Это произошло много лет назад, в начале 80-х годов прошлого века. Доживала последнее десятилетие, тихо догнивая, великая держава СССР. Родившиеся в 60-х годах хорошо помнят то время. Прошла московская Олимпиада, началась война в Афганистане, продукты и другие товары народного потребления постепенно уходили с прилавков, обнажая пустые доски, подобно уходящим водам Аральского моря.
С тех пор многое изменилось, исчезла страна, в которой мы тогда жили, да и сами мы стали другими. И условия жизни, даже жизненные приоритеты сильно поменялись. Я не являюсь исключением, моя жизнь, да и я сам, менялись с изменениями в жизни страны. Что-то улучшилось, что-то стало хуже, что-то безвозвратно ушло, и моё восприятие тех давних событий, отношение к ним, конечно, поменялось, они стали восприниматься так, как будто все это происходило с кем-то другим, а не со мной.
А тогда… Я окончил школу, сдал выпускные экзамены на все пятерки, получил аттестат со средней пятибалльной оценкой и, имея также несколько грамот за первые места на олимпиадах по математике, всерьёз планировал продолжить обучение в высшем учебном заведении.
Я выбрал для поступления Рязанский радиотехнический институт, специальность – «Электронно-вычислительные машины». Дело в том, что я уже несколько лет мечтал учиться в ВУЗе по специальности, находящейся на перекрестье техники и математической науки.
Рязанский радиотехнический институт (РРТИ) в то время был самым обычным провинциальным ВУЗом, не МГУ, конкурс – обычно не более двух человек на место. Существенным преимуществом его являлось наличие на дневном отделении военной кафедры, которая давала возможность освобождения от призыва в армию в качестве рядового. Это приманивало многих абитуриентов, так как служить в советской армии в то время не сильно желали.
Были и минусы. Главным минусом было то, что в 70-80-х годах прошлого века профессия инженера, которую давал данный ВУЗ, считалась непрестижной и малооплачиваемой. Второй минус – сложность обучения, большой отсев по неуспеваемости, особенно на младших курсах. Поэтому основной контингент мужского пола данного ВУЗа того времени состоял из не желающих служить в армии и из тех, кому хотелось по окончании работать инженером, нравилась эта специальность. Вторую категорию не пугала сложность обучения.
Я относился ко второй категории, хотя служить в армии солдатом тоже не сильно желал. Сложности обучения меня не пугали, в школе я хорошо учился. На первый взгляд, все в порядке, ничего не должно было бы помешать процессу поступления, предпосылки – отличные, как в песне пели «молодым везде у нас дорога». Кому бы еще поступать, если не мне!
Одна проблема – пятая графа. Иначе говоря – еврейская национальность. Представители этой национальности обычно добавляли к упомянутой известной песне слова «человек проходит как хозяин, если он, конечно, не еврей». К тому же, как я потом понял, эта национальность в то время сама по себе уже считалась отрицательным качеством человека. Как писал в то время Сергей Довлатов, «человек может быть либо евреем, либо пьющим, вместе это недопустимо».
Но тогда, по молодости лет, я не мог к этому серьёзно относиться, считал, что если это иногда и приводит к неудачам, то со мной уж точно всё будет хорошо. Короче говоря, готовился к поступлению, не думая ни о чем плохом. Эх, знать бы заранее, что меня ожидает!
Первый экзамен – письменная математика. Мы с моим другом Андреем записались во второй поток, день сдачи экзамена – воскресенье, 2 августа. Заходим в аудиторию. Это большой зал со столами в форме амфитеатра, преподавательница просматривает на входе экзаменационные листы абитуриентов, увидев мою фамилию, как-то странно хмыкнула и сказала «проходите».
Я прошел, сел на свободное место, а мой друг сел сзади. Начали решать задачи. Примерно через полчаса, впереди сидящий незнакомый парень зачем-то ко мне повернулся. Он даже не успел ничего спросить, как тут же подбежавшая преподавательница объявила: «делаю вам обоим замечания». Ну что тут поделать? Если бы я знал, к чему это приведет...
Решаем дальше. Мой друг тогда был не очень «силен в математике» и решил подсмотреть, как я решаю, тем более, что сидел он за мной, а, значит, выше (ряды в аудитории, как я уже писал, были в форме амфитеатра с подъемом от доски к «камчатке»). Именно в этот момент преподавательница каким-то образом оказалась рядом с нами. Почему-то район именно моей дислокации интересовал ее больше всей остальной большой аудитории. Интересно было бы проверить, находились ли в зале другие представители моей национальности? Ну, ближе к делу. Короче говоря, она подошла ко мне и, не говоря ни слова, перевернула исписанные мной листы, после чего благополучно удалилась.
