Синичка

Синичка.

   Судьба, судьба - безумец, машущий клинком в толпе!
«Марш экклезиастов» А.Лазарчук/М.Успенский/И. Андронати
   
   Бросить машину на другом конце улицы и пройтись пешком до нужного здания Александра подвигла не иначе как хорошая погода – пройтись погожим августовским днем среди густо обсаженных деревьями старых домов. А вот возвращение обратно – уготовило ему неожиданную встречу с Жанной (имя помнил, а фамилию – нет, вот хоть убей), с которой полтора десятка лет назад недолго учился в институте, и которая ему даже нравилась. Узнал её в идущей навстречу женщине, узнал - да глазам своим не поверил: так измениться и одновременно остаться прежней. Чуть мимо не прошёл, опасаясь ошибиться и не решаясь заговорить. Жанна сама обозначилась, остановившись и с улыбкой бросив – «привет». Так и замерли напротив дверей какого-то магазинчика.
   - Привет… - вымолвил Александр, ещё сильнее оторопев, когда Жанну осветило выглянувшее из-за дома солнце.
   - Как сам?
   - Ничего…
   - «Ничего» у меня в кармане, красавчик, - хмыкнула Жанна (голос у неё теперь был низкий и с хрипотцой).
   - Ну, в смысле… так… живу потихоньку, семья-работа… - скромно отговорился Александр.
   - Понятно! – Жанна качнула головой, отбрасывая с лица упавшие под порывом ветра локоны, по губам её скользнула улыбка, показавшаяся Александру презрительной: - Потихоньку. Вспомнить то хоть будет чего? Кроме Ясеневского разгуляя?
   - А то ж. Будет.
   - Вот и славно. Ладно, пора мне. Прощевай… забыла, как тебя тогда эта дылда называла?
   - Не помню, - соврал Александр, ему показалось, что в глазах Жанны мелькнула та самая тоска от усталости с окружающего мира и невозможности что-либо в нём изменить. – Удачи!
   - Удачи? – Жанна обернулась уже в дверях магазина: - На что она мне сейчас? Хотя… спасибо.
   Двери за ней закрылись, но за скользнувшим стеклом Александр увидел блеснувшую на мгновение улыбку – ту самую Жанкину улыбку. Из прошлой жизни. А может – показалось? Померещилось? Александру вдруг показалось-померещилось, что  мир вокруг утратил свою реальность и поплыл. «Кирпич никому просто так на голову не падает». В смысле – просто так подобные встречи не случаются. Того и гляди – выйдет сейчас из сгустившегося воздуха неимоверно худой «прозрачный гражданин престранного вида» в клетчатом кургузом пиджачке и глумливой физиономией, украшенной треснувшим пенсне. А на лавку, рядом, присядет иностранец в дорогом сером костюме, с тростью под мышкой и заведёт ненавязчивый разговор за жизнь и за смерть. Скамейка… вон она, кстати. Александр перешёл дорогу с односторонним движением, вежливо разминувшись с одиноким «мерсом», подошёл к пустовавшей в тени деревьев скамейке. Сел, бросив рядом сумку-планшет и вдруг отчетливо вспомнил то время. Интересно – можно ли его назвать «золотым»? Вряд ли. Многообещающим – да, безусловно. Потому, что «карты» ещё и сданы толком не были, не то, что разыграны. И ничего ещё не было предрешено. И знать бы тогда «прикуп»...
   Невысокую русоволосую девушку с ослепительной улыбкой и будто выточенной фигуркой – Александр приметил, когда их собрали на вручение студенческих билетов. Красивая, спокойная и улыбчивая - она стояла среди других девчонок, с которыми то ли успела познакомиться, то ли уже была знакома. Саша тогда собирался подойти, но его отвлекли, а когда повернулся снова – девчонки уже разошлись.
