На первый взгляд, вопрос кажется риторическим. Каждому известно, что Мамая победил Дмитрий, Великий князь Московский и Владимирский, а также возглавляемая им коалиция неподвластных Литве мелких и средних русских княжеств (войска всех остальных русских великих князей против Мамая не выступили).
Всё это так, но остаётся вопрос: кто же командовал русскими войсками в самой Куликовской битве? Дмитрий делать этого не мог, поскольку ещё перед сражением, на виду у всех, снял с себя княжеский плащ и знакомые всему войску дорогие доспехи (фактически знаки верховного командования) и затерялся в рядах бойцов передового полка. Рядовой московский боярин Михаил Бренок, формально принявший от Дмитрия эти символы великокняжеской власти, уже по своему достаточно невысокому положению не мог претендовать на руководство объединённым русским ополчением.
Получается, что Дмитрий перед самым сражением оставил своё войско без реального предводителя? Такое действие мог совершить только сумасшедший или человек сознательно желавший поражения Руси. Московский князь ни тем, ни другим явно не был. Какова же была настоящая цель его поступка?
Принято считать, что этим демонстративным ходом он лишил русское воинство законного в феодальную эпоху права оставления поля боя в случае гибели или бегства своего князя. Сигналом к началу отступления обычно служило падение стяга предводителя. Очень точно и образно отразил данную ситуацию в своём стихотворении «На Куликовом поле» А.Астафьев:
Был закон: покуда знамя
развевалось над полком, -
пусть победа не за нами, -
всё равно дерись с врагом.
Но когда оно упало
и исчезло без следа –
это знак, что всё пропало.
Рассыпайся – кто куда…
- Ныне этого не будет, -
говорит великий князь.
знамя чермное целует…
и идёт, перекрестясь.
И в кольчуге рядового
нелегко его признать.
Он готов по воле Бога
вместе с чернью смерть принять.
Всем понятна мысль простая:
нет обратного пути.
Наше знамя – Русь святая,
что у каждого в груди.
…
Скорее всего, основной мотив князя Дмитрия был именно таким, но столь необычное решение должно было иметь и другую, не менее важную цель – ввести в заблуждение противника относительно настоящего местоположения верховного командования русской рати. И действительно, исходя из традиционной оценки расположения русских в бою, Мамай сразу бросил лучшие силы своего войска на прорыв к центру их построения, где как обычно развевалось «чермное» знамя Московского князя. Ценой тяжелейших потерь ордынцев цель была достигнута, великокняжеский стяг пал, полегло и его боярско-дружинное окружение, однако, вопреки всем расчётам, на степени сопротивления русских этот факт совершенно не отразился, что наверняка сбило с толку Мамая и его штаб.
Возможно именно в этот момент ордынский предводитель принял роковое для себя и своего войска решение – бросить на левый фланг русских последний резерв (видимо тяжёлую конную гвардию), который действительно смял державшийся из последних сил Полк левой руки и устремился в тыл Большому полку. Там ордынцы наткнулись на относительно немногочисленный резервный полк, не способный, конечно, надолго сдержать уже почуявшую близость победы отборную конницу врага.
Вот в этот отчаянный и решающий для судьбы всей Руси момент и стало понятно, что командующий у русского войска всё же есть. Выпущенный из засады в точно выбранное время свежий крупный конный отряд «кованной» рати внезапно обрушился сзади и сбоку на глубоко вклинившегося в глубину русских боевых порядков противника , что вызвало панику во всём его войске, мгновенно переменив ситуацию на прямо противоположную. Достаточных резервов у Мамая для отражения этого неожиданного сильного удара уже не было. Началось преследование и избиение бегущего без оглядки неприятеля.
Сражение Русь выиграла, но имя отличившегося полководца так и осталось секретом для потомков. Правда, по явному недоразумению, им сегодня принято считать Дмитрия Ивановича Московского, даже прозванного за это Донским. Но кто же был настоящим победителем Мамая? Попробуем разобраться. Исторические источники сохранили достаточно необходимой для такого анализа информации.
