В молодости на своих фото в тридцатилетнем возрасте Нина была просто красива. Не броской красотой модели, но спокойной и ровной безупречностью пейзажа, отраженного в плавных, медленных водах. Она и теперь была еще хороша. Правда, зрелые годы выдавали ее руки и – никуда не денешься – мелкие морщинки, появившиеся на лице.
Все, что делала Нина, у нее получалось легко и свободно, причем в совершенной форме. Это особо восхищало в ней Сутурина, хотя придавало его чувству к ней оттенок эгоистического комфорта. Еще он высоко ценил душевную деликатность Нины: умение, окружая заботой и теплом, соблюдать дистанцию, не посягать на его личное пространство. Несомненно, ее поздняя безоглядная любовь была глубже и уязвимее, чем у него, еще не достигшего сорокалетней черты, но имевшего уже изрядный опыт разочарований и разлук. Впрочем, что тут мерить – это ведь не сила тока...
Теперь была самая пора уходить. После тяжелого решения, принятого Сутуриным, их пути расходились. Ему надо было забрать к себе сына от первого брака, попытаться его выправить, спасти. Ее, никак не ожидавшую подобного шага, нельзя было этим грузить.
– Я улетаю на десять дней на Алтай, – сообщила Нина.
Она была известной в стране спортсменкой, организатором лыжных походов высшей категории сложности. Богатая гамма чувств отобразилась в ее карих глазах. Преобладала боль. Можно было ничего не добавлять, итак понятно...
Незаметно пролетела неделя. Сутурин упаковал свои вещи: белье, книжки, любимые пластинки, а также пару картин и красивую посуду – часть родительского наследства, сохранившуюся у него при нескольких переездах. Никто ему не помогал. В этом городе у него не было своих друзей, только общие с Ниной.
С грустью он осмотрел убранство квартиры, богато обставленной, всегда идеально чистой и проветренной. А главное, наполненную особой аурой щедрой самоотдачи, внутренней собранности и изящного вкуса. Безупречной, как ее хозяйка. На прощание Сутурин погладил ладонью уральскую малахитовую вазу, прошелся бегло по клавишам рояля.
Накануне он нашел, наконец, жилье для будущего обитания. Большую комнату в квартире многоэтажного дома. Дом этот находился в спальном районе, за Днепром, в часе езды от центра. Других готовых вариантов не было.
Хозяйка квартиры, женщина средних лет с безцветной внешностью и усталым от жизни лицом особой симпатии не вызывала, впрочем, как и негативных эмоций. У нее был муж или сожитель, в эти детали Сутурин не углублялся. Вот этот тип ему сразу не понравился. Но все по порядку. Сначала надо было найти машину для переезда. Нормальные люди такие вещи делают по телефону. Нашему герою почему-то это не пришло в голову. Однако, спустившись во двор, он обнаружил стоящий пустой мебельный фургон.
– Поможете перевезти вещи? – спросил Сутурин чернявого усатого шофера.
– А куда?
– На Троещину.
– Ну, давай, только по-быстрому...
Значит все правильно, – решил Сутурин. Так просто подобные вещи не происходят. Он не был тогда твердо верующим человеком, но правильно усмотрел здесь явную помощь свыше.
Район, где ему предстояло жить, Сутурин немного знал. Это был квадрат Малевича, возведенный в кубы безвкусицы: безутешное пространство грубо размалеванных высоток.
– Ничего, прорвемся..., – звучало внутри. – Пережили блокаду – переживем и изобилие... Так отвечали ленинградцы в известном советском анекдоте.
Итак – вот она его новая обитель. Вещи сгружены на полу в один угол. В коридоре не было света, видно лампочка перегорела. И, похоже, далеко не вчера, а запасных не имелось. Комната, предназначенная Сутурину, была просторной и обставлена довольно прилично. Только жить в ней не очень хотелось. Присутствовала какая-то неявная грязь. То ли от случавшейся здесь ругани и промелькнувших клубов табачного дыма, то ли еще почему...
– Наверно, здесь редко бывали цветы, – решил про себя Сутурин.
Для переселенца потянулась новая жизнь, во многих отношениях более тяжелая и трудная, чем в предыдущий безоблачный период. Сильно обезточивала и отнимала силы дорога. «Час от центра» реально выливался в четыре, затраченных на поездки туда и обратно. Между тем возникли осложнения с бывшей женой, и переселение сына снова и снова откладывалось.