   Через несколько дней их посадили в электричку и повезли копать картошку в какое-то неведомое Ясенево. Приглянувшуюся девушку Сашка нашёл в соседнем вагоне. Но сидела она в гуще толпы парней и девчонок, знакомых среди них как назло, никого не было, а лезть самому прямо сейчас – Саша посчитал не «комильфо». Тем боле, что Жанна (так её назвала соседка) на Саньку, когда он не торопясь прошёл разок-другой мимо, внимания не обратила. Сидевшему напротив девушки кудрявому пареньку особого значения не придал: не боец – хоть уже и усы густые, а плечи узкие и руки девчачьи, белые, не тренированные, в работе и мордобое - ни разу не уличенные. Голос Жанны, что-то рассказывавшей своим попутчикам, весело звенел, и была на ней броская серебристо-оливковая куртка с чёрными, белыми и ярко-жёлтыми вставками. Синичка…
   Часов через пять пересели в бортовые грузовики и в сумерках были на месте. Деревня – не из самых распоследних Трёхизбёнок - Пятихаток. Клуб, почта, магазин (с неистребимым запахом мочала и комками карамели в развес) и отстроенная на века большая церковь, ещё при дедах превращённая в склад сельхозинвентаря. Центральная улица – асфальт, остальные – как придётся. Девчонок разместили по домам одиноких бабушек, а парням досталось стоящее за околицей строение, в котором была пара просторных помещений, заставленных рядами железных кроватей. Ещё там были раздевалка, сушилка и – сюрприз-сюрприз: столовка, в которой все студенты и кормились. В общем, и выходить никуда не надо было: девчонки столоваться всё равно бы приходили.
Из «удобств» - «строго на север порядка 50 метров расположен туалет типа «сортир», отмеченный на плане буквами «М» и «Жо»». Также - два умывальника на улице и стоящая рядом бочка с водой, запряжённая в умерший трактор. Не до конца умерший – временами его оживляли, чтобы сползать за свежей водицей. А сколько вокруг было разбросано уже навсегда погибшей техники  - считать, не пересчитать. Курская дуга и пост-апокалипсис. Трактора, комбайны, грузовики, какие-то молотилки-сеялки всех времен и народов. Ржавые, разбитые, полуразобранные, стоящие одиночно по кустам и канавам, и повзводно, вперемешку с техникой рабочей на площадках с гнилыми, покосившимися заборами. За одно это зрелище ликвидатора Машинно-Тракторных Станций, дорогого нашего (в смысле – дорого обошедшегося) Никиту Сергеевича (в смысле – Хрущёва) – стоило оживить и расстрелять из гаубицы.  Но  это понимание пришло уже по взрослению, а тогда студиозы обозревали окрестности, офигевали от увиденного, и торжественно клялись в забитии здорового болта на помощь «этим раздолбаям». Которые, вдобавок, сами тем временем вместо ударной работы на благо Родины - жрали самогон, и торговали на городских рынках. Впрочем, саботажем заниматься не пришлось – само всё раскорячилось. Встретивший их на подъезде к Ясенево дождик стал прологом каноничного «деревню Гадюкино смоет» на протяжении следующего месяца. Смыть – не смыло, но Венеция та ещё получилась. Сапоги при выходе в поле моментально обрастали пудами налипшей земли, а при попытке сесть передохнуть на перевёрнутое ведро – оно проваливалось в раскисший грунт с такой скоростью, хлюпаньем и чавканьем, что становилось страшно за последствия и стыдно за издаваемые звуки. Урожай картохи убрать не получалось - вязли в… лужах. Но и в город их не отпускали, надеясь, что погода установится. И всё это время с короткими перерывами шли дожди, загонявшие их под крыши.
   Наслаждались студиозы этой всей «пасторалью» месяц с лишним - до начала октября, когда как то поутру в умывальнике обнаружился сантиметр прозрачного льда. Изо дня в день сколько-то времени ползали по полям, изображая неосмысленную деятельность. Ну, а потом… в остальное время – оттянулись, как перед концом света.
