Хроники стен
Сергей Орехов
(При участии Николая Орехова)
"Однако о будущем мы ничего не знаем,
кроме того, что оно будет отличаться
от настоящего".
Хорхе Луис Борхес
"По поводу классиков" 1952г
Дело № 37
…Я нахожусь в брошенном городе. Его жители ушли, потому, что приближается стена. Ушли бродячие собаки, улетели птицы. Черная стена ползет медленно, равномерно (правильнее — равноускорено). Она уже доползла до моего дома. Я выхожу на балкон и смотрю на нее — глухую тьму, поглотившую полмира.
У меня есть папка, которую я нашел в разграбленной машине на заброшенной лесной дороге. Судя по характеру следов, на машину напали "лесные чада". Этих подонков не интересуют ни деньги, ни дорогие вещи, их интересуют только живые люди, и только для жертвоприношения.
Не распакованные коробки с документами лежали на заднем сидении. Куда и зачем везли столько документов?..
Я — древний старик, почти калека. У меня ничего нет, я никому не нужен. Может быть поэтому, я не испытываю страха ни перед "лесными чадами", ни перед стеной.
Стена возникла во многих местах. Новая вселенная вторглась на землю, вытесняя людей, изгоняя нас всех. Сейчас, когда я перечитываю эту папку, эти разрозненные и странные дневники и протоколы, мне кажется, что я понимаю смысл происходящего. Эта папка, лежащая передо мной, проливает свет на события, которые уже произошли, происходят и еще произойдут. Вот она эта папка, передо мной — ключ ко всему происходящему. И, возможно, я тот единственный, кто знает, в чем дело. Но что изменится, если я кому-либо об этом расскажу?..
Серая папка из плотного картона. В правом верхнем углу залитый черной тушью слабо просматривающийся оттиск "Для служебного пользования". Ниже гриф "Совершенно секретно". По центру папки стандартная надпись ДЕЛО и присвоенный делу номер 37. Между этой надписью и грифом несколько смазанных печатей, но кое-что можно разобрать, например, штамп особого отдела Главного штаба ракетных войск стратегического назначения. Под надписью ДЕЛО от руки написано: "Четверо на острове". После слова "Начато:" стоит дата — 23 августа 1977г. Еще ниже небрежно выведено: "В архив".
Внутри папки пружинным зажимом сжата стопка различных по формату и цвету листов бумаги. Первым идет опись документов.
Опись дела №37
1. Пояснительная записка — 1 лист, стр. 1;
2. Дневник Новосельцева Н. А. — 34 листа, стр. 2 - 35;
3. Постановление о расследовании — 1 лист, стр. 36;
4. Протокол допроса Новосельцева Н. А. — 1 лист, стр. 37;
5. Материалы следствия — 5 листов, стр. 38 - 42;
6. Постановление о прекращении расследования — 1 лист, стр. 43.
Подписи принявшего и сдавшего витиевато-неразборчивы.
Под описью стандартный лист писчей бумаги, на котором напечатано следующее:
Пояснительная записка.
Дневник передан старшим лейтенантом войсковой части №44039 Новосельцевым Н. А. майору особого отдела той же войсковой части Коваленко А. Ю. с просьбой изучить факты, сообщаемые в этом дневнике, собственноручно написанным им, Новосельцевым Н. А. во время его туристической поездки на Кубу. После ознакомления с содержанием дневника, Коваленко А. Ю. передал его в вышестоящие инстанции. По фактам, описанным в дневнике, назначено расследование. Расследование прекращено за отсутствием участников событий и фактов, свидетельствующих в пользу изложенного в дневнике.
Следователь Кивко К. Р.
Под пояснительной запиской стопка желтоватых, потрепанных блокнотных листков, исписанных мелким, но разборчивым почерком.
05.06.75.
С этого дня я веду дневник. Это пятый день нашего пребывания на острове. Нас тоже было пятеро, но вчера Ерлаин Альберт Никонович шагнул в стену непроглядного мрака, что стоит за нашими спинами. Теперь нас четверо: я — Николай Александрович Новосельцев, бывший лейтенант Советской Армии; Светлана Константиновна Малышева, бывшая служащая какого-то института; ее муж — Павел Анатольевич Малышев, бывший начальник строительного главка где-то в Тюмени; и Ерохин Владимир Евстигнеевич, бывший врач терапевт.
