоется! – но странный звук за спиной понуждает остановиться. Оглянувшись, он видит пятнистую собаку, довольно крупную и очень некрасивую. Алексей любил собак и никогда не обижал их, но у этой просто отталкивающая внешность. Собака визгливо тявкнула, тощий зад опускается, из слюнявой пасти вываливается фиолетовый язык.
– Да это гиена, мать твою! – тихо ругнулся Алексей. – А гиены охотятся стаями.
Гиена смотрела на человека пронзительными черными глазами, словно размышляя – напасть или нет? Человек силен, не ранен, в руках дубина. И главное – он не испытывает страха. Это самое главное. Как бы не был силен хищник, он не нападает без оглядки. Цена неудачной атаки – жизнь. Даже рога маленькой антилопы способны нанести смертельную рану при удачном стечении обстоятельств. Дело не в размере жертвы, а в ее состоянии. Страх имеет запах. Чем сильнее страх, тем слабее жертва, тем острее запах страха. Именно он придает силы хищнику, вселяет уверенность в победе, дает бесстрашие. А если предполагаемая жертва нагло глядит в глаза, выбирая момент для удара, то роли могут поменяться!
Алексей поискал глазами, чем бы швырнуть в гиену, но кроме засохших лепешек ничего не было. Опускаться на корточки и прятать глаза, изображая жертву, а потом прибить подобравшуюся тварь одним ударом, не хотелось.
– Ладно, живи пока, – махнул рукой Алексей. – Но близко не подходи, иначе точно мозги вышибу.
Чем ближе вода, тем гуще и зеленее трава. Плотная стена кустарника надвигается, будто зеленый ледник. В чаще могут прятаться хищники, но жажда так сильна, что Алексей мысленно плюет на это дело – отмашусь как нибудь! Да и что делать хищникам в кустах, если травоядная живность пасется по берегам на открытой местности. Она ж не дура лезть в кусты.
Заросли расступаются, обнажая восхитительную заводь. Берег вытоптан, похоже, слонами, потому что справа проложена целая дорога в кустах и нет ни единого следа от копыта. Вода чиста, прохладна, не замутнена. При виде такой картины Алексей от восторга даже заорал наподобие тарзАна, только вот голос сорвался на поросячий визг. Напуганная гиена на всякий случай убегает в кусты.
Жидкая грязь превосходно заменяет мыло, пучок травы мочалку. Алексей мылся так тщательно, словно собрался на медицинский осмотр. Даже отросшие ногти вычистил. Жесткая щетина на лице, давно превратившаяся в разбойничью бороду, обрела чистоту и благородные очертания. Отросшие лохмы пришлось зачесать пятерней назад и повязать гибким стеблем.
– Ну вот, хоть щас на свидание! – удовлетворенно разглядывая чистые ногти, произносит Алексей. – Правда, я голый. Но, в конце концов, любое свидание рано или поздно заканчивается голышом. Так почему бы не начать его сразу в таком виде? Чего зря время терять-то?
Плавный ход мыслей нарушает странный звук. Слабое, на грани слышимости тарахтение. Как будто игрушечный паровозик на разряженной батарейке из последних электрических сил тащится по игрушечным рельсам, преодолевая подъем и тяжесть пары пластмассовых вагончиков. Тарахтение усиливается, прибавляются шлепки, пыхтение и вот из-за выступа, густо поросшего колючими акациями, показывается плоскодонное корыто с навесом, то есть прогулочный катер. На палубе полно людей с видеокамерами и фотоаппаратами. В основном, женщины – шортики, топики, шляпки, очечки... Вид голого мускулистого мужика с дубиной повергает в шок. Даже тарахтение двигателя смолкает, ибо рулевой, растерявшись, глушит мотор. В наступившей тишине самым громким звуком показался шорох колеблющейся травы и плеск воды о борта кораблика.
– Ну просто как в воду смотрел! – хмыкнул Алексей. – Но не многовато ли для первого раза?
