Глава первая
Сансан – так в деревне Брунятово звали Камилова Александра Александровича – достал из кармана брюк сцементировавшийся комок носового платка, с треском раскрыл его и, найдя белое пятно величиной с пятак, спикировал сизым носом. «Где-то простыл, - подумал он. – Наверное, вчера, возле магазина, когда с Колькой Мерином бухали. Конечно, надо бы опохмелиться, но сегодня, сказали, надо поработать вместо заправщицы. Ничего не поделаешь, придется потерпеть до вечера».
Вообще-то Сансан числился сторожем в мехпарке, но иногда подменял заправщицу Люську, которая заочно училась в каком-то институте и часто выезжала в город сдавать экзамены. В этом случае Сансана освобождали от ночного дежурства, и он мог вдоволь выспаться дома на пуховой перине, оставшейся в наследство от покойной матери. Только один раз ему пришлось отказаться от должности заправщика – когда у него на ягодице вскочил здоровенный чиряк и ему пришлось четыре дня, ахая и охая, лежать дома, большей частью, на животе. В это время Люська как раз поступала в институт и директору агрофирмы «Брунятово» Игорю Сергеевичу пришлось вместо Сансана поставить на подмену Серегу Ступина, работавшего водителем на стареньком совхозном «газоне». А когда Люська вернулась из города и приступила к работе, сразу же обнаружила недостачу – двести литров солярки словно испарились. Люська, конечно, наехала на Серегу, а тот даже ухом не повел, мол, ничего не знаю, я по бумагам у тебя топливо не принимал, так что сама разбирайся. После этого Игорь Сергеевич во всеуслышание заявил: «Все! Отныне Людмилу на АЗС будет подменять только Камилов!»
Пока на заправке работы немного. Вот через месяц-другой, когда начнется весенний сев, а потом сенокос, который плавно переходит в жатву, только успевай вставлять «пистолет» в топливные баки машин и тракторов. Но именно такая работа нравится Сансану. Он еще не забыл, как за целый день заправлялась всего одна машина, а остальная техника стояла в мехпарке. Это случилось уже через год, как их совхоз одним из первых в районе распался на всякие ООО и ЗАО. Новые хозяева, в основном, молодые ребята, поголовно пузатые и упитанные, будто скроенные по одной лекале, вывезли все, что могли, продали весь скот, а потом, когда ничего не осталось, и вовсе перестали появляться в деревне. Поля заросли сорняками, чему безмерно были рады местные пчеловоды, фермы запустели, а деревенский люд от безделья и безденежья еще больше ударился в пьянство. Брунятовцев спасло чудо в лице одного большого начальника из администрации области, сноха которого погасила долги прежних хозяев и учредила новое предприятие – ООО «Агрофирма «Брунятово». С того памятного собрания, где брунятовцам представили нового директора Игоря Сергеевича – пришлого, из города – не прошло и двух лет, как на ферме замычали коровы, по дорогам стали сновать горбатенькие «Джон Диры», по пшеничным полям поплыли солидные, но довольно изящные «Клаасы» - техника, о существовании которой брунятовцы даже и не подозревали.
Мысленно рассуждая о совхозе, превратившемся в агрофирму, мечтая о рюмке, Сансан и не заметил, как дошел до мехпарка. Навстречу ему с радостным лаем бросилась хромоногая собака Чернушка, которую он три года назад подобрал в райцентре еще маленьким щенком с перебитыми лапами. Сансан ласково потрепал по головке Чернушку, почистил об штакетник сапоги от весенней грязи и поднялся на крыльцо дома механизаторов, или сторожки, как его все называли, где перед работой собирались водители, слесари-ремонтники, трактористы и комбайнеры.
Как только Сансан открыл дубовую дверь и шагнул через порог, грянул такой хохот, что Чернушка, попытавшаяся вслед за хозяином прошмыгнуть в сторожку, испуганно отскочила назад и забилась в конуре.
Первым, кого Сансан разглядел при свете электрической лампочки, был Серега Ступин. Он сидел на табуретке, полусогнувшись и обхватив живот руками.
– Ой! Ой! – стонал он. – Умираю! Не могу-у-у! Ха-ха-ха!
– Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! И-хи-хи-хи! – оглушило Сансана.
Кто-то от смеха корчился на широкой полати, на которой по ночам спали сторожа, кто-то вертелся на табуретке, не зная, куда себя деть от смеха. Но особенно Сансана поразил заведующий мехпарком Семен Иванович. Он, не смотря на свой солидный возраст и не менее солидную должность, сидя за столом, смеялся так, что живот колыхался на его массивной фигуре, как рождественский студень.
– Ро…ро, – пытался он что-то сказать, показывая на Сансана указательным пальцем, но снова срывался в неудержимый хохот.
Первым перевел дух Серега Ступин. Он, широко раскрыв рот, хватанул глоток воздуха, и легконько ударил по спине заведующего мехпарком.
– С- с-семеныч, как там? Ро-ро…ха-ха-ха! Рондо капри...капри…Глянь на свои бумаги, ты же записал!
Иван Семенович водрузил на нос очки и склонился над листом бумаги.
– Ро…рондо капри…Капри…Ой, не могу! Каприччи-о-за или… о-зо! Вот как!
– Семеныч! – подал голос из-за угла слесарь Лексей Шумаков, сосед Сансана. – Ты про фамиилию композитора скажи! Ну-ка, читай!
Завмехпарком снова склонился над бумагой. Он, медленно шевеля губами и еле сдерживая смех, прочитал несколько слов, написанных ручкой, и торжественно поднял голову. Иван Семенович степенно, с чувством ответственности, тяжесть которой легла на его плечи, обвел взглядом собравшихся, с шумом набрал в воздух в легкие и, выждав пару секунд, громко выпалил:
– А композитор…Прошу внимания! Камилов Сансан!
Снова грянул хохот. Смеялись, словно сумасшедшие, только Сансан ничего не понимал – он беспомощно стоял возле двери и удивленно хлопал глазами.
Лексей Шумаков сполз с табуретки на пол и, подпрыгивая всем телом, будто скакал на лошади, снова начал хохотать.
– Ха-ха-ха! Спасите! Умираю! Вот так учудил, сосед! Саня, да ты, оказывается, композитор! Я тебе, как соседу, оперу закажу! Про свою тещу! Оперу в стиле, так сказать, фельетона! Ха-ха-ха! Сварганишь, Санек?
– А самое главное, – вскочил на ноги водитель бензовоза Толя Серов, – Сансан сам же для себя заказал свою музыку. Вот до чего додумался! Не голова, а Дом советов!
В это время распахнулась дверь, и в дом вошел Игорь Сергеевич. Сансан посторонился, чтобы пропустить директора.
– Здорово, мужики! – голосом человека, привыкшего командовать, поздоровался директор. – По какому поводу веселимся?
Завидев начальство, мужики вмиг перестали смеяться.
– Да, вот, тут мы радио слушали, - пустился в объяснения Иван Семенович. – Конечно, не специально слушали, а так, вполуха. Как всегда, объявили утренний концерт по заявкам. И вдруг дикторша говорит, мол, так и так: по просьбе передового механизатора агрофирмы «Брунятово» Камилова Александра Александровича передаем «Рондо капри…» – вот, сука, опять забыл название…
– Каприччиозо, Семеныч! – подсказал Серега Ступин.
– Да, да! «Рондо каприччиоза» композитора Камилова Сансана. Дикторша так и сказала. Если мне не верите, Игорь Сергеич, можете спросить у ребят – все слышали.
Директор прошел вперед и сел на освободившуюся табуретку.
– И стоит из-за этого так ржать? Аж, во дворе слышно. Я тоже только что слушал этот концерт в машине. Ничего смешного…Человек заказал музыку. И что же? За это его на смех поднимать? Тебе, Семеныч – я знаю – нравится «Шумел камыш», а Камилову – классическая музыка. Что ж тут такого…смешного – у каждого свой вкус.
– Игорь Сергеич, а вы хорошо услышали фамилию композитора?
– Не совсем. Но одно точно могу сказать: фамилия композитора – не Камилов. Да и звать его немного по-другому. Как точно – не знаю, но не Камилов. Это – однозначно. А теперь, давайте, наряды будем выписывать. И перестаньте зубоскалить. Все! Больше повторять не буду. Пора за работу. А ты, Сан Саныч, не обращай на них внимания. Тебе целых десять дней придется подменять Людмилу. Так что не отвлекайся на ерунду.
Глава вторая
Ерунда-ерундой, но утренний радиоконцерт в Брунятово наделал много шуму. Даже те, кто не слушал его, узнав, в чем дело, удивленно разводили руками, не зная, что сказать. Брунятовцев поразил не сам факт исполнения заявки их земляка ¬– таких примеров было немало – а то, что заказал Сансан. Ладно бы Аллу Пугачеву захотел послушать или, на худой конец, местную звезду Элеонору Курбатскую – любимицу губернатора, а то ведь замахнулся, вон, на что – почти на симфонию! Но и это еще можно было бы понять и переварить, если бы такую заявку подал директор местной школы или же еще кто-нибудь из деревенских, носящих костюмы с галстуком, но, чтобы Санька Камилов!..Нет, это уж слишком! И не удивительно, Сансан уже на следующий день после концерта стал предметом для всевозможных шуток и изощренных «прикалываний». Самое обидное, его оправдания и объяснения, что он знать не знает про всякие там «рондо» и тезку-композитора, никто даже слушать не хотел.
Еще обиднее было то, что сам Сансан не слышал концерта – он в это время как раз направлялся в мехпарк. «Может быть, это «рондо» и вовсе не музыка, а какая-то чепуха, которую и слушать противно – вот и смеются надо мной люди», – и такая мысль приходила ему в голову.
Как только Сансан сдал дела на заправке Люське, первым делом решил сходить в сельскую библиотеку, которая находилась в Доме культуры.
Не смотря на то, что на улице было по-весеннему тепло и уже стали распускаться почки на деревьях, Сансан, как только вошел в фойе Дома культуры, почувствовал сырость и холод. Хотя в библиотеке было потеплее – в углу стоял включенный электрокамин, тем не менее завбиблиотекой Тоня, незамужняя девушка лет тридцати, сидела, одетая в жилет из овчины и в валенках с обрезанными голенищами.
Сансан, смущаясь, поздоровался с Тоней, снял фуражку и оглянулся, не зная, куда ее повесить.
Тоня, удивленная приходом необычного посетителя, привстала со своего места.
– Александр Александрович, – указала она рукой в угол, где висел портрет Пушкина, – можете положить головной убор на стул или прямо на стол.
– Да, ладно, – еще более смутился Сансан, – поддержу в руках, я ненадолго. Я, Антонина, собственно говоря, вот, по какому поводу…
Тоня с улыбкой смотрела на него, готовая, казалось, вот-вот рассмеяться.
– Слушаю вас. Говорите.
