Заглянуть в прошлое, увидеть то, что вспоминается с теплом – об этом, наверно, мечтает каждый. Вот и меня словно магнитом тянуло одно знакомое место, причём уже много лет. Хотя, если рассуждать по сомнительной аксиоме о том, что преступников тянет на место преступления, то я… Ну, нет! По-моему, всё наоборот: преступники «рвут когти», а нормальных людей влечёт туда, где у них с законом всё в ладу, где им было хорошо.
Противовесом тяге была труднодоступность места: от БАМа к северу почти две сотни километров бездорожья.
Но прогресс спешит в будущее и потому всё в нашем мире меняется. Как-то, просматривая по ГУГЛ знакомые места, увидел фотографии рудника Таборный в верховье речки Усу, а это значило, что к руднику тянется дорога – ведь тяжёлая техника и тонны ГСМ, необходимые при добыче золота, летать пока не могут. То есть бездорожье до места тяготения сократилось, труднодоступность облегчилась на десятки километров.
География местности подсказывала, что дорога на Таборный начинается на БАМе, где-то между станциями Икабья и Хани. И хотя на картах она пока не обозначена – пора было собираться в путь…
Предположение оказалось верным: от Икабьи, где расположена подбаза рудника, через хребет Удокан проложена хорошая дорога. Однако во время остановки поезда на станции Хани выяснилось, что к речке Олонгдо, вдоль которой проходит дорога через хребет, гораздо ближе отсюда. Поэтому ночь коротать нужно было здесь, а утром ехать на рабочем поезде до одноименного разъезда. Так я и поступил.
Не давала покоя дума о таёжных пожарах. Перед выездом, да и в поезде, всё напоминало об их масштабности – горела тайга и в Амурской, и в Иркутской областях, горел и юг Якутии. Задымленность портила настроение, вызывала опасение, что экспедицию, возможно, придётся свернуть. Ведь дымка не даёт возможности ориентироваться по карте, затрудняет дыхание, а огонь в стланиковых зарослях представляет реальную опасность, кроме того он сгоняет медведей с мест обитания, и те становятся невменяемыми.
Однако Небеса были явно на моей стороне: перед началом пути всю ночь в Хани лил дождь…
И, наконец, вот она, дорога! Извилистая грунтовка с прекрасными горными пейзажами. От задымленности, как и от тревожных дум, не осталось и следа. Не в силах маяться в бездейственном ожидании попутки, переоделся, взвалил рюкзак и двинулся своим ходом. Но пройти успел всего километров семь – в самый раз для разминки. Вскоре меня догнала вахтовка рудника, и вместо изнурительных дней пути (при отсутствии дороги) всего-то часа полтора езды с великолепным обзором прилегающих окрестностей! На дальних сопках виднелись свежие пятна гари, свидетельствующие о недавних пожарах, однако они вовсе не затмевали раскинувшееся перед взором «зелёное море тайги», с которым связаны лучшие воспоминания.
Вахтовка остановилась у моста через небольшую речку Талу, впадающую в Эвонокит. Здесь стоял оборудованный под временное жильё пустующий контейнер дорожников, здесь начинались просторы, которые врезались в память чистотой и первозданностью, и отсюда началось моё путешествие к месту тяготения.
Читатель, знакомый с вышеупомянутыми географическими названиями, возможно, догадался о чём речь, а незнакомцам вкратце поясню: со второй половины семидесятых годов прошлого столетия в течение десяти лет Чаро-Токкинская геологоразведочная экспедиция разведала и защитила разведанные запасы в ГКЗ (Государственная Комиссия по Запасам) крупнейшие в России железорудные месторождения в междуречье рек Чары и Токко, о чём и говорит название экспедиции. Базировалась экспедиция неподалёку от месторождений на берегу небольшой реки Торго, давшей название благоустроенному посёлку. Вот этот посёлок и являлся тем самым местом притяжения, ну и, конечно же, прилегающая к нему местность (частично описана в рассказах «Лесной человек», «Дикая речка», «Краля»), знакомая по изыскательским маршрутам гидрогеологической съёмки.
С первых же шагов в направлении реки Эвонокит, по которой можно начать сплав, наткнулся на попутный вездеходный след, чего 30 лет назад здесь не было и в помине. В те годы БАМ ещё только строился, а по эту сторону Удокана (северную) выли волки, да зверствовал гнус, разведка же месторождений проводилась почти на сотню километров севернее... Неподалёку от устья Талу на обширной наледной поляне сначала заметил какое-то существо белой масти (издали не определить), а затем среди лиственниц на небольшом возвышении стоянку людей. Свернув к ней, увидел белую собаку, затем оленеводов и единственного больного оленя в загородке – остальные где-то паслись.