Недолго думая бросается в воду. Делать такое в Африке категорически не рекомендуется. Это в наших водоемах страшнее водяной крысы зверя нет. В центральной Африке водяных крыс не водится, их крокодилы давно съели. И Алексей тоже это знал, но желание как можно быстрее выбраться из дерьма, в котором сидит вот уже несколько месяцев, пересилило чувство осторожности. До кораблика рукой подать, кровожадных рептилий вроде не видать… сразу несколько грязно-зеленых бревен с глазами появляется на поверхности, как только плеснула вода. Алексей видит, но продолжает движение. Воды чуть выше пояса, дно вязкое, идти трудно. Поверхность озера неподвижна, с кораблика крокодильи спины видны хорошо, женщины затаили дыхание. Твари неспешно приближаются к человеку с обеих сторон, образуя вытянутую подкову. Алексей поудобнее перехватывает дубину. Крайний слева крокодил проявляет нетерпение, гибкий хвост работает быстрее, вытянутая морда высовывается из воды. Крокодил относительно невелик, длина от кончика носа до хвоста метра полтора. Но даже такая тварь может искалечить насмерть. Челюсти крокодила смыкаются, как железные тиски, разжать их невозможно. Только сломать или разрубить.
Алексей продолжает идти, держа глазом приближающегося крокодила. К счастью, природа ограничила рептилий в уме. Твари считают, что жертва их не увидит, если двигаться медленно. Когда до крокодильей башки остается чуть более метра, Алексей наносит сокрушительный удар дубиной прямо между глаз. Не медля ни секунды, хватает оглушенного крокодила. Пальцы сжимают скользкие челюсти, зубы служат дополнительной опорой. В полной тишине, нарушаемой лишь плеском воды, треск разрываемых сухожилий и костей бьет по нервам кувалдой. Несколько женщин валится на палубу бес чувств, две старушки визжат так, что стая птиц неподалеку всполошенно взмывает к небу, а мирно пасущиеся антилопы кидаются наутек сломя головы. Разорванный почти напополам крокодил падает на головы остальных, окрашивая воду в коричневый цвет. Запах крови лишает голодных тварей остатков здравомыслия. Забыв о человеке, они бросаются на бьющегося в агонии собрата. Алексей беспрепятственно добирается до прогулочного суденышка. Внушительная дубина гулко ударяется об пол. Пальцы сжимают борт, словно когти дракона, кораблик заметно кренится. Алексей рывком выбрасывает тело из воды и оказывается на палубе. Старушечий визг обрывается, моторист громко икает, глаза женщин округляются до предела – взгляды всех прикованы к  мужчине. Кожа блестит и переливается в солнечном свете, вздувшиеся мышцы покрывают тело эластичной броней, за спиной беснуются крокодилы и брызжет кровь… а еще странный гость полностью обнажен. Сочетание убийственное! Маркетологи превосходно осведомлены об этом, потому так любят показывать в рекламе туалетной воды мокрых мужчин, рывком покидающих бассейн. Хрустальные брызги, мокрая щетина на мужественной морде лица, презрительный взгляд и мышцы, мышцы, мышцы … купившиеся на этот образ женщины обязательно прикупят флакон пахучей жидкости для своих толстунчиков с писюньчиками.
Алексей подхватывает с пола чью-то шляпку, взглядом прося прощения. Широкополый головной убор из натуральной соломки идеально подходит для временного прикрытия гениталий, а пучок искусственных розочек на шелковой ленте придает изящество и немного пикантности. Пластиковое сиденье чуть слышно скрипит, принимая на себя тяжесть мужского тела. Алексей коротко трясет головой, избавляясь от лишней воды, брызги веером летят на палубу. Взгляд на моториста и короткий кивок означают, что экскурсию можно продолжать. Тарахтит мотор, пугая тишину, кораблик плавно скользит по глади воды. Алексей, как ни в чем ни бывало, отворачивается, задумчивый взгляд рассеянно скользит по листьям кувшинок. После всего, что с ним произошло за последнее время, ему абсолютно все равно, откуда взялся здесь   экскурсионный кораблик и о чем думают сейчас эти чистенькие женщины. Чутье подсказывало, что приключения подходят к концу.

                ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      
  Утро. За окном моросит дождь. Уставший за ночь ветер вяло теребит листву, пытается переворачивать бумажные клочья в разворошенном мусорном баке и даже гонит рябь по лужам, но быстро выдыхается и прячется на вершинах деревьев, слабо шевеля макушками.
– Заунывный ветер гонит… э-э … чего так ветер-то гонит?  А-а, вспомнил – стаю туч на край небес. Ель надломленная стонет, глухо шепчет темный лес, – шепчет Алексей. – Некрасов, что ли?
Он один на кухне, вокруг ни души, сквозь огромные окна глядит сумрачный день. Кухня непривычно велика, вдоль стен громоздятся сложные электронные аппараты для приготовления и хранения пищи.
