Посвящается Дню памяти политических репрессий 30 октября 1974.
С О Л О В К И.
До этого времени в России существовала разрозненная система тюрем и лагерей.
В мае 1923 г. Лубянка выступила с инициативой организовать собственный «Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения». В июне 1923 г. ВЦИК принял решение о создании Северных лагерей ГПУ специально для содержания под стражей «политических и уголовных преступников, отбывающих наказание по внесудебным приговорам ГПУ». В «Положении о Соловецких лагерях принудительных работ» (март 1924 г.) указывалось, что эти лагеря предназначены «для изоляции особо вредных государственных преступников, как уголовных, так и политических, кои принесли или могут принести существенный ущерб спокойствию и целости СССР».
Те из соловецких узников, кто дожил до Второй мировой войны и после ее окончания оказался в одних лагерях с военнопленными, прошедшими через гитлеровские застенки, естественно, пытались сопоставить те и другие, но, по понятным причинам, могли это сделать только на эмоциональном, субъективном уровне.
По словам Олега Волкова, Соловки «предвосхитили гитлеровские лагеря уничтожения». А. Зинковщук, ссылаясь на мнение своих сокамерников, хорошо знавших фашистские «фабрики смерти», констатировал, что те лишь немногим отличались от лагерей особого назначения ОГПУ. А.И. Солженицын прямо именует Соловки «полярным Освенцимом».
Условия жизни в лагере
Максим Горький, побывавший в 1929-м году в лагере, приводил свидетельства заключённых об условиях советской системы трудового перевоспитания:
Заключенные работали не больше 8 часов в день;
За более тяжёлую работу «на торфе» выдавался повышенный паек;
Пожилые заключённые не подлежали назначению на тяжёлые работы;
Все заключённые обучались грамоте.
Их казармы Горький описывает как очень просторные и светлые.
В книге «Я помню» я рассказывала о встрече с Олегом Волковым , единственным сидельцем лагеря «Соловки», с которым довелось мне встречаться в конце 80-ых годов прошлого века. Ещё был жив Дмитрий Сергеевич Лихачёв, но с ним не пришлось встретиться.
Олег Волков в работе "Погружение во тьму" приводит следующие воспоминания о приезде Горького на Соловки:
" Я был на Соловках, когда туда привозили Горького. Раздувшимся от спеси (еще бы! под него одного подали корабль, водили под руки, окружили почетной свитой), прошелся он по дорожке возле Управления. Глядел только в сторону, на какую ему указывали, беседовал с чекистами, обряженными в новехонькие арестантские одежки, заходил в казармы вохровцев, откуда только-только успели вынести стойки с винтовками и удалить красноармейцев... И восхвалил!
В версте от того места, где Горький с упоением разыгрывал роль знатного туриста и пускал слезу, умиляясь людям, посвятившим себя гуманной миссии перевоспитания трудом заблудших жертв пережитков капитализма, - в версте оттуда, по прямой, озверевшие надсмотрщики били наотмашь палками впряженных по восьми и десяти в груженные долготьем сани истерзанных, изможденных штрафников - польских военных. На них по чернотропу вывозили дрова. Содержали поляков особенно бесчеловечно."(Олег Волков «Погруженные во тьму»).
По словам исследователя истории соловецких лагерей, фотографа Ю. А. Бродского на Соловках по отношению к заключённым применялись разнообразные пытки и унижения.
С 1922 по 1926гг в лагере выходили газеты, действовал театр заключённых (этот период хорошо описан в воспоминаниях Бориса Ширяева "Неугасимая лампада"), Сидельцы сложили о лагере ряд песен, в частности, «Море белое — водная ширь…» (приписывается Борису Емельянову).
Благодаря архивным исследованиям, проведённым в 1995 году директором Санкт-Петербургского научно-исследовательского центра «Мемориал» Вениамином Иоффе, было установлено, что 27 октября 1937 года по приговору Особой Тройки УНКВД по Ленинградской области часть заключённых Соловецкого лагеря погрузили на баржи и, доставив их в посёлок Повенец, расстреляли в урочище Сандормох (1111 человек, в том числе всех нетрудоспособных и «ненаряженных» — лагерный термин, обозначавший заключённого, не имеющего специальности).