С хозяевами квартиры Сутурин общался минимально: на уровне «здрасьте» - «здрасьте» или нескольких общих фраз. У них было свое «кино», от которого он старался держаться подальше. Особенно это касалось мужа или сожителя. С женщиной – ее звали Люда – какой-то душевный контакт имелся. Похоже, что она его зауважала. А Сутурин сочувствовал попыткам Люды поддержать видимость спокойствия и благополучия на ее территории. На корабле, явно залатанном после серьезных штормов и передряг.
Сутурин много и жадно читал публикации в толстых журналах. Это было захватывающее и сумбурное время перестройки. Время, когда «из под глыб» под большим напором вырывались наружу новые, будоражащие сознание, имена и факты. Постоянно кто-нибудь хватал тебя за рукав со словами: « А ты читал...?» или « А ты слышал...?».
Напряженный темп жизни не оставлял Сутурину возможности расслабиться. На работе в своем институте он зарывался в нелинейную физику, увязал в компьютерных проблемах и тонкостях. А еще два раза в неделю ездил в Гидропарк для разминки, пробежки и купания в Днепре. В любую погоду. Вылезая из холодной воды, быстро напяливал на себя серый свитер из грубой шерсти. Свитер с оленями, купленный на рынке под Чегетом. Сразу шло тепло по телу. Теперь нужно было как можно быстрее возвращаться в свою комнату, чтобы по пути не успеть промерзнуть.
Ему часто вспоминалась уютная гостиная Нины и любимая ими песня Юрия Визбора: « Милая моя, солнышко лесное...». Свидеться с Ниной уже не светило, разве что чисто случайно.
Вот и весна пришла. Сутурину подвалила интересная командировка в Суздаль на школу-семинар. Семинар проходил в недавно построенном, с претензиями на советский шик, кемпинге на окраине города. Явное несоответствие этого комплекса строгой серьезности, задумчивости и заброшенности окружения резало внутренний слух Сутурина, как фальшивая нота. По утрам он бегал босиком по еще мерзлому насту в сторону центра города. Пейзажи вокруг реки Каменки, старинные Церкви, Торговые ряды начала девятнадцатого века – все это приходилось «сродни и впору» его сердцу, оседало куда-то в анналы памяти. Редкие ранние прохожие смотрели на него с нескрываемым удивлением.
Незадолго до возвращения Сутурину приснилось, что его обокрали. Во сне этом не действовали никакие реальные лица, и фон, на котором происходили события, был достаточно условным. Запомнилось, однако, ощущение вторжения чужих и грубых людей на его «личную территорию». Оказалось, все было не просто так. Действительно, комнату Сутурина хорошо почистили за время его отсутствия. Пропало постельное белье, ценные вещи, красивая посуда, много редких, дорогих ему книг. Особенно было жалко сонеты Шекспира в дореволюционном издании Брокгауза и Эфрона.
Хозяйка квартиры выглядела несвежей и какой-то помятой. Она была в явной растерянности, старалась успокоить своего жильца. Похоже, что в ее душе боролись разнородные чувства. С одной стороны – сочувствия и стыда, с другой – страха ответственности и стремления замять это дело.
Сутурин понимал, что для него теперь главное – сохранить душевное спокойствие. Опять нужно срочно уходить. Второй момент – придется обратиться в милицию, несмотря на внутренний скрип и сложившееся у него издавна предубеждение к этой организации. Он написал заявление и отнес его в учреждение. Из разговора с немолодым лейтенантом, долго заполнявшим разные бумаги, стало ясно, что этот адрес небезызвестен в милиции. Видимо, уже были жалобы на пьянки в этом месте, а может и что-то серьезней…Глубоко погружаться в данную тему Сутурину не хотелось. Утешало, что обещали помочь.
И вот – снова собраны оставшиеся вещи. Знакомые помогли найти времянку в Ирпене, недалеком пригороде Киева, курортном дачном поселке, запечатленном в биографии и стихах Бориса Пастернака. Сутурин особенно любил переводы поэта из Рильке.
– Как там кончается один из стихов?
«…Не станет он искать побед.
Он ждет, чтоб высшее начало
Его все чаще побеждало,
Чтобы расти ему в ответ».
Разумеется, нужно было тогда тщательно подбирать слова, чтобы остаться в границах дозволенного…
– А что он, Сутурин, может в своей ситуации сделать для этого «высшего начала», чем Ему послужить?
Внезапно его осенило. Он сходил в ближайший магазин хозтоваров и купил лампочку мощностью шестьдесят ватт. Вкрутил ее в коридоре. Проверил – горит. Представил, как удивится Люда. Может быть, на какое-то мгновение что-то всколыхнется, вспыхнет в ее душе? Хотя бы удивление…Поймет ли она этот прощальный жест? Впрочем – неважно.
Сутурин заказал грузовое такси и стал ждать машины.