– Интересно, это понты такие для богатых или действительно необходимо? – негромко произносит Алексей, обводя взглядом кухонное оборудование. – Надо будет Ирку спросить.
– Не надо, – отзывается входящий Денис. – Это комплекс бедняка, вдруг ставшего богатым.
– Вероятно, ты прав, – согласился Алексей. – Вид этих прибамбасов греет душу твоей мамы, остальное не важно.
Денис садится за стол, пальцы касаются пульта.
– Кофе, чай или сок?
– Воды. Просто воды и ничего больше, – с улыбкой отвечает Алексей.
– Чего так?
– Боюсь привыкнуть.
– Интересное заявление… А я думал, ты станешь жить как все.
– То есть каждый день ходить на работу, веселиться на корпоративах … что там еще? – усмехнулся Алексей.
– Еще жена и дети. Тебе ведь за тридцатник перевалило, так?
– Так. И уже давно перевалило, – кивнул Алексей. – Только вот… – замялся он.
– Что только вот? Тяга к приключениям? – иронично спросил Денис.
– Я воды дождусь или нет?
– Какой воды!? – вытаращил глаза Денис. – А, извини … вот твоя вода!
Никелированный сундук, громко названный кухонным комбайном, с презрительным шипением наполняет стакан очищенной водой, тихий женский голос предлагает наполнить воду витаминным ароматизатором.
– Не надо! – отвечает Алексей.
– Не надо! – повторяет Денис, словно попугай.
– С первого раза не понимает? – удивляется Алексей.
– Нет, настроено на мой голос, – отмахнулся Денис. – И чем же намерен заняться бывший интендант третьего класса?
– Зря иронизируете, Денис Витальевич, – ухмыляется в ответ Алексей. – У меня вариантов много, а вот у господина миллионера только один.
Денис хочет ответить. Небрежно так это, даже с вызовом, но молчит. В глазах появляется недоумение, лицо дергается.
– Ну тебя к черту! – глухо отвечает он.
– Это понятно, – кивает Алексей. – Меня больше нигде не ждут. Но тебе-то чего расстраиваться? Твой единственный вариант не так уж и плох. Многие мечтают о таком.
– Есть такая фраза – ее любят произносит киношные герои. Которые по сюжету были плохишами, но, под влиянием обстоятельств, становятся на путь исправления. А оно, исправление, подразумевает трату неправедно заработанного на хорошие дела. Так вот, они говорят – деньги это все, что у меня есть. Ну, приблизительно так… Я раньше не понимал смысла. Ну да, есть деньги. И что плохого? Да ничего, если есть все остальное – здоровье, близкие тебе люди, Родина – ну, ты понимаешь, о чем я?
– Хочешь сказать, что жизнь потеряла смысл?
– В какой-то степени да. Мама хочет, что бы я женился. Будет нянчиться с внуками …
– … учить невестку уму-разуму, – с улыбкой подсказывает Алексей.
– Я не думаю, что мама будет плохой свекровью!
– Будет. Все женщины становятся плохими свекровями.
– Ты-то откуда знаешь!? – удивился Денис. – Вроде женатиком не был.
– Сужу по другим, – уклончиво отвечает Алексей. – А что плохого в семейной жизни? Если, конечно, не ошибся в выборе.
– Да так… – скривился Денис.
– Понял. Тебя кинули?
– Да!
– И пока не заживет душевная рана, жизнь не в жизнь, а уж тем более семейная. И не спрашивай, откуда я это знаю. Сам такой, – грустно улыбнулся Алексей.
– Ты? – удивился Денис. – То есть прости, я не хотел обидеть, – спохватился он. – Но ты же был в Африке. Плен, побег, скитания…
– Это было до плена. И потом, если тебе просто предпочли другого, то меня хотели убить.
– Круто! Достойно пера Шекспира! – покачал головой Денис. – Как насчет отомстить?
– Надо бы, – вздохнул Алексей. – Но что возьмешь с женщины? Подозреваю, что они все такие. Ну, более или менее. А вот одного мужика - нет, двух! - обязательно найду и головы скручу!
– Одна женщина и двое мужчин? Шекспир отдыхает!
– Что? А-а, нет, поручили организовать убийство.
– Из-за женщины!?
– Да что ты привязался к этой женщине! Ей с самого начала было наплевать на меня. Так, глазки строила, а я уши развесил. Тот гад ботаником прикинулся – помогите, мол, травку редкую собрать, Наталья Владимировна вам в помощь. А другой  вовсе из меня урода хотел сделать, в компанию предлагал – станешь, мол, одним из немногих, кровь у тебя будет голубая, кость белая, а над волосами нимб златой парить будет.
