Новейшая история - глава из книги Новый Брауншвейг

Юрий Тарасов-Тим Пэ
НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ
Краткий курс от Тимофея П.

      С бизнесом не сложилось. Перебиваемся с воды на квас, в то время как деньги под ногами валяются, только руку протяни...
      На чердак слазили: вдруг от прежнего режима чего найдём, вдруг бутылки пустые или ещё что.
      Бутылок не нашли, зато в подвале на подшивку журналов «Огонёк», спасибо создателю, мы наткнулись. И другие кое-какие газеты взяли там почитать, чтобы узнать, чего в Перовске и в его округе без нас натворили, пока в местах вечных мук мы жили, а наши тела на Перовском кладбище лежали.
      Журналы «Огонёк» полистали, «Аргументы» подробно изучили, в «Спидинфо» картинки красивые несколько раз пересмотрели и даже пальцами потрогали. С пропущенной эпохой вкратце мы ознакомились, узнали, как новая Россия зарождалась.
      Что прочитали и что сами пережили,  подытожили. Интересная картина составилась – новейшая история, краткий курс.
      На рубеже старого и новейшего заветов коммунисты свой срок досиживали. Ещё не в «Матросской тишине», а за руль крепко они держались, правили страной согласно генеральной линии, соблюдая партийную дисциплину,  в политбюро  решения принимали на секретных заседаниях.
      Народ наш, обычно терпеливый, внезапно заерепенился: «Неравенство! Вы там жируете, чёрную икру в спец магазине покупаете, а нам и колбасы за два двадцать не достать».
      Семьдесят лет молчали, и вдруг шлея под хвост им попала: трудящиеся завели моду порядки хаять.
      Верховное руководство в целом инициативу масс поддержало и дало указание низовым звеньям такое: «Начинайте-ка снимать стружку с районного начальства в своих низовых ячейках, а там посмотрим, что делать дальше, если на местах те начальники будут кочевряжиться. И в газеты, и сюда пишите, как они себя ведут».
      Результаты были хорошие. Часть бюрократии сняли. Кого на пенсию, кого на производство перекинули с понижением. На партработу поставили комсомольцев, молодых, предприимчивых. Какая-то часть матёрых районных аппаратчиков сумела уйти в область на повышение.
      Сверху спустили задание и область прополоскать...
      Процесс пошёл.
      Кто-то в правительстве, не иначе как с похмелья тоже,  выдвинул идею, что народ пьёт много, а потому утром трудящиеся плохо себя чувствуют и плохо им вообще. Пьянке объявили войну - как бы вторую или третью отечественную...Или сто первую... В этой антинародной войне, третьей или сто первой, сражения опять проиграли. Само верховное командование в плен попало - на нары. В «Матросскую тишину» их посадили – тюрьма до сих пор так и называется.
      Победившие демократические силы на площадях сгрудились - митинговали, радовались, с трибунки речи произносили... Поклялись делить всё по-честному и больше не воровать. И по своим торговым точкам они счастливые разошлись, чтобы вести честную жизнь.
      А дальше вот что получилось. Оказалось, как бы две трети населения у нас -   это бывшие буржуи Гользацкие, графья Толстые и помещики Пустопержинские: дружно они как бы за своё высокородное сословие голосуют, в правительство единоверцев  выбирают и дружно потом все плачут, что не тех выбрали опять.
      Остальная часть населения – третья – те вообще отпетые мазурики из блока коммунистов и беспартийных. И, значит, в связи с победившей демократией им положено жить в «Матросской тишине», а нары по штуке на душу населения прежняя власть им не обеспечила.
      Коммунисты в этом вопросе в своё время не доработали, сделали нары только для политбюро.
      Куда ни глянь, всюду недоработки они оставили после себя. А сколько денег растратили – не сосчитаешь! Миллиарды рублей, например, в небеса с Байконура фукнули. В бесплатное жильё пачками – тоже псу под хвост! – деньги совали. А жильё никакое! Потому что бесплатное. Страшно сказать, какие тысячи на медицину спущены. И что? Прокофий Сидорович всё равно помер, потому что медицина была для него бесплатная, болезни стало быть все запущенные... Вторым рейсом скоро понесут, когда заболеет. А деньги за лечение теперь берут большие – даже клизму если ему поставить. А если и гроб после клизмы ещё понадобится, подумать страшно, сколько из Прохиного кармана спишут.