Сансану вдруг расхотелось рассказать о своей просьбе Тоне. Наверняка, и она знает о концерте по радио и только ждет удобного случая, чтобы посмеяться над ним. Сансан покрутился на месте, надел фуражку.
– До свидания…Я как-нибудь в другой раз. Ты уж меня извини, Антонина.
Девушка вышла из-за стола и подошла к нему. Она отобрала фуражку и повесила на гвоздь, прибитый к торцу книжной полки.
– Александр Александрович, я сама хотела пригласить вас в библиотеку. Это очень даже хорошо, что вы сами пришли! Именно такие люди, как вы, должны поднимать культуру села.
– Ты о чем, Антонина? – опешил Сансан.
– Как будто не знаете, Александр Александрович! Я, когда услышала этот концерт по радио, так обрадовалась! Сразу подумала: нашелся хоть один человек – и он именно из Брюнатово, понимающий настоящее искусство. А то все время попса да попса – и по радио, и по телевидению, хоть уши затыкай.
Сансан криво усмехнулся.
– Но все дело в том, что эту ерунду я не заказывал! Я не знаю, что такое рондо, и знать не хочу. Я также не знаю, кто такой Камилов и что за композитор он.
– Как не заказывали?
– Вот, так: не заказывал! Видно, меня перепутали с кем-то. А, может, с этим самым композитором – ведь наши фамилии полностью совпадают.
Антонина удивленно захлопала длинными ресницами.
– Погодите, Александр Александрович…О чем, вернее, о ком вы говорите? Ваша фамилия – Камилов, а композитора звать Камиль Сен-Санс. Давайте, почитаем, что о нем написано в «Большой советской энциклопедии». Вы можете чуть подождать?
Сансан утвердительно кивнул головой.
Тоня сняла с полки толстую книгу в бордовом переплете и раскрыла ее.
– Так, так…Вот, нашла. «Сен-Санс Шарль Камиль…французский композитор, пианист, дирижер, муз. критик и общественный деятель». Так, так…Посмотрим, что он написал…Ага, вот: «Интродукция и рондо каприччиозо». Выходит, по радио не совсем правильно объявили – забыли сказать «интродукция».
– Ну, и, слава Богу, что забыли. Если бы добавили еще, эту самую, как ты сказала, «интродукцию», вообще, мне проходу не давали бы.
– Александр Александрович, вы, что, и вправду расстроились из-за этого недоразумения?
– Как сказать? Я-то не очень расстроился. Мне обидно, понимаешь. Ни за что, ни про что стал…как бы правильно сказать?
– Объектом для насмешек?
– Вот именно.
– Да вы не обращайте на это внимания. Если бы даже вы подали такую заявку на радио, стыдиться не надо. Не следует уподобляться тем людям, которые ничего не понимают и не хотят понимать ни в музыке, ни в живописи, ни в литературе.
– Тоня, а я ведь тоже ничего не понимаю. Помню, однажды, когда в совхозе работал комбайнером – в то время я еще был молодой – намолотил зерна больше всех в области. Меня тогда наградили бесплатной путевкой в Москву. Все чин-чинарем: возят по музеям, кормят в ресторанах. Однажды нас повезли в Большой театр, как сейчас помню, на оперу «Евгений Онегин». Многие, а таких, как я – чемпионов, набралось по Союзу немало, не поехали – остались бухать в гостинице. А я – поехал. Мы же в школе проходили этого самого… «Онегина», поэтому мне было интересно…В общем, сижу я театре и смотрю на сцену. А там, черт знает, что творится.
– Почему вы так говорите? «Евгений Онегин» – прекрасная опера.
– Какая прекрасная? Почему там артисты не могут нормально, по-человечески говорить? Почему все время поют? Как сейчас помню: «Я люблю тебя, Оля». Разве в жизни люди так изъясняются? Вот, говорили бы они, а не пели бы, тогда все было бы ясно. А то, «Я люблю тебя, Оля».
Тоня с нескрываемым любопытством посмотрела на Сансана и снова улыбнулась.
– Александр Александрович, в той опере ария Ленского поется немножко по-другому.
– Может быть…Не спорю. Куда мне с моим образованием?
– Вы не обижайтесь. Образование, чтобы понять искусство, не обязательно. Самое главное, чтобы было вот здесь.
Тоня прижала руки к сердцу.
Сансан снял с гвоздя фуражку.
– Спасибо тебе, Тоня. Хоть немного на сердце стало легче.
– Вам спасибо, что заглянули сюда, а то за целый день только две девочки были здесь. Заходите почаще…пока весенние работы не начались. До свидания.
– До свидания.
Сансан уже дверь хотел было закрыть, но вовремя вспомнил.
– Да, чуть не забыл! Ты не знаешь, где можно послушать, это самое, «Рондо каприччиозо»?
– Я завтра как раз еду в город. Привезу вам диск. У вас дома есть музыкальный центр?
– Какой там центр? Да и на кой лях он мне нужен? Есть только старый магнитофон, такой, на котором катушки с пленками крутят.
– Ничего страшного. Послушаем здесь, в библиотеке.
Глава третья
Наступили горячие весенние дни. Хотя в деревне история с тем самым злополучным концертом понемногу стала забываться, все же без последствий не обошлось. Совершенно неожиданно, как бы в одночасье за Сансаном закрепилось новое прозвище – «Каприччиозо». Это было тем более удивительно, что в деревне к неписанным правилам присвоения прозвищ относились с трепетом и уважением. Если бы кто-нибудь из брюнатовцев захотел бы написать об этом, он накопал бы много интересного. Ну, взять хотя бы Камилова. Фамилия – явно не русская. Оказывается, во всем виноват прадед Сансана. Когда он воевал в первую мировую, его, раненого, спас дагестанец Камил. Вот и изменил в честь него свою фамилию прадед.
С первой мировой войной связано и прозвище «Мадьяр». Рассказывают, на деревенской свадьбе Егор Кулешов, щегловатый парень с черными усами и только что вернувшийся с фронта, вышел в круг и, бросив на землю солдатскую фуражку, сказал: «Эх, вы ¬– темнота! Не умеете плясать! Сейчас я вам покажу настоящую пляску – мадьярский танец!» С тех пор и закрепилось за Кулешовыми прозвище «Мадьяр». Уже четвертое поколение Кулешовых подрастает в деревне, а «Мадьяр» как прилип к ним, так и остался.
Еще более удивительная история случилась с Мишкой Васильевым, живущим напротив Сансана. В конце 50-х годов в средней школе, которая находилась в соседнем селе Атнары, открыли буфет. Не прошло и недели, как его обокрали. Взяли немного, в основном, по мелочи, но милиция тут же приехала и составила протокол. Прошел всего месяц, как снова случилось «ЧП». На сей раз воры взяли все, что смогли унести. А когда, снова подобрав отмычки, буфет обчистили третий раз, в районе встревожились не на шутку. Трудно сказать, чем бы закончилась эта история, если бы не один случай.
Как-то раз, примерно через недели две после кражи, привезли в деревню киноленту – какую, сейчас никто и не помнит. Народ вечером повалил в Дом культуры. Пришли туда, а дверь закрыта. Заведующий ДК суетится, хлопает по карманам, а ключи найти не может – потерял. Сбегали за техничкой, а она уехал к дочери в город и ключи с собой забрала. Люди столпились перед дверью и не знают, что делать: кто-то советует ломом взломать замок, кто-то предлагает снять дубовую дверь с петель. И тут, попросив людей расступиться, вперед пробрался Мишка, который к тому времени только что поступил учиться в профтехучилище. Он наклонился к замку, достал из кармана какой-то блестящий острый предмет, поковырялся в замке и…дверь открылась! А когда сеанс кончился, и люди стали выходить из Дома культуры, на крыльце Мишку уже поджидали милиционеры – видно, кто-то успел позвонить. Они взяли Мишку под руки и повели домой – делать обыск. А потом был суд – Мишке дали два с половиной года. Через полтора года он вернулся, в тюрьме выучившись на сварщика, изменился, перестал не то что воровать, даже пить, а прозвище «Буфетчик» так и остался за ним на всю жизнь. Обиднее всего, оно перешло к его детям и даже и внукам, напоминая им о криминальном прошлом деда.
Накануне очередного ЧП Сансан два дня косил сено у двоюродного брата Коли Ванюшкина, который аккурат на троицу сломал ногу, возле магазина случайно свалившись в траншею, вырытую для прокладки газопровода. Коля, чувствуя свою вину, пытался как-то помочь Сансану: отбивал литовку, прыгал по покосу на одной ноге, опираясь на грабли, изображая ворошение сена, но толку от него было мало, так что вся работа по заготовке сена для коровы, бычка и двух овец семьи Ванюшкиных легла на плечи Сансана и жены Коли – Натальи, и без того сварливой бабы с огромными, как кузнечный мех, отвислыми грудями.
Когда последний навильник сена был закинут на сеновал, Наталья, по инерции продолжая ворчать на мужа, на летней кухне на скорую руку накрыла стол. Сансан, памятуя о своем дежурстве на автозаправочной станции, выпил совсем не много – всего-то две граненных стопочки самогона, чем очень сильно удивил хозяев, но и этого хватило, чтобы он, ближе к полуночи, устроившись в сторожке на жестком топчане, уснул мертвецким сном.
Разбудили его под утро. Когда Сансан протер глаза, увидел перед собой двух милиционеров. Один из них со стуком ударил носком ботинка об ножку топчана.
– Вставай, секьюрити! Проспишь все совхозное добро!
Сансан протер глаза и вскочил на ноги.
– Че, че случилось?
– «Че случилось?», – криво усмехнулся милиционер. – Кража произошла! Вот что случилось.
– Давай, выходи во двор, – подал голос второй милиционер.– Проведем опознание украденного имущества.
Во дворе Сансан увидел «санитарку», к которой была прицеплена тележка с алюминиевой емкостью. Рядом с машиной стояли два напуганных парня и милиционер. Возле ворот Сансан заметил милицейский «уазик».
Один из милиционеров, судя по звездочкам на погонах, старший лейтенант, указал рукой на емкость.
– Эта цистерна ваша?
– Да, наша, – все еще не понимая, что случилось, кивком головы подтвердил Сансан. – Она…это самое… для сбора молока от населения.
– По-ня-тно, – зевнул старший лейтенант. – А ну-ка, орлы, отцепите цистерну! Будем составлять протокол.
Только теперь Сансан понял, что случилось.
– Вы их задержали с емкостью, да? – робким голосом спросил он у старшего лейтенанта.
– Да, – нехотя ответил милиционер. – И то совершенно случайно.
– Мне что-нибудь будет за это?
– Тебе? – Милиционер удивленно уставился на Сансана. – Тебе ничего не будет, разве что от начальства влетит. А вот этих архаровцев накажем на всю катушку. Но нам, по-любому, придется взять у тебя объяснительную.
