Элли белли итэр бу. татарская колыбельная

Привис-Никитина София
Раскрыть вежды не было сил. Открыть глаза – это прыгнуть  из липкого ночного кошмара в дневной реальный и от этого ещё более опасный, кошмар.
Что же вчера было? Ах, да! Вчера приходила бывшая жена выписываться из квартиры. Говорила, что уезжает за новым счастьем и лучшей долей в Америку, и ей нужны деньги. И она была безоговорочно и благородно права. Она не предъявляла на квартиру никаких претензий, никогда в ней прописана не была и не стремилась.

Взять отступного имела право. Сейчас не те времена, когда бывшие растворяются вдали с фибровым чемоданчиком в руках. Он обещал дать ей денег. Обещал или дал? Вот тут смутно.

 Потом они выпивали. Хотя это странно. Анна и выпивка вещи несовместные, как гений и злодейство. Из-за выпивки сломалась  их семейная жизнь. А тут сама принесла выпить и закусить. Типа - отвальная. Так он дал денег или не дал?
Ёлки! Наличные! Где наличные? Юрка заметался по квартире раненным зверем. Он искал всё одним махом. Деньги, свои кровные деньги, заработанные в  дымном чаду ресторана пением на разрыв аорты. Что-нибудь для поправки здоровья, сигареты и кофе.

Кофейник выскользнул из Юркиных неверных рук, забрызгав лицо и руки. Надо успокоиться, взять себя в руки!
Юрка нырнул в холодильник. Там стояла бутылка водки. НЕПОЧАТАЯ. Махнув три рюмки кряду, Юра начал поиски. Хотя, чего искать? Тайник был один. Хитрый, умный тайник.

Хитрый и умный тайник оказался оглушительно пуст. Ушли, не послав даже прощальный поцелуй, десять тысяч евро, припасённые на старость и немощь. До старости далеко, а немощь уже накрыла Юрку паранджой полной безнадёги.
Юра хлебнул из бутылки и кинулся звонить бывшей жене. Короткое: «ту-ту» было ему ответом. К вечеру Юрка был уже невменяем. Он метал громы и молнии, обещал убить эту стерву, Аньку.

 Утром привёл себя в порядок и направил стопы на работу к Анне. Оказывается, Анна с работы уволилась. Юра поехал прямиком домой к коварной бывшей.
Коварная встретила его голубым незамутнённым взглядом кукольных глаз и полным непониманием необоснованных претензий. Посоветовала меньше пить и быть разборчивее в выборе друзей. Те, которых он назвал вчера, доверия не вызывают.

 Кто? Чего? Кто приходил- уходил? Юра не помнил. Белое пятно.
Но, конечно, сработала Анька. Она про тайник знала. Но  доказать он не может ничего.
 А дальше колесо судьбы завертелось с гибельной скоростью. Пришли крепкие ребята, ткнули в нос купчей на его, Юркину квартиру и предложили съехать в течение двух недель.

 Подпись на купчей была его, все документы им подписаны, аккурат, в уголке каждого листочка. Когда? Как? Бесполезные вопросы. Съехать с квартиры! С его квартиры, в которую  родители внесли его тридцать пять лет назад прямо из роддома! Это не укладывалось в голове.
Ему бы, дураку, звонить во все колокола, брать за жабры бывшую свою, а он пустился в разнос. Полный, бесшабашный разнос, успешно пропивая оставшиеся на хилом счету деньги!

 И то, что к ноябрю он остался на улице с жёстким диском от пропитого компьютера в руке, с чемоданчиком, с  большим рюкзаком носильных вещей и гитарой, было закономерно.
И как-то незаметно он прилепился к династии бомжей своего, бывшего своего, двора. У пьяниц в их районе была своя довольно крепкая диаспора. В ней они  варились всем скопом и даже рожали детей.
Утром он отправлялся петь в переходы своего города. На прокорм и выпивку хватало вполне.