Со времен ленинской резолюции «О единстве партии» (1921 г.) известно, что однопартийная система в стране сложилась «исторически». Тогда за фракционность в партии следовало безусловное и немедленное исключение из ее монолитных рядов.
Позже и из жизни. Как однажды сказал Бухарин, у нас действительно однопартийная система: одна партия у власти, другая — в тюрьме. Через два года, в 1923 году, представителей всех дореволюционных политических партий привезли на Соловки: в политическом споре стал применяться географический аргумент, по определению писателя и многолетнего узника Юрия Домбровского.
И если на воротах Бухенвальда была надпись: «Каждому свое», то на воротах СЛОНа было написано: «Железной рукой загоним человечество к счастию». Очевидно, что цинизма и откровенного надругательства над исконным правом человека на свободу в нашем лозунге гораздо больше.
Монастырские валунные постройки на острове довольно хорошо сохранились, — видно, монахи «сдавали их приемной комиссии» не в конце квартала. В царстве тишины и покоя ничего не напоминает о временах соловецкой власти. В те годы, как вспоминали очевидцы, на главном куполе кремля место креста занимала железная пятиконечная звезда как символ несвободы. Теперь ее можно увидеть в музее, материалы экспозиции которого показывают, что советская репрессивная система сложилась задолго до Сталина. При нем же она достигла своего классического совершенства, и только. Но общим местом в современной публицистике до сих пор являются «сталинские репрессии». Термин необходимо заменить на «советские репрессии».
Лагерь менял свое название, принадлежность, управление, но скоро по местам заключения пошли слухи о нем как об учреждении с наиболее жестоким режимом.
Вот что пишет Жак Росси, автор «Справочника по ГУЛАГу»: «Нормальными явлениями были:
а) избиение, иногда до смерти, часто без повода;
б) морение голодом и холодом, иногда до смерти;
в) индивидуальное и групповое изнасилование заключенных женщин;
г) выставление на комарики летом, а зимою — обливание водой под открытым небом;
д) забивание насмерть пойманных беглецов, причем изуродованное тело бросали на несколько дней у ворот лагеря (это стало общесоветской практикой» («Справочник...», с.370).
Кроме того, заключенных заставляли переносить воду из одной проруби в другую, снег с одного места на другое, то есть и сам труд, и сама жизнь лишались всякого смысла.
Безудержному произволу соловецкого начальства способствовали периодические расстрелы (так называемые разгрузки) заключенных по заданиям из Москвы.
В 1937-1938 годах то же происходило и в Норильске. Центральным штрафным изолятором Соловков была Секирка или Секир-гора. Ее высота 85 метров. Подняться можно было по тремстам ступеням. Одной из специфических соловецких зверств было сбрасывание заключенного в мешке со ступенек.
Жак Росси писал: «В 50-х гг. в Восточной Сибири автору довелось услышать песню о том, что «на восьмой версте Секир-гора, а под горою мертвые тела. Ветер там один гуляет. Мать родная не узнает, где сынок схороненный лежит» («Справочник...», с.353).
Вот цитата из документа, помещенного в четвертом томе книги «История сталинского ГУЛАГа» на с.143: «Особыми зверствами на острове.Революции отличался командир 5-й карантинной роты заключенный Курилко, печальная слава о котором проникла даже в украинские ДОПРы; его наиболее изощренные художества были:
заставлял заключенных испражняться друг другу в рот, учредил специальную «кабинку» для избиений, ставил голыми на снег («стойка), принуждал прыгать зимой в залив и пр. Лишь в несколько более легкой форме проявили себя другие администраторы».
В таких условиях жизнь казалась излишней роскошью. Преступления Курилко завершились его наказанием. Он был работником Оренбургского ГПУ, осужден на 5 лет и попал на Соловки. В лагере он стал самоохранником. Летом 1930 года по решению особой комиссии ОГПУ 12 обвиняемых персонала лагеря, в том числе и Курилко, были расстреляны. Из песни слов не выкинешь.
Именно Курилко принадлежит фраза: «Здесь вам власть не советская, а соловецкая».
Все служило преследуемой цели: психически сломить заключенных, чтобы превратить их в безвольную, покорную массу «человеческого материала».
Соловки — важнейшая веха на пути к созданию подлинно советского метода строительства светлого будущего принудительным трудом. 15 лет соловецких опытов на сотнях тысяч заключенных вконец убедили ленинское руководство, что в специфических советских условиях подневольный труд целесообразен. Что удивительно многого можно достичь крохотными прибавлениями к голодному пайку (изобретение Н.Френкеля).