– Какую еще «объяснительную»? – удивленно заморгал глазами Сансан.
– Расскажешь, почему не выполняешь свои прямые обязанности…Почему допустил кражу вверенного имущества... И наконец, почему спишь на работе.
Понурив голову, вслед за милиционерами Сансан вошел в сторожку. У него на сердце было неспокойно.
Конечно, о краже в Брюнатове стало известно в тот же день. Сансан оправдываться не стал – сразу же признался: да, в ту ночь спал. Может, честность его спасала, а может, еще что-то, но вопреки ожиданиям, директор не выгнал охранника с работы – только пожурил для вида. Правда, механизаторы не упустили случая позубоскалить, но их шуточки были безобидные – вроде «завалился спать с какой-нибудь ядреной бабой, вот и прозевал воров».
Прошло еще две недели. Жизнь продолжалась своим чередом. Сансан по ночам по- прежнему сторожил мехпарк и автозаправочную станцию, а днем, когда был трезвый, хлопотал по дому: чинил изгородь в огороде, перекладывал каменку в бане, укреплял подпорками покосившийся амбар.
ЧП случилось в субботу вечером, когда Сансан был на работе. К тому времени многие машины и тракторы уже заехали в мехпарк, а механизаторы сразу же отправились по домам – попариться в бане.
Сансан достал из сумки пластиковую бутылку с молоком, которое он постоянно брал у бабы Серафимы – одинокой старушки, живущей на соседней улице, кусок плавленого сыра и три бледные сосиски, купленные в местном магазине. Одну сосиску Сансан сразу же отложил в сторону – для Чернушки.
Хотя на улице было душно, в сторожке, построенной из толстых сосновых бревен еще в шестидесятых годах, не чувствовалось изнуряющей жары.
Сторожка не только по внешнему виду, но и по внутреннему убранству напоминала годы расцвета «развитого социализма»: возле окна стоял черно-белый телевизор «Рекорд», как ни странно, исправный; рядом – радиола, похожая на комод; в дальнем углу тарахтел холодильник «Саратов» – тоже исправный.
Сансан, прежде чем приступить к трапезе, включил радиолу, которая раз и навсегда была настроена на волну областного радио.
«Начинаем наш субботний концерт, – зажурчал в динамике приятный женский голос. – Десятого июля исполнилось сорок девять лет одному из передовых механизаторов агрофирмы «Брунятово» Камилову Александру Александровичу. По просьбе именинника передаем его любимое музыкальное произведение: «Увертюра Мендельсона к комедии «Сон в летнюю ночь».
Сансан, как только услышал свою фамилию, вскочил на ноги и выбежал во двор, будто хотел поймать злодея, который так коварно подшутил над ним. Но на дворе было удивительно тихо, только со стороны села доносились мычания коров, которые с пастбищ возвращались домой. Чернушка, радостно виляя хвостом, выскочила из-за конуры, куда еще днем спряталась от палящего солнца, но, видимо, поняв, что с другом творится что-то неладное, обратно поспешила на свое место.
Постояв минуты три, Сансан зашел в домик. Звуки музыки таинственного Мендельсона все еще продолжали литься из динамика старой радиолы, которую давным-давно, когда Сансан был молодым и задорным, по субботним вечерам нещадно эксплуатировали, устраивая танцы в местном Доме культуры.
В ту ночь Сансан почти не спал. Лежа на жестком топчане, положив голову на старую телогрейку и глядя в потолок, он размышлял. Ему стало ясно: кто-то решил над ним подшутить, нет, даже не подшутить, а самым настоящим образом поиздеваться. И это «кто-то» явно не дурак – вишь, как изощренно наносит удар за ударом. Этому мерзавцу (а, может, мерзавке?) мало просто вывести его из себя – он делает все возможное, чтобы выставить Сансана на всеобщее посмешище.
Опасения Сансана полностью оправдались. На следующий день, в воскресенье, в Брюнатове только и говорили про очередное чудачество Сансана. Особенно изголялся Лексей Шумаков, который, несмотря на воскресенье, первым явился в мехпарк. За ним пришли и другие.
– Ну, что, Мендельсон? – весело улыбаясь, первым начал Шумаков. – Как «сон в летнюю ночь»? Сладок, да? Ты…
Однако ему не дали договорить. Каждый старался выразить свое отношение к случившемуся.
– Ты, Санек, просрал цистерну. Так? Та-а-а-к…– Медленно, с удовольствием растягивая слова, в разговор включился Иван Семенович. – А теперь хочешь просрать весь мехпарк?
– Почему? – недоуменно уставился на него Сансан.
– Да потому, что лежишь тут на топчане и слушаешь музыку про летний сон, а в это время у тебя мехпарк растаскивают.
Сансан вскочил на ноги.
– Это вранье! Я музыку не заказывал! Это кто-то подставил меня!
– Семеныч, да он просто выкомаривается! – крикнул Толя Серов. – Мол, вы все – быдло, темнота, а я, вон, какой умный: в музыке разбираюсь!
– Да ну, вас!
Сансан напялил на голову старые кепи и вышел.
Его душила обида.
Глава четвертая
Сансан вышел за ворота мехпарка и остановился. Он не знал, что делать. Можно, конечно, заглянуть в магазин, купить пивка, но время еще было раннее – сельмаг наверняка закрыт. Идти домой? Но что там делать? Скотины нет, картошка окучена, сено скошено и в счет будущих поставок молока отвезено бабе Серафиме.
Ему вдруг захотелось сесть на поваленную старую ветлу, которая лежала возле забора мехпарка, но он пересилил себя и потопал по пыльной дороге в сторону деревни.
Сансану повезло – до самого магазина никто ему навстречу не попал.
Как ни странно, магазин был открыт. И судя по всему, кое-кто уже успел в нем отвариться. И в первую очередь, Колька Мерин, который сидел на деревянной скамейке, приставленной к штакетнику магазина, и тянул из горла бутылки пиво.
Колька Мерин был щупленький мужик лет сорока, успевший отсидеть четыре года за кражу топлива из магистрального нефтепровода. Пока Колька отбывал строк, жена, которая работала в райцентре заведующей столовой и была на полголовы выше мужа, сошлась с приезжим дагестанцем и, оставив шестнадцатилетнего сына на попечение бабушки, уехала с любовником на Север. Вот Колька и остался без семьи. На почве одиночества он и подружился с Сансаном.
Заметив друга, Колька радостно взмахнул рукой.
– Подь сюды, Санек!
Колька протянул бутылку Сансану.
– Будешь?
Сансан сел рядом, без слов взял бутылку и сделал два глотка.
В узких глазах Кольки блеснули лучи надежды.
– Может, вмажем по стопочке водяры? Или, на худой конец, портвейна?
Сансан решительно помотал головой.
– Нет, не хочу.
Сансан передал бутылку Кольке и, взяв в руку прутик, прислоненный к штакетнику, стал молча чертить круги на пыльной траве.
Колька отодвинулся на край скамейки и, прищурив глазки, с сочувствием посмотрел на друга.
– Ты, Санек, не переживай. Всякое в жизни случается.
– Легко сказать: «Не переживай»…Вся деревня смеется. А за что?.. Обидно…Вот ты украл нефть. Можно сказать, преступление совершил… Но ведь никто над тобой не смеется. Украсть, в тюряге отсидеть – в наши дни обыкновенное дело.
Мерин оживился. Появилась надежда раскрутить друга, по крайней мере, на бутылку портвейна.
– Вот именно Санек – обыкновенное дело. А у тебя? Заказываешь по радио какую-то херню, которую ни один нормальный человек не будет слушать.
Сансан поднял голову и с тоской обвел взглядом примагазинную площадь, по которой, поднимая пыль, гонялись друг за другом две собачки.
– И ты, Колька, туда же…Я тебе еще в тот раз, ну, в первый раз, когда передали по радио «Рондо каприччиозо», говорил, что я не заказывал эту музыку. И на сей раз не заказывал!
Колька примирительно протянул руку.
– Ну, ладно, Санек…Не обижайся…Если даже и заказал, че тут такого? Только вот музыка…
– А что музыка? Я в тот раз специально сходил к библиотекарше Тоне, чтобы послушать ту музыку. В первый раз ничего не понял…Не понравилась. А потом еще три раза прослушал. Ничего, слушать можно…А вот вчерашнюю не очень слушал.
Колька выпил пиво и, с сожалением посмотрев на пустую бутылку, бросил ее в сторону оврага, который из-за эрозии вплотную подступил к магазину.
– И правильно сделал. А я, вот, слушал. Херня какая-то…Ты в следующий раз закажи что-нибудь попонятнее, например, эту… «Напилась я пьяна» или, на худой конец, «Варяг».
Сансан в сердцах хлопнул ладонью по колену.
– Что ты заладил одно и то же?! Я же тебе русским языком сказал: «Никакой музыки я не заказывал!» Тебе понятно!?
Мерин испуганно захлопал рыжими ресницами.
– Ты че так разпсиховался? Я же ничего.. от чистого сердца…Подумаешь, заказал музыку. Каждый имеет на это право. Че тут обижаться?
Сансан вскочил на ноги.
– Да ну, тебя! Все вы такие…темные и непонятливые! Живете здесь, словно…в дыре.
Мерин окончательно понял: не видеть ему сегодня выпивки. А потому тоже не на шутку разозлился.
– А сам-то! Прежде чем о других говорить, на себя посмотри! Кто ты такой?! Босяк! У меня хоть сын есть, а у тебя кто есть? Интеллигент…некондиционный! Деревню культуре научить вздумал!.. Миндельсон, понимаешь!..Да у тебя уже крыша поехала! А еще пытаешься библиотекаршу охмурить. Да она на тебя и не посмотрит. Нужна ты ему!..Сначала научись сопли вытирать. Кавалер хренов!..
Но Сансан его уже не слушал – размашистым шагом, поджав губы и напряженно нахмурив кустистые брови, он шел домой, где его кроме кошки Зины никто не ждал.
Не только Мерин, но и многие в деревне заметили: Сансан слишком зачастил в библиотеку. Хотя понятие «слишком часто» было лишь относительным. После первого раза Сансан заглянул в библиотеку всего три раза. Тем не менее брюнатовцы это восприняли как аномальное явление. Вот если бы он с утра до вечера торчал бы с мужиками возле магазина и лакал бы пиво или даже водку, это еще можно было бы понять, но, чтобы, взрослый мужик, да еще бывший механизатор, по два-три часа просиживал в библиотеке! Нет, тут что-то не так…Ненормально все это…
Сансан и сам понимал, что его тяга к книгам, вдруг пробудившаяся в нем, не ко времени (лето же!), и у людей может вызвать подозрение, но он старался отогнать от себя эти мысли, находя для себя одно оправдание за другим. И вправду, что тут такого, если он в месяц раза-два заглянет в библиотеку. Что тут такого? Вон, Игорь Сергеевич, оставивший в городе семью, почти каждый вечер заезжает к Светлане Ивановне, местной фельдшерице и ничего – все понимающе улыбаются. Почему такой перекос произошел в умах брюнатовцев? Непонятно…А ведь Сансан всегда по делу приходил в библиотеку. Первый раз – понятно: хотел выяснить про «Рондо каприччиозо». А второй раз…
Второй раз Сансана позвала сама Антонина, с которой после сильного ливня, прошедшего накануне, он случайно встретился на улице.
