6
- Так, Слава, – Зосимыч остановился на небольшой опушке, едва мы успели пройти по лесу метров сто, – сейчас мы с тобой разойдёмся, поэтому слушай внимательно.
Затем Зосимыч долго объяснял, как я должен идти, где и какие ориентиры, по которым я пойму, что всё делаю правильно.
- Не бойся, не ты первый тут новичком ходишь, так что заметок оставлено много, не собьёшься. А уж ежели что не так, завсегда по своему следу аккурат сюда и выйдешь. Теперь: считай лосиные переходы. Сколько налево прошло, сколько направо. Чем больше разница в правую сторону, тем лучше – лоси в загоне. Иди тихо. Увидишь лося, стреляй, если уверен, что не промажешь. Если нет, то отпусти – завтра с ним потолкуем.
После таких «указивок» мы разошлись, чтобы встретиться совершенно в другом месте, где я никогда не был. Я пошёл налево, а Зосимыч, постояв пару минут, тронулся вправо.
Поначалу выпало мне идти вдоль кромки леса, на которую я быстренько вышел с опушки по прогалу, видневшемуся между деревьев. Большой лес стоял здесь ровно, а вот подроста узкой полоской не хватало, вот и шёл я словно длинной аркой, скрытый от небес перехлестнувшимися надо мной лапами огромных елей. Выбравшись на поле, я пошёл вдоль стенки леса, пытаясь издали разглядеть старикову примету – раздвоенную высоченную ель, и высматривая лосиные следы. Лосиных ещё не попадалось, но зато заячьих было, хоть отбавляй. Пробежала и лиса. Рыжая подруга выскочила на поле, видимо посчитав, что лучше мышь в зубах, чем заяц в лесу. А скорее от опыта. Заяц – он тоже не так прост, чтобы обедом стать. Уж я-то знаю. Бывает и трёх собак объегорит, чтобы в лесу остаться. А тут - одна лиса. Ага, пора сворачивать в лес. Где тут поросшая дорога?
Дорога заросла мордохлёстом так, что идти по ней не было никакой возможности. Поэтому я шёл рядом, используя дорогу не для движения, а как приметный ориентир, без которого мне бы ни за что не выйти к следующей точке – ориентир петлял так, что позавидовал бы любой заяц. То нырял в овраг, который я должен был пройти, то поворачивал прямо перед старой, заросшей молодым частоколом делянкой и шёл вдоль небольшого овражка, перепрыгивая его в самом, как мне показалось, глубоком месте. В общем, на движение «по дороге» у меня ушёл час. И снова - только заячьи следы…
Я уже стал сомневаться, не проскочил ли я где очередную примету, поскольку время, отпущенное Зосимычем на ходьбу по этой дороге, уже давно истекло, как наткнулся на небольшую ель, на ствол которой ручкой было надето железное ведро. Судя по размеру верхних ветвей, ведро когда-то давно было надето на небольшую ещё елочку, которая с тех пор значительно подросла, а может быть и сама она выросла, просунувшись ростком между ведром и ручкой, а потом - поддев ведро своими крепнущими ветвями. Ведро это явно надел не охотник – зачем ему таскать с собой по лесу ведро, да и другой у охотника взгляд на природу, а вот какой-нибудь тракторист из лесозаготовительной бригады, валившей здесь лес, вполне мог. У него и отношение соответствующее. Но не это главное, важно, что я точно вышел к месту, указанному мне Зосимычем. Можно было и перевести дух. Я остановился и, сняв с плеча ружьё, присел на валёжину, стряхнув с неё снег.
Я сидел и смотрел на несчастную ёлочку, которой судьба в виде глупого человека сделала такой горький «подарок». Пройдёт ещё несколько десятков лет, и ржавое железо врежется в располневший ствол дерева, мешая ему расти дальше, уродуя его и перекрывая путь сокам. Может быть, так же и наши невинные вроде бы на первый взгляд поступки, подумалось мне, проявляются бедой и горем через многие десятилетия для нас самих или для кого-то другого, о чьём существовании мы давным-давно забыли. Может быть. Скорее уж, в роли кары выступаем мы сами, грехи наши вольные или, как там говорится, невольные, которые никуда не исчезают, а остаются здесь, среди нас, совершая то, что мы называем божьей карой, поскольку нам не удаётся отследить связь причин и следствий так явно, как здесь, вот у этой ёлки…
Я поднялся и, закинув на плечо ружьё, подошёл к бедолаге. Отряхнул с неё снег. Оторвать же дужку от ведра, не смотря на ржавчину, у меня не хватило сил, потому пришлось повозиться, чтобы отцепить одну сторону ручки от ведра и освободить дерево. Я уже хотел было выбросить ведро, но вспомнил, что оно служит приметой людям. Пришлось думать, как теперь его устроить, чтобы ведро это на будущую зиму не кануло под снегом...
Ух, ты, - я взглянул на часы, - время подпирает. Пора идти.
Теперь я шёл краем оврага и, стараясь не расцарапать лицо острыми и тонкими сухими еловыми сучками, торчащими отовсюду, пытаясь раскинуть мозгами.
Подвешивая ведро так, чтобы оно не мешало расти елочке, я подумал о тех, кто придёт сюда после меня. Но Зосимыч уверен в том, что другие придут сюда разорять его село, а потому никого приваживать из своих не собирается. Почему он думает так, я не знал. Конечно, есть такие, для кого нет ничего святого, но ведь есть и те, кто родился в этом селе, а теперь по возможности навещает его, приучая к этому детей и внуков. Просто не могут они собраться вот так, чтобы вместе придти сюда, посидеть, вспомнить детство, навести порядок в домах…
В этих раздумьях я чуть не проскочил первый лосиный след. Он был довольно старый, припорошенный последним снегом, но шёл вправо. Уже что-то. Может быть, за время, что прошло с предпоследнего снегопада, лось так и стоит в нужном нам участке леса. Отметив для себя примерное место перехода, я пошёл дальше, к следующему ориентиру...