Несколько ознакомительных фраз и общие знакомые быстро связали воедино прошлое и настоящее, отстранив на второй план годы моего отсутствия. Вскоре на столе появилась миска с подогретыми макаронами и тушёнкой.
- Вот, консервами питаемся, – пояснила гостеприимная женщина.
- А где берёте?
- У золотарей. Снабжают нас за использование земли.
- Всего-то? А доходы от добычи золота?
- Платят долю какую-то учредителям, но то нас не касается…
За столом узнал от оленеводов все новшества, произошедшие за последнее время.
Оказалось, что река Токко, в которую впадает Эвонокит и по которой пойдёт основной сплав, до слияния с Чаруодой совсем недавно была заповедной. Поэтому и дорогу к руднику проложили в обход Верхне-Токкинской котловины и, дабы охранить реку от незваных гостей, поставлен кордон. Была и попытка организовать туристический бизнес, для чего на ещё одном (нижнем Чаруодинском) кордоне построены гостевые домики. Но бизнес не удался и теперь с Токко сняли статус заповедника, оставив его восточнее на прилегающих реках Чаруоде и Чаруодокане. Егерь (бывший вездеходчик из Торго), построивший верхний кордон на пересечении зимника с рекой Токко и стоявший на страже заповедника со стороны БАМа, покинул свою обитель и теперь трудится на руднике в хозяйственной сфере. А постройки охраняет русский доброволец из Хани.
- Если захотим, мы можем его прогнать, – зачем-то добавил старший по возрасту оленевод.
Сказанное резануло слух. Ранее не было такого разграничения: мы хозяева, а он… так себе, инородец. Теперь, значит, появилось. Но подумалось: «сколько людей – столько мнений». В тот момент для меня существеннее был вопрос о заповеднике. И хоть у меня был с собой сопроводительный документ от Русского географического общества, без согласования с дирекцией могла возникнуть неувязка. Теперь же, после полученных сведений, пути ничто не мешало.
СПЛАВ
В хорошем настроении надул свою одноместную лодку и поплыл по течению. Одно лишь не очень приятное обстоятельство: слишком мало воды в Эвоноките из-за предшествующего засушливого периода, да ещё постоянные разбежки русла в начале сплава. Китайская лодка шоркалась днищем из тонкого ПХВ (полихлорвинила) о мелкие перекаты, и я напрягался в ожидании «пробоины». И только когда раздвоения потока кончились, с души спали последние тревоги. Почти равнинный характер реки позволил полностью расслабиться.
Конечно же, не мог я не заскочить на кордон, познакомиться с его обитателем, ведь перед дальней дорогой любые сведения могут оказаться полезными. К тому же встретившиеся рыбаки из Хани сообщили, что на кордоне будет топиться банька. Так и вышло: и пообщался, и попарился, и переночевал, и узнал о новом зимовье перед началом перекатистых участков реки Токко – старой знакомой по трудовым будням.
У нового зимовья, где остановился на ночлег, осмотрел начало перекатов, наловил хариусов, и на следующее утро, как только туман приподнялся над рекой, отчалил. Сплавляться на маленькой лодке не очень комфортно из-за её способности переворачиваться на перекатах, но поскольку обо всех речных опасностях мне было известно, сплав особо не беспокоил.
Ненадолго остановился в устье Чуостаха, посмотреть осталось ли что от гидропоста тех времён. Выше по течению такие же постройки река смыла, а здесь остались… только смотреть как-то невесело. Дух нежилой. Развалины будто говорят: всё кануло. Душу царапают…
Плыть по течению хорошо! Нигде ничего не жмёт, не давит, пот не струится, ноги не спотыкаются… Если сказать, что прекрасная солнечная погода, знакомые таёжные пейзажи, прозрачная, как слеза, река – радовали, значит, ничего не сказать. Воля плюс местность, связанная с незабываемыми годами жизни, будто вернули ощущения тех лет, сбросили с меня прожитые десятилетия. Хотя низкий уровень воды, как уже упоминалось, слегка оттенял стопроцентное наслаждение. Впрочем, это и к лучшему, потому что по логике дуализма, из которого соткан наш мир, за белой полосой следует чёрная. И чем больше радость, тем сильней может быть разочарование… Но всё же торчащих камней и отмелей было слишком много, и они, как назойливые комары, почти всё внимание отбирали на себя.
На крутом правом склоне долины заметил спускающуюся к реке накатанную вездеходную колею. Мысленно продлил её направление на невидимое междуречье, и стало ясно, что проложили её от рудника любители рыбалки. Подумалось: «может, есть какое-то укрытие на берегу?» Но нет, видимо, место не то; рыба на мелкой каменистой быстрине вряд ли держалась. Зато даже здесь, вдали от людных мест, есть привычная картина «отдохнувших любителей Природы», напоминающая, что прогресс всюду неотвратим, а вместе с ним и его издержки.