– Как дела, Антонина? – просто так, не зная, что сказать, спросил Сансан. Он ожидал, что Антонина отделается таким же дежурным ответом, но получилось по-другому.
– Плохо, – тихо промолвила библиотекарь. – Вчера ветром с крыши шифер сорвало, много книг промокло. Надо бы срочно крышу починить. Ходила к Игорю Сергеевичу, а он говорит, что свободных рабочих нет. Звонила в райотдел культуры, а у них нет ни денег, ни рабочих. Говорят: обращайтесь к руководству агрофирмы. Что делать, ума не приложу. Я даже два листа шифера нашла, одолжила у Ступина.
– М-да, – почесал за ухом Сансан. – Крышу, конечно, надо чинить. Не ровен час, дождь обратно может пойти – вишь, на западе как темнеет.
– Да и я о том же! – заметно оживилась Антонина. – Может, вы как-нибудь поможете, Александр Александрович. Не беспокойтесь, я заплачу.
Сансан замялся.
– Да тут дело не в деньгах…Помощник нужен. Может, Кольку Мерина пригласить…пока не успел напиться?
– Меринова? – Антонина испуганно съежилась. – Нет, не надо.
– Почему?
Антонина опустила глаза.
– Он смотрит на меня, так, будто хочет…раздеть. Лучше я сама буду вам помогать.
– Хорошо, – охотно согласился Сансан, – пусть будет так.
Почти полдня они чинили крышу библиотеки. Было тепло, но не жарко. Ветер раздувал тонкую кофту Антонины, то ли дело оголяя белое, туго налитое крепкое тело. Сансан сверху принимал лист шифера, а Антонина, стоя на нижних перекладинах лестницы, толкала его вверх. Иногда воротник кофты съезжала вбок и тогда Сансан в ее глубине, высвеченную сквозь тонкую голубую ткань лучами солнца, видел ложбинку между маленькими грудями. Зато все, что ниже талии, было мощными и сильным. А еще видел Сансан золотистый нежный пушок над верхней губой Антонины, когда, лежа на крыше на боку, она придерживала лист шифера. Золотился пушок под лучами солнца и возле ушей, тонким бархатом опускаясь к скулам. Было очень хорошо!
Вечером Сансан пошел к Кольке Мерину. Как ни странно, кореш был трезвый.
– У тебя видеомагнитофон до сих пор дома? – спросил Сансан.
– Видак? Да, вон стоит, – самодовольно улыбнулся Колька. – Сын оставил. Говорит, теперь никто видак не смотрит. А на кой хрен он тебе нужен? У тебя же телевизор есть.
– Да так, – уклончиво пожал плечами Сансан. – Сериалы до смерти надоели. На всех каналах почти одно и то же: убийства и мордобой. А мне хочется посмотреть что-нибудь эдакое…душещипательное.
Мерин долго не отводил от Сансана взгляд. Затем встал и понимающе усмехнулся.
– Можешь забрать его. А вот тебе и кассета.
– Что за кассета?
– «Красная шапочка и серый волк».
Сансан отодвинул руку Мерина.
– Нет, я сказку смотреть не хочу.
Мерин, продолжая излучать самодовольство, все же положил в полиэтиленовый пакет кассету.
– Ты сначала включи видак, а потом решай: смотреть дальше или не смотреть.
Мерин подошел к буфету и взял с полки искалеченный, почти выжатый тюбик какого-то крема.
– Вот, возьми еще детский крем.
– Зачем?
– Возьми, возьми…Пригодится. Сам увидишь. Еще спасибо скажешь.
После второго случая Сансан решил во что бы то ни стало вычислить мерзавца, который так изощренно издевается над ним.
Он рассуждал так.
Этот подлец, безусловно, его хорошо знает. Даже знает, что он проспал цистерну во время ночного дежурства в мехпарке. Значит, этот «кто-то» из местных. Но кто? Наверное тот, кого когда-то обидел Сансан и кто затаил на него обиду. Но кого же так сильно мог обидеть Сансан?
Первой под подозрение попала семидесятилетняя тетя Дуня, или, по паспорту, Евдокия Матвеевна Сумина.
…Саня Камилов, вернувшись тогда из армии, устроился на работу в мехлесхоз трактористом. Зимой он на «дэтешке» вывозил лес, а летом пересаживался на колесный трактор.
Однажды его вызвал директор и дал задание.
– Саня, возьми четырех рабочих и, давай, начинай валить сосну в тридцать девятом квартале. Лесник Владимиров – ты его знаешь – покажет тебе, какие деревья надо будет спилить. Всего сорок кубов надо будет заготовить. Ты будешь за старшего.
– А куда вывозить лес?
– Сразу же повезешь в свою деревню, в Брюнатово, к Суминым. Знаешь их?
– А к каким Суминым? У нас их много.
– Ну, к Евдокии Матвеевне.
– Которая в райкоме партии работает?
– Ну, да. Только особо не распространяйся. Сам знаешь, лес не всем выписывают.
– Хорошо, – кивнул головой Саня Камилов. – Сделаю, как надо.
Саня, конечно, сделал все, как надо. Кроме одной мелочи.
Когда он перевозил лес, навстречу попался ЗИЛ с прицепом. За ним следовал автокран. За рулем ЗИЛ-а оказался Ваня Переверзев из соседнего района, с которым Саня служил в одной роте. Остановились, поболтали о том о сем. И вдруг Ваня говорит:
– Слушай, Санек, продай три толстомера. Я только что женился, решил дом строить. Как раз трех толстомеров не хватает. У тебя же никто их не считал?
– Считал.
– Кто?
– Лесник Владимиров.
– Витя? – обрадовался Ваня. – Так он же мой зять! На моей сестре женат. Я с ним договорюсь. Ну, как?
– Даже не заню…Неудобно как-то.
Ваня сильно хлопнул его по плечу.
– Да ты не бойся! Все будет нормально! Не будут же у тебя хозяева кубометры считать. Исчезновение этих трех бревен никто не заметит. А если и заметят, скажи: «Ничего не знаю. Сколько нагрузили, столько и привез". Ну, что? По рукам?
Тут же ударили по рукам и за какие-то полчаса три бревна перекинули с тракторных саней на прицеп. Нехорошо, конечно, получилось, но что поделаешь – надо же выручить друга, с которым два года спали в одной казарме.
Пропажу бревен обнаружили только пять месяцев спустя, когда их повезли на пилораму для брускования.
Муж Евдокии Матвеевны, директор райкомхоза, сразу же было напустился на Саню, но тот лишь пожал плечами, дескать, я ничего не знаю: сколько нагрузили, столько и привез.
Никто, Саню Камилова, кончено, обвинять не стал, а со временем про этот случай и вовсе позабыли. Но Сансан-то не забыл! А может, и Евдокия Матвеевна не забыла? Старушка она – грамотная, до второго секретаря райкома партии дослужилась, значит, и в музыке разбирается. Что ей стоит позвонить сыну в город и сказать: «Сходи-ка ты, Игорек, на радио, и закажи для Камилова такую музыку»?
Сансан вытащил из комода чистую рубашку с короткими рукавами, выгладил ее и надел поверх майки. Потом утюгом навел стрелки на брюках и щеткой почистил ботинки. Выйдя из дома, он еще раз посмотрел на себя в осколок зеркала, который был прикреплен к рукомойнику, прибитому к стене веранды, и довольный результатом визуального осмотра своей персоны, вышел на улицу.
Евдокия Матвеевна оказалась дома. Она, услышав звонок, открыла дверь калитки и застыла в изумлении с открытым ртом.
– Здравствуйте, Евдокия Матвеевна, – сказал Сансан.
– Здравствуй, Саня, – тихим голосом поздоровалась старушка. – Проходи в дом.
Сансан снял с головы кепи и стал вертеть ее в руках.
– Да я ненадолго, Евдокия Матвеевна.
Старушка решительно взяла его за руку.
– Нет, нет, Саня! Раз пришел, давай, зайдем в дом.
Сансан впервые оказался в доме Суминых. Он даже не подозревал, что дом изнутри может выглядеть даже больше, чем снаружи.
– Хорошо тут у вас! – с завистью вздохнул Сансан, оглядывая просторную горницу. – Прохладно…потолки высокие, воздуха много. И бревна-то хорошо сохранились, будто только что выструганы.
Лицо хозяйки расплылось в улыбке.
– Да что и говорить – дом хорош! Сын все зовет в город, а я отказываюсь: ну, не могу жить я в бетонной коробке – воздуха не хватает. Поживу там полмесяца и сразу же начинаю болеть. Приезжаю сюда и хворь как рукой снимает. Дерево есть дерево, оно силы придает. Но ты, давай, пройди вперед, садись за стол. У меня еще с юбилея кое-что осталось.
– Нет-нет, Евдокия Матвеевна, я пить не буду. И кушать не хочу. Не утруждайте себя лишними хлопотами.
Евдокия Матвеевна, склонив набок седую голову, недоверчиво посмотрела на гостя.
– А что случилось? Не заболел ли? А то ведь раньше, как помнится, не отказывался от рюмки.
– Много что было раньше. Надо же когда-то задуматься о жизни.
Евдокия Матвеевна подошла совсем близко к Сансану и, вытянув сухонькую шею, взглянула в глаза Сансану.
– Ну-ка, ну-ка, это что-то новое. Давненько я таких речей не слыхала. Даже чудно! Что с тобой, Санек? Беда стряслась?
– У меня все нормально, Евдокия Матвеевна. Честное слово…Я пришел к вам, собственно говоря, вот по какому поводу…Даже не знаю, как начать.
Старушка придвинула стул и села напротив Сансана.
– А ты набери в легкие как можно больше воздуха, затем выдохни и начни. Вот так…
Евдокия Матвеевна, закатив глаза, глубоко вздохнула. Вздохнул и гость.
– Помните, Евдокия Матвеевна, лет двадцать пять назад, когда вы задумали строить этот дом, я вам на тракторе лес привез?
Хозяйка дома радостно закивала головой.
– Так вот, я тогда вас обманул.
– Как обманул?
– По дороге я сплавил своему другу три бревна. Он очень просил тогда – дом строил...Денег я от него, конечно, не получил, но…
Евдокия Матвеевна обхватила ладонью лоб и облокотилась об стол.
– Фу, а я-то думала: беда случилась. Три бревна…Боже мой, и ты за это переживал всю жизнь? Вот что значит идеологическая работа, которую мы вели. Ее результаты до сих пор сказываются. Да, просто поразительно!
