МЬЯНЬ БАО
Харбин – русский город. Прошли десятилетия его жизни, а он так и сохраняет до сих пор русский стиль жизни. Средина 90-х годов двадцатого столетия. Я иду по центральной улице города, и у меня создается впечатление, что я нахожусь в одном из городов нашей необъятного Востока от Урала до Тихого океана. Впечатление устойчивое, и оно подтверждается почти на каждом шагу. Собор Святой Софии из красного кирпича стал бурым, загар времени и солнца. Зеленое, четырех этажное здание универмага иркутского купца Чурова, пережившие все невзгоды и потрясения двадцатого столетия и сохранившего имя основателя. В этом городе на севере Китая до сих пор пользуются большим спросом чуровская колбаса и хлеб, произведенные по старым русским рецептам.
Эта мысль о хлебе напомнила желудку, о том, что время обеда давно прошло, и наступила пора заправки организма пищей. Ведь большинство россиян живет по принципу: «Ем, чтобы жить, а не живу, чтобы есть». Мы часто не соблюдаем режима питания, забывая о нем в сутолоке событий. Мне собственно и захотелось поделиться впечатлением от посещения кафе в центре Харбина.
Обычно в такие заведения за границей ходят группами, или парами. Есть мне захотелось в тот момент, когда я гулял по улицам города один. Найти кафешку не составляло труда, трудность заключалась в языковом барьере. Я зашел в первое попавшееся кафе, прошел в небольшой полуосвещенный зал. Свободный столик стоял в левом углу от входа. Я прошел мимо обедавшей группы китайцев, по-видимому, это были рабочие – мужчины. Сервировка их стола была нарушена, освободившиеся от пищи тарелки были хаотично сдвинуты на край стола. Мужчины мирно о чем-то беседовали, очевидно, дожидаясь, когда пища дойдет до пункта назначения. Моё появление не вызвало у них ни какого интереса.
Ко мне подошла китаянка с книгой меню. По предыдущим посещениям столовых я знал, что китайцы подают очень большие порции, значительно больше, чем в наших пищеблоках. Знал вкус многих китайских блюд, и поэтому попросил салат из помидор и жареное мясо в тесте. Китаянка ничего не переспрашивала, не задавала вопросов и быстро выполнила заказ. Официантка развернулась и пошла от меня прочь. Я бросил взгляд на принесенные продукты и заметил, что нет хлеба.
- Девушка, - крикнул я вослед китаянке русское слово, как форму обращения, принятую у нас повсеместно. Но «девушка» уходила и на мой возглас никак не реагировала. Но есть мясо без хлеба – это не наш метод питаться. Обед без хлеба, это всё равно, что напрасно потраченные деньги.
Официантка вернулась, и с укоризной посмотрела на меня: «чего, мол, тебе ещё надо бледнолицый?» Я попросил принести хлеба. Китаянка смущенно улыбалась и никак не могла понять чего от неё хотят. Жестами «девушка» давала мне понять, что она не ферштеен по-русски, и беспомощно разводила руками. Так с минуту продолжалась эта сцена двух здоровых, но «глухо немых» в общении людей.
Наконец, я сообразил, и на ломаном китайском языке выпалил слово: «мьянь бао». На лице китаянки промелькнула тень осознанной мысли, и быстрый ответ: «нет». Она развернулась и ушла за ширму, а через некоторое время вообще вышла на улицу.
Я сидел за накрытым столом, и недоумением соображал: «Как же так, китаянка всё поняла, когда я просил салат и мясо, и не поняла, когда я потребовал хлеб. «Нет» - по-нашему означает – отвяжись, нет и всё, чего пристал? А тут вообще ушла на улицу».
Я начал есть салат, как человек, приученный к самоуправству отечественных официантов. Но удивился, когда увидел китаянку в дверях заведения с большой буханкой хлеба. Официантка торжественно пронесла на вытянутых руках белый хлеб мимо бригады рабочих и молча, положила его в центр стола. Рабочие заулыбались и обратили взгляд в мою сторону.
Буханка белого в Харбине, как и в других городах Китая, со времен Чурина - это буханка в полтора раза длинней нашей, но очень мягкого, пропеченного и вкусного, нарезанного ломтями хлеба.
Я увлекся едой, съел салат, мясо и половину принесенного хлеба, и тут почувствовал на себе посторонние взгляды. Это бригада китайских рабочих всем составом внимательно смотрела в мою сторону. Китайцы мало едят хлеба, а тут один навернул, зараз, столько, сколько они не съели всей бригадой. Мужики улыбались. Естественно, у них возникло желание выяснить: «кто таков этот обжора».
Вообще китайцы общительный народ. С ними легко установить контакт, так как они сами идут на него: интересуются, задают вопросы, не как европейцы, те молчат и не проявляют интереса к общению.
Как-то так получилось, что один из мужчин с соседнего стола задал вопрос:
- Сколько у тебя детей? – этот вопрос мне задавали много раз китайцы, и когда я отвечал им: «У меня их трое», то всегда среди этой публики проходила волна звуков восторга. У них разрешается только один ребенок, но желание иметь большее количество детей – осталось, как зов природы. За этим вопросом последовал следующий: «Сколько тебе лет?» Постепенно между нами завязалась не сложная бытовая беседа.
Я уходил из кафе, китайцы протянули мне руки для пожатия, улыбались и желали крепкого здоровья. Официантке я дружелюбно махнул рукой.
Вышел на улицу. Харбин показался мне ещё более русским городом, чем до обеда. Всему виной было китайское слово: «Мьянь бяо».