   Оттянулись, только первые дни Саше принесли одно расстройство – от понравившейся ему девушки ни на шаг не отходил тот самый парень - Олег, в компании которого Сашка видел Синичку в поезде. Угораздило же - как будто у Сашки и без этого не хватало причин для неприятия его хронически-самодовольной персоны. Любил парень пальцы загибать – всё-то у него схвачено, за все заплачено. И учиться то он ещё только начал, а у папки в ведомстве для него уже и стол приготовлен. И всякое такое, хоть всерьёз он как-то и не воспринимался. И папаня его трудился не в почитаемом «торге» или «снабе», а в какой-то конторе, связанной с газоснабжением. Это потом уже понятно стало, что Олег-то как раз и был из тех немногих, которые «прикуп» знали и готовились «жить в Сочи». А тогда он просто раздражал одним своим видом. И не одного Сантяя – другие парни его опередили, жёстко поставив мажора на место то ли на второй, то ли третий день. Угомонился, притих. Сашке же с ним объясняться нужда отпала: не интересен Санька Жанне оказался. И, уловив несколько раз совершенно равнодушные к нему, Сашке, взгляды - он отступился. Хоть и нравилась ему Синичка-щебетунья – насильно мил не будешь. Тем более, что Олег  продолжал её пасти, опекал, хлопотал, сдувал пылинки и носил на руках через лужи и, кажется, был готов взмыть на крыльях любви над унылым местным пейзажем. Совсем как старик Паниковский: «Женюсь! Честное благородное слово - женюсь!» И Жанна ему всячески отвечала взаимностью, любовь Олега усиливая.
   Потом Сашка как-то проспорил не по годам житейски мудрой Верочке Спицыной бутылку «ркацители». У него их осталось аж две после того, как они всей честной компанией скупили в местном сельпо всё наличие этой кислятины и безуспешно попытались напиться. Вера вдруг выразила желание распить вино за костерком – погода соблаговолила на короткое время прекратить поливать окрестности заунывным дождиком. Никакого непотребства затевать не собирались (с этой стороны они друг друга не интересовали), устроились за площадкой с полуразобраной техникой, развели костерок и просто сидели. Болтали за жизнь, помешивая прутиками угли, и попивали винцо. Бутылка ушла как-то незаметно, а когда он уже приготовился достать вторую, предусмотрительно прихваченную – послышались голоса. В сумерках увидели Олега с Жанной, возвращавшихся не иначе как с какой-нибудь завалинки, а то и из старой заброшенной баньки, давно уже ставшей достоянием общественности как местной, так и заезжей.
   - Никак голубки наворковались? – хмыкнул Сашка. Издалека и в сумерках фигура Олега в армейском бушлате поверх куртки (любовь греет, ага) казалась внушительной. Даже плечи появились. Сашка не смог сдержать кривую ухмылку - «Она поехала кататься с Птицсоном Джеком, Шелудивым Ослом из Овцеводной лощины», и рискнул по гусарски лихо вышибить пробку. Не прокатило. Пришлось браться за нож со штопором.
   - Ревнуешь? – Верочка внимательно посмотрела на Сашу: - Ну, да. Наташка говорила, что запал ты на Жанночку. Ревнуешь. Ну, и зря (она бросила взгляд в сторону свернувших на огонёк Жанны и Олега). Потом тебе объясню…
   - Чего это вы тут делаете? – прозвенела Жанна.
   - Водку пьём, сейчас безобразие хулиганить будем, - Вера приподняла наброшенный на плечи Сашкин ватник, точно собираясь его скинуть.
   - Что прямо при нас? – Олег принял делано-удивлённый вид.
   - Нет, - Сашка разлил вино по кружкам: - Мы вас прогоним и предадимся разврату средь ржавых тракторов и сеялок.
   - Чокнутые… - Жанна поджала губки и дернула за рукав Олега, приготовившегося пошутить в ответ: - Идем, Олежка.
   - Да-да, идите-идите, - Вера глянула вслед удалявшейся парочке и снова запахнулась в фуфайку. - Как это романтично у тебя получилось… «средь ржавых тракторов и сеялок». Рандеву по механизаторски. На чём мы остановились?
   - Ты мне что-то объяснить хотела
   - Ага. Саша… ты ведь не простишь, если твоя девушка с другим покувыркается. Нет? Нет. Вот то-то и оно. Жанночка наша – девочка не промах. Тебя она сразу просекла, и ничего серьёзного тебе с её стороны не светило. Так что успокойся – оно и к лучшему. А на счет «несерьёзного» – просто подожди. Сейчас Олег в победу свою уверует, успокоится, пасти Жанну перестанет, и сводишь ты её в эту вашу заброшенную баньку, что, к сожалению, мемуары надиктовать не может. К ней тут как то очередь выстроилась.