Вскоре показался поворот, через полкилометра от которого серьёзный порог с предшествующим ему бурным участком. Однако здесь низкий уровень воды оказался кстати. Без особого риска причалил я метров за сто перед порогом и очень удивился, увидев, как бурлящая река втискивается в четырёхметровую щель каменной плиты. Такой маловодности наблюдать ранее не приходилось. (Об этом пороге написано в рассказе «Гвоздь сезона»). Ниже порога традиционно для себя устроил стоянку и порыбачил на блесну, поймал трёх крупных ленков: одного на уху (в котелок поместились лишь голова и хвост), двух на засолку – ещё стольких же (помельче) отпустил подрастать. С этого дня начались исключительно рыбные яства, из которых запечённое над дымом костра, пожалуй, лучшее.
Не зря опыт подсказывал мне о полосатости бытия. Вдруг обнаружилось, что сменная обувь осталась на одной из предыдущих стоянок. Не смертельно, конечно, хотя теперь придётся пользоваться и в пути, и на стоянках только болотниками. Настроение начало было портиться, но поскольку у каждого явления есть обратная сторона, вспомнил, что когда буду возвращаться, рюкзак будет «ехать» на мне, а не я на нём, как при сплаве, то есть без кед он будет легче.
Всё-таки сплав по сплошному перекату с изобилием надводных и подводных камней – хлопотное занятие. Два дня убедили меня в этом стопроцентно. При низком уровне воды обнажается каменный скелет русла, и даже небольшой лодочке с микроскопической осадкой нужно без конца лавировать, с трудом проскакивая сквозь выпяченные «рёбра». В конце концов, в надувном днище образовались сразу четыре сквозные дырки.
Вдобавок к вынужденному ремонту лодки в неудобном месте и забытым кедам, обнаружилось, что на седьмом десятке лет рассеяность обретает постоянство. На одном очень уж каменистом участке реки во время переноса лодки на берегу осталась сумка с разными мелочами: компас, очки, лупа, ножницы, метровая рулетка, блесна на тайменя и пр. необходимые в пути вещи. Все они портативные, не занимали места, собирались постепенно, а главное – были постоянными спутниками в экспедициях. Первая реакция – вернуться. Однако, повернув к солнцу карту, сквозь прищур глаз определил расстояние между мной и сумкой в 15 км, и призадумался. Поход с надуванием лодки при многочисленных переправах в обход скальных прижимов и сдувание её при проходе через прибрежные заросли займёт не меньше двух дней. Да и возвращаться – плохая примета… Настроение испортилось надолго, потому что никак не находилось обратной утешительной стороны. И лишь вспомнив, что в аптечке есть спецочки для вытаскивания заноз, немного успокоился.
После впадения Алаткита Токко спокойней, долина реки просторней, и потеря заслонилась красивыми пейзажами с рыбалкой прямо из лодки. А когда увидел лосиху, переходящую реку вброд, то и вовсе усмехнулся своему вчерашнему «горю»: вон, мол, тёлка безо всяких премудростей по тайге ходит, значит, и мне они не обязательны.
Рыбалка в здешних местах неполноценна, если не изловить тайменя. Хотелось мне испытать тот азарт, какого не бывает ни при каких других занятиях, но не стал этого делать. Ну, поймаю, а съесть-то за время сплава не успею. Тащить лишнюю тяжесть при пешем передвижении, естественно, не стану. Выбрасывать же вкуснейшую еду – барство. К тому же после потери блесны ловить на искусственную мышь нужно ночью, для чего требуется специальная стоянка у подходящего омута, а это при данном раскладе пустая трата времени. Рыбы и так выше крыши.
Всё-таки чудесно, что я плыву по Токко. Но что-то не так было в этом сплаве: вроде и места почти родные, а всё равно, как чужие. После недолгого размышления понял, в чём дело: нет чувства причастности к ним, как это было в прошлом. Изменились наши отношения. Раньше я жил здесь, мы были в одной связке, а теперь – в гостях, вскользь, временщик…
Опять появилась дымка от лесных пожаров. Эх, люди! Хотя, если быть точнее, это дело рук нелюдей, и в большей степени не «любителей Природы» разбрасывающих окурки, или дачников, пускающих палы по прошлогодней траве. С тех пор, как государство начало выделять участки частным лицам под вырубку тайги, так и горят лесные угодья. Ещё бы! Ведь обгоревшие участки для заготовителей древесины обходятся намного дешевле. Обгорает-то кора, да подлесок. Все это знают, но, как говорится, воз и ныне там.
