Пьеса-дневник из жизни комедиантов
Труппа
Червяк - До
Его выкладывали на арену задолго до начала представления, где-нибудь в безопасном месте (что б не путался под ногами) – обычно на левкину тумбу, коя до поры до времени стояла сразу у входа на манеж. Лев - из вредности - требовал подкладывать под коллегу полотняную салфетку, хотя ни запахов ни следов До не оставлял, о чем искренне сожалел, порой страдал, и уходил в запой: «…кто я сущности такой? Ничто. Так, тьфу, - пусто место. Насрать вразумительно и то не могу. А жаль, порой ну очень хочется. Ни на тумбу, так хоть в душу кому-нибудь. Что б бххх проняло, мерзавца до пяток. Д о седьмого пролетарского колена. До…». «До! Ты где, выползень несчастный? - прерывал ровный, фланелевый поток мыслей голос Хозяина, - Опять нажрался? А работать за тебя, аборт змеиный, кто станет?» «Иду, бегу», – отвечал бедолага, и, неловко сокращаясь, торопился на встречу со зрителями.
Публику До не любил. Во-первых, он панически боялся скоплений животных вообще и людей в частности. Во-вторых, среди посетителей Шапито ему постоянно мерещились красномордые рыбаки-любители с жестяными коробочками из-под монпансье в оттопыренных карманах. О, как он ненавидел эти липкие, пропахшие неволей игривые тюремные камеры. Иногда попадался сердобольный старичок, который проделывал гвоздем в крышке отверстия – «для продыху», но от этого ситуация виделась еще циничнее: «уж лучше сразу задохнуться, чем умирать от страха утопления каждый день и час в компании таких же обреченных, где разговоры о болезнях становятся лишними, а о бабах на ум не приходят».
Нет, не любил До публику.
Лев – Лев Исакыч
Местами сильно потертый царь зверей, как и прежде, претендовал на роль «гвоздя - программы». Однако прыгать в огненное кольцо он уже не мог – не из-за боязни опалить усы, а просто потому что давным-давно отпрыгался. И отбегался, и отлюбил, и отсмеялся… Нынче же Лев Исакыч слезал с тумбы исключительно пощекотать нервы алчущей крови публики. Но если раньше он покорно терпел в пасти только хозяйскую голову, то последние два сезона любой желающий, заплатив соответствующую мзду, мог испытать свое везение. А желающих собиралось хоть отбавляй… Среди прочих выделялись следующие многочисленные категории: самоубийцы тщеславные, бедные влюбленные, пьяные отцы семейства. Первым Исакыч не шел на встречу из религиозных соображений, вторых жалел, от третьих мутило, ибо Лев отказался от спиртного в тот памятный день, когда его на спор перепил матрос-анархист с потопленного «на хер» минного тральщика. Перед этим – страшным - номером царь зверей выпивал лохань крепчайшего бразильского кофе, потому как в самый ответственный момент оркестр умолкал, публика замирала, а тишина действовала на Исакыча умиротворяюще, и он засыпал, разбросав яйца и закрыв, соответственно, рот. В коллективе лев прослыл брюзгой и мелочным до крайности – придирался к любому пустяку, ворчал по всякому поводу. Каждое его нравоучительство начиналось со слов: «а прежде…» и заканчивалось: «… вот увидите».
Мух - Бенедикт
Беня обожал гастроли и не любил зиму. Был общителен и нравом легок. Беспрестанно жужжал откровенную чушь и посему казался вечно «под мухой». Коллеги всерьез Беню не воспринимали, а незнакомцы побаивались, в особенности, когда он запанибрата усаживался кому-нибудь на плечо. Вот и в программе мух выступал в роли частного детектива – безошибочно определял зрителя с «душком». И никого не смущал тот факт, что грехи есть у всякого, ибо злорадство – козырная карта эстрадного маркетолога – присуще большинству, а меньшинство не желает в том признаваться.
- Ну-ка, Бенедикт, - говорил ведущий, - найдите того, кто хоть раз да изменил бы жене, пусть даже в мыслях.
Мух споро приземлялся на первого приглянувшегося мужчину. Посетитель краснел, публика аплодировала, спутница проштрафившегося возмущенно вставала и уходила, грозя неверному многообещающим кулаком.
- Браво, Бенедикт, браво! А теперь того, кто ни разу…
Сыщик демонстративно хмурился, тер лапками затылок, а потом беспомощно разводил руками.
Публика заходилась в истерике и рукоплесканиях.
Номер числился комическим. Трагизм наступал позже, когда семейные пары возвращались домой…
Ишак – Тристан
Ишак, словно в насмешку над природной «сговорчивостью», хватался за все: он и тележку с реквизитом возил, и эпиграммы сочинял, и, наряженный в костюм сказочного пони, детей по манежу катал. Звали его Тристан по аналогии с французским tristesse. В отличие от вечно грустных, меланхоличных собратьев у Тристана случались приступы беспричинного веселья, и тогда он носился по округе, пугая прохожих и зевак радостными воплями: « Ийя!» точь-в-точь как начинающий каратист. Вспышки буйства заканчивались неожиданно для него самого, и он впоследствии ничего не помнил. Злые языки утверждали, что ишак страдал популярной в артистической среде формой генетической шизофрении. «Что вы еще ожидали от династического лицедея? – вахтерша-сова вразумляла новичков-полицейских, - Его предки глушили тоску со времен Рамсеса Первого. Да, безуспешно, однако настойчиво, с ослиным упрямством. Отпустите серенького – он не злой». Получив контрамарку, наследники фараонов снимали с ишака путы и передавали хулигана с рук на руки: «Не шали!».
Кукушка – Шарлота Безымянная
Шарлота, пожалуй, самая коррумпированная и темная личность среди прожженных мастеров сцены. Работала без посредников, перед Хозяином отчитывалась тет-а-тет. Ее предсказаний боялись все и потому платили, не скупясь, не глядя в глаза. Шарлота умела считать только до трех, а заставить ее куковать заново мог либо звон монет, либо шорох купюр. Столовалась и ночевала гадалка отдельно – в позолоченной клетке с качелями и колокольчиком для вызова прислуги. Эти шикарные апартаменты она без зазрения совести отжала у древнего одноглазого попугая.
- Карлуша, - посмеивалась Шарлота, - на кой ляд тебе такие хоромы? Баб ты сто лет как не водишь, жен пережил, а дети разлетелись и носа не кажут. Тебе и шляпной коробки будет довольно.
Старик не спорил – боялся. У него оставалось мелочи года на три, не более…
Говорящий ежик – Славик
Персонаж в цирке второстепенный, но не статист. Отнюдь. У Славика было свое, собственное амплуа задушевного собеседника. Любой мечтающий выговориться покупал дополнительный талон и отправлялся за кулисы в импровизированную исповедальню, где его поджидал Славик со всеми необходимыми атрибутами междусобойчика. Встречались среди его клиентов и дамы, в основном возраста бальзаковского либо прыщавые девицы страдающие несварением желудка. Ежик, несмотря на колючую наружность, обладал толерантностью сонного бегемота, был туговат на ухо, слеповат, но чутье имел необыкновенное, оттого и слыл товарищем чутким, склонным к компромиссам. Вечерами за дружеским преферансом он пересказывал коллегам особо интересные откровения, не брезгуя пикантными подробностями и безбожно привирая.