   - Думаешь, Олег простит?
   - Простит. Олежка – тележка… не может быть, чтобы ошиблись мы в нём с Жанеттой. Слушай, что-то «ркацители» твоё у меня уже под завязку плещется, а толку никакого. Проводи-ка ты меня домой. А то ещё волки скушают…
    В баньку он Жанну так и не сводил - для борьбы с тонущим урожаем чья-то шибко умная голова догадалась бросить им в усиление второй курс кулинарного техникума. Тучи поварёшками с крыш разгонять, что ли? Одни девчонки, и оторва на оторве. «Прибыл поручик Ржевский, в городе начались беспорядки». Ревность Сашкина умерла окончательно. Да и в баньке нужды у Саши уже не было – он успел скорешиться с водилой бортового ГАЗона, на котором их вывозили в поля типа на работу. Забрёл как то со скуки к колхозному гаражу, ну и помог Лексеичу собирать и заталкивать коробку передач на его танк без пушки. За что был вознаграждён доступом на сеновал при условии соблюдения конфиденциальности и правил пожарной безопасности.  Ах, Томка-Томусенька. «Глаза твои голубиные, под кудрями твоими. Волосы твои - как стадо коз, сходящих с горы Галаадской.» Длинные, ровные ноги и соблазнительно круглившаяся задница. И уста её были любезны. «Там три крючка, Ромео. Оборвёшь хоть один – я буду мстить, и мстя моя будет ужасна»…
    Время тянулось, точно патока, а Сашка так и сидел, откинувшись на спинку скамьи и глядя застывшим взглядом сквозь проходивших по тротуару людей на двери магазина.
    В один из вечеров под самое окончание Ясеневской эпопеи Саша валялся на кровати, ожидая, пока освободится кто-нибудь из толковых игроков, чтобы замутить партийку в преферанс. Душенька его потребовала отдыха и перезагрузки. Да и не только его душенька. В одном углу играли в «козла», в другом – двигали по доске откуда-то взявшиеся шашки, в третьем -  тренькали на гитаре. Олег играл в примитивного «дурачка» с тройкой таких же неумех по части карточных игр. Игравшие в «козла» ребята закончили кон и готовились считать банки.
   - Считаем, джентльмены.
   - Чего считать-то? Яйца,* - Семён Гонтмахер, дожёвывая половинку пряника, бросил карты и потянулся за кружкой с чаем.
   - Во даёт Семён Семёныч! – воскликнул Пётр, пересчитав: - Они самые. Таки сдаётся мне, Семэн, что вы ошиблись факультетом, а?
   - Не Семёныч, а Ильич. И не ошибся, а не набрал проходной балл на «вычислительную математику и кибернетику» из-за якобы безобразно написанного сочинения, - Сима поставил кружку на тумбочку и отряхнул руки: - Продолжаем разговор…
   Саша усмехнулся – как старинный знакомый он имел честь ознакомиться с черновиком фатального сочинения Сёмы Гонтмахера и по достоинству оценил присутствовавшие там перлы, самым невинным из которых был: «первой женщиной в космосе стала наша, советская девушка».
   - Эй, там! Фарм-клуб!**- неугомонный заводила Пётр на секунду обернулся к бездельничающим Саше, Андрюхе и ещё нескольким ребятам: - Чего сидим с понурыми мордахами? Не собираетесь играть – дойдите хоть до тётки Насти. 
   - Точно! – поддержал его кто-то из игроков: - День взятия Бастилии напрасно пропадает. Уже сколько дней с шестого июня.
   - Принято. Назначьте, пожалуйста, добровольцев для похода за спиртным! По деньгам потом подобьём.