Сидим, пишем. У меня закончилась бумага. Я поднимаю руку и прошу принести мне еще, что совершенно укладывалось в рамки экзамена. Преподавательница со словами «сейчас принесу», села на свое место за столом, явно не собираясь нести мне листы. Я жду, а время идет, мне надо выполнять задания. И я поворачиваюсь к своему другу и беру у него чистый лист.
После этого она вдруг как-то очень быстро вскочила из-за стола (почему бы с такой же скоростью не принести мне бумагу!), подбежала ко мне, собрала все мной написанное и, ни слова не говоря, пошла прочь. Я побежал вслед за ней со словами «я же еще не все сделал!» и получил тихий такой, скромно-целомудренный, ответ: «я удаляю вас с экзамена».
Что делать? Я вышел из аудитории, хожу, как во сне. Со мной все это происходит или я сплю? Попытался пойти хоть что-нибудь выяснить. Ответственный секретарь приемной комиссии отказался со мной разговаривать. Кто я для него? Так, пустое место, один из сотен простых абитуриентов.
Я позвонил домой, через какое-то время пришел папа, мы снова пошли в приемную комиссию, там нам сказали, что они ничего не могут сделать, что решает такие дела только ректор, как председатель приемной комиссии, а он находится дома, потому что воскресенье – выходной день. А как же решить вопрос? Никак, только идти домой к ректору, вот его адрес.
Мы, теперь уже с мамой, пришли к ректору домой. Вначале он отвечал через дверь, но потом, видно, смилостивился, дверь открыл и единственное, что он соблаговолил сказать это «все вопросы завтра в институте, с 9.00».
На следующее утро мы (я и папа) пришли к нему в приемную к 9 часам утра, а «его величество ректор» пожаловали только к десяти. Ему-то какое дело до людей, до того, что в 9.00 начинается экзамен, на который я опаздывал... Зарплату-то он и так получит, его сыном я не являюсь... Но на экзамен идти уже поздно.
Через какое-то время нас милостиво пригласили в кабинет. Практически сразу ректор заявил, что он уже ознакомился с моим «делом», прочитал докладную, согласно которой я «разбрасывал шпаргалки по всей аудитории и мешал проведению экзамена», то есть оказался недостойным быть студентом сего столь достойного ВУЗа. По моему мнению, действие, описанное в такой докладной – это готовый диагноз для психиатрической клиники, но обсуждению данный текст не подлежал, мои возражения, естественно, не принимались.
В результате, ближайший год я оказался свободен от учебы, но армия, со вполне приличной вероятностью попадания в Афганистан, засветила путеводной звездой.
После этого, примерно через месяц, я успешно сдал экзамены на вечернее отделение в этом же институте и начал учиться. На вечернем почему-то не заваливали. Может быть, из-за отсутствия военной кафедры?
Прошел год. Я работал и одновременно учился на вечернем отделении. Учиться мне нравилось, но идти на службу в вооруженные силы как-то не хотелось. Надо было либо поступать заново на дневное, либо служить, потому что перевестись на дневное отделение ранее окончания второго курса было совершенно нереально. Тем более для представителя моей национальности. Я предложил родителям такой вариант: поступаю в июле в Московский инженерно-физический институт (МИФИ), а потом, в августе, снова в РРТИ в Рязани. Может, где-то и повезет.
И вот я в Москве. Приехал за неделю до экзаменов, устроился в общежитие, познакомился с ребятами. Подал документы на ту же специальность, на которую собирался поступать в Рязани. Начались консультации к экзаменам.
И вот, наконец, первый экзамен - письменная математика. На консультации нас предупредили, что из-за повышенной сложности заданий оценка «удовлетворительно» будет ставиться за 2 правильно решенных примера из 5. Примеры, действительно, были довольно сложными, но при наличии знаний и опыта побед на олимпиадах (а их у меня было несколько), вполне решаемыми.
