.
ПРОБЛЕМА СИНЕСТЕЗИИ В ЭСТЕТИКЕ Галеев Б. М.
В любой науке, в том числе и в эстетике, прежде и более всего подробно изучается сущность, природа, специфика отдельных явлений. Достаточно обратиться, например, к любому учебнику по эстетике и посмотреть раздел "Виды искусства", а в учебнике психологии раздел "Органы чувств". Труднее осваивается наукой связь, взаимодействие явлений. И поэтому, даже при воспевании достоинств системного подхода, чаще всего ограничиваются классификацией вместо систематизации, а при изучении структуры системы забывают о том, что познание структуры как простое выявление компонентного состава и даже архитектоники системы без объяснения взаимодействий в ней, по сути дела, ничего не значит для подлинного системного анализа. Невозможно при этом понять многое в генезисе, динамике, истории развития всей системы, ее компонентов, понять природу целостности системы и, тем более, пытаться претендовать на возможность прогнозирования, без чего теория вырождается в тривиальный инструмент каталогизации и констатации разрозненных фактов и явлений. В методологическом основании подобной беспомощности лежит прежде всего разобщенность знания, узкая специализация в самой науке, претендующей на освоение сложного предмета искусства.
Термин "синестезия" вошел в теорию искусства лет ото назад и сегодня весьма популярен в эстетике, хотя до сих пор нет единообразия в определении границ этого понятия и в его дефинициях. Синестезией называют прежде всего межчувственные связи в психике, а также результаты их проявлений в конкретных областях – поэтические тропы межчувственного содержания; цветовые и пространственные образы, вызываемые музыкой; и даже взаимодействия между искусствами (зрительными и слуховыми). Так, к литературной синестезии относят выражения типа "красный зов" (А. Блок), к живописной – картины М. Чюрлениса и В. Кандинского, к музыкальной –произведения К. Дебюсси и Н. А.Римского–Корсакова, подразумевая при этом существование особых "синестетических" жанров (программная музыка, музыкальная живопись) и даже видов искусства (светомузыка). Издержек подобной терминологической размытости можно избежать корректностью дисциплинарного контекста (рассматривая, синестезию, соответственно, как предмет физиологии, психологии, лингвистики, поэтики, музыкознания, искусствоведения, эстетики) и, более того, предполагая наличие определенных причин подобной размытости, а точнее, взаимообусловленности всех уровней синестезии базовым явлением (межчувственная связь).
"Крепким орешком" оказалось исходное понимание природы q`lhu межчувственных связей, и любая ошибка здесь при проецировании ее в высшие уровни, в искусство, на исследование функций синестезии в искусстве (особенно в синтетических его видах) приводила к таким выводам, которые противоречили не только строгой науке, но и здравому смыслу. И, тем не менее, – в этом как разобсурдность ситуации – подобного рода выводы, при всей их алогичности, фигурируют по сей день как достижение и достояние эстетической науки.
Сама теория искусства, как известно, уже испытала и успешно преодолела искушение редуцирования или одностороннего ограничения ее натурфилософскими (механистическими), физиологическими, психологическими, психоаналитическими, а то и вовсе мистическими либо агностическими объяснениями его природы. Никто сейчас не примет всерьез попытки объяснить законы красоты именно и только через числовые пропорции либо элементарные "ассоциации" фехнеровского толка. Никто не согласится с экзотическими трактовками художественного творчества как "гениального помешательства" либо благотворного способа канализации пресловутого "либидо". А в отношении синестезии до сих пор и в нашей науке, причем не только в популярной литературе, но и на уровне диссертаций и энциклопедических, академических статей, продолжаются поиски объяснений ее через законы физики и анатомии, как проявление атавизма или психиатрической аномалии, наркотической инспирации или просто некоего эзотерического свойства психики – и все это с обязательным, пусть и с некоторой долей растерянности, упоминанием имен и творчества А. Рембо и А. Блока, А. Скрябина и Н. Римокого-Корсакова, В. Кандинокого и М. Чюрлениса. Таким образом, синестезия понимается здесь, во всех этих интерпретациях, как буквальное "соощущение", т. е. как аномалия, пусть и с позитивным знаком, причем сущность синестезии обязательно искалась почему-то на вне–, над–, до– бессознательном уровне, но не в пределах нормы человеческой психики и искусства. Как бы то ни было, проблема синестезии послужила прекрасным поводом проверки на прочность методологических позиций для наших ученых-материалистов (увы, в данном случае не оправдавших ее). В лучшем случае они шли на поводу поэтов, чей художнический агностицизм простителен, когда они задаются вопросом, каким же способом "синий цвет василька, непрерывно изменяясь, проходя через неведомые нам, людям, области разрыва, превращается в звук кукования кукушки или плач ребенка" (В. Хлебников).
http://pandia.ru/text/78/211/45026.php