Алексей разозлился так, что скулы побелели. Денис понял, что экскурсию по памятным местам пора прекращать. Меняет тему:
– Так чем займешься-то, дядя Леша? У тебя даже паспорта нет, а без него и в дворники не возьмут.
– Зато есть временное удостоверение личности, которое позволяет выезд за пределы страны по уважительной причине! – рычит Алексей.
– Возьми меня с собой, – вкрадчиво говорит Денис. – Может, пригожусь?
– Еще чего! Даже не мечтай! – “режет” Алексей. – Ты вот-вот закончишь институт, у тебя…
– … вся жизнь впереди, дом полная чаша, живи и радуйся, – бесцеремонно перебивает “крутого” дядю Денис. – Что там еще? Танцуй, пока молодой. Развлекайся и не парься. Будешь париться, рано состаришься - ничего не пропустил?
– Ну, вообще-то, да, – чуть смущенно отвечает Алексей. – Неужто, сударь, вам покой не по карману?
– Нет, с этим все в порядке, – вздыхает Денис. – Даже та, которая меня кинула ради богатенького старичка, пару раз на контакт выходила. Только знаешь, появляется такое чувство, будто моя жизнь закончилась. Все, к чему стремятся люди, у меня есть. Незачем жить, понимаешь? Интерес пропадает!
– Жизнь свелась к простому функционированию организма, так?
– Получается, да.
– Сочувствую, – буркнул Алексей. – Но помогать не стану. Не хочу смотреть в глаза твоей матери, если ты станешь калекой или привезут в ящике.
– От этого не застрахован никто, – махнул рукой Денис. – Даже оператор копательной машины.
– Согласен, – кивнул Алексей. – Но я не хочу быть виноватым.
– И не будешь. Это ведь я набиваюсь тебе в компаньоны, а не ты. И еще  одно… прости за нескромный вопрос, но на какие шиши ты собираешься ехать на край света и с кем-то там сводить счеты? Очень похоже, что твой противник далеко отсюда и его голыми руками не возьмешь.
- Ну, не совсем голыми, – возражает Алексей. – Деньги мне выплатили в тройном размере как за участие в боевых действиях, так что приобрести ствол не проблема. Дело в другом – его не взять обычным оружием.
- Тем более, ни фига себе! – вытаращил глаза Денис. – Я думал, он просто богатенький козел с охраной, а баба его начальник службы безопасности. Ну, как в кино. Он весь такой, а она вся ТАКАЯ!
- Если бы! – покачал головой Алексей. – Он даже не человек.
- То есть мужик, который прикинулся ботаником, не человек!? А кто же он, киборг, что ли? – ошалел Денис. – Или вовсе представитель иной цивилизации?
- Да, пожалуй, именно так – представитель иной цивилизации. Только это уже совсем другой мужик. И, возможно, не мужик вовсе. Ты прав, бакалавр, насчет иной цивилизации.
– Магистр, – автоматически поправил Денис. – Что? Какой такой иной цивилизации!?
– Ну, как тебе объяснить… – замялся Алексей.
– Да как угодно, дядя! – завопил Денис. – Устно, письменно, русским языком или мимикой – КАК УГОДНО!!!
– Чего ты так раскричался, Денис? – раздается голос мамы.
Слышны торопливые шаги, мама входит в комнату, на лице тревога.
– Ира, не волнуйся! – успокоительно машет рукой Алексей. – Мы совсем не ссоримся.
– А почему разговор на повышенных тонах? Денис, что ты себе позволяешь? – возмутилась мама.
– Пытаюсь уговорить дядю съездить в отпуск на Мальдивы, – отвечает Денис как ни в чем ни бывало. Даже обиду изобразил на физиономии. – А он уперся – нет, мол, и не уговаривай. Хочу в деревню - ершей половить, на карася сходить, с ружьецом грязь на болоте помесить. Так что б с ушей капало. Потом в баню.
– Это правда, Леша? – обрадовалась мама. – Очень хорошо. Общение с родной природой очищает душу и тело.
– Мама, выгляни в окно! Какое может быть очищение в такую погоду? Дядя подхватит воспаление легких и умрет в страшных корчах. А на Мальдивах круглый год лето, теплый океан, пальмы и тропические фрукты. Шоколадный загар!