      
      Те пожилые люди, которые в политбюро до пенсии тогда досиживали, всё промотать на строительство Царствия небесного на Земле не успели, как ни старались. Здоровье не позволило. Кого-то плохой желудок от генеральной линии  отвлекал и отворачивал, а кого-то почки на восьмидесятом году безвременно на тот свет свели. Бизнесменам для личных нужд по этим уважительным причинам  кое-что  в наследство оставили.
      Нефти в земле какое-то количество к добыче приготовили – ещё не тронутой. Черпай и продавай по шесть американских рублей за американскую бочку. Провода хорошие на столбах у них повешены. Можно  заводики в дело пустить: рынки, склады  на производственных площадях организовать, оборудование в чермет свезти, а на вырученные деньги жильё, качественное, для торгующего населения построить. Или водки купить, если ещё провода со столбов снять.
      Икры сколько-то осталось: и красная и чёрная, и в лососях она плавает, в бочках тоже много её заготовлено.
      Надо бы по-хозяйски распорядиться: и по ваучерам, и по совести  всё поделить.  Вообще дело  непростое,  а ещё и с обременением – себя  чтобы не обидеть...
      Тяжёлую ту обузу взяли на себя здоровые прогрессивные силы, со своими мешками поближе они расположилися.
      
      Прокофий Сидорыч в это время на Том Свете обустраивался. Где был – в геенне огненной срок мотал, а может, в чистилище на карантине его черти держали – в новейшей истории не сказано. С небесей душа наблюдала, или снизу она выглядывала? – тоже одному богу известно. Зато все знают, что до чужого капитала дед всегда был любознательный, и душе его интересно было, как новая Россия возрождается, на какие шиши страна там богатеет, кто собирается делить нажитое добро, или кто там хочет всё это прикарманить лично.
      Как раз ваучеры объявили.
      Прохина душа тут как тут и с небесей сказала, или уже из преисподней она, неспокойная, вякнула:
      – Икры бы и я чёрной поела. На ваучеры. Где отовариться, товарищи парламентарии?
      
      Парламентарии вздрогнули. Растерялися. Не знают они, что и сказать, в какую сторону отвечать нужно. Учёных, политических экономистов они позвали из академии, а те быстренько костяшки на счётах пальцами погоняли, в копейки перевели и Прохе ответ сочинили:
      – На хрена вам, господин Проха, чёрная икра сдалась, ежели, товарищ бывший, денег на хлеб тебе только и хватит. Экономьте, гражданин покойник. Берите икру баклажановую, телевизор смотрите больше – свободой слова пользуйтесь! Хотя и это вам ни к чему. Ежели вас на кладбище отнесли, лежите там и не вякайте. На ваучер можете себе справить тапки белые.
      Сказать такое Прокофию Сидоровичу: «тапки белые»!
      Зря они Прокофия Сидоровича задели. Ещё пожалеют, что связались! Для начала он стал их стращать, стал попугивать: приходить к ним подекадно в качестве привидения. А как явится, кидается на них с попрёками:
      – Ага! Вы чёрную икру едите, а я – «лопай баклажановую!» И ещё: «лежите и не вякайте»! – бессовестные мне говорите. Где ж равенство и свобода слова, вами обещанные?
      Экономические политики – что делать? – пугаются, зубами от страха лязгают, но с дедом беседуют уважительно, потом, правда, бегут в психбольницу таблетки себе выписывать.
      – Да что вы, Прокофий Сидорыч! С равенством мы намучились! – жалуются они на трудности. – И сяк и так, по-всякому, мы к равенству примерялись. Цельные две недели мы к равенству привыкали, и груз этот, Прокофий Сидорыч, не сдюжили. Икры-то с нефтью, или ещё чего другого, на всех не хватает. Делить не будем.
      – Как не хватает? – лезет Проха с вопросами. – Демократия объявлена, а икры с нефтью вам не хватает?!