Соловецкие опыты показали, что стукачество — самое верное и безотказное средство разрушения самообороны угнетенных и эксплуатируемых, что их беспомощность успешно усиливается систематическим игнорированием их жалоб.
Опыт, приобретенный ОГПУ на Соловках, был использован не только в последующем лагерном строительстве, но и с успехом применялся к основной массе советских граждан. В то же время некоторые методы самообороны соловецких заключенных бесповоротно утвердились в советском быту, например туфта.
В 1930 году Соловецкий лагерь был реорганизован в 11-е отделение Беломорско-Балтийского лагеря ОГПУ. Начали рыть канал. Это было еще одно бесчеловечное надругательство над людьми и здравым смыслом: ведь его построили сталинскими темпами без цемента и металла, без техники за 20 месяцев и 10 дней. От этого эксперимента остался безудержный энтузиазм, поговорка «Без туфты и аммонала не построили б канала» (даже вождь, осмотрев новостройку имени себя, недовольно буркнул: «Мелко и неказисто»).
Пьеса Погодина «Аристократы» про перековку уголовников в самоотверженных борцов за правое дело много лет гуляла по театрам страны. Даже я в молодом возрасте сподобилась посмотреть этот спектакль про воровских оборотней. Да и сам термин «Зэ Ка» оттуда же и первоначально расшифровывался как «заключенные каналоармейцы». Народу об этом строительстве до конца XX века напоминали папиРОСЫ Беломорканал
Когда канал вступил в строй, то в ноябре 1933 года на базе Соловецкого лагеря было создано 8-е Соловецкое специальное (штрафное) отделение Беломорско-Балтийского комбината ОГПУ—НКВД.
Приказом НКВД от 28 ноября 1936 года 8-е Соловецкое специальное отделение ББК было передано 10-му отделу ГУГБ (Главное управление госбезопасности) НКВД и реорганизовано в Соловецкую тюрьму особого назначения (СТОН) ГУГБ.
В ней содержались социально опасные преступники, а также осужденные, нарушавшие режим, трудовую дисциплину, совершавшие побеги. В основном это были те, которые, как пелось в известной песне про товарища Сталина, «оказались ни при чем».
Для них установили особо строгие условия содержания:
камеры запирались на замок и находились под стражей;
все выводы осужденных из камер осуществлялись под охраной;
на внешние работы осужденные не выводились;
свидания и передачи разрешались один раз в месяц, переписка — два раза в месяц;
прогулка совершалась ежедневно в пределах одного часа.
На 1 марта 1939 года в СТОН содержалось 1688 заключенных, а на 1 августа того же года — 2512.
За время существования Соловецкой тюрьмы в ней неоднократно производились расстрелы больших партий заключенных. В 1937-1938 годах было расстреляно 1818 заключенных.
Приказом НКВД СССР от 2 февраля 1939 года и Постановлением СНК СССР от 1 декабря 1939 года СТОН был закрыт.
СТОН
Тема Соловков необъятна. Это повествование будет касаться только тюремного периода, который просуществовал два года. Летом 1937 года соловецких заключенных выгнали из бараков, построили, и двое приехавших военных зачитали распоряжение об усилении режима. Переписка прекращалась до особого распоряжения (раньше можно было получать одно письмо в месяц).
Лагерь переводился на тюремный режим. Заключенных переодели в особую, соловецкую форму. На окнах бараков, даже в санчасти, устанавливались «намордники». В кремле возводились высокие заборы с рядами колючей проволоки.
Свежее пополнение соловчан и будущих норильчан: М.П.Рубеко, А.П.Бабушкина, А.Герцулина, ослабевших в тюрьме и на этапах, — принял на станции Кемь конвой из четырех человек. Один из конвоиров шагал впереди с револьвером, остальные шли с саблями наголо. В таком живописном составе они дошли от железнодорожного вокзала до пристани, зэков затолкали в баржу, где было тепло и сухо, привезли на Соловки, а потом развели по разным камерам.
Из воспоминаний А.Баева, опубликованных Ю.Бродским:
«Тюрьма была новым этапом во всей политике репрессий. Лагерь был еще сравнительно либеральным местом. Тюрьма была ужесточением этого места.
