Не то, что бы он никогда никого не любил – нет, конечно. Трижды женат. Последний раз, вроде бы удачно. Несколько мимолётных романов на стороне… Ничего серьёзного, так он думал. Хотя, если подумать здраво и вспомнить тщательней, что – то было и в этих недолгих встречах. Просто… Это было всё не то. Не так, не тогда и не с теми, кого, вероятно, ждал. Запятые, в финале ставшие бесцветным рядом из многоточек. Обрывки надежд, сорванных с балкона приближающейся грозой.
Песок в ладонях. Зола на ветру.
Пепел.
Впрочем, он покатал на языке имя, вспомнил то, что забыл уже много лет назад.
Сплюнул и, запрокинув голову, влил в себя остатки того, что позволило ему продержаться четыре часа до отхода.
- «Женька… Вот была же нормальная баба. А я, как мудак, опять всё просрал».
Над шпилем Успенского собора, чуть ниже, на Каванекату, громко орали вороны. Паром на Таллинн, выходивший на пару часов раньше, тяжело разворачивался носом к волне. Тускло всё было. И на кой нужно было срываться, ехать куда-то, зачем? Он сам не знал.
Скатив пустую бутылку в нерастаявший сугроб, человек с тощим рюкзаком поднялся, отряхнул джинсы и направился в порт.
***
Она появилась в его жизни лет десять назад. Невысокая. С коротким ёжиком тёмных волос. В одежде предпочитала замшевые ботинки и длинные юбки. Вязаный свитер по осени и прозрачные кофточки летом. Кто-то сказал, что она пишет стихи, но он не обратил бы на это никакого внимания – пишет, и бог с ним – много их пишет . Но однажды, случайно заглянув в экран её компьютера, запутался в кружеве строчек, словно тунец в рыбацкой сети, и вырулить не смог.
Через неделю они дышали в унисон. Всё было настолько красиво, что он сам отмерял для них срок в пару месяцев. Ну, плюс-минус, учитывая как всегда сложные отношения с женой. Однако, история растянулась на целый год. Конечно, всё заканчивается – сыграла роль разница в возрасте, желания и весна, возможности, вечная холодная осень. Всё было предельно понятно, и он не просил снисхожденья. Но память сохранила стихи, которые она писала, пока он сидел с женой в Лимассоле, сходя с ума от скрытых симптомов шизофрении.
Прозрачное небо, полное древних звёзд над покрытым жёсткой травой холмом. Гаснущий в телефоне голос.
Потом они изредка списывались. Она выиграла местечковый конкурс молодых поэтов, закончила филфак, вышла замуж и уехала то ли в Норвегию, то ли в Швецию. Никто не заметал следы. Их просто затёрло время. Так ли было это всё нужно, что случилось десяток лет тому назад?
Он не знал. Больше они никогда не встречались .
Он забыл, надеясь, что она поступила также.
- Do you have anything forbidden, sir?
- No. Just myself.
- Sorry?
- Doesn’t matter. Nothing forbidden.
- Welcome on board, sir.
На верхней палубе было холодно. Стюарды разносили шерстяные пледы, укрывая пьяных финнов, дорвавшихся до дьюти-фри. Он осторожно пробрался между бесчувственными телами, лежащими вповалку вокруг пустого бассейна и, сунув пробегающему служке полтинник, попросил бутылку Тичерса и «cover».
Над выползающим из гавани паромом неслись сорванные с подбрюшья небес туманные лоскуты. Ветер зло насвистывал в паутине натянутых вдоль смотровой палубы лееров. С каждой минутой, приближавшей корабль к открытому морю, становилось темней. В просветах меж серыми облаками появились первые изумрудные веснушки.
- Море нас примет и всё простит, - он даже не понял, что говорит вслух. А когда поймал недоуменный взгляд лежащего рядом парня в смешных круглых очках, смущенно кашлянул и повторил фразу, сказанную таможеннику при входе:
- Nothing forbidden.
Корабль ощутимо качнуло.
«Силья лайн» вышел в открытое море.
***
Чёртовы сейнеры черпали воду, как тонущая баржа. До твёрдой кромки было ещё метров десять, а её уже колотило. Тонкие лезвия шуги резали руки. Когда она закинула их на ещё крепкий однолеток, тот немедленно порозовел, как девица, но, хоть и прогнулся по её весом, принял, выдержал. А дальше она поползла, боясь встать, по направлению к оранжевому пятну.
«Какого хрена, - колотилась в такт шлёпающим в сапогах ледышкам мысль, - зачем, сволочь, я принца хотела».
Лёд, с берега казался гладким, как шерсть. Но на деле, он был полон бритвенно острых наверший, досадных трещин, безжалостных к ладоням. Один раз она оглянулась и увидела, что оставляет за собой две красные борозды.
«Их, в натуре, со спутника видно, походу», - подумала она, и тут же провалилась по плечи в какую-то яму, заранее наполненную лезвиями довольного льда.
- Принц, ты только не сдохни, - и ползла дальше, разматывая быстро легчающую бухту линя.
«По крайней мере, не труп… Ничего себе – в такой воде живут-то минуты. ..То ли он сразу на лёд выпал, то ли выплыл, а потом рубанулся… Одно ясно – живой, хоть сдох. Ну, почти». - Так думала она, подтаскивая вялое тело в оранжевом спасжилете к обратному краю льда.
«Ты, сука, только попробуй прижмуриться тут», - пока волокла по воде, поддерживая за воротник, до берега.
«Я тебе сдохну сейчас… я тебе сейчас, гнида, так сдохну, что тебе на том свете туго будет», - затаскивая в коридор, срывала ногти, пытаясь раскрыть заскорузлые лямки жилета.
А когда нежданный гость, натёртый водкой и спрятанный под ворохом ватных одеял, порозовел, она вдруг присела у кровати и, осторожно отогнув край покрывала, долго вглядывалась в его лицо. Потом молча встала, плеснула в стакан остатки водки, выпила. Помотав головой, прошла на кухню, достала из шкафа ещё одну бутылку и закинула половину прямо из горлышка.