      – Не нам, Прокофий Сидорыч, вам не хватает. И с баланса вы давно списаны – на кладбище ведь вы лежите. Равенство себя не оправдывает, дорогой наш усопший, соображайте сами, надо действовать теперь по-новому, передовые методы надо внедрять. В живой природе – и в джунглях, и вообще – без равенства всё хорошо обустроено.
      – Так, то в живой природе! А мне – вынь да положь как ветерану, отдай обещанное!
      – Вы с Того Света нам равенство в нищете проповедуете. Некачественно вас в церкви, стало быть, отпели. Ведёте себя в чистилище нехорошо, в самоволку к нам что-то зачастили!
      – Чего?
      – А через плечо! – послали  его депутаты. – Надоел!
      И злого духа из Думы они погнали.
      Стены святой водой окропили, кадилами помахали, а маги белые – те с пулями на верёвке в углах поколдовали. Нечистой силе они все ходы в Охотный Ряд перекрыли, и свечи гаснуть там перестали.
      Проху они озадачили.
      Что делать? В Думу не пускают, высказаться по телевизору не дают. По ночам во снах к депутатам, что ли, поприходить?
      Или через газеты ещё попробовать?
      Сходил в редакцию, уборщицу напугал. В обморок она сковырнулась, когда швабра сквозь Прохины ноги проехала и за штаны не зацепилась.
      А редактору – тому хоть бы хрен. Сидит, в зубах спичкою ковыряет, пальцем ещё чего-то в носу ищет. «Не могу, – говорит он призраку, – взять ваш материал, потому что газета частная. Печатать матерные слова я не буду».
      В другой газете и того хуже: прямо в душу наплевали.
      – У нас, – говорят, – свобода печати, можете свободно писать, чего захотите, на заборах. Хотя и это вам ни к чему. Вы, товарищ, когда живым были, уже тогда, видимо, ошибки в слове из трёх букв делали. Вы, господин покойник, всех читателей своим правописанием взбудоражите. Вот если что-нибудь про вашу жизнь загробную – это давайте. Ах, нет? Вам не интересно? Ну, на нет и суда нет. До свидания. Очистите помещение.
      – Во как! Ну, держитесь!
      Помчался сердитый Проха сперва в Центральный собес. Там у руководителя с секретаршей совещание только-только в первом часу ночи закончилось: прогрессивный начальник на диване спит, девка чулки ищет.
      Проха берёт спящего руководителя за галстук, держит его покрепче, чтоб не сбежал куда, пока допрашивает:
      – Как у вас с путёвками в санаторию, мил человек?
      Секретарша лифчик с колготками, трусики – всё побросала, и в чём была в одних туфлях на улицу выскочила, прямо на панель.
      А пьяный начальник – и зачем его за галстук держать? – никуда бежать не планирует, спит крепко. Проху начальник во сне видит, обещает путёвку в санаторию. И манну небесную предлагает ему, дармовую, дополнительно. «Приходите завтра, – говорит, – мы всё подготовим. Всё одним пакетом мы вам упакуем».
      Прокофий Сидорович с утречка встал пораньше и – в Центральный собес. Опять в полупрозрачном виде – топ-топ по ступенечкам мраморным, шарьк-шарьк по коврам мягким, и в кабинетик через замочную скважину просачивается. Вчерашний начальник – уже из графина опохмелился – сидит трезвый, как сержант с утра в приёмном пункте медицинского вытрезвителя. Думу думает, вспоминает, чего вчера натворил, чего по пьянке секретарше опять наобещал, и почему тут и лифчик, и трусы, и прочее обмундирование по кабинету разбросаны.
      Прокофий Сидорович – о здоровьице он не справился, больному человеку не посочувствовал, «здравствуйте» ещё не сказал – с порога требует обещанную путёвку.
      – За наличные, – говорит сморщенный и почти трезвый руководитель, – хоть в Анталию, хоть в Райские кущи.
      – Нет, я хочу задарма, за госсчёт то есть. Обещали.
      – Путёвок за госсчёт нету.
      – А ведь обещали.
      – С популистами, которые обещают манну небесную жлобствующему населению, надо, гражданин хороший, бороться.