По окончании экзамена вывесили ответы. Мой результат был не сильно блестящим – оказалось, что я правильно решил 3 номера из 5, один результат с ответом не сошелся, еще один я не успел доделать. Однако на следующий день я с неожиданностью обнаружил себя в списке получивших неудовлетворительную оценку. Подал апелляцию, вхожу в кабинет апелляционной комиссии, вижу там пожилого, как мне тогда казалось, дяденьку лет шестидесяти. Начинается разговор «немого с глухим»: в ответ на мою просьбу показать мне мою работу, он говорит, что это можно, но не ранее сентября. Когда же я выразил сомнение, в апелляционную ли комиссию я попал, он подтвердил, что да, в апелляционную (и правильно, по его словам, сделал, что пришел), и пошло все сначала.
В общем, все ясно – апелляционная комиссия, а работу показать не могут, апелляцию подать можно, а ответ получить нельзя. Все как в советском стиле тех времен – деньги есть, а икры не купишь. Шутка. Хотя в тот момент мне было не до шуток – частично повторялась прошлогодняя история. К тому же мои соседи по общежитию, хорошие ребята, вместе с которыми я сдавал экзамен, мне сказали, что им было известно, что в МИФИ евреев не берут (а свою национальность я не скрывал), но они не хотели меня расстраивать, поэтому не говорили мне об этом. Как будто этого я и без них не знал! К тому же, по их словам, мне еще повезло, что я получил двойку на первом экзамене, обычно евреев заваливали на последнем – сочинении, там труднее доказать умышленность подлога. Ну, я и рассказал им про «апелляционную комиссию».
И вот опять наступил август, и снова вступительные экзамены в Рязанский радиотехнический институт. За прошедший год у меня появилась знакомая преподавательница, она не имела какого-либо большого веса в институте, помочь мне с поступлением, естественно, не могла, но кое-какой информацией все-таки владела. Она меня обрадовала новостью, что та, которая выгнала меня с экзамена год назад, этой... сложный вопрос как ее назвать (фамилию ее я уже знал, хотя термин «сволочь», мне кажется, ей больше подходит), в приемной комиссии участвовать не будет, так как, согласно инструкции, преподавателей, входящих в неё, должны менять каждый год. Ну, думаю, это к лучшему.
Опять письменная математика. Этой моей «вражины» действительно нет, спокойно решаю, сдаю, выхожу, обнаруживаю, что решено все верно, так как мои ответы для всех примеров сошлись с вывешенными. Ну, думаю, теперь-то хотя-бы четверку получить должен, иначе совсем уж беспредел! И как же я был удивлен, увидев на следующее утро в экзаменационном листе оценку «удовлетворительно» и фамилию этой сволочи из прошлого года, которая, по словам моей знакомой, спокойно получала удовольствие от заслуженного отпуска! Хотя, уже тогда я начал понимать, что в нашей жизни удивляться ничему не следует.
Естественно, подал апелляцию, жду своей очереди на вход в кабинет. Соответственно, надеюсь, что хотя-бы здесь мне повезет, и апелляционная комиссия будет апелляционной без кавычек, а не как в МИФИ. Без надежды как-то уж совсем тоскливо. Уже все страждущие справедливости давно прошли, а меня все не вызывают. Хотел зайти без приглашения, но тут прямо передо мной забежала эта подлая тварь, под кодовым названием «сволочь». Сначала было тихо, потом там, за дверью, напряжение начало нарастать, постепенно переходя в крик, еще через несколько минут она, растрепанная и блестящая от пота, буквально вылетела из кабинета, и, громко хлопнув дверью, убежала. Что там, за дверью, произошло – остается только гадать.
Проходит еще сколько-то минут. Меня не вызывают, я все еще жду в коридоре. И тут – невероятное событие! Явление живого Бога в телесном образе: ко мне подходит Его Величество Ректор, самый главный начальник в этом храме наук. И такой диалог:
- Ну что, поступаешь?
- Да, поступаю.
- Ну, давай-давай!
После этого повернулся и ушел обратно к себе. Ректор, где-то 130 кг тогда еще живого веса, большой и толстый, специально, чтобы высказать все это мне, прошел метров 100 по коридору, спустился на целый этаж, высказал фразу какому-то безродному простому абитуриенту, повернулся и ушел обратно к себе! Ощущение у меня после всего этого было далеко не радужное. Честно говоря, даже надежда на благополучное поступление чуть подтаяла. Хотя, что к тому времени от нее осталось… А впереди ещё была апелляционная комиссия с неопределённым результатом.