Две блохи – Саша и Яша
Возраст сводных братьев никто толком не знал, да особо и не интересовался. Поджарые степисты относились к той категории индивидуумов, какие вплоть до смерти, ничуть не смущаясь, откликаются на Яшку и Сашку, носят хабешные футболки с отложным воротничком, полосатые брюки и сандалии на босу ногу. Всем напиткам они предпочитали разливное пиво, были легки на подъем и от лирики весьма далеки. От циркового жалования зависели мало, заколачивая гораздо больше на банкетных столах и в нумерах. Хозяин смотрел на их левые антрепризы сквозь пальцы, здраво рассудив, что поймать шустрых танцоров на месте преступления - употеешь рыскать по городу, а вот урезать без скандала зарплату – одно удовольствие. Немаловажным для доходной статьи предприятия он считал и тот факт, что для полноценного просмотра их номера полагалась аренда биноклей. Братья обладали отменным здоровьем, чему способствовали полное отсутствие чувства юмора и кромешная безграмотность. Усидеть за учебником или книгой дольше нескольких минут Яшка и Сашка не могли. В трамвае денег не платили, зато подковки носили блестящие, ручной работы. К поэзии относились равнодушно, музыку делили на две категории: под которую можно бить степ и под которую – нельзя. Ярко выраженной сексуальной ориентации не имели – «чесали» все подряд.
Ворон Вронович Поклонскый
Ведущий программы, появляется неожиданно за несколько минут до представления. Фрилансер. Учтив, гладко выбрит, нелюдим. Возраст неопределенный. Стрессоустойчив до полнейшего равнодушия.
Сова - вахтерша
Фокусник
Колдун
Хозяин
Водитель
Фургон подскочил, словно ужаленный, что-то хрустнуло, заднее колесо вздохнуло с явным облегчением и заторопилось к обочине в объятия сухого ковыля: «Ну, здравствуй!»
- Судя по состояние дорожного покрытия, мы снова на Родине, - Бенедикт потер ушибленный затылок, - Вы рады?
- Интересно, каков нынче курс и далеко ли обменник, - Шарлота деловито выглянула в окно, - хоть бы год, черт подери, узнать и что за власть в городе? Вдруг репрессии…
- Искусство, милочка, вне политики, - Исакыч стряхнул с гривы осыпавшуюся штукатурку, - А прежде наш целковый и в Ницце с удовольствием принимали.
- Ежели что, мы тебе обменяем. Хоть доллары, хоть фунты, и наоборот, - Яшка и Сашка тараторили одновременно, перескакивая друг через друга, с неизменной улыбкой, и не забывая отбить при приземлении пару другую па, - Пива хотца. Славик! Сгонял бы на разведку.
Дверь фургона Хозяин снаружи запирал, но артисты давным-давно проковыряли в полу незаметное отверстие, куда легко просачивался червяк До и с трудом – Славик. Братьев коллеги на вылазки отпускали крайне неохотно – потом не дозовешься. До благословляли на самоволку исключительно на стоянках продолжительных и в сырую погоду. В этот день сушь стояла необычайная – пива хотелось всем.
- Славик! черт глухой, кому велено?! – рявкнул Лев Исакыч.
- и работягу какого-нибудь разговори на предмет хотя бы эпохи, - Шарлота подтолкнула клювом ежика к «запасному» выходу, - там сориентируемся…
- А ну как вы без меня уедите? - пытался сопротивляться Славик.
- Уедешь, как же, - До скрючился фигой, - небось, ни мастера толкового, ни домкрата исправного. А наш еще в Амстердаме стырили, селедкоеды обдолбанные (рыб червяк не любил в любом виде). На кой ляд им домкрат понадобился, ума не приложу. Может, на самокрутку похож? Ты куда глядела? – обвинение адресовалось сове-вахтерше, но она привычно спала – Дура старая.
Делать нечего – Славик, получив для ускорения пинок ржавым совком, выкатился на дорожную пыль. Август.
Нечесаные стога, хилые березы, кое-где осоловевшие перепела.
Долго ждать не пришлось. Из-за бугра выплыла – именно, выплыла, ибо назвать иначе данную походку язык не поворачивается – распоясанная фигура в рубахе с косой. Других атрибутов одежды разглядеть не представлялось возможным в виду их полного и безоговорочного отсутствия. Первым ее заметил водила-таракан. Однако, соблюдая хозяйские инструкции (об этом позже), покидать кабину грузовика не стал. Славик рванул навстречу.
- Как покос? Не поздновато ли?
- Твоя правда, - мужик ничуть не удивился, - Перестояла трава–то, перестояла. Ну да хер с ней, не своя.
- Закуришь? – Славик пытался завести более содержательный разговор.
- Коли угостишь. Отчего же не закурить.
Ежик достал пачку красного Мальборо: «Легко».
Косарь повертел сигарету в руках, принюхался и попросил огоньку.
Славик лихо щелкнул крышкой патентованной Зипо.
Мужик глубоко затянулся не с того конца: «Чудно».
- А что, братец, далеко ли до цивилизации?
Мужик задумался, шурша соломой в косматой шевелюре.
- Барская дочь в городе осталась, а жена, уж, год как преставилась.
«Мы на верном пути, - обрадовался ежик, - ай да Славик, ай молодец!» - Стало быть, в одна тыща … ой, запамятовал. Подмогни.
- А нам цифири ни к чему, не обучены. На Покров, значит. Аккурат на Покров.
«Сука!» – Славик был явно разочарован, - Светлая ей память! А я и не знал…
Давно, говорю, на родине не был. Все гастроли, да гастроли… Поверишь, начал забывать, как царя нашего, батюшку, зовут. Срам один.
- Да, нехорошо, - косарь укоризненно покачал головой, - Грех это.
- Ну вот, - ежик воспрял духом, - и я считаю – грех. Сними камень с души – напомни.
- А нам имена ни к чему. Царь он и есть – царь.
«Говнюк!» - Славик начал терять терпение – очень хотелось пива, - Боже, храни королеву! Тьфу ты. Царя, то бишь... Жуть, как на войну не хочется. Не слыхать?
- Нее. С тех пор как шурина забрили ни весточки.
Все! расплавившиеся от жары колючки, поднялись дыбом у Славика на загривке.
- С кем, хоть, сражается? Неужто не знаешь, чмо колхозное?
- Как не знать? – мужик обиделся и перехватил косу, - Аль мы неучи какие? Знамо дело – с ворогом воюет. А Матрена его ждет и кажный год исправно детишек приносит. Как не знать.
- Ну детишек-то сколько? – взмолился Славик.
- А хер его знает. Не свои.
Такого сокрушительного фиаско говорящий ежик еще не переживал. Возвращаться в фургон было ужасно стыдно, страшно, но необходимо.
- Так. Что мы имеем? - Шарлота без разрешения присвоила роль председательствующего, - Славик, бездарь, обделался по полной
- Обмишулился, милочка, выбирайте выражения. Прежде вас за такое высказывание канделябром… - Исакыч пыжился сохранять традиции в любую погоду.
- … ну хорошо. Обмишулился по полной, а ты, старый пердун, обделаешься, если будешь мне перечить: ку- ку, ку-ку… Однако нам стало известно, что родиною правит царь. Правда, ни имени, ни номера выведать не удалось. А еще идет война и у барина померла супруга. Не густо. Какие мысли относительно эпохи, в какую нас занесло?
Слово взял червяк До.
- а никаких. Цари да баре были и есть всегда, жены, хоть и редко, да помирают. Воевать не косить – наше любимое занятие. Тебе бы кто понравился: бравый солдат с медалями или крестьянин с триперром?
Кукушка даже не покраснела:
- Не твое червячье дело. От кого хочу, от того и залечу. Тристан, как думаешь, почем здесь артишоки?
Серенько глупо хлопал длинными ресницами, и за него ответил До.
- Ты мне рот не затыкай – не на партсобрании. Серенькому что артишоки трескать, что конские каштаны по полю гонять. А мне влажность нужна. Это навозникам чем говенье обстановочка, тем лучше. Мы, дождевые
- Хорош о с себе. Дело говори, - встряла вахтерша, - а за «дуру старую» мы еще потолкуем…
«Хозяину настучит, зараза. И ведь не болеет ничем – не дождешься…» - До, как мог лихорадочно, подыскивал нужные слова. Не найдя ни одного более менее пристойного, отпасовал муху: «Беню, надо спросить. Беня, скажет» и уполз в себя.