Все мы бывшие. Потому, что место, где мы сейчас находимся, какое-то ненастоящее, его просто не может быть. Однако, начав писать дневник, я все-таки надеюсь на невозможное — вдруг когда-нибудь кто-нибудь найдет этот остров и узнает о нашей судьбе. Вдруг. А мы находимся на острове. Он не похож на настоящий, как и все остальное — океан, солнце, небо, растительность. В океан остров спускается пологим пляжем на всем своем протяжении. Пляж в глубину острова уходит на тридцать метров и упирается в склон пологой возвышенности (12 метров над океаном. Меня удивляет, как остров до сих пор не смыло. Во время штормов волны наверняка перекатываются через него без труда. И наше счастье, что штормов еще не было.) С возвышенности бежит ручей, и растут кокосовые пальмы. Мы устроились среди пальм. В километре от нас остров рассекается стеной абсолютно непроглядного мрака, тянущегося вверх, вправо и влево на все расстояние, какое видит глаз. Итого: полезной площади у нас 5-6 квадратных километров.
Все, кто находится со мной на острове, летели первого июня рейсом 21/2 Москва-Гавана. Где-то над Атлантикой, попав в зону грозы, самолет резко пошел на снижение, вынырнул из облаков. Я отчетливо помню бескрайнюю блистающую поверхность океана. Вот все, что я успел увидеть. В следующий момент я уже лежал на пляже этого острова. Остальные видели то же самое — океан без единого клочка суши, океан без конца и края. И никто из нас вразумительно не может объяснить наше появление на острове. Скорее всего, на острове мы очутились одновременно. До нас, судя по всему, здесь никого не было, и кроме нас никого нет. Что случилось с самолетом и другими пассажирами, нам не известно.
Я устал. Ничегонеделанье утомляет. Да и темно уже. Продолжу завтра. У всех наручные часы вышли из строя.
06.06.75
Сегодня начал писать с утра. Вчера ничего особенного не произошло, и потому я опишу предыдущие дни. Итак, мы очутились на этом острове. Как долго пролежали на песке — установить не возможно. Из небытия, в котором я находился, меня вывел дикий пронзительный визг. Это визжала Светлана Константиновна. Она первая пришла в себя.
Когда я поднял голову, то у меня волосы встали дыбом, и сердце упало в пятки, отчего внутри стало пусто и противно. Впереди была черная, абсолютно черная бездна. Это не похоже на ночь, не та фактура, что ли (не хочу упражняться в ее описании). Мне казалось, что я вместе с песком, на котором лежу, медленно всасываюсь или втягиваюсь, а, может, просто погружаюсь, в эту бездну. Я инстинктивно уперся руками в песок перед собой и закрыл глаза, приготовившись неизвестно к чему. Не знаю, на сколько бы меня хватило, но через несколько секунд я почувствовал, что меня кто-то трясет за плечо. Я открыл глаза и посмотрел вверх. Надо мной стоял Ерлаин. Он что-то говорил, но слов его разобрать было нельзя, все перекрывал истошный визг. Очевидно, поняв это, Ерлаин наклонился и заорал мне в самое ухо.
— Это не пропасть, это стена!..
Когда до меня дошел смысл сказанного, я перестал упираться в песок, сел и огляделся. Ерлаин продолжал стоять рядом со мной. Справа лежал Ерохин. Тело его было словно сведенное судорогой: голова подвернута под себя, руки вытянуты вперед и наполовину врылись в песок. Очевидно, минуту назад я выглядел так же. Слева от меня Павел Анатольевич Малышев пытался ладонью закрыть рот своей жене, которая безумно глядела перед собой, визжала и мотала головой. Тогда он просто встал перед ней и прижал ее голову к своей груди. Малышева затихла. Повисла полная тишина.
— Вы же военный, вы не должны впадать в панику, — сказал мне Ерлаин и пошел к Ерохину и принялся его тормошить.
