Перед тем как идти, Зосимыч приспособил фонарь сверху на шапку так, что светло стало нам обоим.
- Моё изобретение, – похвастался он, – говорят, в… возрасте… ум слабеет… Враки всё это, Слава! Если мозгами постоянно пользоваться, то они не закисают. Всего-то кусок проволочки потребовался, и - на тебе: какая люстра получилась!
«Люстра» вышла действительно знатная. Она хорошо освещала путь и старику, идущему впереди налегке, и мне, несущему рюкзак и оба ружья. А путь после трудового дня предстоял неблизкий – больше двух километров. Старик сначала отнекивался от помощи, но довольно быстро сдался. Тушу же мы оставили на месте.
- Никуда она не денется, – авторитетно заявил Зосимыч, – медведь уже лапу сосёт, волков тут сейчас нет, а зайцам всё не съесть.
- Так они, вроде, как вегетарианцы… - с ехидцей заметил я.
- Тем более, – тоже бодро ответил старик, – ну что, тронулись?
И мы пошли в обратный путь. Набегавшись за день, непривычные мои ноги начали, было, подгибаться, отказываясь нести нехудое тело, в придачу ещё и обвешанное охотничьей амуницией. Пришлось потратить часть времени на борьбу с предавшими меня конечностями, и лишь когда я вышел победителем, не желая признаваться Зосимычу, что устал, я смог поинтересоваться планами на завтра.
- Завтра, Слава, дел будет больше, чем сегодня. Встанем часиков в пять…
- В пять? – вырвалось у меня.
- А что, не выспишься?
- Зосимыч, - проскулил я, - я так устал… - "Нет, не вытерпел! Сдался-таки, - ругал я себя, - Ну, теперь получай!.."
- Устал? – протянул Зосимыч удивлённо. – С чего бы это?
- Ну как же… - раз уж я капитулировал, это стоило объяснить большими трудностями дороги и извлечь из этого максимальную пользу. – Поспать удалось два часа в электричке. И то контролёры разбудили. Пока снова заснул... Потом до тебя добирался. Ты думаешь так легко найти полчетвёртого ночи на твоём полустанке машину? Правда, если честно, и в ней вздремнул десять минут. Потом ехали на снегоходе…
- Тоже мог бы поспать, – вставил Зосимыч, а я пропустил его пассаж мимо ушей.
- Ну и посидели час в дому. Остальное на ногах, – вздохнул я.
- Велика ли беда-то, неженка городская? – спросил Зосимыч. – Я за всю свою жизнь никогда не видел, чтобы мать спала. Или дядька с кокой. Дед, бывало, приляжет пораньше нас, малышни, и то когда сенокос или уж по другому поводу умается. Так Настасья загонит нас в дальний угол на печке, где мы сидим, как мыши, и пискнуть боимся, чтобы не разбудить, значит, деда, или на улицу выгонит. Если лето. А сама по хозяйству хлопочет. Хотя, бывало, и косила с ним вровень, и навоз по весне из хлева вместе грузили. Она рубит, а он выкидывает в окошечко.
- Кого рубит?
- Навоз приходилось на куски рубить. Он так успеет слежаться, что не только руки не держат, вилы ломаются… Вот я и говорю, что мужик против женщины существо слабое. Если что, на раз поднять, «покряхтеть», как дед говаривал, то это да, бабёнке не справиться. Но будет она вертеться по мелким делам целый день, когда мужик уже с ног валится. Ведь успевает же твоя Ленка и диссертации писать и борщ варить, а не бездельничал бы, так и дитё нянчить, пока ты, устав от рабочего кресла, на домашнем диване дух переводишь, – Зосимыч остановился и повернулся ко мне лицом, – зря мы считаем себя сильным полом, Слава, зря. Сильный пол – это вон – Марья с Ленкой. Это они всё успевают, а не мы. Мы так, разовая рабочая сила. Поднял. Перенёс. Поставил. И природа нам на это очень тонко намекнула…
- Как? – не вытерпел я, видя, что Зосимыч развивать мысль не собирается.
- Да хоть в производстве детей. Сравни, сколько у мужика в этом деле работы и сколько у женщины… Чуешь разницу?
- Согласен… - протянул я, не зная, что сказать больше. Но старик и тут пришёл мне на помощь:
- А я вообще не спал сегодня. Не спалось. У тебя бывает бессонница перед важным днём?
- Конечно. Но и без этого через день заснуть не могу…
- Это от того, что воздуха тебе, Слава, мало. Ну и работа сидячая. Вот сегодня ты спать будешь, аки младенец…
- Это точно, – вздохнул я.
- А я, Слава, всю ночь готовился к встрече… как Марья на исповедь. Грехи вспоминал, жизнь свою по листику перелистывал, словно книгу. В чём и перед кем повиниться надо вспоминал.
