Глубокий вечер. Было так тепло, что не хотелось расходиться по домам. Издалека была слышна гармонь, девичьи голоса. Сажида незаметно подошла к соседкам, собравшимся под старой березой. Она даже не слушала их, сейчас ей было не до чужих проблем, ей просто не хотелось сидеть в этот вечер одной, хотелось быть хоть с кем-то рядом, чувствовать хоть чье-то тепло.
--Ой, девочки, да что же это делается? Как же они после этого жить–то будут?
--А чего им сделается-то?
--Как жили, так и будут жить.
--Как же так, они ведь столько жизней сломали?
-- Я ей сколько говорила: «Учись, учись. А она чего? Все время повторяла: «Мне с Салимом и без вашей науки хорошо!» И что?
-- Он то хоть ходил к ней, разговаривал? Ведь столько лет не виделись. Дети подросли, наверное, и не узнали отца то.
Сажида встрепенулась, словно ее кто толкнул.
--Это вы о ком тут судачите? Кто вернулся? Откуда вернулся?
--Ба, Сажида, ты откуда это, голубушка? Мы и не заметили тебя.
--Где уж там, вы так все были заняты,-- устраиваясь поудобней на скамейке, произнесла женщина, показывая свою заинтересованность.
--Ты ,Сажида, словно и не в нашей деревне живешь, ничего не видишь вокруг себя. Не заболела ли уж ты?
--Салим приехал, Сажида.
--Батюшки, это что за Салим?
--Какой, какой? У нас еще пока на всю деревню один Салим.
--Это муж Рабиги апа что ли?
--Ну, наконец-то дошло.
--И с ним все в порядке?
--А что ему сделается, кобелю такому? Бросил жену с детьми и живет себе припеваючи. С женой приехал.
--Батюшки! Вот новость так новость. И что теперь будет делать Рабига апа?
--Да здесь не все так просто. Рабига то у нас грамотой не шибко увлекалась. А когда Салим на заработки уехал, письма ей писал, а она, дуреха, не прочитать, не ответить. Она все к подружке бегала, к кривой Нургаян. Вот она и натворила дел. Салим письмо -то не порвал, не потерял. Из письма ни словечка не выпало. Как будто Рабига написала в ответ на его письмо, мол, ты больше не пиши, мол, она тут себе нового мужа нашла, и ты, мол, найди, если сможешь. Да какой бы мужик не был-—разве ж не найдет. Вот он все эти годы и не писал, и не приезжал. Сильно обиделся. Магнитогорск—город далекий, не наездишься.
--Вот ведь как вышло, за лучшей долей поехал, а что получилось. А она бедная металась. Что случилось, да что случилось? А Нургаян с сестрой ведь знали, что черное дело делают, да что им до чужого горя. Вот тебе и подружка верная!
--Помните, Рабига ведь первое время все хотела поехать в этот чертов город, да ведь Нургаян ее и отговорила. Вот ведь какая гадина! Сколько лет детей одна растила.
--Ладно хоть родители Салима не бросили ее на произвол судьбы, чем могли, помогали. И они ведь толком не понимали, что происходит.
--А вы помните, года три назад она привела к ней в дом постояльца, мол, все мужчина в доме.
--И то верно, все лесорубы жили в сторожке, рядом с делянкой, а Галима она привела в деревню.
--Да он, кажется, какая-то родня ее, из Бавлов.
--Откормила его на свою голову. Бедная Рабига апа. Как она плакала, когда бригаду лесорубов отправили дальше, в марийские леса.
--Заплачешь тут, не заплачешь, а завоешь.
--Чего, думаешь, мальчонка- то одноглазый получился.
--А чё?
--Чё, чё. Пыталась от мальца избавиться. Да неужели не слышала? Да не получилось. Вот и получилось то, что получилось.
--Вот то-то и оно, пришла беда, отворяй ворота.
Женщины замолчали, каждая думала о своем. Судьба ведь с каждым может сыграть такую злую шутку. За палочки ведь работают, денег не видят. А нужно как-то налоги платить, детей на ноги ставить, дом строить. Не жить же всю жизнь в развалюхах с соломенной крышей. У многих мужья уезжают на заработки. Вернувшиеся с войны мужчины, повидавшие чужие земли, пришли к выводу, что жить в такой нищете нельзя, что нужно из нее выбираться. Вот и уезжают из насиженного гнезда в поисках лучшей доли. Бывает, что вслед за ними уезжают и их жены, дети. Их дома сиротливо глядят на мир заколоченными глазами-окнами. И нет никакой надежды, что в них затеплится жизнь. А что ждет бедолаг на чужбине одному богу известно.