Для меня самыми трудными из 13 лет заключения были годы пребывания в Соловецкой тюрьме.
Большую часть своего соловецкого сидения я провел в одном из келейных корпусов возле Спасо-Преображенского собора, в камере № 79.
Одним из моих сокамерников был молодой человек со Сталинградского тракторного завода. Фамилию не помню. Его обвиняли вместе с другими работниками завода в участии в фашистской организации. Дело в том, что на сталинградском заводе когда-то работали немцы, и ОГПУ считало, что вокруг них создались фашистские организации.
Наш сокамерник фашистом быть не хотел и протестовал. Но протестовал, можно сказать, примитивно. Например: входит кто-то из администрации — все должны встать, а он лежит. Или откроет форточку, которую открывать нельзя самим заключенным.
Вначале было несколько карцеров возрастающей продолжительности, в самой тюрьме. А потом заключили в башенный карцер в кремле. После двух недель его привели под руки: он был весь отекший и лишенный сил. Волосы у него почти все вылезли...»
О ложных расстрелах, о борьбе за чистоту в кельях в форме издевательств охраны над заключенными за каждое пятнышко на полу, о надписях кровью из отрубленных пальцев — обо всем этом рассказал своему сыну Иосиф Михайлович Махновецкий (уже опубликовано Г.И.Касабовой в книге третьей издания «О времени, о Норильске, о себе...»).
Так что сюжет из фильма Т.Абуладзе «Покаяние» — невымышленная метафора.
Вот что рассказал другой сиделец — Б.Оликер (публикация Ю.Бродского):
«Дежурный не отходил от «волчка» камеры и все время должен был видеть, что делается в камере, а главное — лица заключенных. В тюремных правилах значилось:
«...запрещается громкий разговор». Но и негромкий разговор, даже шепотом, преследовался.
Во избежание наказания люди месяцами хранили молчание. В камере, бывшей келье, стояло 6 коек. Между ними был проход 25-30 сантиметров. Это была «прогулочная площадка», по которой можно было ходить: два шага вперед, два шага назад.
Курить можно было, но заключенный обязан был по счету вернуть все мундштуки от папирос. На каждого был заведен индивидуальный счет: сколько папирос он получил, сколько мундштуков вернул, причем последние должны быть целыми, неоткушенными, покрытыми тонкой папиросной оболочкой. Время от времени производился переучет: требовалось указать, сколько осталось несданных мундштуков от выкуренных папирос.
Под контроль попадали также спичечные коробки и коробки от зубного порошка. Это была сложная бухгалтерия. Сколько людей работало на регистрации мундштуков, папирос и коробков! А сколько заключенных было наказано за кажущуюся недостачу окурков!
Даже вывод заключенных на оправку сопровождался исключительной строгостью. Также руки назад, та же метровая дистанция, тот же конвой: один — спереди, другой — сзади. При входе в туалет каждый получал клочок бумаги величиной со спичечную коробку. Внутри неотступно стоял конвоир и не спускал глаз с заключенных. Горе тому, кто не использовал бумажку и при выходе не вернул ее!
Медицинскую помощь оказывал простой стрелок, который разносил порошки. Получающий порошок подставлял свой рот перед открытой в двери форточкой, и «лекарь» сыпал ему в рот порошок, не давая в руки обертку.
Ровно в 6 утра вделанная в глубине стены лампочка начинала мигать. Через 2-3 минуты заключенный должен был сидеть на кровати одетым.
Запрещалось ложиться с момента подъема до отбоя. Все 16 часов надо сидеть без права не только ложиться, но хоть сколько-нибудь наклоняться вперед. Тело должно быть строго в вертикальном положении. Через 1-2 месяца у всех стали отекать ноги».
Б.Оликер рассказывал, что он однажды забылся, наклонился вперед и положил ногу на ногу. Тут же был составлен акт, и он был лишен переписки на 6 месяцев. От сильной усталости и беспрерывного сидения после 5-6 часов вечера начинало клонить ко сну, трудно было удержать веки, чтобы они не закрывались, но глаза должны быть все время открытыми, иначе — наказание...
Но и настоящая ночь не несет заключенному много радости. Довольно часто сон нарушался. Дежурный все время должен видеть лицо спящего. Стоило кому-нибудь натянуть одеяло выше плеч, как всех заключенных поднимали, начинались крики, ругань. Заканчивалось все наказанием одного кого-нибудь. Чтобы не попасть в число виновных, заключенные, несмотря на низкую температуру, укрывались лишь до пояса, но не могли уснуть от холода.
