Эти две фотографии очень дороги мне за эмоциональное состояние запечатлённых моментов из моего детства!
Слева — моя любимая бабушка крепко держит меня на руках, а я здесь как маленькая испуганная зверушка; совсем недавно мама привезла меня из больницы, где я едва не умерла от воспаления лёгких. А вскоре случилось осложнение на ноги и я перестала ходить.
В городе, куда привезли меня родители показать врачам, дяденька с добреньким лицом, в белом халате, посоветовал им СДАТЬ девочку. На обратном пути родители, понарошке, оставили меня на лесной опушке у дороги, надеясь, что я встану и побегу за ними! Напуганная такими событиями, я боялась тогда всего на свете — дыма, который клубился и пыхтел, выползая из нутра русской печи, тени от облаков, крадущихся ко мне по земле, папиного трактора, который страшно трясся и гудел, Буки и Бабая, которыми мама пугала меня, когда я долго не могла заснуть...
Но особенно я боялась чужих людей! Каждое лето, в Иванов день, на заимку съезжалась вся наша многочисленная родня — эта традиция длилась уже почти сорок лет; в начале Первой Мировой войны, на фронт были призваны мой дед Антон и старший брат его Томаш, у которого было уже трое малых ребят, поэтому его младший брат Иван решил пойти на фронт вместо него — пошёл и погиб там. Томаш очень переживал и дал зарок, что пока жив, будет собирать всех родных, чтобы вспомнить погибшего Ивана. Только, вот горе, подоспела следующая война и отняла у него двух единственных сыновей и зятя.
В этот день всегда приезжал на маленьком мотоцикле фотограф из района, его белая рубашка вызвала у меня тогда панический страх, но было и любопытно — чего это он вертит у себя перед носом и щёлкает?
А какая здесь бабушка — вся собранная, решительная, в туго повязанном платке и строгом пиджаке; очевидно, она поклялась себе поставить меня на ноги и не отступила от этого решения!
Справа - десять лет спустя, она держит уже мою младшую сестру, здесь она такая расслабленная, простоволосая и счастливая с тихой улыбкой, от которой милые ямочки на щеках! Жизнь стала полегче, внуки подросли и она, пройдя все трудности, вылечила мои ноги — это я там, в сторонке, прыгаю и смешу сестрёнку!
Если кому-то покажется, что лицо у бабушки строгое и взгляд суровый, так это отпечаталась на лице её суровая жизнь, полная испытаний, словно занавесочкой лицо зашторено. А откроешь шторочку - там солнце сияет, свет нежный льётся и музыка Души звучит прекрасная!!!
Часть первая
Милая моя бабушка, уже сорок два года как ты живёшь в ином мире, но потому как часто и с какой любовью я тебя вспоминаю, ты догадываешься каким бесценным подарком от Бога ты была для меня здесь, моя родная!
В каждом моём воспоминании из детства тёплым золотым лучиком проходит твой светлый образ.
Вчера перед сном я написала три этих строчки, а сегодня проснулась в таком радостном состоянии покоя, словно ты здесь, рядом со мной! Уверена, что ты была и есть мой Ангел Хранитель и когда Душа моя, выбрав себе новые испытания, в очередной раз воплотилась на этой Земле, ты уже ждала меня здесь, чтобы подставить своё крыло, когда будет мне тяжело или нежно укрыть им, когда страшно и холодно...
Вскоре после рождения, не успела я толком оглядеться где я и кто вокруг меня, уже выпало мне испытание, в котором предостаточно было и боли и страха!
В полтора года я сильно простудилась или, скорее всего, это был грипп, в результате которого получила я воспаление лёгких. Папа в это время был на лесозаготовке, а бабушка, которая водилась с нами, вынуждена была уехать к дочери в Черемхово, у которой заболел в это время годовалый сынок, чтобы помочь ей. Бедная бабушка много выстрадала за неё, она ведь без мужа поднимала своих троих малолетних деток, рано овдовев. Перед войной Галя закончила семилетку и начала работать, немного полегче им стало. А главное — бабушке вернули её родной дом, который муж её строил с братьями, когда-то его забрали в коммуну и в нём была столовая и ночлежка для бездомных.