Откуда Ерлаину было известно, что я военный, для меня до сих пор загадка.
Мы все долго сидели молча, и только Светлана Константиновна плакала, уткнувшись мужу в плечо. Все предпочитали смотреть на океан. На стену было смотреть жутко.
Первым что-то разумное попытался сделать Ерлаин (железный, все-таки, был мужик). Он взял горсть песка и, низко опустив голову, пошел к стене. Никто не пытался его остановить. Подойдя к стене, он как-то нерешительно, снизу, бросил в нее песок. Песок плавно вошел, точнее, погрузился в стену. Ничего не произошло. Ерлаин повернулся и пошел назад. Лицо его было белое, как молоко. Он подошел ко мне:
— Надо осмотреть остров, вы не находите? Давайте прогуляемся. А туда, — он махнул рукой в сторону стены, — просто не нужно смотреть, там нет опасности. Пока нет.
Я встал, и мы пошли на холм, к пальмам. Среди пальм были разбросаны наши вещи, именно наши, никаких чужих. Ни обломков самолета, ни даже следов аварии нигде не было. Собрав вещи в кучу на небольшой поляне (где сейчас и стоит наш лагерь), мы пошли дальше. В ста метрах от поляны мы наткнулись на ручей. Он вытекал из-под небольшой кочки и бежал к океану, но через тридцать метров исчезал под точно такой же кочкой.
Ерлаин опустился на колени и, зачерпнув рукой воду, попробовал.
— Пресная, — сказал он, и мы тронулись дальше.
Так мы дошли до конца острова. Постояли, посмотрели, как волны убегают под стену, словно под черный занавес.
— Все одинаковы, все до единой одинаковы, — пробурчал Ерлаин.
— Вы о ком или о чем? — спросил я.
— О волнах этого чудесного океана. — Ерлаин посмотрел на меня. — Вы в театр часто ходили?
— Нет, в нашем городке не было театров. А что?
— Да я просто спросил. Не обижайтесь. Возвращаемся к остальным?
Когда возвращались назад (той же дорогой), в пальмовой роще раздались голоса птиц. Самих птиц видно не было (и потом никто их не видел). Качались верхушки пальм, и ощущался слабый ветерок.
Мне до сих пор кажется, что это пальмы своим покачиванием создавали ветер, а не наоборот.
— Записывайте все, что здесь происходит, — сказал мне тогда Ерлаин и протянул свой блокнот, но в те первые дни руки до дневника у меня так и не дошли.
Пока мы осматривали остров, Ерохин и Малышевы не двинулись со своих мест.
Рассказав вкратце о том, что видели, мы предложили им пойти разобрать вещи.
В сумках, кроме предметов парфюмерии и небольшого запаса продуктов, ничего не было. Разумеется, все везли с собой на подарки по две бутылки водки и по две баночки черной икры, но серьезно запасаться едой никто и в мыслях не имел. Пока собирали пальмовые ветки и сооружали шалаши, наступил вечер. Молча, без тостов, поужинав, мы устроились на ночлег под пальмами.
Первые два дня почти не разговаривали. На третий день попытались обсудить ситуацию. Итак, более-менее определенно мы могли сказать только об одном: в самолете мы сидели на соседних рядах. Ерлаин, я и Ерохин — ряд 19, места "г", "д", "е". Малышевы — ряд 18, места "д" и "е", место "г" было не занято.
(Место "г" рядом со мной тоже пустовало почти весь полет. Ерлаин пришел из второго салона минут за десять до происшествия. Но почему-то я не стал говорить об этом.).
Случившееся с нами мы решили называть "происшествием". Мнения совпадали в одном — мы пленники Бермудского треугольника или природного объекта, схожего по своим свойствам с ним. Но исход дела всем виделся разный.
Ерохин сказал, что мы вместе с островом медленно падаем и, в конце концов, врежемся в капитальную кирпичную стену, и размажемся по ней как клопы.
Малышева сказала, что мы погрузимся в облако или туман, а что произойдет дальше, она не знает.
Малышев заявил, что все это чепуха, что мы увидим сначала яркую точку, которая вырастет в гигантский огненный шар, и мы все сгорим в нем вместе с этим островом.