Летом, в жару, мучения еще больше усиливались. Один московский студент был наказан на 5 суток карцера. Дело в том, что, несмотря на жару, снимать рубашку, вытаскивать ее из штанов, засучивать рукава строго воспрещалось. А ему как раз попалось белье из брезентовой фланели. Лежа в кровати, москвич пошел на риск — задыхаясь от жары, снял под одеялом кальсоны. Когда он уснул, голое колено вылезло из-под одеяла... Вся камера была поднята на ноги.
Симон Эрастович Чахвадзе (земляк С.Орджоникидзе) рассказал, что иногда их выводили гулять.
«Там, — вспоминает он, — был дворик небольшой, метров 5-6 в диаметре. Разрешалось пройти 5 кругов по нему, и все. Расписание прогулок было так составлено, чтобы не встречались с теми, кто сидел в соседних камерах. Поэтому я не знал, что рядом с моей камерой (я сидел в 88-й) сидел мой брат Георгий. Он не перенес всего этого и умер на Соловках».
Только во время этих прогулок заключенные и узнавали о событиях на воле, видя на тюремных зданиях очередную смену портретов вождей.
В камерах-кельях сидельцы не имели права подойти к окну (сокамерник М.П.Рубеко попал за это в карцер), нельзя было вставать спиной к стене камеры — сразу получали трое суток карцера за «перестукивание», но зато могли бесконечно перечитывать классиков марксизма-ленинизма, искать в этом «вечно живом» наследии ответы на животрепещущие вопросы, которые задавала им жизнь (из воспоминаний деда Ветродуя — М.Г.Потапова).
КВЧ 9-г
«Мыть полы рвались все, ведь это же физическая нагрузка, а она необходима всем. Помыв пол, я постучал в дверь, чтобы сдать деревянную шайку с половой тряпкой. Но стучать было запрещено, и это послужило поводом к карцерному наказанию.
В дни, когда разрешалось писать письма и заявления, тем, кто имел на депоненте деньги, выдавались бумага и конверт. Конверт заклеивать запрещалось, обратный адрес не Соловки, а станция Кемь. Только в 1955 году жена узнала, что я больше года провел в Соловецкой тюрьме, а она была уверена, что я нахожусь в Кеми. Срок для написания письма или заявления давался ровно полчаса. Если не успел написать, надо сдавать недописанным. Лица, не имевшие депонентных денег, автоматически лишались возможности написать письмо.
Бывали случаи, когда вызывали по одному в канцелярию старшего или дежурного надзирателя. Усаживали на табурет посреди комнаты и вручали уже распечатанное письмо для прочтения. Но чаще письмо зачитывал надзиратель.
Дважды камера лишалась на месяц прогулок за проявление недовольства хлебом с большим количеством песка в нем и отказ от баланды, в которой плавали в большом количестве белые черви. Черви были собраны в спичечный коробок и переданы надзирателю. Появился начальник тюрьмы с врачом. Врач заявил, что черви абсолютно безвредны для человека и наши претензии вызваны злобой против соловецкой власти.
— Говорите спасибо, что кормят! — добавил от себя начальник тюрьмы», — вспоминал Д.Сагайдак.
Ни в одном архивном документе не встречались перечисления работ, которые выполняли соловецкие заключенные. Точнее выразиться, почти ни в одном. Вот какую уникальную справку сохранило личное дело И.Г.Малышкина. Заведующий архивом УВД Красноярского края Клопов сообщил о нем: «...с 15 июня 1935 г. по август 1939 г. работал в цехе производства йода при Соловецкой тюрьме внутрицеховым рабочим-аппаратчиком».
Как рассказал Василий Васильевич Баранов, «все мы были тюремщиками», то есть сидели в тюрьме. Но в июне все того же 1939-го «всем тюрьму заменили лагерем — работа до упаду, а паек тюремный».
А.А.Баев, В.Н.Коляда, И.М.Махновецкий, М.П.Рубеко, С.И.Штейн (Снегов) поведали, на каких работах их «перековывала» советская власть. «Мы успели разорить монастырское кладбище (буквально на костях поставили госпиталь), вывели под крышу тюрьму, а на песчаной косе острова построили военный аэродром», — вспоминает А.А.Баев.