   Выбор добровольцев доверили судьбе, тоже раскинув карты. Андрюха встал и со словами «такова селяви» потянулся за курткой. Сашка поднялся следом – поддержать компанию. Бывалый его ватник, переживший не одну поездку на деревню, и не одно лихое разбиралово на районе, ещё не высох после дождя, под который угодили днём. Хорошо, хоть портянки сухие. Махнув рукой, накинул «парадно-выходную» проклёпанную кожаную косуху, перешитую тёткой любимому племяннику из старой отцовской кожанки и сунул ноги в кирзачи. Вышли на улицу, где было темно и промозгло. И, выбирая места посуше, перепрыгивая через залитые водой колеи и канавы, неторопливо зашагали в сторону домов, уютно светивших оконцами. В разрывах облаков мелькала луна, помогавшая путешественникам, и предвещавшая очередной утренний рывок на поля с попыткой извлечь из разбухшей от дождей земли хоть что-то, пока снова не полило. А может – и заморозки. Никуда не торопясь и рассуждая о вечном, дошли до дома шинковавшей спиртным тётки Насти. Поскреблись в калитку, и, ознакомившись с винной картой, выбрали «три топора» - легендарный и тогда ещё вполне съедобный портвейн «777». Обменяли желтые рубли и зелёные трёшницы на бутылки, рассовали их по карманам, взяли в руки то, что не поместилось. Также нога за ногу, пошли назад. Когда уже почти свернули с корявого асфальта улицы в переулок, и дальше - на просёлок, ведущий к их бараку, Андрюха вдруг негромко вскликнул «стой», остановился сам и поднял руку с бутылкой, останавливая Сашу. Кивнул дальше, вдоль полутёмной улицы:
   - Мне это одному показалось?
   Сашка повернул голову в указанном направлении… и чуть не растерял портвейн от увиденной в скудном свете болтавшегося на одиноком столбе фонаря картины. Точнее – картина то сама по себе была вполне привычная: в эту самую, стоявшую на отшибе баньку, повели девчонку. При полном согласии со стороны последней. В кавалере по короткой кожанке и цокающими подковками сапогам однозначно был опознан Федька - Ухарь, здешний тракторист, днем месивший грязь раздолбаной «беларусью», а вечерами – волочившийся за приезжими девчонками. А вот под мышкой у него была… фигурка, прическа, куртка эта, что перепутать просто не с чем было… Жанна-Жанночка, щебетунья звонкоголосая, и здоровенная ладонь механизатора уверенно лежала на её упругой маленькой попе. Андрей и Сашка изумлённо переглянулись, не поверив своим глазам.
   - Не одному, да? - вымолвил Андрей и почесал горлышком бутылки за ухом: - Однако...
   - Двако! Трико! Извольте в караулку! – Сашка вдруг вспомнил анекдот*** из жизни Александра Сергеевича, заржал от всей души и опять едва не выронил свои бутыляги.
   - Жанка. Сто пудов… - Андрюха криво усмехнулся: - Наташка тут пару дней назад подкатила, дескать, не с Санечкой ли, в смысле - с тобой, Женетта втихаря по вечерам роман крутит, пока Олежка в подкидного дурака играет. А оно вон даже как…
   Когда они проходили мимо дома, в котором квартировали девчонки, Андрей, привыкший дожимать ситуацию до полнейшего её прояснения, резко свернул в его сторону, примостил бутылки на поленницу и постучал в окно. Выглянула вечно недовольная курносая блондинка Танька:
   - Чего случилось?
   - Ничего. Жанка дома?
   - Нет. Вы что как дом и гном друг за дружкой ходите? Она к вам ухмыстала. К Олегу. А чего хотели то?
   - Так… - Андрей хитро прищурился: - У неё димедрольчику с полпачки оставалось…
   - Совсем уже перебесились от безделья! Бутылки вон торчат из каждого кармана! У старой кузни конопли два куста видели, дуйте туда!
   Окошко хлопнуло над их головами.
   - Спасибо! Как-то так, друзья мои, и теперь уже лично у меня никаких сомнений нет, - Андрей потянул из кармана потрёпанную пачку «астры» и сунул её назад, увидев, как Сашка по такому случаю достал коробку «космоса»: - Вот куркуль, а? Все давно уже прокурились и скоро на самосад перейдут, а он шикует.