Ерлаин сказал, что ни во что мы не врежемся, а сначала съедим икру и допьем водку, потом орехи на пальмах, затем сами пальмы, потом поедим друг друга. Съеденным повезет, потому, что бедолага, оставшийся последним, умрет голодной смертью.
Я сказал то, что думал тогда, да и сейчас так думаю: в один прекрасный день Стена тронется с места и сметет нас всех в океан.
Ерлаин очень внимательно посмотрел на меня и сказал, что моя мысль не лишена оригинальности.
Немного позже Светлана Константиновна скажет, что все это похоже на фильм "Молчание доктора Ивенса". Никто этот фильм не смотрел, а она не смогла объяснить, в чем там суть дела.
Начались рассказы о себе, о своих близких, о том, как жили. Только Ерлаин ничего о себе не рассказывал.
На четвертый день, утром, Ерлаин заявил, что выходит из игры и пошел к океану. Ни я, ни другие сначала не поняли его.
Я сел и стал смотреть, что он будет делать. Когда он зашел в воду по пояс, я понял, что он не шутит.
— Альберт Никонович! — крикнул я, вскочил и побежал за ним.
Кажется, Малышевы тоже поняли в чем дело и что-то закричали у меня за спиной.
Ерлаин оглянулся на наши крики и стал быстрее уходить в океан. Я бежал (если это можно назвать бегом) сквозь накатывающиеся волны. Минут через двадцать он выдохся, и я его догнал. Ерлаин страшно ругался и грозился кому-то кулаками. Он поносил и нас, и остров, и все остальное. Я схватил его за плечо. Ерлаин обернулся, лицо его было перекошено от бешенства.
— Зачем вы, молодой человек, вмешиваетесь не в свои дела? Зачем вы побежали за мной?! Кто вам дал право?! Зачем вам это надо?! — Он сбросил мою руку со своего плеча.
— Альберт Никонович, — начал я его успокаивать.
— Сколько мы с вами бежали? — оборвал он меня.
Я пожал плечами.
— Сколько вы за мной гнались?! — зло закричал Ерлаин. — Сколько времени вы за мной бежали, боевая единица, черт вас подери!!! Вы же военный, у вас должно быть хорошо развито чувство времени. Ну?
— Минут двадцать, двадцать пять, — сказал я неуверенно. И тут до меня дошло: берег находился от нас в пятнадцати шагах, а по времени мы должны были удалиться метров на сто пятьдесят!
— Проклятье! — Ерлаин сплюнул. — В этом океане негде утонуть, вы это понимаете?! Мало того, что глубина по пояс, остров нас не отпускает!
Продолжая ругаться, Ерлаин повернул к берегу. Возвращались мы также минут двадцать.
Настроение у всех, и без того неважное, стало вообще паршивым.
Ерлаин ушел на дальний конец острова и там весь день пролежал на песке. К нему никто не подходил. А вечером мы его не дождались к ужину. От того места, где он лежал, цепочка следов вела к стене. После того, как мы с Ерохиным обежали остров, стало понятно, что произошло. Светлана Константиновна проплакала всю ночь. Это событие как бы послужило толчком, и на пятый день нашего здесь пребывания я начал вести дневник.
7.06.75г.
Пока все идет без изменений. Мы едим опротивевшие кокосы, которые сами падают с пальм. Я и Малышев ходили к стене и бросали в нее песок горстями. Стена поглощала песок, а мы, словно малые дети, заворожено смотрели, как песок исчезает в ней. Приходил Ерохин и тыкал в стену спиннингом. Спиннинг без сопротивления входил во мрак и также возвращался без каких-либо изменений. До вечера валялись на песке. Несмотря на жаркое солнце никто не загорел.
10.06.75г.
Сегодня, за обедом, Ерохин ни с того ни с сего заявил, что женщина на необитаемом острове не может считаться чьей-либо женой. Малышев пропустил его слова мимо ушей, или сделал вид, что не понял, о чем речь, но спать лег перед входом в свой шалаш.