...А всё-таки, как вера похожа на эту мою ходьбу… Об этом пути рассказал мне человек, которому я доверяюсь в лесу полностью. Потому что знаю, что он меня никогда не обманывал, потому что он… потому что ему можно доверять. А почему, я не знаю. Когда-то давно я принял это, и с тех самых пор ни разу не пожалел о своём доверии. Поэтому сегодня я иду там, где я никогда раньше не был. Иду в тех дремучих местах, где, если заблудиться, да если ещё и не повезёт, то можно ни разу не встретив на своём пути жилья, упереться в Ледовитый океан. Но я иду. Уверенно. И вера моя в Зосимыча растёт с каждой новой приметой, которую я нахожу на своём пути.
А что будет, если я не найду очередного ориентира? В кого я перестану верить? В него или в себя? Ведь возможно всё: и старика подвела память, и я где-то оплошал. Как понять, кто ошибся? Я-то сейчас могу вернуться своими следами, отмотать назад и снова пойти вперёд. Но получится ли так в жизни? Или остаётся только верить, ведь примета – огромная сухая ель возле дороги – могла и упасть с тех пор, когда он последний раз охотился в этих местах. Когда это было последний раз? Пять лет назад? Десять? Или прошлый год? Если упала, значит, я её не найду. Но виноват ли в этом сам Зосимыч?
А как быть в жизни, когда ты не можешь достичь предсказанного тебе ориентира, идя в верном направлении? Просто верить и идти дальше? И куда ты зайдёшь, если около этой сухары нужно сделать последний, но крутой поворот? Её давно уже должно было бы быть видно. Или я сбился с пути? Не пора ли бежать назад к последней метке? Фууу… Вот она. Лежит прямо поперёк дороги, подняв к небу часть своих сухих ветвей, твёрдых как калёное железо. А я, поколебавшись в себе и в Зосимыче, уже хотел бежать по следу назад. Слава Богу, что прошёл ещё полста метров в раздумьях, а не вернулся сразу. Наверное, так же надо поступать и в вере…
Но у валёжины мне теперь предстояло решить самую трудную задачу: пойти по нужной дороге. Здесь их было три. Это не считая той, четвёртой, по которой я пришёл сюда. Все три других пути выходили на одну и ту же дорогу, зимник, по которому и шёл Зосимыч, но в разные его места, так что я мог либо выйти на его следы далеко за спиной у старика, либо проскочить нужное место перед ним, не видя следов. Но старик пообещал, что зимник я не спутаю ни с чем: "Он широкий. Увидишь сразу", – пояснил Зосимыч.
А ещё я могу выйти где-то близко от старика, и тогда, не теряя времени на догоняшки, мы могли бы засветло вернуться в село.
"Беда в том, Слава, что на моей дороге будет такая тьма отвороток, дальних объездов и въездов в старые делянки, что не то что тебя по ней пустить, я сам-то точно не скажу у какого из них тебя ждать, если ты пойдёшь по средней, – Зосимыч развёл руками: - так что, я пойду до самого конца, а ты, судя по времени, выбирай любую, чтобы оказаться ко мне поближе"…
Вот с такими «вводными» я и смотрел на это распутье. Вариантов было два: попытаться просчитать, сколько километров за это время мог пройти Зосимыч, прикидывая, что любая лесная дорога никогда не идёт прямо, что и эти мои дороги будут загибаться в лесу так, как им заблагорассудится. Или же просто довериться внутреннему чувству, которое основываясь на чём-то своём, укажет мне путь. Теряя максимум час времени и получая дополнительно, по словам Зосимыча, два километра пути, я решил рискнуть и предоставил слово внутреннему голосу.
Однако, впервые в жизни получив возможность высказаться, голос, который я раньше за чувство никогда не считал, потому как не умел им пользоваться, смущённо молчал. Я «спросил» ещё раз. Ответа опять не последовало. Тогда я, уже решив, что правильно делал, что не слушал того, кому нечего сказать, уже пошёл по самой дальней дороге, но вдруг осознал, что поступаю не так. Я свернул на средний путь, и опять получил невнятный совет идти по самой правой дороге, до которой путь Зосимыча был самым коротким. Пришлось обругать этого внутреннего себя последними словами, потому как пройти это расстояние Зосимыч даже в свои годы должен был добрый час назад.
В ответ на это в мозгу пронеслась мысль о том, что трудно верить тому, кому ты всегда боялся доверять, лишая права голоса, а потому и остался в нужный момент без советчика. Так что решай сам: или поверь в меня хотя бы сейчас, или выбирай путь сам.
…И я решил довериться. Свернув на самую правую дорогу, пошёл к Зосимычу. Проходя небольшим овражком, я заметил свежий переход. Лось, судя по следам, прошёл крупный, а поверху оврага ещё один, и тоже вошёл в загон. Оба следа были по свежему, вчерашнему снегу, неспешные, так что лоси должны до сих пор оставаться где-то рядом. Я, не спеша, стараясь не шуметь, словно сохатые стояли где-то за ближайшим деревом, пошёл дальше. Минут через пятнадцать я выскочил на след Зосимыча и только хотел дать разгон "второму я", как увидел старика, сидящего на валёжине. Голова его безжизненно свалилась на грудь. Забыв об усталости, я бросился к нему...
Продолжение:
http://proza.ru/2015/09/28/669