- Можно, конечно, продолжить мониторинг местности, говно вопрос. Снимите с меня запрет на вылеты, и я мигом смотаюсь. Посижу в столовой или на крышке унитаза, послушаю…
Артисты переглянулись. Эмбарго на Бенины инициативы ввели после его очередного прокола. Случилось это перед выступлениями в захолустном городишке на юге Соединенных Штатов (где-то в районе Луизианы) в эпоху, когда на плантациях хлопок и кукурузу убирали вручную. Натрескавшись до одури яблочного пирога, Беня неверно изложил суть политического расклада, и ведущий поздравил «тружеников села» с растущим благополучием. Будущие афро-американцы юмор не оценили, и лицедеи едва унесли ноги.
- Нет, уж, благодарствуем. Лучше на курсе потерять, чем разом все, - Шарлота оглядела собравшихся, - Если других мнений нет, переходим к прениям.
«Школа», - вдохнул про себя Исакыч.
Дело в том, что до зачисления в цирковую труппу, мадам Шарлота Непомнящая (гражданка Галина Зозуля) обитала по соседству с райсоветом на севере Владимирской области. Подкинув по незнанке яйцо в курятник Председателя, была разжалована и сослана в «артистки».
- … вижу, вижу, что вы ни о чем, кроме пива думать не способны, потому ставлю резолюцию на голосование. Кто «за» прошу поднять руку.
- А за что мы, собственно, голосуем? – Яшка поднял руку, толкнув в бок зазевавшегося Сашку.
Остальные последовали его примеру. Сашка, лежа на спине, проголосовал всеми имеющимися.
- Единогласно. Оглашаю резолюцию,- кукушка повернулась в сторону Тристана, - Серенький ремонтирует полуось – или как ее – а мы готовимся к худшему сценарию. Работать будем вслепую. Придется импровизировать, нам не привыкать. Побольше еврейских анекдотов – хороши при любом режиме, степ можно объявить «чечеткой», по обстоятельствам. Ну, что там еще… Ах, да – в билетах проставим цену в условных единицах. Вроде, все. Разойдись!
Косарь не успел дойти до деревни, как фургон тронулся в путь. Судороги уходящего лета жалили полевые цветы, мужик силился запомнить два новых слова: «чмо» и «колхозное» - «Вдруг пригодятся, когда шурин вернется али царь поменяется».
До начала представления оставалось с полчаса. Народу собралось прилично. Условия близкие к фронтовым, ибо условий как таковых не было. Цирк расположился в центре базарной площади, площадь в центре города, огромная лужа – в эпицентре событий. Артисты ворчали, радовался один лишь До:
- Лучше сесть в лужу до начала феерии, нежели после. И для зрителей, опять же, комфортнее.
Цену в условных единицах каждый покупатель трактовал по-своему. Кто-то отдавал за места поближе пару куриных яиц, кто-то – пучок зеленого лука. Были и такие, что, сложившись, пригнали целого гуся; конопатая девчонка привела за руку младшего брата – «мамка денег не оставила». Однако основная масса приперлась на халяву – «поглазеть».
- Не пойму Хозяина, - скрипела Шарлота, - на кой ему эта благотворительность? Сейчас бы на Юга рвануть, самый сезон. Мужчины в обтягивающих плавках до колен, дамы с зонтиками, детвора мельтешащая и всюду запах магнолий и нагретых банкнот. Что скажешь, мудрый ты наш?
Лев Исакыч чистил зубы перед каждым выступлением («публику надо уважать») и по окончанию («себя – тоже»).
- Прежде мы так и поступали. Признаюсь, набриолиненная голова в клюве не так ранит сердце. Чертовски надоели неумытые хари с дурно пахнущим затылком и плохо выраженной шеей. Кто там? - в дверь фургона настойчиво постучали – Серенький, посмотри.
Тристан отворил. В проеме нарисовалась косая сажень с всклоченной бородой. Разило перегаром и редькой.
- Ломаться будешь али как?
Решительность иногда подкупает, но, согласитесь, томный вечер с романтичной гимназисткой далеко не наш случай. Однако посетителя это явно не смущало, впрочем, как и присутствие других кавалеров.
- А вы, простите, кем будете? – Исакыч вытерся расшитым полотенцем и поправил гриву.
- Не по-нашему, не пойму, - мужик едва удостоил царя зверей взглядом, а вот пузатая бутылка с заморской этикеткой его явно заинтересовала, - Староста мы. До главного пришел.
Новые напитки в любые времена действуют столь же магнетически на сильный пол, что и стеклянные бусы на неискушенных туземцев.
- … до главного. За постой платить треба, - он не удержался и ткнул пальцем в спиртное, - и с собой. Две.
- Тристанушка, плесни ему, не отстанет, - Исакыч заискивающе посмотрел на кукушку, - Только скандала нам и не хватало.
Затем лев перевел взгляд на вымогателя:
- На вынос, пардон, не отпускаем. Славик, переведи.
Ежик выкатился на расписной поднос и отчеканил:
- А мандат у тебя есть?
Если незнакомые напитки могут вскружить разве что голову, то непонятное слово разит наповал.
Мужик принялся судорожно вспоминать, что у него имелось за душой. Ничего стоящего кроме граблей на ум не приходило. «А вдруг не то?»
- Не погуби, барин! – рухнул он в ноги Славику, - Бес попутал, ей, ей. Семеро по лавкам. Я и копать могу – не сумливайтесь.
«Хм, стало быть, коллективизация еще только впереди, - смекнула Шарлота, - Слава богу».
Картина прояснялась. Оставалось по горячим следам уточнить некоторые мелкие детали.
Допрашивала кукушка, Славик толмачил.
Проку от старосты оказалось примерно столько же сколько и от разговорчивого косаря. Единственной полезной информацией виделось сказание о попе и двугривенном. По легенде лихие люди в дремучем лесу поймали священнослужителя и отобрали серебряную монету. Озлившись, батюшка их проклял, и они, не поделив добычу, друг дружку топорами посекли.
- Это уже что-то, - похвалила мужика Шарлота, - Молодец!
- Да? - ожил староста, - А я и за копейку могу. Не сумлевайтесь!
- Тьфу, ты! – не выдержал До, - Опять запутал. Гони его в шею! Начинать пора. Авось пронесет.
Пересказывать цирковое представление - дело неблагодарное. Посему отметим лишь, что публика реагировала живенько, можно сказать с огоньком. Более других всем угодила пара Сашка да Яшка. Привычные до блох зрители с открытым ртом следили за умопомрачительными выкрутасами юных чечеточников.
- Эк выкаблучивают!
- А подковы, подковы какие у них!
- Небось, на пятак такие не укупишь.
Кое-кто интересовался, способны ли братья «апосля» еще и укусить? И ежели да, то в какое место?
Здесь мнения экспертов разошлись. Одни утверждали, что натанцевавшись блохи спят либо сношаются, а потому не опасны. Другие возражали, мол, наоборот насекомые, раздухарившись, наглеют и жрут почем зря. И только вечно пьяный сапожник со знанием дела утверждал, что «да, кусают. А тебе какое дело?»
Скаредная кукушка в виду незначительности сборов напророчила всем желающим одинаково негусто. Однако удивления и тем паче возмущения сей факт не вызвал, из чего Шарлота сделала вывод, что долголетием селяне не отличались и к нему не стремились. «На таких много не заработаешь, - но и к уточнению года или хотя бы столетия не приближает ни на йоту, - так было всегда, и будет впредь. Видимо, Господь забыл про это государство».
Решено было отправить ежика в магазин, дабы хоть как-то сориентироваться по году выпуска вина. Войдя в лавку, Славик с порога поприветствовал хозяина на дурном французском и попросил дюжину шампанского и головку швейцарского сыра. Пока подручный исполнял заказ, Славик обменялся парой дежурных фраз через мощный дубовый прилавок.
- Чертовски душно, - еж, отдуваясь, тяжело фурчал.
- Видать к дождю, - толстяк обтерся несвежим фартуком, - Издалече?