Признаюсь, мысли насчет Светланы Константиновны нет-нет, да и появлялись в моей голове. Я старался прогонять их, но всякий раз ловил себя на том, что обдумываю различные варианты нашего совместного здесь пребывания. Хорошо, если спасение придет к нам ну, скажем, через месяц, через два. А если не придет? Совсем не придет? Похоже, что остальные тоже думали на этот счет, и, по-видимому, собственные выводы были у каждого.
14.06.75г.
Мы остались вдвоем со Светланой Константиновной. Перед обедом она пошла к ручью за водой. Ерохин вызвался ей помочь. Малышев пошел с ними. Через некоторое время я услышал крики Светланы Константиновны и побежал к ним. Я ожидал чего-нибудь в подобном роде. Когда я прибежал, Ерохин с Малышевым дрались возле самой стены. Я понял, почему они именно у стены решили выяснять отношения. Я крикнул им, чтобы они прекратили. Ерохин оглянулся, и в этот момент Малышев ударил его в плечо. Ерохин качнулся. Малышев ударил еще раз. Ерохин начал падать, замахал руками, стараясь удержать равновесие, с беспомощным выражением лица посмотрел… Мне показалось, он посмотрел на меня.
Светлана Константиновна дико закричала. Я оцепенел. Ерохин, как в замедленной съемке, погружался во мрак. Малышев, наверное, желая ускорить развязку, пнул Ерохина. Ерохин изловчившись, схватил Малышева за ногу. Если описывать подробнее, то от Ерохина к этому моменту на нашей стороне осталось лицо, одна нога на песке, наполовину торчащая из мрака, и рука, схватившая Малышева за ногу.
Малышев упал, раскинул руки, пытаясь зацепиться за сочащийся сквозь пальцы песок. Через мгновение Ерохина уже не было видно, а ноги Малышева до колен исчезли в стене мрака. Малышев замотал головой, забил по песку руками.
— Паша!!! — взвизгнула Светлана Константиновна.
Я бросился на помощь, но когда подбежал, у стены на песке остались только глубокие борозды от рук Малышева.
Светлана Константиновна лежала возле ручья и тихо плакала. Оставлять ее там я не решился и, делая тщетные попытки успокоить, отвел к берегу. Так мы остались на острове вдвоем.
К костру она пришла поздно ночью, я уже задремал.
— Коля, — разбудила она меня. — Мне страшно одной, — и она села рядом.
16.06.75г.
Сегодня утром на горизонте мы увидели черную точку и дым. Мы бегали по берегу, махали какими-то тряпками и кричали. Кричали долго и громко, до тех пор, пока вконец не охрипли. Я зажег большой костер. Мы сожгли все, что можно было сжечь из наших вещей и еще кучу пальмовых ветвей. Ветки оказались на удивление сухими и хорошо горели, без дыма. Все это продолжалось полдня, но точка так и осталась точкой там, на горизонте. Она не приблизилась и не скрылась, не сместилась ни вправо, ни влево.
Я высказал предположение, что корабль находится очень далеко, движется прямо на нас, но очень медленно, поэтому мы не замечаем его движения. Похоже, что Светлана Константиновна приняла это и немного успокоилась.
17.06.75г.
Точка и дым по-прежнему находятся на горизонте и не приближаются. Ночью точка едва заметно светится.
Светлана Константиновна перебралась ко мне в шалаш. Ей страшно ночью одной.
В ночном небе на удивление мало звезд, и они расположены на одинаковом расстоянии друг от друга.
21.06.75г.
Точка по-прежнему на горизонте.
22.06.75г.
Светлана Константиновна сказала, что это не корабль. Что угодно, но только не корабль. И это "что угодно" совсем не собирается нас забирать с острова, оно издевается над нами. Весь день она беззвучно рыдала. Кажется, она совсем потеряла надежду. После ужина долго смотрелась в зеркальце.
23.06.75г.
Сейчас утро. Я только что вернулся от стены. Туда меня привела цепочка следов Светланы Константиновны.
Итак — я остался один.
24.06.75г.
На горизонте по-прежнему маячит дымящаяся точка. Сегодня почему-то не было слышно птиц.
25.06.75г.