За полкилометра до устья Чаруоды показался кордон бывшего заповедника, о чём и гласила надпись на главной избе: «резерват заповедника WWF». И схема экологической тропы для посетителей указывала на основные достопримечательности окрестностей. Но изба на замке, многочисленные домики в запустении, баня хоть и хороша, но уже подгнила… Поскольку близился вечер, в одном из гостевых домиков переночевал, а утром без промедления уплыл дальше.
Дымка сгустилась, запахло гарью, хотя видимость ещё вполне сносная. Поэтому без труда заметил на берегу изюбриху с телёнком. Без всплесков от вёсел удалось сблизиться метров на 50. Заметив меня, маманя около минуты смотрела на непонятное речное виденье, а потом не спеша увела отпрыска вглубь леса.
Окончание сплава пришлось на изобилие островков и проток, к одной из которых ранее подходила вездеходная колея. Правда, из-за низкого уровня реки протоки обсохли и превратились в обширные косы, появилась трудность в ориентировке. Вскоре появилась глубокая заводь, переходящая в очередную мелководную протоку. На ее крутом берегу неожиданно показался навес, а чуть выше – зимовье и лабаз с замками на дверях. Рядом стояло полуразрушенное зимовье, очень походившее на обитель лесника из тридцатилетней давности. Значит, – подсказывала память, – сюда должна подходить колея. Так и оказалось! Пройдя по старой заросшей колее с полкилометра, я вернулся к заводи. Всё складывалось как нельзя лучше: «с рассветом двинусь к посёлку и к вечеру буду на месте, – думал я, – ну а то, что в зимовье дверь заперта, так медведь окошко выдавил – вполне сойдёт за дверь».
ТОРГО
Есть такое выражение: «человек предполагает, а Бог располагает». Как раз к моему случаю. Вездеходная колея после почти двух часов ходьбы привела меня обратно к Токко, только ниже по течению. Вот когда вспомнилось о потерянном компасе! Низкая облачность и морось, закрывшие обзор местности, обвели меня вокруг пальца, как новичка. В полном душевном раздрае вернулся я к зимовью. Однако и следующий день оказался беспросветным и моросящим. Идя по другой, ещё более заросшей колее, заметил, что она упрямо заворачивает в ту же сторону…
Подвела меня память… Искать дорогу без чёткого направления я больше не стал. А следующим утром сел в лодку и сплавился к устью речки Торго, чтобы пойти вдоль русла. Путь, конечно, усложнился, и километраж почти удвоился, но блуждания отпали. Чтобы облегчить ношу, лодку и спиннинг с собой не взял. Надобность их на обратном пути сомнительна, а с плеч 5 кг долой.
Несколько километров от устья – это завалы и буреломы. В одном месте на речке образовалась плотина, длиной метров в двести, сквозь месиво брёвен даже воды не видно. Хоть ругайся, хоть молча карабкайся, а скорость движения неизменно черепашья. Правда, на следующий день откуда-то вдруг вынырнул старый вездеходный след, переходящий с берега на берег. После буреломов - это почти Бродвей, хотя и с бесчисленными бродами. Вот когда малая вода оказалась кстати!
Через два дня след вездехода вышел на правый берег и раздвоился. Посёлок располагался на левом берегу, но в безлюдье воды там быть не может (подавалась ранее по трубам), и даже чай не вскипятить. Идти туда на ночёвку не резонно. Нужно было искать пристанище на правом берегу, памятуя, что у реки тоже стояли жилые балки. Миновав нескольких развалившихся изб, обратил внимание на свежие следы велосипеда, которые вывели меня к домам не развалившимся. На дверях одного из них висел замок, а над крышей другого торчала спутниковая тарелка. Свернув к ней, я увидел людей: мужчину, женщину и двух подростков.
На подступе к дому меня окружили четыре лающие собаки, тут же подошёл мужчина, лицо которого показалось мне знакомым. Он отогнал собак и протянул руку, здороваясь:
- Сергей Сидоров.
Потом, глядя на мою спокойную реакцию, назвал имя человека из отряда, в котором я трудился, и спросил:
- Ты меня не узнаёшь?
- Почему же… узнаю.
Однако интонация была, видимо, неубедительна. И он напомнил:
- Мы с тобой ночью тайменей на Токко ловили.
- Помню, я ту рыбалку, отлично помню…
Та летняя ночь 85-го года, задымленная пожарами, безлунная, да ещё и туманная - была настолько темна, что разглядеть что-либо дальше собственной руки было невозможно. Мы на берегу Токко ожидали вездехода из посёлка и рыбачили на плёсе, забрасывая спиннингами искусственных мышей подальше от берега. Реки в том году из-за отсутствия дождей сильно обмелели, и в этот глубокий, обширный плёс с верхних участков спустились таймени. Все, кто был тогда на берегу, оказались с уловом, кроме Сергея. И клёв, как назло, прекратился. Видимо, в доступной части плёса тайменей выловили. Тогда он предложил мне порыбачить на противоположном берегу (после сплавного маршрута по Чаруоде у меня была надувная лодка). Казалось бы чего проще.