– Господи, до что ты привязался со своими Мальдивами! Где они вообще, твои Мальдивы?
– Дивехе Раджжеге Джумухурийя – проще говоря, Мальдивская Республика, располагается на группе атоллов к югу от Индии. Цепь из двадцати атоллов, состоящая из 1192 островков. Общая площадь 90 тысяч квадратных километров, площадь суши 298 квадратных километров. Столица, город Мале, расположен на одноименном атолле, – выдает Денис бодрым голосом электронного информера.
Алексей смотрит на сестру и разводит руками – слов нет!
– Паразит этакий! – качает головой мать. – Выучился!
– Кстати, о карасях! – продолжает Денис. – Подводный мир мальдивских атоллов чрезвычайно богат. В изобилии водится рыба и даже – подумать только! – белые акулы - они не едят людей, мама, только водоросли! – весом в несколько сотен килограмм. Поймать такую – мечта любого рыбака.
– Заткнись! – советует мама.
– Ладно, умолкаю, – притворясь обиженным, говорит Денис.
– Слушай, Леш, а может этот умник прав? – неуверенно произносит мама. – Чего осенью в деревне делать-то? Ты устал, намаялся. Бери Дениса и езжайте на эти самые Мальдивы.
– Ну, мне как-то не совсем удобно, – мнется Алексей, прожигая Дениса взглядом из-под насупленных бровей. – Мало ли что может произойти.
– Что может случиться на курорте? – удивляется мама. – Вести надо себя благопристойно и ничего не будет.
Денис закатывает глаза, услышав старорежимное и замшелое “благопристойно”. У Алексея вытягивается лицо, он поспешно отворачивается и бубнит под нос:
– Это конечно… обязательно… а как же иначе!
– Ну, вот и хорошо, – кивает мама. – Да не жадничайте, берите путевки недели на три. Деньги у нас есть.
– А ты тут как одна-то? – пытается сопротивляться Алексей.
– А чего мне сделается? – удивляется мама. – Денису тоже полезно прокатиться. Пусть мир посмотрит. Может, познакомится с кем!
На последней фразе Ирина Филипповна делает ударение, отчего Денис понял, что мать в курсе его истории с Инной.

– Ты понимаешь, засранец, как ты меня подставил!? – шипит, словно разъяренный змей, Алексей после ухода сестры.
– Дядя, не кипятись! – хладнокровно отвечает Денис. – С тобой или без тебя я все равно ушел бы из дома. Тошно мне здесь, понимаешь?
– Это твои проблемы! – приглушенно рычит Алексей. – Твои!!! А мне что прикажешь делать, если ты погибнешь? Твоя мать мне родная сестра, ты еще помнишь об этом?
– Давай рассудим по-другому, – успокаивающе выставляет ладони Денис. – Если я решил начать самостоятельную жизнь, то не лучше ли сделать это под твоим руководством?
– Да какая, к черту, жизнь! Я сам ее не знаю. Еду Бог знает куда, к людоедам в гости, а он мне про жизнь толкует. С ума сошел!?
– Ни грамма! – хладнокровно парирует Денис. – Я дипломированный историк, хочу узнать о прошлом как можно больше, чтобы лучше ориентироваться в настоящем. Вещать с кафедры или протирать штаны в архиве я успею.
– Причем здесь история! – всплеснул руками Алексей. – Ну причем здесь твоя история, скажи мне!!!
– Ты читал Герберта Уэллса?
– Разумеется. А что?
– Его рассказ “Машина времени” внимательно читал?
– Да причем здесь машина… – Алексей обрывается на полуслове, взгляд становится серьезным. – Ты имеешь в виду морлоков и элоев?
– Да. Тебе не кажется, что наш мир идет именно к тому, о чем писал Уэллс?
Алексей молчит. Ему и в голову не приходило, что пророчество великого фантаста может стать реальностью, если уже не стало. Возможно, не в меру грамотный племянник прав. В таком случае надо отбросить в сторону личные обиды и жажду мести. То есть не то чтобы совсем, а решать в свои вопросы по ходу дела.
– Ну, не знаю… надо еще раз прочесть, подумать, сопоставить факты…
– Фактов слишком мало, чтобы сопоставлять, – безапелляционно заявляет Денис. – Их надо собрать, поэтому собираемся и едем, как можно быстрее.
– Ладно, – со вздохом соглашается Алексей. – Надеюсь, сестра поймет.