      – Так вы и обещали.
      – Если во сне только, и то, если бы пьяный был. Ты что, дед, в натуре – с дубу свалился или с луны соскочил?
      – Воистину во сне и обещали, когда я вам, пьяному, вчера во сне явился, потому что на привидение вы уже не реагировали. И не с луны, а с Того Света я. Упокойник Прокофий Сидорович.
      – Неужто с Того Света?
      – С Того Света я. Упокойник Прокофий Сидорович.
      – Ну, если вы с Того Света, Прокофий Сидорыч, тогда я не знаю, уважаемый призрак коммунизма, чего вам ещё надо, чего Там не живётся, чего на Том Свете вам не хватает? На кой хрен путёвка в аду нужна? Или вы в геенне своей перегрелись, от жары умом тронулись, или вы дурью маетесь в раю от безделья. Хватит спрашивать, хватит глупые вопросы задавать. Пора вам утихомириться: здесь, на этом свете, уже всё-всё поделено! И бесплатных путёвок уже нет! Либералы всё разобрали, меж собой разделили – и нефть, и прочее.
      – Ну, блин! Говорили, делить не будут, говорили, теперь нельзя!
      Проха – мать-перемать, в кулаки, начальник – слово за слово, кулаком тоже по столу, осерчал начальник, МЧС вызвал.
      Шашками дымовыми Проху только и выкурили. В небеса свои отлетел – по облакам катается, клянёт всех поматерно. На Ильин день и ещё два дня в городе Перовске молнии сверкали.
      Начальника собеса по белой горячке в психбольницу отвезли. А Проха разуверился в пьющих руководителях на всю оставшуюся неземную жизнь, вплоть до страшного суда.
      Случай получил огласку. В газеты просочилось, что Прокофий Сидорович на Землю является дискуссиями начальство мучить – моду он такую завёл. В правительстве страшно переполошились.
      Наняли новых учёных, молодых, с компьютерами. Старых под зад ногой на пенсию с почётом отправили. Создали специальный партологический институт, чтобы по ночам с Прокофием Сидоровичем беседовать.
      Не помогло!
      В телевизоре доктора смелые...

   Продолжение в - "Новейшая история,часть вторая".

      В телевизоре доктора-партологи  смелые. И то и сё объясняют они легко.
      – Скажите, пожалуйста, – спрашивает, например, какой-нибудь недобрый человек в газете «Аргументы и факты», – нефть у нас своя или из Америки её сюда по трубам закачивают?
      – Своя, конечно, – через телевизор отвечают учёные, гордые за державу.
      – А почему бензин дорожает у нас, когда цена этой нефти растёт на американской бирже? – пытает их всё тот же прилипчивый телезритель.
      Учёные с экрана терпеливо этому человеку, слабому в экономике, разжёвывают:
      – Потому что с передовыми державами мы теперь…мы теперь – ну, как бы вам понятнее объяснить? – на одной большой дороге вместе промышляем. В одной упряжке, простите за неточное выражение, мы с ними идём, как бы одну телегу тянем. Вы сами-то, недобитый товарищ, со своими подельниками в одни оглобли как-нибудь запрягитесь и попробуйте все в разные стороны поездить. Ага, не получается!
      Не успевает телезритель подколодный ещё прошипеть что-нибудь, а ответ уже и готов:
      – Да вы не расстраивайтесь, товарищ прилипчивый. Когда у них в Америке цены падают, у нас бензин ещё больше дорожает – коню ясно – в единых общих оглоблях у нас свой путь.
      – Как это?
      – А так это!
      – А?
      – На!
      И тому подобное.
      Ночью доктора-партологи немножко робеют. Сперва молчат, потом бредят, слова хорошие долго перебирают, когда во сне покойник  Проха их берёт за пельки и спрашивает:
      – Что, опять вы меня с делёжкой кинули? Бензином с оглоблями голову мне морочите!
      Учёные делают вид, что не расслышали, что не понимают, чего дед из чистилища городит – уши они прижали, луп-луп глазами, дескать, от делёжки нам и самим мало чего попало, на дорогом бензине и сами ездим, ещё и гаишникам приплачиваем.