- Из самой Англии. Слыхали?
- Как не слыхать? Там англичане живут. И англичанки. Тоже – живут.
- Живут – хлеб жуют. А что, ваш человек долго еще ходить будет? А льда у вас нет?
- Как нет? Имеется. А вот и ваш заказ.
Конопатый недоросль поставил на пол корзинку, крытую мешковиной.
- Петруня, принеси барину льда.
Парень сгинул на минуту в подполе и вновь появился с глыбой льда в обнимку. Поклажу погрузили на скрипучую тележку, Славик уселся сверху и Петруня дотолкал покупку до фургона. Заполучив копейку от сердобольного Льва Исакыча, посыльный вприпрыжку припустился в сторону кондитерской.
- Ну не тяните же, разворачивайте! – Шарлота ощущала себя в шаге от блаженного единения с курсом твердых валют. В ее птичьих мозгах лихорадочно щелкал жадный арифмометр. Всем командировочным хорошо известно, что бродячие племена издревле грели руки на разнице в укладе и жизненном уровне народов и народностей. Простейший пример: покупаешь дыни в Дербенте, продаешь в Приморье. Там затариваешься соленой красной рыбой и пулей в Центральную нечерноземную, от воды подальше. И так далее … Наиболее преуспевающими коммивояжерами считались цыгане и артисты.
Обтерев пыльную бутылку платком сбежавшего фокусника, компаньоны с возмущением прочитали: Шампанское. Брют. Урожай прошлого года.
- Да что б им пусто было, малохольным! – кукушку распирало от гнева, - Сыр доставайте, может там…
Но и кисломолочный продукт держал оборону не хуже: Сыр швИцарский. Срок годности неограниченный.
- Все! Сдаюсь, - Шарлота упала на спину и подогнула лапки, - Сталина на этих уродов нет! Ну погоди ж ты – настанет час, усатый влепит им срока неограниченные.
Гадалка знала, что говорила. Всем ее родственникам вышел расстрел за идеологически враждебное (читай - верное) предсказание. Оттого и воспитывалась Галина в семьях чужых, трудолюбивых.
- Быдло. Быдло и есть, - дождевой мизантроп уже помешивал в стакане местную шипучку кончиком хвоста, а может и головой – кто знает? – И шуточки у них чета КВНовским. И каждый второй браконьер. А каждый третий – засранец. А все вместе
- Все я сказала! Довольно! Мне нужны положительные эмоции. Не то снесусь, - Шарлота перевернулась на бок, - Серенький, организуй.
Тристан покрутил ручку патефона. Винил захрипел французским шансоном. Славик освежил напитки. Грассирующие звуки закружились в вихре вальса с чопорными пузырьками шампанского. «Padam, padam, padam…» Божественная мелодия, вне времени и пространства, разогнала одну тоску и навеяла новую… Вспомнились давние гастроли: Елисейские поля, уютные бистро, запах кофе, чистая брусчатка…
- А я в парижах скучаю, - пробурчал Исакыч подбородком на вытянутых лапах, - каждый раз, на третий четвертый день, - скучаю. Тесно у них, миниатюрно. И фальшиво.
- И то правда, - вскочили Сашка с Яшкой, - нет размаха.
Havah Nagila, havah nagila… припустились братья в пляс. Первым к ним присоединился Славик, затем Шарлота и последним Исыкыч. Танцевал он профессионально – с высоко поднятой головой и сольными проходами. До сопереживал буйству эмоций, лежа на ненавистной баночки из-под монпансье, ритмично сокращаясь и мысленно заложив несуществующие пальцы за несуществующие края жилетки. Старую пластинку заело, но никто не возражал, или просто не обратили внимание.
Российские уездные городишки, словно путники в тумане, одинаково безлики и по-коровьи лиричны. И молчаливы. В особенности летом; жарким да безветренным. Просочатся в сарай первый лучики, прогорланит заспанный петух, а там хоть не рассветай. Понукаемые хворостиной буренушки, бредут от хлева до нескошенного луга жевать: неторопливо, задумчиво, вяло отгоняя зловредных насекомых, июньское неистовство коих обратилось в канцелярское занудство. Поскребет пятку староста; зевнет Матрена, перекрестит рот – вот и вся движуха.
- Такое впечатление, будто в энтом мухосранске мы уже побывали, - закопошилась в клетке Шарлота, - Исакыч, намедни не здесь ли блистали?
Не будите спящего льва – это не про Исакыча. Кочевая жизнь приучила царя зверей к настороженности путеобходчика, но и к его же толерантности. Ловко скрываясь за ширмой природного коварства, лев по-прежнему наводил страх на обывателей, хотя, в сущности, не смог бы обидеть и муху.
- Милочка, не все ли равно? - он давно уже свыкся с эффектом де жа вю, причем настолько коротко, что каждое новое мгновение казалось ему повторением предыдущего и выходило, будто Лев Исакович жил в беспробудном прошлом, а нынешнего и будущего не существовало и вовсе, - Вы не видели мой несессер? Куда-то запропастился…
- Староста спер. Не иначе, - До потянулся, отчего стал похож на бесконечную прямую, ибо жалюзи еще не поднимали, и в фургоне царил полумрак, располагающий и уютный, как объятия голых дородных рук нестарой вдовы без высшего образования и простоволосой, - Пиши пропало.
Остальные артисты по причинам несхожим, как и они сами, продолжали спать, а некоторые даже видеть сны. Ими коллеги делились после завтрака, охотно, не стесняясь.
Авторитетным толкователем ночных кошмаров по праву считался червяк, прочее - не столь душещипательное - разъясняла вахтерша. Они оба мнили себя специалистами широчайшего профиля, однако товарищи не позволяли До вторгаться в область положительных эмоций, справедливо полагаю, что завзятый циник низведен любое мало-мальски обнадеживающее до границ крайнего отчаяния. Сова же, напротив, видела в закоулках подсознания свет в конце туннеля, хоть и путалась в маршрутах либо не предавала им значения. Ее умозаключения чаще сводились к неожиданным гонорарам, реже к дождю и визиту дальних родственников.
- Ну что за народ, - вздохнул Исакыч, - тащат все блестящее не уже сорок. И секут их, и порют, и в кандалы запирают, ан бестолку. Неужто так будет всегда?
- Нет, - До почесал кончиком хвоста в области среднего уха, - Буде хуже. Вспомните, когда мы гастролировали в веке двадцатом, то на ночь снимали с фургона фонарь и на колеса секретные гайки навинчивали. Ась?
Но никто не возразил, лишь Шарлота нырнула клювом под крыло проверить сбережения.
***
А случилось это в тот переломный момент, о котором одни историки напишут «эпоха накопления первичного капитала», другие – лояльные к власти – умолчат.
Турне по стране, вдруг осознавшей, что в природе существуют как минимум две точки зрения, различные притом, организовал кооператив «Вика Бэст», пообещав Хозяину баснословные прибыли и неусыпное внимание прессы. Для усиления воспитательного эффекта в программу добавили дефиле в купальниках «Дефиле» и беспроигрышную лотерею «Я Вам Дам». Барышень, администратора, крупье и мешочек с бочонками расселили в арендованный трейлер, водрузили на крыше купленный по дешевке флаг (в последствие оказавшийся официальной символикой детско-юношеских игр островов Полинезии), спутниковую тарелку без начинки, муляж хот-дога и растяжку «Кто не у нас, тот в бога не верит».
Первая же остановка в маршрутный лист не входила, и Беня не замедлил опуститься администратору (Иван Саныч, можно просто – Мишаня) на плечо. Они недолго, но возбужденно шептались, затем ударили по рукам, похлопали друг друга по спине, перемигнулись, обнялись, хохотнули, еще раз ударили по рукам и, пятясь, расстались.
- Сегодня работаем за кэш, - доложил честной компании возбужденный мух, - Девкам и сове знать необязательно – они на окладе.