   - Курить надо меньше. Я и привёз то всего две пачки, а не два блока, как некоторые, - Сашка чиркнул спичкой.
   - Мерси… - Андрей затянулся: - Вот какие иногда бывают случаи на любовном фронте. Пока кое-кто в картишки дубасится.   
   - Не нашего ума дело. Сами пусть разбираются.
   - Точно. Будем молчать – как рыбы об лёд…
   Только не получилось промолчать-то. В бараке, куда они вернулись, помимо картёжных забав, продолжала твориться большая человеческая трагедия, основой которой была великая неразделённая любовь Сергея к Ирке. Тянулась она, как выяснилось ещё со школы, класса с девятого, и всё это время Ира Серёгу игнорировала. Сергей, соответственно, страдал. Это чучело и в этот институт, на эту кафедру попёрлось, чтобы быть с любимой рядом. А, Ирочка, как ей казалось, какое-то время назад встретила свою судьбу, влюбилась по уши и Серёгу уже не просто игнорировала, а была готова загрызть, чтобы в ногах не путался. Сегодня переживания достигли апофигея - Серёга понял, что жизнь его не удалась, впал в тоску, и пока Сашка с Андрюхой ходили, тарились «топорами» - принялся паковать шмотки, чтобы утром уехать в город, бросив всё: и Ирку, и картошку, и институт вместе с ними обоими. За этим занятием его и застал Володька Гнеушев, уже снискавший погонялу Большой, не столько за размеры, сколько за авторитет. Спокойный и рассудительный, уже повидавший жизнь провинциал, успевший отслужить в  морпехах. Спортсмен. В скором будущем – бригадир с Сенного рынка. Немало удивился и взял инициативу в свои руки – проанализировал ситуацию и взялся в компании Витьки и ещё кого-то выметать тараканов из Серёжкиной головы и наставлять его на путь истинный. Володя с ребятами всё равно собирались тоже размяться поллитровкой-другой, вот заодно и за жизнь с Серёгой перетёрли. Промыли ему мозги. И водкой - тоже. И в гости к «кулинарам» завтра собрались. Итог своей деятельности Большой подвёл словами - «Через пять лет ты над ней смеяться будешь. А через десять – жалеть». Ведь как в воду глядел, чертяка эдакий: после свадьбы розовые очки, сквозь которые Ира смотрела на своего избранника, разбились о холодный серый бетон действительности начала девяностых. Творивший мифы и кидавший понты полубог, вокруг которого водили хороводы поклонницы – исчез. А рядом с Иркой, которая прошлась по головам соперниц коваными шпильками – вдруг появился быстро полнеющий мужчинка, неспособный ни украсть, ни посторожить, ни просто впрячься и тянуть. Лет через семь тягомотины грянул развод, и «судьба» оставила Иринку с ребёнком, и в обобранной до голых стен квартире, которую отстоять от распила удалось только чудом.
   Большой, завершив работу и убедившись, что «пациент скорее жив, чем мёртв» - с компанией удалились то ли догоняться, то ли ещё по каким своим делам. Вот тут вдруг Олега, дурачину подкидного, снова понесла нелёгкая – не иначе, как полученная поначалу прививка действовать перестала. Глумливым голосом принялся он Серёгу поучать, как любовь надо завоёвывать и бережно хранить. Как это у одних получается красиво и достойно, а другим этого просто не дано. Словом, подобрал палку сучковатую и принялся ею ковыряться в свежезалатаных душевных Серёгиных ранах. Рисковал ведь, стервец – Большой мог вернуться и, увидев такие дела - с ходу  одарить увесистой плюхой. За такое неуважение и к человеку, и  лично его, Большого, трудам. Серёга, пребывавший подшофе, поплыл ещё сильнее прежнего. Глядя на него, Саша подумал, что он ведь может и прямо сейчас уйти в ночное на перекладных с плохо предсказуемым результатом. На парней всех – точно столбняк накатил, и Сашка, уже готовый открыть первую бутылку - не выдержал. С «семёрками» в руке он вернулся к своей койке, что была к месту действия ближе, чем Андрюхина, на которой собирались разместиться. Сел, глядя на Олега и продолжая возиться с пробкой, ослепительно улыбнулся.