По тону голоса Евдокии Матвеевны нельзя было разобрать: сердится она или просто смеется. Сансан совсем растерялся и нетерпеливо заерзал на стуле.
Вдруг старушке резко подняла голову и с прищуром, словно с трудом вспоминая что-то, посмотрела на Сансана.
– Погоди-ка, Камилов…Ты, кажется, даже членом партии был.
– Кандидатом в члены партии, – поправил ее Сансан, сильно удивившись острой памяти старушки.
– А почему в партию не вступил?
– Не приняли…
– По какой причине?
Сансан почесал затылок.
– Тогда вот какое дело случилось…
Хозяйка дома решительно встала с места, подошла к резному деревянному буфету и достала початую бутылку коньяка.
– Ладно, как-нибудь потом расскажешь, хотя я, кажется, начинаю что-то припоминать. Ну, ладно…Не к спеху. Лучше, давай, выпьем за твое возрождение, короче говоря, за реальный продукт политико-воспитательной работы нашей партии.
Дома Сансан положил перед собой на стол ученическую тетрадь. На первой ее странице была написана всего одна фамилия «Сумина Евдокия Матвеевна». После недолгих раздумий Сансан взял ручку и решительно зачеркнул ее. Двумя строчками ниже красивым каллиграфическим почерком вывел другую фамилию: «Бердников Василий Васильевич».
Действительно, Саня Камилов был кандидатом в члены КПСС. Написать заявление его тогда уговорил директор мехлесхоза, пообещав в случае вступления в партию выделить новый трактор. Хотя Сане рулить трактором не очень-то нравилось, тем не менее он поддался на уговоры. Но недолго он ходил в трактористах, потому что его заприметил председатель райисполкома Бердников и пригласил поработать на райисполкомовской «Волге» водителем.
Новая работа ему нравилась: возить предрайисполкома на белой «Волге» – не лес трелевать на старом тракторе, но однажды случалась неприятная история.
Как-то зимой к Бердникову из областного центра приехало трое гостей на новенькой черной «Волге», которую от посторонних глаз моментально загнали в райисполкомовский гараж.
Бердников сразу же вызвал к себе Саню. Когда он зашел в кабинет предрайисполкома, на столе уже стояла бутылка «Арарата». Все гости были одеты в свитера и теплые зимние сапоги на мягкой толстой подошве.
– Вот что, Саша, – медленно растягивая слова, промолвил Бердников. – Съезди к рыбинспектору Карасеву и скажи, что наступил час «икс». Пусть срочно выезжает на Унгу. Ты все понял?
Саня с готовностью кивнул головой.
– Потом поставишь «Волгу» в гараж и пересядешь на «уазик». На нем мы поедем на Унгу.
– Какой «уазик»? – не понял Саня. – Управления сельского хозяйства?
– Нет, – недовольно сморщил лоб Бердников. – Частный. Мы поедем на личном «уазике».
Бердников нетерпеливо помахал ладонью.
– Давай, давай, иди! Чтобы одна нога была здесь, а другая там!
На Унгу выехали только к обеду. Бердников сел на переднее сиденье, а гости разместились на заднем. Они, успевшие выпить по пару рюмок, весело болтали и азартно смеялись, услышав свежий анекдот.
Еще с высокого берега Саня заметил на заснеженном льду реки большие алые пятна крови.
– Это что? – с любопытством спросил один из гостей. – Кровь стерлядок?
– Так точно! – с готовностью ответил Бердников.
– Неужели здесь так много стерляди? – удивился второй гость.
– Бывают ямы, набитые рыбой от дна до самого верха, – пояснил Бердников. – Здесь уникальное место. Таких мест в области больше нет. Впрочем, сами скоро все увидите.
– Поскорее бы! – протер руки третий гость. – Прямо не терпится!
На реке их уже поджидал Карасев. На берегу на самом видном месте стоял его латанный-перелатанный служебный «уазик».
Саня по дороге, укатанной многочисленными машинами браконьеров, подрулил прямо к ямам.
Бердников открыл дверцу кабины и тяжело ступил на лед.
– Ну, как Карасев? Все в порядке?
– Все в порядке! – бодро вскинул к шапке руку рыбинспектор. – Посторонних всех разогнал, так что смело можем багрить. Ямы уже готовы.
Карасев достал из «уазика» два багра с остро заточенными зубьями.
Вскоре весь лед вокруг ям стал красным от крови рыб. Они, израненные, с вываливающимися внутренностями, беспомощно бились узкими головками и хвостами об лед. Их было столько, что даже в два больших мешка не уместились, и часть улова пришлось бросить прямо на пол багажника.
Удачный улов отметили тут же, прямо на речке. Даже Карасев, которого довольный Бердников по-приятельски хлопал по спине, опрокинул в рот одну стопку коньяка.
Тронулись разом: впереди – Саня с уловом и с гостями, сзади Карасев на своем «уазике». Как только поднялись на берег и проехали километра полтора, один из гостей, судя по всему самый важный, сзади положил руку на плечо Сани.
– Служивый, останови-ка свой лимузин.
Бердников недоуменно повернул голову назад.
– Что-то не так, Алексей Дмитриевич?
– Все нормально, Василий Васильч. Однако не мешало бы предпринять какие-то меры предосторожности.
Бердников обиженно выпятил нижнюю губу.
– Да кто здесь, в моем районе, может нам испортить праздник? Зря вы волнуетесь, Алексей Дмитриевич.
– Бережного бог бережет, дорогой Василий Васильч. У нас есть такое понятие: «грязная машина». Это, когда в машину подкладывают наркоту, а потом задерживают ее. В данном случае, машина тоже грязная. Поэтому я предлагаю всем четверым пересесть в «уазик» рыбинспекции…Так, на всякий случай.
Когда все вышли из машины и направились к «уазику» Карасева, Саня открыл дверцу и крикнул:
– Василий Васильч, а мне что делать?
Бердников обернулся назад.
– Как что делать? Ехать!
Когда проехали деревню Питиркино, впереди на длинном спуске Саня заметил две машины, судя по всему «санитарку» и «Волгу». Он резко нажал на педаль тормоза и выскочил из «уазика».
– Василий Васильч, – выпалил он, подбежав к другой машине. – Там, впереди, навстречу едут две машины. Одна из них вроде «Волга».
– «Волга»? – Бердников недоуменно пожал плечами . – Откуда она здесь взялась? А ты не ошибся?
– Нет, Василий Васильч.
– Может, повернем обратно? – спросил предрайисполкома, обращаясь к Алексею Дмитриевичу.
– Нет, уже поздно, – ответил гость, пристав на пороге кабины и пристально вглядываясь в заснеженную даль. – Да и не повернем мы на такой узкой дороге.
Бердников достал носовой платок и вытер испарину со лба.
– Вот что, Саша. Если – что, ты нас не знаешь. Все бери на себя. Не бойся: я тебя вытащу. А потом вознагражу. Все будет нормально. Это, наверное, браконьеры. Поехали!
Бердников ошибся: это были не браконьеры, а инспекторы из Волжской рыбной инспекции из Нижнего Новгорода в сопровождении милиционеров, которые проводили рейд против браконьеров. Они сразу же остановили машину Сани и стали осматривать ее. Через три минуты подъехал второй «уазик».
Саню проверяющие тут же повели в «санитарку», оборудованную рацией. Через боковое окошко он заметил, как Алексей Дмитриевич достал из нагрудного кармана красное удостоверение и, показывая рукой на «уазик» Сани, начал что-то с жаром объяснять.
Бердников стоял рядом и в знак согласия энергично кивал головой. Через минут десять «уазик», вспаривая бампером снежный наст, объехал по целине машины и скрылся за поворотом.
Потом был суд. Судили Саню дважды: за браконьерство и за угон автотранспортного средства, потому что хозяин «уазика», боясь конфискации машины, заявил, что ее у него угнали. На суде Саня, убедившись, что его никто не собирается спасать, все рассказал по-честному, но было уже поздно – в общей сложности ему дали полтора года колонии-поселении.
Вернувшись из заключения, Саня узнал, что Бердников уже не работает председателем райисполкома. Он также узнал, что бывший его шеф обзавелся новым «жигуленком». Но недолго радовала машина хозяина – однажды средь бела дня машина загорелась. От нее остался только куча железа. Саня был уверен, что Бердников догадался, кто это сделал, а потому испытывал сильное внутреннее удовлетворение.
Итак, Бердников…Сколько же ему лет сейчас? Пожалуй, будет семьдесят или даже больше. Неужели такой старик, всю жизнь командовавший людьми, способен на какую-то пакость? Вряд ли…Хотя, кто его знает?..Нет, если бы Бердников задумал отомстить ему, придумал бы что-то другое, более грубое. Да и откуда ему знать о существовании каких-то Камиля Сен-Санса и Мендельсона, будь они трижды выдающимися? Но, с другой стороны, он сам может и не знать, но его дочь должна знать – не зря же Бердников хвастался, что учится в институте культуры. Но откуда Бердникову стало известно про кражу цистерны, ведь он в райцентре живет? Нет, тут какая-то неувязка получается. Впрочем, он мог услышать про кражу от кого-то, поди, у него, наверное, старые связи остались и в милиции. Бердников…Бердников…
Сансан поставил напротив фамилии Бердникова большой вопросительный знак и взглянул на часы – пора идти на дежурство.
Глава пятая
Ночью Сансану не спалось. Он вышел во двор мехпарка и сел на деревянную скамейку без спинки.
Солнце уже село за дальними угорами, возвышавшимися за Сурой. Было необыкновенно тихо. Даже Чернушка, которая улеглась возле ног хозяина, казалось, была полностью охвачена этой тишиной.
Неожиданно Чернушка приподняла голову и, навострив уши, настороженно стала вглядываться в темноту.
– Сиди, не рыпайся, – ласково потрепал ее по холке Сансан. – Это, наверное, крыса или мышь.
Собака присела на задние лапы и преданно взглянула на хозяина.
– Хорошо тебе, – вслух сказал Сансан. – Ни о чем не думаешь, не переживаешь...не то, что я. Хотя, казалось бы, чего переживать-то. Другой на моем месте и ухом не повел бы. А я, вот, не могу…не получается. Вот так, подружка…Все думаю и думаю. Скоро, наверное, свихнусь. Сначала мне захотелось вычислить этого злодея. Составил список, кого я мог обидеть. Хотя какой это список? Всего две фамилии. Вот я сейчас сижу и у меня в голове полная каша. Нет, не виляй хвостом. Я не про ту кашу говорю, которую ты имеешь в виду. Я совсем о другом – о своем. Я, вот, думаю: неужели я за свою жизнь обидел только двух человек? Конечно, это не так…Все дело в том, подруга моя бессловесная, что понимать под обидой. Не понимаешь? Ну, вот, к примеру, Бердников. Я его обидел? Конечно, обидел – машину сжег. Но, с другой стороны, я…Фу, перестань лизать меня! Так вот…О чем я? Ах, да!..Но, с другой стороны, я же восстановил справедливость...Самосуд совершил. Вопрос: должен ли я переживать из-за этого? Нет, угрызения совести я не чувствую, хотя уничтожил добра на сотни тысяч рублей. Тут дело, понимаешь, не в сумме. Иногда человека можно обидеть даже одним взглядом. Ведь даже ты, бессловесное существо, с полуслова… то есть, прости, с полувзгляда меня понимаешь. А человек?..