Голоса птиц опять появились. Очень короткие закаты и рассветы.
26.06.75г.
Сегодня весь день просидел у стены. Оказывается, если в нее долго смотреть, то создается ощущение, что эта бездна чем-то наполнена. Иногда мне кажется, что что-то там мерцает, какие-то искорки, маленькие, неуловимо быстрые. Возможно, это следствие долгого смотрения в темноту, и мое перевозбужденное воображение само дорисовывает, заполняет образами Ничто.
На точку на горизонте я больше не смотрю.
27.06.75г.
О вчерашнем дне решил ничего не писать. Я начал разговаривать сам с собой. Мне ясно, что надвигается сумасшествие. Что лучше — умереть или быть сумасшедшим?
28.06.75г.
По-моему, про Робинзона Крузо — это красивая сказка. А может, и нет? У него-то хоть попугай был...
А с меня хватит. Сейчас допишу, оденусь и пойду.
Все, я пошел.
29.06.75г.
Продолжаю писать дневник. Сейчас я нахожусь в отеле "Гавана". От меня только что ушел пьяный Ерлаин. Очень возбужденный, брызгая слюной, он посоветовал мне дописать то, что было дальше.
Дальше было так.
Я разбежался и, зажмурив глаза, прыгнул. Какое-то время я падал с закрытыми глазами, но падение затянулось, и я подумал "Какого черта!", и открыл глаза. Меня окружала золотистая пустота, заполненное золотистым светом пространство, световой океан, от безбрежности которого захватывало дух. Свет был яркий, но не ослепляющий. У меня слегка закружилась голова. Я находился на большой круглой площадке, которая стремительно приближалась к другой площадке. Все происходило очень быстро. На той, второй, площадке стояли Малышев, Ерохин и Ерлаин. Там же, немного в стороне на каком-то странном стуле сидела Светлана Константиновна, уткнув закрытое руками лицо в колени. Я поравнялся с ними, и тут же моя площадка взмыла вверх. Я едва удержался на ногах. Надо мной склонилось огромное лицо, очень больших размеров, с пятиэтажный двухподъездный дом. Рядом с первым лицом появились другие такие же лица. Они окружили меня со всех сторон. Описать их невозможно. Это была какая-то трудно представимая смесь человеческого лица и морды муравьеда. Кажется, я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, то обнаружил, что сижу в салоне самолета. Рядом, справа, сидит Ерлаин и смотрит на меня странным взглядом. Слева сидит Ерохин и смотрит в иллюминатор. Я подумал, что видел странный сон, и облегченно вздохнул. Однако Ерлаин продолжал смотреть на меня, и от этого мне стало не по себе. Я машинально сунул руку в карман. Блокнот Ерлаина был там.
— Пусть он останется у вас, — сказал Ерлаин, положив руку мне на плечо. — Передайте его по команде. Это может кого-нибудь заинтересовать в вашем ведомстве.
Ерохин, не отрываясь от иллюминатора, глубоко вздохнул.
Сон или не сон? В происходящем не было логики. Мне нужен был факт, нужна была логическая зацепка. Я вспомнил, что Малышевы сидели перед нами. Слегка приподнявшись, я бросил взгляд на сидения впереди — там были другие люди. Облегченно вздохнуть я не успел.
— Светлана Константиновна сидит вон там, — противным голосом сказал Ерлаин. — Они поменялись местами и…
— Почему? — перебил я.
— Вы сами должны прекрасно понимать, молодой человек. А Павел Анатольевич перешел во второй салон. Такие вот дела.
По его тону можно было подумать, что я один во всем виноват. Я, кажется, что-то сказал, не то оправдываясь, не то пытаясь что-то объяснить, но тут в разговор влез Ерохин.
— Только не надо все складывать на свои крепкие плечи, лейтенант. Не надо думать… — он повернулся ко мне, — …будто вы главный герой, главный виновник. Вы ни причем… Мы же вышли раньше, сидели там и видели, как… — Он намеренно сделал долгую паузу, предоставляя мне возможность перебрать в мыслях то, что они могли увидеть. — Как вы совершили свой героический прыжок… В салон мы вернулись за две минуты до вас, вас почему-то задержали… — Ерохин опять уставился в иллюминатор.