Снегов с присущим ему лагерным юмором дополнил рассказ Баева: «Мы с нетерпением и надеждой ждали формирования этапа. Два месяца земляных работ у Белого моря вымотали самых стойких. Многие, добредя до площадки будущего аэродрома, валились на песок, и даже мат майора Владимирова и угрозы охраны не могли поднять их.
Тюремные врачи, называвшие симулянтами даже умиравших, стали массами оставлять заключенных внутри тюремной ограды. Соловецкое начальство поняло, что хозяйственной пользы из нас уже не выжать, и сотне истощенных — мне в том числе — дало двухнедельный отдых перед этапом».
Приближалась незнаменитая война — советско-финская.
Этап Соловки—Норильск
Первоначальный план возведения Норильского комбината предусматривал его пуск в 1938 году. Этого не случилось, что стоило свободы первому начальнику Норильскстроя В.З.Матвееву.
В следующем году темпы и масштабы стройки должны были многократно возрасти. Увеличилась и потребность в рабочей силе. Заявки в ГУЛАГ на спецконтингент подавал начальник Норильского комбината А.П.Завенягин, имя которого носит комбинат и поныне.
ГУЛАГ помог комбинату решить проблему с кадрами. В 1939 году, по слухам, в Норильск прибыло около 10 тыс. зэков пятью этапами: 13.VI, 19.VII, 17.VIII, 17.IX и 9.Х. Соловецкий этап был самый многочисленный, но наименее работоспособный. Тут существует некая тайна. По приказу наркома Берии соловецких заключенных должны были перевести в Орловскую и Владимирскую тюрьмы. В опубликованных ныне (доступных мне) материалах Норильск нигде не называется. Почему?
При современном положении в работе архивов невозможно установить, были ли связи между СТОНом и Норильлагом до 1939 года, сколько было этапов в Дудинский порт из Соловков, каково было количество этапированных. Все эти и другие вопросы все еще остаются без ответов.
Источниками для данной публикации служат воспоминания бывших заключенных, литературные материалы, а также документы — личные дела из Объединенного ведомственного архива Норильского комбината (ОВА). В этом архиве хранится часть дел, заведенных в свое время на уже освободившихся из ИТЛ и вступивших с комбинатом в трудовые отношения по вольному или невольному найму.
Как свидетельствует анализ документов ОВА, как правило, мы можем изучить личные дела только тех специалистов, кого успел вытащить с общих подконвойных работ какой-нибудь гражданин начальник еще до того, как они успевали оформиться в «этап» на тот свет.
В некоторых личных делах упоминаются Соловки как место отбывания наказания без указания преступления. В других случаях устанавливать факт пребывания на Соловках помогала известная дата прибытия в Норильск соловецкого этапа (17 августа 1939 года), воспоминания сокамерников, однодельцев и т.д.
Большинство из этих документов появилось спустя годы после закрытия Соловков как места для сидения.
Прежде чем пойдет рассказ о самом этапе 17 августа 1939 года, хотелось, чтобы сами невольные соловчане рассказали, что же это была за тюрьма. Почему слухи о ней ходили по всей Руси великой? Исследователь истории Соловков Ю.Бродский приводит слова заключенного Михаила Никонова о Соловках:
АДСТРОЙ.
Наиболее вероятной датой отправки этапа из Соловков является 5 августа 1939 года. Называет ее Снегов. Это был день его рождения.
Лесовоз, или сухогруз, «Семен Буденный» пришел к Соловецкому архипелагу загруженный в Архангельске четырьмя сотнями уголовников, которые расположились на корме.
Вспоминает Дебола Алкацев: «Заключенных-соловчан августовской ночью разбудили в необычное время. Тюремную одежду велели снять и надеть свою».
Около бани на Соловецкой пристани людей погрузили в баржи, а из них перегрузили на сухогруз, по этому случаю оборудованный гулаговской мебелью — нарами. Количество этажей называют разное — от 2 до 7.
Вместимость лесовоза могла быть самая фантастическая, если вспомнить чекистские методы загрузки.