Кто из артистов не обожает левые выступления? Если вам такой известен, плюньте ему в лицо, ибо он лгун или не артист вообще.
Звери Беню расцеловали, Мишаня отправился искать Дихлофост.
Буквально все в Н-ске красноречиво говорило о достатке – то бишь власть достала горожан. Круглая по мере сил площадь встретила заезжую антрепризу равнодушным покачиванием разнотравья, украшающего щербатую брусчатку со времен мечты о покорении космоса и дочери градоначальника. Кстати сказать, первое еще как-то сбылось, а со вторым постоянно случалась заковыка, потому как несмотря на смену форм - а отнюдь не методов – правления горожанами руководили сити менеджеры с наследниками исключительно мужского пола. Наиболее состоятельные женихи потянулись сначала к колдунам, а потом в кабинеты пластических хирургов; бедные же и сообразительные обратились к научной литературе и устному фольклору. На отшибе, подальше от суровых цехов ж/б комбината открылся клуб «Голубой пруд», где по версии местной желтой прессы утопили первого гомосексуалиста, или баяниста, а может и аптекаря, толком разобрать возможности не было, т.к. статья внезапно обрывалась сообщением о продаже китайского пуховика и томика Шекспира «впридачу».
После небольшой заминки – где расположить зрительные ряды? – решение подсказал мудрый вождь мирового пролетариата.
- И то правда, - согласился Мишаня, проследив взором протянутую руку главного городского монумента, - лучше не придумаешь.
Да и местным это направление было хорошо известно – туда оправляли в дни больших праздников, во гневе или по-дружески, для связки слов.
Стулья принесли из ДК «Красный куб», доски для настила – со стройки нового здания школы. Подиум вышел жидковат, ибо образовательное учреждение строили давно, а дачных участков в округе не счесть…
- Ничего страшного, - успокаивал Мишаня, - манекенщицы у нас городские, субтильные, авось не провалятся.
Специально для Льва Искавовича четверо дюжих парней приволокли комодистый Председательский стол, крытый кумачом и отборным матом благодарных избирателей. На таком постаменте лев смотрелся вполне уместно и покруче любого партийца.
Места для задушевных бесед со Славиком не нашлось и оставалось лишь воспользоваться мобильной кабинкой платного туалета.
- Где как не здесь мы в состоянии оценить пройденный путь и задуматься о будущем? Берите, Славик, не кочевряжьтесь, - До говорил медленно, растягивая слова, - Не место красит человека…
Думаю, пора уже рассказать читателю чуточку подробнее об амплуа выползня («выскочка» как шутливо заглаза называли До) в цирковой программе. Как в каждой профессиональной конюшне должна находиться коза, так и в любом бизнес проекте необходим свой червяк. Именно свой, а не засланный. И для взаимоотношений с фискалами полезнее – смотрите, мол, мы ничего не скрываем. Таким образом наш До играл роль отрицательную, однако скорее бутафорскую, в чем он не желал признаваться и обижался, если кто-нибудь на то намекал.
- Вот я, - рассуждать выползень, - возлежу все представление на львиной тумбе, но как ни повернись, котом не выгляжу.
- ПАпрАшу, - встрепенулся Исакыч, - сравнение с заурядным котом считаю оскорбительным. Мы прежде всего есмь царь, фигура сословная, донельзя публичная. Мы не чураемся сородичей, не отрекаемся от корней, так сказать, но всему должна быть мера, юноша. Иначе можно зайти слишком далеко, откуда два шага до выяснения причин неуважения и еврейского вопроса.
- Если в кране нет воды, воду выпили жиды, - весело скороговоркой пропели Сашка и Яшка, отбивая ударные слоги коваными каблучками, - Исакыч, не комплексуй. Пива хошь?
- А что есть? – встрял Славик.
- А то как же. Местный кооператор два ящика чешского выкатил за вечер с Катькой манекенщицей.
- И эта ****ь согласилась?
Братья-чечеточники замялись:
- Ну, она, вроде того – еще об этом не знает…
- А если откажет? – всполошился осторожный Славик.
- Кто?! Катька? – хором рассмеялись степписты.
Улыбнулся даже Серенький…
До потешаться расположен не был.
- Отчего, чтобы мы не обсуждали, все сводится к выпивке и бабам? Хорошо, до мордобоя не доходит…
- А причем здесь мордобой? – удивился Сашка.
- Да, - поддержал Сашка, - Чай не на свадьбе.
Свадьба. Волшебное слово. Лучше даже, чем корпоратив. Где-то между юбилеем и похоронами. На это хлебное во всех отношениях мероприятие труппу целиком давно не приглашали. Обеднели людишки или затаились, но сей прискорбный факт терзал измученные пыльными дорогами души артистов и выгрыз основательную дыру в бюджете предприятия.
В итоге Славика – хоть и с большим трудом – но уговорили, Катьку долго уламывать не пришлось.
Ведущий явился в последний момент и с ходу объявил о начале представления:
- Уважаемые господа, товарищи, а также достопочтимая публика, купившая билеты в партер, равно как и слабаки, решившие наблюдать издалека, привставая и мешая друг другу, здрасьте!
От Поклонского разило утренним коньяком вплоть до самых дешевых (стоячих) мест.
- Позволю себе («уже позволил» - пробурчал До) не называть поименно каждого участника сегодняшнего умопомрачительного действа, ибо это было бы просто смешно – ха-ха. Не только их имена, но и клички, привычки, лежки и манера одеваться широко известны и любимы в вашей стране и за ее пределами. Да-с, пределами, коими вы с маниакальной настойчивостью играете, словно на гармонии-трехрядки, невзирая на погодные условия, так благоприятствующие сегодняшнему концерту, пардон - представлению или перфомансу, как вам будет угодно. Несколько слов о себе
- Филе давай! Филе! – не выдержала нищая галерка.
- Кому филе, а кому петушиная косточка, как говорила торговка баба Маша с одесского привоза. Извольте: дефиле в купальниках «Дефиле»! Но все же: меня зовут Врон Вронович Поклонскый, и никак иначе.
Ведущий галантно поклонился, удержался и на негнущихся ногах проследовал за кулису: «Че овек! Зельтерской, и поживей!»
Описывать прелести юной плоти также бессмысленно, как смаковать фуа гра сквозь пыльную витрину. Скажу лишь, что девушки более старались не упасть, а ангажированная на вечер Катерина и вовсе халтурила. Тем не менее, публика восторженно цокала языками при каждом вираже попы-сердечком. Счастливцам в первых рядах удавалось разглядеть в театральные бинокли вызывающие намеки на угрозу появления вторичных половых признаков, и тем самым были осчастливлены вдвойне.
Пропитый до поднятия занавеса Катькин гонорар внес соответствующие коррективы в продолжительность цирковых номеров. Перманентно возникающие паузы с блеском заполнял невозмутимый ведущий: «Вы не поверите, это опять я».
Далее привычно звучали затасканные анекдоты и факты из биографий известных людей. К ним Поклонскый причислял и себя.
- … в детстве я часто писался и не любил математику. А вот и наш Славик вернулся. Вы можете продолжить беседу, а я пойду отолью.
Беспроигрышная лотерея оказался действительно беспроигрышной. Организаторы раздали призы подсадным, а всем прочим утешительные рекламные пакетики с напитком «Просто добавь воды» и пробники Виагры.
Вечером Мишаня поделился частью выручки, и вся труппа с воодушевлением расслабилась.
Две шестерки Колдуна против двух пятерок Хозяина забросили цирковой фургон прямиком в мясорубку Гражданской войны. Не Севера против Юга Соединенных Штатов, а брат против брата на многострадальных дорогах некогда могучей Российской империи. Что родственники не поделили, никто из них толком объяснить не мог. Вроде бы хотели одного и того же: достатка, стабильности, справедливости. Ан нет – взбаламутили народ тщеславные политиканы, стравили друг с другом выкресты-христапродавцы, разбудили пороки горлопаны всех мастей, и полилась кровушка почем зря, без нужды, без пользы. Осиротели церкви, уставившись в небо заживо ободранными куполами, тлели на кострах православные иконы. Вера вновь отступала в леса…
- Какая нынче в селе власть? – поинтересовался Славик.