Самый старший брат её мужа, Виктор, у которого они жили в семье все эти годы, выделил им из хозяйства тёлочку и суягную овечку, которая вскоре принесла двух ягнят, другой брат дал поросёнка, третий привёз мешок муки и других продуктов, а сестра её, Даша, подарила им две курочки и яйца - одна из них парила и сразу села высиживать цыплят, вывелось одиннадцать - семь молодок и четыре петушка. Да и братья бабушкины не оставили свою любимую Марьюшку без внимания!
Снохи её тоже дружно старались помочь им обжиться: Зося принесла мешок гусиного пера и пуха, другие добавили и, собравшись на посиделки, вместе сделали хорошую перину и две подушки — будет приданое для Гали, решили дружно!
Осенью должен был прийти из армии бабушкин сын, мой будущий папа, и все радовались, что он войдёт в свой дом, который не будет пустым...
Бабушка с такой великой благодарностью всё это вспоминала, что слёзы радости каждый раз выступали у неё на глазах!
Только не суждено было тогда сбыться их мечтам о счастливой жизни!
Началась страшная и долгая война и сын её промчался в эшелоне мимо родных мест с востока на западный фронт; а вскоре с дочкой случилась беда — она работала в паре с женщиной, которая была из эвакуации, они ходили по окрестным деревням и собирали деньги, меняя их на облигации госзайма, деньги нужны были для фронта.
Поезд, в котором женщина с двумя детьми ехала из Украины, попал под бомбёжку и её, тяжело раненую, оставили в госпитале, а детей увезли дальше на восток.
И вот, в отчаянии и надежде найти детей, она забрала дневную выручку и уехала на их поиски. А бабушкину дочь, которой не было ещё и семнадцати, арестовали с конфискацией имущества, так что и дом и двор их снова стали пустыми, осталось только то, что было одето на них и мелочи для хозяйства.
Через несколько месяцев бабушка получила письмо от той женщины, она просила прощения и сообщала что послала признание в районные органы и Галю отпустят, а она, как только найдёт своих детей, приедет и отработает эти деньги.... Святая наивность!
Её арестовали, как только она нашла в детдоме своих детей, а Галя пробыла в заключении семь лет — это был страшный Александровский централ для каторжников в царское время, а теперь трудовой лагерь для «врагов народа». Они шили там обмундирование для солдат.
Бабушка все эти годы, собирая продукты у всей родни, ходила к ней с передачей почти сорок километров в одну сторону, сбивая в кровь себе ноги; иначе не выжить было дочке на тот паёк, который выделялся там на человека.
Только в сорок восьмом её перевели на поселение с отработкой на угольной шахте. Там она и встретила своего суженого — товарища по несчастью; он был таджик, солдат Великой Отечественной, в сорок втором попал в окружение и хотя через какое-то время они прорвались к своим и он воевал до Победы, после войны его арестовали и отправили в трудовой лагерь в Сибирь, а позднее на шахту в Черемхово. .
Как большинство прошедших войну, он был замечательный человек — благородный, добрый и работящий. В пятьдесят третьем он смог вернуться на родину вместе с семьёй своей.
Однако, умереть ему всё же суждено было в Сибири. В перестроечные годы, когда в Таджикестане были страшные беспорядки, тётя Галя, которой было уже за семьдесят, попала в заложники к террористам, её, как и всех других русскоговорящих схватили на улице и где-то держали в загоне под открытым небом. Чудом она осталась жива и после этого, бросив свои дома, старики и семья сына приехали в Сибирь, где была родня.
И вот, вернувшись тогда от дочери, бабушка не застала меня дома — в тяжёлом состоянии, одна, без мамы, я лежала в районной больнице. К счастью, меня там выходили, ведь первая девочка у мамы, моя старшая сестрёнка Галя, умерла дома от коклюша, когда ей было три месяца от роду.
Ох и страшно мне там было! За что-то иголкой меня кололи, внутри всё горело и очень хотелось пить, а есть совсем не хотелось, но строгая тётенька, с силой разжав мой пересохший рот, засовывала большую ложку густой каши, которая прилипала там и не хотела проглатываться, как я ни старалась, зажмурив сильно глаза и краснея от натуги...