   - А у тебя, родной, стало быть, по части прекрасного пола в порядке всё… да? Лямур-тужур и всё такое? С таким то счастьем и на свободе.
   В комнате стало совсем тихо. Сашка, предвидя возможные осложнения (вот уж нарваться на драку не боялся - и не впервой, и не таких роняли, но мыть полы портвейном он не собирался), потянулся и поставил открытую бутылку на столик между кроватями, бросил следом нож и пробку; снова, хитро улыбаясь, посмотрел в глаза Олега.
   - Не понял я, сказать что-то хочешь?- Олег сложил карты.
   - А то, что тебе лучше помолчать. Там кое-кого повели в заветную баньку, игриво приобняв пониже талии…
   - Что?!! - Олег вскочил: - Что ты лепишь… ты...
   - Я, Олежка… я… - Сашка не вставая, чуть подался вперёд, прикидывая, как лучше перехватить бросившегося Олега, и уложить его меж рядов кроватей.
   - Кто повёл?! Кого? Жанку?!! Отвечаешь?! А, может, тебе померещилось?! Портвешка перебрал? - губы Олега тряслись, но лезть в драку он не торопился.
   - Ты кончай тут меж коек танцевать! – Андрей встал между ними: - Не померещилось! Отвечаем. Иди, проверяй…
   - Я проверю! Проверю и за поклёп потом… порву, как Тузик тапочки!
   Олег прыгнул в сапоги и прямо поверх майки на ходу одевая куртку, грохнул дверью.
   - Иди-иди, спаниель несчастный, - пробормотал вслед ему Андрюха, присаживаясь к Сашке на кровать и беря в руки открытую бутылку. Под окном послышались торопливые шаги.
   - Вы ч-чего ребята? П-правда, что ль? – к ним подсел взволнованный Сима с пустой эмалированной кружкой, следом подтянулись остальные.
   - Правдивей некуда. – Андрей наклонил бутылку над Сашкиным стаканом: - Ты же молчать хотел, а?
   - Я бы и молчал, не начни он Серёгу насекомить, - Саша поднял стакан: - За благополучный исход его безнадёжного дела!
   Исход наступил минут через двадцать пять – как раз добежать до бани, навести кипеж, получить по морде и вернуться назад уже никуда не торопясь. Благополучным назвать его было трудно – под левым глазом Олега наливался добрый фингал. Поиграли в беспощадную правду. Народ просто слёг потихоньку. Носами в подушки, мужественно борясь с приступами смеха, и по-очереди выбегая на улицу - перекурить и от души проржаться. Сергей воскрес, и дурь из головы выбросил окончательно. В гости к поварёшкам он не пошел, пребывая оставшееся в Ясенево время в философской задумчивости, зато по возвращению – проблудился как паршивый кот по всем пяти этажам институтской общаги, где квартировал их факультет...
   Туда-сюда. Туда-сюда. Люди сновали мимо дверей, и мимо Александра, который так и сидел, смотрел и ждал. Чего? Чуда? Что из распахнувшихся дверей выпорхнет та Синичка, которую знал, и к которой был когда-то неравнодушен?..
  В отличие от предсказателя Большого - Верочка и Жанна на счёт Олега крепко ошиблись. С Жанной он порвал немедленно и безоговорочно. И, точно никак не мог успокоиться, мелко мстил ей потом, пока она училась - «славил» на всех углах. А Жанна, точно стремилась ему доказать, что – да! Такая-такая! Прямо как ты говоришь! Её видели то с одним, то с другим, говорили, что даже с замдекана мелькнула – молодым и борзым кандидатом технических наук, слишком откровенно метившим на место своего шефа. Шефа же часто видели в винном отделе гастронома на соседней с институтом улице. Но, это увлечение не помешало старому, пропитанному коньяком и духом интриг умнице (способному за две минуты, взмахом-другим  логарифмической линейки - похоронить курсовой проект, который студиоз ваял две недели, не выпуская из рук калькулятора) подгадать момент и спалить зарвавшегося наглеца на каком-то пустяке. Но это было уже потом, перед самым дипломом. А Жанна вылетела, завалив то ли вышку, то ли физику. Оба предмета преподавали фанатичные старушки, и пощады не было никому. Особенно – смазливым вертихвосткам. Последний раз Саша её видел, когда Жанка забирала документы. Весёлая, точно ничего и не случилось. Красивая. С уложенной в новую прическу копной светло-русых волос и ослепительной своей улыбкой. В дорогой куртке-аляске, капюшон которой был оторочен собольком, а не полагающимся мехом чебурашки. На улице её ждала «девятка» с наглухо тонированными стёклами. Хлопнула дверца, и всё. Была Синичка, и нет, исчезла в неизвестности.