Чернушка, словно старясь успокоить хозяина, снова попыталась лизнуть его щеку, но Сансан решительно отодвинул ее.
– Ну, хватит, лизать меня! Твое дело сегодня – слушать меня. Поняла?..Ну, и отлично. Тогда слушай…Так…О чем я? Тьфу, опять забыл – видно, старею. Ах, да!..Вспомнил. Я же про обиду хотел рассказать, про то, как ее измерить. Да…
…Было это, как сейчас помню, под Новый год. Я тогда только что вернулся из армии. В ДК были танцы. Я тоже пошел. Стоим мы с пацанами и болтаем о том, о сем. Конечно, перед танцами…того…самогоночки немного дернули. Немного я выпил, всего две стопочки…как сегодня... Я тогда видный был. Стройный…хотя я и сегодня стройный. Видишь, пуза нисколько нету. Чуб свой я тогда специально начесывал, чтобы еще пышнее казался. В общем, парень я, тебе без хвастовства скажу, был что надо. К тому же на гармошке умел играть. Это тоже большой плюс. Ну, значит, мы стоим. А до этого уже станцевали пару раз. И вот объявляют…как это?..дамский?.. нет…а, вспомнил!..белый вальс. Я искоса стал поглядывать на Аньку Строганову. Ты знаешь, приглянулась она мне. Стою, жду…Она тоже украдкой посматривает на меня. И вдруг, пройдя через весь зал, ко мне подходит, знаешь кто? Серафима из Верхней улицы: невзрачная такая, вся конопатая. Подходит и протягивает мне руку. Я, ты можешь себе представить? отказался выйти с ней на танец. И она со стыда сразу же убежала домой. Я тогда особо не переживал из-за этого. Подумаешь, отказался станцевать с девушкой! А теперь этот случай у меня не выходит из головы. Как же я ее обидел! Ох, каким дураком я был тогда! Вот такие дела, Чернушечка…Где эта Серафима теперь, я не знаю. Сразу после этого она уехала к сестре в Караганду. И больше не приезжала в деревню. Я думаю: могла ли она, вспомнив старое, устроить мне подлянку? Не знаю…Наверное, могла. Если бы она это сделала, я бы нисколько на нее не обиделся…Имеет полное право.
А еще, Чернушка, у меня такой случай был. Ох, и как не хочется мне об этом вспоминать! Но что поделаешь, память – не фильтр, не отсеивает неприятные воспоминания.
…Я, после отсидки в колонии, снова пошел устраиваться на работу в мехлесхоз. Директор, царствие ему небесное, меня принял без слов. Но, так как свободных тракторов и автомашины не было, временно меня назначили лесником. Лесник, я тебе скажу, в наших краях в то время считался важной фигурой. Сено, дрова, деловой лес – все было в его руках. Даже коров без разрешения нельзя было пасти в лесу. Это сейчас под корень низвели лесников, оттого и беды всякие: то пожары, то вредители…А тогда лесники за порядком в лесу, ох, как следили! Ну, я немного отвлекся…
Так вот…Однажды ко мне в кордон приходит Шашкаров из Ветровки. Его сейчас нет в живых. Неплохой человек был... Пусть земля будет ему пухом. Так вот, приходит он и показывает мне бумажку, то есть ордер на деловой лес. Мы пошли с ним в лес и я указал ему квартал, где разрешалось пилить деревья. Через три дня я заглянул в тот квартал. Они – сам Шашкаров и еще три мужика – как раз обедали. На пне стояла банка самогона. Как положено, выпили, закусили. И тут Шашкаров мне говорит: «Александр Александрович, уж больно мне лес плохой достался. Может, ты разрешишь хотя бы кубов десять заготовить в соседнем квартале? Ты не беспокойся, я тебя не обижу». Я только махнул рукой: дескать, давай, вали. А потом, спустя десять дней, была проверка. Саморубку, конечно, обнаружили. Меня вызвали на ковер к директору. Я, само собой, ни в чем не признался, всю вину свалил на Шашкарова. Я еще тогда чувствовал: подло все это, подло свою вину перекладывать на других! Но в то время я сильно испугался: только что вернулся из колонии, а тут еще одно преступление. Понимаешь, я думал, что меня снова посадят. Да…Ох, как я тогда испугался!..Переживал ли я тогда? Честно скажу: не очень. Я себя оправдывал так: если бы признался, что по моему разрешению срубили деревья, меня посадили бы, а Шашкаров отделался всего лишь штрафом. А теперь, Чернушина, я рассуждаю совсем по-другому. Большую подлость я тогда совершил…И оттого теперь у меня все нутро корежит. Вот такие дела, подружка ты моя ночная…
Да, подружка…Кстати, была у меня одна подружка. Еще до армии. Я что-то про нее совсем забыл. Странно…Она стала моей первой женщиной. Мы с ней на сеновале…того, аккурат, перед армией. Любил ли я ее? Конечно, нет…Просто у нас в деревне принято в армию уходить мужчиной. А она была ничем не примечательной. Я время на красавиц тратить не стал, знал, что они мне дадут от ворот поворот. Вот и подвалил к Маше. И она безропотно пошла со мной на сеновал. Потом написала письмо, но я не ответил, а вторую ксиву даже не стал читать. Потом мама написала, что она тоже уехала из деревни. Где она сейчас, тоже не знаю. Да и зачем мне это знать? Встретились – переспали – разошлись… Погоди, погоди! Могла ли она это сделать? Вопрос трудный…Наверное, могла. Имела полное право…Но , с другой стороны, откуда она могла знать про Камиля Сен Санса и Мендельсона? Нет, тут что-то не то, концы с концами не сходятся. А, впрочем…Ей мог же кто-то посоветовать, дескать, он тебя обидел? Обидел! Так, давай, ему отомстим! А женская месть, я тебе скажу, ох, какая коварная штука, особенно, если это – месть отвергнутой женщины. Это у вас, у собак, полная аморальщина: кому хочешь, тому и хвост подставляешь. У нас, у людей, не так…Вернее, раньше было не так. О тепершних временах я не говорю. Сейчас и у нас полный бардак. Но тогда! Тогда было по-другому… Все-таки почему же Маша уехала из деревни? Я не знаю…Надо бы найти ее, попросить прощения, так сказать…Завтра поеду в райцентр, разыщу ее сестру. Она наверняка знает, где сейчас проживает Маша. Если далеко, письмо напишу, так сказать покаянное, а если недалеко, в городе, съезжу…А почему бы нет? Конечно, съезжу, обязательно съезжу!.. А заодно загляну в радио, вызнаю, кто мне злые козни устраивает…Ну, хватит, пожалуй…Что-то я сегодня слишком…того….раз…разиспереживался. Иди спать…я тоже немного покемарю.
Глава шестая
В начале сентября зачастили дожди, и полевые работы прекратились. Поэтому Иван Семеныч без привычных ворчаний Камилову дал трехдневный отгул – даже без заявления и обращения к директору.
Ради поездки в город Сансан приоделся: купил в райцентре серый уцененный костюм и черные ботинки – тоже уцененные. Ботинки были ничего, смотрелись хорошо, но немного жали. Поэтому Сансан, как только занял место в автобусе, сразу же развязал шнурки. Ему надо было поразмыслить, хорошо поразмыслить, и он не хотел, чтобы его что-то отвлекало от дум, непростых, а, порой, и неприятных.
Новость, которую сообщила сестра Маши, Сансана просто огорошила. Оказывается, ровно через девять месяцев, как только его забрали в армию, девушка, которую он затащил на сеновал, родила девочку Олю. Но и это еще не все. Оля вышла замуж и у нее появилась дочка, которой в октябре исполнится восемь лет. «Так что, Александр Александрыч, – то ли с иронией, то ли всерьез сказала сестра Маши, – ты давно уже дед». «А она, точно, от меня родила? Может?..» – едва придя в себя, спросил Сансан. «Ничего «не может»! – резко оборвала его сестра Маши. – Если мне не веришь, съезди в город. Вот тебе адрес твоей дочери. Как глянешь на нее, сразу поймешь, кто ее отец». «А Маша где?» «Маша?..Маша умерла. Еще семь лет назад. Рак…»
По адресу, указанному на листке бумаги, значилось девятиэтажное общежитие, сложенное из силикатного кирпича. Рядом возвышались еще три таких же серых здания. Между ними втиснулся продуктовый магазин, на ступеньках которого три пьяных мужика, обильно рассыпая вокруг матерные слова, о чем-то оживленно спорили.
Сансан вошел в подъезд, стены которого обильно были исписаны то ли чернилами, то ли красками. «Зачем портить дом? – недовольно сморщил лоб Сансан. – Ведь сами же проживают».
Сансан, внимательно вглядываясь в номера квартир, поднялся на четвертый этаж. Справа он увидел железную дверь, выкрашенную в голубой цвет. Отыскав нужный номер, Сансан сделал глубокий вдох и нажал на кнопку. Сердце, то ли от пешего подъема, то ли от волнения, бешено колотилось, а руки дрожали. Однако на звонок никто не откликнулся.
Сансан еще раз надавил на кнопку, но на лестничную площадку снова никто не вышел. Тогда он позвонил в соседнюю квартиру. Кто-то шаркающей походкой, покашливая, подошел к двери.
– Кто там?– раздался мужской голос из-за двери.
– Вы не знаете, когда придут из семьдесят восьмой квартиры?
– А зачем вам это?
– Я – отец Оли. Приехал из деревни.
– А-а…Ольга, скорее всего, на работе, а Соня скоро должна придти из школы.
– Спасибо.
Сансан спустился вниз и вышел на улицу. Он хотел присесть на скамейку, стоявшую возле входа, но снова пошел дождь и ему пришлось укрыться под железобетонным козырьком подъезда.
Простояв около получаса, Сансан направился к магазину. Из всей шумной компании остался только один мужик, который, тупо глядя вдаль, сидел на мокрых ступеньках магазина.
Услышав шаги, он поднял голову.
– Д-д-друг, дай закурить.
– Я не курю, – брезгливо скривил рот Сансан и открыл дверь магазина.
Он разыскал кондитерский отдел и после недолгого, но мучительного колебания, выбрал конфеты «Болетто» – уж больно коробка понравилась.