В груди моей кто-то страшный хрипел и душил меня, цепко сжимая слабое горло. Однажды ночью я, наверное, умерла - было так хорошо и не нужно было дышать, хватая воздух запёкшимися губами, но дедушка высокий-высокий, с белой как снег бородой, на руках принёс меня и бережно в кроватку поставил, где я стала надсадно кашлять и громко плакать. Прибежала сестричка!
Я лежала на дне глубокой железной кроватки, похожая на помятую блёклую тряпочку; иногда моя бабушка появлялась и качала меня на ручках и гуляла со мной по саду, где на деревьях пели красивые птички, пахло сладкими ягодками и звенел ручеёк из которого можно было пить и пить прохладную воду...
И вот, однажды утром я проснулась вся мокрая и липкая от пота, но внутри у меня было так легко и вольно - никто не жёг и не душил меня больше... Болезнь, а может быть и сама Смерть, отступила и позволила мне жить дальше!
- Ба-ба, - прошептала я радостно, обняв за шею старушку-нянечку, которая достала меня из кроватки, а затем помыла в ванночке с душистым мылом.
- Ах ты, моя солёная косточка, вот так — как с гуся вода, так с Люси худоба, приговаривала она, ополаскивая меня из кувшина чистой водой. Я смеялась и заглядывала ей в глаза, стараясь разглядеть там свою родную бабушку, которая почему-то спряталась в этой чужой старушке.
В палате раздавали завтрак и, увидев на тарелке горку хлеба, я радостно воскликнула:
- Хлеба! - протягивая к нему ручки и, получив кусочек, вцепилась в него со всей страстью голодного растущего организма.
Или оттого, что я впадала в беспамятство или слишком много времени прошло, только я совсем забыла свою маму и страшно ревела, не желая идти к ней, вцепившись в нянечку, которая уговаривала меня и целовала в макушку. И только после того, как няня, достав из кроватки, протянула мне куколку, которую она сделала из пелёнки, нарисовав химическим карандашом большие глаза и весёлый ротик, я затихла, прижимая своё дитятко к груди и позволила маме туго замотать нас в большое ватное одеяло...
Глаза у ребёночка были такие испуганные, что я, как любящая мать, готова была всё вытерпеть ради него!
Мы долго ехали по зимней дороге. Прислонённая спиной к переднику саней и укрытая ещё тяжёлой шубой, я чувствовала как всё у меня онемело от неподвижности, казалось что я задохнусь сейчас, хотелось разорвать всё на себе и вырваться на свободу и покатиться, раскинув ручки, по белому снежному полю... И пусть даже умереть там от холода, но на свободе! Мама, наверное, обиделась, что я не захотела пойти к ней сразу, а может быть она тоже меня не узнала после болезни и теперь не смотрела на меня вовсе.
Ослабленное тело моё могло только беззвучно плакать, к тому же, я была вся мокрая от пота и очень хотела пИсать; наконец и эта беда случилась со мной...
Дома, когда бабушка торопливо распутала верёвку на одеяле и освободила меня из этого плена, я неудержимо разрыдалась, захлёбываясь воздухом и вцепившись в неё из последних силёнок!
Бабушку я сразу узнала и понимала, что страдания мои теперь закончились — она полюбит меня, согреет и спасёт... Но остановить свои рыдания я никак не могла, тогда бабушка не выдержала и тоже горько заплакала... Наверное, все муки и печали её жизни сейчас вырвались на волю, освобождая место в душе для радости!
Испуганный нашими слезами, трёхгодовалый брат мой, насупившись, так страшно загудел, что мы с бабушкой сразу затихли; и тогда, усадив нас на свою кровать, она принесла нам по кружке тёплого молока и я, всхлипывая, залпом выпила его, после чего стала громко икать, а брат мой, наклоняясь близко, заглядывал мне в рот, словно оттуда должна была выглянуть или вылететь птичка, которая издавала такие смешные звуки! Он так развеселился, что и я, забыв все недавние печали, с готовностью присоединилась к нему! Бабушка, которая пошла затоплять печку и хлопотать по хозяйству, заглядывала к нам и, всплеснув руками, тоже веселилась!