Но если уж что-то не заладилось, то, как правило, и дальше толка не будет. Переплыть реку в кромешной тьме оказалось совсем не просто – ориентиров никаких. Вместо пяти минут мы потратили около получаса. И в рыбалке тоже вышел облом. Сначала мою мышь одним рывком оборвал речной монстр пуда на два весом, а затем и у Сергея сорвался с тройника не хилый экземпляр у кромки крутого берега. Он пытался удержать его руками, и даже применил нож, но тщетно. Ушёл. (Спустя несколько дней мы узнали, что раненая рыба попалась в сеть к эвенкам).
Ранее я упоминал об азарте, возникающем при ловле тайменя. И можно представить себе степень разочарования, когда этот азарт вдруг оборвался…
Не ожидал я встретить в нежилом Торго жителей, тем более знакомых. И надо же, встретил! Приятный факт… Сергей приехал сюда в 1975 году, в самом начале деятельности экспедиции, когда ему не было ещё двадцати лет, и вот он, 59-летний пенсионер, до сих пор живёт здесь, когда все торгинцы давно разъехались. И живёт не отшельником, а с женой-ровесницей Галиной и внуком Димой. Галина учитель, а Дима её единственный ученик, успешно переходящий из класса в класс. Быт их неплохо налажен: зимой сразу на год завозятся продукты, рядом река с прозрачной водой, по вечерам работает бензиновый генератор, подающий ток в дом, в современном плоском телевизоре уйма программ, для экстренных случаев есть космическая связь с остальным миром. А на тот случай, если вдруг не хватит сил для жизни в Природе, под Иркутском есть квартира.
Поначалу я порадовался их устроенной жизни, но потом выяснилось, что радужно не всё. И совсем не в бытовой сфере. Здесь, вдали от издержек цивилизации, во всей своей «красе» проявилась усилившаяся в последнее время одна из них – русофобия. Среди эвенков появились кадры, которым вдруг помешала небольшая русская семья. Сергея, пожилого человека с 3-й группой инвалидности, лихие аборигены вынуждают уехать, и даже избили на глазах у жены. И это не где-то в Америке или Африке – в России!
О факте избиения стало известно в полиции Олёкминска, однако, чтобы не обострять отношений, Сергей не стал настаивать на уголовной ответственности виновников. И понятно почему: дабы не вышел на первое место «закон – тайга», ведь в таком случае в одиночку остаться целым шансов немного. Тем более что глава местного наслега в разговоре с Галиной прямо сказал: «Кто ты, и кто я!» Ну вылитый бай.
Теперь в планах последней торгинской семьи значится отъезд. Конечно, рано или поздно он всё равно бы состоялся. Только есть разница между отъездом по доброй воле и по принуждению.
Раздробили Русь революционеры правом наций на самоопределение, а теперь их последователи выдавливают русских людей из её составных частей: сначала изгнали из бывших республик Союза, потом из Чечни, сейчас выдавливают из Донбасса. А российская власть этого «не замечает», и почему-то озабочена русским экстремизмом, который существует лишь в исполнении провокаторов. Это очень похоже на преступную стратегию по отношению к русичам, озвученную в конце прошлого века предводителем хабадников Шнеерсоном, а до него большевиками-засланцами, црушником Даллесом, железной леди Тетчер... Много было недоброжелателей у Руси, целые империи: хазарский каганат, османская империя, «ампиратор» Наполеон, фюрер Адольф... Ну, никак не уймутся. Видимо, ветхозаветные начертания о мировом господстве подстёгивают. А ведь терпимость русичей не резиновая. Как только число прозревших на Руси достигнет критической массы, начнётся откат, только совсем не финансовый.
Лучше закрою эту неприятную тему неоспоримой истиной: в обществе, как и в Природе всё циклично…
Целый день ходил я по обоим посёлкам: верхнему и нижнему. Одновременно испытывал и радость, и грусть. Радость от того, что наконец-то добрался до места, где прошли пять безоблачных лет. Нет, конечно, бывали и огорчения, но они носили мимолётный, бытовой характер, о них даже не вспомнить. В целом же и производство, и быт ничем не омрачались, а уж о таких вещах, как межнациональная рознь никто и не заикался… Однако грусти от созерцания посёлка было больше. От запустения временами возникала щемящая тоска. Казалось, что вот сейчас кто-нибудь появится из-за поворота, но улицы и дороги заросли густым подлеском, внутри домов разруха, некоторые сгорели, многих не видно из-за зарослей. Вместо следов человеческих, следы медвежьи. Заходил я и в производственные помещения: камералку, контору, гараж, кернохранилище… Картина та же – плоть прошлого умерла, осталась лишь его душа, живущая в памяти. Из строений лучше остальных сохранился спорткомплекс, если убрать мусор, то можно тренироваться хоть сейчас.
