После возвращения Сажида ходила какая-то вся светлая. Она словно изнутри светилась. Без лишних разговоров съездила в районный центр на курсы. Как оказалось, ими руководил Сальман. Ей все было интересно. Но домашние хлопоты, дорога так изнуряли её, что на лекциях она бывало сладко засыпала. Кто-то посмеивался, кто-то шутил, но если занятие вел Сальман, он просил её не трогать. Когда курсы подошли к концу и всем вручили документы об окончании курсов, он сказал:
--Поздравляю вас с этим знаменательным днем в вашей жизни, вместе с вами мы будем строить новую деревню, не жалейте отдавать своим землякам знания, полученные здесь. Мы с вами будем часто встречаться на ваших участках, желаю вам успехов, богатых урожаев, крепкого здоровья. А начну я свою работу в колхозе, где работает Фатыхова Сажида. Мы там недавно были и уже подобрали подходящий участок. Я покажу, как нужно начинать организационные работы. Каждому постараюсь уделить достаточно времени.
Все расходились довольные не столько тем, что получили документ об окончании курсов, сколько тем, что закончились мучения и скоро будут дома.
Говорят ведь, как бы в гостях не было хорошо, а дома лучше.
После увиденного и услышанного в далекой украинской деревне у неё появился какой то особый азарт: « А почему это на моей земле не можем вырастить такие помидоры, огурцы, кабачки, перец, почему у нас нет таких яблоневых садов».
Она и семена привезла. Пусть не много, но все ж таки не с пустыми руками вернулась домой. Вот и курсы пришлись как раз кстати. Она и сны то теперь видела какие-то особенные: сады цветущие, богатый урожай. И что раздает она семена своим односельчанам. И у них в огородах появилась сочная капуста, красавица морковь, огромные краснобокие помидоры, а больше всего ей понравились желтоглазые на толстой ножке подсолнухи, в яркую черно-зеленую полоску арбузы, они лежали в открытом поле словно поросята, разноряженные в узбекские халаты. «Эх, вот если бы у нас можно было всё это посадить да вырастить»,- думала женщина. У неё не было теперь времени вообще. Колхозный сад-огород заменил, казалось, ей всё. Пролетело ни много, ни мало, а всего-то семь месяцев и Сажида родила такого крепыша, что глядя на него у любого душа запоет. Чей он ни у кого и сомнений то не было. Хасан, на радость любителей посудачить, то у нее живет, то после бесконечных жалоб у Маулихи. Сажиду приходили стыдить важные персоны, мол, уводишь мужа у законной жены, ребенка нагуляла. Она после них собирала все его пожитки и выкидывала в окно. Он, напившись с горя вусмерть, шел к Маулихе. А через девять месяцев, как и положено, она родила девочку. Вот уж было о чем посудачить, да кому косточки белые обсосать. И вправду: чужую беду руками разведу, вся беда в том, что к своему -- ума не приложу. Так и ходил Хасан, пока всю душу ему не вытравили. Как-то не выдержал, посадив любимую женушку (в двухэтажных кавычках) за стол и решительно сказал:
--Ты нашего уговора, видимо, не помнишь. Слушай мое последнее слово: если еще куда с жалобой пойдешь, уйду навсегда, нигде не найдешь и Сажиду с сыном увезу, поняла.
-Милый, но я же люблю тебя. И я тебе сыночка рожу…
--Да что же это за любовь такая. Да мне веревка милее твоей любви. Что, что ты хочешь, что бы я повесился на твоих глазах. Какой сын? О чем ты говоришь? У меня есть сын. Другого мне не надо. Если отстанешь, дочери помогать буду, а если нет… На нет и суда нет, поняла. Решай, я больше так не могу.
Маулиха всю ночь не сомкнула глаз, а на утро, только закрылась за ним дверь, она бросилась к
Сажиде. Чтобы никто не заметил, пробиралась задами, тайком. Завидя соперницу во дворе, бросилась перед ней на колени, обняла её ноги, уткнулась в передник и взмолилась:
--Милая, хорошая, оставь мне его, ведь все равно ты его не любишь так, как я. Помоги мне удержать его. Ты же умная, придумай что-нибудь.
--Что ж ты делаешь, Маулиха? Чем же я еще могу помочь, он и так твой, чего хочешь с ним делай…
--Да, сделаешь с ним, чего хочешь,- размазывая слезы по щекам, пробубнила сквозь слезы женщина, красные щеки которой так и выпирали из-под платка .
--Да вставай же, прямо в грязь бухнулась, золото что ли нашла? И так уж опозорили всяко, чего еще-то хочешь. Ведь Хасан узнает, живого места не оставит.
--Сажида, голубушка, ну прости ты меня дуру неразумную.
--А ты меня жалеючи везде пасквили разные строчишь? Мне еще и пожалеть тебя? Мне, что Хасану запретить видеться с сыном? Скажи, чем я могу тебе помочь, чем?
--Сама не знаю. Думала удержу, а вот не получается. И правда что, сколько волка не корми, все в лес смотрит.
--Ладно, чего в грязи то валяться, людей смешить, вставай, да в дом что ли зайдем.
О чем уж они там разговаривали, никто так и не узнал. Но только с тех пор Хасану как-то легче зажилось. В доме поспокойней стало, что бы ни кипело в душе у Маулихи, вида не подавала. Имя Сажиды надо не надо перестало зло срываться с языка Маулихи, по поводу и без повода перестала костерить мужа. Настало такое мгновение, что соседкам посудачить было не о чем, все даже удивились, но в конце концов смирились и с таким положением дел. А в один прекрасный день приехал в очередной раз Сальман и сделал ей предложение, от которого она и не могла да и не хотела отказываться. Её провожать пришла почти вся деревня. Все смотрели, как осторожно взял Сальман ребенка на руки и понес его к машине, как смущенная и счастливая женщина взяла его под руку. Сам председатель колхоза приехал поздравить их и пожелать счастья. Редкая история заканчивается так удачно, но все-таки бывает же. Главное верить, очень верить и этот день пренепременно настанет.
Заключение
Утро! Какое это счастье проснуться в доме, где тебя все любят. За окном только-только набирает цвет яблонька-подросток, дух цветущей черемухи проникает во все уголки. Легкая белая занавеска слегка раздувается от свежего ветерка из открытого окна. В доме пахнет свежеиспеченным хлебом, пирогами. Ничто не нарушает тишины. На цыпочках, чтобы не нарушать сон любимых своих сыновей, вошла Сажида. Чуть-чуть приоткрыла полог у кровати, поправила висевшую на спинке кровати гимнастерку с сержантскими погонами и совсем новенькие брючки своего младшенького, за которыми специально к этому дню съездили в Казань. Она стояла у изголовья своих сыновей, боясь пошевелиться, и не могла на них налюбоваться. Вот-вот подъедет Сальман, и они все вместе сядут за обеденный стол.