Какая-то неведомая сила в этом году затягивает меня в моё далёкое детство и по мере того, как я углубляюсь в него, моё сознание становится чище, восприятие Мира ярче, а безусловная Любовь сильнее...
Возможно, так Творец помогает мне очиститься окончательно от шелухи ненужного, накопленного за годы — душевной боли, сомнений, страхов и обид, чтобы могла я идти дальше, путём, предназначенным мне в этой жизни!
Удивительно, но ребёнок, который живёт в нас, совсем не меняется с годами — он всё так же хочет любви, заботы и радости! Только осознание этого переходит на другой, более высокий уровень — ты ждёшь всё больше проявления ЛЮБВИ БОГА, ЕГО заботу и подаренную ИМ Радость жизни! И стремишься ответить ЕМУ взаимностью и готов жертвовать чем-то «дорогим и привычным» ради маленького шага, приближающего тебя к НЕМУ...
И уже нет того смятения и обиды, когда твоя половинка, близкие, не понимают тебя, ибо осознаёшь, что у каждого свой путь, свой уровень и ценности... Но в каждом из нас есть частица ЕГО и все вместе — мы единое Целое! Поэтому, познав себя, ты лучше познаешь другого и, навредив другому, навредишь себе!
Возвращаюсь к моей незабвенной бабушке — Марье Николавне, как все её называли, в девичестве Герасимовой. Родилась она в 1900 году, осенью, точной даты не помнила; мама её умерла при родах, оставив пятерых детей, из которых трое старших сыновей — Афанасий, Николай и Михаил были уже подростками, а вот две дочки ещё совсем малютками — бабушкина сестра Даша была старше её всего на два года. Отец их не хотел приводить в дом мачеху детям своим, поэтому не женился больше.
С ними жил дед Магзай — отец его, высокий скуластый, с седой курчавой бородой и длинными до плеч волосами; из этих зарослей, как два чистых озерца, отражающих синее небо, смотрели на Мир всегда спокойные и мудрые глаза его.
Жили-были они на берегу Ангары — это единственная река, вытекающая из священного озера Байкал, глубокая и чистая, студёная и благодатная. Достойная дочь своего отца — вечно молодая красавица Ангара, сколько разных народов кормила, поила и омывала она за многие-многие тысячелетия! Сколько сказок и былей про неё сложено...
Когда-то здесь было поселение староверов, но во второй половине 19 века на реке стало очень оживлённо или предчувствовали они страшные времена грядущие, поэтому ушли все в глубь тайги. Только Магзай, ещё крепкий тогда мужик, с семьёй остался здесь, его жена была из местных и родители её престарелые жили в деревне Берёзовка, на другом берегу; она была их единственная дочь и получив когда-то благословение от них на женитьбу, он обещал позаботиться о их старости.
Но главная миссия, которую он взял на себя, - доглядывать за могилами, где были похоронены предки многих поколений этой общины.
Дед был очень строгий и не терпел если кто-то жил или поступал не по-божески. Теперь, когда семья оказалась без ласковой женской руки, он позволил в себе проявиться женскому началу, чтобы внучки его не выросли мужеподобными, не приспособленными к семейной жизни и женской доле. Найдя в деревне добрую кормящую женщину, он два месяца, каждый день плавал туда на лодке с новорожденной внучкой, чтобы накормить её грудным молоком, щедро расплачиваясь с кормилицей продуктами питания. Отец их, дедушкин сын, служил на государственной службе — бакенщиком на реке и получал жалование.
И не напрасны были старания деда Магзая, выросли из внучек замечательные женщины — добрые и умелые, аккуратные и степенные, я бы сказала — благородные и гармоничные. И женихи им достойные нашлись!