Как раз здесь, в Торго, нас застала перестройка. Всю телевизионную «лапшу» про «социализм с человеческим лицом» мы тогда слушали с интересом. Жизнь у нас была нормальная, работа интересная, люди были грамотные, участливые, жизнерадостные, и следить, как экранные коммунисты превращаются в оборотней, было забавно. Потом один из перестроечных персонажей своей крылатой фразой «хотели лучше, а получилось, как всегда» охарактеризовал суть происходящего. Знал, о чём говорил.
Вот и в Чаро-Токкинской экспедиции начиналась разведка месторождений на благо народа, а закончилась в разгар оголтелой приватизации, после которой полезные ископаемые стали служить средством наживы олигархов. Какую надо иметь совесть, чтобы присваивать себе то, что предназначено для всех? Ответ ясен любому здравомыслящему человеку – никакой! Сфера экономики и сфера политики не имеют точек соприкосновения со сферой нравственности…
На следующий день мы с Сергеем и Галиной ходили рыбачить по Торгинке. Как хорошо и спокойно! Речка заслонила собой далёкую «элиту человечества», заражённую ветхозаветной ненасытностью, будто на другой планете остались «Аллах акбар!» и торги валютной биржи… Торги и Торгинка. Земля и небо.
Возвращаясь к дому, я ушёл вперёд и услышал слабый звук работающего двигателя, а потом почуял запах костра. Вскоре увидел вездеход у воды и двух эвенков, устроивших привал. Свернул к ним и под шум переката почти вплотную подошёл незамеченным. Видна была их настороженность. Но после нормально побеседовали об общих знакомых и ближайших планах. Недоброжелательности по поводу моего появления здесь я не услышал. И о «Сидоре» ничего плохого они не сказали.
О многом мы говорили с приютившей меня семьёй. А когда речь зашла об обратной дороге, Сергей сообщил о возможном рейсе вертолёта за чароитом недели через полторы и предложил остаться, гарантируя, что договорится с командиром. Вариант привлекательный, но в экспедиционной жизни у меня дважды были безрезультатные ожидания, после которых всё равно выбираться приходилось своим ходом. Поэтому ранее намеченный план возвращаться «на своих двоих» взял верх.
Три дня после тридцати лет разлуки, конечно, мало для насыщения чувств. Эх, пожить бы здесь, как раньше, да «бы» мешает. Плоть требует харчей, а их недостаточно для длительного срока, злоупотреблять же гостеприимством нельзя, иначе чувство неловкости затмит хорошие впечатления. Не к лицу взрослому человеку становиться нахлебником.
«ПЕШКА»
Это самая трудоёмкая часть экспедиции. Но всё по поговорке «любишь кататься – люби и саночки возить». Маршрут был определён ещё во время подготовки: сначала сплав, потом через плато пешком. Конечно, шагать с рюкзаком в гору не лучшее из занятий, но в данном случае есть один плюс – это старые дороги, связанные с разведкой железной руды.
Распрощавшись с торгинцами, я пересёк изрядно заросшую взлётную полосу, и двинулся в сторону Тарыннаха, бывшего поселения геологоразведчиков самого крупного из месторождений. Дорога оказалась не такой уж и старой. На ней чётко видны недавние следы большегрузной машины и вездехода, что не удивительно. В районе Муруна (стык Якутии, Иркутской области и Забайкалья, водораздел между Реками Чара и Токко) с давних пор добывают чароит самоцветчики Иркутской области, а позже и самоцветчики Якутии организовали «Вислополовку», небольшое поселение для своих добытчиков.
Первый день возвращения выдался лёгким, но второй – оказался тяжелейшим в путешествии. После ночёвки у ключа почти полдня подъёма на плато в дымке от дальних пожаров, сердце молотило с какой-то необычной аритмией, словно напоминая, что пенсионеру надо путешествовать не по тайге, а по санаториям… Останавливаться на отдых в Тарыннахе не стал: воды нет, жилые балки рухнули и заросли ольшаником. Поскольку дорога шла по верхам, в пересохших ручьях ни капли воды, в то же время одежда не просыхала от пота. К концу дня тело, обезводившись, потеть перестало, несмотря на жару и тяжелеющий с каждым километром рюкзак. Когда попалась глубокая канава с мутной водой, сомневался недолго, зачерпнул и выпил тёплое зелье, а у первого же источника прямо в колее дороги пил студёную воду, как верблюд, потом варил суп и снова пил. Но это не главные лишения: хуже жажды и захребетника, отнимающего силы, жуткие мозоли на ступнях. Ходьба замедлилась, а уж первые шаги после кратковременных передышек ходьбой и вовсе не назовёшь. Со стороны, если посмотреть издали и в профиль, какой-нибудь наблюдатель мог бы сказать, что это передвигается крупная черепаха, вставшая на задние лапы.