Чахвадзе, ссылаясь на слова конвоиров, называет число 3800 этапированных из Соловков в Норильск. На этом же сухогрузе находился и Николай Васильевич Волохов, по свидетельству М.П.Рубеко, начальник Соловецкой тюрьмы. По данным ОВА, Н.В.Волохов с октября 1938 года по июнь 1939 года числился в резерве назначения отдела кадров НКВД СССР. Именно он и привез новых норильчан.
17 августа 1939 года начальник Норильского комбината А.П.Завенягин подписал приказ № 386: «На основании предписания ГУЛАГа НКВД № 1820 от 20 июля 1939 г. назначается заместителем начальника Норильского комбината по лагерю капитан госбезопасности т.Волохов Н.В.».
Названная Завенягиным дата — 17 августа — подтверждает известный по другим источникам день прибытия соловецкого этапа в Норильск.
Путь по Белому, Баренцеву, Карскому морям, реке Енисей лесовоз шел в сопровождении ледокола, который участвовал еще в проводке караванов Карских экспедиций. Плыли тяжело. Море сильно болтало, поэтому «трюмный груз», как назвал его Снегов, лежал вповалку, не поднимаясь. А те, кто выходил наверх, видели низкое небо и льдины, стучавшие о борт корабля.
Кроме морской болезни более худшей из мук была неизвестность, ибо никто не знал ни цели, ни конечного пункта этапа.
Василий Феоктистович Ромашкин назвал фамилию журналиста из Ленинграда А.Е.Старовойтова, который не заболел морской болезнью и был единственным, кто помогал в пути людям, подавая им пищу, воду... А кормили так, что ни по Белому, ни по другому морю не убежишь, как шутил Рубеко.
15 августа сухогруз «Семен Буденный» подошел к Дудинке. Ночь простояли на рейде. Причала не было, поэтому с лесовоза посреди Енисея людей перегружали на баржу и на ней везли к берегу.
800 человек, по словам Чахвадзе, оставили в Дудинке.
Одна группа заключенных до Норильска ехала по узкоколейке. Когда колонна подошла к вокзалу, то обнаружилось, что она вдесятеро длиннее линии платформы. Заключенных «нанизали» друг на друга: сажали на колени, плечи и даже головы. Таким образом в сопровождении охраны, станкового пулемета доехали до пункта, для многих действительно оказавшегося конечным.
Другая группа, по свидетельству Д.К.Алкацева, И.М.Алексеенко, в Норильск пришла пешком.
Потом всех долго сортировали — ведь подконвойных было очень много. М.П.Рубеко утверждает, что его личный номер по норильской учетной картотеке был обозначен в тридцать восьмой тысяче.
Из Соловков в Норильск (как пока известно) попали пять врачей: А.А.Баев, П.Е.Никишин, М.А.Райвичер, З.И.Розенблюм, Д.Сагайдак. Они в лагере после этапа определяли рабочую пригодность заключенных: «кого в работяги, кого в доходяги».
Осенью в Норильском ИТЛ вспыхнула эпидемия дизентерии. «В те октябрьские дни, — вспоминает Снегов, — люди из нашего этапа умирали ежедневно. Соловки поставили в Норильск очень ослабленный контингент — так это формулировалось лагерной медициной».
Летом и осенью 1939 года в Норильск прибыло очень много инженеров. Приток их настолько был велик, что УРО формировало бригады «инженеров-землекопателей». Тяжелый, изнурительный труд многим был не под силу. И как следствие, «при моем освобождении в 1947 году с этого этапа оставшихся в живых по пальцам можно было пересчитать» (из воспоминаний Натрошвили).
Кто же входил в число соловчан-норильчан? На сегодня точное число найденных составляет 131 человек. Подавляющее большинство — более 100 человек — люди с высшим или незаконченным высшим образованием: и технари, и гуманитарии. На свободе они советской власти были не нужны.
Много раз приходилось слышать о том, что в Норильске лагерь был хороший благодаря А.П.Завенягину. Но мы как-то не всегда помним, что это были люди НЕВИНОВНЫЕ! Выше я писала, что весь список этапа из Соловков — это те, кто выжил. А в «Мемориале» Петербурга 2 года назад мне попались сведения о А.В.Кузьмине, который до ареста был политредактором «Ленинградской правды». В Норильлаге он работал на стройке (неспециалист, поэтому его спасти было некому), болел цингой, открытой формой туберкулеза и пеллагрой. В начале января 1940 года он умер. С точки зрения лагерных начальников, кто не работает, тот не ест.