Вызвали, наконец-то. Захожу, здороваюсь, сажусь. Напротив меня сидит институтский преподаватель, как я потом узнал, доцент, перед ним лежат листы с моей работой. Весь процесс, все наши разговоры, относящиеся к процессу апелляции, пересказывать довольно долго, вопросы были в основном к написанному и немного по теории. Если вкратце, то все правильное в моей работе было исправлено на неправильное, хорошо хоть, на мое счастье, что красной ручкой. После некоторых пояснений мне было сказано «ставим тебе четверку, потому, что если исправлять на два балла, то что по городу будут говорить о наших преподавателях. Ты согласен?» Последний вопрос был чисто риторическим, как бы я мог не согласиться? и вышел из кабинета уже не троечником, а «хорошистом».
По счастливому или, наоборот, неудачному стечению обстоятельств, устную математику принимал у меня тот же доцент, с которым я беседовал на апелляции. Поначалу я думал, что это удача, так как я на апелляции ему, можно сказать, сдал уже устный экзамен. Однако, после ответа на билет и несколько дополнительных вопросов, последовал еще один, ответить на который я затруднился. Тут он с восклицанием «А! Ты, оказывается, не все знаешь!», поставил мне четверку. Доказывать ему, что все знает только Всевышний, я не стал, однако теперь моя ситуация с поступлением заметно осложнилась. Дело в том, что при получении «4» и «5» по двум математикам, я бы автоматически становился студентом, а так, с двумя четверками, пришлось сдавать физику и сочинение.
На экзамене по физике я все ответил по билету, экзаменатор меня похвалил, сказал «молодец» и... поставил «4». В ответ на моё недоумение был чрезвычайно удивлен и сказал очень умную фразу: «я думал, что тебе хватит!» Замечательная, однако, фраза для вступительного конкурсного экзамена...
Осталось сочинение. Что-то я там написал, не помню что. Могу только сказать, что писал я всегда грамотно, для меня и четверка была событием, а троек в школе за грамотность я вообще никогда не получал. На следующее утро после дня экзамена моя знакомая позвонила и сказала, что она посмотрела мою оценку в вывешенном списке, чтобы я не волновался, у меня «4» и в институт я уже, можно сказать, поступил. Честно говоря, я не поверил этому, пошел удостовериться и правильно сделал, потому как получил я тройку – за сочинение это было впервые в жизни. Ну, мне не привыкать – за последний год у меня многое было впервые в жизни. А моя знакомая просто перепутала строчки и посмотрела не туда.
Апелляцию я уже подавать не стал, просто сил не осталось. Эти экзамены выжали меня полностью, не оставив больше ни сил, ни возможностей. Решил, чему быть, того не миновать.
Но, в конце концов, получилось так, что, несмотря на все происки врагов и антисемитов (а как еще можно определить события последнего года?), в институт я все-таки поступил, и даже на желаемую специальность, благодаря пятибальному аттестату и низкому проходному баллу в этом году. Бог всё-таки смилостивился надо мной…
В качестве эпилога хочу сказать, что за все время обучения в институте таких проблем, как при поступлении, у меня никогда не возникало. Учеба прошла гладко, почти все семестры, кроме, естественно, первого, получал повышенную стипендию. На вечернем отделении, как потом узнал, я учился в одной группе с племянником той сволочи, что стоила мне больше года жизни. Вполне, кстати, нормальный парень. Что с ней стало потом – не знаю. За время учебы ни разу, слава Богу, не встречались. Может, и к лучшему, а то загремел бы, не дай Бог, под суд в результате встречи!
А мнение мое об институтских преподавателях после двухлетнего поступления даже улучшилось! Ведь для того, чтобы меня завалить на второй год, пришлось даже нарушить инструкцию, разрешив одному преподавателю работать в приемной комиссии два года подряд. По-видимому, другие не соглашались на столь низкий поступок. Не нашлось, получается, во всем институте другой такой гадины!
И насчет ректора мне повезло. Практически сразу же после моего поступления его то ли отправили на пенсию, то ли сняли с занимаемой должности, а ректором стал заведующий моей выпускающей кафедрой.
Бывший ректор отправился в «лучший мир» где-то в начале нынешнего века. Ему даже повесили мемориальную доску на здании института. Что он создал, мне неизвестно, но, оказывается, был лауреатом Государственной премии.
Даже сейчас, по прошествии многих лет, мне сложно понять, как я умудрился поступить в институт и его окончить. Как удалось пройти через все препоны, невезение, антисемитизм… На мой взгляд, иначе как чудом это не назовешь.