Доковылял до Звёздного, самого первого из полевых посёлков, почему-то на карте обозначенного Тарыннахом. На удивление среди остатков построек один дом выстоял (он оказался покрытым двойным слоем толи). Правда, без окон и дверей, с частично ободранной ветрами крышей, но с печкой из железной бочки, возле которой и устроил лежбище.
Следующим утром порадовала погода: густой туман, морось, видимость 50 метров, ориентировки никакой. При таком раскладе лучше посидеть «дома», чтобы не произносить при блуждании английских фраз типа «ёп-с ту дэй». Значит, топим печку, варим суп, гоняем чаи с сухарями, лечим мозоли и греем бока на лежанке. (Написал во множественном числе, потому что в одиночном путешествии многие вещи становятся соратниками и, при пользовании ими, так выходит само собой).
Днём туман пролился дождём, вечером снова окутал окрестности, а ночью начался ливень с грозой. На «кровать» из потолочных щелей устремились холодные струи, заставив меня среди ночи изрядно потрудиться. И в следующую ночь лило, правда, недолго. Потом, когда тучи сгинули, Небеса превратились в планетарий, хорошо различалась даже туманность Андромеды. А утреннее солнце осветило тайгу умытую, без дымки и запаха гари. Куда не глянешь – красотища!
Идти дальше можно двумя путями. Можно по известной дороге через ещё одну базу полевой партии Горкит (по названию ручья), а можно спуститься по речке Кебекте до этого ручья и по его притоку Эректуру сократить расстояние. Карта показывала, что там есть тропа. Для незаживших мозолей, чем короче путь, тем лучше. Поэтому можно и не упоминать о моём выборе.
Однако у выбранного варианта мне знакома была лишь первая половина пути, во второй половине надежда на тропу не оправдалась. Вместо неё – каменные глыбы, заросшие ерником, куда наступать – не видно. После нескольких падений стало ясно, что риск добавить к мозолям растяжение или вывих вполне реален. Поэтому развернулся к вездеходной колее, встреченной накануне, дескать, она должна с ручья Горкит привести к одноимённому посёлку. Не тут-то было! В общем, два дня ушли на то, чтобы вновь оказаться на Кебектинской наледи, от которой до Звёздного рукой подать. Не зря, видать, в первый же день наткнулся на осиное гнездо (всё-таки пришлось выражаться по-английски). Осы хоть и не боксёры, но лицо изменили до неузнаваемости. Может, пытались напомнить народную мудрость «не зная брода, не суйся в воду»? Вот только если не «суйся», как тогда о «броде» станет известно?
До посёлка Горкит больше потерь не было. Обошлось и без жажды, безводье предыдущего перехода научило быть предусмотрительным. К счастью, среди развалин посёлка один из балков уцелел благодаря двойной крыше, у него я и затаборился. Не успел развести костёр, чтобы сварить суп, как услышал звук приближающегося вездехода. Это не было неожиданностью, ещё в Торго Сергей сообщил, что из Чары приезжали строители будущей железной дороги к горно-обогатительному комбинату и обещали приехать снова. О них я и подумал.
Действительно вездеход прибыл из Чары. Тяжёлый, вместительный, на основе танка, таких громадин мне и не встречалось, но это был другой вездеход. Семь иркутских «самоцветчиков» ехали к озеру Атбастах, расположенного в двух десятках километров от места нашей встречи, уже полтора месяца.
- Что так долго? – удивился я.
- В марях сидели, ломались…
- А что разведывать будете? Чароит?
- Нет, это не наша епархия, у нас другие задачи.
- Тогда, небось, изумруды?
- Геологи приедут, там видно будет…
Понятно. Это ехали строители для обустройства базы, они могли и не знать всех деталей. Но как-то странно всё. Середина августа, полевой сезон подходит к концу, а они всё ещё в пути. Впрочем, их начальство об этом знало через космическую связь.
Богатые здесь места: три железорудных месторождения, чароит, золото и медь неподалёку… Со временем может вырасти на БАМе или, например, в Верхне-Токкинской впадине промышленный центр, и тогда прощай местная природа. Намётки на это есть в правительственной программе по развитию Дальнего Востока…
Вездеходная колея от Горкита в южном направлении существовала и во времена далёкие, обрываясь у реки Алаткит. Теперь же, после самоцветчиков, она облегчила мне путь ещё на десяток километров, уходя затем напрямик к БАМу. Меня же более привлекал короткий отрезок «пешки» к трассе золотодобытчиков.