Этот лозунг родился на Соловках и дожил до морального кодекса строителя коммунизма.
Библиография
Резникова И. Православие на Соловках: Материалы по истории Соловецкого лагеря. — СПб., 1994. (Ист. сборники; Вып. 2).
Соловки Александра Галича. Соловки и поэзия.
www.solovki.ca/writers_023/galich.php
«История СЛОН», НИЦ 'Мемориал', Санкт-Петербург
Соловки: Энциклопедия. Соловецкий Лагерь Особого Назначения
Лихачёв Д. С. Воспоминания. СПб., 1995
« Чем шире развивались гонения на церковь и чем многочисленнее становились расстрелы на «Гороховой два», в Петропавловке, на Крестовском острове, в Стрельне и т. д., тем острее и острее ощущалась всеми нами жалость к погибающей России. Наша любовь к Родине меньше всего походила на гордость Родиной, ее победами и завоеваниями. Сейчас это многим трудно понять. Мы не пели патриотических песен, — мы плакали и молились.
И с этим чувством жалости и печали я стал заниматься в университете с 1923 г. древней русской литературой и древнерусским искусством. Я хотел удержать в памяти Россию, как хотят удержать в памяти образ умирающей матери сидящие у ее постели дети, собрать ее изображения, показать их друзьям, рассказать о величии ее мученической жизни. Мои книги — это, в сущности, поминальные записочки, которые подают «за упокой»: всех не упомнишь, когда пишешь их, — записываешь наиболее дорогие имена, и такие находились для меня именно в древней Руси.»
Моруков Ю. Н. Соловецкий лагерь особого назначения (1923—1933 гг.)
Живой журнал Другого. Власть соловецкая: фотографии тюремных помещений лагеря, датированные 2008-м годом и архивные.
Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ
«Теперь Вы в Соловках (поэзия на Соловках во времена Соловецкого лагеря особого назначения)», 23.03.2007, Светлана Тюкина, альманах «Статус-Кво»
«Обращение православных епископов из Соловецкого лагеря особого назначения к правительству СССР („Соловецкое послание“). 1926 г.», В. Цыпин. История Русской Православной Церкви. 1917—1990. /Учебник для православных духовных семинарий. Московская Патриархия. Издательский дом «Хроника». 1994
PRODUCTION AND TERROR: THE OPERATION OF THE KARELIAN GULAG, 1933—1939 by Nick Baron
Волков О. В. Погружение во тьму. — М.: Эксмо, 2007. — 512 с. — ISBN 978-5-699-24971-8
Флоренский П. А. Письма из концлагеря. «Знамя». 1991. № 7
Мельник А. По следам СЛОНа: СОК // Соловецкий вестник. 1990. № 7
Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 3: Р — Я. — Петрозаводск, 2011. — 384 с.: ил., карт. — с. 114—115 ISBN 978-5-8430-0127-8 (т. 3)
Розанов М. М. Соловецкий концлагерь в монастыре. 1922–1939 : США, 1979., Кн. 1 (ч. 1-3). — 293 с.
Анциферов Н. П. Из дум о былом : Воспоминания / гл. 3 «СЛОН» — М , 1992. — 512 с. : 16 л. ил.
Волков А. В. Погружение во тьму. — М.: Мол. гвардия, 1989. — 460 с. — (Белая книга России)
Ширяев Б. Н. Неугасимая лампада. — М.: Т-во рус. худож., 1991. — 414 с. — (Белая книга России)
Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы. Общественный центр им. А. Сахарова
Белоконь А. Начальник СЛОНа [А. П. Ногтев: Из истории Соловецкого лагеря] // «Север». — 1994. — № 5—6.
Захар Прилепин. "Обитель", роман о жизни в Соловецком лагере особого назначения.
Ссылки
Соловки - Энциклопедия
Списки имен соловецких заключенных
Воспоминания соловецких узников
Компьютерная база данных "Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы" составлена Музеем и общественным центром "Мир, прогресс, права человека" имени Андрея Сахарова при поддержке Агентства США по международному развитию (USAID), Фонда Джексона (США), Фонда Сахарова (США). Адрес Музея и центра: 105120, г. Москва, Земляной вал, 57/6.Тел.: (495) 623 4115;факс: (495) 917 2653; e-mail: secretary@sakharov-center.ru http://www.sakharov-center.ru