Дворником в их дворе служила  волоокая Джалиля. Навскидку, было ей лет двадцать пять - не больше. За ней на коротких ножках перекатывался смуглый упитанный мальчуган, годика два, разговаривал на птичьем языке и крепко держался за Джалилину юбку.

К тому времени, когда подули зимние ветра, Юра уже был хорошим знакомцем Джалили, она даже допускала  его к своему волоокому, как она, мальчику.
А  в декабре она забрала Юру в свою дворницкую комнату. Забрала пьяного, грязного и насквозь больного, выплёвывающего душу и кишки в надрывном кашле.  Он провалялся три дня в бреду и в жару. Выходила, отмыла и откормила. А в тёмную снежную ночь она пришла к нему, как жена приходит к мужу. Ласковая тёплая и домашняя. Целовала глаза, лоб, щёки и капала на лицо горячими слезами. Вобрала в себя его всего без остатка, с его бедой и болью.
Юра принял эту любовь спокойно и покорно, как принимает больной человек лекарство, поднесённое врачом. Потекла размеренная семейная жизнь без объяснений в любви и без разговоров о ней.

Приходил Юра поздно, уставший. Заходил в загородку за занавеской и долго плескался, ловя ноздрями аппетитный воздух маленькой кухоньки, прилепленной к отгороженному душу.
Джалиля накрывала на стол, счастливо улыбаясь и играя тонкой, причудливо изогнутой бровью. С пола тянул к нему руки маленький Бари. Они ужинали, обсуждали новости, и вечер длился и длился. Мирный семейный вечер трёх отверженных людей.

У Джалили была своя трагическая история. Она была беглянкой, вырвавшейся из деспотичной семьи, от озверевшего отца, имя которого она опозорила, понеся незаконнорожденного ребёнка.

Работящая и быстрая, она без труда нашла работу дворника, выправила себе все нужные документы и родила здорового мальчика в нормальной больнице. От ЖКХ получила свою дворницкую комнату с кухней, туалетом и душем в закутке. И была почти счастлива. Встреча с Юрой перевернула всё в её  детской душе.
Дни тянулись долго, а пробегали быстрой чередой. Утром работа и суета. И вечерняя почти счастливая жизнь, с  поющей непонятные татарские песни Джалей, как называл свою женщину Юра.

Пьянка постепенно была забыта Юрой, хотя разговоров на эту тему Джаля с ним не заводила. Но эта новая женщина, ставшая родной, так изумительно пахла дождём и так доверчиво склоняла на его грудь своё прекрасное лицо, так кружила голову, что в водке не сразу, но постепенно, отпала нужда. Как и не было.

Джаля шила, стирала и пела свои тихие нежные песни, и Юре, притязательному в отношении музыки Юре, не резал ухо этот хрустальный голос, а, напротив, успокаивал. Он лежал на полуторной тахте, по нему ползал Бари, и сердце переставало дёргаться и терзаться. Джаля пела: « Элли Бэлли итэр бу…».Эту колыбельную Джале пел папа, в другой жизни. И Юра засыпал под эту татарскую колыбельную, которая снимала муть с души.
Но надо было выбираться из полного забвения и нищеты. Сколько можно было жить за счёт этой маленькой и хрупкой женщины?

Ночами он вспоминал о дяде в Питере. В своём городе он очень не последний человек. Ещё пару лет назад он звал Юру к себе. Дядя бы одинок и богат. Вот если бы он мог уехать к нему! Дядя был бы счастлив, и у них пошла бы совсем другая жизнь. Но как? Без документов, без денег, в нищенской одежде. Главное - без документов!

Часто он осторожно вставал, чтобы не потревожить Джалю и выходил в холодный коридор курить. Думы не отпускали. Надо ехать, во что бы то ни стало. Расстаться с Джалей тяжело, почти невозможно. А Бари? Солнечный нежный,  уже родной Бари?
 