Через три с половиной дня, которые можно охарактеризовать однообразным сокращением расстояния к намеченной цели, я вышел на берег Токко в устье Чуостаха, замкнув, таким образом, маршрут по местам «трудовых будней».
За эти последние дни не поймал ни одной рыбы, и кроме редких кедровок видел лишь следы волка да медведя. В низовьях речки Ураги столкнулся со свежей гарью, затухшей, но с дымящимся ещё валежником. Когда-то здесь был гидропост, сгорели и его остатки. Возникла тревога, ведь если в верховьях горит кедровый стланик, то пройти через водораздел не удастся. К счастью, пожар ушёл в другую сторону, и по мере моего удаления от гари исчезала и дымка. Своё намерение сделать последнюю ночёвку у костра на Урагинском озере отменил из-за подстилающих берег торфяников, а поскольку без костра – это не ночёвка: ни просушиться, ни поесть нормально, ни поспать, – перевалил в верховья Чуостаха и остановился у верхней наледи. Здесь стихия, словно опомнившись, что не показала своей силы, устроила свистопляску. Гроза со шквалистым ветром и дождём даже сорвала «крышу» моего бивуака, испортив отдых после трудного перехода. Но я уже упоминал о благосклонности Природы ко мне в этой экспедиции: всегда были сухие дрова, когда надо шёл дождь, приглушая пожары и задымленность тайги, но в то же время не поднимая уровень воды, и я без проблем переходил реки. Это стихийное проявление было как прощальное прикосновение, мол, не забывай меня.
Теперь впереди знакомое зимовье на Токко, кордон на Эвоноките (где я нашёл забытые кеды), а там через один переход и трасса Таборный – БАМ.
За прошедший месяц интенсивность движения по трассе изменилась. Встали на прикол наливники из-за задержки железнодорожных цистерн с горючим. Безрезультатно прождав несколько часов попутки, к вечеру я пришёл к пропускному пункту рудника. Система контроля строгая – мышь не проскочит, но переночевать разрешили, закрыв моё ружьё в сейф.
Наверно, кому-то отрадны золотые рудники, деньги-то немалые, но я глядя, как водовозки одна за другой пылят от рудника к озеру Усу, совсем не радовался. Со слов охранников в озере ловится только мелкая рыбёшка, а ведь ловились хороших размеров голец и хариус. Вспомнились обнаруженные шурфы и лотки для промывки тяжёлых фракций породы во время съёмочных маршрутов по этим местам. Теперь вот вырыт карьер, глубиной с многоэтажный дом, для очистки золота применены ядовитые для водоёмов вещества. Как их не отстаивай, все равно часть уйдёт в реки. А на очереди разработка ещё одного крупного золотоносного месторождения, и всё это на благо, прежде всего, частных владельцев… Почти то же самое ждёт и Чаро-Токкинское междуречье.
Хотелось бы закончить на оптимистической волне, но, увы. Что-то неладно в современном обществе. Показателем пессимизма может служить и случай, произошедший после окончания экспедиции в столице БАМа - Тынде. На вокзале, у камеры хранения, ко мне подошёл молодой мужчина:
- Можно Вас на минуту? – спросил он, предъявляя удостоверение и назвавшись сотрудником ФСБ.
Риторический вопрос с таким удостоверением.
- Что тут у Вас? – ощупал он запакованное ружьё.
- Ружьё. Вот разрешение, паспорт, – начал я доставать документы.
- Давайте пройдём в отделение вокзала.
- Зачем?
- Положение в стране сложное…
Там уже были два «подозрительных» пассажира (без оружия), два понятых и три полицая. К словам персонажа Лёлика в исполнении Папанова в «Бриллиантовой руке»: протокол, фас, профиль, отпечатки пальцев, добавился ещё доскональный шмон. Даже меня, пенсионера, это задело: без повода, без объяснения – хвать.
- Это местная инициатива? – поинтересовался я у исполнителей.
- Приказ сверху.
- Что, к 37 году пятимся?
- Может и к нему, – неохотно ответил «фотограф» и после паузы добавил: – люди на нас валят, а нам это только лишние хлопоты.
После этой фразы стало понятно, что полицейский говорит как есть. Выходит, что власть опасается народа, если подозревает его, и значит, неправедно её властвование, и значит, ждать можно лишь ухудшения «прав человека». Вполне возможно не за горами жизнь «по законам венного времени»… Однако не буду продолжать.
Наверно, русским людям можно найти в нашей большой стране места, где нет подозрительности, лицемерия и произвола, где существуют нормальные человеческие отношения. Где только? Если уж эвенки (лесные жители) предъявляют нам претензии, что тогда говорить о степняках и прочих пришельцах. И куда Ваньке податься? Разве что в Московию? Так там теперь тоже Москвабад…