Мужик правил плетень, кряхтел и матерился.
- Уважаемый! – ежик повысил голос, - тебя спрашиваю: белые аль красные квартируются?
- Леший их разберет, - мужик в сердцах сплюнул, - самогон хлещут все одинаково. Шоб им повылазило!
На опрос других жителей времени не оставалось – труппа давала представление «с колес».
- Я где-то слышал, что у красных банты к гимнастерке приколоты, - обронил, причесываясь, Сашка.
- Ха! Прикольно, - Яшка полировал мягкой тряпицей лапки.
- Прикольно что? Что банты или что я перед каждым выступлением причесываюсь? – Сашка продул расческу.
- Просто прикольно и все, - Яшка бы смеялся даже перед расстрелом, - Ха-ха-ха.
Вы когда-нибудь встречали грустную блоху? Нет? Я – тоже.
А ведь, наверняка, они тоже способны грустить. Вы им в душу заглядывали? Нет? Я – тоже.
Ни полковых флагов, ни штандартов, а также иной военной атрибутики не наблюдалось, и ведущий, оценив пестрый внешний вид, приветствовал собравшихся, как ему казалось, сообразно «неопределенному, как прикуп раскладу»:
- Господа-товарищи! В этот трудный для родины час, мы хотели бы отблагодарить вас за проявленный героизм и подарить немного веселья на шефских, так сказать, началах. Иными словами – абсолютно бесплатно!
Привычных аплодисментов не последовало. Публика с подозрением разглядывала безупречный фрак Ворон Вроновича, сопела и дымила ядреной махрой.
- Наша труппа - а вы уже успели заметить - не совсем обычная. Все животные выступают без страховки и дрессировщиков. Возьму на себя смелость утверждать, что второй такой в мире не существует, как не бывает двух одинаковых мнений в жарких спорах на ступеньках синагоги.
Коронная шутка ведущего осталась без внимания.
- В нашем глубоко интеллектуальном шоу вы не увидите рыдающих клоунов и воздушных гимнасток. К чему? Вокруг нас итак предостаточно фальшивых слез и летающей посуды. Зато наш неподражаемый червяк До может сложиться в китайский иероглиф, обозначающий лозунг французской революции (свобода, равенство, братство) и неприличное слово одновременно.
Зал напрягся.
«Стараются угадать слово» - отметил про себя ведущий.
- Как известно, диметр цирковой арены во всем мире одинаков – 42 фута – а мы – артисты – одинаково расположены к любому зрителю, пусть даже такому как вы, уважаемые защитники всех и вся от любого посягательства извне, изнутри и откуда-либо еще – вам лучше известно - ибо на ваших штыках натянуты не только бельевые веревки, но и держится власть, хотя сидеть на них не очень-то удобно, итак: - Поклонскый перевел дух, - первое отделение открывает непревзойденный снайпер песков Каракумы Федор Дикый! На сцену приглашается желающий стреляться с десяти шагов через платок до первой крови. Ну-с, господа, смелее, силь ву пле. Швыдче, холера ясна, швыдче!
Из первых рядов выдвинулся матросик, перетянутый пулеметной лентой. Огромный, не по росту маузер тащился на ремешке вслед за ним, словно упрямая собачонка.
- Только платка у меня нет, - заявил дуэлянт и демонстративно высморкался в кулак.
- Не беда, - ассистент (сова-вахтерша) повязала на глаза матросу колючий шарф.
Ведущий отмерил дистанцию и скомандовал: «А теперь горбатый!»
Появился верблюд в темных очках, принял стойку и по команде «Пли!» оба дуэлянты выстрелили, кто чем смог.
Пуля служивого прошла у Федора меж ног, едва задев репродуктивный орган. Ответным зарядом невозмутимый снайпер сбил с обидчика бескозырку.
Публика неодобрительно загудела.
- Минуточку! – раздался властный голос из дальних рядов.
На арену вышла женщина, похожая на мужчину, в штанах и без прически. Ее строгое лицо можно было бы назвать красивым, если бы хватило духу задержаться взглядом на нем подольше.
- Минуточку. Хер с ней, с бескозыркой! Хер с ним, с нашим товарищем! Хер с Временным правительством и мировой буржуазией!
- Хер! Хер! Хер! – подхватили бойцы, сотрясая воздух саблями.
- Но! – женщина широко расставила крепкие ноги, - В подкладку головного убора зашит мандат, выданный самим батькой Ангелом – нашим славным отцом и командиром. И я расцениваю демарш артистов как плевок в лицо восставшего пролетариата и трудового крестьянства. Требую немедленно арестовать наглецов и предать революционному трибуналу!
- Ура! – восторженно поддержали разгоряченные зрители.
- А за о дно, - медленно, очень категорично продолжила общественный прокурор, - и нашего бывшего товарища, за отсутствие классового чутья. Его позорный промах иначе расценить невозможно!
- На дно его! На дно! – ревели бойцы из состава пехоты.
Экзекуцию откладывать в долгий ящик не стали. Матросику привязали к ногам маузер и сбросили в колодец. Циркачей поместили в амбар до приезда Главного.
- Ты не мог плюнуть в какое-нибудь другое место? – укоряла Шарлота оконфузившегося снайпера, - В душу, например?
- Если б я знал, в каких закоулках Вселенной она прячется, так бы и сделал, - вздохнул корабль пустыни.
Вселенная… Вещь удивительная. На ее депозитных счетах сокрыто великое множество историй написанных и будущих. Даст бог, и нашей сыщется ячейка –ячеечка..
Сашка да Яшка, тщательно обследовав помещение, резюмировали:
- Отсюда только блоха и выберется. Ну и червяк – ежели на пустой желудок. Ха-ха-ха…
Настал тот критический момент истины, когда проверяются на прочность дружба и здравый смысл. Кто через это не проходил? Эх, и вспоминать не хочется…
Воцарилась гнетущая тишина. Каждый ожидал спасительного чуда по-своему: Исакыч бормотал молитвы, Шарлота пыталась каяться, Беня впал в анабиоз, Тристан писал эпитафии на всю компанию (включая братьев-чечеточников и червяка До), остальные привычно уповали на далекого Хозяина.
- Пи, - скальпелем резануло тишину, - пи.
- «Пи» на дворе, если кому приспичило, - огрызнулась кукушка, - Придется потерпеть.
- Пи-пец можно избежать, - пискнуло из-под вороха гнилой соломы.
Какой крестьянский амбар без вечно голодного грызуна. Любое хранилище пищевых запасов он почитает своим и завсегда первым радуется хорошему урожаю. По его физической кондиции должно судить о радении производителя, продуктивности экономической модели государства - и никак иначе. Грызунов травят ядами и котами, манят в хитроумные ловушки, пинают сапогами, но глазки-бусинки продолжают взирать на гонителей с детским любопытством. Их дикие сородичи не идут ни в какое сравнение с одомашненными, культурными собратьями. Что может знать серая полевка о социалистическом соревновании комплексных звеньев? А тушканчик – этот вечный столбняк высушенных до ломоты степей – с какого раза угадает настрой колхозников на трудовой буден? Тот-то и оно: они в подметки не годятся прозорливой амбарной сестренке! Впрочем, ей подметки ни к чему – круглый год босая да простоволосая хлопотунья колотится по хозяйству, обихаживает жилище, ублажает детей и очередного суженного. Шуршит и шуршит сутки напролет, оттеняя немоту ночей, разгоняя злые мысли…
- Я вам помогу, - мышь деловито уселась на перевернутое ведро, - Здесь есть подземный ход. Правда, требуется немного расширить, - она кивнула в сторону верблюда, - Посредством оного зерно мешками тырили.
А дело было так.