      – Других ребят в правительстве ещё попробуйте, – Прокофий Сидорыч учит притихших партологов, – поставьте других. Когда трезвые, чтобы про нас думали, чтобы и нам в чистилище легче жилось.
      – Прокофий Сидорыч, они только про вас и думают, как бы с Того Света вы сюда не сбежали. Вы им каждую ночь являетесь. Народ вы замордовали! А народ, пока днём без вас, живёт у нас хорошо. Они все на джипах ездят. Добро за границу переправляют. Вас, господин призрак, только побаиваются.
      Проха их тезисы обмозговал – тезисы опять не понравились.
      – Я когда-нибудь, – говорит, – к вам совсем спрыгну. Ежели ваши хозяева не отдадут мне обязательную часть наследства.
      – Это ещё какого такого наследства?
      – А такого! От помершего режима! Потому что половина законной доли мне полагается как пенсионеру. И покуда меня ею, нефтью этой, или никелем в Норильске не обеспечат, я днём и ночью к вам являться стану и пугать вас буду, пока умом вы не помешаетесь.
      – Усмиритеся! – уговаривают Проху учёные. – В геенне-то вам легче будет жару переносить. Покайтеся за ваше коммунистическое прошлое. Небось, нахапано!
      Проха – на дыбы.
      – Я бедовал, постничал! А вы мне такое: «нахапано»! Ну, счас я вам! Достали! Белые тапки себе на ваучер заготавливайте. Живьём приду!
      – Ой, ой! – кричат мордастые учёные. – Куда это вы сюда в натуре к нам валитесь и ещё одного оглоеда с собой тянете? У нас своих проходимцев в руководстве полно, на экспорт продавать вместо пшеницы собираемся. Ой-ой! Куда ж вы падаете? Чего к нам, чего не в Европу? Разобьётеся! И качество жизни тут хуже. А материальную часть-то свою зачем с кладбища волокёте? Её же кормить надо!
      Свалились мы с Прохой живьём – уже не в качестве привидения – свалились с небесей им на голову. За Прохиным наследством со своими мешками прибыли. Хотя в новейшей истории не про нас, а про неопознанный летательный аппарат было сказано. Про нас написать вообще забыли. Потому что к нашему приезду у них случилось шумное событие.
      Деньги из казны пропали. Последние. В российских купюрах сколько-то и в американских рублях больше десяти миллиардов профукали – за ночь с седьмого на восьмое.
      Им не до нас. Они деньги ищут. В телевизорах дискуссия развёрнута. На тех членов правительства, на тех банкиров, на которых шапка горит, пальцем показывают.
      Руководители с критикой частично соглашаются:
      – Да, деньги пропали большие. А вы-то, господа первые демократы, – уже спрашивают сами ответчики, – сперва на себя в зеркало посмотрите. За год вашего правления сколько из казны пропало? Коммунисты и всякие несуны, их прихлебатели, за семьдесят лет все вместе столько унести не успели.
      – Нет, вы хвостом не виляйте, вы лучше скажите, где десять миллиардиков?
      – Нет, сперва вы ответьте, где те пять, которые вы промотали?
      – Где-где, на бороде! – первые отвечают. – Сами не знаем! Как вода в песок, пёс их знает, куда эти денежки от продажи госимущества уходят. Что-то, наверно, в Швейцарии осело, что-то на презентациях пропито да на баб спущено – поди разбери, где денежки теперь работают.
      – Вот и мы не знаем, с какого этажа они уплывают. Властная вертикаль очень высокая и сложная. Утечка, скорей всего, в нижнем уровне. Там напор больше. Скорей всего, дворники мётлы пропивают. Доподметались, мать их! Надо дефолт объявлять. Зато с воровством теперь, считайте, покончено. Брать нечего. Давайте сделаем амнистию и законы придумаем, чтобы больше не воровали. Скажем: «ша»!
      – Давай, – говорят, – ага, чтобы добро наше не украли и чтобы назад его не попросили к юбилею пролетарской революции.