Сначала определим, какими качествами должен был обладать полководец, выигравший Куликовскую битву. В первую очередь, он должен был отлично знать тактику действий ордынских войск. Ведь Засадный полк был создан и спрятан именно за левым флангом русского войска в предвидение неизбежного решающего удара Орды именно в этом месте, и ни в каком другом.
На открытой местности ордынцы действительно традиционно старались обойти своего противника именно с его левого фланга, поскольку это позволяло применить излюбленный ими способ уничтожения окружённого врага путём обстрела его из луков с коней, стремительно циркулируя по принципу конвейера вокруг его уже сбившихся в кучу нарушенных боевых порядков. Этот способ позволял с минимальными потерями нанести противнику максимальный урон, поскольку каждая выпущенная стрела находила в тесной толпе свою цель. Скачущий всадник не мог стрелять из лука вправо, поэтому для обхода и выбирался левый фланг врага.
На Куликовом поле ордынцы не могли обойти русскую рать, поскольку путь им преграждали реки и трудно проходимые для конницы сильно залесенные глубокие балки. Волей-неволей им приходилось либо отказаться от своей излюбленной тактики, либо штурмовать левый фланг противника в лоб. Неизбежным такой штурм делало ещё и то обстоятельство, что переправы через Дон находились слева от русских войск. Это позволяло одним ударом отрезать их от единственного пути отступления на родину, а затем уничтожить до последнего человека. Этот фактор, без сомнения, тоже был учтён в плане великого русского стратега.
Теоретически о тяготении ордынцев к своему правому флангу должны были знать все князья северо-восточной Руси, однако ни в одном сражении с ордынцами до Куликовской битвы этот фактор не был использован ими для разгрома врага с помощью Засадного полка. Это просто не могло прийти им в голову, ведь такая тактика означала сознательное принесение в жертву значительной части собственных войск, причём не только профессиональных воинов-дружинников (в которых всегда был недостаток), но и самих князей и бояр. Держать же в засаде лучшую часть войска «на всякий случай» значило существенно ослабить основные силы в бою без всякой гарантии на победный итог. Ведь ордынцы могли прорвать фронт в любом слабом месте, а не только на левом фланге.
Итак, идея пожертвования Полком Левой руки для разгрома ордынцев с помощью Засадного полка вряд ли могла принадлежать кому либо из князей и бояр Северо-Восточной Руси, участвовавших в битве во главе отрядов подвластных им земель. Додумайся кто из них до этого, - его и его потомков (не исключая даже московских князей) ждала бы потом нескончаемая «вендетта» от родственников погубленных им «в слепую», пусть даже и ради общего дела, соседей-феодалов. Даже сам этот план должен был быть скрыт от всего командного состава русской рати кроме, может быть, самого Великого князя. Вряд ли кто из тех, кто возглавлял дружины Полка Левой руки, готов был принести в жертву какому либо, даже самому мудрому, замыслу себя и своих людей.
Из сказанного следует, что автором плана Куликовского сражения мог быть только человек со стороны, не связанный своими родовыми корнями с жизнью и отношениями внутри Великого княжества Владимирского, но, в то же время, достаточно приближённый к самому предводителю объединённой русской рати – великому князю Дмитрию. Это мог быть один из так называемых «служилых» князей, лишившихся своих родовых владений и вынужденных жить службой какому либо из крупных феодальных владык.
Источники Куликовской битвы знают только одного служилого князя в ближайшем окружении великого князя Московского – это Дмитрий Волынец, а точнее Дмитрий Михайлович Боброк Волынский, выходец из Западной Руси, принадлежащей тогда Литве. Дмитрий Московский настолько доверял ему, что даже выдал за него свою сестру. Подпись Боброка стоит первой среди бояр в договоре Дмитрия с Ольгердом 1372 года и в его же духовной грамоте 1389 года. В Москве Боброк появился не раньше конца 60-х годов и сразу занял высокий пост одного из московских воевод. Это говорит о том, что уже в то время он считался опытным и искусным военачальником, достойным возглавить в битве всю московскую рать.