Задумала Власть сеять обобществленную пшеницу. Надеялась обресть за сданное зерно путевку в коммунистический рай. Крестьяне, что ж, люди подневольные, погоревали, погоревали да и отдали Сивок-Бурок в коллективный табун, а сами принялись грибами-ягодами запасаться. Насушили, насолили и по весне на поле отбатрачили. Пришла пора уборочной. Кто-то умный вспомнил, что хранить хлеб негде. Спустили директиву строить амбар. Выбрали пустошь около леса и наказали деревенским в кратчайшие сроки «соорудить». Сказано-сделано. Три дня и три ночи вкалывали: до заката молотками стучали, до рассвета лопатами гребли. И долго потом продразверстка по дворам ходила…
- Так что бросайте горевать да сориться и приступайте к работе, коль жизнь дорога, - спасительница шмыгнула в угол, - Туточки он, кормилец.
Детали побега оставим за кадром - кто знает, кем нынче служит барышня, похожая на мужчину…
Перемазанные, с натертыми до синяков коленями беглецы выбрались на волю. По злой иронии колдуна лес оказался Шервудским.
Легенда гласит, что в нем орудовал веселый разбойник Робин Худ. Именно Худ, а не Гуд, как принято произносить в последнее время. Hood в переводе с английского – капюшон, вспомните Красную Шапочку – Red Hood. Эти два сказочных персонажа объединяет не только аксессуар одежды и среда обитания, но и беззаботность, с которой они вершили правосудие. Согласитесь, ведь если бы внучка не отправилась к бабуле с пирожками, Серый Волк еще долго бы водил за нос охотников, а пожилая дама связала не один километр носок. Совсем иначе могла сложиться и судьба подельников Робин Худа, не повстречай они идейного гоп-стопника.
Едва переведя дух, артисты бросились бежать по живописной лесной дороге. Судя по четким отпечаткам подков, местный кузнечных дел мастер владел ремеслом отменно, а хозяева на лошадей не скупились. Подозрительная чистота обочин и чопорность восседавших на гнездах ворон не укрылись от наметанного взгляда До. Более того, червяк углядел зацепившийся за терновый куст очаровательный женский бантик – признак молодости и достатка. «Похоже, мы далеко от дома» - думал червяк, не зная горевать или радоваться.
Очень скоро случилось передохнуть, ибо из кроны гигантского дуба на дорогу высыпали вооруженные люди. Выделить среди них главаря труда не составило – он определился сам.
- Верблюда на колбасу, льва на таксидермию, - распорядился сравнительно молодой человек в зеленом плаще.
«Стоило всю ночь копать…» - Исакыч был явно разочарован.
Бандитского вида монах изготовился отпустить грехи приговоренным, а заодно и благословить кулинарный изыск. Слово для прощания взял Славик.
- Достопочтимые джентльмены, - ежик владел английским не хуже спикера палаты общин, - мы исключительно рады приветствовать в вашем лице свободный народ Британских островов, таланы коего широко известны далеко за пределами королевства. От себя лично добавлю, что являюсь жарким поклонником присущего только вам непревзойденного чувства юмора. Для сравнения позвольте ознакомить с тем, как шутят на материковой части.
Ассортимент анекдотов ежика оказался гуще щетины и солонее вод Мертвого моря. А еще он умел шельмовать в наперстки. Когда и где научился, Славик не помнил: « Сыграем?».
Первым продулся Литл Джон. Вслед за ним монах и остальные «благородные» разбойники.
- Давай ва-банк, - предложил главарь, глядя на ворох одежды, - Ставлю горбатого и эту облезлую кошку.
Славику некстати вспомнилась картинка из далекого детства: зооуголок в пионерском лагере, его клетка напротив окна, подслушанный разговор мальчишек перед футбольным матчем: «…у нас фиг выиграешь, а выиграешь – фиг уйдешь…»
- У меня контрпредложение, - ежик внутренне подобрался, - проигрыш я возвращаю, мы начинаем выступать под вашей «крышей», сборы фифти-фифти. Идет?
В душе каждого разбойника живет надежда когда-нибудь завязать и стать уважаемым бизнесменом. Робин Худ исключением не был:
- По рукам!
- Славик, Вы гений, - Исакыч виновато терзал лопатку благородного оленя, - Я, признаться, уже видел себя в обличии чучела в охотничьем зале глуповатого герцога. Или того хуже – у входа в придорожную таверну.
- Не таких разводили. Вспомните девяностые, - ежик с аппетитом уплетал грибочки, которые во множестве росли вдоль дороги - Здесь их не собирают. Пижоны!
Испуг прошел, артисты всерьез озадачились проблемой возврата реквизита. «И кровно заработанного» - причитала кукушка. На себе она вынесла лишь «самую малость», отчего и передвигалась бочком, словно утка с переломанным крылом.
- Не дрейфь, бандюгов подрядим, - Славик прочно вошел в роль старшего распорядителя, - Слышь, уважаемый, дело есть на пару золотых.
Уединившись с главарем под раскидистую липу, ежик изложил суть намеченного плана.
Ночью при свете факелов небольшой отряд выдвинулся в сторону злополучного амбара. Туннель первым обнаружил До: «Ничего удивительного – ведь я, прежде всего, червяк».
В стане анархистов день прошел привычно спокойно: в обед расстреляли ответственных за охрану пленников, вечером это событие отметили, а заодно и юбилей аранжировщика «Марсельезы», примкнувшего к «трудовому элементу» после сожжения провинциального оперного театра.
Надо отметить, что музицирование и написание прокламаций привносило в жизнь ангеловцев заметную духовную составляющую – предмет гордости попа-расстриги, отвечавшего за культмассовый сектор. Мелодии использовали старые, отбрасывая лишние ноты и переписывая тексты с учетом меняющейся расстановки сил на фронтах гражданской войны. Воззвания строчила дама в штанах, ибо кто, как не женщина-мать, способна уловить тончайшие колебания в настроении домочадцев, соседей по кондоминиуму и продавцов заветренного сыра.
Казненные охранники лежали за сараем, рядком, без сапог, насупившись, словно вынашивая план мести то ли сбежавшим артистам, то ли черес чур строгим судьям, а может, и тем и другим – кто знает?
Спали анархисты безмятежно, пуская радужные пузыри, будто нашкодившие дети, укравшие за спиной гувернантки со стола печенье. Их сновидения разительно отличались от наглядной агитации потомков, сломавших хребет зажравшейся буржуазии и утонувших, расталкивая друг друга, в ее же миске, полной ананасов и рябчиков.
А снились им все чаще женщины, полногрудые да развеселые, и малиновые рейтузы с лампасами, и нарядная конская сбруя, и морские просторы, без офицеров да комиссаров.
- Здесь наши пути расходятся, - шепнул Славик Робин Худу, когда отряд добрался до фургона, - но обещанное представление мы вам организуем. Как только вспыхнут огни, следите за тачанкой. Далеко не уедет – ослик полуось повредил. Возница – вояка никудышный, а с ним и вовсе женщина – леди, по-вашему – чуть что в обморок падает. Касса под сиденьем. Бумажные деньги не берите – фуфло. Ну, давай обнимемся, и не поминай лихом. Адью!
Разбойники залегли на дно канавы, артисты растворились во тьме.
Вскоре прогремели первые взрывы, и небо озарилось миллиардами разноцветных огней. Фургон помчался навстречу судьбе, анархисты врассыпную, тачанка на Юг, разбойники - вслед за ней.
Как прошла экспроприация награбленного доподлинно неизвестно, но поговаривают, что некоторые члены британской шайки примкнули к анархистам, поддавшись на уговоры влиться в Третий Интернационал и возглавить национально-освободительное движение по всему миру.
- Вот и пиротехника пригодилась, - обронила Шарлота через плечо, пересчитывая «кровные», - А клево долбануло, правда, Исакыч?
- Прежде, в русско-турецкую, и похлеще случалось, - лев оглаживал спасенную шкуру, - Однако бандитов немного жаль – перегрызутся в итоге.