      Молодёжь капризничает, костопыжится:
      – Рано вы эти законы принимаете, господа старшие товарищи. Мы ещё не поработали. Давайте после выборов ещё разок подумаем. Время ещё до годовщины есть. Давайте вернёмся к этому вопросу в две тысячи каком-то году, когда демократия у нас победит полностью и окончательно.
      Скандал! Счётная палата по регионам ездит – мётлы пересчитывает. Радио целыми днями чужие деньги жалеет – бу-бу-бу – в уме суммы складывает. Телевизор документальную картину показывает: в какой период больше брали и с какого уровня больше несли. Про то, что нас с Прохой кормить надо, им уже наплевать. Такие денежки в трубу улетели!
      Внимания нам никакого. И пенсию Прохе не дают. Потому что нет у Прокофия Сидоровича регистрации в связи с тем, что паспорт ему не выписывают, покуда метрики он не принесёт.
      – Пусть и папа с мамой с Того Света за твоей метрикой придут, – сказали Прокофию Сидоровичу в госархиве, после того как он там набезобразничал.
      Дело как было: пришёл Проха туда за метрикой, а там чиновница за столом сидит, с вырезом на платье чуть ли не до пупка, и Прохе глазом она знак делает. Подмаргивает. Проха решил так: или она на взятку его призывает, или провоцирует его на действие по мужской линии.
      Что делать?
      Человек он прижимистый, за копейку задавится. Давно он в зеркало на себя не глядел. Выбрал он, что дешевле: сунул пустую руку Прокофий Сидорыч ей в лифчик. Сунул наудачу. Дескать, была не была, последний раз на Земле живу, прости меня, Господи, третьего раза уже точно не случится, дескать, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, как было уже однажды.
      И хоть бы рубелёк он в те карманы восьмого номера положил!
      Она визг на весь госархив учинила, руку ему через рукав насквозь прокусила. Охрана прибежала и Проху долго била. Потом, после его объяснений, смягчились, но фотографии сделали и разослали фотки во все конторы – и фасад Прохин, и его лысое боковое обличье разослали. Чтобы его все знали и чтобы этому страшному субъекту свидетельство о рождении не давали, пока папу с мамой с Того Света после уроков не приведёт. Взашей пинками его погнали.
      Пенсии нет, по шитью безработица. По бизнесу ещё не освоились: те места, где деньги под ногами валяются, мы ещё не разыскали.
      Пятый год ищем и с воды на квас перебиваемся.
      Проха на дырявом диване теперь сидит, больные уши трогает. Новейшую историю голодный Прокофий Сидорович подробно изучает: голых девок разглядывает в журнале.
      – Смотри, какие! В наше время такую бы красоту, такие бы ноги – да что и говорить! И семьдесят лет, Тимоха, от народа это скрывали! А сидят как! Ты погляди, ты погляди: коленки у них вразбежку! Тьфу, беси! Теперь что ж? Теперь мы им старые. В прежние годы так бы она не сидела. Груди, ишь ты, вперёд себя как выкатила! Нахалка! Взятками, небось, промышляет!
      – На взятки, – говорю я Прохе, – можно и заработать.
      – Нет, Тимоха, к шапочному разбору мы с тобой упакали, – тужит Прокофий Сидорыч в текущем моменте. – Всё разобрано. Десять миллиардов – это сказать! Вот они где, путёвочки. Девки тощеваты, конечно, а красивые!
      Я поддакиваю, боюсь перечить.
      – Да, Прокофий Сидорыч, в газете пишут, что всё поделено. Красивые девки разобраны…
      – Нет, Тимоха, ты, наверно, не там всё читаешь, – размышляет Прокофий Сидорович вслух. – Должно быть, осталось. Читай лучше. Зачем людям тратиться на выборы, ежели в государстве уже нету ничего?
      – За Россию они душой болеют! Поработать для народа хотят. Многие без зарплаты трудиться обещали во имя демократии – лишь бы их выбрали.
      Проха на своё напирает:
      – Что-то ещё есть, что можно поделить или переделить, раз они хотят поработать за спасибо. «Методы» у них «другие»! Они, Тимоха, живут хорошо, а мы сидим без копейки.
      – Зато спим крепко, – Проху успокаиваю, – ночуем не на нарах.