   До сегодняшнего дня, когда Саша её встретил и глазам не поверил. Сашка непроизвольно тряхнул головой и поморщился. Снова точно занозу в грудь всадили.
   С полгода назад инициативные девчонки, с которыми учились на факультете - устроили встречу однокурсников. Олег прикатил на джипе размером с грузовик-трёхтонку. А перед самым дипломом он женился на какой-то тощей, белесой стерве. Даже в институт разок привел. То ли её показать, то ли ей. Олег во время визита был суетлив и горд одновременно. А на лице его избранницы было выражение, точно у какого-нибудь Его Императорского Межгалактического Величества во время вынужденного визита при скверном настроении и дурной погоде в село Засранцево Обдрищенской губернии. На встрече однокурсников Олег был один, был вальяжен, но не более. Машиной не хвастал и сигар от стодолларовых купюр не разжигал. Достаточно быстро удалился. А Верочка, помянув старое, потихоньку Александру поведала, что от судьбы не уйдёшь, и вытаскивает Олег свою благоверную («помнишь ту сучку крашеную, что смотрела на всех, точно мы ей задолжали на пару поколений вперёд») то из-под одного, то из-под другого с завидной регулярностью. Да-да, шила в мешке не утаишь, и знакомые общие есть. Ничего, терпит. Столько лет уже. Стоик. Ну, или не случается таких концертов, как тогда – в глазах Верочки запрыгали чертенята. Саша тогда ещё подумал, что не сунься он, вытаскивал бы Олег Жанку вместо своей «сучки крашеной» и не жужжал. А уж сейчас, когда он Жанну встретил. На душе стало препогано. Зачем тогда полез? Серёга? Пережил бы. Да только «начало вернуть невозможно, немыслимо, и даже не думай, забудь»...
   Перед дверьми мелькнул мальчишка на роликах. Потом - торопившаяся куда-то бабушка и мамулька с коляской, из которой взирал на жизнь ещё неуверенно сидящий малыш.
   Из магазина вышла Жанна. Жанночка. Синичка. Вернее то, что от Синички за эти годы осталось - неухоженное, обтрёпанное, пропитое и прокуренное создание. В потерявшей свой изначальный цвет замызганной блузке, висевшей на худых плечах и торчащих ключицах, и мятой покрытой пятнами юбке. В одной руке её был пакет маечка, в котором угадывались очертания пары бутылок, а в другой – баклага с пивом. Ссутулившись и опустив голову, Жанка шла по улице, и наполовину отвалившийся ремешок туфли волочился по асфальту тротуара…
   Синичка-синичка… Судьба-судьба…



* - ситуация, когда команды набрали по 60 очков. В таком случае по окончанию игры проигравшие будут объявлены не просто «козлами», а «козлами с яйцами», что считается более позорным.
** - команда (как правило, по игровому виду спорта), резервная для главной команды.
*** - анекдот, а то и реальная история, как юный А.С. Пушкин с ещё одним лицеистом удрали в Петербург. В погоню за ними пустился гувернёр Трико. На заставе у едущего первым поэта спросили фамилию, и он бодро ответил: «Однако!» Заставный записал фамилию и пропустил его. Следующий за ним приятель представился как «Двако». Заставный уже с сомнением покачал головой.  Ну, а когда подъехавший гувернёр назвался «Трико» -  его поволокли в кутузку.