- Нашел по ком слезы лить, - не сдержался червяк, - одни тебя к стенке хотели поставить, другие – оскальпировать до кончика хвоста.
- Так оно так, - вздохнул Исыкыч, - но все ж не по-людски как-то вышло.
- Так мы же звери, - улыбнулся До, - или - они?
Новое село было значительно богаче прежнего. Просторные выбеленные хаты укрывались от непогоды под добротными черепичными крышам. В тенистых садах зрели пузатые яблоки и медовые груши. На плетнях грелись объемистые горшки. Гигантский подсолнечник сводил с ума прожорливых воробьев. Бесчисленные куры слонялись по улицам, норовя угодить под бричку, свиноматки нежились в грязи, кабанчики сыто хрюкали. За околицей на срубленной молнией ветле растила потомство изящная пара аистов. Благополучие лезло отовсюду, словно сбежавшее из кастрюли тесто.
Именно здесь и в данный час справляли свадьбы братья-погодки. Старший воевал за красных, младший служил у белых. По традиции родственники накрыли длиннющие столы прямо на центральной улице, и чего там только не было...
Праздник гуляли третий день, гости и молодожены основательно подустали, но сдаваться не собирались. Горы жареной рыбы и птицы не уменьшались, самогон лился рекой. В разгар веселья неожиданно вспомнили, что согласно вековому этикету – чем не повод? - не хватает драки. Первым ткнул соседа ложкою вертлявый цирюльник. Эстафету подхватил сельский староста. И началось…
Бабы визжали, старухи блажили, мужики потели. Лупили все и всех – кто ближе, стараясь угодить молодоженам. Политическое кредо и весовая категория в учет не принимались. Трещали лбы и рубахи. Редкие в тех краях пуговицы отлетали со скоростью пули, сбивая по ходу графины с домашним вином и пятиконечные звезды на буденовках.
- Ну все! Будя, – скомандовал приходской священник, - Горько!
- Горько!
- Горько!
Орали гости и лезли целоваться.
«Гражданская война в миниатюре – скривился До и тоже крикнул, - Горько!»
Беглецов, наконец, заметили и пригласили к столу.
И ничего, что человеческим языком владел только ежик - застолье пребывало в той кондиции, когда страждущие потрепаться слушают только себя, хотя и требуют внимания, притягивая собеседника за лацканы пиджака или ворот сорочки.
А потом пели песни. Аккомпанировал дед Сашка. Состарили его не годы, а уважение односельчан. Он участвовал в нескольких военных походах, гнил в окопах Первой Империалистической, где и потерял ногу, но не Веру в бесценность жизни и в то, что Зло когда-нибудь будет наказано, а добрых людей несоизмеримо больше, даже среди тех, кто не умеет или вовсе не пьет.
Сашка играл на трофейном немецком баяне, который берег пуще деревянного протеза – «его я и сам вырезать могу, а когда еще с приличными людьми воевать доведется - это большой вопрос». Оснований для подобного утверждения существовало предостаточно - нынешняя междоусобица походила больше на кровавый спор гармошки с роялем, и оба инструмента деду Сашки не годились: первый он перерос, второй – «тяжело таскать». Бабы музыканта любили за веселый нрав и блестящие медали. А еще за подход: Сашка не дрался, вставлял в разговор всякие красивые словечки, типа «фрау» и «пардон», не скакал пьяным по хате и был неприжимист. Замужних и малолеток Сашка обходил стороной, предпочитая крутить амуры с вдовами, коих проживало в избытке. «Вот ежели б мне хер оторвало, то да, - любил повторять ходок в мужской компании, - а так - то нет». Молодежь внимала бывалому с восхищением, старики – с пониманием.
За столом ему выпало сидеть с Львом Исааковичем, и они быстро нашли общий язык.
- Немки на это дело шибко злые, но уж больно деловиты, ядри их мать, - поучал Сашка, - Славянки, те нет - их больше на любовь тянет. А какая у солдата любовь? Горнист протрубит - едва успеешь штаны подтянуть. Ты, уважаемый, в каком звании будешь?
Исакыч , принявший с радости лишку, тряхнул гривой, стукнул кулаком себя в грудь и разоткровенничался:
- Мы есмь царь. Генерал, по-вашему.
- Виноват, вашбродь!
Зеленый змий толмачил безупречно, и Сашка попытался вытянуться во фрунт, но оступился и рухнул в квашеную капусту.
- А немчура ее тушит, - нашелся баянист, - и подает сасиськами.
- С сосисками, - поправил Исакыч, - жутко простая еда, не ком иль фо.
От темы еды разговор плавно перетек в область политическую.
- Новая жизнь мне нравится, - Сашка обвел пальцем вокруг, - при прежних хозяевах меня, простого солдата, и близко к офицерам не подпускали. За все годы службы всего один раз – слышь, Исакыч - один раз и только! Правда, не хочу Бога гневить, он, то есть прапорщик, со мною даже поговорить соизволил. Даа… Как дал в ухо, так и сказал: «Мудак ты, Сашка, каких свет не видывал». А мне дюже приятно – выделил среди прочих, уважил. А щас? Сижу с генералом за одним столом! Значит, теперешняя власть - наша, правильна власть. А у тебя Хозяин строгий?
Лев и сам не раз задавался тем же вопросом, но однозначного ответа не находил. С одной стороны царь зверей выполнял несвойственную ему функцию – потешал разномастную публику, с другой ничего зазорного в том не видел. Заставить человека улыбнуться, пойти ему навстречу – разве не в этом предназначение богопомазанника? Держать окружающих в постоянном страхе, значит бояться самому? Нет, Лев Исаакович был царем добрым. Он мог отвернуться от окружающих, не рискуя заполучить удар в спину. Да, многие ему завидовали, но любящих насчитывалось значительно больше.
- Строгий? Пожалуй. Без строгости никак нельзя. Но что весьма ценно – не докучливый. Я порой сомневаюсь или он вообще существует. Миром вцелом, дружочек, правит Хаос, а Хозяин у каждого свой, персональный. Он внутри нас, и наши поступки продиктованы исключительно его волей. Свободный индивидуум – это блеф, выдумка. Мы все заложники внутреннего цензора. Любое маломальское поползновение выйти за рамки дозволенного влечет за собой нарушение душевного баланса, дисгармонию. Ну, ты как музыкант меня понимаешь.
Сашка слушал, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот, будто так было сподручнее уразуметь мудреную речь генерала. Обилие незнакомых слов пугало и одновременно завораживало. «Вот бы мне в детстве с ним повстречаться – глядишь, вырос бы образованным, не хуже учителя али фельдшера». Хмель странным образом улетучился из головы баяниста, сознание пыжилось воспринять новое, незатюканное. Сашка смотрел на льва, а видел седовласого старца из ветхих церковных книг. Он оглядел присутствующих, и они показались ему бредущими в пустыне странниками, растерянными и потерянными для окружающих и самих себя.
- Исакыч! Вашбродь, - Сашка упал на колено, толкнув протезом объевшегося кобеля, - Понимаю! – он сорвал с головы шапку, - Истинный крест – понимаю. Не умом – где там – сердцем! Благослови!
- Встань, солдат. Ни хрена ты не понял, - лев поморщился, - Все ищешь кумиров, чтобы опереться. На кой черт тебе костыли? Выпрямься! Впрочем… твой Хозяин, видимо, и есть идолопоклонник. Н-да…
Сашкины мысли смешались, закружились безумным хороводом. В висках стучало, бешено колотилось в груди. Трижды ухнул филин. «День еще…» - успел подумать баянист, прежде чем сознание окончательно его покинуло.
Очнулся Сашка под вечер. Свадьбы догуливали положенное. Артистов нигде не было…
На этом дневник прерывается, видимо из соображения цензуры. Хотя, как любит повторять червяк До: «Отрицательных героев не бывает. Их выдумали положительные».
09.10.2015