      – Спим крепко. А жрать надо, когда просыпаемся! Добрые люди, которые на нарах спят, живут не тужат, государство их обеспечивает. Читай! Стабфонд зачем приготовили?!
      Читали-читали, и, что было у нас, всё мы перечитали.
      Поняли в новейшей истории главное: у руля побывали все категории активного демократического населения. Бывшие заключённые в руководстве серьёзно поработали, многие потом опять сели. Кто был ещё без судимости, их тоже пробовали. Часть из них уже под следствием, другие живут за границей в политическом убежище.
      Сразу троих крепких мужиков в Думу выдвинули с целью борьбы с коррупцией. Борца греко-римского, спасателя из МЧС, милиционера, который льва из пистолета застрелил...
      Чтобы легче было с коррупцией соревноваться, борца наголо постригли. В тапках сорок восьмого номера  баллотировался. Все трое – ребята крепкие. На них надеялись!
      А как выбрали, куда-то пропали! Тоже не по зубам. Ушли от греха. Успели взять сколько? – в газетах мы не читали. Добрые люди написали бы... На политической арене борца вообще не видно – шевелюру где-то отращивает? Спасатель на пожары опять летает. А милиционер... На пенсии? Или в Африке отдыхает? Не пишут. В отпуск, что ли, отдохнуть уехал: льва ловить без пистолета врукопашную.
      Демократию мы не построили – в Америке её опять забраковали. С коррупцией не получилось.
      Один добрый человек три чемодана материалов на воров заготовил. И сам по серьёзному делу загремел, еле отмазался. То ли в отместку его замазали, то ли к чистым рукам нечаянно прилипло – теперь не узнаешь.
      Было у них делов! Вопрос Прохиного наследства от помёршего режима остался нерешённым. Пока решали, на Прохины денежки умные люди джипов себе накупили, и на заграничных курортах они потратили больше, чем коммунисты на марсолёты. А сколько ещё с чужими бабами здесь провели и пропили?
      Беда! Хороших не подобрать!
      Бизнесмена в правительство ставили. Думали: у него всё есть, брать из казны не станет. Два месяца ему понадобилось, чтобы Прохин цветмет из казны уплыл.
      – Такие пироги, Прокофий Сидорыч. Что скажешь? Что партологам теперь посоветуешь?
      – Тимоха, надо таких ребят ставить в руководство, чтобы, когда трезвые, они про нас думали.
      – Трезвые, Прокофий Сидорович, о бабах на работе думают. Когда выпьют, производственные вопросы они решают, путёвки обещают.
      – А если непьющих брать?
      – Если непьющих? Непьющие, наверно, о бабах не думают.
      – Пускай их назначают!
      – Где же ты найдёшь у нас непьющих?
      – Из Германии пускай выписывают.
      – На нашей почве, Прокофий Сидорыч, германцы запивают – наша земля особенная и водка дешёвая. Потом потихоньку приворовывают и взятки брать привыкают. Пробовали своих специалистов в Оксфорде обучать. Пьют! В Америке учили – пьют меньше, пока в Гарварде американском учатся. Зато из казны больше тянут, используя американскую науку, когда домой приедут. Беда!
      – Пусть больных ставят, которым выпивать нельзя.
      – Больных ставили! Испытания властью не выдерживают – запивают. Ещё и женщин задарма просят, о народе вообще забывают.
      – Да что ты!
      – Ты не слушаешь, когда я читаю?
      – Про что?
      – Про то! Одного человека – чуть живой был – президентом выбрали. Думали, пить не будет.
      – Ну и что?
      – А то! Ошиблись! Всех уже перебрали. И борцов, и бизнесменов! Демократия не получается. И спортсменов на посты назначали, и доходяг, которые одной ногой Там живут...
      Проха затылок чешет.
      – Не знаю больше, что посоветовать. Покойников пусть попробуют.
      «Гы-гы-гы» – ему смешно сделалось.
      Меня как током ударило. Какое там «гы-гы-гы»? Это о-го-го! Вот это Прокофий Сидорыч, вот это оголодавший рыночник!
      Обнял его и расцеловал.
      – Айда, – говорю, – к партийцам. Ты, Проха, умный мужик.