- Так, вроде, грехи на исповеди отпускают? – удивился я.
- Так-то так... – старик посмотрел на меня внимательно, затем повернулся и пошёл дальше. – Был я на исповеди. Но, всё равно, хочу каждому поклониться. У кого прощенья просить, кому спасибо сказать. Лично, не через Бога.
- Ну, ты сравнил, Зосимыч, Бога и какого-нибудь Антипа, у которого морковку с огорода в детстве украл!
- А они для меня, Слава, одинаковы. Бог вездесущ. Он и в Антипе, и в Настасье и Марье моей. Даже в твоей Ленке есть. Только самую малость… - старик засмеялся, – да шучу я, шучу. Если серьёзно, то прощение хочу просить у каждого, кому за жизнь свою досадил. Перед каждым голову склонить хочу.
- А что перед живыми?
- А что перед живыми? – удивился Зосимыч. – Перед Марьей своей я каждый день прощение прошу делами своими. Сколько раз с ней за день согрешишь? С живыми, Славка, вообще сложнее, чем с мёртвыми… Перед этими хоть только старые грехи замаливать приходится, а с живыми грешишь снова и снова. Вот у Антипа ребятня капусту воровала: стянут те, кто постарше, кочан, все вместе съедим, сколько сможем, а остальное в крапиву забросим. Голодно было. Тут уж давно все кочаны посчитаны… А перед Марьей сколько вечером не винись, за следующий день новых грехов накопишь. Так и живёшь. Стараешься не грешить, да куда там... То косо посмотрел на старуху, то сказал что не так, и она обиделась. Много ли ей, слабой женщине, надо?
- Погоди, дед, – сказал я, и Зосимыч остановился.
Мы уже входили в деревню. До дома было рукой подать, но Зосимыч встал, словно вопрос этот был самым важным в жизни, а потому требовал немедленного решения. Встал и обернулся ко мне.
- Ты же сам утверждал, что женщины сильнее мужчин.
- Утверждал, – старик охотно согласился со мной.
- А теперь называешь Марью слабой?
- Называю…
- Это как понимать?
- Ну вот смотри: у тебя две руки, но есть правая сильная и левая в помощь правой. Есть два глаза. Там - то же самое. Нос, правда, один, но у него две ноздри, и то одну чаще, чем другую закладывает. Али не замечал?
Пришлось согласиться.
- А ведь в целом-то ты один человек, собранный из силы и слабости. Так и Марья: в чём-то сильная, в чём-то слабая. Так что всё просто.
- Понятно… - сказал я, и пошёл вперёд, обходя Зосимыча. – Инь и янь. Китайская философия…
- Стой, сукин кот! – крикнул старик, и я, уже подняв ногу, остановился. – Под ноги смотри! – вдруг вскипел он, – пруд тут… Вот как тут с вами, бестолочами, не согрешить?
Теперь в свете «люстры» я рассмотрел, что стою на небольшом снежном валу, который оказался подозрительно правильной формы. Огребя ногой снег, я обнаружил под ним небольшой валик земли, и лёд сразу за ним, который затрещал при первом же нажатии ногой, готовый проломиться, не дожидаясь, пока я встану на него всем весом.
- Как ты его увидел, Зосимыч? – удивлённо спросил я.
- Я помню его, – ответил старик и пошёл вперёд, указывая и освещая путь.
- То есть, слабому зрению помог хорошей памятью… - констатировал я.
- Тебя бы в пять лет едва живого из этого пруда вытащили, тоже на всю жизнь бы запомнил, – перевёл на свой крестьянский язык мою заумень старик, не останавливаясь, - пойдём, Слава. С ногами уж сладу нет никакого, а тебя всё в интерес, как гриппозника в жар, бросает.
Вздохнув и поправив на плече ружья, я поплёлся за Зосимычем, но вскоре не выдержал и спросил:
- А в пруд-то тебя зачем понесло?
- Есть хотелось, – ответил старик без лишних комментариев. Пришлось уточнять.
- Ну что пристал как банный лист? – осведомился Зосимыч, не оборачиваясь. – За хлебом полез.
- За хлебом? – умел же старик огорошить.
- Ты видел когда-нибудь, как в деревенских прудах карасей ловят?
- Нет. У нас не было прудов – речка чуть не под окнами текла.
- Тогда понятно… Дядя Коля ловил их так: брал мешок, в горловину втыкал две палки крестом, клал внутрь кирпич для весу и кусок хлеба, как наживку, и, привязав мешок к бечёвке, кидал в пруд. Вот за этим хлебом-то я и полез. Хорошо заметили, а то бы не спасли… - подойдя к крыльцу, Зосимыч снова аккуратно обмёлся, подал веник мне, и хотел уже было войти в дом, но вспомнил, что весь свет - у него на голове, и дождался меня. В дом мы вошли вместе.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2016/08/23/221