Удивительно! Как струна натянулась и зазвенела память моя, возвращая к далёкому прапрадеду моему! Из подсознания всплыли и так ярко вспыхнули детские воспоминания — бабушкины рассказы, не осознанные, звучавшие тогда как сказки. Зимними долгими вечерами я подсаживалась к ней, вечно занятой каким-то делом: то она пряла на прялке, сучила и сматывала в клубок овечью шерсть из которой на всю семью вязались носки, варежки и даже чулки, то теребила перо для новой подушки и драла дранки, чтобы связать новый коврик-кругляш под ноги...
Мне нравилось шиньгать шерсть — из помятого, слежавшегося пучка, из-под руки струилась она непрерывной пеной, бабушка аккуратно крепила её к прялке и похваливала меня, что не рву шерсть, значит нитка-пряжа будет крепкая и быстро побежит на веретено...
Когда дело было уже отлажено и текло само собой, я подступалась тихонько:
- Ба-аб, расскажи сказку! - Одарив меня ласковым взглядом, она выдавала, как награду за посиделки рядом с ней, очередную историю из своего детства.
Старший брат бабушки, когда она была уже взрослая, рассказывал ей какую-то страшную тайну, которую поведал ему дед Магзай. По рассказам бабушки у меня как-то сложилось сначала убеждение, что дед был из староверов, судя по образу жизни, набожности и закрытости. Но в его истории, которую он поведал внуку говорилось, что это был отряд, который уже почти тысячу лет кочует по глухим местам Сибири, сохраняя до времени и передавая из поколения в поколение какие-то сокровища, которые были дороже золота и самоцветов...
А недавно меня осенило! Что может быть дороже золота!?
Только ЗНАНИЯ!!! Значит, они хранили какие-то рукописи, книги, документы, касающиеся Руси дохристианской … Ведь после крещения Руси, всё, что можно было — уничтожили и сожгли священники новоявленные. И сама история народа нашего была искажена и сокрыта Тьмой, но всем известно, что всё тайное становится явным, а Свет Божественный всегда воссияет!!!
Так вот, очень важный момент бабушка сама помнила: когда ей было лет десять, из тайги к ним вернулся народ, в основном крепкие мужики с семьями и молодые парни. Среди них был и старший сын деда Магзая с многочисленной семьёй, в которой были уже внуки.
Всё лето здесь кипела работа — за домами и огородами, подальше от чужих глаз, было налажено трое широких саней с упряжками, на которые были поставлены и закреплены, утеплённые сеном, шкурами и войлоком шалаши. Здесь же, под навесом, были приготовлены: стог сена, поленница берёзовых дров и вязанки лучин на растопку.
К концу лета несколько человек ушли на плотах вниз по течению, «обживать путь», как говорили взрослые, с ними ушёл и старший брат бабушки, которому было тогда уже двадцать четыре года.
Когда установились холода и навалило достаточно снега, пришёл караван переселенцев — все остальные жители общины, с детьми и стариками; было шумно и весело, бабушка была тогда девочкой и запомнила это событие как большой праздник, они с сестрой получили много подарков и гостинцев. Женщины целыми днями готовили запасы провизии в дорогу — стряпали пельмени, хлеб, лапшу, пекли котлеты, всё это замораживалось, ссыпалось в холщовые мешки и укладывалось в ящики, прикреплённые на санях, чтобы можно было легко приготовить в дороге; тут же были замороженные сливки и творог, сушёные грибы и лесные ягоды, кедровые орехи и масло, травы для чая и мёд...
Бабушка говорила, что в общине никогда не выращивали скота для мяса и добывали дичь только в самое холодное время года.
Каждый, в том числе дети, приготовил для себя дорожную сумку заплечную, в которой были личные вещи — сменное бельё, тёплая одежда, средства гигиены и сухой паёк продуктов.
Наконец, дождавшись когда Ангара крепко замёрзла, они тронулись в путь! Морозным утром, выстроившись в плотный караван, они тихо, без лишней суеты, погрузились - каждый занял своё место. Ночью дед Магзай протопил чугунные печурки, которые стояли в центре каждого домика, чтобы обогреть их. В сани, на которых стояли домики, были впряжены парами крепкие домашние лоси, за долгие годы странствий у этого народа было идеально отработано искусство переселяться и выживать в экстремальных условиях!