Чтобы не намочить конфеты, сунул покупку в полиэтиленовый пакет и снова занял свое место у подъезда.
На сей раз долго стоять ему не пришлось.
Вдруг неожиданно из-за угла показалась девочка в красной куртке со школьным ранцем за спиной. Она стала подниматься по ступенькам подъезда.
– Девочка, ты здесь живешь? – спросил Сансан.
Школьница остановилась и недоверчиво уставилась на него.
– Да.
– Ты знаешь Соню из семьдесят восьмой квартиры?
Девочка сделала шаг в сторону и внимательно посмотрела на Сансана.
– Соня – это я. А вы кто будете?
Сансан присел на корточки и хрипло выдавил из себя.
– Я…я – твой дедушка.
Глаза у девочки широко раскрылись.
– Дедушка?!
– Да…дедушка.
Девочка покачала головой и, нараспев, растягивая слова, сказала:
- У меня дедушки не-е-ет. Бабушка есть. Папина мама…Но она в Челябинске живет. Это далеко отсюда.
Сансан привстал и суетливо достал из пакета коробку конфет.
– Вот тебе подарок…от дедушки.
Соня испуганно подняла руки и отступила еще один шаг назад, чуть не свалившись со ступенек.
– Нет, нет!..
– Почему не берешь? Ты не любишь конфеты?
Соня опустила взгляд.
– Люблю. Но мама ничего не велит брать от чужих людей.
Сансан спустился со ступенек и снова присел на корточки перед девочкой.
– Но я же не чужой…
Девочка поджала губы и исподлобья бросила быстрый взгляд на Сансана.
– Все равно я не буду брать у вас конфеты.
Оба замолчали. Сансан стоял с коробкой конфет и не знал, что с ней делать. Соня тоже смотрела на коробку – видно, девочка боролось с искушением.
Вдруг она из кармана куртки достала трубку мобильного телефона и, разыскав нужный номер, поднесла ее к уху.
– Мама, тут у нашего подъезда стоит какой-то дядька и говорит, что он мой дед… Чего?..Хорошо, мама.
Соня прикрыла трубку ладонью.
– Мама спрашивает, как ваша фамилия?
– Камилов…Александр Александрович Камилов.
Соня снова приложила трубку к уху.
– Он говорит, что его зовут Александр Александрович Камилов…Нет, не пьяный…Хорошо, мама, сейчас передам.
Соня протянула трубку Сансану.
– Мама хочет с вами переговорить.
Сансан поспешно взял трубку. У него было такое ощущение, будто он куда-то в бездну летит.
– Алло!
В трубке послышался строгий женский голос.
– Что вам нужно от нас, Александр Александрович?
Трубка выскользнула из вспотевшей руки Сансана и упала на землю. Сансан быстро схватил ее и поднес ко рту.
– Оля! Это– я!…Твой папа!
– Я знаю, что вы – мой отец…биологический. Вчера позвонила тетя и сказала, что вы приходили к ней и просили дать наш адрес. Вот я и спрашиваю вас: «Зачем?»
– Как зачем? – Сансан растерянно оглянулся вокруг, словно разыскивая точку опоры. – Вон…Вот, Сонечке подарочек хотел дать…И вообще…
Вдруг он почувствовал, как комок подкатился к горлу. Больше Сансан не смог выговорить ни одного слова.
Видимо, Оля поняла состояние отца.
– Передайте трубку Сонечке, – сказала она смягчившимся голосом.
Почти пять минут, не по-детски: сосредоточенно, нахмурив светлые брови, словно боясь пропустить хоть одно слово, слушала Соня наставления матери. Наконец, девочка сунула трубку в карман куртки.
– Вот что, Александр Александрович, – сказала она голосом, не требующим возражения. –Сейчас мы вы с вами поднимемся в нашу комнату. Я вас накормлю обедом, а потом вы меня проводите до музыкалки. Вам придется ждать меня, пока у меня занятия не кончатся. Потом мы с вами вместе вернемся домой. Мама хочет с вами встретиться. Она придет домой только в семь часов вечера. Согласны?
– Конечно, конечно! Какой разговор…
Квартирой Оли оказалась маленькая угловая комната в одной из секций на четвертом этаже.
– Вот здесь у нас, – сказала Соня, показывая рукой на дверь в коридоре, – находится туалет, а рядом – умывальник и кухня. Кроме нас здесь проживают еще три семьи.
Соня ключом открыла дверь в комнату.
– Проходите, Александр Александрович. Вот это наша скворечня. Так говорит моя мама. Обувь можете оставить в коридоре.
Комната шифоньером была разделена на две части. В передней, в углу на комоде возвышался телевизор. Большую часть пространства занимал диван. Возле стены напротив дивана стояло пианино черного цвета, на котором лежал стопка нотных тетрадей.
Вторая часть комнаты служила в качестве прихожей и кухни. В узкое пространство между шифоньером и холодильником был втиснут самодельный узкий стол. Над столом был прибита полка, на которой хранилась посуда.
Соня разделась и подала Сансану мыло и полотенце.
– Пойдемте, вымоем руки. Вот вам тапочки.
Соня нагнулась и достала из-под шифоньера стоптанные серые тапочки. «Мужские, – мелькнула мысль в голове Сансана, – Наверное, сорок второго размера. Чьи же они?»
После того, как вернулись в комнату, Соня усадила Сансана на диван и включила телевизор.
– Вы пока посидите, посмотрите новости, а я пойду на кухню, подогрею борщ.
Как только Соня зарыла за собой дверь, Сансан подошел к комоду и стал рассматривать фотокарточки, вправленные в рамки: вот Сонечка маленькая, весело улыбается, показывая два белых верхних зуба; вот Сонечка в костюме Снегурочки в детском саду; вот Сонечка, видно, с мамой и…а кто же эта женщина с каштановыми волосами, которая сидит рядом с ними? неужели Маша? Вот какая она стала! Интересно, интересно…Да, время никого не щадит!
Очнулся он от голоса Сони.
– Александр Александрович, садитесь кушать. Нам надо спешить. В два часа у меня начинаются занятия.
Сансан взглянул на часы, которые висели на стене.
– А успеем? Осталось ведь всего сорок минут.
– Успеем. Мы сегодня пойдем прямиком, через рощу. Я одна никогда по этой дороге не хожу. Страшно…А с вами пойду.
Когда они вышли на улицу, Сансан озабоченно оглядел Соню.
– Ты же в сандалиях. А в роще после дождя наверняка грязно.
Соня махнула рукой и решительно шагнула вперед.
– Нет! Там хорошие дорожки, чистые. Пошли.
Дворами, обойдя несколько таких же общежитий, они по асфальтированной дорожке вошли в лес. Хотя дождь уже прекратился, но с деревьев обильно капало, особенно при порывах ветра.
– Вы музыку любите? – спросила Соня, которая шла рядом, весело размахивая свободной рукой.
– Музыку? Люблю.
– А какую любите?
– Хм…всякую. Например, классическую.
Соня неожиданно побежала вперед метра на три и обернулась назад. В ее светло-голубых глазах блеснула радостная лукавинка.
– Классическую? Ну, тогда назовите хотя бы несколько произведений.
Сансан сделал вид, что сильно озабочен этим вопросом.
– Произведений? Вопрос, конечно, непростой…Ну, например, мне нравится «Рондо каприччиозо» Сен-Санса.
Соня взмахнула пакетом, в котором лежали нотные тетради, сбивая капли дождя с куста лещины.
– А еще!
– Еще? А еще мне нравится Мендельсон, особенно его увертюра к комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь».
Услышав это, девочка остановилась. Она даже не пыталась скрыть своего смущения.
– Вы это серьезно?
Сансан ласково потрепал ее по голове.
– Кончено. Серьезнее быть не может.
Соня опустила голову.
– А я про эти произведения и об этих композиторах ничего не знаю. Мы их еще не проходили.
– Ничего, – Сансан ласково провел рукой по мокрым волосам внучки, – придет время, и ты всему научишься. Когда вырастешь, ты, наверное, в консерваторию будешь поступать.
– Как мама скажет…Хотелось бы, – не по-детски тяжко вздохнула Соня.
Права была тетя Маши: как только Сансан увидел Олю, идущую с сумкой из магазина, ему сразу все стало ясно: да она – его дочь.
– Вот и мама! – весело помахала рукой Соня и побежала навстречу. – Сегодня меня Клара Иосифовна на полчаса раньше отпустила!
Оля прижала к себе дочку.
– И я на полчаса раньше отпросилась.
Оля подошла поближе и остановилась, глядя прямо в глаза Сансану.
– Ну, здравствуйте, Александр Александрович!
– Здравствуй, Оля. Мы..вот тут…с Соней уже в музыкальную школу сходили…Школа того…ничего…новая. Мне понравилась…
Соня дернула маму за рукав.
– Мама, Клара Иосифовна спросила меня: «А с кем ты пришла в школу?»
– И что ты ответила?
Соня виновато опустила голову.
– Я сказала, что пришла с дедушкой.
– Ну, ладно, раз сказала, значит, сказала. Что ж теперь? Волосы рвать на себе?..Вообще- то, ты правильно сказала. Александр Александрович – твой дедушка…в принципе. А теперь пошли домой. Посидим, поговорим. Вы, Александр Александрович, где остановились?
– Нигде. Собственно говоря…
– В общем, все понятно. Сегодня будете ночевать у нас. Пошли…
Перед тем, как разлить в тарелки остатки борща, Оля вытащила из сумки бутылку крепленого вина и поставила на стол.
– Прошу прощения, но придется довольствоваться только этим. Купить водку финансы не позволяют.
– Ничего, ничего, – помахал рукой Сансан. – Можно было обойтись и без вина.
Оля первая подняла бокал.
– Ну, как говорится, за встречу. Больше ничего на ум не приходит.
После ужина, который прошел в гнетущей тишине, Оля извлекла из ящика поднос, поставила на него две тарелки с овощным салатом и нарезанными кусками колбасы.
– Александр Александрович, пойдемте в соседнюю комнату. Там и продолжим нашу встречу – вино-то надо выпить. Не выливать же его. Не будем мешать Соне. Ей надо к урокам готовиться, да еще один музыкальный этюд нужно выучить.
Они вышли в коридор. Оля передала поднос Сансану и вставила ключ в дверь соседней комнаты.
– Вы не удивляйтесь: у нас здесь беспорядок.
В комнате, действительно, был беспорядок. В углу громоздились какие-то большие картонные коробки, вдоль стены лежал свернутый палас, справа от двери стоял диван, в двух местах прожженный, очевидно, сигаретой.
Оля прошла вперед и придвинула к дивану второй, такой же протертый стул.
– Поставьте сюда поднос, а сами можете сесть на диван.
Сансан опустился на диван, который жалобно скрипнул ржавыми пружинами.
Перехватив недоуменный взгляд Сансана, Оля сказала:
– Это комната не наша. Мы ее снимаем. Вот уже полгода. Ежемесячно платим три тысячи рублей. Мы ею почти не пользуемся.