В одну из таких ночей Джаля выскочила к нему в холодные сени. Прижалась к нему худеньким телом, зацеловала, заласкала, и он, выложив ей все свои горькие думы, уснул облегчённо и крепко. А  Джаля не сомкнула глаз. Она уже знала, что ей надо делать. 
 Через месяц с небольшим Юра уезжал в Санкт-Петербург. Уезжал, увозя с собой Джалино счастье, спокойствие и хилое благополучие. А Джаля оставалась с разбитым сердцем, под которым уже билось сердечко новой жизни и с долгом банку в три тысячи евро.

Питер ударил Юру сразу, наотмашь. Блеск, шум, изобилие, нищета - всё было в этом прекрасном и ужасном городе.
До дядьки доехал на такси. Дом  поражал комфортом и великолепием.  Комнат не счесть, удобств не учесть! Встреча была радостной и бурной. Потом неделю очухивались борщом  домработницы Гали и пивом, которое привозил им «дворецкий», дежуривший у дядиного двора в будке.
Разгул сменили трудовые будни. Юра погрузился в бизнес с головой. Полгода пролетели незаметно. Юра стал уже равноправным компаньоном своего дяди.
Дни были заполнены работой до краёв. А ночью под веками оживали Джаля и Бари. Если бы Джаля присела на край постели, распустила свои чёрные волосы и спела ему колыбельную, он бы уснул глубоко и сладко. А так… И сон - не сон. Но Джаля далеко. В другой жизни.

К лету, вместо заманчивого Таиланда, Юра отправился в свой город.  Его жизнь изменилась, вышла на другой уровень, пути разошлись. Джаля мудрая, она поймёт. Но он поможет им деньгами, купит квартиру, вытащит из нищеты. Благо, деньги уже не проблема.

А в его родном дворе всё изменилось. Дом улыбался обновлённым фасадом, а дворник был молодой здоровый дядька, чуть ли не в ливрее.
 Нашёл он старую компанию в другом конце района, уже почти на выселках. Сидели на ящиках, пили водку. Юра узнал, что Джаля родила от него девочку, горе мыкала, скиталась по временным работам. Уволили сразу, как увидели живот. А потом она пропала. Говорят, что живёт где-то у чёрта на рогах. Бедствует. Убирает по частным домам.

Юра кинулся в этот отдалённый район. Схватил такси, бросился на заднее сиденье и постарался остановить бешеный ритм сердца, привести в порядок мысли, как-то собрать мысли в кучу. Прошлого, конечно, не вернуть. Но он даст Джале возможность выбраться из нищеты. Купит ей с детьми квартирку, обеспечит. Ведь она спасла его, когда он был на самом краю! Отдала всё, что у неё было.

Боже? А почему спасёт? Почему даст денег? Он женится на Джале и заберёт её с детьми в Питер. И он снова будет счастлив и спокоен. Лоб физически ощутил прикосновение прохладной  и мягкой Джалиной руки. Ведь ни одна женщина за всё это время не смогла разбудить в нём того, что рождало в его душе тихое присутствие Джали и лепет Бари. Это же его семья! Как он мог? Уехать, почти забыть! Да что почти? Забыть и предать?

Он  стоял у входа во флигелёк, в котором теперь ютилась Джаля с детьми, и собирался с духом, чтобы войти и сказать главные слова.
 Вдруг скрипнула дверь флигелька, оттуда вышел здоровенный парень с колясочной люлькой в руках и направился к большой чёрной машине. Инстинкт погнал Юру за парнем, вернее, за люлькой.

Он увидел как мягко, словно по волшебству, открылась парадная дверь. По узорным ступенькам спускалась женщина за руку с мальчиком.  Мальчик – это был, несомненно, Бари, скакал по ступенькам на одной ножке и всё торопил:
   – Мамочка! А мы потом пойдём смотреть бегемота?
Женщина откинула капюшон лёгкой шубки, наклонила к мальчику прекрасное  лицо и голосом Джали ответила:
   – Конечно, пойдём, Бари. Юрочку покормим и пойдём! Хорошо?