Я посмотрел на Ерлаина. Наши взгляды встретились.
— В салоне никто ничего не заметил, — сказал он. — Мы всегда были здесь, вот в этих креслах, в которых сейчас сидим.
— А что же это было, как по-вашему? — спросил я, надеясь, что у Ерлаина есть какой-то ответ.
Ерлаин посмотрел в потолок, затем закрыл глаза и с минуту сидел не двигаясь. Повернув, наконец, ко мне свое лицо, произнес, с каким-то оттенком брезгливости:
— Если я вам скажу — кукольный спектакль, что от этого изменится?
— А у спектакля есть название? — единственное, что я нашелся спросить в ответ.
— Да, есть. Опознание личности. Только что с того?..
До Гаваны долетели нормально.
Завтра утром мы все, кроме Ерлаина, возвращаемся в союз. Ерлаин заявил, что прибыл сюда отдыхать и отдохнет здесь на славу…
На этом дневник заканчивается. Под блокнотными листками лежит постановление о начале расследования по изложенным в дневнике фактам, и под ним отпечатанный на машинке текст протокола допроса Новосельцева Н. А., проведенный следователем Кивко К. Р..
Вопрос: Вы подтверждаете, что все описанное вами в дневнике, было на самом деле?
Ответ: Да.
Вопрос: По логике вещей, вы должны были оставить дневник на острове. Почему вы его взяли с собой?
Ответ: Не знаю. Наверное, я уже не соображал, что делаю.
Вопрос: После возвращения на родину вы с кем-нибудь, из названных в вашем дневнике, встречались?
Ответ: Нет.
Вопрос: И не делали попыток с кем-нибудь из них встретиться?
Ответ: Нет.
Вопрос: Не было ли попыток встретиться с вами с их стороны?
Ответ: Не знаю.
Вопрос: Не пытались ли вы узнать, что с ними было дальше?
Ответ: Нет.
Вопрос: Как вы сами относитесь к тому, что с вами произошло?
Ответ: Никак. Я не знаю, что это было.
Вопрос: Вы передали дневник в особый отдел. Не считаете ли вы, что то, что с вами произошло, явилось следствием воздействия какого-то неизвестного оружия?
Ответ: Я уже сказал, я не знаю, что это было.
Вопрос: Из ваших записей непонятно, чем занимался Ерлаин до поездки на Кубу.
Ответ: Мне тоже непонятно. Он об этом не рассказывал.
Вопрос: Вы делали записи в дневнике каждый день?
Ответ: Да. Старался. Одновременно это был наш календарь.
Вопрос: Как вы объясните отсутствие некоторых листков из дневника?
Ответ: Никак. То, что их нет, я заметил в отеле, в Гаване.
Вопрос: И не пытались их восстановить?
Ответ: Нет.
Вопрос: А сейчас вы сможете это сделать?
Ответ: Прямо сейчас — нет. Мне надо сосредоточиться, вспомнить. Только зачем? Там в основном будет о наших взаимоотношениях с Малышевой.
Вопрос: Сколько вам для этого понадобится времени?
Ответ: Неделя. Десять дней.
Вопрос: Вы живете в самой части?
Ответ: Да. В общежитии для офицеров.
Вопрос: Вы занимаете отдельную комнату?
Ответ: Нет, но сосед сейчас "на целине".
Вопрос: Если я вам выпишу повестку на следующую среду, вы будете свободны от службы?
Ответ: Да.
Вопрос: Каких-нибудь писем или посылок вы за последнее время не получали?
Ответ: Нет.
Вопрос: Не происходило ничего странного?
Ответ: Нет.
Вопрос: В дневнике, написанном вами, иногда проскальзывает, так сказать, литературный язык. Вы раньше никогда стихов или фантастических рассказов не писали?
Ответ: Нет.
Вопрос: И сейчас не пишете?
Ответ: Нет.
Подписи следователя и Новосельцева.
Под протоколом лежат несколько справок — ответов на запросы.