– Зачем тогда снимаете?
– Приходится. Прежде здесь жил один инвалид. Потом он переехал в деревню, а комнату стал сдавать. Вот и началась у нас веселая жизнь! Гулянки, пьянки до утра, драки – просто ужас! Туалеты облеваны, на полу валяются презервативы – того и гляди, поскользнешься и голову разобьешь. Соне надо к урокам готовиться, играть на пианино…но разве в таких условиях возможно заниматься? Вот и пришлось нам волей-неволей снять эту комнату. Конечно, идеальным вариантом была бы покупка этой комнаты, но…– Оля развела руки. – Финансы пока не позволяют.
– А папа Сони где? – задал Сансан давно его мучивший вопрос.
Оля встала, подошла к окну и сквозь стекло стала всматриваться в темноту, словно стараясь что-то разглядеть.
– Разошлись мы…Уже два года будет. Уехал на шабашку в Подмосковье и остался там. Говорят, женился на хозяйке дачи, которую строил. Говорят, богатая…
– Но он хоть как-то помогает вам?
– Вначале, да: помогал, высылал деньги. А потом перестал. Теперь сами выкручиваемся. – Оля обернулась. – Не все, конечно, получается. Вот, сейчас надо заплатить восемь тысяч рублей за участие в Московском конкурсе юных пианистов. Из нашего города только Оля прошла. В других областях все расходы по участию в конкурсе взяли на себя власти, а у нас, наоборот, всегда все перекладывают на плечи родителей. А как только какой-нибудь конкурсант победит, сразу же в департаменте культуры и образования, да и в горадминистрации тоже, чиновники начинают бить себя в грудь: это мы воспитали такого гения! И в прошлом году так было, и в этом году так будет.
– Когда я сидел в коридоре и ждал Соню, невольно слушал, как она играет. Мне кажется, у нее это здорово получается.
На лице Оли заиграла довольная улыбка.
– Это, да! Я сама удивляюсь: в кого она такая талантливая? К тому же она прекрасно поет. На днях слышу: она напевает какую-то красивую мелодию. Я спрашиваю: «Где ты услышала ее?» Она отвечает: «В музыкалке».
Оля вышла в коридор и открыла дверь в свою комнату.
– Соня, как называется та мелодия, которую ты недавно напевала? Нет, не она, другая – какого-то американского композитора. Ну, и что, что он русский. Хорошо, хорошо…А опера как называется?
Оля вернулась и села на другой конец дивана.
– Говорит: «Соммертайм» из какой-то оперы Джорджа Гершвина. Названия оперы не запомнила.
Сансан взял в руки бокал с вином, подумал и снова поставил на стол.
– Оля, вот, о чем я тебя хочу спросить. Скажи: мама очень на меня сердилась?
На удивление Сансана, Оля ответила спокойно и как-то даже очень буднично.
– Я думаю, нет. Мы ведь с ней эту тему не обсуждали. Помню, в детстве как-то я спросила ее: «А где мой папа?» Она ответила, что папа уехал далеко и больше не вернется. Только потом, когда я уже окончила техникум, мама рассказала все, как было. «Я, – призналась она, – любила его, только тайком. И когда он позвал меня с собой, я от счастья совсем голову потеряла». Нет, она вас не проклинала.
– Мама с вами жила?
– Нет. Она, как забеременела мною, сразу же переехала в город. Устроилась на стройку. Выделили ей место в общежитии. Потом, когда мне исполнилось три года, дали однокомнатную квартиру. Мы прожили в этой квартире девятнадцать лет. Когда я вышла замуж, мы разменяли нашу квартиру вот на эту комнату и комнату в деревянном бараке. Мама переехала в барак. Хоть там никаких удобств не было, но ей нравилось там жить: чистый воздух, огород под окном. Она там и умерла, даже на пенсию не успела выйти...
Сансан подлил в бокалы вина.
– Давай, помянем маму. Пусть земля ей будет пухом и…пусть простит меня.
Ночью Сансану не спалось. Он лежал на скрипучем диване с открытыми глазами, глядя на серый потолок, как когда-то в сторожке, думал.
Утром он распрощался с Олей и Соней. Напоследок, почти силком оставил им три с половиной тысячи рублей – все, что успел накопить за свою жизнь, и вместо запланированных разборок на радио поехал к художнику Коле Серову, с которым десять лет сидел за одной школьной партой. Сансан надеялся, что давний друг, который разбогател на продаже своих картин, не откажет ему и даст взаймы сорок тысяч рублей. Санасан подсчитал: этой суммы ему должно хватить.
Прошло девять с половиной месяцев. Теплым летним вечером Сансан сидел на скамейке во дворе мехпарка и, ласково теребя густую шерсть на Чернушке, говорил:
– Все, подружка, сегодня мы с тобой здесь дежурим в последний раз. Нет, нет, сиди спокойно: я тебя не оставлю. Будешь жить у меня. Я уже для тебя новую конуру сделал. Завтра новоселье справим. Ради такого праздника я тебя угощу городской пищей – «педигрил» называется…Жаль, конечно, расставаться с этой работой, но…обстоятельства требуют. Тут уж ничего не попишешь. Конечно, надо было раньше взяться за ум, но…Опять это «но»! Всю жизнь оно меня преследовало. Да, старое не воротишь…Но не зря же говорят: «Лучше поздно, чем никогда». И я с этим согласен. Да сиди ты, не дергайся: я же не тебя, а себя ругаю. Хотя, если подумать, ругать-то вроде не за что. Как все-таки я тогда правильно придумал – не зря всю ночь не спал! А все почему? Да потому, что меня за живое задела встреча с дочерью и внучкой. Ох, как задела! Понимаешь, лежал я тогда и думал: как изменить свою жизнь так, чтобы им помочь? Чтобы внучка моя, Сонечка, смогла выучиться и стать известной музыкантшей. Думал-думал, перебирал-перебирал свою жизнь и, знаешь, когда дошел до лесхоза, ну, когда я там работал, вдруг меня осенило, аж чуть с места подскочил. Ты знаешь, я вспомнил, что в мехлесхозе, на заднем дворе стоит списанный «МТЗ». Потом вспомнил, что такой же трактор, только сломанный, видел возле гаража районного жилкомхоза. Сначала я поехал в мехлесхоз. Уговорил директора – а там давно уже другой директор, продать трактор по цене металлолома. А он рад-радешенек: не надо резать на металлолом, не надо тратиться. В общем, приволок я тот трактор домой. Потом подвалил к начальнику жилкомхоза. Тот – ни в какую: не хочет продать. Спасибо, Ванюше Переверзеву: он надавил на начальника и тот согласился. А Ваня Переверзев, я тебе скажу, теперь стал большим человеком: выкупил пять разорившихся колхозов и птицефабрику, имеет несколько магазинов, к тому же в облсовете депутатствует. Вот такие дела, подружка ты, моя бессловесная…Да, чуть не забыл. Игорь Сергеич продал мне коробку передач от трактора. Ну, еще кое-что по мелочи пришлось купить. В общем, все сорок тысяч, которые мне одолжил Коля Серов, у меня ушли на восстановление трактора. Всю зиму я собирал этот трактор, радикулит заработал. Но зато, я тебе скажу, трактор получился, что надо! Ты знаешь, как весной снег растаял, народ повалил ко мне с поклоном: Сан Саныч, родимый, вспаши, пожалуйста, усад. И я пахал. С сотки брал по пятьдесят рублей. Потом только узнал: в других деревнях брали по семьдесят, а то и по сто рублей. Но я не расстраиваюсь: надо быть человеком. Зачем драть три шкуры с соседей? Нехорошо это…Но я и та неплохо заработал. Почти тридцать тысяч собрал. Пятнадцать тысяч сразу же отправил Оле. А как же иначе! Она же – моя дочь. У меня уже другая задумка появились: хочу экскаватор собрать. Я уже кое-где поразведал. Дело, конечно, хлопотное, но, как грится, глаза боятся, руки делают…Кстати, первым я вспахал, знаешь, чей огород? Ни за что не догадаешься. Библиотекарши Тони! Конечно, ни копейки я не взял у нее. Она, я тебе сажу, купила в прошлом году один старый дом в нашей деревне. Говорит, наверное, осяду здесь, уж больно тутошные места красивые. А до этого она жила в совхозном общежитии. Ну, как только она приехала сюда по распределению, сразу же ей дали комнату в этом общежитии. А теперь, вот, решила заиметь свой дом. Это хорошо!..Да…Слушай, Чернушка, я тебе вот что сажу на ушко…Да не дергайся ты! От меня же самогонкой не пахнет. Это раньше было: как только выпью, так сразу начинаю тебе душу изливать. А теперь я завязал, крепко завязал! Ты знаешь, когда я пахал огороды, почти в каждом доме пытались налить мне водки или самогонки. А я – ни в какую! Не пью – и все! Ты знаешь, вначале у всех был шок. Если бы вдруг, в нашу деревню прилетели бы инопланетяне, они, наверное, не так удивились бы. Шутка ли, Камилов бросил пить…Но я отвлекся малость. Итак, про Тоню…Ты знаешь, нравится она мне. Да и сам начал замечать: сильно она стала посматривать на меня. У меня иногда даже появляется такая мысль…грешная: если бы я предложил ей выйти за меня замуж, она согласилась бы. Конечно, мы разные люди. И интересы у нас разные. Хотя, если честно сказать, в последнее время нет-нет да и разговариваем по душам. Но тут дело даже не в этом. По такому серьезному вопросу мне обязательно надо посоветоваться с Олей. М-да…Ты знаешь, я ей часто звоню по мобильному. Несколько раз у меня вылетало: «Дочка». А она?..Она еще ни разу не сказала: «Папа». Зато перестала говорить: «Александр Александрович». Это уже хорошо! Я не в обиде на нее. Чувство – это ведь не коробка передач трактора, рычагом не переключишь. А вот внучка – совсем иное дело – только, знай, трещит по телефону: «Дедушка да дедушка». И оттого у меня радостно на душе. Ты знаешь, я даже достал из сундука свою старую гармошку…Да, музыка, великая вещь! И вот что я тебе еще скажу. Недавно, как раз на Троицу, по местному радио передавали концерт по заявкам. И ты знаешь, дикторша во всеуслышание объявила: «А сейчас по просьбе предпринимателя Камилова Александра Александровича из деревни Брюнатово передаем музыкальную пьесу «Соммертайм» из оперы Джорджа Гершивна «Порги и Бес». И, ты представляешь себе! на следующий день никто, учти: никто! не смеялся надо мной. Вот какие чудеса иногда случаются в жизни! Ну, ладно, что-то я слишком сегодня разболтался с тобой. Иди спать. Иди! Иди! Видишь, за лесом уже начинает светлеть. Иди спать, а я еще посижу маленько.