Уже вскоре после появления Дмитрия Боброка (с начала 70-х годов) Москва достигает ряда весьма крупных военно-политических успехов: в 1371 году под Скорнищево были разбиты войска рязанского князя Олега, в 1376 взят г. Булгар на территории Орды, в 1378 – победа над ордынцами на реке Воже, в 1379 - успешный поход на Северщину, закончившийся включением Брянско-Трубчевского княжества в число зависимых от Москвы земель. Во всех этих походах и сражениях русскую рать возглавлял Боброк Волынский, иногда вместе с другими московскими князьями и воеводами и самим князем Дмитрием. Единственная неудача, случившаяся в 1377 году на реке Пьяне, произошла без его участия.
Интересно, что именно в этот период в тактике действий московской рати появляется такой элемент, как внезапный, заранее подготовленный удар во фланг (или фланги) искусно завлечённому в наступление противнику одним или двумя конными отрядами, одновременно с контратакой основных сил (наиболее известный пример – битва на Воже). Этот тактический приём ранее нередко применяли литовские войска, в частности, в битве на реке Ирпень в 1324 году и, предположительно, на реке Синие Воды в 1363, а позже и в Грюнвальдском сражении 1410 года. Думаю, вполне уместно связать этот тактический прогресс Москвы с воеводством Боброка Волынского, накопившего свой первоначальный военный опыт как раз в Литве (не исключено даже, что в молодости он был участником успешной битвы русских и литовцев с ордынцами у Синих вод).
То, что и план Куликовского сражения составлял Дмитрий Боброк, доказывается, в частности, тем обстоятельством, что полки перед битвой, согласно Сказанию о Мамаевом побоище, расставлял именно он. Он же лично руководил Засадным полком, что, с учётом роли последнего в плане сражения, было равносильно командованию всем войском. О руководящей роли Боброка говорит и тот факт, что находившийся с ним в засаде двоюродный брат самого великого князя Московского Владимир Андреевич Серпуховский подчинялся его указаниям о моменте вступления в бой своих дружин.
Косвенно подтверждают воеводство Боброка и сказанные ему после сражения слова самого великого князя Дмитрия: «Воистину Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть». Кстати даже сама примета Боброка, высказанная перед самой битвой Дмитрию, о том, что русская рать понесёт очень большие потери, но в итоге победит войско Мамая, вполне отражает задуманный им план оборонительного сражения с жертвой значительной части русских войск ради последующего победного удара Засадного полка.
Почему же имя настоящего победителя Мамая так и не было прямо названо в русских исторических источниках? Этому могло быть, как минимум, две причины. Во-первых, верховным предводителем русской рати был всё же не он, а великий князь Дмитрий Московский. Последнему, согласно феодальным условностям того времени, и должны были достаться все лавры победы.
Во-вторых, признание руководящей роли Боброка в этом сражении ему самому грозило большими неприятностями в Москве. Вряд ли друзья и родственники павших на левом фланге князей и бояр простили бы ему то, что их гибель была заранее заложена в план сражения. Взявший на себя этот грех Дмитрий Московский частично искупил его тем, что сам вступил в битву фактически в роли смертника, в рядах Передового полка.
Не случайно, наиболее раннее литературное произведение о Куликовской битве «Задонщина» вообще не упоминает о том, что именно позволило переломить ход сражения, а летописная повесть приписывает роль спасителя русской рати направленному самим Господом «полку святых мучеников» и «небесных воинов» во главе с Георгием Победоносцем, святыми князьями Борисом и Глебом и архистратигом Михаилом (что было не так далеко от истины, поскольку на знамёнах русских ратей, в том числе и Засадного полка, чаще всего красовались изображения именно этих святых).
Впрочем, полностью скрыть роль Дмитрия Волынского в потерях русичей на Куликовом поле, видимо, всё же не удалось, а значит, не удалось и избежать неприятностей. После 1380 года он уже нигде не упоминается в качестве руководителя русской рати. Вряд ли кто-либо из уцелевших в битве князей и бояр решился бы вторично доверить ему свою судьбу. Где гарантия, что очередной разменной жертвой не окажется кто-нибудь из них? В конце концов, по одним сведениям, ему пришлось уйти замаливать свои грехи в основанный им монастырь, а по другим – уехать снова в Литву, чтобы в 1399 году сложить голову в неудачной битве с ордынцами на реке Ворскле.
(Статья опубликована также в моей книге "От Ладоги д Куликова поля", которую можно найти на сайте Букс.ру.