"…На ваш запрос сообщаем: Малышева Светлана Константиновна, родившаяся в 1946 году в городе Воронеже, в 1976 году развелась с мужем. В январе 1977 года вышла замуж за Ассер ибн Назе — аравийского шейха. Сменила гражданство. В настоящее время проживает в Саудовской Аравии. От предложенной встречи с представителем посольства отказалась в резкой форме…"
"… На ваш запрос сообщаем: Малышев Павел Анатольевич, родившийся в 1943 году в городе Воронеже, в ноябре 1977 года выбросился со второго этажа психиатрического стационара. Скончался, не приходя в сознание…"
"…На ваш запрос сообщаем: Ерохин Владимир Евстигнеевич, родившийся в 1940 году в городе Рубцовске, в ноябре 1976 года был уволен с работы за систематическое пьянство. В январе 1977 года был принят на работу трактористом в селе Онгудай Турочакского района. В марте 1977 года вместе с трактором провалился под лед и умер от переохлаждения…"
"…На ваш запрос сообщаем: Новосельцев Николай Александрович, старший лейтенант войсковой части 44039-а, 12 ноября 1977 года застрелился во время несения караульной службы; причины самоубийства не установлены…"
"…На ваш запрос сообщаем: Ерлаин Альберт Никонович родился в 1898 году в городе Пярну. В мае 1919 года в городе Чернигове был арестован по обвинению в ведении подрывной деятельности, космополитизме и пропаганде лженаучных знаний. Являлся одновременно эсером, кадетом и масоном. Приговорен ревтрибуналом к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 1 июня 1919 года. Других данных не имеется…"
Под справками лежит заключение о закрытии расследования. Подписи неразборчивы.
Вот такие вещи описаны в папке. Я всегда ее закрываю с тяжелым сердцем. И иногда мне думается, там, у них, была генеральная репетиция. Ее режиссер — Ерлаин, он же инопланетянин, только в облике… А иногда мне думается так — умершие когда-то, вернее, их души, начинают возвращаться на Землю — грядет что-то, приближается некое событие, некий час "Х". Не зря Ерлаин говорит в самолете: "Что изменится, если я вам скажу?" Действительно, что изменится, если мы будем знать? Мы никак не сможем помешать или остановить процесс. Это была просто генеральная репетиция, не более. Репетиция события, смысл которого мы не поймем. Это уже потом, после возвращения, когда все персонажи папки уходят из жизни, становится понятно, что подобным образом они хотели избежать роли, которая им была уготована. Они не дали себя использовать. Они предпочли стать плохими и выйти из процесса. Что за пафос?! Но это ничего не изменило, процесс уже пошел.
Везде стоит стена. Она перегородила весь мир. Что происходит по ту сторону стены — неизвестно. В мире творится черт-те что — сумасшествие массовое, войны и прочее. А стена — фильтр. Перед стеной каждый выясняет свою сущность, вернее, становится тем, кто он есть на самом деле. И стена движется, медленно и неотвратимо надвигается. Идет фильтрация человечества, своего рода самоочищение. Если верить написанному в папке, оказавшиеся по ту сторону стены, видят происходящее здесь… Хотя, все кошмарные преступления происходили на глазах у человечества, и ни кого это не отрезвило, и не остановило... Я высказываю эту мысль в форме предположения и записываю в папку в надежде, что ее кто-нибудь прочитает.
А те четверо погибли, не желая пережить все еще раз. И я опять думаю, что изменится? Я знаю, что ничего не изменится. И никакое это не очищение. Это чудовищный, преступный по своей сути эксперимент, проводимый над человечеством некой третьей силой. В чем виноваты те слабые, которые гибнут? "Волки" становятся еще озлобленнее, а "агнцы" не могут себе позволить стать "волками", потому что они "агнцы"; их вокруг лежит и гниет штабелями. А "волкам" нечего терять, и они начинают лютовать напоследок.
Я решил войти в стену. Я решил взорвать то, что за стеной. У меня все здесь, все подготовлено. И кнопочка под рукой. Как только стена поглотит мою адскую машину, я шагну в эту проклятую тьму и нажму кнопку. Я дождусь, осталось недолго.