Она выпрямилась во весь рост и, щурясь от солнечного света, посмотрела в Юркину сторону. Посмотрела, напряглась и замерла.
Это была Джаля! Но это не могла быть Джаля! Перед Юрой стояла прекрасная незнакомка в прелестной шубке, в полусапожках невиданной элегантности. С холёными маленькими ручками, не знавшими лопаты и метлы, с прекрасным утончённым лицом. Не знакомая, пугающая, расцветшая ухоженностью и красотой. Но это была Джаля!

Юра на деревянных ногах бросился к женщине. Здоровяк уже приладил люльку с ребёнком к креслу машины. Он молниеносно оказался рядом с женщиной  и мальчиком. Джаля подняла руку и отпустила шофёра успокаивающим жестом.
   – Джаля! Бари! Я за вами приехал! Я виноват. Закрутил бизнес. Но теперь всё позади. Мы больше не расстанемся никогда! Я увожу вас в Питер навсегда!
   – Юра! Милый! Я так рада тебя видеть! Ты такой красивый и важный! У тебя всё хорошо. Я рада!
 
Джалина прохладная и мягкая рука повела его к машине, открыла дверцу. Юра заглянул в люльку. Там спала прекрасная маленькая девочка. Вот она сморщила носик, чихнула и отрыла глазки. Юра опешил. На него смотрели синие круглые глаза, в которых плескалось любопытство и веселье. Его глаза.
  – Ты проездом? Или по делам?
  – Я за вами. Поедешь со мной? Я без тебя не могу. Без вас не могу. Без твоей колыбельной не могу!  Как ты назвала дочку, Джалечка?
    – Как назвала? Юрочкой назвала! – засмеялась Джаля. На щеках заиграли ямочки. Юра не помнил, чтобы у Джали были на щеках ямочки. Их тогда, наверное, сожрали голод и горе.  А сейчас они ожили и расцвели на любимых щеках.
    – Юрочкой? – изумился Юра. А разве есть такое женское имя?
   – Ты такой большой и умный, Юрочка, а не знаешь, что на свете есть всё. Всё то, что может и должно быть…
 – Джаля! Я был по нашему прежнему адресу. Мне сказали ребята, что ты бедствуешь. Рассказали, что у меня родилась дочь. Я приехал! Я здесь! Я заберу вас, и мы снова будем счастливы.
  – Юрочка! Милый. Нам, действительно, досталось. Мы жили в том флигельке, у которого ты стоял. Но на моём пути встретился человек. И он взял нас всех в свою жизнь. Теперь и флигелёк, и дом - всё это наше. Мы - семья. И это нерушимо!
   – А дети? А моя дочь?
   – И Юрочку, и Бари, ты сможешь видеть, сколько пожелаешь. Я уверена, что Роман Сергеевич не будет против. Он умный и очень добрый человек. Я вас обязательно познакомлю. А  сейчас нам пора, Юрочка. Вот тебе наш телефон. Звони. Только мне надо подумать, остыть, не торопи.
    – Я привёз вам деньги, Джаля. Возьми. Ты же отдала мне последнее. Всё, что у тебя было.
    – Я очень любила тебя, Юрочка. Но у меня ничего не было. Я отдала тебе то, чего у меня не было. Теперь у меня есть всё, но нет тебя. И с этим нам жить. Прощай, дорогой. Нам пора.

 Джаля с Бари сели в машину, и машина рванулась  от него, как в побеге.
Он шёл на стоянку такси. Сердце стучало гулко и не ровно. Оно стучало,  замирало и рвалось. И никогда уже не склонится к нему нежное лицо, успокоить мятущееся сердце, и он не услышит волшебное:
   – Элли белли итэр бу …